Золото Колчака. Семейная хроника

Лилия Каширова

«Золото Колчака» – остросюжетная семейная хроника, в которой рассматривается драматичная жизнь прародителей автора с конца XIX до середины XX века. Вместе с героями книги читатель проедет на лошадях по Сибири, пересечет озеро Байкал, спасется от разбойников, побывает в японском плену, подержит в руках золотые монеты из клада, спрятанного Колчаком, и вернется домой целым и невредимым вместе с героями книги.

Глава 1. Алексей 1. 1880 год

Таежная деревня

Таисия проснулась от резкой боли в животе. Боль отдавала в поясницу. В темноте, нащупав одежду, натянула просторный сарафан, затем тихонечко открыла дверь и вышла на улицу в теплую и звездную летнюю ночь.

Снова приступ. Боль скрутила все тело и казалась непереносимой, но она, стиснув зубы, пошла к сараю и осторожно по лестнице забралась на сеновал. Прилегла. После небольшой паузы. Удар!!

Казалось кто-то топором разрубает ее кости, нечеловеческий крик вырвался из горла. Еще удар. Опять животный крик, выходящий откуда-то из груди. Она ничего не ощущала, кроме этой все поглощающей боли.

И вот боль внезапно пропала, как будто ее вообще не было. Полный покой и только откуда-то снизу раздался слабый детский писк.

Таисия с испугом осмотрелась вокруг и прислушалась. Вроде никого. Пронесло. Она быстро перевязала пуповину и перестригла ее заранее приготовленными ножницами. Завернула ребенка в холщовую тряпку. Встала и, зажав ребенка под мышкой, стала медленно спускаться по лестнице.

— Что же делать? Как мне избавиться от него? — думала она.

Девять долгих месяцев Таисия прятала свой живот под широким сарафаном, стягивая его расписным шелковым платком, что Иван подарил ей, отправляясь служить в Маньчжурию.

И вот уже 5 лет, как он служит, а она здесь одна одинешенька без мужской ласки, а только свекор со свекровью за ней наблюдают, да наставляют, как надо жить.

И откуда только Федот взялся той теплой августовской ночью, когда она сидела на крыльце и смотрела в небо, отдыхая от тяжелой дневной работы, а по небу, оставляя огненные следы, падали звезды, и она загадывала желания.

А он так незаметно подкрался, сел рядом, положил одну руку на плечи, а другую на грудь и поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. А потом поднял на руки и понес в сарай, на этот самый сеновал.

Таисия вся затрепетала, голова закружилась, весь мир и счастье сосредоточились в этих объятьях, и забыла она, что мужья жена, и вкусила запретный плод.

А потом Федота тоже забрали в рекруты и отправили в Маньчжурию. Правда перед отправкой сумел он повидать ее и сказать:

— Знаешь, Таисия, люблю я тебя, одна ты у меня, если что, не брошу тебя!

Обрюхатела Таисия и не знала, что делать. Осталась она один на один со своей бедой. Всей деревне на смех, если прознают.

Вот и лес рядом, а дальше быстрая речка… Под шум величественных кедров шла она медленно к реке. Устала, присела на пенек, ребенок попискивал, но она старалась на него не смотреть и не думать о нем.

Бабке Пелагее не спалось в ту ночь. Полнолуние. Луна, заглядывая в окно, светила каким-то тревожащим светом, даже это был не свет, а какой-то страшный зов.

Пелагея не могла понять, куда и зачем она ее звала. А дед Василий лежал рядом и громко храпел, наломался на поле за день и ему все нипочем.

Путаясь в длинной рубахе, она осторожно слезла с кровати, перекрестилась и вышла на крыльцо. Ей показалось, будто кто-то вдалеке кричал, но нет, все тихо. А где же Таисия? На печи ее не было, на кровати тоже.

— Вот беда-то! Куда пропала девка?

— Дед, просыпайся! Таисия исчезла! Бери фонарь, бежим искать ее! — Пелагея быстро надела поверх рубахи длинную юбку и накинула на плечи легкую шаль.

А дед, уже одетый, стоял рядом в высоких сапогах с фонарем в руках. Сказалась старая солдатская выправка.

