Помоги мне исполнить мечты

Либерт Таисса

Эмили – шестнадцатилетняя девушка, жизнь для которой только начинает гореть своими настоящими яркими красками. Но она не видит этих огней за проблемами, что так внезапно на неё навалились. Девочка думает, что она оставлена всем миром в одиночестве, которое не по силам ей перенести. И она делает для себя важное решение. А выжив после содеянного, она понимает, как же дорога ей жизнь. Но уже слишком поздно.

Часть третья «Как и должно быть»

Пять

— Мне страшно, — шепчу, когда я и Лондон входим в ворота нашей новой школы.

Школа состоит из нескольких корпусов, и я только могла предполагать, где и что находится, но точно знала: здесь есть отдельный физический корпус с бассейном, естественно, есть стадион и спортивный зал, а также есть корпус искусства и труда, где проходят занятия по соответствующим предметам. Чтобы разобраться во всём остальном, придётся хорошенько изучить карту строения школы. Но, я думаю, долго тут не задержусь, впрочем, я и вообще долго не пробуду где-либо.

— Чего тебе бояться, глупая? — ласково ответила она.

— Ну, это не ты почти полгода общалась только с двумя людьми, которые знают твою тайну, — немного грубо произношу. Мне не хотелось, но так вышло.

Лондон посмотрела на меня жалостливо, словно я содрала старую мозоль, покоившуюся на её сердце.

— Извини… Я не подумала и ляпнула, — начала оправдываться я.

— Все хорошо, подруга, — по-доброму сказала она. — Просто… иногда я забываю.

— Забывай всегда и, пожалуйста, не смотри на меня так больше, — сказала я, и мы начали подниматься по ступенькам.

Семьдесят. Прошло семьдесят дней моей жизни с мыслями о смерти. Семьдесят дней в раздумьях о желаемом. Семьдесят дней тяжеленной пустоты в сердце, тянущей меня куда-то на дно отчаяния и безумства.

Утро началось не с кофе, а с тонны лака на моих волосах.

Лондон пришла очень рано для того, чтобы на меня навести марафет. Она хотела, чтобы первый день в школе прошел изумительно, и нас смогли заметить и запомнить.

Лори уложила и выровняла мне волосы так, что было абсолютно не заметно моего криво выбритого виска и шрамов. Волосы блестели и ложились на плечи так ровно, что я задавалась вопросом: это точно мои волосы? А затем она принялась за макияж.

Увидев результат, я её постоянно переспрашивала, а не ведьма ли она? Или, может быть, она пользуется магией вне Хогвартса? В зеркале стояла я, низкорослая темноволосая девушка, с идеальной прической — на мой взгляд — и макияжем, скрывавшим следы бессонных ночей и слез. Костюм, похожий на школьную форму, оказался мне немного велик, на что Лондон в восхищении охнула, а затем вздохнула с горечью — наверное, снова думала о том, как же я похудела.

На самом деле, Лондон худая девушка, но у неё постоянный комплекс по поводу её ног. У неё большие бедра — отсюда и полные ноги. Она невысокая, но намного выше меня. У неё красивые русые волосы чуть ниже плеч, длинные ресницы, карие глаза. В общем, когда ты смотришь на её, взгляд задерживается, хотя из-за угрей она выглядит немного диковато. А вот у меня никогда не было прыщиков. Повезло же.

И вот мы уже поднимаемся по ступенькам, чтобы открыть дверь и попасть в старшую школу. Меня пробирает дрожь: а что, если они все знают? Что, если будут жалостливо смотреть на меня и выдавать сожаления при каждом удобном случае? Что, если будут высмеивать мой поступок?

Лондон тянет дверь за ручку на себя и, пропуская меня вперед, заходит. Всё было по-другому, не так, как я представляла себе в кошмарах, и я этому радовалась. Ученики проходили мимо нас, не замечая, словно мы — пустое место. Взглянув на них, я, конечно, поняла, что оделись мы не так, как подобает здесь. В смысле, слишком официально. Большинство ходило в обычных джинсах и футболках, остальные были разделены на группы по интересам — я лишь успела заметить группу готов и команду чирлидеров.

— И что теперь? — спросила я Лондон, цепляясь за рукав её блузки, словно ребенок.

— Успокойся. — Одернула она меня. — Идем к расписанию.

— Стой. Так ты знаешь, куда нас определили? — я удивилась.

Мне никто не говорил, в какую группу мы попали. А тут раз, и оказывается, что Лондон уже это знает. Меня это пугало, ведь мы с Лондон совершенно разные. А что, если люди мне там не понравятся? Я не хочу общаться с той компанией, которую выберет подруга, если она, конечно, кого-нибудь найдет себе. Люди меня пугают.

— Конечно. Кто с твоей сестрой подавал документы?

И она потянула меня следом за собой. Сначала нас никто не замечал, но сейчас все внимание было обращено к новеньким. Не удивлюсь, если кто-то из них гадал, какого черта мы забыли здесь.

Лондон остановилось возле доски и начала внимательно её изучать, водя пальцем туда-сюда, затем она ткнула пальцем на лист бумаги и произнесла:

— Ах, вот! — Она резко взяла меня под руку и куда-то повела.

Возможно, со стороны это выглядело весьма странно, словно я — питомец Лондон, но мне так легче. Я еще сомневаюсь в своих решениях. Да черт! Если бы не Лондон, крепко схватившая мою руку, я бы давно убежала под напором взглядов окружающих.

Мне было неприятно, как они на нас смотрят, а вот подруге это, кажется, даже немного нравилось — она улыбалась. По телу прошла волна мурашек.

Из-за гула у меня начало звенеть в ушах.

«Да когда они прекратят смотреть?» — думала я, все больше раздражаясь.

Лондон зашагала медленнее, озираясь по сторонам, а затем, увидев нужную дверь, снова двинулась поспешным шагом. Я за ней еле успевала.

Мы зашли в кабинет психологии. У меня словно камень с души упал, когда я, Лондон и наш учитель оказались одни.

— А-а-а, вы, как я понимаю, новенькие? — спросил он.

— Да, Я — Лорен Уоррен, а это моя подруга — Эмили Беннет, — ответила за обоих Лондон.

— Очень приятно, — отозвался учитель, улыбнувшись.

Лондон улыбнулась в ответ.

Учитель на вид был довольно молодым, лет двадцати пяти — тридцати.

Лондон всегда умела общаться с мужчинами, ну, или научилась тогда, когда мне не было до этого дела. Она всегда считала меня странной, ведь любая девочка, по её мнению, хоть раз в жизни в переходном возрасте должна желать узнать, какого же это — быть с парнем, именоваться чьей-то девушкой, целоваться и расставаться. Но меня это совсем не интересовало — для меня было важным наладить отношения в семье и не допустить того, чтобы мы скатились на самое дно.

Первый парень у неё появился в четырнадцать лет. Помню, как она радовалась и волновалась. Все свои решения она оговаривала со мной, будто я в этом что-то понимаю. Но, тем не менее, я её поддерживала всегда, как и она меня.

В шестнадцать она в первый раз занялась любовью с Чедом — старшеклассником и парнем, который сводил её с ума. В то время она никого и ничего не хотела слышать против него — так безумно была влюблена — и делала все, что было угодно Чеду, лишь бы он остался с ней. Но он все равно её бросил, как только Лондон ему надоела.

«Глупая», — так я утешала её в то время.

А затем она, как истинная пижонка и разгильдяйка, забывала свою боль с Тришем, Кевином, Ником, Алексом… Всех имен не запомнить. В этом мы и отличаемся. Она — живая, веселая, сексуальная, на неё заглядываются парни. А я даже ни разу ни с кем не целовалась. Я унылая. Я молчаливая, хотя, как некоторые говорят, остра на язык. Я умирающая. Нет, я уже мертва.

Лондон старше меня на год, но мы ходим в один класс. Когда она была маленькая, у неё были проблемы с речью, её вечно занятые родители поздно спохватились, и им пришлось ждать еще год, чтобы отдать свою дочь в школу.

Иногда я мысленно благодарю их за это несмотря на то, что они постоянно сокрушаются, говоря: «Если бы мы не оплошались, ты уже была бы в выпускном классе». Если бы они не оплошались, я была бы вечно одна.

Лондон все еще улыбается и строит глазки нашему учителю, сладко с ним беседует. Я пихнула её локтем в бок:

— Эй! — возмутилась она.

— Вы можете присесть на любое место, — произнес учитель.

— Да, конечно, мистер Стивенсон, — мягким голоском прощебетала Лондон и повела меня к последней парте у окна.

Я посмотрела на неё, как бы спрашивая: «Что? Ты уже даже знаешь, как его зовут?!»

— Что? — прошептала подруга, изумляясь.

Я закачала головой:

— Нет, ничего, — тихо ответила.

И тут прозвенел звонок. В кабинет ринулись наши одноклассники, все они озирались на новеньких. Все пихались, лишь бы занять самые лучшие места — галерку.

Слышно было лишь:

— Эй, это моё место, я тут сидел в прошлом году!

— Иди к черту, Оливер!

— Сама иди!

— А ну, проваливай!

Моя голова потихоньку разрывалась на части. Я не могла вынести это шума, и возгласы, и крики. Это было так непривычно. Почти полгода проведя в тишине и покое, я совершенно отвыкла от этого школьного шума, баса голосов парней и визги девушек.

