Отдайте сердца

Лина Николаева (2023)

На светлых улицах Алеонте много грехов и тайн. Для главы церкви Эйнара Амадо нет ничего важнее защиты его жителей: он не побоится замарать руки, верша правосудие. Некромант Алето Аманьеса живет ради мести, и какой бы ни была ее цена — платить он готов. Детектив Грей Горано свято чтит закон, но дело о таинственных смертях и воскресших жертвах потребует от него перейти черту. Алеонте накрепко связал их судьбы, и кому суждено разорвать этот круг, решит Город.

3. В их жизнях не осталось места сказке

Эйнар любил улицы Алеонте. Каждый раз, как в первый, он взглядом влюбленного осматривал идеально симметричные башни, дворцы и соборы, любовался куполами, арочными галереями, колоннадами. С удовольствием вдыхал запах листвы и цветов, такой яркий, островато-сладкий, и чувствовал на губах соль, принесенную с Эйнского моря теплым ветром.

Но в Алеонте были и те улицы, о которых большинство старалось не думать. Стоило ступить на одну из таких, воздух сделался более плотным, пропахшим грязью, дешевым алкоголем и рыбой, казалось, он лип к лицу, рукам, одежде и оставлял на них следы. Величественные здания так резко, словно стараясь отодвинуться как можно дальше, сменились простыми домами в один или два этажа из камня, выщербленного временем.

Эйнар прошел под аркой. За ней к стене жалась женщина, робко протягивая чашу для подаяний. Он тут же выгреб из карманов все, что у него было — слишком мало! Нищенка хотела ответить, но зашлась в хриплом кашле, похожем на лай, и не смогла выдавить ни слова.

— Сестра, идем со мной, тебе нельзя оставаться здесь. — Эйнар протянул ей руку.

Женщина ответила диковатым взглядом.

— Куда? — выдавила она.

— В приют. Там тебе дадут одежду, еду и лечение.

Нищенка стыдливо отвернулась.

— Нет, сен. Меня не примут, не надо.

— Почему?

Вместо ответа она опять зашлась в приступе кашля. Эйнар положил руку ей на плечи, помогая подняться. Стоило их бокам соприкоснуться, на его белом сюртуке появилось грязное серое пятно.

— Не бойся. Идем, я знаю, где тебе помогут.

Ведя за собой больную, тяжело опирающуюся на его плечо, Эйнар дошел до высокого коричневого здания, толкнул кованые ворота и остановился во внутреннем дворе.

Это был кусочек рая, так не подходящий улицам, которые остались позади. Стены увивали лианы с мелкими бутонами красного цвета. Статуя юного Эйна-Дарителя высилась в центре фонтана. Его выключили, и опавшие листья не двигались в стоячей воде. На краю чаши сидела девушка в длинном платье, подстригающая листья растения в горшке. Увидев зашедших, Амика с шумом поставила его на мозаичный пол и всплеснула руками.

— Душа Амадо, мы не ждали вас так рано.

Услышав обращение, женщина отскочила от Эйнара с неожиданной силой и залепетала:

— Извините, я не хотела мешать вам, я не должна была, извините…

Вот поэтому он не любил, когда называли его должность! Даже фамилию не любил — простым людям она говорила слишком о многом.

— Сестра, я сделал, что должен был, вот и все. — Эйнар уверенно взял женщину под руку. — Идем, тебе нужна помощь. Амика, скажи, что я пришел.

— Да, душа Амадо. — Девушка поклонилась.

— Неужели меня здесь примут? — прошептала нищенка, с недоверием оглядываясь.

Старые стены приюта осыпались, витражи по большей части были выломаны, а мозаики и гравюры давно потеряли цвета и контуры. Он держался, держался из последних сил, и былое величие прикрывало разруху только для тех, кто не умел видеть. Когда-то это была огромная богадельня, где принимали нуждающихся со всех уголков, но сейчас от нее остались только приют да маленький лазарет. Церковь старалась помогать: людьми, материалами, деньгами — но королю и его свите давно уже не было дела до таких мест.

Эйнар довел бродяжку до лазарета, и пока вокруг нее суетились сестры, он прошел между кроватями, внимательно вглядываясь в лица лежащих. Еще несколько месяцев назад зал был разделен ширмами на женскую и мужскую части, но сейчас людей стало так много, что перегородки убрали — это позволило поставить дополнительную койку.