— Говорила я тебе она на сносях, а ты не верил. Вы, мужики, ничего толком не можете рассмотреть! — причитала Пелагея.

— Дай фонарь, я быстро загляну в сарай. — Пелагея с проворством, неожиданным для ее возраста заскочила в сарай, забралась на сеновал, увидев окровавленную тряпку, быстро слезла.

— Бежим, дед, быстрее по этой дорожке, ей больше некуда деваться, как бы грех какой девку не попутал. Да потуши ты фонарь, итак все видно, звезды ярко светят и луна в полную силу.

— Давай, быстро и тихо, незаметно, чтобы не спугнуть ее.

Лес расступился перед ними, открылось поле и слышен был шум быстро текущей реки.

Впереди была видна маленькая темная фигурка женщины, держащей что-то в руках и медленно двигающейся в сторону реки.

— Давай, дед, быстрее! Не поймешь, что она задумала! Так и до беды недолго!

Уже запыхавшиеся, старики прибавили шагу. Фигурка присела на землю, видимо, решила отдохнуть. Стариков она не видела, их силуэты сливались с темным лесом, на фоне которого они были. Зато она сама хорошо просматривалась на фоне звездного неба. Отдохнув, подхватив тяжелое тельце ребенка, она направилась к крутому берегу, не зная, что делать: или ребенка кинуть в быстрый поток, который его закрутит и унесет прочь, или самой вместе с ним броситься в быструю и глубокую воду.

— И как же потом жить-то душегубкой и убийцей собственного дитя? — думала она, медленно подходя к краю обрыва, глядя с высоты вниз и, собираясь с силами, чтобы совершить отчаянный шаг. Дед Василий с необыкновенной быстротой в несколько прыжков подскочил к Таисье, схватил ее за длинную юбку и рывком вовремя отдернул от обрыва.

— Давай, девка, идем домой. Вон ребенка надо скупнуть, накормить и спать уложить. Пелагея накинула ей свою шаль на плечи и повела домой. Дед нес младенца, прижимая теплое тельце к груди.

— Вот оно счастье-то. Внук у меня, наконец, есть, а Ванька-то поди бесплодным оказался, столько лет прожили, а она не понесла от него. Кто же это тот пострел, что обрюхатил Таську? — думал дед Василий о снохе.

— Ведь все время на глазах была.

Потихоньку добрались до дому, ослабевшая Таисия еле передвигала ноги. Пелагея быстро истопила печку, нагрела воды, искупала младенца, дала Таисии чаю с медом.

Приложила младенца к ее груди, он зачмокал губами, а та, успокоенная, задремала.

Пелагея продолжала хлопотать, достала из сундука кусок ситца и начала раскраивать и шить распашонку.

— Дед, как назовем мальчонку-то?

— Давай Алексеем. У меня отец был Алексей, дюже здоровый мужик, ударом кулака плаху на дубовом столе проламывал.

— А ведь Алешеньку крестить надо. Что мы батюшке-то скажем? — продолжала Пелагея.

— Да дам я батюшке бутылку горилки, что скажем, то он и запишет. — успокоил Пелагею Василий.

— И то хорошо! А, может, Таську отправим в Маньчжурию к Ваньке, пусть повидаются. Через месяц новый обоз пойдет, с ним она и уедет.

— С ума сошел, старый! Думай, что говоришь! А кто Алешеньку будет кормить? Может, ты?

— И чего раскудахталась? Корова есть, коза есть, выкормим. Ладно, тихо. Пусть Таська поспит, а то намаялась. А Алексею надо люльку справить. Давай отдохнем маленько, а утром я этим делом займусь.

— Ладно, иди приляг, а я пока распашонки дошью. А там уж и время подойдет коров доить.

Таисия открыла глаза, через занавеску на окне пробивался лучик раннего солнца. Покой и умиротворение были в ее душе. Вместе с этим лучиком солнца, свет счастья разливался по всему ее телу. Никогда ничего подобного не испытывала она в жизни.

Маленький теплый комочек, созданной и рожденной ею, лежал около ее груди. Весь мир и счастье сконцентрировались в этом маленьком существе, она с ужасом вспоминала, что еще совсем недавно собиралась от него избавиться.