— Ты чего? — поинтересовалась Лондон. — С тобой все в порядке?

Нет, не в порядке. Я умираю.

Но несмотря на душевную дискуссию я не заметила, как схватилась за голову, закрывая уши ладонями. Не замечала и то, как Лондон попросила класс замолчать (они, наверное, все внимательно следили за происходящим), а затем приобняла меня за плечи.

Кто-то (кажется, учитель) принес мне стакан воды, и я выпила таблетку парацетамола — Кристи сложила мне в сумку целую аптечку.

Мой слух успел уловить лишь то, что мистер Стивенсон представил меня и Лондон классу, а затем я провалилась в пустоту, слушая пульсирующую кровь у себя в висках.

Лондон разбудила меня сразу, как закончился вводный урок.

— Извини, я же говорила, что все это — плохая идея, — говорю я.

— Тебе уже лучше?

Я кивнула.

— Тогда идем?

Я снова кивнула.

— У нас химия, — сообщила мне подруга, и мы вышли из кабинета. Она не сводила с меня глаз, хотя за руку уже не держала.

Я шла рядом с ней и зачем-то обращала внимание на разные мелочи: большие окна, зеленый клен за окном, небо голубое, на нем нет ни облачка. У кого-то на звонке стоит «My Chemical Romance — Teenagers». Девушка с татуировкой на запястье. Парень сидит на скейте на полу. С ним рядом стоит девушка в массивных БДСМ-ботинках. Милый парень сидит на рюкзаке и смотрит на меня. Парень с курчавыми волосами.

Затем я шла и смотрела на свои ботинки. Ковыряю грязь под ногтями. Откуда она взялась? «Не смотри на них, займи себя, не обращай внимания», — говорила я себе, потому что слишком много глаз было устремлено на нас, и это меня крайне беспокоило.

Голова кажется такой огромной и тяжелой. Ноги ватные. Я словно лечу.

— Эй, привет, вы, кажется, новенькие, да? Я — Эрик, — протараторил парень и помешал моим раздумьям.

Затем сразу же к нему подошла девушка со светлыми мелированными волосами.

— Я — Бриттани, — сказала она.

— Я — Лондон, это моя подруга — Эмили.

Ну вот. К чему это было сказано? Не люблю, когда Лондон представляет меня кому-то без моего ведома, ведь это для неё важны новые знакомства, но никак не для меня.

— Мы работаем на школьном радио и сайте, передаем все самые свежие новости и сплетни. Если хотите, подпишитесь на бесплатную рассылку новостей, тогда вам на телефон будут автоматически пересылаться все события, и вы будете всегда в теме. Сейчас новость — это вы, и мы бы хотели с вами познакомиться, — начала Бриттани.

Она тараторила себе под нос. Наверное, Лондон её слушала, потому что первая была очень увлечена своим рассказом. Затем девушка начала слушать рассказ моей подруги. Лондон любит быть в центре внимания. Лишь бы она не сболтнула ничего лишнего. А хотя… мне плевать.

Бриттани выглядела немного смешно, на мой взгляд. Огромную грудь она не прятала, как сделала бы я, а, наоборот, выставляла напоказ, надевая майку с большим вырезом. Леггинсы синего цвета обтягивали её широкие бедра. Фиолетовые кроссовки. И много украшений.

Лондон такой стиль, а-ля мажор, наверное, понравился.

Я не слушала никого и ничего, рассматривала свои ботинки, затем руки. У меня такие худые пальцы, словно вампир выпил из них всю кровь.

Мысленно задавалась вопросом, а какого черта я тут делаю? А затем я вспоминала, что все это ради них, ради Кристи и Лорен.

Затем я рассматривала того кучерявого парня, сидящего на рюкзаке. Мне понравилось, как он был одет, но больше всего мне понравилось, как он двигался: изящно, плавно, но с некой осторожностью, будто оценивал каждое своё движение. Он болтал с девушкой-готом (как я поняла) и с парнем-скейтером. Девушка была очень красива: темные волосы со вплетенными в них яркими прядями, прекрасная фигура и глаза, словно бы глядящие прямо в душу.

Они выглядят счастливыми. Я хочу быть счастливой тоже.

— Эй, Эмили, улыбнись, — сказала Лондон и приобняла меня за плечи.

Я рефлекторно повернула голову, и нас сфотографировали.

— Какого черта? — вырвалось у меня.

— Это Лейла — редактор школьной газеты, — пояснила Лондон. Только вот я все равно ничерта не поняла.

Передо мной стояла высокая девушка со смуглой кожей и длинными кучерявыми белыми волосами.

Я вопросительно смотрю на подругу. Лондон на меня. Я на неё.

— Я работаю вместе с Бриттани, — вмешалась в нашу немую перепалку Лейла. — Она делает радиорепортаж, я пишу статью в газете, поэтому мне нужна была ваша фотография.

— Можешь меня обрезать? — спрашиваю я её.

Она удивленно выпучила глаза, словно не ожидала этого услышать.

— Я думала, вы хотите появиться в газете, любой бы хотел, — с упреком произносит Лейла.

— Моя подруга — может быть. Я — нет.

Лондон хватает меня за руку и уводит прочь:

— Делай, что делала, удачи! — бросает она Лейле.

Я начинаю вырываться, словно ребенок:

— Отпусти меня!

— Ты идиотка? — спрашивает меня подруга.

— Если я не хочу выделяться, значит, я — идиотка? Ну, спасибо, — говорю я и оставляю подругу в одиночестве, идя вдоль коридора.

— Ты даже не знаешь, куда идти! — кричит она мне в след.

— И без тебя справлюсь, — огрызаюсь я и замечаю боковым зрением, как Лондон, взбешенная, разводит руками и уходит в другом направлении.

Я, следуя чертежам школы, развешанным на каждом повороте, выбираюсь из школы на улицу. В моей памяти еще складывался образ моей старой школы, поэтому, рассчитывая на то, что они построены по одному плану, я направляюсь искать уличный туалет. К счастью, эта школа наподобие моей старой.

Я зашла внутрь и к удивлению обнаружила там столик и два стула, помимо раковин и зеркал, которые стоят во всех школах. Бросила свою сумку на стол и стала рассматривать себя в зеркале.

Там отражалась не я, в зеркале была копия Лондон — подведенные глаза, длинные ресницы, белая кожа, красные губы. Мне до жути захотелось кому-нибудь насолить, чтобы они почувствовали себя на моем месте, а не я на их.

Я взяла влажные салфетки и стерла с себя весь макияж, который Лондон накладывала на меня целый час. Теперь это была я со всеми недостатками. Я немного приподняла волосы и челку у виска и водила пальцами по гладкому шраму, на котором так и не начали расти волосы. На остальных участках они уже отрасли сантиметра на полтора.

Я смотрю на себя, и мне хочется плакать. Мне хочется поскорее умереть. А, может, и не хочется. В этом-то и загвоздка.

Достаю телефон из сумки, набираю справочную и узнаю телефон доверия.

— Алло, — говорит мягкий, но одновременно до жути усталый женский голос после нескольких секунд моего ожидания. — Вы что-то хотели? — повторяет она. По её интонации я бы сказала, что звонки ноющих людей её достали.

Я не знаю, что мне ей сказать, слова в голове путаются, так и не образуя полноценные предложения. Просто молчу, пытаясь сконцентрироваться, но слова не идут. Понимая, что я трачу бесценное время этой женщины, от чего, мне, кстати, становится ужасно неловко, просто произношу:

— Жизнь — дерьмо.

Я, правда, так считаю. Взять весь короткий отрезок моей жизни: плохие моменты там преобладают над хорошими. И от того, что у меня такая никчемная жизнь, мне становится еще хуже. Ничего в этой жизни я не добилась, ни разу не испытала что-то поистине запоминающееся, никогда не была лучшей в школе, как Том или Кристи, а только разочаровывала своих родных ошибками. Я была мечтательна, но кому нужны мечтатели?

И вот я умру, ничего не узнав в этой жизни. И люди, и сама жизнь так обходятся со мной, что кажется, будто лучший выход это, действительно, смерть. Ну, или побег. Исчезновение.

— Угу, — произносит она. — Так что у вас случилось?

Мне хочется ей все рассказать: про мою болезнь, про мою семью, про мой неудавшийся суицид и про Лондон. Но я не знаю, кто она, не знаю, чем занимается помимо «службы доверия». Мне непривычно рассказывать что-то незнакомому человеку.

Я прижимаю трубку к уху, нервно дышу, пытаюсь сблизиться с женщиной по ту сторону телефона. Чувствую себя жалкой. На секунду мне показалось, что если я расскажу ей все, то она станет меня жалеть. А жалость мне не нужна.

— Вы все еще здесь? С вами все в порядке? Может быть, с вами что-то случилось? — спрашивает она спокойным голосом.

Вероятно, уже привыкла выслушивать бредни сотни людей. Ну, естественно, это ведь служба доверия; позвони, и тебе обязательно помогут добрым словом! О чём я собственно думала? Эта женщина одна из тех, кто постоянно выслушивает нытьё никчемных людей, людей, которые отчаялись. Знаю, не все звонят им, но мне не хочется быть одним из них. Моё признание не будет считаться за что-то дорогое, хотя это самое огромное откровение для меня. Потому я просто молчу и неровно дышу, словно маньяк из фильмов.

— Вы еще на связи?

— Нет. — Я бросаю трубку.

