Любовь моя

Лариса Яковлевна Шевченко, 2019

Пятая книга серии «Вкус жизни» – «Любовь моя» – о писательском труде и об оценке творчества сокурсниц их подругами с точки зрения житейского опыта простого обывателя. Любовь к людям, природе и желание писать жизненную правду составляет основу, базу этих людей, делает их жизнь богато наполненной, интересной. Автор попутно затрагивает массу сложных вопросов. Например, нужна ли современному человеку религия? Что есть счастье? Что делает человека Человеком? Все книги серии можно читать как отдельные, не связанные друг с другом. Но для лучшего понимания идей автора рекомендуется сначала прочесть книгу «Надежда», рассказывающую историю ее детства.

8

— Мы отвлеклись, чуть не позабыв о цели нашего разговора. Вернемся на исходную позицию, — сказала Аня. — Ритины книги может и не станут классикой, но они нужны нашим детям и внукам, потому что их чтение, затрагивая глубины мозга, напрямую связано с формированием личности читающего, его вкусов, видения, внутренней атмосферы. Наш позитивный жизненный опыт тоже накапливался параллельно с чтением и благодаря ему. Я это прочувствовала на себе. «Человек есть то, что он читает». В нем многое может не проснуться, если он в детстве не прочитает прекрасные добрые книги. Приятным необременительным способом воспитания снабдили нас в детстве! И мы должны передать его следующим поколениям. Правильные книги, если они отвечают запросам общества, создают у детей образ будущего, подсказывают их место в нем, учат общаться.

— Вот тебе и мотивация, — удовлетворенно заметила Жанна. И в подтверждении своих слов привела пример. — Моей дочке Наде было четыре года, когда для проверки зрения ей в детском саду лекарством расширили зрачки, и она не могла читать. Придя домой, она сказала мне грустно: «Без чтения я умру». А спустя годы созналась, что мучилась, но через силу, через пелену и нерезкость в глазах все равно читала, нарушая мой запрет. Не могла преодолеть тягу. И до сих пор не расстается с книгами, защитила диссертацию, преподает.

Аня сказала:

— Для меня чтение — как потребность в общении с теми, кто жил сто и даже тысячу лет назад. А авторы — мои прекрасные собеседники.

— В Ритиных книгах для взрослых меня привлекают поиски скрытых пружин поведения человека, его психология, — сказала Инна.

— Я как-то читала детям книжку Харриса «Сказки дядюшки Римуса» про братца Лиса и удивлялась, как все-таки отличается наше воспитание от воспитания детей на Западе. Их учат ловчить, хитрить, обманывать, — возмутилась Аня.

— По нынешней жизни книжки должны учить наших внуков защищаться от таких вот как братец Лис, не быть слишком наивными, простачками, — вплела свое мнение в ткань разговора Жанна.

— Иногда литература вытаскивает из человека то, чего он сам не хотел бы о себе знать, — усмехнулась Инна.

— Рита пишет такие книги, какие ей хотелось бы читать самой или те, которые, по ее мнению, нужны детям? — уточнила Аня.

«Спелись педагоги. (Инна сказала бы «промокашки».) Вот бы заснуть под тихую, простенькую музыку их слов», — подумала Лена.

— Подружки, вы диспут по идеологии и по теории литературы закончили и снова взялись за проблемы воспитания? — недовольно спросила Инна.

— Ты же не станешь отрицать, что врачи на своих встречах только о болезнях и говорят? — удивленно спросила Жанна.

— Обескураживающее заявление, — рассмеялась Инна, — но верное. Мой огромный опыт общения с докторами в неформальной обстановке дает мне право подтвердить, что какую бы тему они не начинали, все равно сползали на медицинскую.

«Любительница громких фраз. Неловко за нее», — вздохнула Жанна.

Она не знала о тяжелой многолетней, мучительной болезни Инны и воспринимала ее высказывания, как пустозвонство, как желание «выставляться» перед подругами.

* * *

— Лена, а как ты определяешь качество книги, которая произвела на тебя сильное впечатление? — Это Инна спросила.

«Раскручивает нас на очередной бестолковый диспут», — молча, надменно повела плечами Жанна.

