Ала ад-Дин и повелитель джиннов

Леонид Резников, 2019

Жизнь у Максима потихоньку наладилась, и он даже начал забывать про свои скитания на сказочном Востоке. Но дадут ли ему это сделать окончательно? Разумеется, нет! Ведь на Востоке нарисовалась новая проблема в лице старого желчного колдуна, желающего заполучить лампу с Владыкой джиннов. И к кому еще обратиться несчастным джиннам, как не к Максиму, блистающему удачливостью и изворотливостью. Вот только молодого человека в очередной раз почему-то забыли поставить об этом в известность…

Глава 4. Сплошные неудачи

— Дочь наша, Буду-ур!

В покои принцессы сквозь образовавшуюся в приоткрытой двери щель просунулась голова султана. Принцесса в тот момент отдыхала на кровати в окружении рабынь. Рабыни смеялись и рассказывали что-то забавное, но принцесса не смеялась, рассеянно глядя в потолок сквозь занавесь тончайшего индийского шелка.

— Отец! — порывисто вскочила девушка, грозно сведя брови на переносице и сжав кулачки. Рабыни прыснули в стороны, но, опомнившись, упали на колени и склонили головы перед своим повелителем. — Сколько уже можно вам повторять, что нужно стучаться, прежде чем входить?

— Султан мы или не султан?

Дородная фигура султана, облаченная в пышный халат с золотой вышивкой, протиснулась в узкие двери. Султан замер на пороге и сверкнул глазами. Один из слуг, сопровождавших повелителя правоверных, спешно поправил возвышавшуюся на его голове чалму с пером павлина.

— А если бы я была раздетая?

— Гхм-м, — кашлянул в кулак султан. — С чего бы тебе быть раздетой посреди дня?

— А вдруг я решила искупаться?

— Да где же здесь купаться? — искренне удивился султан, разведя руками с полноватыми пальцами, украшенными перстнями.

— Ну где… — пробормотала Будур, ища поддержки у рабынь, но те продолжали стоять на коленях с отклянченными задами, не смея поднять голов. — Да хоть в фонтане!

— Глупости! В фонтанах не купаются, — авторитетно заявил султан тоном, не терпящим возражений. — Но мы пришли с тобой поговорить о серьезном деле.

— Опять о женитьбе? — наморщила носик девушка и капризно выпятила нижнюю губу.

— Нет! Мы искали тебя сегодня, но ни в саду, ни во дворце тебя не было. Где ты была, признавайся?

— Я играла в прятки, отец.

— Да? И с кем же? Твои рабыни тоже не знали, где ты. Или они врут? Тогда мы велим отрубить им головы!

— Ох, отец, разумеется, они не знали, где я, ведь я спряталась!

— Ты лжешь, дочь наша: они даже не знали, что вы играете в прятки, — не сдавался султан.

— Возможно, я забыла сказать им об этом, — виновато потупила взор красавица.

— Предположим, — гулко топнул сапогом султан, едва сдерживая гнев, — но тебя искали с собаками, а потом ты сама вдруг нашлась!

— Собаки ваши, отец, обленились и отупели от обжорства. А я нашлась потому, что мне надоело прятаться. Ведь меня никто не мог найти.

— Это все отговорки, дочь наша! Мы знаем, что тебя не было во дворце.

— Получается, отец, вы больше верите собакам, нежели собственной дочери? — Принцесса уперла руки в бока и с вызовом уставилась на султана.

— Не смей на нас так смотреть! И говорить столь неподобающим тоном. — Султан погрозил дочери пальцем. — А то нам придется высечь тебя, как бы нам того не хотелось.

— Ах, высечь? — нахмурила насурмленые бровки Будур. — Я вам кто: рабыня или принцесса?

— Но что же нам делать, если ты совсем отбилась от рук? Не хочешь выходить замуж, прячешься неизвестно где целый день!

— А вы сами, отец, вышли бы замуж за старого, прости Аллах, пердуна?

— Не говори так! — взъярился султан, подпрыгнув и замахав руками. — Он никакой не этот самый, а очень уважаемый и богатый человек!

— И что с того? Он страшный, как… как шайтан, вот! — Принцесса сложила руки на груди и отвернулась. — И старый притом.

— Но тебе же не плов из него готовить!

— А вдруг?

— Как так?

— А вот так!

— Знаешь что, дочь наша! — Султан тяжело дышал от охватившего его гнева. — Или ты выйдешь за старого пер… О Аллах! За Мансура, или ты вообще не выйдешь из своей комнаты. Ни-ког-да!