Шесть

Ветерок сдувает с деревьев золотые листья. Он же катит один из них по земле; листик то вздымается вверх, то опускается вниз, кружится, кружится, пока не натыкается на преграду.

Днем еще довольно тепло. Градусов пятнадцать — двадцать есть точно. Сейчас градусов десять. У меня мерзнут ноги. С чего бы это?

Я сижу в гамаке на крылечке, укутавшись в одеяло, и любуюсь тем, как просыпается город. С каждой минутой людей становится все больше и больше: кто-то спешит на работу, кто-то на учебу, кто-то просто по своим делам. Этот город занят своими делами, и ему нет дела до такого маленького человека, как я. К тому же, скоро и меня не станет.

Нет! Я не хочу, чтобы, когда люди вспоминали обо мне, они думали, мол, это бедная девочка умерла от рака, она была так молода. Я хочу, чтобы они восхищались мной, чтобы они помнили меня, чтобы я была примером тем немногим, кому также не повезло в жизни.

Вдруг я увидела приближающуюся фигуру. Это была Лондон. Она шла уверенно и, вероятно, была точно также уверена в своих действиях и словах. Наверное, уже предугадала все мои решения.

— Привет, — произносит она.

Я смотрю на неё и не понимаю, она что, действительно думает, что, сделав вид, будто ничего не случилось, я её прощу?

— Сколько можно дуться, Эмили?

Я смотрю поверх неё. За её плечами виднеется голубой кусочек неба, покрытый разноцветными облаками. Видна макушка дома; кровля забавного оранжево-красного цвета. Видна только что пролетевшая птица. Кто это был? Грач? Воробей?

— Ты меня вообще слушаешь? — Лондон всё ещё пытается привлечь к себе внимание.

— Нет, — холодно отвечаю я.

— Отлично. — Она поставила руки на пояс. — Кристи тебе разрешила в такую рань сидеть на холоде?

— Она не знает.

Там за пределами моего дома скрывается целая жизнь. Но мне её не достичь.

— И где же твоя сестра? — Интересуется.

— Ушла в магазин, — легко отвечаю я.

Если бы мне дали хоть один шанс. Еще один шанс на жизнь. Крохотный.

— Она оставила тебя одну?

— Нет. Она думала, что я сплю. — Сегодняшнее утро такое прекрасное — я не хочу портить его своими гневными речами, хотя и злой я себя пока что не чувствую.

— И что же ты делала?

Лондон села на деревянные доски рядом с гамаком, в котором я развалилась.

— Думала.

— Ну, вот. Ты снова это делаешь! — напряженно произнесла подруга.

— Думаю? Мне разве нельзя думать?

— Нет! Твоими мыслями нельзя! — возмущается она.

— А что же мне тогда делать? — Потихоньку я начинаю чувствовать, как чувство злости появляется где-то у меня в груди.

— Жить!

— Жить?! — Я разворачиваюсь к Лондон и смотрю в её глаза. — Жить? — повторяю.

— Да, жить. И ничего больше, — легко произнесла подруга и пожала плечами.

— Хватит! — обрываю я её на полуслове.

Я пытаюсь отбросить одеяло, но вместо этого еще больше запутываюсь в нем. Гневаясь, я плюю на все и, подхватив одеяло, ковыляю к дому.

— Хватит что?! — кричит мне вслед Лондон.

Но я её не слышу. Зайдя в гостиную, села на пол, чтобы разобраться в том, как же я умудрилась запутаться в одеяле.

— Ты не расслышала? Хватит что?! — вторит Лори.

— Хватит делать вид, что я выздоровею.

Мои слова повергают её в шок. Она пытается что-то подобрать, ответить мне, но видно, что язык заплетается; она не знает, что сказать.

Я выпрыгиваю из одеяла и направляюсь к лестнице, чтобы закрыться в своей комнате и провести остаток дня там. Мне все равно, что она будет думать обо мне, пусть хоть проваливает. Я. Хочу. Быть. Одна.

— Я просто хотела сделать, как лучше, — говорит она.

— А сделала хуже. — Остановившись на последних ступеньках, произношу.

— Я не знаю, почему ты так бесишься! Это все из-за газеты? Так я уже договорилась с ними, они не будут делать выпуск про нас. — Кричит мне из соседней комнаты Лондон, и я слышу, как она начала приближаться ко мне.

Тут у меня щелкает. Мне хочется сделать это назло Лондон, но и заодно выполнить своё желание. А хотя я не уверена, что это поможет. Но попробовать стоит.

— А знаешь,… — начинаю я, — пусть делают. Да, пусть! Я хочу, чтобы обо мне все узнали!

— Что? — Она произносит это так, словно только что споткнулась об порожек, хотя стоит на одном месте.

Мне становится смешно. Я не могу удержать слезы, потому смеюсь.

— Давай! Я хочу, чтобы обо мне все узнали. Считай, что это один из пунктов. В списке.

— Хорошо. Как скажешь. — Она кивнула головой. — Но тогда ты немедленно вернешься в школу. А сейчас иди, выпей таблетки и собирайся, — спокойно сказала Лори.

— Нет! — возмущаюсь я. — Хватит мне все время указывать, что делать!

— Я советую.

— И ты, и Кристи, вы постоянно твердите, что мне нужно делать! У меня такое чувство, что я неправильно умираю!

Я замолкаю. Лорен переваривает услышанное. Она, выпучив глаза, глядит на меня, поджав губы. Глаза заблестели и стали краснеть. Не могу на это смотреть. Отвернувшись, я кривлюсь так, чтобы почувствовать себя не виноватой в сказанном. Я не виновата, что они будут продолжать жить, а я умру.

— Хва-тит, — по слогам говорю я. — У вас обоих впереди вся жизнь, а у меня всего полтора года. И есть ли они вообще? — Мой голос срывается.

Я не знаю, куда девать руки, они так и норовят сделать что-то не то. Меня трясет от злобы и от боли. Неужели Лондон не поняла это? Неужели она, правда, думала, что вылечит меня, вернув в привычное русло?

Я забегаю в свою комнату, хлопаю дверью и закрываю её на замок изнутри. Во мне столько эмоций. Я даю им волю. Даю волю рукам.

Сначала я нашла какой-то журнал и теребила его обложку, думая и заливаясь слезами в истерике. Уголок загибается треугольником, разгибается. Загибается. Разгибается. Сама и не заметила, как вырвала обложку и мяла в руках. Затем комкала страницы и разбрасывала по комнате, беззвучно кричала — голоса не было совсем.

Я представляю, что похожа на халка, и крушу все вокруг. Вся моя одежда из шкафов летит на пол. Все вещи, бумаги, карандаши и фломастеры со столов, столиков и комодов летят на пол тоже. Я швыряю куда-то свой мобильник. Переворачиваю все простыни, бросаю в стороны подушки, швыряю на пол матрац. И, заходясь в истерике, сажусь возле кровати, хватаясь за свои волосы.

Я хочу спрятаться. Хочу вернуться в свое детство, где все было хорошо, и я была здорова. Залезаю под кровать — ныряю в прошлое. Раскидываю руки и притворяюсь, что лечу.

Я хочу почувствовать себя живой. Хочу попробовать то, что не успела сделать в жизни. Но моя жизнь закончилась.

Я нащупываю у себя под рукой что-то, подвожу к глазам и вижу, что это фломастер.

Я поняла.

Подползаю к стене, все еще прячась под кроватью, и начинаю писать. Корявые буквы пляшут вверх-вниз. От фломастера пахнет спиртом. Чернила выводят образы из моей головы на стену.

Первое — я хочу, чтобы меня запомнили. Я хочу оставить после себя что-то памятное. Чтобы люди знали моё имя.

Затем опускаюсь ниже и пишу следующую строчку. Затем еще. И еще. И еще. Весь промежуток, который я могла расписать под кроватью, оказывается заполненным.

Я ложусь снова на спину и гляжу на стену, перечитывая перевернутые буквы. Всего полтора года, если они есть, конечно же. Успею ли я?

А что если я прекращу дышать прямо сейчас? Решаюсь попробовать.

Вдох. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Десять. Пятнадцать. Тридцать. Перед глазами начинают бегать черные точки. Сердце бьется чаще. Хочется глотнуть воздуха. Рефлекс. Сорок. Вдох. Я не выдерживаю.

Слышу приближающиеся шаги. Замираю. Ручка дергается, но дверь не открывается. Больше её не пытаются открыть. Я слышу, как Лондон спускается вниз по лестнице. Двенадцать громких шага — тринадцать ступенек. Затем слышу скрип дивана. Включенный телевизор. По телеканалу крутят Икс-Фактор.

Завибрировал телефон. Я вылезла из под кровати и начала искать его. Он лежал в куче вещей, которых я разбросала. Лондон написала эсэмэску: «ИЗВИНИ».

Кидаю взгляд на комнату — я её разгромила. Все мои руки измазаны фломастером. Волосы превратились в птичье гнездо. Беру расческу и пытаюсь привести их в порядок. Через несколько минут усилий стало намного лучше.

Я выглядываю в окно. Тучи уже затянули небо. Скоро будет дождь. Интересно, когда ветер успел их пригнать?

Дышу полной грудью, чтобы наладить сердцебиение. Вдох-выдох. Вдох. Вдох. Выдох. Набираю эсэмэску Лондон: «И ТЫ МЕНЯ».