— Через некоторое время я еще раз должна ее перечитать. Если уровень впечатления не снизился, значит, с моей точки зрения, — это шедевр. И с произведениями музыкантов и художников я так же поступаю. Это для меня важно, потому что иногда умный оригинальный сюжет оказывает на меня столь сильное впечатление, что мои эмоции от него начинают преобладать над впечатлением от качества мелодии или изображения, и я могу быть необъективной. В моей голове часто выстраивается собственное видение сюжета, которое накладывается на авторское, и частично или полностью его перекрывает, а то и отрицает. И тогда я воспринимаю свое воображаемое, как истинное, полученное от изучаемого объекта. А специалисты и опытные редакторы, прочитав одну-две страницы прозы, сразу могут сказать, чего стоит то или иное произведение, живой текст или мертвый. Они, как хорошие музыканты с первой ноты чувствуют фальшь.

— А как ты узнаешь, что…

— Ты не находишь, что слишком поздно для дебатов? Конечно, в праздник мы не обязаны выполнять установленный в Кириной семье распорядок, но завтра нам всем предстоит радостный, но, тем не менее, нелегкий день, — шепнула Лена на ухо подруге, которая, как ей показалась, снова готова была «броситься в бой». — Смотри, девчонки уже лежат спокойно, как легкие морские волны в тихую погоду.

Обе женщины как по команде прикрыли глаза.

Но недолго они притворялись спящими. Грохот в квартире над ними заставил всех вздрогнуть и подскочить. Кира приоткрыла дверь в зал и спросила:

— Вас разбудили мои беспокойные соседи или вы еще не укладывались?

— Спокойной ночи нам никто не пожелал, — пошутила Инна.

— Соседи только что пожелали, — поддержала шутку Кира. — Не пугайтесь. Это их обычное поведение. Спите.

Она тихо прикрыла дверь и на цыпочках — видно по привычке — прошла к себе в спальню.

Конечно же, никто сразу не уснул. И тихая беседа возобновилась.

— Писательское сообщество не заповедник единомышленников. Каждый волен по-своему выражать свою позицию и взгляды. А если все в одну дуду, то это как-то сомнительно, — тихим шепотом нарушила тишину Жанна. Свои слова она предназначала Ане.

— Ты права. Можно и нужно писать о чем угодно и как угодно, главное — делать это убедительно и никому не подражая, — поддержала ее Аня. — В Ритиной прозе не чувствуется заданности, умозрительности, она в ней проста и естественна. У Риты абсолютный слух на правду. Для нее она — основа, база мастерства писателя.

— Можно подумать, что мы сами не знаем, с какого боку нам подходить к проблемам своей жизни. Только у писателей особая ясность и точность мыслей и оригинальное звучание слова? — недовольно забурчала Инна. — Вот зачем Рита пишет? Писательство — способ ее существования? Она живет в двух реалиях: в своей жизни и в жизни своих героев? Если не пишет, то на нее накатывает ужас? Она отравлена ядом сочинительства и без этого уже не способна жить?

— Последняя твоя фраза явно пришлись бы Рите по душе. Она хочет, чтобы все хорошее, что было в жизни нашего поколения, продолжилось в наших внуках и правнуках. Рита рассказывала, что первоначальным импульсом к написанию следующей книги для нее является выбранный прототип главного героя. От него она всё ведет, — объяснила Аня. — А вот одну мою знакомую почему-то не впечатлила Ритина предпоследняя книга. Я ей пыталась растолковать…

— Художник всегда обречен на непонимание! — рассмеялась Инна. — Удовлетворить в одном произведении и элитного, и массового читателя невозможно.

— Нравиться и царю и пономарю? Дудки. Литература не тот вид деятельности, где всё решают вкусы большинства. Кажется, Бунин заявлял, что он «не червонец, чтобы всем нравиться», — напомнила Жанна. — И о Моне Лизе говорят, что она сама вправе выбирать, на кого производить впечатление, а на кого нет.

— И у меня нет такой задачи. О Ритиных произведениях можно сказать то же самое. И это мое глубокое убеждение. Очередной своей книгой она еще раз подтвердила свое писательское реноме. «Надо иметь умных товарищей». Когда-то эту реплику в зрительный зал Маяковский вбросил. Правда, в детстве я считала эти его слова грубыми и нетактичными, — тихо сказала Аня.

Но Инна отчитала ее хлесткой фразой того же автора:

— «Гении не боятся капризов толпы. Что им недалекость отдельных особей!»