Большинство он уже знал по именам. Рыбак Питеро, которого сын выгнал из дома, и старик заболел, ночуя под мостом. Оника, ей едва исполнилось четырнадцать, но она чуть не погибла, попав в руки бабки, которая должна была сделать аборт, да только изрезала девчонку и наспех зашила. Дильяна — женщина угодила под карету какого-то богача, переломала кости и от удара потеряла память, но никто, никто ее не искал.

Их было много. Они кашляли, стонали, ворочались, а некоторые лежали без движения и стеклянными взглядами пялились в потолок. Вступая в должность, Эйнар был уверен, что сможет помочь всем. Жизнь быстро показала, что это наивная юношеская мечта. Помочь всем нельзя, невозможно. Но та мысль не уходила и напоминала, что надо стремиться к большему.

У Ордена жизни и церкви Эйна были одни предводители. Духовного лидера называли «душой», а «телом» — защитника, хотя на самом деле тот отвечал за организацию и материальную сторону. Да, вступая в должность, Эйнар действительно верил, что если он станет главой самой многочисленной и богатой церкви, самого сильного Ордена, то и сделать сможет многое. Его ведь готовили к этому. Но в замысел вмешались деньги, отношения с королем и двором и бесконечные внутренние противоречия, которых оказалось слишком много.

— Душа Амадо, — послышался приятный женский голос, тихий, чтобы не потревожить лежащих.

— Сенора Ката. — Эйнар поклонился.

Среди прихожан было принято обращаться «отец» или «мать», «брат», «сестра», но он никак не мог назвать подошедшую «матерью» и использовал «сенору», как было принято в Алеонте обращаться к замужним женщинам.

Как и многие, она не родилась в городе, а приехала сюда в поисках новой жизни. Уже больше десяти лет Ката Меха возглавляла приют, для обездоленных став настоящей матерью. Эйнар не вел с ней откровенных разговоров, но ему казалось, что она сама когда-то была на их месте и поэтому так яро сражалась за чужие судьбы.

— Вы прекрасны, — честно сказал Эйнар.

Ей было лет сорок пять, и она действительно хорошо выглядела, но он говорил из-за другого: вид этой красивой богатой женщины, так легко тянувшей руки к нищим, вдохновлял его и помогал верить, что город скоро изменится.

Пряча улыбку, Ката поделилась:

— Вы оказались правы, тот благотворительный вечер действительно имел успех. Мы начнем восстанавливать оранжерею. Жаль, что вас не было.

— Конечно же! — фыркнул Эйнар. — Чтобы аристократы так открыто показали свою жадность?

Женщина посмотрела с осуждением, как мать на ребенка, сказавшего грубое слово. Такое сравнение часто приходило на ум — наверное, потому что мать умерла так давно, что Эйнар едва ее помнил, но с Катой они были бы одного возраста.

— Позвольте сказать, — начала женщина после заминки. — Вы хоть и возглавляете орден и церковь, но еще очень молоды. Уметь говорить — это важно, но иногда важнее промолчать. Если вы хотите договориться с королем, не будьте так резки. Не война дает результат, а мир.

Эйнар улыбнулся вместо ответа. В ее словах был резон. Даже не так — она говорила верно, да, но одно лишь молчание не могло примирить королевскую власть с религией, их сражение началось не год и даже не десять лет назад. Власть обвиняла церковь в том, что та лезет в управление городом, дурит головы, обманывает, а церковь ставила в укор закрепощение народа, бесправие — как тут договориться о мире?

— Душа Амадо, — совсем мягко проговорила Ката. Эйнару показалось, что она хочет продолжить начатую мысль, но вместо этого женщина сказала: — Я соберу детей, они ждали вас.

— Хорошо. — Он кивнул и, осмотрев лежащих и переговорив с некоторыми, прошел в зал.

Это была большая комната с простыми светлыми обоями. По стенам стояли скамейки, на которых расселись приютские дети, а воспитательницы нависали над ними, как стражницы. Единственным украшением комнаты была икона Эйна. Когда Эйнар увидел его изображение — будто самого себя в зеркале, в голове снова появилась предательская мысль, что его выбрали не из-за того, что он мог, каким был — из-за внешности, из-за имени. Он оказался на своем месте случайно.