— И не выйду! Не больно-то и хотелось. — Принцесса презрительно фыркнула и отвернулась, взмахнув косичками. — Я и так почти никуда не выхожу.

— Ах, так?!

— Да, так! Не пойду я за него. Не пойду, и все тут! Я лучше утоплюсь в фонтане.

— Ну знаешь…

Султан порывисто развернулся, стремительно вышел из комнаты и хлопнул дверью так, что фонтан испуганно втянул струи, а с потолка кое-где отвалилась лепнина. Спорить со строптивой девчонкой у повелителя правоверных не было ни сил, ни желания.

— Перекройте фонтан в покоях моей дочери, — гневно бросил султан главному визирю, ожидавшему его у дверей.

— Слушаюсь, о великий султан, — низко склонился визирь, приложил ладонь к груди и сделал знак черному слуге. Тот кинулся, сверкая пятками, исполнять приказание.

— И позови ко мне старого пускателя ветров!

— Кого, о сиятельный султан? — вытаращился визирь, натянув на лицо маску непонимания.

— О всевышний! Мансура аль-Васика, кого же еще!

Мансур аль-Васик был худ, кривоног, в бедрах шире, нежели в плечах, плешив и вдобавок косил на один глаз. Любому было ясно, что подобная образина никак не вписывалась в образ мужа луноликой принцессы, но у аль-Васика имелось и одно неоспоримое достоинство, даже два: первое — он был сказочно богат, что перевешивало множество возражений против его кандидатуры жениха; второе — преклонный возраст. Сколько богач еще протянет? Год, два, а может, пять? И после Будур останется единственной наследницей всех несметных богатств, а уж тогда можно будет подобрать ей более достойную партию. Так размышлял султан, восседая на троне в ожидании Мансура аль-Васика. Но все могло пойти прахом из-за строптивости вконец отбившейся от рук девчонки, не понимающей собственной выгоды.

— Вы звали меня, о солнцеподобный?

Султан отвлекся от тяжких дум и обратил взор на стоящего у трона Мансура. И невольно вздрогнул, ибо без содрогания смотреть на подобное кошмарное создание было просто невозможно — а ну как во сне такое привидится!

Султан суеверно скрестил за спиной пальцы правой руки и попытался придать лицу доброжелательное выражение, но выходило из рук вон плохо.

— Да-да, дорогой Мансур! Мы очень рады тебя видеть. Очень! — на всякий случай добавил султан — вдруг гость не поверит в искренность его слов.

— Хорошие вести насчет свадьбы?

— Видите ли, почтенный Мансур, — замялся султан и поерзал на троне, — вышла одна проблема. Совсем небольшая, но, нам кажется, мы устраним ее в ближайшее время.

— Ваша дочь, насколько я понимаю, не желает этой свадьбы, — нахмурился проницательный аль-Васик.

— Увы! — развел руками султан. — Она своенравна и спесива.

— Но вы обещали, о великий султан! — Кустистые брови на безобразном лице выгнулись дугами.

— Обещали, — сник тот, нервно побарабанив пальцами по мягкому пуфику. — Но она ни в какую не желает выходить замуж!

— Чегоо стоят желания спесивых девиц по сравнению с волей величайшего из султанов, — льстиво заметил Мансур, склонив голову и кося глазами исподлобья.

— Все так, но мы обещали ее матери перед самой ее кончиной…

— Э-э, — только и отмахнулся аль-Васик. — Все это пустое, мой повелитель! Женщины не вольны решать подобные вопросы. Ведь мы, мужчины…

— Что ты болтаешь, о несчастный! Это не женщина! — выкрикнул султан, подаваясь вперед.

— Я не совсем понял, о сиятельный султан, — осторожно уточнил аль-Васик. — Мне показалось, вы говорили о матери принцессы. А разве она не женщина?

— Нет!

— Да простит мою глупость великий султан, — глаза у Мансура от удивления начали косить еще больше, — но кто же она в таком случае? Неужели?..

— Что ты мелешь, о презренный! — вышел из себя султан. — Она не женщина, а наша любимая жена!

— А… О!.. Прошу прощения, — низко поклонился Мансур. — Тогда конечно. Но что же мне делать в таком случае?

— Ждать! — отрезал султан.

— Смею ли я уточнить, сколько именно?

— Столько, сколько понадобится. Мы приложим все усилия, дабы устранить препятствия к вашему браку.