Аня не рискнула ей возразить.

«Не может отказаться от соблазна блеснуть своей эрудицией. Нарочно подавляет меня своей начитанностью», — очень тихо, но сердито пробурчала Аня, прекрасно сознавая свою неправоту. Усталость и раздражение слишком давили на ее слабые нервы, и она таким образом пыталась расслабиться.

«О Боже, дай мне терпения! Может вино из них никак не выветрится? Слабы стали по этой части? Завтра мы будем представлять собой вяленую рыбу, висящую на сквозняке», — с грустной вымученной усмешкой подумала о себе и об остальных присутствующих Лена.

Нельзя сказать, что ей полностью не нравилось происходящее в комнате, — оно развлекало, — но ей очень хотелось полноценно отдохнуть.

И все же Лена, похоже, минут десять вздремнула между высказываниями подруг и поэтому немного приободрилась.

— Мне импонирует, что Рита, как теперь принято говорить, сама себя сделала: ни протежирования, ни малейшей материальной поддержки со стороны, — сказала Аня.

— Как, впрочем, и все «служители» искусства, вышедшие из нашего курса, — нехотя допустила Инна.

— А у Риты не возникает судорожно-пугливых мыслей, что вдруг больше не получится, что уже растратилась? — Это Жанна заговорила.

— Ей неведом творческий простой. «В кричащей тишине я заново рождаюсь», — строчкой из Валентина Гафта ответила Лена. (И у нее он на слуху?)

— Как приятно, что мы можем перекликаться фразами из великих и любимых авторов! — мгновенно отреагировала Инна.

— Для последней книги Кира подкинула Рите идею, — сообщила Аня.

— Молодец. Идея часто стоит дороже воплощения.

— Рита загорелась ею, привела в действие пружины вдохновения, и всё закрутилось-завертелось. Туда же вплелись несколько видоизмененные судьбы наших подруг и знакомых. Есть среди ее героев и редкий благородный тип интеллектуала, и современные подонки. Куда же теперь без них? У кого-то из персонажей голова замутнена пропагандой и рекламами, кто-то живет своим осторожным умом. Там этика и поэтика жизни, трагичная ирония и затейливые детали характеров… Все как в жизни, — поведала Аня.

— Сама себе задает вопросы, сама на них пытается ответить, вслушиваясь в себя и в окружающий мир, — сказала Инна вполне серьезно.

«Дает недвусмысленно понять, что отводит себе в нашем разговоре далеко не последнюю роль», — ревниво подумала Жанна и намеренно обратилась только к Ане:

— Какова, с твоей точки зрения, философия Ритиных произведений? Какова главная метафора последней книги?

— Не возьмусь сформулировать. Я не по этой части, — начала та извиняющимся тоном, но потом разошлась без меры:

— Я понимаю, что главный критерий ценности современного произведения — новизна формы и содержания, но для меня важнее: нравится — не нравится. Я понимаю качество произведения на уровне моего вкуса. Но не всё так просто. Ты же знаешь, мы в диалоге со своим временем через свои ощущения, и в этом процессе есть определенный компонент бессознательного, потому-то в Ритиных книгах мне важны не сами события, а их обсуждение героями. Я эти оценки со своим мнением сравниваю. В какой-то момент мне стали неинтересны сюжеты книг. Может, поэтому у меня сложилось мнение о Рите, как о серьезном, вдумчивом, интеллектуальном писателе. Для меня до сих пор существуют неразгаданные зоны в ее творчестве. Я под сильным впечатлением от ее произведений. Ни ужасов, ни кровищи в них, а вот поди ж ты — бьют в цель. Когда я читаю их, иногда так грустно делается! Мы же люди, отчего же живем так неразумно! Мы же россияне, великая нация, а не то, что думают о нас американцы: медведи, балалайки и водка. Мы — великая страна! — с болью и обидой в голосе сказала Аня. — Ритины корни в СССР. Оттуда тянется шлейф ее высоколобой интеллектуальности. (Она о книгах для взрослых?) Оттуда же предисловия и послесловия к ее книгам, соответствующие рангу толстых журналов. Ее писательству предшествовал опыт вузовского преподавания и наставничества, что бесспорно не могло не сказаться на произведениях. И это же определило узкий социальный круг ее персонажей.

