Капитан Книжного моря

Лина Фог (2024)

Тензи и Лилит — лучшие подруги. Они живут на отшибе маленького городка возле станции, где почти ни один поезд не останавливается. Словно постоянно ждут, что кто-то приедет и увезёт их.Однажды в их Богом забытое место приезжает молодой учитель начальных классов — Эдгар. Тензи влюбляется в него и они собираются навсегда уехать в большой город.Будет ли Тензи счастлива со своим избранником? Утратит ценность их с Лилит дружбы или сохранит? Сможет ли Лилит перенести разлуку с самым близким человеком? Причём здесь книги и зачем их окунать в море? Ответы на эти вопросы вы узнаете в «Капитане Книжного моря»

Глава 3

— Лиль! — барабанил в окно Герман. — Лиль, ну открой, не вредничай! Там срочно! — Герман прижался лбом к окну класса, в котором Лилит демонстративно продолжала сидеть за столом, проверяя тетради. Она отвернулась к нему спиной, покачивая головой в такт музыке. Герман уже знал: никакой музыки на самом деле не было, Лилит просто отчего-то нравилось его нервировать. Вздохнув, чтобы не нагрубить — как никак, это лучшая подруга Тензи — он прокричал:

— Маринованный сыр, Лилит! Ну что тебе стоит на минуточку оторваться, когда там правда…

— Сыр не трогай, — Лилит с ухмылкой поднялась из-за стола и в два прыжка оказалась у окна. Герман про себя вздохнул: конечно, как он мог забыть. Она ненавидит, когда её называют Лиля. Отчего, интересно? Нормальное имя… Из-за резко распахнутого окна на Германа посыпалась штукатурка, а Лилит произнесла: — Сколько твоей тупой голове повторять: Лилю иди в другой город искать. Я — Ли — лит! Что надо? Давай шустрее, и без тебя работы полно.

— Ирина, которая у нас в магазине заменяет… В твоём же классе её дочка учится?

— Ирина, это которая в леопёрдовом вся? Ну да, Танька её в моём классе. А ты что, её нянькой заделался?

— Да ну тебя! — Герман так махнул рукой, что у него хрустнуло плечо. — Она как к тебе в последний раз приходила, вчера, кажется… ключи от подсобки оставила. Мы теперь ни тряпку, ничего достать не можем. Ты не находила случайно?

— Оперативно ты прискакал, — прыснула Лилит, оперевшись о раму, — нашла я ключи ваши. Валялись у меня на столе. — С этими словами она оставила Германа и вприпрыжку подошла к своему столу. С грохотом распахнув ящик — и зачем так шуметь? — достала связку ключей и так же вприпрыжку направилась обратно к окну. — Держи, ключница Варвара. Не теряй.

— Ну вот, и ты меня ругаешь. Мама сказала “Маша-растеряша”! — Герман сунул ключи в карман, обиженно ухмыльнувшись и тряхнув пшеничными волосами.

— Правильно сказала, — перекидывая из руки в руку прядь волос, ответила Лилит. — Ладно, не дуйся. Молодец, что пришёл.

Герман улыбнулся сквозь ветер:

— Как Тени?

— Держится. Она молодчинка, звёздочка. Плачет всё так же, но продолжает свои сказки писать. Если она их пишет, о них трещит и ходит с рукавами, испачканными в каплях акварели, значит, ещё не всё потеряно.

— Она вообще когда-то переставала их писать? — спросил Герман, схватив надоедливые волосы.

— Было дело, — ответила Лилит, облокотившись о подоконник так, что они с Германом почти поравнялись. — Её папаша тогда только в город смотался. Она у меня такая маленькая, но такая сильная. Ей было одиноко. Как вот так можно с детьми, хоть стреляй, не пойму! Смотался карьеру строить, а её в этой дыре оставил. И какие только причины не придумал — и она учится, переезд ей ни к чему, и большой город ей нервы будет портить… Тьфу, аж произносить противно! Вам, мужикам, лишь бы ничего не делать да способность чувствовать поглубже затолкать…

— Мне кажется, он её оставил, чтобы она ему там не мешала личную жизнь строить, — возмущённо пробормотал Герман, поправив выбивающиеся из-под руки на макушке пряди.