— Да простит меня великий султан, но я стар, и пусть я рассчитываю, если на то будет воля Аллаха, прожить еще лет двадцать…

— Ско-олько? — задохнулся султан, привстав с трона. Лицо его исказила гримаса негодования. — Ты сказал, двадцать лет?

— Д-да, — быстро закивал Мансур, не понимая, чем он мог так раздосадовать своего будущего тестя.

— Ты же уверял нас, будто неизлечимо болен? — Султан выпрямился и, заложив руки за спину, спустился на одну ступеньку.

— О, пустяки! — махнул рукой Мансур. — Болезнь моя оказалась всего лишь временным недомоганием.

— Временным недомоганием? — Султан спустился еще на одну ступеньку. Мансур отступил и сгорбился, выдавив на лицо льстивую улыбку.

— Мне так показалось, о мой повелитель. Но, слава всевышнему, все уже прошло.

— Прошло? Да как ты посмел, о негодный, солгать нам?! Нам, султану!

— Я не понимаю… — Аль-Васик сцепил пальцы рук и принялся разминать их. — Нет! Я, кажется, понял!

— Что ты понял, о презренный лгун?

Султан ступил на пол и начал надвигаться на перепуганного Мансура, хотя тот и старался выглядеть неустрашимым пред гневом великого султана.

— Я все понял! — Дрожащий палец Мансура указал на повелителя правоверных. — Вы хотели выдать за меня свою дочь, а потом присвоить мои богатства, когда я предстану пред Аллахом!

— Что ты несешь, дурак?! — Лицо султана налилось кровью от негодования, охватившего его. — Да как у тебя только поганый язык повернулся сказать нам такое! — Султан ткнул себя кулаками в грудь.

— Но это правда! — Аль-Васик рванулся вперед, выпятив грудь, но стража вцепилась в богача и оттащила за халат на середину залы. — Верните мои дары! Я отказываюсь от свадьбы!

— Ах ты, прохвост! — негодующе затопал султан. — Сначала ты оскорбляешь нас, возводишь хулу на нашу несравненную дочь и обожаемую жену — да смилостивится над ней Аллах! — а после еще требуешь, чтобы я вернул твои вшивые два сундука с золотом и драгоценными камнями, которыми ты по собственной воле одарил нас?

— Но ведь свадьбы не будет! — никак не сдавался Мансур, вырываясь из цепких рук стражников. — И я требую вернуть залог.

— Что?!! Залог? — Султан начал хватать ртом воздух, прижав ладонь к сердцу.

— Ой-ёй, — разом скукожился аль-Васик. Шутка ли, сказать подобное султану.

— Так ты, страшная твоя морда, утверждаешь, будто купил нашу дочь и наше благословение какой-то там нищенской подачкой? Да мы тебя за такое!..

— О великий султан! — Аль-Васик бухнулся на колени, протягивая руки к султану. — Мне ничего не надо! Оставьте залог себе!

— Ты опять?!

— Нет-нет, я оговорился, о солнцеподобный: подарок, конечно, подарок! Я дарю вам эти два сундука.

— Вон!!! Пошел вон, плешивый осел! Выкиньте его из дворца, и чтоб глаза наши его больше не видели!

Стражники подхватили побелевшего от страха аль-Васика подмышки и потащили к выходу.

— О султаны, как вы несправедливы!

— Что-о?!! Ты никак не угомонишься, проклятый старикашка?! — вскричал, размахивая кулаками султан. — Всыпьте старому пердуну двадцать палок!

Медленно остывая и приводя дыхание в порядок, повелитель правоверных вернулся на трон и предался тяжким раздумьям, подперев подбородок ладонью.

— Какая наглость! — тихо изрек он спустя некоторое время. — Надо же — залог! Впрочем, мы неплохо обогатились на этом деле. Оказывается, женитьба — довольное прибыльное дело, но очень уж хлопотное и нервное.

Несчастному, измученному и всеми покинутому колдуну Абаназару удалось выбраться из ямы лишь спустя час безуспешных попыток применить магию. Сотворенная веревка с крюком обрывалась, крюк разгибался или соскальзывал вниз, потому как зацепиться ему было решительно не за что, и при том он все время почему-то норовил попасть незадачливому колдуну именно по голове. Магическая лесенка оказывалась невидимой, с прорехами или, хуже того, скользкой — Абаназар то и дело проваливался вниз, либо соскальзывал и падал, витиевато ругаясь и потирая все новые и новые ушибы. Попытки воспарить над ямой тоже не принесли успеха — несчастного колдуна либо подбрасывало высоко вверх по вертикали, либо швыряло на обгорелые стены ямы, после чего Абаназару приходилось долго отлеживаться, проклиная тот день, когда он связался с жалким прислужником Ахмедом.

