Прощальные вспышки Родины

Леонид Нестеров

Я случайно наткнулась на эту рукопись и такой же, как вы, средний человек с улицы, я смеялась здесь и плакала там над ней. Поэтому я думаю, вы будете делать то же самое. Что-то в этой книги для десятилетних детей. Что-то – для любителей мягкого порно. В этой книге есть все – слезы, смех, секс, жестокость, военно-промышленный комплекс, какие-то запредельные вещи, КГБ, «рассказы в рассказах» и немножко стихов.

Трамвай по имени Желание

Я старался как можно дальше отодвинуться от моей мамы, но трамвай был переполнен, меня снова прижимало к ней, и я не знал куда деваться от страха. Серые, усталые, сонные лица нависали надо мной со всех сторон, и мне казалось, что я умер и никогда больше не увижу небо и солнце. Я закрыл глаза, но что-то подняло мои веки и заставило повернуться налево. Там была женщина между двумя строительными работягами, рыгающими чесноком. Светлое, почти желтое пламя плясало вокруг ее головы.

Наш сенсей уже говорил нам, что каждый человек имеет светящуюся оболочку вокруг себя. Чем светлее эта оболочка, он сказал, тем ближе к Небу ее владелец. У святых — желтая оболочка, цвета Солнца.

Я смотрел на эту женщину. Она была старая, много старше моей мамы, и у нее было такое же серое, усталое лицо, как все лица в этом трамвае, но желтое пламя плясало вокруг ее головы.

Жизнь была трудной, особенно для женщин. В конце концов, они находили забвение в водке реже, чем мужчины. Было раннее утро. Эта женщина спала, стоя, тонкая струйка слюны стекала по ее подбородку. Ее голова моталась туда — сюда, задевая соседей желтым пламенем, и мне хотелось кричать: «Святая! Святая женщина среди нас!»

— Когда-нибудь вы увидите это сияние, — говорил наш сенсей — тренер, учитель, гуру.

Я пришел в этот подвал во второй раз два года назад. Он сидел в странной позе — пятки на бедрах, спиной ко мне, и он не обернулся. Я остановился в дверном проеме, не решаясь войти.

— Что это за вещь, которая хочет войти? — спросил он.

Я понимал, что он спрашивает меня — кто я есть на самом деле, но я не знал этого и поэтому молчал.

— Что может это вещь надеяться получить здесь?

Я не надеялся ни на что, поэтому я продолжал молчать..

— Что эта вещь собирается делать, получив это?

Я повернулся, чтобы уйти.

— Ты хорошо ответил, — сказал он. — Можешь войти!

Я вошел и, пройдя мимо ряда безлицых деревянных статуй с руками — обрубками, остановился перед картиной, которая изображала какого-то человека, сидящего в той же самой позе.

— Можешь задать мне три вопроса, — сказал он, не оборачиваясь.

— Что вы делали со мной вчера? — я спросил.

Он встал и повернулся ко мне.

— Латихан, — сказал он. — Древняя тибетская молитва. Ты умирал. Твоя энергия, аура, уходила из тебя, и мы затыкали дыру в тебе.

Я не понимал, о чем он говорит, но все равно волна свободы и счастья захлестнула меня на мгновение, как если бы далекая петергофская чайка пролетела в этом низком подвале над моей головой.

— Почему вы гудели?

— Слова всегда лгут. Молясь в словах, мы думаем о других вещах, поэтому Небо не верит нашим молитвам. Гудение есть гудение — оно всегда честное.

Сначала что-то удерживало меня от третьего вопроса, но я все-таки спросил:

— Почему мы были голые?

— Во время Латихана каждый должен быть голым и чистым перед Небом, как ребенок.

— Можно мне придти сюда завтра? — я спросил.

— Это — четвертый вопрос, — сказал он, и мне показалось, что год прошел, прежде чем он ответил: «Конечно, почему бы и нет?..»

Моя мама не могла справиться с этим — подвал стал моим вторым домом. Сенсей никогда не называл то, чем мы занимаемся, но другие говорили, что это была смесь Дзена, Йоги и Тай-Чи — китайского способа перераспределения энергии и Кунг-Фу — этой широко открытой калитки в небытие.

Я отработал «Удар цапли», когда вы складывали ваши пальцы наподобие клюва и ударяли в ведро с влажным рисом, так чтобы достать монетку с самого дна. Я отработал «Шлепок змеи», когда вы падали на ладони и били деревянный идол обоими вашими ногами, так чтобы он отлетел, как игрушка.

Когда я выполнял «Удар цапли», я был цаплей, но когда я выполнял «Шлепок змеи», я становился змеей, и когда однажды я участвовал в Латихане, я превратился в грубую трубу, и суровый ветер северных плоскогорий проносился, завывая, через меня…

Женщина в трамвае проснулась и схватилась за сумочку — может быть, пока она спала, кто-нибудь украл что-нибудь из ее нее. Ее сияние съежилось и умерло.

Мне было четырнадцать. Трамвай остановился, и мы вышли из него. Моя мама хотела взять меня за руку, но я отпрыгнул прочь. Я боялся, что моя мама может догадаться о моем сне.

Ночью я видел сон обо мне и моей маме. Мы стояли на коленях напротив друг друга, голые, и моя штука была длинной и толстой. Я трогал мою маму моей штукой здесь и там, в черное и красное. Мне было не стыдно, а сладко, и проснулся я весь мокрый и разбитый.