Ты – моё проклятие

Лина Манило, 2019

Когда-то я любила самого лучшего мужчину на свете. Ради него готова была на всё, даже сбежать из дома. Но кто-то сделал выбор за нас, и мы потеряли друг друга, казалось, навсегда. И я думала, что всё осталось в прошлом, но неожиданно Клим вернулся в мою жизнь, чтобы сломать её. В его глазах я – предательница, а мой отец – главный враг. Сейчас Клим совсем другой: обозлившийся и жестокий, его тело покрывают шрамы, а главная цель – отомстить. Но у меня есть тайна, которая связывает нас с Климом намного сильнее, чем ему кажется. И эта тайна изменит всё. Содержит нецензурную брань.

Глава 8

Маша.

Когда Клим закрыл за собой дверь, за ней раздался грохот такой силы, что меня скрутило паникой в тугой узел, а дрожь прошлась от макушки до кончиков пальцев. Методичные глухие удары, и от каждого вздрагивала, пока шум за стеной не прекратился, а тяжёлые шаги не смолкли вдали.

Господи, куда я попала? И что со мной будет?

Долго приходила в себя, пытаясь разобраться в сумбурных мыслях и самых разных ощущениях, разрывающих изнутри на крошечные части. Сердце клокотало где-то в горле, отмеряя своими ударами время, проведённое взаперти. Но я так и не нашла ни одного вразумительного ответа, кроме…

Кроме того, что меня зачем-то заманили в этот огромный дом, где я стала… пленницей? Клим же ясно дал понять, что отсюда хода нет. Пока он не решит обратное? Или навсегда?

Силы небесные, это какой-то дурной сон. А иначе не знаю, как это всё объяснить.

Но самым важным казалось найти ответ на вопрос: зачем самому Климу это нужно? Зачем снова появился спустя столько лет, хотя однажды бросил меня. Просто прислал сообщение. Так смешно и одновременно тошно. Просто дебильное смс, надо же, будто я не было достойна хотя бы того, чтобы найти храбрость сказать мне это в лицо.

Или боялся, что на шее повисну? Да пошёл он.

Но зачем он так рискует сейчас, ведь отец — он убьёт его. Отследит мой телефон по GPS и убьёт Клима.

Клим… мой солнечный мальчик, любовь к которому изменила мою жизнь однажды, а её последствия изуродовали мою душу. Теперь каждую ночь я вижу во сне присыпанный снегом могильный холмик, где…

Ай, нельзя об этом сейчас думать! Я не смирилась с этой болью, но научилась с ней жить. Сейчас важнее найти способ выбраться из этой комнаты.

Телефон!

Я подскакиваю с кресла и оглядываю небольшую комнату. Она совсем тесная, и здесь нет ничего, кроме узкой кровати и пары кресел. Ни туалетного столика, ни второй двери, ведущей в ванную комнату — совсем ничего. Даже окон и тех нет!

Я давно уже съехала от отца, потому к простоте и отсутствию лишней роскоши мне не привыкать — вполне могу обойтись минимальными благами цивилизации, но вот солнечный свет… это же какое-то дикое варварство — лишать человека возможности выглянуть на улицу, подышать свежим воздухом.

Клим всё-таки слишком изменился, и глаза его стали совсем чужими: жёсткими, ледяными. Из них будто бы исчезла жизнь, а я… я ведь тоже стала совсем другой.

И наша встреча, которую я так много раз прокручивала в воображении, так втайне мечтала о ней — она ведь вышла совсем другой: окрашенной цветами ярости и нашей боли.

Так, Бабочка, не раскисай! Я всеми силами пыталась забыть это прозвище, которым имел право называть меня только Клим. Он придумал его сам, когда мне было лет шесть, наверное. И я сроднилась с ним, а потом вырвала его из сердца.

Но Клим напомнил. И от этого почему-то так больно. Не от напоминания, не от слова, а от тона, которым Клим его произносил: жёсткого, хлёсткого.

Ладно, всё это ерунда, мне бы выбраться отсюда, а для этого нужен мой телефон. Я позвоню отцу, узнаю у него, что это может значить — именно он же послал меня сюда. Папа уговорил приехать за этими проклятыми документами. И в итоге я оказалась в ловушке.

Мечусь от стены к стене, заглядываю то под одно кресло, то под другое, под кровать, шарю руками по полу — мало ли, вдруг мне зрение отказало, — но сумки моей здесь нет. Её абсолютно точно не забрал Клим, значит… значит, я обронила её, когда он тащил меня в этот каменный мешок.

Зараза!

Что же делать?

Запускаю руки в волосы, пропускаю пряди через пальцы, надавливаю на виски, пытаясь собраться с мыслями, но в голове каша. Мысли путаются, наслаиваются друг на друга, разбегаются в разные стороны, а грудь распирает отчаяние.

Этот человек, что запер меня здесь — не мой Клим. Это его злобный двойник, который говорил о какой-то мести, вышибал из меня дух своими объятиями. Он ненавидит меня — в этом нет сомнений, а я…

А я лишь хочу выбраться отсюда.

Время завивается вокруг спиралями, и лишённая естественного света, я совсем теряю ему счёт. Сколько я здесь сижу? Минуты, часы, годы? Не знаю. Но я точно постараюсь найти выход.

Снова эти тяжёлые шаги и они всё ближе, а я собираю остатки воли в кулак и становлюсь слева от двери. Если я правильно всё запомнила, то она открывается внутрь, а значит, можно спрятаться у стены. Клим войдёт, а я выскользну.

Меня окутывает тишина, и уже кажется, что послышалось: не было никаких шагов, это всё мираж и фантасмагория. Но кто-то наверху слышит мои молитвы, потому что в замке медленно проворачивается ключ. Неужели меня решили выпустить? Или Клим пришёл с новой порцией странных обвинений?

Дверь распахивается, я сжимаюсь в комок, готовая рвануть на выход при первой же возможности, но закипевшая внутри ярость хоронит под собой здравый смысл. И когда Клим делает шаг в комнату и озирается по сторонам, я, словно дикая кошка, напрыгиваю на него сзади. Повисаю бешеной обезьяной на шее, стремясь ударить больнее, укусить, расцарапать лицо.

Клим не имел права говорить мне о смерти. Не имел права обвинять в чём-то.

Потому что я слишком хорошо знаю, каково это: смотреть, как в стылую декабрьскую землю опускают крошечный гробик.