Впрочем, Абаназар и сам знал, что сильно кривит душой. Дело было вовсе не в Ахмеде, и даже не в его друге, непохожем на араба. Дело было в кольце. Именно оно расслабило разум колдуна, и Абаназар разленился, мало практикуясь в колдовском искусстве. Заклинания забывались, магические пассы производились не так ловко, снадобья зачастую обладали не совсем нужными, а порой и вовсе иными свойствами, вещи же, словно издеваясь над Абаназаром, переставали его слушаться или поступали наперекор воле черного мага.

Наконец, истощив запас отборных ругательств и плюнув на магию, Абаназар подошел к вопросу более практично. В яме валялось немало обломков саманного кирпича — все, что осталось от жилища колдуна. Стаскав их в одну кучу, Абаназару удалось соорудить из них некое подобие пирамиды и взобраться по ней наверх.

Отлежавшись на почерневшей от копоти земле и несколько придя в себя, Абаназар поднялся на ноги и придирчиво оглядел себя в тусклом свете догорающего костра. Одежды его пришли в полную негодность, и сейчас он походил на чумазое пугало в развевающихся на слабом ветерке лохмотьях. Дорогой чалмы не было вовсе, а тапки — сами знаете, что с ними произошло. Зло скрипнув зубами, Абаназар поплелся к колодцу — хотелось напиться и хоть немного привести себя в порядок, но ведро отсутствовало, и нечем было зачерпнуть воду.

Абаназар, пребывая в самом что ни на есть дурном расположении духа, бессильно опустился на край обода колодца и уныло повесил голову. И тут он вспомнил о кольце, все еще удобно сидевшем на его пальце. А вдруг в тот раз он просто что-нибудь не то сделал? Знаете же, как бывает: запутался, не там потер, не так дунул-плюнул или перепутал последовательность действий. Абаназар, затаив дыхание, повернул камень кольца на пол-оборота и потер его пальцем.

— Явись мне, раб мой! — воскликнул колдун и застыл, всматриваясь в глухую ночь. — Каззан, ты слышишь? Я приказываю тебе: явись сейчас же!

— Ха-а, ха-ха-ха! Хо-о, хо-хо-хо! — раздалось совсем рядом.

Абаназар в ярости сжал немощные кулачки и завертел головой.

— Где ты, негодный джинн?!

— Хи, хи-хи-хи!

— Покажись и кончай свой глупый смех! У меня от него мурашки по коже бегают.

— Хе-хе! Кхе! Кха! — закашлялся Каззан, но так и не показался. — Не смеши меня, о наихудший из колдунов и наивнейший из старых ослов, а то я лопну от смеха.

— Да как ты смеешь так со мной говорить, презренный раб! — вышел из себя Абаназар, от бессилия заметавшись вдоль забора. — Покажись сейчас же!

— Не покажусь.

— Почему? — мгновенно застыл на месте Абаназар.

— А потому: не хочу, и все тут.

— Да как ты… как ты смеешь возражать мне, отрыжка шайтана! У меня твое кольцо, вот! — продемонстрировал кольцо Абаназар, попутно вертя головой — вдруг да и объявится джинн.

— Знаешь, можешь засунуть его себе… в общем, сам сообразишь куда, — отозвалась пустота.

— Ах ты!.. Да как у тебя только язык повернулся ляпнуть такое мне — мне, великому Абаназару!

— Ай-яй, какая патетика: «повернулся», «мне», «великому». Намотай себе на свою козлиную бороду: я теперь свободен. Сво-бо-ден! Понял? Достаточно ты понукал мной.

— Как… свободен? — покачнулся Абаназар, разум его на мгновение помутился. — Невозможно! Этого не может быть!

— Может как видишь. Есть добрые люди на свете.

— Ы-ы-ы! — в бессильном бешенстве взвыл Абаназар, колотя себя кулаками по ляжкам. — Скажи мне, о гнусный предатель, кто посмел сотворить с тобой это непотребство?

— А зачем тебе?

— Я хочу расквитаться с ним!

— Не скажу!