Вытерла лицо рукавом кофты, в которую я была одета, и убедилась, что больше такого не повториться. Я спокойна. Спокойна.

Спускаюсь вниз и вижу Лондон, обнимающую подушку. Наверное, ей тоже некуда было девать руки, но она нашла наиболее правильный выход. Подруга оборачивается на звук моих шагов. Не знаю, что делать, стою, как вкопанная, смотрю в глаза Лондон.

— Иди ко мне, — произносит она и отбрасывает подушку в сторону, раскрывая объятия для меня.

Я плюхаюсь в её объятия. Приятные мурашки. Тепло её тела. Зарываюсь в её волосы. Пахнут яблоком.

— Я, правда, не хочу тебя терять, — говорит она.

Чувствую, как моя щека становится мокрой — с подбородка подруги капают слезы.

Ни разу не видела, чтобы Лондон плакала. Даже когда её бросил Чед. Она закрывалась ото всех, пребывала в депрессии, бесилась, но не плакала. Ни разу. По крайней мере, при мне.

— Это глупо, но я буду до последнего верить в то, что ты выздоровеешь, — произносит Лондон.

— Глупо, — вторю я.

— Любой бы на моем месте, так думал.

— Ты говоришь, как моя сестра.

— Потому что это правда. — Она гладит мою голову, поправляя волосы, заправляя их за уши.

А затем мы молчали. Просто находились в объятьях друг друга, ничего не говорили, даже не смотрели друг друга. И на меня накатило такое теплое чувство от того, что я сижу с человеком, с которым мне хорошо, которого я люблю. Я ведь, действительно, её люблю. И больше не нужно что-то делать, чем-то занимать себя, наполнять пустоту звуками. Достаточно просто чувствовать присутствие любимого человека.

И тут я поняла: это и есть счастье. Прямо сейчас, здесь я счастлива.

Зацокали каблуки. Ручка двери повернулась, и в комнату вошла Кристи. Я притворилась спящей в объятьях Лондон.

— О, Лорен, здравствуй! — звенящим голосом произнесла она.

— Привет.

— Она спит? — тихо спросила сестра.

Я почувствовала, как подруга пожала плечами. Спасибо, что не сдала.

— А ты чего не в школе? — задала вопрос Кристи.

— Хотела зайти за ней.

— Она категорически отказывается выходить из дома, — устало произносит Кристи.

Я слышу, как она снимает туфли. Они глухо ударились об пол. Зашелестели полиэтиленовые пакеты с покупками.

— Угу, — произнесла Лондон.

— Что произошло тогда? Она не хотела с тобой больше общаться.

Я представила, что Кристи встала в проходе, облокотилась об арку, возможно, даже села на пол из-за усталости и разговаривает с Лондон вот так, непринужденно.

— Ничего особенного. Мы и раньше ссорились.

— Дружба без ссор и примирений — не дружба, да? — Голос Кристи всегда такой мягкий, спокойный, словно она всегда всё понимала с полуслова.

— Можно и так сказать.

— Хочешь чаю? Ты не голодна?

— Нет, спасибо.

Кристи зашагала. Еще двенадцать шагов — тринадцать ступеней. Затем она повернет и увидит открытую дверь в мою комнату. Решит закрыть и удивится тому, какой я бардак устроила. Я слышу.

— Что здесь у вас произошло? — недоумевая, спросила сестра, громко затоптавшись на месте, после того, как посетила мою комнату.

Она, наверное, раскрыла рот от удивления после увиденного. Но я не знаю. Глаза закрыты.

— Мы с ней снова повздорили, и она закрылась у себя в комнате. — Лондон вновь пожала плечами, мне кажется, она улыбнулась.

— Боги… она — монстр.

И повисла неловкая пауза.

— Она что, хотела разнести весь дом? — наконец спросила Кристи.

— Не знаю. Возможно.

— Я не понимаю, как мне быть… — Я слышала в голосе сестры нотки печали и безысходности. — Сегодня предстоит море работы. — Она вздохнула.

Затем снова шаги. Похоже, она ушла в свою комнату. Я поднимаю голову и шепчу на ухо Лондон:

— Я — чудовище, — произношу это так, будто подтверждаю слова сестры.

Лондон кивает в знак согласия.

— Я хочу, чтобы меня запомнили. Это номер один. — Не представлю, как я буду всё это делать, но рядом со мной есть Лорен, она решит всё-всё.

— Хорошо, — и шепчет, — а что под номером два?

— Стать кем-то другим. Не собой. Всего на день.

— Хочешь почувствовать себя в другой шкуре? — переспрашивает она.

Я угукаю.

— Значит, завтра ты станешь мной, — говорит Лондон, и её глаза светятся коварством. Она что-то задумала.

Семь

— Теперь ты — это я, запомни. — Эти слова Лондон повторяет уже в сотый раз, словно мантру. — Ты должна делать то, что, как ты думаешь, могла бы сделать я. Ну, или смотри на меня, если не знаешь, что же делать. Хорошо?

— Я прекрасно тебя знаю, но спасибо за наставление.

Мы прятались под трибунами от физрука на его же уроке. Физкультура была последним уроком в нашем расписании, и вместо того, чтобы просто уйти домой, мы остались и чего-то ждали. Подруга присела на корточки и закурила. Я смотрела на то, как изящно она выдыхает синий дымок (а, может, мне просто показалось, и так делают все?), держа сигарету между пальцами. Лондон заметила мой взгляд и произнесла:

— Хочешь?

— Нет. Что ты чувствуешь? — поинтересовалась.

— Когда курю?

— Да.

Лондон сделала еще одну долгую затяжку, выдохнула дым и сказала:

— Мне хорошо. Я словно оказываюсь где-то в космосе, где меня не мучает внутренний голос. Могу сама подумать надо всем, не заботясь о том, правильные ли мои мысли.

— Звучит хорошо, — произношу я.

Она кидает мне на колени пачку сигарет. Я их внимательно рассматриваю. Marlboro. Упаковка темно-синяя, на ней большими буквами сделана надпись: «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ». Лондон еще даже не успела снять прозрачную пленку на самой пачке, она просто раскрыла её и закурила. Я считаю и оказывается, что в одной пачке двадцать сигарет, у них серебряная обертка. Лондон просит меня достать еще одну, что я и делаю.

— Сколько ты выкуриваешь сигарет за один день? — спрашиваю.

— Не знаю, смотря от настроения. Обычно сигареты 3—4, — она говорит это так задумчиво и смотрит на поле, на котором обычно проходят игры.

— Тогда что за настроение у тебя сейчас?

— В каком смысле?

— Ты уже вторую куришь, забыла?

— Ах, это. Я просто присматриваюсь, — говорит она.

Смотрю туда, куда смотрит подруга, и ничего особенного не вижу. Лондон делает еще три затяжки, а затем, не скурив сигарету даже на половину, тушит её об асфальт. Отдаю ей пачку.

— Все ушли, — произносит она.

Если бы мне это не сообщили, я бы и не заметила, что урок физкультуры закончился. Она приподнимается, поправляет свою мини-юбку и помогает подняться мне.

Сегодня я снова стала копией Лондон: на мне короткая свободная юбка, рубашка по локоть с двумя расстегнутыми пуговицами, яркий макияж и растрепанные волосы, тем не менее, уложенные так, что моего шрама видно не было.

На Лондон была мини-юбка, майка с большим вырезом и черно-красная клетчатая рубашка. Выглядела она, как всегда, сногсшибательно.

Мы покидаем своё укрытие и идем через все поле к парням, которых мне показала подруга. Они стояли у стены и курили. Оба светловолосые. Оба красавчики.

Лондон достает две сигареты из пачки, протягивает одну мне и говорит:

— Не делай глубоких вдохов, просто вдохнула и сразу выдохнула, поняла?

— Да, но зачем это?

— И запомни главное правило: не влюбляйся, — продолжает она, игнорируя мой вопрос.

Я киваю.

Мы медленно идем к парням. Они, заметив нас, начали перешептываться и, вероятно, обсуждать. Мой взгляд сразу останавливается на футболисте (я поняла это по форме, в которую были одеты парни) с пепельными волосами.

— Мой тот, что слева, — произносит Лондон.

Я облегченно вздыхаю.

— Здорово, мальчуки, — говорит она.

«Плагиатишь», — подумала я про себя, вспомнив фразу из сериала «Сверхъестественное».

— Привет, — отзываются парни.

— У вас не найдется огоньку? — спрашивает Лондон и показывает сигарету, зажатую между пальцев.

— Конечно, — говорит тот, который понравился подруге.

Он достает из кармана зажигалку и показывает Лондон. Она подносит сигарету к губам и ждет, пока парень сам подожжет её. Так и происходит: он большим пальцем прокручивает колесико у зажигалки, слышен щелчок, и появляется маленький огонек; чтобы ветер не затушил его, парень сгибает ладошку и прячет огонек из виду; затем подносит зажигалку к сигарете Лондон, и та прикуривает.

Все выходит так непринужденно и одновременно сексуально. Лондон поворачивается ко мне и подмигивает. Я знаю, что нужно делать.

Медленно, чуть-чуть покачивая бедрами, — как меня учила делать подруга — я подхожу к этой троице и произношу:

— А мне позволите? — показываю сигарету.

Парень, с которым рядом стоит Лондон, бросает зажигалку своему другу, а тот произносит:

— Естественно, — улыбается.

