Львов под русской властью. 1914–1915

Леонид Соколов, 2019

Книга рассказывает о событиях, происходивших в Галичине (австрийской Галиции) в годы Первой мировой войны. Особое внимание уделено событиям, происходившим во Львове в период, когда этот город был занят русскими войсками и 293 дня находился под русской властью. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Глава 1

Галиция, начало войны

Воскресный день 28 июня 1914 года выдался во Львове солнечным. Жители отправились на прогулки в скверы и парки, поехали за город. По улицам ходили веселые группы школьников — был конец учебного года, прекрасная погода предвещала приятные каникулы. Руководители украинского движения в Галиции устроили в этот день смотр своих полувоенных формирований, на котором присутствовал наместник Галиции Витольд Корытовский. А вечером пришло сообщение, что в Сараево убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга герцогиня Гогенберг. Новость поразила людей, ее обсуждали, строили различные предположения, но едва ли кто мог тогда предвидеть, какие последствия для них, для Австро-Венгерской монархии, для всей Европы будут иметь эти выстрелы в Сараево…

В понедельник 27 июля “Kurjer Lwowski” в чрезвычайном дополнении, под заголовком “Война! Первые выстрелы!”, опубликовал сообщение Венского корреспондентского бюро о том, что с сербских пароходов на Дунае были обстреляны австрийские войска. В этом же выпуске публиковалась информация об объявлении частичной мобилизации.

28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Начало войны произвело во Львове тем более сильное впечатление, что в Боснии были расположены отдельные подразделения львовского полка № 30, коломыйского № 24 и злочевского № 80, которым первыми предстояло вступить в бой с противником.

30 июля Россия объявила всеобщую мобилизацию.

В субботу 1 августа во львовской прессе сообщалось об объявлении всеобщей мобилизации в Австро-Венгрии. В то же время выражалась надежда на то, что война будет локализована и «военная экспедиция австрийской армии продлится около четырех недель».

Однако в тот же день Германия объявила войну России.

Теперь у Австро-Венгрии, которая являлась союзницей Германии, не оставалось иного выхода, как тоже объявить войну России. 6 августа австрийский посол в Петербурге Сапари вручил российскому министру иностранных дел Сазонову ноту с объявлением войны.

В тот же день российский консул во Львове Николаев получил предписание покинуть Львов. К дому № 10 на улице Ясной (ныне ул. Конопницкой), где находилось российское консульство, подъехали выделенные наместничеством четыре автомобиля, с которыми прибыли комиссар полиции и представитель военных. После некоторой задержки, вызванной разбирательством с владельцем дома по поводу оплаты за помещение, консул, члены его семьи и прислуга заняли места в автомобилях, в других автомобилях сложили багаж. Под конвоем конной полиции консул был препровожден на вокзал, а затем поездом, в сопровождении военных выехал к границе, в направлении на Белзец. Со здания, в котором располагалось консульство, сняли вывеску.

На границе завязались первые бои. Экстренный выпуск газеты “Kurjer Lwowski” от 7 августа сообщал под заголовком “Война Австрии с Россией. Первая победа”: «Против России начата война вчера в четверг 6 августа наступлением около Кракова».

* * *

Еще со второй половины XIX века политическая ситуация в австрийской Галиции характеризовалась, в частности, противостоянием двух национальных движений в среде галицких русинов — русского, стоявшего на позиции признания культурно-национального единства всего русского народа, и созданного ему в противовес движения украинского (украинофильского), приверженцы которого, в полном согласии с австро-польскими властями Галиции, стремились внушить русинам, что они, вместе с российскими малороссами, принадлежат к совершенно отдельному, не русскому, а “украинскому” народу.

Демонстрация во Львове по поводу объявления войны

Эрцгерцог Фридрих

Верховный главнокомандующий австро-венгерской армии

Непримиримая вражда сторонников украинского движения в Галиции к своим же собратьям-галичанам, не желавшим в угоду властям отречься от идеи русского единства, постоянно проявлялась в злобных нападках, в призывах «завесить кацапское стерво на сухих вербах», в доносах и обвинениях в государственной измене, которые публиковались в прессе и звучали в выступлениях украинских депутатов. На протяжении последних предвоенных лет клевета и доносительство стали особенно широко использоваться галицкими украинофилами в борьбе против русского национального движения в Галиции.

Но политическая и культурно-просветительная деятельность Русской народной организации, осуществляемая в рамках австрийской конституции, не давала законных оснований для применения репрессивных мер против русского движения в Галиции. Попытка разделаться с этим движением посредством проведения показательного судебного процесса по делу С.Ю. Бендасюка и товарищей, предпринятая властями незадолго до войны, завершилась полным провалом. Все подсудимые — активист русского движения Семен Бендасюк, студент Василий Колдра, и православные священники Максим Сандович и Игнатий Гудыма, которые обвинялись в государственной измене, были судом полностью оправданы.