— Скажи, или я… или я такое сотворю! Ух, я сам себя боюсь, когда я в гневе. — Колдуна и вправду передернуло.

— Твори, — безразличным тоном отозвался невидимый Каззан.

— Значит, не скажешь?

— Нет!

— Смотри же: я, могущественный Абаназар, сейчас сам узнаю его имя!

— А-ха-ха-ха!

Абаназар обиженно надул впалые щеки, но все же незамедлительно принялся за дело.

— Тыгылды, шмыгылды, тум-тум! Кыгылды, берылды, хрум-хрум! — вещал он, вскидывая то одну руку, то другую и производя ими хватательно-вращательные движения. — Сигылды, кирылды, бум-бум…

— Хи, хи-хи! Ох, уморил, хозяин! Заклинаю тебя Сулейманом: прекрати меня смешить, а то я точно пузо надорву.

— Ты меня сбиваешь, о презренный предатель!

— Прости! Хи-хи, — прыснул напоследок Каззан и затих, прячась где-то совсем рядом за пеленой невидимости. Абаназар прямо-таки всем своим естеством ощущал его присутствие.

Колдун оттого нахмурился еще больше, глубокие морщины избороздили его покатый узкий лоб, но он промолчал. Тяжко вздохнув от накатившей безысходности и жалости к себе, Абаназар закрыл глаза, помолчал, распахнул их вновь и продолжил:

— О звезда Нихал, венчающая Караван Верблюдов, укажи мне человека, так бессовестно обобравшего меня!

Некоторое время на небе ничего не происходило, но, когда Абаназар уж было решил плюнуть на эту затею, звезды внезапно стронулись со своих мест и начали собираться в пока неясный знак.

— Ага! — несказанно обрадовался Абаназар. — Видел, как я их?

Джинн ничего не ответил, и Абаназар обиделся на него — еще бы, оставить без внимания столь сложное колдовство такого талантливого черного мага.

Между тем звезды продолжали двигаться и перестраиваться. Абаназар пригляделся к ним, и веселость разом сбежала с его лица. Фигура из звезд напоминала нечто очень знакомое, но пока точно нельзя было сказать, то ли это, о чем подумал Абаназар, или нечто иное.

— А-ха-ха-ха-ха! — зашелся в новом приступе хохота джинн, как только звезды прекратили свое движение и замерли. — Ох, колдун! Ох, держите меня!

Абаназар долго смотрел в небо, потом сорвал с плеч изодранный бурнус и принялся топтать его ногами. С неба на него бесстрастно взирала огромная звездная дуля.

— Это все ты, ты мне напортил! Ты специально, назло мне испортил мое заклинание!

— Знаешь, колдун, — отозвался Каззан, отсеявшись, — вмешиваться мне не было никакого смысла, ведь напортить больше, чем ты сам, просто невозможно.

— Ы-ы! — Кончив топтать рваный бурнус, Абаназар взялся колотить себя кулаками по лысой голове. — О, я несчастный! Дома у меня нет, лампы нет, посуда разбилась, джинна нет, имя я не знаю! О Аллах, за что ты ниспослал мне такие страдания?

— Ладно, скажу тебе имя, только прекрати терзать мой слух визгливыми причитаниями.

— Скажешь? — Абаназар опустил руки и повел носом.

— Скажу, скажу. Только лучше бы тебе не знать его имени.

— Это я как-нибудь без тебя решу.

— Дело твое. Запоминай же! Или нет, лучше запиши, а то забудешь.

— Э-э, я запомню!

— Уверен?

— Да говори ты уже, сил моих больше нет!

— Его зовут Ала ад-Дин, сын ныне покойного башмачника Али аль-Маруфа. Живет с матерью. Адрес… сам найдешь — я тебе не справочная.

— Ала ад-Дин, — шептал Абаназар, силясь запомнить, — сын Али аль-Маруфа. Ала ад-Дин… Постой!

— Ну что еще? — недовольно отозвался Каззан из темноты.

— Как случилось, что какой-то оборванец отпустил тебя на волю, не потребовав ни гроша?

— Странный вопрос: наверное, он просто добрый и сострадательный юноша.

— Тьфу! Ну, Ала ад-Дин… Каззан, дай мне напиться!

— Угу, а еще построй мне новый дом, завали по самые уши деньгами.

— Нет-нет, что ты! — замахал руками Абаназар. — Только пиалу воды, а лучше две, — показал он три пальца.

— На тебе целый кувшин и оставь наконец меня в покое!

