Книга номер шесть

Леонид Савельев

Это шестая книга автора остросюжетной прозы о современной жизни в России. Стиль написания талантливого писателя неординарен и самобытен. Автор наполняет текст максимально возможно и с разных ракурсов. В начале повествования автор часто раскрывает любое событие от лица каждого участника, в ней каждый узнает друга, соседа, себя. Интрига возникает неожиданно и стремительно, и по завершении заставляет надолго задуматься. Умная, интеллектуальная проза Леонида Савельева не оставит равнодушным, и, прочтя её, вы ещё долго будете возвращаться к мыслям о ней. Иллюстрации лауреата «Русского Букера-2017» Александры Николаенко

ЖИЗНЬ НА ТРОИХ

1. Тася, картофан и бычок в урне

— Тася?! Ну, и где ты была столько дней? Я уже волноваться начал. Сейчас, подожди. Минуту, у меня тут… сейчас.

Зайдя в дом, я быстро взял свёрток и поспешил к выходу, чтобы Тася вдруг не ушла не дождавшись. Секунду подумав, достал сигарету, прикурил и потом только вышел на улицу. Закрыв за собой дверь, улыбнулся Тасе, разворачивая и показывая ей свёрток. Я на самом деле был рад её приходу. Я любил эту кошку, и она отвечает мне взаимностью.

— Тасечка! Я так по тебе соскучился! Где ты так долго была? Красотуля моя.

Стояла тишина. Я наблюдал, как кошка ест, не поднимая на меня глаз; смотрел то на неё, то на ближайший лес и висящее над ним солнцем.

«Много я курю», — подумал без досады, лишь констатировал, выпуская дым от вновь прикуренной. Мда… погодка. Сегодня ещё сухо, но уже холодно. Завтра, передают, уже дожди, а может и снег. Середина октября, пора закрывать дачу и сезон, перебираться в город, на спячку в ожидании нового лета. Да всё тяну… Последние полгода, что живу на даче, уже привык каждый день ездить сюда ночевать, а на выходные, так в любую погоду здесь. Не хочу зимы, не хочу в городе…

Кошка, наевшись, начала крутиться и тереться вокруг ног, урча как трансформатор.

— Довольна? Тась! Слышишь, телефон звонит, вот принесла бы мне, а Тась… Толку от тебя никакого, кроме эстетического и психологического удовольствия. Ни-ка-ко-го. Хотя, вот мышей приносишь к порогу, подкармливаешь меня. Иначе, с голоду б тут помер без мышей-то, да Тась?… Алё!

* * *

Как же мне грустно, и всё оттого, что муж возвращается с дачи и будет здесь жить целых полгода. Без него было хорошо! Но скоро наслаждение жизнью прекратится. Да, наслаждение. Потому что без него я живу, как хочу. А тут начнётся… Скорее всего, после выходных появится. Погода уже совсем не дачная. Жаль, жаль. Всё хорошее когда-то заканчивается. Буду жить и ждать следующего мая, когда уедет, и опять смогу быть одна. С сыном, без него. Нет, я люблю своего мужа. И мне он нужен. Нужен, но дозировано. На расстоянии. Понемногу. По чуть… Сейчас вот иногда даже скучаю по нему. На расстоянии. А находиться постоянно рядом — это… я устаю от него. С ним я перестаю быть собой. Чувствую себя кем угодно: служанкой, поваром, уборщицей, шлюхой, но не собой! То готовлю, то убираю, стираю, отмываю. Даже когда с сыном приезжали к нему летом на выходные на дачу, я вкалывала, вкалывала, вкалывала… то жарила, то парила, то копала, то полола. Задолбало всё. Устала. Конечно, и без него я делаю то же, что и с ним, но делаю, когда мне нужно. Мне. Не кому-то, а мне. Я так устаю, когда он рядом. Эти разговоры. Эти постоянные беседы. Слова. Много слов. Так утомительно. Я устаю…

С сыном проще — я делаю ему жизнь, а не он мне. Даже когда не общаемся, знаем, что мы рядом. Пусть даже сидит, закрывшись в своей комнате, и занимается своими делами, он со мной. А появится муж и начнёт постоянно тянуть нас из дома на всякие прогулки-пробежки. Будет много и громко говорить, о чём-то спорить, к чему-то цепляться, лезть не в свои дела, лезть ко мне в душу. Опять будем с ним цапаться, потом бурно мириться.