Хлопнула дверь, в избу вошел дед, держа что-то в руках.

— Ну, вот и люльку принес. Столько лет на чердаке пролежала, а цела целехонька.

Вот что значит из лиственницы сделана. Еще Ванька в ней лежал. И пружины все целы, даже не заржавели.

Он начал прилаживать ее к потолку, к специальному железному кольцу. В это время пришла Пелагея с большим бидоном парного молока, пронесла его в кухню, налила молока в большую эмалированную кружку и подала Таисии:

— На, девка, пей. Силы восстанавливай. Да и Алешеньке надо молочка побольше.

И снова ушла в кухню, где на столе стоял целый ряд крынок, прожаренных на солнце, в которые она разливала парное молоко, и тут же спускала крынки в прохладный подпол, открыв крышку в полу и спускаясь туда по лестнице.

Потом вышла в светелку.

— Ну, мать, смотри люлька уже готова. Давай делай Алексею постельку, — радостно сказал дед.

Пелагея вышла в кладовую и принесла кусок белой овчины, затем положила его на дно люльки, расправила, обрезала лишнее, сверху положила кусок старого байкового солдатского одеяла, которое Василий принес после службы в армии. Одеяло было простирано чуть ли не до белизны и прожарено на солнце.

На дно люльки она посыпала какой-то травки, мелко покрошенной и высушенной. И сказала:

— Это от вшей, а то быстро разведутся и донимать мальца начнут.

Потом снова пошла в кладовую, взяла большой березовый туесок квадратной формы, мастерски сделанный Василием, заглянула в него. Там были посолены крупные куски сала, недавно забили кабанчика, не стали дожидаться холодов.

Взяла подходящий кусок с мягкой шкуркой, срезала узкую полоску шкурки и вернулась в комнату, уложила Алексея в люльку и сунула ему в рот шкурку с тоненьким слоем сала на ней. Малыш сначала поморщился, а потом с удовольствием начал сосать шкурку.

Так шли день за днем. Таисия сидела почти целый день около люльки с ребенком и левой ногой качала люльку, если он плакал. А правая нога стояла на прялке, нажимая на педаль которой, она крутила колесо и пряла нитки из овечьей шерсти.

Впереди суровая зима и надо к ней подготовиться, связать для каждого несколько пар шерстяных носков.

Пелагея была занята огородом и домашними животными: лошадью, парой коров, десятком овец, да парой свиней.

Дед Василий присматривал за пасекой и полем с овсом и пшеницей, а светлыми летними вечерами еще умудрялся делать крынки в своей маленькой гончарной мастерской.

Пришла весточка от Ивана, которую один из демобилизованных рекрутов из соседней деревни передал. Весточку он передал на словах, поскольку никто в семье ни читать, ни писать не умел.

— Так вот, просил Иван передать своим родителям и любимой жене Таисии, что он жив, здоров. Того и желает Вам. Службу несет исправно. Получил благодарность от командования и повышение в звании. Скучает по дому и особенно по любимой жене Таисии. И просит ее приехать к нему с ближайшим обозом. С командованием все согласовал и дадут им временно отдельное жилье и паек на жену. И может она жить с ним там столько, сколько захочет. И просит он еще передать ему овчинный тулуп и новые валенки, а то зимы там суровые, а старая одежонка вся подносилась.

Дед Василий слушал письмо насупившись, сдерживая подступавшие слезы, бабка Пелагея негромко всхлипывала. А Таисия вспоминала, какой Ваня был добрый и ласковый, и как ей сейчас его не хватает.

Посадили гонца за стол и стали угощать его, по сибирскому обычаю, напоили горилкой и бутылку дали с собой, да баночку меда, рыбки сушеной, да кусок сала. Всего нагрузили чуть не целый мешок.

А время идет, не просто идет, а бежит вприпрыжку. Алешеньке уже месяц минул, второй пошел. Растет пухленький здоровенький мальчик. Улыбается, гулит во всю. Дед с бабкой не нарадуются на него.

И вот однажды прибегает дед и громко кричит:

— Бабы, слушайте, через неделю обоз из Томска уходит в Маньчжурию! Надо собирать Таисию да в Томск везти!