— Да всё Тензи понимает, — вздохнула Лилит, тряхнув волосами. — Мы с ней всего один раз говорили об этом. К чему в моральной помойке ковыряться, когда там и так всё понятно? Говорит, что у нее после смерти мамы только он и остался, к чему с ним ещё ругаться. Тем более, много для нее делает. Герман улыбнулся, глядя на последние засохшие травинки, тянувшиеся из под кирпичной стены. Даже эти они осенью засыхают, даже солнце начинает светить тусклее, а Тензи не перестаёт творить и всегда улыбаться. Зачем вообще этому миру солнце, когда одной её улыбки и одного её слова хватает, чтобы в мире снова наступила весна? Чтобы дворы стали пахнуть зеленью, а небеса налились лазурью? Герману страшно захотелось прямо сейчас сорваться с места, прибежать к Тензи, будь она хоть на другом конце земного шара и обнять её, спрятать от всех проблем, от всех серых будней этого мира.

— Ау! — крикнула Лилит, перегнувшись через подоконник и саданув Герману тетрадкой по голове.

— Ай! — гневно взглянул на смеющуюся собеседницу Герман, потирая ушибленную макушку. — Можно было и просто позвать!

— Да тебя с облаков фиг снимешь, залетался, ни черта не слышишь, — ответила Лилит, швыряя тетрадку на другой край подоконника. Та грохнулась на пол, но Лилит успешно проигнорировала падение. — Говорю, учителя литературного чтения нового видел?

— Нет. А когда это он у вас успел появиться?

— Да вот на днях, сами в афигенезе. Думали, сто лет замену Игорю Варфоломеевичу будем искать, как тот на пенсию ушёл. Кто в нашу дыру работать поедет, когда в большом городе школ полно, и там учителей нехватка?

— А дети как же? Должен же их кто-то учить, — заинтересованно подался вперёд Герман.

— Уже чуть на меня не повесили алфавиты с малышами проговаривать, а тут этот, как гром среди ясного неба, на поезде пригрохал. Сразу в школу пришёл, ну его и устроили.

— И как он? Небось какой-то старый дедушка, ходит, на всех ворчит.

Лилит расхохоталась, подаваясь то назад, то вперёд. Такие её “припадки” Германа веселили, но на всякий случай он попятился. Да, между ними был спасительный подоконник, но лучше лишний раз перестраховаться. Тензи тоже часто громко смеялась, но её смех звучал по-другому. Так, что хотелось до конца жизни веселиться вместе с ней. Хотя и отклонялась она так же, и хохотала не менее громко и заливисто, и, бывало, кружилась. Странная это штука: какой-то человек тебе нужен, а какой-то нет. И не важно, что характер у них во многом как две дольки яблока.

— Ворчать-то ворчит, — ответила Лилит, утирая слёзы вперемежку с растёкшейся малиновой подводкой, — но не дедушка. Этому снобу годков двадцать пять от силы. Отчего-то Герман напрягся. Будто сердце стало биться тише, чтобы он не прослушал за его стуком сигнал тревоги.

— Сейчас, думаю, девки-старшеклассницы понесутся, — тем временем беспечно продолжила Лилит. — Любят они таких…

— Каких? — подался вперёд Герман. — Полузагадочных, как будто их кастрюлей по голове пристукнули.

— Лиль, да скажи ты по-человечески, не томи! — Герман потряс руками.

— А я тебе тут гавкаю? Или мяукаю? Сейчас вообще замолчу, сам за ним бегать и в шпиона играть будешь.

— Лилит! Ну будь ты человеком!

— Ладно, не канючь, — с ухмылкой махнула рукой она. — Такой он, на трубочиста из бабушкиного сундука похож: ходит с тухлой сливой вместо лица, весь хмурится. И как оденется в этот серый или коричневый костюм — от стены не отличишь. Наверное, уборщица по нему тоже тряпкой проходит, когда их протирает.

Герман мужественно терпел обилие несуразных метафор в стиле Лилит. Он то и дело вздыхал, прикрывая глаза, чтобы снова не воззвать её говорить конкретно. А то ещё совсем ничего рассказывать не будет, сейчас, по крайней мере, есть шанс получить хоть какую-то информацию. Лучше, чем ничего. — А когда это своё чёрное пальто надевает, вообще кошмар, как будто кучу пепла из трубы ему на голову высыпали, — невозмутимо продолжала Лилит, принявшись ходить туда-сюда по классу, словно по сцене. — Ну и помимо шмоток, ещё и балабол: вроде училище педагогическое какое-то там в городе закончил, по-французски шпарит, про книжки болтает. Только вот странно, что много по местам работы бегал, и везде в маленьких городках, вроде нашего. А больше о нём никто ничего и не слышал.

