Невероятные приключения Междупальцева и Хорохорина в Тридевятом царстве

Лев Юрьевич Альтмарк, 2019

Чем занимается конструкторское бюро, известное в народе как НеКБ? Да кто ж его разберёт! Но дело своё порядочным сотрудникам выполнять нужно добросовестно и с оглядкой на руководство и коллег, в общем, так, чтобы репутацию сохранить и по службе продвинуться. В такой расклад сказочные приключения уж точно не вписываются. Два приятеля, Междупальцев и Хорохорин, зависнув в новогоднюю ночь в далёком аэропорту, менее всего помышляли о чём-то необыкновенном, да и после не могли бы ответить – приснилось им всё или нет. Это уже решать Тебе, дорогой читатель. Знай лишь, что, повстречав странную бабку-уборщицу, представившуюся легендарной Бабой Ягой, они проснулись вдруг в Тридевятом царстве. А там, естественно, Серый Волк водится и Змей Горыныч девок похищает, богатыри со злом сражаются и Кощей Бессмертный невесту ищет, а на троне царь Додон сидит, мороженое вкушает. Причём тут сотрудники рядового НеКБ? Оказывается, гостей из реального мира тут давно ждут… Ну что, читатель, готов прогуляться по взрослой сказке и узнать, как там взаправду обстоят дела?

7. Первое приключение: молочная река с кисельными берегами

Ни свет, ни заря в одно и то же мгновение наши конструкторы раскрыли ясны очи и принялись удивлённо осматриваться по сторонам. Но что за чертовщина творилась вокруг — ничего знакомого в поле зрения не оказалось! Даже полутёмного зала с пиршественным столом, за которым они так уютно сидели вчера вечером.

Повсюду, куда ни глянь, расстилался прекрасный луг, усыпанный цветами. Чего тут только не было — и скромные весенние ландыши, и буйные летние ромашки, и осенняя трава выше колен, а аромат от зелени исходил такой, что дух захватывало. И всё это… в новогоднюю ночь!

Пока друзья пугливо озирались, не решаясь выбраться из-под пуховых шёлковых одеял, первые лучи рассветного солнца выглянули из-за дальнего леса, а следом за ними показался розовый солнечный край… И по-прежнему нигде не было ни одной снежинки!

Таким неожиданным и странным оказался переход от снежной новогодней ночи к ясному солнечному утру, что наши конструкторы не сразу и припомнили, что происходило с ними вечером.

— Неужели всё это было в действительности? — почти простонал Междупальцев и ущипнул себя за локоть, на котором после застольных щипков уже образовался чуть ли не синяк. Потом ущипнул за колено, чтобы удостовериться ещё раз, что не спит, и даже шлёпнул себя для убедительности по животу. — Всё никак не пойму: наяву это было или во сне?

— Одно и то же одновременно присниться обоим не может! — упрямо возразил Хорохорин и озадаченно почесал отросшую за ночь щетину на помятых щеках. — Но… вчерашний концерт! Всю ночь, чёрт бы их побрал, мне мерещились эти певцы, танцоры и жонглёры, спать не давали!

Последнее он уже приврал, потому что проспал до самого утра крепким младенческим сном, каковым не спал даже дома в собственной постели.

— Но это же полный абсурд! — не отрывая головы от подушки, бубнил Междупальцев, у которого никак не получалось собраться с мыслями. — Это противоречит всем законам природы! Метафизика, честное слово…

— Метахимия, метабиология — какая нам разница?! Обыкновенная чепуха на постном масле! Бред сивой кобылы! Просто, Федя, выпили мы с тобой вчера лишнего, вот и приснилась вся эта ерунда… Правда, как нам удалось выпить этого лишнего — не вспомню, хоть ты меня режь. Галиматья сплошная вспоминается, будто мы в сказке оказались… И куда нас после этого понесло? Траванулись мы с тобой чем-то, что ли?

Хорохорин теперь всем своим видом пытался показать, что ему до смерти надоели глупые розыгрыши. Такому серьёзному человеку и примерному семьянину, как он, негоже лезть в подобные авантюры.

— А где эта самая… как её… Баба Яга? — опасливо огляделся по сторонам Междупальцев и, наконец, спустил ноги с кровати.