— Да-да, как скажешь.

Абаназар живо сграбастал кувшин с водой, возникший прямо перед его носом, и припал к узкому горлышку губами. Пил он долго, словно верблюд после длительного перехода, дергая острым кадыком на тощей, морщинистой шее. Вода струйками сбегала по щекам колдуна, оставляя грязные потеки, но это было даже приятно — кожа еще горела и страшно зудела после взрыва. И как только вообще жив остался!

Вдосталь напившись, колдун довольно отер ладонью лицо, причмокнул губами и произнес:

— Ала ад-Дин, сын А… сын… вот же, шайтан тебя раздери! О Каззан, я забыл, как звали отца!

Абаназар долго вслушивался в ночную тишину, но ответа так и не последовало.

— С-свол-лочь! — процедил сквозь зубы Максим, зябко кутаясь в обнаруженный у городской стены драный кусок того, что некогда, очень давно, было плащом. — Т-такую рубашку исп-портил! Ну поч-чему же так х-холодно-то, а?

— Ночи сейчас прохладные, шеф, — отозвался Ахмед, протягивая озябшие руки к пламени небольшого костра, на который с большим трудом удалось насобирать немного хвороста.

Костер почти вовсе не грел, лишь жадно потрескивал сухими сучьями, жадно переваривая их, и освещал небольшой участок стены у самых ворот, где приютились до утра двое друзей.

Городские ворота были закрыты. И никого вокруг, даже нищие куда-то попрятались — возможно, отсиживались где-нибудь в городе.

— Скоро костер погаснет, — мрачно заметил Ахмед, но Максим ничего не ответил. Да и что тут скажешь.

Вдруг тишину ночи разорвал противный скрип.

— Ворота! — порывисто вскочил на ноги Ахмед. — Шеф, кажется, ворота открывают.

— С чего вдруг? — буркнул Максим, поплотнее кутаясь в рванину.

— Может, нас заметили и хотят впустить? — наивно предположил Ахмед.

— Сдались мы им, — не поверил Максим, но с земли все-таки поднялся. — Пошли, пока опять не закрыли.

Но не успели они приблизиться к медленно открывающейся створке ворот, как за ней раздалась возня, и к ногам Ахмеда вывалился человек.

— Ай! — сказал он, растянувшись на земле, и медленно, кривясь от боли и держась за бока, поднялся на ноги. — Чтоб вас шайтан пожрал вместе с вашим султаном!

— Пр-роваливай, пока цел! — рявкнул здоровенный стражник и скрылся за створкой.

Из ворот неспешной, преисполненной достоинства походкой вышел бедно одетый человек, судя по всему, слуга выкинутого мужчины, ведший в поводу двух коней, на одного из которых была навьючена поклажа. Дождавшись, когда слуга выйдет наружу, Ахмед, а за ним и Максим шмыгнули в приоткрытую тяжелую створку.

— А вы куда? — Ахмеду, вбежавшему в ворота первым, преградил путь высокий статный страж, выставив перед собой копье. — Кто такие?

— О, добрый стражник, да осенит тебя Аллах великой милостью! — льстиво скользнул к нему Ахмед и сунул в призывно распахнутую ладонь пару монет. — Мы прибыли к воротам, когда вы уже закрыли их, а на улице так холодно.

— Ну, если Аллах осенит меня еще парой монет… Вас ведь двое?

— Да-да, разумеется, — поспешно согласился Ахмед, вытащил из-за пазухи еще пару монет, и те, подобно двум первым, мгновенно исчезли в кармане нахального стражника.

— Пр-роходите! — разрешил стражник, убирая копье, и гаркнул своим подчиненным: — Закрыть ворота!

Те уперлись руками в створку ворот, толкая ее изо всех сил. И тут снаружи донесся истошный вопль.

— Деньги… Мои деньги! Меня обокрали, пустите меня! — Выкинутый из города кривоногий мужчина доковылял до ворот и забарабанил в них кулаками, мешая закрывать их. — Отдайте мои деньги, о проклятые воры!

— Как, ты опять шумишь?! Мало тебе всыпали, да?

— Верните мои деньги, меднолобые разбойники! — никак не унимался мужчина.

— Что ты сказал, кривоногий плешивый шакал? — вытянул шею высокий стражник, угрожающе выкатив глаза. Он резко откинул копье и схватился за меч.

— Уй-юй! — Мужчина попятился от ворот, примирительно выставив перед собой ладони. — У меня случайно вырвалось. Я кля!..

