Награда для генерала. Книга первая: шепот ветра

Лена Обухова, 2019

Ветер как-то нашептал мне, что однажды появится человек, который изменит мою жизнь и увезет далеко-далеко от дома, где я уже несколько лет не чувствовала себя счастливой. Кто же знал, что этим человеком окажется генерал чужой армии, который подчинит наш вольный город, а меня заберет в качестве подарка своему правителю. Что ждет меня в чужой стране? Унижение? Бесчестие? Смерть? Или ветер подскажет, как выпутаться из этой ситуации с минимальными для себя потерями?

Глава 4

Стемнело довольно быстро, едва мы отъехали от ворот, но тяжелые и резвые повозки варнайцев оказались оснащены яркими фонарями. Света от той, что ехала следом, хватало, чтобы мы могли хорошо видеть друг друга. Я только сейчас нашла в себе силы рассмотреть подруг по несчастью. Их было шестеро, и все они выглядели значительно моложе. Одна и вовсе казалась почти ребенком. Лишь кареглазой шатенке, сидевшей в дальнем от входа углу, на вид можно было дать лет двадцать.

Повозки двигались довольно быстро, мы вполне могли оказаться в ближайшем крупном городе Сиранской Республики еще до полуночи, не останавливаясь на отдых в деревне, которая находилась у самой границы.

Фургон, в котором ехали мы, пугающе раскачивался, нас нещадно трясло на каждой кочке, от чего меня снова мутило, но два вкусных пирожка я была твердо намерена удержать в себе. Поэтому плотно сомкнула веки и сжала губы — так было легче переносить тряску.

Снаружи вдруг что-то бахнуло, потом заскрипело, завизжало. Нашу повозку повело в сторону, закачало сильнее. Я открыла глаза, но не поняла, что произошло. Снаружи опять что-то громыхнуло, взвизгнуло. Фургон резко развернуло и накренило, меня кинуло в противоположную стену, как бы отчаянно я ни пыталась удержаться за сиденье. Кто-то рядом закричал, а я больно приложилась головой обо что-то твердое. В глазах потемнело, и на какое-то время я отключилась от происходящего.

Когда сознание вернулось, грохот, крики и скрип стихли, зато в ушах появился навязчивый звон. В фургоне стало очень темно: фонари шедшей следом повозки исчезли. Я попыталась встать, но мне не удалось. В темноте не сразу удалось понять, что не так, но через несколько секунд я сообразила: повозка сильно накренилась, но не перевернулась, так и зависла под углом.

Снаружи раздались непонятные хлопки. Достаточно быстро я сопоставила звук с тем, что слышала, когда солдат выстрелил в Бардака. Только сейчас грохотали и одиночные выстрелы, и целые очереди, похожие на звук трещоток. Какой-то древний инстинкт заставил меня прижаться к полу… под каким бы странным углом он сейчас ни находился.

Рядом кто-то заплакал, а кто-то — зашептал молитву. Снаружи слышались грубые и резкие выкрики, но слов было не разобрать: шум в ушах мешал. Я зажала их ладонями, как будто это могло помочь и изменить происходящее.

Через несколько минут все стихло. Все, кроме шума в ушах. Я осторожно отвела руки в сторону.

— Всем оставаться на местах! — послышался звучный голос генерала. — Это может быть уловкой!

Я сомневалась, что его приказ относится к нам, мы и так не могли покинуть свое место, но на всякий случай замерла, даже дышать перестала. Снаружи раздались еще несколько одиночных выстрелов, какая-то возня, глухие удары, а потом дверца фургона резко распахнулась и голос капитана Морана громко поинтересовался:

— Все целы? Вылезайте. Только осторожно!

После секундного замешательства мы на ощупь потянулись к двери. Я из повозки едва не выпала, очень уж кружилась голова, но Моран удержал меня, поставил на ноги и велел сразу отойти подальше, чтобы не мешала другим.

— И чтобы машина не зацепила, если решит падать дальше, — добавил он.

На улице оказалось гораздо светлее: фонари повозок продолжали работать, рассеивая тьму вокруг, но сами повозки теперь стояли безумно и нелепо. Я по-прежнему не понимала, что произошло. В ушах еще шумело, а перед глазами все расплывалось. Я бестолково оглядывалась по сторонам, постепенно отходя все дальше от почти перевернувшегося фургона.

Минуту спустя картинка сложилась. Поперек дороги лежало огромное дерево. Наш фургон тоже развернуло поперек, боком он завалился на дерево, потому и не опрокинулся полностью — уперся в ветки. Теперь один ряд колес висел в воздухе, а на втором повозка опасно балансировала. Если ветки сломаются, она упадет.