— Ансамбль, — рассмеялась Инна.

— Небезосновательно, — согласилась Жанна.

— И все же от ее последней книги я в некоторой растерянности. По языку это интеллектуальный роман, а по содержанию — грустно-бытовой. Он впечатляет, но не обнадеживает. Она недооценивает в триаде добродетелей надежду. Любовь и вера могут уйти из жизни человека, угаснуть, но надежда должна оставаться и сохранять душу. Таких как Рита «грустных» писателей должно быть мало, чтобы не сеять пессимизм, который чреват непредсказуемыми последствиями.

— Трагический пессимизм, — уточнила Инна слова Ани. — Ее персонажи борются, пытаются что-то улучшить. Разве они утратили надежду и веру? По крайней мере, в себя. Ты считаешь ее героев слабыми и далеко не безупречными, не соответствующими кодексу строителей коммунизма?

— У них много просчетов, проколов.

— Ты хотела бы увидеть образы безгрешных людей, быть похожими на которых мы искренне стремились в свои молодые годы с воззванием: «сильные воспринимают препятствие как возможность»? Слова, слова, старые лозунги… А Ритины герои живые, обыкновенные.

— Что будет, если мы начнем больше поддерживать слабых, но добрых? Куда покатится история? — спросила Жанна.

— В исторический пессимизм, — рассмеялась Инна.

— Не все люди титаны… Да ну, тебя! — в сердцах воскликнула Аня, больше не желая спорить.

— Ха! Разве ты у нас выступаешь не за союз ума, роскошной красоты и воли? Не льстя тебе, скажу уверенно: много найдется согласных с тобой читательниц-идеалисток из нашего поколения, с сердечным простодушием радующихся сказочным концовкам женских романов. Возьми, к примеру, Жанну. И я — от скуки — не выпадаю из общего ряда, хотя и не признаю их слащавого наполнения, максимально нереалистично представляющего мир вокруг нас.

— Ты в кучу сваливаешь личное и общественное, частное и общее. Перестань запутывать Аню, — попросила Жанна.

— Инна, Ритины книги нельзя назвать женскими романами. Они жизненные, без слюней до полу. К твоему сведению: человек сам интуитивно выбирает, что ему читать. Моя душа, допустим, не принимает Платонова. Я его книги еле одолела и зареклась к ним возвращаться, чтобы не погибнуть от депрессии. Надоело с ней сражаться. Да и уставала я от его «слишком своеобразного, причудливого» языка. А ты говоришь, Рита о грустном пишет! Она хочет в наше сложное перестроечное время вернуть человеку душу, вот и показывает хорошего человека в плохой среде и наоборот. Она поднимает этические проблемы в обществе.

— И приходит к неутешительным выводам, — подытожила Инна мнение Ани.

— Я бы так категорично не утверждала. Что же, теперь вовсе не говорить о проблемах?

— Книги честные, но некоторые ее герои показаны через преувеличенную иронию, — опять напомнила о себе Инна.

— И это говоришь ты? — удивилась Аня.

–…Вот все ругают сериалы, а ведь это интересная возможность выразить себя иначе. Они — новая и подчас достойная литература. Всякий положительный дар «на этой лучшей из планет» нужно отдавать людям. Просто надо серьезно подходить к использованию новых форм самовыражения личности, тем более, что год от года сроки изготовления телефильмов немыслимо стремительно сжимаются, что сказывается на их качестве, — сказала Аня.

— Вот и «пекут их как горячие пирожки». Особенно надоели всем милицейские «сказки». Заполонили все каналы. Внушают нам то, чего нет на самом деле. У американцев научились врать. Те переставят или даже просто сместят акценты, и события в их устах совершенно меняет суть. Они уже победу над Гитлером себе присваивают! И при этом во весь рот улыбаются. Карнеги научил всех лицемерить и лгать? У них там герои-одиночки весь мир спасают. Это же смешно! Одиночка может его только сгубить. У меня аллергия на их фильмы. Я бы в этот жанр привнесла больше «человеческого» героизма и понизила градус насилия, — заявила Инна. — Нам нужно сначала самих себя, своих близких и друзей научиться спасать. А для этого надо внутри себя находить силы не опускать руки, когда трудно, уметь меняться, укрепляться духом, долго и упорно воспитывать себя.

Конец ознакомительного фрагмента.