В этот момент брошенное копье больно садануло по лодыжке одного из стражников, закрывавших ворота.

— Ай-я-а! — заголосил тот, запрыгав на одной ноге.

Пятившийся от ворот мужчина высоко подпрыгнул, решив, будто это воинственный клич, и бросился бежать к ожидавшему его в сторонке слуге с конями.

— Я не винова-ат! Не надо!!!

— Стоять, сволочь! — Потрясая мечом, за ним по пятам несся разъяренный начальник стражи. За начальником, размахивая батогами, бежали еще двое. — Ах ты, гнусный ишак! Стой, кому говорю!

— Оставьте все себе! Не нужны мне эти деньги! — Мужчина добежал до своего коня, но взобраться на него не успел.

Слуга, не двигаясь с места, продолжал меланхолично взирать на происходящее. Возня господ его не касалась.

— А-а-а, помогите! — вновь заорал мужчина, но стражник схватил его за полы халата и рывком сдернул с коня. Мужчина упал на землю и полез промеж копыт.

— Выходит, мы воры, так, что ли?

— Нет-нет, что вы, господин стражник! Вы не так все поняли.

— К тому же меднолобые, да?

— Я хотел сказать золотолобые. Да, именно золотолобые! Осененные благодатной мудростью, — нашелся мужчина. — Я вижу огонь разума в ваших… Ай!

— Так ты еще и издеваться вздумал над благородными стражами? — Стражник выволок из-под коня мужчину и поставил на его спину сапог. — Эй вы, добавьте ему еще десять палок! Он, видно, плохо соображает!

— Не надо! Моя вина! Прощу прощения! — забился мужчина под тяжелым сапогом, визжа и всхлипывая.

— Прощаю, — подумав, снисходительно кивнул стражник. — Десять, нет, пятнадцать монет!

— О господин стражник, но у меня украли все золото! — взмолился мужчина, боясь пошевелиться. Лезвие меча тускло поблескивало у самого его носа, а рядом стояли еще двое стражей, выжидающе похлопывая дубинами по ладоням. — Пощадите!

— Но ведь у тебя должны быть еще деньги. Ты богатый человек, я знаю.

— Все, все украли, — захныкал мужчина.

— Э-э, обыщите его поклажу! — приказал главный стражник, прижимая сапогом к земле даже не помышлявшего о бегстве буяна.

Пухлый стражник подбежал к коню и порылся в сумках. Один из мешочков звякнул, и стражник, растянувшись в улыбке, бросил кошель своему начальнику.

— Значит, нет денег? — подбрасывая на ладони увесистый кошель, ехидно осведомился тот.

— О, пощадите! Это последние деньги!

— За нанесенное оскорбление доблестной страже нашего всемилостивейшего султана, а также за гнусное вранье я вынужден конфисковать у тебя все деньги.

— Возьмите хотя бы треть! Половину?.. Три четверти?

— Ай-яй, — покачал головой стражник, убирая сапог со спины мужчины. — Жадность — большой грех, очень большой. Но ты прощен. Убирайся, пока по твоей спине не прошлись палками!

— А… как же я? На что мне жить?

— Э, еще накопишь, — презрительно бросил стражник, пряча кошель за пазуху и убирая меч. — Свободен!

— О, я несчастный! Я унижен, обесчещен, огра… лишен средств к существованию! За что мне все это? — Мужчина дождался, пока начальник стражи отойдет подальше и повернулся к своему слуге. — Быстро коня. Ну же! — прошипел он, вскочив на ноги, и отвесил пинка нерадивому слуге.

— Жалко мужика, — покачал головой Максим, до того молча наблюдавший за сценой из ворот.

— Вы чего, шеф? — удивленно покосился на него Ахмед. — Да у этого барыги еще три кошеля с золотом припрятано!

— Откуда ты знаешь? — обернулся Максим.

— Ну-у, — застенчиво протянул Ахмед.

— Так это ты спер кошелек?

— Э-э, не обеднеет! — махнул рукой Ахмед. — Нам они нужнее. К тому же в Коране сказано, что следует делиться с ближним.

— Ох, Ахмед! А если бы ты попался?

— Но не попался же! — довольно оскалился Ахмед, отходя от ворот, в которые вошли стражники.

— А вам чего здесь надо? — зло бросил начальник стражи Ахмеду.