— Мда, понятно… Типичный такой загадочный француз, — вздохнул Герман. Он словно не замечал, как его волосы разметались по лицу.

— Тензи бы с тобой поспорила, — Хмыкнула Лилит, снова оперевшись на подоконник. — Сама не пойму, что она в этих французиках нашла. Говорит: “они воспитанные, но искренние”, а по-моему, таким любой человек должен быть.

— Да, да… нет, я этого учителя не видел, — Герман почти не слышал, что она говорила. То ли из-за ветра, то ли из-за роя тревожных мыслей. Тряхнув головой, ответил: — Ладно, пойду я, ключи надо маме отдать. Спасибо! Удачи тебе с проверкой шедевров.

— Валяй, — хмыкнула в ответ Лилит.

…

Тензи сидела в школьном коридоре и болтала с маленькой девочкой. Хотелось дождаться Лилит, чтобы забежать в магазин, в котором работала. Ее сменяли лилововолосая бабушка и задумчивая женщина в леопардовой кофточке. Он назывался «24 часа», а закрывался в десять вечера. Они с Лилит должны были зайти за яблочным щербетом в банке и пойти к ней домой. Дом Лилит был гораздо роднее пустой квартиры, куда из-за работы всё никак не мог добраться папа.

— У меня совсем не получается, — вздыхала юная собеседница, — этот новый учитель, Эдгар Львович говорит, что я стихи читаю так, будто у меня слова скачут.

— И правда скачут, — отвечала, улыбаясь, Тензи, — как будто под дождём… Потому и получается так чудесно. Если ты будешь читать ещё и ещё, то научишься читать так, как мечтаешь. А Эдгар Львович… подумай: раз он тебя так ругает за маленькую ошибку, представляешь, как он строг к себе? Представляешь, как ему, наверное, грустно и одиноко? Он такой угрюмый, всегда один. Мне кажется, он сам о чём-нибудь мечтает, но не верит, что обладает огромной силой.

— А у него она правда есть?

— Да. Как и у тебя. И вы оба обязательно всё сможете. Вы сейчас вместе, потому что помогаете друг другу исполнить мечты.

— Вот он идёт, смотрите! — Девочка вскочила и подбежала к учителю, — Эдгар Львович, не переживайте, вы очень сильный и всё-всё сможете! Мы с вами помогаем друг другу…

Едва Тензи взглянула на Эдгара, как для неё пропали все звуки, кроме гула собственного сердца. Даже за всеми мрачными одеждами невозможно было не разглядеть его силы и доброты. Так Тензи подумала.

Пока учитель стоял, остолбеневший от неожиданного всплеска искренности ученицы, к нему подошла Тензи:

— Здравствуйте. Вы очень похожи на героя моей сказки. У вас такие же глаза…

— Кхм, оч-чень хорошо, — очнувшись, ответил Эдгар, решив, что это его очередная поклонница из старших классов. Он сменил много городов и мест работы, и в каждом случалось подобное. Он не мог себе простить того, что такие слова продолжали выбивать его из колеи.

А Тензи не хотелось уходить от своего Капитана, но она не знала, что ещё ему сказать. Он забыл, что он — капитан, который собирает песни душ со всего мира и учит других открываться. Он прошёл столько штормов и бурь, спас от них столько людей и всё это забыл…

Пока она думала, Эдгар произнёс:

— А теперь прошу меня простить, мне пора.

И оставил растерянную Тензи. Она так и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом коридора.

…

Лилит сама не знала, зачем порой убегала на станцию. Да ещё и посреди рабочего дня, в обед. В этом месте станция как раз заканчивалась: Лилит приходилось взбираться сквозь ограждение. Отсюда было совсем недалеко до школы, к тому же можно было незаметно улизнуть. Благо, просветы между ржавыми железными прутьями были большими. Немножко мешал снег и небольшой слой льда на бетоне — об него скользили варежки, — но Лилит все равно вскарабкалась.

«Вот бы ученики, а особенно — коллеги, посмеялись бы, — думала она, — Лилия Вольдемаровна карабкается на станцию в неположенном месте!»

Как будто есть место, где на неё положено карабкаться… Вот и пусть не лезут с советами, где это делать, а где нет. Пусть сначала место специальное для этого построят, а потом советы раздают.

С этими мыслями Лилит зашагала вдоль станции, к скамейкам под покосившимся навесом. Далеко зайти было не страшно: все равно почти никто не ждал поезд, не сходил и не садился. Все жители Домишка словно не знали о мире за их маленьким городком. Как будто для них весь остальной мир отключили.