Мне нравится его улыбка, он улыбается одними губами, не показывая зубы. Я тоже прикуриваю и вдыхаю дым так, как мне говорила Лондон. Совсем не кашляю, будто профи в этом деле.

— Меня зовут Лондон, а это Эмили. — Она указывает на меня.

— Я — Трент, — говорит парень. Он буквально пожирает взглядом мою подругу, та же в ответ его взгляду улыбается и флиртует.

— А я — Брэдли или просто Брэд, — он обращался ко мне.

— Приятно познакомиться, — мило произношу и замечаю взгляд Лондон — это явно было лишнее.

— Да, и мне, — говорит Брэд, смотря на меня. Я замечаю, что у него карие глаза.

Мы скуриваем свои сигареты и беседуем об одном, о другом. Точнее беседуем я и Брэд, а Лондон уже что-то шепчет на ухо Тренту.

«Будь Лондон, будь Лондон, будь Лондон», — повторяю я про себя.

— Ой, — тихо произношу я; так тихо, чтобы меня услышал только Брэдли, — у тебя щека в чем-то.

Я поднимаю руку и подношу к лицу парня, обхватываю лицо ладошкой и, еле прикасаясь, большим пальцем стираю грязь с его щеки. Улыбаюсь. Он улыбается мне в ответ.

Зрачки Брэда расширены, интересно он знает об этом? Я где-то читала, что если человеку что-то нравится, то у него расширяются зрачки, когда он смотрит на это что-то. Если эта информация — правда, то мне это льстит. Значит, из меня вышла бы хорошая актриса.

— Всё, — также тихо произношу я и опускаю руку.

— Спасибо, — говорит он мне.

— Чем вы будете заниматься после уроков? — спрашивает Лондон.

— Не знаем, а вы? — отвечает ей Трент.

— Ищем, с кем бы сходить прогуляться. Не хотите составить нам компанию? — влезаю я.

— С удовольствием, — произносит Брэд.

Наша маленькая беседа получилась такой слаженной, словно мы все читали один и тот же сценарий, знали, кому какая реплика должна принадлежать.

— Отлично, где мы встретимся? — продолжаю я.

— На ваше усмотрение.

— Тогда пойдем в клуб, — говорит Лондон.

— Пойдем в клуб, — вторит Трент и заглядывает в лицо Лондон.

Она стоит, прислонившись к стене, а Трент навис над ней, опираясь об стену одной рукой. Они стоят так близко, смотрят глаза в глаза. Трент следит за каждым движением её губ, ловит каждый вздох, а Лондон лишь еще больше раскрепощается. Между ними словно пробежала искорка, я видела её в их глазах, наполненных желанием.

Я подумала: нужно брать ситуацию в свои руки, нужно вести себя, как подруга, ведь я сама пожелала этого. Это пункт в моем списке.

Достаю из сумки, висевшей на моем плече, ручку, беру руку Брэда и пишу на тыльной стороне ладони свой номер телефона.

— Пиши, звони мне, — говорю.

Хочу отпустить его руку, но Брэд не выпускает мою руку из своей, переплетает наши пальцы. По телу побежали мурашки, что-то сжалось под ребрами.

— Обязательно, — шепотом произносит он.

Свободной рукой я нащупываю карман в своей сумке и кладу туда ручку, все еще не спуская глаз с Бреда. Затем слышу звонок на следующий урок и понимаю, что нам с Лондон пора идти. Смотрю на подругу. Она что-то шепнула Тренту на ухо и засмеялась.

— Лондон, нам пора идти. — Говорю и слежу за реакцией Брэда. По-моему, он немного огорчен, надеялся на продолжение.

— Хорошо. — Бросает она мне и целует Трента, легко, нежно, словно говорит, что продолжение следует.

«Я — это Лондон», — припоминаю себе.

Поманиваю пальцем Бреда. Он наклоняется, я шепчу:

— Увидимся вечером. — И тоже целую его, не выпуская его руку.

Мы целуемся нежно, едва прикасаясь губами. Я всегда знала, что буду целоваться хорошо, хотя и не пробовала на практике. Читала разные статьи о том, как сделать, чтобы нос не мешал при поцелуе, про возможный избыток слюны, про то, куда девать руки, и про различные способы поцелуев. А, чувствуя себя Лондон, я представила, что у меня было также много парней и что я давно уже умею целоваться — это добавило мне немного уверенности, и я делала то, что делала.

— Ну что, идем? — спрашивает подруга.

Я отрываюсь от Брэда и говорю подруге:

— Да.

Еще раз целую парня, — легко чмокнула его в губы — заливаюсь краской, улыбаюсь ему, разворачиваюсь и ухожу.

Когда мы вышли за ворота школы, Лондон мне говорит:

— А ты просто молодец! — восхищается она. — Я не думала, что у тебя действительно получится быть мной.

— Мне нужно выполнить это чертово желание.

— У нас впереди еще целый вечер, не облажайся, а то тебе придется целую вечность притворяться мной. — Лондон легонько ударяет локтем мне в бок и подмигивает. Она была бы рада, если бы я была, как она.

Мне приходит эсэмэска от Брэда: «Где и во сколько мы встречаемся?» Под диктовку Лондон я ему пишу: «В клубе „Браймонт“ в семь вечера». Затем смотрю время на мобильнике: 15:00.У нас есть еще четыре часа.

На мне короткое черное платье без рукавов и с небольшим бантом впереди, очень светлые колготки и туфли на каблуке серебряного цвета. У платья ткань, мягкая, приятная, сделана из бархата. Несмотря на то, что Лорен давно не надевала это платье, оно все равно пахнет ею. Мои волосы разделены пополам и убраны за уши, хотя некоторые локоны все же выбиваются. Конечно, подруга постаралась сделать из меня сексуальную штучку.

Лондон наносит мне на лицо тональный крем и размазывает пальцем.

— Как часто ты ходишь в клубы? И что он собой представляет, этот «Браймонт»? — спрашиваю я.

— Увидишь, — отвечает она, игнорируя мой первый вопрос.

Лори обводит мне губы контуром и замазывает помадой. Затем лазурной подводкой рисует мне стрелки, берет тушь и велит мне смотреть на неё и не дергаться. Я выполняю её просьбу. На ней золотистое платье на бретельках, украшенное тысячами такими же золотистыми блестками, темные колготки, отливающие изумрудом, и черные, бархатные танкетки.

— Вот, смотри. — Говорит она и тянет меня к зеркалу.

Мы выглядим шикарно, Лондон, правда, мастер своего дела. Не могу оторвать взгляда от своих глаз — подводка синего цвета оттеняет их голубизну и делает взгляд глубже, я словно тону в озере.

Мне приходит сообщение от Брэда: «Мы уже выходим».

— Они уже направляются в клуб, — говорю я Лондон.

— О’кей, я сейчас закончу, и мы тоже пойдем, — произносит она, поправляя макияж.

Мне из-за чего-то стало не по себе. Наверное, я струсила.

— Сейчас вернусь, — говорю.

Я сижу на унитазе и думаю. В тишине туалета сосредоточиться легче всего. Мир словно встает на свои места. Я не могу отказаться от своей затеи, ведь я продержалась уже почти сутки, но быть Лондон для меня очень сложно. Собственные мысли и действия пробиваются наружу. Платье кажется мне очень коротким, если его еще чуть-чуть приподнять, то можно носить как футболку.

— Эй, ты там скоро? — Стучится в дверь Лондон.

Пописав, я вытираюсь и поправляю платье. Мою руки. Лондон все еще тарабанит в дверь, и я её открываю:

— Иду, иду.

Мне кажется странным то, что Кристи еще не вернулась домой. А, может быть, у неё просто дела? Я пишу сестре записку и с помощью магнита цепляю её на холодильник. Мы дожидаемся такси, которое вызвала Лондон, а затем едем в клуб по названному адресу.

Сегодня пятница. Огромная толпа людей ждет своей очереди. Неоновая вывеска, висящая над входом в клуб, приветствует всех, подмигивая. Вышибалы внимательно оценивают внешний вид посетителей и решают, пустить их или нет. Музыка отдается эхом здесь, снаружи.

Мы идем сквозь толпу людей, ждущих в очереди, не обращая внимания на недовольные возгласы. Это неправильно, но мне понравилось. Мы нарушаем правила! Кто-то кричит нам вслед:

— Эй, они без очереди, в очередь пусть идут!

Но сегодня мы великолепны. Нам можно все.

Вышибалы пускают слюнки, смотря на нас, и пропускают просто так, присвистывая и крича нам вслед.

В клубе оказалось душно и накурено. Я никогда раньше не была в клубах. Музыка была включена так громко, что у меня зазвенело в ушах. Я чувствовала биты клубняка где-то у себя в горле, в ямочке между ключицами, и мне показалось это забавным. Словно мне снова пять лет, и я протягиваю длинное «а», легонько хлопая по рту рукой, от чего звук получается прерывающимся.

В клатче, который я держала в руке, завибрировал телефон. Я получила эсэмеску от Брэда: «Мы вас видим».

Оглядываюсь по сторонам, но никого не замечаю. Свет мерцает, по полу бежит прохладный дымок, — видимо, здесь включена установка для спецэффектов — у сцены разноцветные лучи проекторов освещают толпу.

— Лондон? — Зову подругу, но никто мне не отвечает.