«Уф-ф-ф», — вздохнув, взяла телефон и набрала мужа. Заключённый должен знать о сроке вступления приговора в силу.

— Аллэээ…

— Фу!

— Чего, фу?

— Ты раньше так не говорил. Вульгарно как-то. Долго ты там ещё собираешься? До ноября или нового года? С сентября твержу, чтоб переезжал домой, ночами вон минус почти уже.

— Тут воздух. Тут тишина.

— Давай, приезжай — воздух-тишина… Слышишь?

— Тут у меня Тася, ест сейчас… Забавная она.

— Тася твоя сама скоро в посёлок уйдёт от тебя. Она белых мух ждать не будет! Так когда приедешь?

— Сегодня. Вечером приеду… Но сюда потом ещё съездить нужно будет, яблоки собрать на зиму, когда минус начнётся на улице… Алё!

— Да, да…я тут, задумалась. Хорошо, соберём яблоки. Приезжай, давай, мы ждём. Во сколько будешь?

— Не знаю, вечером.

«Ну, всё, поговорили уже! Ну, клади трубку! Чего тянешь? О яблоках собрался говорить… Дай хоть спокойно принять удар, что сегодня жизнь моя мирная закончится. Начиная с завтрашнего дня ты будешь целых полгода воровать моё время, воровать мою жизнь», — молчала я в трубку. Так хотелось дать отбой и разреветься. В голос. Наревется до следующего лета. До свободы.

На кухню быстрым шагом по коридору топал сын.

— Ты зачем сюда? Хватит кусочничать, потерпи до обеда.

— Это сын там? — послышалось в телефоне. — Это ты ему говоришь? Дай ему трубку, пожалуйста.

— На, тебя, — передала аппарат сыну.

Слух как отключился. Отдав телефон, пошла в комнату и легла на диван, закинула ноги на подголовник. Да-а-а… в общем-то, чего я? Пускай приезжает. Пусть всё будет так, как идёт. В прошлом году было даже жалко, что съезжает на лето.

— Ма, папа предлагает приехать за нами, и съездим в пиццерию. Ты как?

— А с чего такое предложение возникло?

— Да па, короче, приезжай давай… Угу, пока.

Сын стоял надо мной и улыбался.

— Я сейчас на кухне чего делала? Гимнастику? Нет? Вот и я думаю, что не гимнастику, а обед готовила. Ты же сам там сейчас был! В духовке мясо с картошкой готовится, как ты любишь. А ты: «Приезжай, поедем в столовку!» Какая пиццерия? Всё, отстань от меня, мне полежать нужно минут двадцать.

— О! Класс! Если картофан, то это крутяк. Покруче пиццы крутяк! Класс!

Я закрыла глаза. Аудиенция закончена.

— Ма… а ты позвони тогда ему, что мы не пойдём.

— Я? Я? Ты ничего не перепутал? Ты с ним договорился, ты и звони, — не открывая глаз, отрезала я.

* * *

Вот нужно было так не вовремя выйти из комнаты! У меня там на контакте такая тема… Выскочил в туалет и бутерброд перехватить, а тут на тебе! Ещё и батя этот…

— Да, пап.

— Как дела-то?

— Нормально… Всё?

— Не всё! Ты чего грубишь?

Заколебал уже! Что ему надо! Занят я. Мне не до рассказов о своих делах, да и не поймёт он… меня Санёк с Никитой ждут.

— Я не грублю.

— Грубишь. Даже не замечаешь, как грубишь. Я сегодня уже с ночевкой приеду, сейчас убираю тут. Готовить некогда. Как там обед? Небось, как всегда, не готов?

— Не знаю, наверное, нет… Откуда мне знать? У мамы спроси. Дать маме трубку?

«У меня ещё уроки. Времени в обрез, пацаны в сети ждут, а тут разбираться, что там готовится, не готовиться. Достал».

— Да погоди ж ты, я с тобой разговариваю! Давай так, я прямо сейчас закрою тут всё и сажусь в машину. Заеду за вами, и смотаемся, поедим пиццы. А дачу закрывать на зиму, ставни там, замки, остальное — приеду на выходные следующие. Всё равно яблоки собирать. Мать спроси только.

