Мне уже не больно

Лили Рокс (2024)

Моя жизнь была разрушена, а все близкие убиты. Чудом выжив, я осталась с изуродованным лицом и телом и непрекращающейся болью, от которой нет спасения. Единственным убежищем для меня стали стены психиатрической клиники. Лекарства помогают мне хоть как-то держаться на плаву, не давая воспоминаниям уничтожить остатки моего разума. И вот, когда я балансирую на грани реальности и иллюзий, появляется Феликс. Он протягивает мне руку и обещает избавить от боли навсегда. Вытаскивает меня из ада и помогает встать на ноги, возвращает мне прежнюю красоту. Но зачем? Чтобы действительно помочь? Или чтобы сделать меня очередной игрушкой для своей стареющей плоти?

Не способная ничего изменить

Я снова смотрю на нее. Лунный свет пробивается сквозь окно, мягко окутывая ее лицо, и от этого она кажется еще более далекой, недосягаемой. Ее бледное, почти призрачное лицо кажется острым, как у изваяния. Прикрытые веки сжимаются, и ее губы тихо дрожат в бессознательных постанываниях. Она страдает, это видно, даже когда она спит. А я? Я сижу рядом, как тень, не способная ничего изменить.

Моя рука сама собой тянется к ней, и вот я касаюсь ее плеча, осторожно, почти робко. Ладонь дрожит, но я сжимаю ее плечо чуть крепче, надеясь, что она хоть как-то отреагирует, что хоть на мгновение она почувствует мою поддержку. Она замерла на секунду, но тут же вернулась в свое безмолвие. Больше никакой реакции. Как будто меня здесь и нет.

— Переждем эту ночь, как-нибудь, — прошептала я, не зная, обращаюсь ли к ней или к самой себе. — Рассвет все равно наступит.

Но все, что я чувствую, — это тяжесть. Она не исчезнет ни с рассветом, ни с тем, что я рядом. Лана останется такой же далекой, а я — такой же никчемной в ее глазах.

Проснулась я от какого-то непонятного шума. С трудом открыла глаза, пытаясь понять, что происходит, и обнаружила, что лежу под ворохом вещей, как будто меня накрыли одеялом из старых блузок и юбок. Шея ныла, словно я провела ночь в самом неудобном положении на свете. Я медленно повернула ее из стороны в сторону, хруст позвонков стал единственным звуком, который как-то отвлек меня от ощущения странности этого утра.

В голове еще не улеглись мысли о том, где я и что происходит, когда мой взгляд упал на фигуру Ланы, матующуюся по комнате. Она двигалась от шкафа к кровати, нервно передвигая вешалки, ворошила вещи на полках, бросала что-то на кровать, при этом что-то бормоча себе под нос. Я смотрела на нее, не до конца понимая, что вообще происходит. Она то прикладывала майки к себе, то бросала их на кровать со словами:

— Это тоже мечта любой мусорки! И это кал!

Все, что, по ее мнению, заслуживало быть"в мусорке", летело на кровать. Какая-то бессмысленная суета, но в ее движениях было что-то увлеченное, почти лихорадочное. Иногда она останавливалась перед зеркалом, прикладывала к себе вещи, критически рассматривала отражение, выносила вердикт и снова возвращалась к своим поискам.

Я продолжала наблюдать за ней, медленно приходя в себя. Впервые за долгое время она выглядела чуть лучше — ее движения были живыми, энергичными. В какой-то момент Лана, наконец, заметила меня. Ее взгляд скользнул по мне, но она не выглядела удивленной.

— Ты чего тут разлеживаешься? — сказала она с легким оттенком шутки в голосе. — Может, поможешь выбрать, что выбросить?

Ее активность явно шла ей на пользу. Впервые я видела ее такой бодрой.

— О, проснулась! Неужели! Как спалось? — Лана остановилась посреди комнаты, ее голос прозвучал неожиданно громко, разрывая утреннюю тишину.

Я насторожилась, ожидая подвоха, но тихо ответила:

— Хорошо.

Лана фыркнула и, прищурив глаза, сказала:

— Зато для меня это была самая худшая ночь в моей жизни. Мало того, что ты чуть не скинула меня задницей с кровати, так еще и кричала иногда, прямо в ухо. До сих пор болит! — она продолжала ругаться, но в ее голосе не было злости. Глаза ее выдавали: скорее это была привычная игра.

— Я обычно не часто кричу, — попыталась оправдаться я. — Значит, лежала неудобно.

Лана ухмыльнулась, взмахнув рукой:

— Чтобы было удобно, спать надо в своей комнате. Да и кто теперь тебе поверит. Дрыхла, как сурок. Половина первого уже!

— Ничего себе, — я с трудом выбралась из-под вороха вещей, пытаясь осознать, как быстро пролетело время.

— Ладно, лучше подскажи, как тебе эта майка? — Лана прислонила к себе черную майку с каким-то идиотским рисунком, явно с юмором, который понимала только она.

Я неопределенно пожала плечами:

— Фигня какая-то.

Конец ознакомительного фрагмента.