Я кружусь на месте, смотрю в толпу и пытаюсь отыскать подругу. Чья-то рука ложится мне на плечо, я вздрагиваю. Оборачиваюсь и вижу Брэда.

— Привет, — произносит он.

— Эээ, — я немного удивлена, — здравствуй.

Парень берет меня за руку и куда-то ведет.

— А мы куда? — спрашиваю.

Но он, наверное, не услышал — так громко включена музыка — и не ответил. А затем я увидела темные кресла, заполнившие всю стену, кофейные столики и маленькие светильники на них. Лондон и Трент сидели, обнявшись и держась за руки, они целовались и хихикали, что-то рассказывая друг другу.

— Зачем ты ушла? — спрашиваю я её.

— Потому что Брэд вызвался проводить тебя, — ответила она.

Затем Трент что-то сказал ей, и она снова рассмеялась.

— Мы пришли сюда, чтобы сидеть или чтобы танцевать? — невозмутимо спрашиваю.

— Да, давайте танцевать! — Лондон явно была на веселе.

Музыка сменилась. В колонках зазвучала чарующая музыка. Она словно гипнотизировала меня своими тонами, таинственный женский голос на фоне мелодии завораживал.

Я и Брэд танцевали. Наши тела соприкасались, и от этого я каждый раз вздрагивала, тело покрывалось мурашками. Я поднимала руки вверх, скрещивала, потом медленно опускала их вниз, очерчивая контуры своей фигуры. Нет, я не умела танцевать раньше, но сейчас я просто отдалась музыке и плыла по её течению. Брэд танцевал просто отлично, он тоже слушал музыку и отдавался ей, его руки воспроизводили сначала ломаную линию, потом начали притягиваться ко мне, но не касались. Он проводил руки в нескольких сантиметрах от моего тела: сначала волосы, потом талия, мои руки и бедра.

С каждым мгновением мы становились все ближе и ближе. Наши лица тянулись друг к другу. Он остановился, притянул меня к себе — я вздрогнула — и поцеловал, страстно, ненасытно. Я слегка прикусываю его губу, Брэд издает истошный вздох. Его язык проникает в мой рот и сплетается с моим языком. Поцелуй становится все сильнее и глубже, мне не хватает кислорода. Что-то внутри меня екает и переворачивается, в животе сладко тянет.

Я отрываюсь от губ Брэда, чтобы сделать вздох, а он начинает покрывать поцелуями мою шею, целует за ухом. Мои пальцы вплетаются в его пепельные волосы. Он водит ладонями по моей спине, рисует пальцами странные узоры, опуская руки все ниже и ниже. Вздрагиваю от неожиданности, когда его рука скользнула под мое платье, обнажая бедро. Я стискиваю его ладонь и кладу её на талию. Смотрю на Лондон, она отрицательно качает головой — она бы не остановила его. Возвращаю ладонь Брэда на бедро, затем беру его лицо в руки и целую. Одна моя рука запутывается в его волосах, другая крепче цепляется за шею, за плечи. Я чувствую через платье, как Брэд меня хочет.

Мне нравится то, что я с кем-то, нравится и то, что он ничего не знает обо мне, не знает, что он — это вычеркнутый пункт в моем списке. Я отрываюсь от него, чтобы дать нам передышку. Тяжело дышу, тело вспотело, и платье стало неприятно липнуть к нему. Чувствую, как горят мои губы и шея от наших поцелуев. Моё тело возбуждено, гормоны растекаются по крови, мне приятно, но я не чувствую наслаждения. Брэд красивый и сексуальный парень, но он не заставляет моё сердце дрожать и вспыхивать при одном только взгляде на него.

Я прошу Брэда принести мне выпить и подмигиваю Лондон. Она что-то говорит Тренту, он кивает и уходит, когда я подхожу к подруге.

— Ну как, я была похожа на Лорен Уоррен? — спрашиваю её.

У Лори глаза горят, она улыбается:

— Чертовски похожа! — кричит она сквозь музыку, чтобы я её расслышала. — Да он тебя чуть не трахнул на этом танцполе! — возбужденно произносит.

— Который час? — неожиданно спрашиваю я.

— Не знаю, посмотри в телефоне. — Подруга пожимает плечами.

Я достаю телефон из клатча, висящего на моем плече, — я совсем забыла об его существовании — и смотрю на дисплей. 1:37. Семь пропущенных вызовов от Кристи. Два пропущенных с неизвестного номера.

— Лондон! — удивленно кричу я подруге.

— Чего?!

— Уже два ночи!

— И что?

— Мне Кристи семь раз звонила!

— О’кей, — произносит она, словно бы понимает, о чем я говорю. Нельзя допускать, чтобы Кристи обо мне так сильно волновалась.

Когда парни возвращаются с напитками, мы прощаемся с ними и уходим, попутно ловя такси, чтобы доехать до дома.

Я тихо запираю дверь, чтобы не разбудить Кристи, если она, конечно, спит. Снимаю туфли, беру их в руки и осторожно иду босиком. Когда я прохожу мимо гостиной, то слышу голос сестры:

— Где ты была?

— Мы с Лондон танцевали стриптиз. — Выпятив бедро и приподнимая туфли вверх, говорю я.

— Смешно.

Кристи сидит на диване и в пол оборота смотрит на меня, голос у неё усталый. Мне её жаль, она ведь сама вчера сказала, что не знает как со мной быть.

— Мы были в клубе.

— Уже три ночи. Я волновалась.

— Знаю.

Я стою в проходе и смотрю на силуэт сестры в полумраке. Даже в темноте она выглядит устало.

— А ты где была? Тебя долго не было, — говорю.

— Решила восстановиться в университете, хотя бы заочно.

— Тебе не обязательно сидеть со мной и посвящать мне свою жизнь беспрерывно.

— Кто же тогда, если не я?

Я киваю. Она права. Переминаюсь с ноги на ногу.

— Спокойной ночи, — говорит Кристи.

— И тебе тоже, — произношу я и поднимаюсь в свою комнату.

Поставила туфли рядом с кроватью и сняла с себя платье, которое мне одолжила Лондон. Медленно стянула с себя колготки. Только плюхнувшись на кровать, я поняла, как же устала. Ноги приятно ноют. Укутавшись в одеяло в одном нижнем белье, забыв смыть с себя макияж, я мгновенно забываюсь сном.

Комментарий к главе

*Песня, которая играла в клубе: Bassnectar — Calling From Above

Восемь

В понедельник в школьной газете появляется статья про меня и про Лондон. Конечно, большая часть статьи посвящена подруге, но я не огорчаюсь, наоборот, даже рада. Однако, я не чувствую удовлетворения от неё. Это не то, что я желала. Так люди не запомнят меня.

Я зашла в библиотеку и взяла несколько книг для чтения. Достала одну из них, села за столик и принялась читать.

— Эй, ты Эмили Беннет? — спрашивает меня девушка, сидящая напротив.

— Да, это я, — откликаюсь.

— Я прочла про тебя в школьной газете. А правда то, что ты раньше писала стихи? — Она кладет лицо на ладони и внимательно разглядывает меня.

— Правда.

— Отлично! — Девушка радуется моим словам, словно какой-то драгоценности. Хлопает в ладоши и откидывается назад. Я вижу, как под столом она качает ногами.

— В каком смысле? — недоумеваю я.

— Ты можешь мне помочь! Если захочешь, конечно.

— И в чем заключается моя помощь?

— Если ты сможешь, то напиши, пожалуйста, песню для женского голоса, — умоляюще говорит девушка. Не знаю, как описать её по-ребячески детское лицо.

— Я бы с радостью, но давно не писала ничего подобного, — проговариваю я. Мне немного жаль девушку, похоже, она, правда, рассчитывала на мою помощь.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — повторяет она. Зажмуривается, наклоняет голову и поднимает сложенные ладони над головой.

— Я не могу.

— Ну, пожалуйста. Хотя бы попробуй. Если не получится, то я от тебя отстану.

Я смотрю на эту девушку и думаю: а что если попробовать?

— Как тебя зовут?

— Я — Эллис.

У неё длинные каштановые волосы, завязанные в хвост, ореховые глаза, детская улыбка. А ещё по-настоящему детские манеры поведения.

— Хорошо, Эллис, я попробую, но ничего не обещаю.

— Ура! Спасибо тебе! — Она вскакивает со стула, обнимает меня и уносится прочь, захватив с собой все свои вещи, подпрыгивая в движении.

Сегодня понедельник, а значит, что снова будет урок физкультуры. Я нигде не могу найти Лондон, поэтому сама отправляюсь в раздевалку. Лори там не оказывается тоже. Переодеваюсь в футболку и шорты, надеваю кеды, завязываю волосы в хвост так, чтобы не было видно шрама, и сажусь на скамейку, ожидая подругу. Здесь пусто, потому я просто просматриваю веб-страницы в своем мобильнике.

В помещение входят две длинноногие девушки и осматриваются. Мне приходит эсэмэска от Лондон: «ТЫ ГДЕ?» Я отвечаю: «В раздевалке, а что?» Через пару секунд мне приходит ответ: «ВАЛИ ОТТУДА МИГОМ».

— Ты Эмили? — спрашивает меня блондинка.

В раздевалку заходят еще две девушки. Одна застревает в дверях, и я узнаю её — это же Лейла! Заметив меня, она опустила голову, потупив взгляд, и зашла вместе с остальными.

— Ты что, глухая? — спрашивает другая длинноногая, она брюнетка.