«Вообще, жрать охота. Пицца была бы сейчас ничтяк, а мать лежит на диване».

— Ма, папа предлагает приехать за нами, и съездим в пиццерию. Ты как?

— А с чего такое предложение возникло?

«Блин, меня там пацаны ждут, а я тут в сломанный телефон играть буду!»

— Да, па, короче, приезжай давай… Угу, давай пока.

— Ладно. Тогда собираюсь и еду. Где-то через час, когда буду подъезжать, позвоню.

— Угу, давай, пока.

* * *

Сын всегда резко обрывает разговор. Ну, что ж, нужно ехать. Я улыбался своим мыслям о предстоящей встрече. По правде говоря, очень хотелось побыть вместе, посидеть за одним столом. Дома так не получится: жена постоянно вскакивает, что-то подает, убирает, подтирает, а сын просто берёт тарелку и уходит в свою комнату. И сколько ни говори, спокойно сидеть она не может, а сыну на кухне «не вкусно». При этом я, конечно же, чувствую себя неуютно. А она всё убирает-ставит мои тарелки-чашки. Да, столько лет вместе, и всё неудобно. Иногда удается сделать это самому, но стоит зазеваться и… Не могу я дома! Даже расслабиться не могу. Когда жена начинает суетиться, я это воспринимаю как укор моему бездействию и тоже начинаю делать что угодно, лишь бы делать: что-то прикручивать, отпиливать, приклеивать. Чтение книг или просмотр фильма считается в семье тунеядством и демонстративно, хоть и молча, порицается. Жена, к примеру, бегает из угла в угол с тряпкой, а я лежу с книгой, и чем дольше, тем быстрее она мелькает и с большим шумом что-то двигает, переставляет. Минуты тунеядства к часам приравниваются, а целый час так потянет на пару дней игнора: отворачиваний, скидывая моей руки со своего плеча и ещё много чего молчаливого.

Добрался я быстро, без пробок и почти до дома. На месте проезда в наш квартал была канава, в которой курили тёмнолицые работники в оранжевых жилетках. Движение здесь совсем недавно сделали односторонним, а чтобы заехать с другой улицы, мне потребовалось бы время практически равное поездке с дачи, настолько всё забито пробками. Проще было оставить машину и дойти пешком, что я и сделал. Запихнул её в ближайший платный парковочный карман из опасений, что дальше мест не будет.

Выйдя из машины, закурил. Не дымлю в машине и дома, тем самым урезая себя в сигаретах. Ограничения мне нравятся, потому как именно сейчас я получаю настоящее удовольствие. Раньше смолил гораздо больше, причём, даже когда не очень хотелось. И удовольствие… его почти не было. И так во всём: и в моей половинчато-сезонной жизни в семье, и вне семьи. Удовольствие всегда в начале того, что потом становится жизненной потребностью, а дальше начинается просто скука и нетерпеливое ожидание нового. Сколько лет ещё это продлится? Сын ещё недавно лучшим другом был, папочкой называл, а теперь… даже если вместе идём, то чешет сзади или впереди, только не рядом. Нет, нормально, конечно, сам таким был… вероятно. Но неприятно же!

Так, идти ещё минут пять. Нужно звонить. Сделав шаг ровным, спокойным, набрал номер сына.

— Надевайте куртки, обувайтесь, я поднимусь через пару минут, и придется тут пройтись до машины, она на Ленина стоит.

— Не…

— Что, нет?

— Да не пойдём мы ни в какую на фиг пиццерию! Мама картофан с мясом сделала, какая пиццерия!

— Так я ж тебя спрашивал, готовится что или нет! Ты «нет» сказал! Мы разговаривали сорок две минуты назад!

— Да чем ты недоволен-то?! Заколебал уже орать! Картофан однозначно лучше пиццы, иди домой. Всё, давай, пока.

— Ты чего грубишь?!