Лилит улыбалась, заметив вдалеке плечистую фигуру. Андриан всегда оказывался здесь, стоило Лилит появиться на станции. Она куталась в ярко-розовый шарф и чёрную блестящую куртку.

Они равнялись и останавливались. Только спустя время Лилит осознала, что они даже… не смотрели друг на друга. Иначе она бы помнила, как на его носу забавно замерла снежинка, как несколько таких вплелись в ресницы и были похожи на звёзды на фоне темно-карих глаз. Как он улыбался из-под низко нависшей синей шапки. Но нет. Ни одного этого воспоминания не было в голове Лилит. Зато отпечатался голос. Андриан начинал говорить обо всем и ни о чем, и было ощущение, что снег прекратился, и по станции затарабанил звонкий и одновременно усыпляющий дождь.

— Ты, наверное, устала? — спрашивал он.

— Ещё только час дня, какой устала? — усмехалась Лилит.

— Конечно. А ты с половины девятого со своими спиногрызами. У тебя душа проветриться хочет, а не все время в затхлом классе сидеть.

— Ничего он не затхлый! — отвечала Лилит, борясь с желанием добавить «может, я просто хотела увидеть тебя?»

Затем они много говорили об искусстве, сестре и маме Лилит, отце Андриана. Кроме Тензи, Андриан был единственным жителем Домишка, кто мог поговорить о Ван Гоге и Поле Гогене, а самое главное — кардинальных различиях их творчества. Тензи… даже ей Лилит не доверяла чулан своей души, куда затолкала воспоминания о маме и младшей сестре Эрике, которую когда-то оставила. Когда она пыталась их вытащить, эти воспоминания, на неё падало чувство вины, словно пакеты с антресоли. За это Лилит себя ругала. И вид на белое снежное поле, делившее горизонт с облачным небом — их с Тензи место — словно упрекало своей бескрайностью. Они с Тензи все делали вместе. И может, именно сейчас Тензи искала подругу по школе, бегала в поисках поддержки или писала в мессенджер, а Лилит даже не хотела доставать телефон. Вместо этого она выбирала пустые разговоры с Андрианом. Лилит мрачнела.

— Да позволь ты себе быть поганой подругой! — улыбался своими глазами-каштанами Андриан. — Ты и так слишком «подарочная». Отдаёшься ей, как мать… нечего море пылесосить! На нем даже пыли нет.

— Море пылесосить? — смеялась Лилит.

— Ну, а что ты ещё делаешь? Правильно, ищешь, за что бы до себя докопаться. А я тебе говорю: лучше бы море пропылесосила, и то больше пыли бы насобирала.

Лилит смеялась. Андриан — тоже. Она мотала своими чёрными кудряшками с вкраплениями разноцветных бусин и прядей, а потом их взгляды встречались. Лилит находила себя в его карих глазах. Вспоминала, что у неё голубые, как у мамы, и думала, что вместе они — осеннее дерево с каплями дождя. От этого снова смеялась. «Наверное, читает мои мысли», — думала Лилит. Ей казалось, будто он обрёл такую способность, когда стал первым человеком в Домишке, кому она рассказала о своём прошлом.

…

— Лилит! — та, чьё имя прокричали в трубку, вскочила, будто случилось наводнение. Пусть её подняли посреди ночи — она прямо сейчас возьмёт и пробежит тысячу миль.

Лилит даже не помнила, как подняла телефон, как он звонил, даже как она заснула. Будто сразу проснулась, заново появилась вместе с этим криком.

— Тензи?! Ты где? Я бегу! Что случилось?

Уже приглушив рыдания, Тензи ответила:

— Скажи, в мире остались добрые, сочувствующие мужчины? Как в книгах…

— Ты только поэтому на меня орёшь посреди ночи? — Спросила Лилит таким тоном, будто готова была швырнуть трубку о стену. Но плоский светящийся кусок металла оставался единственной ниточкой, связывающей их с Тензи сквозь темноту Домишка. Потому Лилит от раздражения смахнула со стола стопку тетрадей. И зачем только детям тетради на ИЗО? Везде эти дибильные взрослые хотят впихнуть свою теорию…

— Да… — сквозь всхлипы прозвучал ответ.

Лилит чуть не выдала “Слава Богу! Ты сдурела?”, как Тензи продолжила:

— Все вокруг — папа, Эдгар Львович… У них глаза потухшие.