Эйнар вздохнул и улыбнулся собравшимся, садясь на стул. Оказался же — надо соответствовать.

Это взрослые нуждались в тихой гавани и искали ее в любимом деле, в другом человеке или в религии. Дети хотели иного, но и у них рано или поздно наступит сложное время, когда потребуется опора. Пусть знают, что Эйн примет их любыми, что бы ни произошло.

Прибежали еще четверо ребят. Воспитательницы постарались принарядить их, но Эйнар все равно видел, сколько же заплат на их одежде, как потерты ботинки. И грязь под ногтями из-за того, что большинство помогали на огороде.

Дети расселись, мать Анка произнесла короткую сбивчивую речь, представив Эйнара. На последних словах девочка лет четырех на вид — даже самых маленьких привели! — неуверенно подошла к нему и неожиданно схватила за длинные волосы.

— Золото, — она широко улыбнулась.

— Мерса, так нельзя! — Анка с обеспокоенным лицом подскочила к ним. — Извините, душа Амадо.

— Все в порядке. У тебя же такие же скоро вырастут. — Эйнар ласково погладил девочку по коротким пшеничного цвета волосам. — Отпустишь?

— Хе, — малышка издала странный звук и, подгоняемая Анкой, вернулась на свое место.

В Алеонте север встречался с югом, и обе стороны света наложили отпечаток на жителей города. Здесь можно было увидеть и черноволосых, черноглазых мужчин и женщин, а наравне с ними — светлокожих, с волосами, как золото. Город принимал всех независимо от цвета кожи, религии, вкусов и тайн прошлого. Некоторые пренебрежительно называли Алеонте приютом бродяг, но так или иначе, Эйнар знал, что у города есть своя душа, и он заслуживает того, чтобы бороться за него — всеми способами.

— Хорошо. — Лидер церкви кивнул и снова пробежался взглядом по лицам детей. Все они были не старше четырнадцати, такие худые, нескладные. — Я расскажу вам историю, — голос стал тише, словно он решил доверить секрет.

Эйнар поерзал на стуле. Приходя к детям, он всегда нервничал. Наверное, потому что у него самого детство закончилось рано. Со смертью родителей разом прекратились игры и смех, уступив учебе в школе при Ордене, ежедневным службам и помощи в церкви.

— Есть место, — начал Эйнар, — которого не найти на картах, и зовется оно Краем Времен. Там живет Лаар-создатель, Творец, Отец тысячи миров, Лаар, стоящий на Перекрестке — у него множество имен. Это бог, сотворивший каждый из миров. Там, где он оставил искру, потекли реки, выросли деревья, появились люди, животные, птицы. Там же, где ее не было, царили мрак, холод и камень.

Однажды в одном из пустых миров все равно появились люди. Это был наш мир. Каждый день жители боролись с тьмой и холодом, и жизнь их была тяжела и опасна. Один из детей Лаара, Эйн, заметил их. Он молил отца подарить искру, но тому не было дела до мира, появившегося против его воли. Тогда Эйн похитил искру и передал людям. Мир наполнился светом и теплом, и они смогли жить свободно и спокойно, не боясь тьмы. Но узнав о краже, Лаар разгневался и отправился вернуть украденное. Юный бог не хотел оставлять людей, он вышел на защиту нашего мира и сразился с Творцом. Эйн одолел Лаара, искра по-прежнему освещала мир, но отец не простил сына и вырвал его душу, обрекая на земную жизнь.

Эйн стал обычным человеком, его век не был долог, но он не стоял в стороне: вместе с людьми он строил новый мир, мир тепла и света, где не нужно бороться за свою жизнь. После смерти Эйна Лаар простил мятежного сына и согласился даровать ему второй шанс, однако тот отказался от божественных сил, от Края Времен и выбрал родиться в теле человека, но в своем мире, рядом со своими людьми и продолжив бороться вместе с ними.

Эйнар оглядел детей: одни слушали раскрыв рот, другие усиленно рассматривали потолок и окна, едва обращая внимания на слова. Обычно после окончания истории они наперебой задавали вопросы — большинство хотели найти трещину в рассказе. В их жизнях не осталась места сказке, и они усиленно пытались подвергнуть сомнению все хорошее.