Наиглупейший вопрос в пустоту. Вот это его «всё, пока» и отключение сразу, моментально! Ну, бесит просто! Я остановился. Руку обжёг тлеющий окурок, который я до сих пор, оказывается, держал между пальцев. Щелчком послал бычок в урну и продолжал стоять, сдерживая раздражение. «Предупредить нельзя?! Просто сказать, позвонить! Зачем я так летел с дачи?» Не знаю, как назвать это чувство. Не ярость, конечно, и не ненависть. Какое-то воспламенение. Я стоял, чётко осознавая, что теперь мне нужно вернуться к машине, проехать минут сорок по пробкам, чтобы пробраться к своему дому и есть одному на кухне подогретый в микроволновке картофан. Наверное, у меня даже глаза сейчас от злости покраснели.

Рядом с урной стояла скамья и на ней двое.

— Э! Дятел! Что уставился-то? Ты не одурел что ли тут бычки кидать, а?! Что стоишь-то, рот открыл, иди, гаси или вытаскивай, чтоб не дымил. Ну. чего вытаращился?

2. Трусы в кармане и сбежавшая таксистка

С трудом открыл глаза.

Похмелье бывает разным. Сегодня у меня оно нервное. Всё кажется, что-то упускаю. Что-то важное. В таком состоянии начинаю обычно куда-то спешить, принимать решения, действовать невпопад — словом, суетиться. Мне кажется, что кругом застой и нужна движуха. Но это неправильно, потому как восприятие мира у меня сейчас болезненное. Мозг воспалён. Нервы напряжены. И сердце… оно, зараза, болит. Только, когда пью. Точнее, наутро. Давление. Когда не бухаю, то здоров, как бык!

Нервное состояние. Хорошо, сегодня суббота, а то уволил бы всех своих сотрудников, а потом начал бы пить с горя. Так уже было. Хе-хе…

Сегодня нельзя пить совсем, иначе запой. То, что стал алкоголиком, определил по желанию похмелиться, появлявшемуся у меня всегда к вечеру на другой день после пьянки. А раз алкоголик, значит на ближайший месяц план свой выполнил уже вчера.

Именно вчера я поступил, как истинный алкоголик. Когда поссорился с женой, ушёл, конечно же, хлопнув дверью. Сел в такси и помчался по клубам и ресторанам с новыми яркими знакомствами, задушевными разговорами и внезапно вспыхнувшей любовью. Уже под утро, в машине какой-то девки… Лифчик, сиськи, коготки, тошнота, сон… А было ли вообще всё это? Вся эта любовь по пьяни.

Это как читать электронную и бумажную книгу — получаешь одинаковую информацию, но читаешь по-другому. С томиком чувствуешь страницы в руках, вес, запах… Но сейчас не о разнице, а о сущности: одну можно потрогать, а другая, когда тысячи книг на одной флешке… она просто перешла в виртуальное пространство и там так и живёт, а материально её не существует. Вот вчера я и был в таком виртуальном пространстве, которое будто то же самое, но по-другому воспринимается. В нём всё актуально только сейчас, моментально, только в эту секунду, но ярко, радостно и с отключением мозга. Воспоминания смутны и неточны, как прочитанная несколько лет назад книга… Из тех, которые пока читаешь, то интересно, но, отложив, сразу забываешь содержание и саму книгу. Она не остаётся лежать на столе или на полке в шкафу. Была ли она вообще?

И было ли то, что было вчера?

Но это «вчера» было. Иначе не проснулся бы в гостиничном номере в одежде и без возможности вычистить зубы и побриться, по причине отсутствия и щётки, и бритвы. Пересохшее горло, холодный пот на лбу. И нервозность, эта противная нервозность. Где-то на полу завибрировал смартфон. Поднявшись на локтях, посмотрел туда. О! Оказывается, я снял куртку, но лучше бы снял ботинки. Номер звонившего был незнаком. Обычно трубку не беру. Мало ли. Нет. Не буду. А вдруг что вчера наворочал? Брать, не брать?

— Да.

— Котик, ты вчера сказал, чтобы я в номер приходила. Я приходила.

— И что?…

Кто это?! Нервозность. Голос мой натренированно грубоват и спокоен, но кто звонит?

— Если ты не помнишь, то это у меня ты отобрал колготки и трусы, сказав, что отдашь в номере.

— Где я сказал?

— В машине моей сказал. Тебе неудобно было в ней, ты пошёл номер снимать. Деньгами девок на ресепшен закидал и в номер поднялся, а я за сумкой к машине пошла.

Конец ознакомительного фрагмента.