— О доблестный страж ворот, — почтительно склонился перед стражником Ахмед, рукой придерживая кошель за пазухой, чтобы тот ненароком не звякнул или, хуже того, не вывалился, — скажи мне, кто тот жадный крикливый человек?

— Жадный? — задумался стражник и кивнул, расплывшись в щербатой улыбке. — Пожалуй. Его зовут Мансур аль-Васик — богатей, сватавшийся к нашей прекрасной принцессе Будур и оскорбивший нашего великого султана, за что получил двадцать палок и был выброшен из города!

— Старый кривоногий шакал сватался к нашей прекрасной принцессе? — не поверил ушам Ахмед.

— Вот именно, что шакал! — загоготал стражник, и его подчиненные тоже тихонько захихикали. — А теперь пр-роваливайте отсюда, оборванцы, пока я вас тоже не вышвырнул обратно за ворота.

— Благодарю вас за доброту, сострадание и щедрость, о славный страж! — Ахмед, непрестанно кланяясь, попятился задом, потом развернулся и заспешил прочь. Максим нагнал его и пошел рядом.

— За какую щедрость ты его благодарил? — спросил он у спешащего неизвестно куда Ахмеда.

— А вот сейчас узнаете.

— Э, а где мой кошелек? — донеслось недовольное сзади.

Максим обернулся через плечо, не останавливаясь. Начальник стражи хлопал себя по животу и бокам, крутя головой.

— Где деньги, я спрашиваю?

— Господин, может ты обронил их, когда шел назад?

— Быстро откройте ворота и поищите! — приказал начальник.

— А может, их спер тот наглый проходимец, что так непочтительно обошелся с вами? Мансур или как его там, — предположил другой, ковыряя пальцем в носу.

— Догнать! Быстро! То-то я гляжу, он так быстро собрался. Ух, я ему! — погрозил он кулаком вслед двум всадникам, которые давно растворились в ночи. — Впрочем, шайтан с ними! Где их сейчас отыщешь.

— Опять твои фокусы? — спросил Максим у Ахмеда, когда они свернули за угол одного из домов.

— Что? — состряпал невинную физиономию Ахмед.

— Деньги у стражника спер.

— Я. Ведь нам они нужнее.

— Дурак ты, Ахмед, — только и вздохнул Максим. — И не лечишься.

— А что такого?

— Как ты считаешь, что дороже: кошелек или жизнь?

— Жизнь или кошелек! — Из темной подворотни выскочил мужичонка в дырявых штанах, рваном халате, из прорех которого торчала грязная вата, и мятой, пыльной тюбетейке. В руке он сжимал небольшой, но очень острый нож.

Все бы, возможно, у него и вышло как надо, но он допустил один промах: слишком приблизился к Максиму. Порядком поднаторевший в подобных делах Максим, не разбираясь, в чем, собственно, дело, с размаху засветил незадачливому грабителю в правое ухо и пошел дальше. Отвлекаться на него более не было никакого смысла. Мужичонка, растеряв тапки, прилег отдохнуть прямо на мощеной булыжником улочке. Нож подобрал Ахмед, повертел в руке, хмыкнул и засунул за пояс.

— Так я жду ответа на поставленный мной вопрос, — напомнил Максим, засовывая руки в карманы.

— Кошелек, конечно! — недолго думая, ляпнул Ахмед. — Жизнь ничего не стоит.

— Так чего же ты за нее так цепляешься? Бегаешь, словно заяц, из города в город, к колдуну прибился?

— Я… — растерянно похлопал глазами Ахмед.

— Вот именно.

— Знаете, я два года чужого в руки не брал. Но ведь нам сейчас нужны деньги!

— Тогда их нужно заработать.

— Шеф, а это точно вы? — Ахмед настороженно присмотрелся к Максиму.

— Я уже и сам не понимаю, я это или кто другой, — вздохнул Максим. — Ладно, проехали. Пошли поищем, где приткнуться, и ты мне расскажешь о султане, принцессе, лампах и колдуне… напомни, как его там звали?

— Абаназар, — подсказал Ахмед.

— Во-во, о нем самом. А то меня начинают терзать смутные сомнения.

— Правда?

— Истинная.

— Побожитесь!

— Ахмед, я же просил: завязывай с феней.

— Но у вас такое странное лицо, шеф, — поежился Ахмед в предчувствии недоброго. — Не иначе ваш знаменитый третий глаз опять открывается!

— Нет, пятая чакра!

— Пя-атая? — уважительно протянул Ахмед.

— Ох, Ахмед, кончай уже тупить.