Рядом с накренившимся фургоном стояла одна из маленьких повозок. Она, очевидно, успела затормозить. Другую раздавило деревом, и из нее двое солдат сейчас пытались вытащить выживших пассажиров. Еще одна лежала на боку в углублении рядом с дорогой. Та маленькая повозка, что ехала за фургоном, тоже смогла остановиться, ее повернуло лишь чуть-чуть. В основном именно она сейчас и освещала происходящее.

А происходило следующее: трое мужчин стояли посреди дороги на коленях со сцепленными на затылке руками под прицелом ружей двух варнайских солдат. Трое солдат Магистрата лежали на земле чуть дальше. Над двумя склонились их товарищ и маг, которого я снова опознала по длинным волосам и одежде, похожей на женское платье. Третий лежал в стороне отдельно, и им никто не занимался.

Я вдруг поняла, что ему уже никто не нужен: молодой парень был мертв. Непроизвольно прижала ко рту руку, хотя не смогла бы закричать, даже если бы захотела.

— А я говорил вам, Шелтер! — крикнул где-то позади полковник Ридд. — Но вы меня не послушали!

— Заткнитесь, — огрызнулся генерал.

Голос его прозвучал подозрительно громко и опасно близко. Я снова повернулась, намереваясь отойти подальше, и едва не уткнулась лицом в широкую грудь. Реакция у Шелтера оказалась лучше: он успел резко затормозить до нашего столкновения и тут же сделать шаг назад.

Я подняла на него испуганный взгляд, а генерал вдруг нехорошо сощурился. Сильные пальцы легли мне на подбородок — куда осторожнее и бережнее, чем можно было ожидать — и подняли голову, поворачивая лицо так, чтобы на него лучше попадал свет фонарей. Вторая рука потянулась к моим волосам, чтобы приподнять их. По телу прокатился озноб: в этой руке был зажат пистолет, генерал лишь отвел в сторону большой палец, чтобы подцепить прядь, а рукоятка тем временем коснулась моей макушки. Мне захотелось втянуть голову в плечи, но я боялась пошевелиться. Даже вдохнуть боялась.

— Просто царапина, — констатировал Шелтер, отпуская. — Подойди к Этьену, — он взглядом указал на мага. — Пусть залечит, чтобы не было проблем.

Я кивнула и шагнула в указанном направлении, а генерал — к стоящим на коленях мужчинам, спрашивая их, кто они и чего пытались добиться. Один что-то глухо ответил, но я не разобрала: уже очутилась рядом с ранеными солдатами, мое внимание переключилось на них. Над одним колдовал маг, а второй пока просто корчился от боли, товарищ зажимал рукой рану на его груди.

— Мастер Этьен, поторопитесь, — попросил здоровый солдат. — Макс совсем плох.

— Мне что, разорваться? — огрызнулся маг. — Пуля не задела ничего важного, он может подождать. Этот ждать не может.

— Ему больно…

— А кому из нас легко? Тебе чего?

Последний вопрос был адресован уже мне. Взгляд мага скользнул по моему лицу, после чего тот подавил тяжелый вздох и процедил сквозь зубы:

— В очередь встань. Сначала эти двое.

Я послушно остановилась, растерянно глядя на стонущего у моих ног мужчину. Повинуясь странном порыву, опустилась рядом с ним на колени и коснулась рукой головы, осторожно погладила влажные от пота волосы.

— Тише, тише, — прошептала я едва слышно, как любила нашептывать, танцуя на кухне перед открытием шоколадницы и желая хорошего дня и настроения себе и гостям. — Не думай о боли, думай о хорошем. О доме, о маме. О шелесте травы и поцелуях солнца. Великий Тмар придет и заберет твою боль себе, потому не думай о ней. Тише, милый, тише. Думай о тепле очага, у которого тебя ждут…

Я повторяла слегка переделанные присказки, которые слышала с детства. Мама шептала нечто подобное мне, когда я болела или разбивала коленки. Ее шепот велел думать о хорошем: о конфетах и добрых сказках, о любимых куклах и праздничной ярмарке, о великом Тмаре, что смотрит сверху, улыбаясь, и заботится о людях. Шепот убаюкивал, боль уходила, и вскоре я выздоравливала, а коленки заживали.

Конечно, я понимала, что подобного чуда с серьезным ранением не произойдет, но парень, лежавший на земле, вдруг как будто успокоился, задышал ровнее и перестал стонать. Я почувствовала на себе косой взгляд мага, но тот ничего не сказал.