— Чёрт её унёс, наверное, аферистку эту! — мрачно проворчал Степан Борисович и тоже принялся вставать.

После вчерашнего бурного застолья обоим было немного не по себе. Всё-таки бесконтрольное употребление крепких спиртных напитков под вкусную, хоть и жирную пищу никогда не остаётся без последствий. И хоть наши друзья вовсе не были адептами здорового образа жизни, лишний раз они убедились, как вредно много есть и пить, особенно на ночь.

Тем не менее, Хорохорин, как человек строгих, раз и навсегда устоявшихся правил, заявил:

— Не мешало бы позавтракать. Я с утра всегда голоден.

— Тебе вчерашнего мало было? — слабо улыбнулся Междупальцев и вдруг вспомнил шевелящегося поросёнка на блюде и летающего жареного лебедя. — Давай хотя бы разберёмся на трезвую голову, куда нас занесло. А то, чувствую, мы и сейчас ещё из этой передряги не выбрались.

— Что предлагаешь?

— Сперва надо выяснить, где находимся. Что-то это не очень напоминает окрестности аэропорта… Предлагаю лёгкую утреннюю пробежку. Заодно найдём какую-нибудь речонку или ручеёк и умоемся.

Хорохорин недовольно оглянулся и сдвинул брови:

— А куда делись наши сумки и портфели? А одежда?! Мы же остались, извиняюсь, в одних трусах и майках.

— И с этим тоже нужно разобраться. Хотя, сам посмотри, как тепло вокруг — не замёрзнем…

Хорохорин минутку постоял, потом, вздохнув, побежал за другом, который уже резво семенил по полю среди ромашек, по-заячьи перепрыгивая через редкие кустики и высокие травинки.

Долго ли, коротко ли бежали друзья, но не успели и оглянуться, как путь им преградила неширокая река с пологими берегами в зарослях камыша.

— Тут и искупаемся! — обрадовался Междупальцев и принялся стаскивать майку.

— Что-то у берега вязко, как бы не утонуть. Болото какое-то! — заосторожничал Хорохорин, почёсывая мохнатую сибирскую грудь, но уже не так грозно. Чувствовалось, что ему предстоящее купание по душе. — Эх, была не была!

Пока Междупальцев зябко ёжился, стоя по колено в прохладной утренней воде и пытаясь унять невольную дрожь, Хорохорин разбежался и с утробным рёвом нырнул. Прошла минута, другая, круги на поверхности разошлись, а он всё не выныривал. Фёдор Викторович уже начал не на шутку волноваться, даже в мыслях теперь не предполагая погружения в воду, но тут у противоположного берега с шумом вынырнул товарищ и громогласно закричал:

— Ничего не понимаю, Федя! Ты только посмотри, это не вода, а самое настоящее парное молоко!

Междупальцев недоверчиво глянул на воду, которая и в самом деле имела какой-то молочно-белый цвет, потом наклонился и зачерпнул горсть.

— И в самом деле, молоко! — он пил и причмокивал, но на лице его было написано крайнее изумление. — А жирное какое! На наше трёхпроцентное не похоже. Вполне на сливки потянет… Ну, и чудеса!

— Здорово-то как! — радовался Хорохорин, выписывая размашистыми саженками круги по молоку. Наплававшись вдоволь, он подплыл к барахтающемуся у берега товарищу и попробовал встать на ноги. — Не пойму, что тут у берега, — он зачерпнул горсть маслянистой красноватой жидкости со дна и понюхал. — Кисель какой-то…

— Ну-ка, ну-ка! — Междупальцев макнул палец в красную жижу и облизал. — И в самом деле, кисель! Притом отличный, вишнёвый…

Конструкторы выбрались на берег и присели на корточки. Всё ещё слизывая кисель с ладони, Междупальцев сообщил:

— Догадываешься, Стёпа, что это такое? Это же молочная река с кисельными берегами. О ней во многих сказках говорится. Помнишь, в каких?

— Издеваешься, что ли? — лениво протянул Хорохорин и вдруг подскочил, как ужаленный. — Опять ты про сказки вспоминаешь?! Мало нам этой сумасшедшей старухи! Ну что за наваждение?!