Тут я обращаю на них внимание. Худые, напыщенные, одетые в брендовую одежду. «Ясно, — думаю я про себя, — очередные mean girls». *

— Нет, я вас прекрасно слышу, — говорю я.

— Так ты Эмили? — спрашивает та, что была первой.

— Да. А что?

Она резко хватает меня за хвост и тащит в середину зала.

— А то, что ты не с теми связалась, Эмили!

Я вырываюсь, пытаюсь ударить эту девушку, но кто-то бьет мне под коленку, и я падаю.

— Я вас даже не знаю! — кричу я.

Девушка не ослабляет хватку, мои волосы растрепались, но никто еще не заметил моих увечий. Она намотала мои волосы на кулак и потянула на себя. Я резко подняла голову от боли. Девушка схватила меня за подбородок и, не отпуская, волос, заглянула мне в глаза.

— Запомни, Брэдли Уайат — мой и только мой, — шипит она.

— Это мы еще посмотрим, — язвлю я. Не в моих привычках уступать кому-то или оправдываться.

Она снова тянет меня за голову и идет куда-то в сторону. Я пытаюсь приподняться, но невольно следую за ней. В раздевалке никого — только еще четыре девушки, которые молча наблюдают за дракой.

— Я спрашиваю еще раз, ты поняла, что Брэд лишь мой?!

— Иди к черту, истеричка! — Я плюю ей в лицо.

Девушка визжит и еще больше гневается:

— Ах ты, сучка! — повизгивает она и со всей силы ударяет меня головой об лавочку.

Я хватаюсь за голову, мне чертовски больно, не замечаю, как слезы льются из глаз.

— Она ваша, дамы, — произносит блондинка и, отпустив меня, отходит в сторону.

Закрываю голову руками, чтобы не получить еще ударов. Сначала боль пронзает мою спину — и я изгибаюсь. Затем живот — я сворачиваюсь клубочком. Затем снова спина, руки, ноги. Я пытаюсь держать оборону — ноги к локтям, руками закрываю голову. Молю, лишь бы меня не били по голове. Девушки пинают меня, избивают и смеются.

В стороне за всем наблюдает их предводительница и еще одна. Та, что не решилась, меня ударить — кучерявая блондинка со смуглой кожей.

Мои глаза застлала туманная пелена боли. Кто-то снова пнул меня под коленку, а затем мне заехали по лицу. Нос пылает новой волной боли. Все смешивается: смех, кровь и слезы, удары, слова, дыхание и бездыханность. Я кашляю снова и снова, кашель раздирает горло, на губах вкус крови. «Тебе нужно дышать», — умоляю я себя и снова захожусь в новом кашле. Отхарькиваю на пол слюну — она красного цвета. В голове царит хаос, даже боль уходит на второй план, я чувствую, как внутри что-то растет, или лопается, или толкается. Все путается — где нога, где рука. Я не помню.

Меня пробуждает крик. Я не умерла.

— Эмили! Мой бог… Эмили, очнись!

Приоткрываю глаза и вижу яркий-яркий свет. Надо мной нависла Лорен и Трент. Лондон помогает мне приподняться и достает из сумки влажные салфетки, подает их мне.

— Ты меня так напугала, — говорит она. — Это сделала Стейси, да?

Я харькаюсь в салфетку, затем беру еще одну и вытираю засохшую кровь со своего подбородка. Смотрю на то место, где меня избивали — лужа крови растеклась и размазалась по кафелю. Пытаюсь что-то сказать, но горло пронзает боль.

— Не спрашивала её имени, — хрипло произношу, пытаясь унять боль.

— Высокая, блондинка, длинные волосы, мини-юбка в клетку, туфли на каблуке и футболка с вырезом, открывающая большую грудь, — диктует Лондон.

Я киваю. Нет сил на то, чтобы говорить.

— Вот же хренова стерва, — произносит Трент и уходит.

Лондон помогает мне встать на ноги, берет пакет с моей обычной одеждой и провожает меня в душевую. Я кое-как стою на ногах, но, тем не менее, снимаю с себя одежду и встаю под холодные струи воды. Мне не холодно. Мне больно. Слезы горячат щеки и стекают по подбородку на пол, по носу в рот. Я не выдерживаю и снова ломаюсь. Сажусь на плитку, поджимаю к себе колени и тихо рыдаю.

Лондон обнимает меня за плечи и помогает помыться, её одежда промокает насквозь. Я смотрю на свое тело: оно все в фиолетовых синяках и бурых кровоподтеках. Мы одеваемся. Я надеваю повседневную одежду, подруга — спортивную. Затем сидим на скамейке и ожидаем, когда закончится урок. Мне становится легче, но в голове все еще вакуум. Я не могу думать.

— Ну, как ты? — спрашивает она.

— Издеваешься?

— Нет. Я имела в виду, идти сможешь?

— Ага. — Я кивнула.

На перемене мы вышли в коридор и, пройдя метров десять, остановились передохнуть. Лондон села на подоконник, я уселась на пол, на свою сумку. Мне нехорошо. Я чувствую, как желчь подкатывает к горлу. Меня тошнит. Слышу, как Лондон спрыгивает с подоконника и поспешно куда-то идет.

— Стерва! — грубо произносит она, и я слышу хлопок.

Поднимаю глаза. Одна из девушек, которые были в раздевалке, брюнетка, стоит с открытым ртом, прижав руку к покрасневшей щеке.

— Сволочь! — продолжает Лондон и въезжает блондинке, Стейси, кулаком прямо в нос.

Стейси снова визжит, как когда я в неё плюнула, и хватается за свой нос. Лори хорошо ей заехала, у неё идет кровь ручьем! Все в коридоре смотрят на Лондон и двух mean girls и ожидают, когда же начнется драка. На визг Стейси из ближайших кабинетов выбежали учителя и начали разборки:

— Что здесь происходит?

— Это ненормальная напала на меня и Стейси! — жалобно говорила брюнетка. Еще чуть-чуть и зальется слезами.

— Ложь! — гневно бросает Лондон.

Она пытается вновь ударить темноволосую, но её за руки хватает физрук. Подруга вырывается, но у учителя хватка хорошая.

— Уоррен, Лоуренс, Мак-ки, немедленно успокойтесь или вылетите из школы! — произносит учительница. Я с ней не знакома, возможно, она вообще у нас ничего не ведет.

В толпе появляются Трент и Брэд. Они подбегают к учителям и, округлив глаза, смотрят на происходящее. Брэд подходит к Стейси и усмехается ей в лицо:

— Мы. С тобой. Никогда не будем вместе. Все кончено, Стейс. Ты поняла?

Стейси, подняв гордо голову, отворачивается, заливается слезами и что-то бормочет себе под нос.

— Где Эмили? — спрашивает Брэд.

Лондон кивает в мою сторону. Все зрители этого происшествия, в том числе и учителя, обращают своё внимание на меня. Я сидела, обхватив колени, и наблюдала за ними, а теперь все наблюдают за мной. Брэд с сожалением улыбнулся мне и помахал рукой. Потом не выдержал и направился ко мне.

Я удивилась. Мигом поднялась по стене, схватила сумку с пола и пошла ему на встречу. Но я ничего не рассчитала. В глазах темнеет, голова кружится. Звуки отдаются эхом. Слабость в ногах. И я падаю. Чувствую лишь, что меня подхватывают знакомые руки. Ничего не понимаю, мозг будто отключился, словно кто-то нажал на кнопку «ВЫКЛ». И темнота поглотила меня.

Комментарий к главе

mean girls* — «школьные пижонки» из богатых семей.

Девять

Смерть потихоньку наступает мне на пятки. Она поджидает меня за углом, караулит. Все происходит сейчас, взаправду. Меня поглощает темная дыра, неизвестность, небытие. Я не успела. Я не выполнила почти ничего из того, что хотела. Меня не будут помнить, ко мне не придут на панихиду, не будут плакать и вздыхать спустя месяцы. Меня забудут как старого пса или кошку. Все умирают, и это неизбежно.

Я слышу, как стону, как вздыхаю. Не хочу это слышать. На меня смотрят сотни глаз. Нет, я ошиблась. Доктор перешептывается с медсестрой, та пытается говорить со мной. Кристи бросает безысходные взгляды на доктора, на моего отца и на мать. И тут я задаюсь вопросом: а что они тут делают? Но сил нет спросить. Если бы я могла, я бы уже давно закричала, залилась в ужасе, требовала бы, чтобы они ушли. Но я не могу. Да и мне уже как-то все равно. Они тоже обязаны знать.

Я не хочу умирать. Только не сейчас. Я не готова. Не сейчас.

Лондон приносит мне цветы, она ставит их в вазу, стоящую на тумбе. Я чувствую, как они пахнут, но не могу сказать «спасибо».

— Почему она молчит? — спрашивает подруга.

— У неё шок, — отвечает медсестра.

— И долго она так будет?

Молчание.

Я стараюсь хвататься за кусочки памяти. Горячие поцелуи. Холодный горох. Соленые слезы. Слова. Небо. Розовые птицы или… нет, розовое небо. Смешные тараканы. Холодная боль. Умное сердце. Я все путаю. Я пытаюсь вспомнить, но не могу. Я падаю.

Я снова просыпаюсь. Но на этот раз я чувствую, как во рту все печет от моего крика. Я кричу. Я, правда, кричу.