Начавшаяся война коренным образом изменила ситуацию, давая возможность властям и их прислужникам отбросить всякие соображения законности, и не только свести давние политические счеты, но и учинить кровавую расправу над своими идейными противниками.

Уже в день объявления в Австро-Венгрии всеобщей мобилизации, 31 июля, начались аресты галицко-русских политических и общественных деятелей — были арестованы депутат Д.А. Марков, К.С. Черлюнчакевич и Н.Ю. Несторович. На следующий день, 1 августа, подверглись аресту находившиеся во Львове сотрудники газеты “Прикарпатская Русь” К.Н. Пелехатый и д-р И.А. Гриневецкий, а также управляющий конторой К.Р. Клебер. Издание газеты полиция запретила, а в редакции был произведен тщательный обыск.

4 августа по приказу наместничества была прекращена деятельность обществ “Народный Дом” и “Общество им. М. Качковского”. Для управления имуществом этих обществ были назначены правительственные комиссары.

Затем полиция приостановила деятельность следующих “москвофильских” обществ во Львове: “Русская Рада”, “Общество русских дам”, “Свято-Владимирское Общество”, “Союз русских дружин в Австрии”, “Русская дружина во Львове”, “Общество русских женщин “Жизнь”, “Кружок русских студентов-политехников” и “Друг”. Помещения всех названных обществ были опечатаны.

Далее последовали уже массовые аресты русских галичан как во Львове, так и в провинции. 8 августа цесарско-королевское наместничество направило старостам и директорам полиции циркуляр такого содержания:

«Президиум ц.к. Наместничества.

Львов, 8 августа 1914.

№ 18385/пр.

Руссофильская пропаганда.

Циркуляр.

Всем господам ц.к. старостам и ц.к. директорам полиции во Львове и Кракове.

Настоящие напряженные отношения между нашей монархией и Россией требуют энергичной борьбы с москвофильским движением, не скрывающим своих симпатий к России.

Так как сторонники и организации этого враждебного государству движения могут в серьезный момент пагубно повлиять на действия наших вооруженных сил, следует немедленно принять соответствующие меры, чтобы раздавить это движение всеми находящимися в распоряжении средствами. […]

О всех в этом деле наблюдениях и возможных мерах в каждом отдельном случае следует безотлагательно мне доносить.

За ц.к. Наместника

Гродзицкий».

Великий князь Николай Николаевич

Верховный главнокомандующий русской армии

Группа офицеров австро-венгерской армии

Для того чтобы выявление и задержание “врагов” происходило более активно, власти на местах устанавливали за эту деятельность денежное вознаграждение. Так, например, в начале мобилизации военным комендантом города Самбора было издано на польском и украинском языках “Воззвание к полякам, украинцам и евреям”, расклеенное как в самом городе, так и в населенных пунктах Самборского повета. В воззвании говорилось:

«Неприятель пользуется серьезным военным положением, в каком сейчас находится ваш любимый и прекрасный край, с той целью, чтобы известные подозрительные элементы неприятельского государства могли проскользнуть в вашу среду для использования живущих здесь москвофилов с целью выдачи неприятелю сведений о движениях наших войск и о нашем положении.

Испытанный патриотизм и непоколебимая преданность нашему Высочайшему Дому, который всегда заботливо и человечно относился к своим верным подданным, не допустят, чтобы патриотически настроенный поляк, украинец и еврей мог терпеть такого рода субъектов рядом с собою.

Напротив, является обязанностью обезвреживать подобных лиц, т. е. как только кто-нибудь получит сведения о такого рода личностях, следует донести о них ближайшей гражданской или военной власти. Доставление лица, которое будет уличено в шпионстве или пропаганде москвофильства, будет вознаграждаться суммой 50 — 500 крон.

Ц. и к. комендант города».