— Разве ты ещё не понял, где мы находимся? Хочешь верь, хочешь нет, но это так. Не наврала старуха… В сказке мы с тобой, Боря, в сказке, и это факт!

Хорохорин в сердцах сплюнул, но осторожно, чтобы не попасть плевком в молочную реку или кисельный берег, и стал мрачно грызть травинку. Потом принялся натягивать майку, но Междупальцев сыто, как кот, растянулся на бережке, подставляя солнечным лучам то один бок, то другой, и сладко щурясь, мечтательно произнёс:

— Я, кстати, очень люблю молоко. Это напиток напитков! Вот бы мне такую молочную речку, да чтобы рядом с домом была и во двор затекала. Я бы закуточек для сметаны оборудовал и маслобойку приспособил. Понадобилось, скажем, свежего масла утром для бутерброда, вышел во двор, и на тебе — пожалуйста, кушай на здоровье. Мечта!

— А потом, небось, работу бросил бы и на своём молочном заводике нетрудовую копейку зашибал бы — молочком торговал бы и киселём консервированным, да? — съязвил Степан Борисович. — Куркуль ты, Федя, все твои интересы крутятся вокруг личного обогащения! Я давно за тобой это замечал.

— Что в этом плохого? Чем тебе маленький молочный заводик не угодил?

— Плохо от такого жирного молока тебе не станет? — не унимался Хорохорин, всегда с недоверием поглядывавший на частное предпринимательство.

— Ни в коем случае! — Междупальцев скосил глаз на товарища и вздохнул. — Только такое, к сожалению, реально лишь в сказке… А молочко я с детства уважаю. Помню, как мой батя корову держал, и я пацанёнком её пас на лугу. Вот жизнь была замечательная — весь день на свежем воздухе, и всегда под рукой натуральные продукты. Никакой химии даже близко не было… И на что в итоге свою розовую мечту променял? На унылое ежедневное прозябание в бюро и изобретение всякой чепухи, от которой если и есть кому-то польза, то их ещё поискать надо… А выговоры и погоня за премией? А испорченные нервы? А паршивая еда в нашей столовой?.. Кто меня только надоумил губить в таких нечеловеческих условиях свою бесценную жизнь? Не понимаю…

Хорохорин презрительно глянул на друга и покачал головой:

— Знаешь, кто ты? Ты — самый что ни на есть меркантильный тип, и я поначалу даже подумать не мог, что ты таким окажешься! Откуда ветерком повеяло, туда и хвост поворачиваешь! Попил жирного молочка с кисельком — и продал душу… этой Бабе Яге! Мало же ей понадобилось усилий, чтобы тебя совратить. Гнильца в тебе, Федя, всегда была — я это давно подозревал, но молчал. Вот она и проявилась… Впрочем, я тебя не неволю, можешь оставаться здесь навсегда. А мне эта частнопредпринимательская речка нисколько не интересна. Я ухожу.

— Ну, разошёлся! Пошутить нельзя! Погоди, я с тобой, — Междупальцев мгновенно подхватился и стал натягивать майку на влажное тело. Едва поспевая за быстро шагающим другом, он недовольно ворчал: — Конечно, для некоторых молоко — не напиток. Им коньячную реку подавай, да чтобы берега были из жареных поросят — тогда этим некоторым ничего другого для полного счастья не надо. Тоже себе, правдолюб…

Хотели было наши конструкторы вернуться к своим кроватям с пуховыми одеялами и поискать брошенную где-то рядом одежду, ведь не бродить же по незнакомым окрестностям в таком непотребном виде, да не тут-то было. Не было больше никаких кроватей, хоть весь луг из конца в конец обойди. Поискали они ещё некоторое время, запыхались, голые ноги о жёсткие колючки искололи, потом присели на какую-то кочку и пуще прежнего друг на друга надулись.

— Это всё из-за тебя, мелкий собственник! — ворчливо гудел Хорохорин. — О молочке, видите ли, размечтался! И твои утренние разминки — из этой серии. Оделись бы, не торопясь, и поискали бы, в первую очередь, где худо-бедно позавтракать, а потом принялись бы ситуацию разруливать. А так — сколько времени напрасно потеряли… Но нет — подавай ему молочную реку с кисельными берегами и к ней закуток для сметаны! Что теперь делать будем? Как людям в таком обличии на глаза покажемся?