Мама и Кристи резко просыпаются от моего крика. Они держались за руки все это время. Медсестра вбегает в мою палату и вкалывает в капельницу морфин, крутит колесико, подавая мне дозу. Я вижу, как папа мнется у двери, он ходит туда-сюда, заглядывая в палату и проверяя, как у меня дела. Ловлю его взгляд. Вбегает доктор.

— Вы говорили, что ей не будет больно! — волнуясь, говорит Кристи.

— Я ошибся. Все хуже, чем мы думали, — отвечает доктор Фитч.

Мне хотелось спросить, что он имел в виду, но обезболивающее мигом действует, и я растворяюсь в своей боли.

Когда я просыпаюсь в третий раз, то Лондон дремлет в кресле. Родителей нет рядом. Сестра смотрит куда-то в окно.

— Воды, — хрипло выдыхаю я.

Кристи резко оборачивается, теребит Лондон за плечо и подбегает к моей койке. Нажимает на кнопку срочного вызова медсестры и доктора. Лондон выходит из палаты и ищет кого-то. Дверь захлопывается.

— Эмили! Эмили, все хорошо, все будет хорошо. — Кристи гладит меня по голове и убирает с лица волосы, стирает капельки пота со лба, сжимает мою руку.

— Воды, — снова повторяю я.

Кристи бежит к двери и говорит моей подруге как можно скорее принести воды, та кивает и убегает прочь. Сестра снова подсаживается к нам.

— Ты нас очень напугала, — произносит. Она рисует на моей ладони бесформенные круги большим пальцем.

Лондон возвращается со стаканом воды и персоналом больницы. Я быстро осушаю стакан и прошу еще, но доктор запрещает.

— Для начала этого достаточно, — говорит он Лондон. — Эмили, вы меня слышите?

Я пытаюсь что-то сказать, но голос хрипит, слова застревают.

— Эмили, попробуйте хоть что-то сказать, — требует он.

И я пробую:

— Я хочу еще воды, — проговариваю.

— Отлично! — радуется он.

Спустя полчаса мне наконец-то приносят воду. Я её выпиваю и пытаюсь сесть на кровати, что выходит очень неловко, но через несколько попыток у меня получается сесть. Лондон, сняв ботинки, забралась ко мне в кровать, чтобы согреть. Я нежилась в её теплых объятиях. А затем пришли мои родители, я видела их, они стояли за дверью, не решаясь войти в палату и посмотреть мне в глаза.

— Что они тут забыли? — спрашиваю я у Кристи.

— Я их позвала, — отвечает мне сестра.

— Они знают?

— Да.

Я не могу разобраться в своих чувствах к ним. Я словно разделяюсь пополам. Одна часть меня их ненавидит и винит во всем произошедшем, в том, что я заболела. А другая говорит, что опухоль жила во мне всегда, и рано или поздно я должна была заболеть; просто обстоятельства так сложились, и ей дали толчок к развитию.

— Ты не восстанавливалась в институте, так? — спрашиваю я сестру, надеясь узнать правду, о которой подозреваю.

— Нет, я восстановлена.

— Но все время, когда ты уходила надолго, ты была у родителей?

— Была, — отвечает она.

Лондон крепче меня стискивает, боится, что я разозлюсь или что-нибудь выкину, наверное.

— И как долго ты к ним ходишь?

— Весь месяц, начиная с августа.

Я застываю на месте. Целый месяц мои родители знали обо всем, но пришли меня проведать лишь тогда, когда подумали, что я могу умереть.

— Расскажи все, — требую я.

Кристи замялась, но все равно начала рассказ:

— Когда я пришла в первый раз, отец был пьян в стельку. Я рассказала все матери и потребовала, чтобы она больше ни разу в жизни не давала ему напиться. Она рыдала, когда поняла, что потеряет и второго ребенка. Спустя неделю я пришла снова. Отец не пил всю эту неделю, потому что наша мать заперла его в комнате. Не знаю, как он не выбил дверь. Он был трезв, и я начала свой рассказ. Под конец я услышала, как он рыдал. Отец сказал, что это он во всем виноват. И затем я ходила к ним каждую неделю. А на прошлой неделе… — она остановилась, — на прошлой неделе я хотела устроить ужин, примирительный. Но в пятницу ты ушла. А в понедельник…

Я знаю, что в понедельник. Я представила, что им позвонили из школы, сказали, что меня забрали в больницу. А они, мама, папа и сестра, как самая дружная семья, гурьбой понеслись ко мне.

Заходит доктор, спрашивает про моё самочувствие, задает куча других вопросов по форме, а затем произносит:

— У меня есть кое-какие новости. Думаю, стоит позвать ваших родителей.

— Нет, — резко говорю я.

— Хорошо. — Он берет пластиковый стул, подвигает к кровати и садится на него.

Я внимательно слежу за его действиями, он долго ёрзает на стуле, прежде чем вновь начать говорить.

— Я знаю, это сложно принять, но события развиваются быстрее, чем мы предполагали.

— События? — переспрашиваю я.

— Да. Эмили, вам стало хуже. И будет становится еще хуже.

Эти слова в меня впиваются, как когти.

— И насколько все плохо? — спрашиваю.

— Скажем так, я бы посоветовал вам начать делать все, что заблагорассудится.

За окном вскрикивает птица. Небо черное. Будет гроза. Клен протягивает свои иссушенные ветки к моему окну. Сколько я еще протяну — неизвестно. Но осталось явно не так долго, как я думала раньше. Оглядываю палату — доктора уже нет.

— А какое сегодня число? — любопытствую я.

— Двадцать второе сентября, — отвечает Лондон.

Восемьдесят один день. Я прожила уже восемьдесят один день.

Бросаю взгляд на дверь. Мне так жаль их.

— Пусть они войдут, — говорю я, и сестра приглашает моих родителей войти.

Они встают у моей кровати, как чужие. Смотрят на меня в упор. Я вижу, как покраснели глаза у отца. Они оба сразу же постарели лет на десять. Зову их, мама берет меня за руку, а папа разрыдался. Чувствую, как Лондон выпрыгивает из постели.

— Ты не виноват, пап, — говорю я и жестом приглашаю его сесть.

— Нет, нет,… лишь я… — лепечет он себе под нос.

— Ты не виноват, только не ты. Так и должно было случиться — это всегда было у меня внутри.

— Если бы я внимательнее следил за тобой, за Томом,… за вами обоими…

— Пап, обними меня, — говорю я.

Но папа не отвечает. Он лишь безутешно рыдает, моля меня простить его. Закрыл лицо ладонями, его руки дрожат, я это вижу. Его плечи поднимаются и опускаются в тихом плаче.

Мне его так жаль. Я не хочу смотреть, как он страдает.

— Пап,… — начинаю я, — как знать, может, если ты обнимешь меня, то все пройдет. Я снова окажусь маленькой девочкой, любившей кататься у тебя на спине. Снова буду здорова. И я не умру.

Он посмотрел на меня блестящими глазами и сказал глухим голосом:

— Было бы здорово.

— Тогда я закончу все двенадцать классов, сдам экзамены, буду отличницей, поступлю в университет, как Кристи. Освою свою профессию, найду работу, выйду замуж, и когда-нибудь у меня появятся дети.

Я внимательно смотрю на него, его взгляд немного затуманен, наверное, он все это представляет.

— Ты станешь дедушкой, будешь любить своих внуков, всех внуков: и Тома, и Кристи, и меня. Ты будешь их баловать, как и должен поступать каждый дедушка, учить рыбалке, рассказывать сказки на ночь. Когда-нибудь кто-нибудь из них спросит: а как ты познакомился с бабушкой? И ты расскажешь. Ты будешь описывать все так, словно это произошло вчера. Будешь говорить о том, как увидел её и сразу понял, что теперь твоё сердце принадлежит только ей. А затем расскажешь о свадьбе, о том, как родился Том, затем Кристи и я. Будешь рассказывать, как мы шалили в детстве, чем любили заниматься, расскажешь все-все наши секреты. И твои внуки будут постоянно хихикать над своими родителями, заслушиваться твоими рассказами, просить тебя, чтобы ты им рассказал все снова и снова. Они будут любить тебя больше всего на свете. Мы каждый уикенд будем приезжать к тебе, а потом перестанем.

— Почему? — спрашивает отец.

— Потому что однажды, в самый солнечный и теплый день в мире, я приеду, увижу, что мамы нет, и подумаю: она, наверное, снова пошла на рынок, а ты чем-то занят или снова всю ночь пытался отремонтировать телевизор и устал. Поднимусь на второй этаж, в вашу спальню, и увижу, как ты мирно спишь. Возможно, даже рассмеюсь этому. Но приглядевшись, я замечу твои синие губы, прикоснусь — а ты весь холодный. До меня не сразу дойдет, что ты умер. Я буду все отрицать, плакать, но смотря на тебя и на то, как ты улыбаешься во сне, пойму, что тебе хорошо, и ты ушел в лучший мир.

Я вижу, как у всех, кто находился в палате, в глазах сверкают слезы. Мой рассказ тронул их души. Мама достает платок из кармана джинсов и вытирает им свои слезы.

Папа внимательно смотрит на меня, уголки его губ чуть-чуть приподняты, из глаз тоже катятся слезы.

И я тихо произношу:

— Ты умрешь. Раньше меня. Раньше Кристи. Раньше Тома. Как и должно быть.