— Расстрелять и повесить на деревьях, — вдруг донесся с другой стороны дороги холодный голос генерала.

Я не заметила, как снова оказалась на ногах и вернулась к стоявшим на коленях мужчинам. Рядом уже собрались все трое офицеров и еще трое солдат, один из них выглядел довольно помятым. Возможно, его вытащили из повозки, на которую упало дерево.

— Но, генерал, они сдались, — с налетом возмущения возразил немолодой полковник. — Мы должны взять их в плен.

— Сиран еще вчера подписал капитуляцию, — отрезал Шелтер. — Война закончилась в тот момент, и законы военного времени — тоже. Это просто разбойное нападение, в результате которого мы потеряли троих.

— Они тоже, — тихо заметил капитан Моран, кивнув куда-то в сторону углубления рядом с дорогой, в котором так и лежала перевернувшаяся повозка. И, судя по всему, не только она.

— Вот и прекрасно, — в голосе генерала не было ни сомнений, ни торжества, на которое намекало слово «прекрасно». — Тех троих тоже надо будет повесить рядом с этими, чтобы было лучше видно. И неповадно другим. А ты чего здесь опять?

Только после его вопроса я поняла, как близко подошла, влекомая не то любопытством, не то тревогой за троих неизвестных. Все мужчины тут же посмотрели на меня, даже стоявшие на коленях сиранские партизаны и те двое, что держали их на прицеле. Как ни странно, в этот раз я ничего не почувствовала: ни смущения, ни неловкости. После удара головой я вообще чувствовала пугающе мало, лишь генералу удалось прикосновениями вывести меня из равновесия.

— Магистр Этьен занят, — спокойно объяснила я.

— Тогда иди к своим, — велел генерал, неопределенно махнув рукой в сторону жмущихся друг к другу девушек. Они так и стояли рядом с накренившейся повозкой. Господин Драгз, немного ошалевший от происходящего, стоял с ними.

Генерал отвернулся и пошел прочь, показывая, что он все решил и решение менять не собирается. Полковник и капитан переглянулись, а я посмотрела на тех, кому только что вынесли смертный приговор. Все трое были довольно молоды, но уже в том возрасте, когда мужчину дома обычно ждут жена и пара ребятишек. Сердце застучало тяжело и горестно. От жалости и невозможности что-либо изменить. Собственное положение на секунду показалось не таким безысходным: ведь я пока была жива и еще далека от своей судьбы, то есть столицы Варнайского Магистрата, куда нас везли.

Я подняла взгляд на солдата, что стоял рядом со сдавшимися сиранцами. Тот по-прежнему держал в руках оружие, но не смотрел на пленников. Сально ухмыляясь, он смотрел на меня. Кажется, даже облизнулся. Я испуганно попятилась.

А потом снова все произошло так быстро, что я смогла осознать случившееся, лишь когда оно закончилось. Один из партизан резво вскочил на ноги и выхватил оружие из рук отвлекшегося на меня солдата. Тут же приложил его задней частью ружья и выстрелил. И еще раз, и еще…

Кто-то толкнул меня, повалил на землю и накрыл собой. А кто-то просто упал рядом. Раздалось несколько выстрелов, и опять все стихло.

— Цела? — спросил прямо над ухом капитан Моран, поднялся и предложил помощь мне.

Я только судорожно кивнула, с трудом выпрямляясь. Меня шатало. Мимо черным вихрем пронесся генерал, ворча себе под нос:

— Почему я все должен делать сам?

Еще два оглушающих грохота снова разрушили едва восстановившуюся тишину ночного леса: генерал Шелтер вернулся к двум оставшимся в живых пленным — третьего, схватившего оружие, кто-то убил — и невозмутимо выстрелил в голову сначала одному, потом второму.

И повернулся к как раз поднявшемуся на ноги рядовому — тому, чье оружие забрали.

— Куда ты смотрел? — глухо и угрожающе прорычал он.

— Виноват, господин генерал, — простонал тот, зажимая рукой нос: из него ручьем текла кровь. — Отвлекся.

— Тебе же хуже, — лаконично прокомментировал Шелтер.

Я вздрогнула и резко втянула в себя воздух, когда он быстро вскинул руку и снова выстрелил. Только что поднявшийся на ноги солдат упал, чтобы не встать уже никогда.

А я опять зажала себе рот руками, хотя оттуда не вырвалось ни звука. Зарыдала тоже совершенно беззвучно, но оттого не менее отчаянно.