— Не всё так плохо, — слабо оправдывался Междупальцев, — хоть молочка попили, а иначе совсем голодными остались бы.

Огляделись друзья вокруг, а солнце незаметно уже в зенит поднялось, полдень близится. Да и молоко, если говорить честно — не тот завтрак, к которому они привыкли. Ведь всем давно известно, что на молоке да на киселе ни один уважающий себя инженер-конструктор долго не протянет. Мясо ему с гарниром непременно подавай, и никого не интересует, что медицина пугает мясоедов преждевременным старением и всевозможными болячками. Влачить долгое и унылое вегетарианское существование мало кому из серьёзной публики по нынешним временам интересно.

— Пошли хоть в лес, — предложил Хорохорин и указал на горизонт. — Всё равно, от сидения на одном месте толку мало. Да и в тени лучше будет. Чувствуешь, как солнце припекает?

— И то верно, — отозвался Междупальцев, — под деревьями хоть шалаш какой-никакой соорудим. А то сколько нам ещё придётся блуждать, пока куда-то выйдем? И, опять же, в лесу грибы, ягоды…

— Снова ты за своё?!

— Я всего лишь говорю, что на одном месте сидеть — гиблое дело. Да и время не ждёт, и так почти полдня потеряли… Помнится, читал я в одной книжке, как попали путешественники на остров, населённый людоедами…

— Ну, уж это ты брось, — вздрогнул Хорохорин и огляделся вокруг. — Нам только людоедов тут не хватает. Бабы Яги с её артистами тебе мало…

Не успели наши друзья и сотни шагов сделать, а лес уже перед ними. Всё-таки сказка не заканчивалась, и фантастические вещи продолжали происходить непрерывно.

Мохнатые ели обступили наших конструкторов, ветками разлапистыми цепляют за руки. Кустарник густой повсюду шевелится, мешает проходу, мёртвые сучки под ногами, как живые, потрескивают. А деревья с каждым шагом выше и выше, кроны свои смыкают над головами, и солнышко всё реже сквозь листву лучиками пробирается. Откуда-то из дальних болот уже прохладным ветром дохнуло, а с ним и запахом тины потянуло. Скоро и вовсе похолодало так, что топать дальше в одних майках совсем уже никуда не годилось.

И ведь совсем немного друзья прошли по лесу, а из сил выбились и запыхались с непривычки. Когда же от холода и сырости кожа гусиными пупырышками покрылась, окончательно приуныли. Страшно в незнакомом лесу, ни души вокруг, и даже на слабые их крики никакое, самое захудалое эхо не отзывается. Мало ли что может приключиться с незнающим человеком в такой глухомани заповедной…

День, тем не менее, потихоньку к вечеру клониться начал, а казалось, только-только было утро. Тут уже не до выяснения отношений. Принялись проклинать конструкторы судьбину свою горькую и сетовать в один голос на то, что если в ближайшее время никто на помощь не придёт, то придётся закончить им жизнь в этом гиблом и мрачном месте.

Когда же окончательно выбились из сил и присели на какие-то пеньки, то рассорились совсем в пух и прах. Начали друг друга во всех смертных грехах винить, вспоминать давно забытые обиды, а признаваться-то в собственной неправоте, если таковая была, всегда несладко. Никому не хочется быть виноватым, а побеждает всегда тот, кто более искусно может сделать своего оппонента козлом отпущения. Хотя в сегодняшней ли неприглядной ситуации об этом рассуждать?

Хорохорин по давней своей привычке принялся обличать и выводить на чистую воду всех подряд, даже тех, кого здесь нет, потом припомнил Междупальцеву столько нелицеприятных вещей, что тот, несмотря на свою неистощимую говорливость и умение любого заткнуть за пояс, обиженно замолк и даже смотреть в сторону приятеля больше не захотел.

Не проронив ни слова, поднялись они и пошли дальше порознь, но далеко друг от друга не отходя, потому что, не ровен час, потеряешься в дремучей чаще, и тогда уже, прав ты или виноват, никому интересно не будет — сгинешь в этой чащобе ни за понюх табаку.