Это было нормально, Эйнар сам знал, сколько в истории слабых мест. Он не пытался делать вид, что верит, что все так и было — нет, он видел в ней островок, где можно задержаться во время бури. Все ведь нуждались в надежде. История Эйна была создана беглецами, которые хотели верить, что где-то есть бог, понимающий, принимающий и готовый жить с ними общей жизнью. Церковь пыталась дать надежду и сказать: «Ты не один».

Парень лет тринадцати, держась с высокомерным видом и поджимая тонкие губы, громко спросил:

— А почему вас называют псами Эйна?

Одна из воспитательниц дернулась, но Эйнар остановил ее взмахом руки.

— А разве псы плохие животные? — Мальчик промолчал. — Нет, они самые преданные и чуткие. Если нас так называют, я рад носить это прозвище. Мы действительно верим, а где-то закрываем глаза и все равно продолжаем верить. Я вам так скажу: задавать вопросы — это нормально. Я и сам не понимаю: ну как могут существовать боги, а кто создал их самих? И как это они всемогущи?

Дети постарше начали переглядываться и улыбаться.

— Мы не запрещаем спрашивать и сомневаться. И даже ругать можно! Мы только говорим: если грустно или одиноко, или холодно, и хочется сбежать от всего, мы примем. Мы вместе найдем вашу искру.

Наверное, это были не те слова, которые нужны малышам, но как сказать иначе, Эйнар не знал. Такой он видел свою церковь.

— А искра — что это?

Душа улыбнулся. Вопрос задавали из раза в раз, и всегда он находил для ответа разные слова.

— Искра, в которой нуждался мир — это огонь, а вот искра внутри человека — то, что заставляет просыпаться по утрам. Ее не ощутить телом, но вы все можете быть уверены, что она у вас есть или скоро появится. Это самое важное в нас: у одних — любовь, у других — вера, а у кого-то — призвание. Мы не рождаемся с искрой, но находим ее в течение жизни, что и делает нас людьми.

В детстве Эйнар услышал, что Алеонте лишился своей искры, и он должен вернуть ее городу. Тогда он никак не мог понять, что это значит, что ему нужно сделать. Но уроки продолжались, и спустя годы он нашел ответ — тот стал его собственной искрой.

Эйнар уже задавал детям новый вопрос, как с улицы послышался шум: громкий женский голос, переходящий в крик. Воспитательницы начали взволнованно озираться, дети — вытягивать шеи, пытаясь что-то разглядеть сквозь окно. Эйнар быстрым шагом вышел.

— Нет, мне нужно сюда! — кричала темноволосая незнакомка в песочного цвета платье.

Заслышав шаги, женщина обернулась. Синяки под глазами выдавали бессонную ночь, один уголок рта беспокойно дергался, в остальном же у нее было красивое лицо с тонкими аристократичными чертами.

Эйнар стоял, не находя в себе силы сделать шаг. Она не могла прийти сюда. Он убил ее вчера.

Сестра Анжи виновато глянула на главу Церкви, оправдываясь за шум, и настойчиво повторила:

— Мы не можем вам ничем помочь!

— Если этой женщине нужен ночлег, предоставьте его, — через силу произнес Эйнар. — Требуется врачебная помощь — позовите доктора Тинье. Мы должны помочь.

«Во имя Эйна…» Нельзя так просто вернуться. Нельзя при всех убить ее вновь. И нельзя прогнать — от него ждали другого. Эйнар вздохнул. Пусть остается, а после он поговорит с ней.

В голове появлялось все больше предательских мыслей: что магия перестала действовать, что кто-то узнал его тайну, что Эйн отвернулся от него. Этой женщины не могло быть здесь, сейчас. Но она пришла, живая — Эйнар чувствовал, как течет кровь по ее венам. Достаточно густая, застоявшаяся, она двигалась медленно, подобно лениво накатывающим на берег волнам, но все же сердце качало жидкость. Как вчера, пока он не сжал пальцы, заставляя его остановиться.

Эйнар кивнул сестре Анжи и вернулся в зал. Он разберется. Этой встречи мало, чтобы сбить его с пути. Город слишком нуждается в нем.