Теперь заветная мечта галицких украинцев — расправиться с ненавистными “москвофилами” — становилась осуществимой. В наместничество, в полицию, в канцелярию военного коменданта посыпались доносы на сторонников русского движения. И доноса, в котором говорилось, что тот или иной человек придерживается русских убеждений, было достаточно, чтобы его как изменника и шпиона сейчас же арестовали, а то и казнили. Понятно, что первыми жертвами арестов стали активные члены галицко-русских обществ, русских читален — на них еще до войны властями были составлены “черные списки”. Затем пошли под арест те, на кого пало подозрение в симпатиях к русскому движению. Но развернувшаяся вакханалия доносительства открывала широкие возможности не только для политических преследований, но и для сведения личных счетов, просто для получения денежного вознаграждения за разоблачение “изменников” и “шпионов”; при этом люди, на которых поступали доносы, могли вообще не иметь никакого отношения к русскому движению. Галицкая украинская газета “Діло” так писала о репрессиях в бучачском повете:

«…Военные власти предприняли целый ряд репрессивных и превентивных мер, которые проявились прежде всего в аресте московских агентов и шпионов и в роспуске русофильских обществ. В том числе арестовано также немало “старорусинов” в Бучаче и окрестностях. […] В этом деле власти поступали с такой предосторожностью и строгостью, что попали под арест люди, которые даже не были русофилами, а разве что находились в родственной связи с ранее арестованными. Все арестованные вывезены пока в Коломыю. Распущены во всем повете все русофильские общества…».

Десятками, сотнями гнали под конвоем крестьян и интеллигентов из окрестных сел в ближайший городок — в тюрьму — «все на основе ложных доносов евреев, поляков и украинцев, и, просто, злобных соседей, мстящих им за свои, какие то частные и личные счеты с ними. Впрочем, достаточно было, чтобы кто то на улице показал на карпаторосса пальцем как на подозрительного человека и его сейчас арестовывали», — писал впоследствии С. Бендасюк.

Тюрьмы были переполнены, так что в камерах, предназначенных для трех человек, теснилось по 11–15 человек. Из маленьких городков арестованных переправляли в тюрьмы крупных городов. Наместничество рассылало по адресу провинциальных властей телеграммы, подобные следующей:

«Всех арестованных политически заподозренных, неблагонадежных русофилов и т. п., поскольку они еще не преданы военному суду, выслать немедленно в львовскую тюрьму; арестовать всех кто только подозрителен».

Вот здесь, в большом городе и начиналась настоящая, кровавая расправа с арестованными. Жандармы и полицейские вели их специально средь бела дня по главным улицам и показывали прохожим на них как на государственных преступников, изменников, шпионов и вообще виновников войны. Составлявшие городскую толпу евреи, поляки и украинцы обзывали арестованных самыми неприличными ругательствами и прозвищами, плевали им в лицо, бросали в них камнями, избивали палками. Конвоиры не только не охраняли арестованных от нападок разъяренной толпы, но и поощряли эту толпу к издевательствам над беззащитными и беспомощными людьми.

Как вспоминал А.И. Веретельник:

«Я был тоже свидетелем следующего факта: с главного вокзала вели партию арестованных в тюрьму “Бригидки”. На Городецкой улице, возле казарм Фердинанда, толпа убила камнями священника. Когда он упал под ударами палок и камней, конвойный солдат толкнул его еще раз изо всей силы прикладом. Солдаты сняли с покойника кандалы. После чего крестьяне, взяв труп на руки, понесли с собой в тюрьму…

Утром 6 августа арестовали и меня. В тюрьме все камеры были переполнены. Спать не было где, приходилось соблюдать очередь. Есть давали раз в сутки. Тюремные надзиратели и полицейские обращались с нами бесчеловечно».

Далее тот же автор описывает обстоятельства, при которых был арестован сидевший с ним в камере банковский чиновник Н.Островский:

«Он возвращался около 8 часов вечера домой. Какой то человек, увидев его на улице, обратился к проходившему офицеру: “Прикажите арестовать этого господина, он наверное российский шпион; я слышал, как он у парикмахера говорил по русски”. И этих слов проходимца было достаточно, чтобы арестовать ни в чем неповинного человека».

А вот свидетельства Ивана Рудко из Золочевского повета:

«Во Львове на вокзале построили всех в шеренги. […] Городская толпа, жаждавшая зрелищ и теперь ежедневно собиравшаяся кругом вокзала встретила эшелон неистовым криком и угрозами, готовая арестованных растерзать на месте. Несмотря на присутствие наспевшей конной и пешей полиции и вооруженных солдат, бросала камнями, толкала и била. […]

В мирное время культурная на первый взгляд львовская публика, превратилась в начале войны в варваров, в диких зверей, потеряла свой человеческий облик. А ведь каждый из жителей Львова считает себя европейцем. А русский народ в Галичине страдал и кровью истекал от моральных и физических ран, наносимых ему этой страшной “европой”.

Во дворе в Бригидках стояли готовые несколько виселиц, ежедневно скрипевшие под тяжестью повешенных неумелою рукою жандарма или солдата, невинных жертв. Трудно было смотреть из камер в окошко на страшное зрелище. А ведь до ушей заключенных долетал снизу смех должностных лиц, высылавших арестованных на тот свет»

Конец ознакомительного фрагмента.