— И из-за этого нужно реветь и меня посреди ночи будить?

— Ты не понимаешь! Они забыли, как это, любить. Каково это: не просто консервировать любовь внутри, превращая сердце в ржавую консервную банку, а… выпускать её? Хотя бы иногда позволять ей сиять во взгляде.

Гнев Лилит потихоньку стихал. Она вспомнила, как сама, когда была лет на пять помладше Тензи, плакала из-за того же самого. Ей тоже хотелось позвонить кому-то, прокричать чьё-то имя в трубку сквозь темноту. Ей так же хотелось, чтобы ей сказали: не все те, кто сильнее и старше, обязательно бьют своих близких. Не все, кто умеет говорить, выкрикивают обидные слова или вовсе робко молчат, когда должны развязать войну. Как и не все, кто видит, смотрят презрительно или вовсе не замечают тебя, когда тебе больно и больше всего это нужно. Потому Лилит ответила:

— Да. Да… Твой батя и этот Гр-Гр Львович — как холодные котлеты. Сколько ни грей — середка всё равно как ледышка.

Голос Лилит не дрогнул, но по щекам потекли слёзы. Если бы не одинокий дурацкий фонарь, который на кой-то чёрт поставили у её окна, не было бы ощущения, будто щёки светятся. Услышав смешок Тензи, она продолжила:

— Знаешь, я тоже такие вопросы задавала. Только в пустоту. И давно. Тоже вот так ночами вскакивала от ощущения, что все мужчины — да и женщины, чего уж там — потухшие. А я одна, как дура, с фонариком вместо башки.

Удостоверившись, что Тензи приостановила свой конвейер тревоги в голове и снова слушала, Лилит продолжила:

— Но знаешь, почему у меня появилась ты?

— Потому что однажды я врезалась в тебя на станции…

— А вот и нет! Никакая станция, хоть с ракетами вместо поездов, не помогла бы нам встретиться. Если бы я не продолжила выбирать любовь.

— Да как? Как её выбирать, если выбирать не из чего?

— А вот и нет. Всегда есть из чего. Как бы меня не бил лицом в свою вонючую реальность этот мир, я в глубине души знала: такой же, как я, мегачувствительный и сумасшедший человек существует. Просто запрещала себе забывать. И однажды на станции в меня врезалась прекрасная девочка… а дальше ты знаешь.

— Вот именно, девочка, — Тензи выдержала паузу, — А мальчиков таких не бывает. Даже ты их не видела, хотя бывала довольно далеко от Домишка, пусть мне и не рассказываешь…

— А кто мешает родиться такому же чуду, как ты, только в мужском теле? Природа придумала, что хорошего много не бывает. Я тебе запрещаю грустные мысли, потому что нам с тобой однажды поставят памятник за то, что мы всегда выбирали любовь. Пусть и зная, что это проигранный бой ¹.

По ту сторону телефона давно раздавалось сопение, но Лилит всё равно не отключала звонок. Вдруг Тензи снова проснётся? Лилит просто лежала, разметав волнистые черные волосы с цветными прядями по дивану, и смотрела в потолок. Забавно: на самом деле он жёлтый, но ночь, тишина и ноябрь за окном покрасили его в серый.

…

Тензи поняла: ей определённо в какой-то степени интересен Эдгар Львович. Она даже думать начала так же, как он говорит: с кучей умных слов в одном несчастном предложении. Ну точно знак судьбы! Они с Капитаном тоже понимали друг друга без слов. Но даже если не брать в расчёт магические совпадения: вдруг про Эдгара тоже можно написать какую-то интересную историю? Вдруг в своей душе он скрывает сильный и ценный для её будущих читателей опыт? Как Тензи могла такое упускать? Она сама решила прийти пораньше в школу — побыстрее закончила очередную иллюстрацию для сказки и побежала, на ходу влезая в пальто. Она шла мимо серых подъездов с отражением туманного неба в окнах. Скамейки, детская площадка, улочки — везде Тензи видела проблески заката на их с Капитаном берегу. Тензи даже казалось, будто она видит среди первого выпавшего снега очертания больших томов. Будто в редких белых хлопьях прячутся песни душ и истории сердец. Поэтому Тензи два раза чуть не полетела на расколотый асфальт, споткнувшись о выступ на дорожке и один раз поближе познакомилась с фонарным столбом. «Всё равно ты еле горишь! — обиженно сказала фонарю Тензи. — И стоишь тут такой одинокий, грустный… А надо всегда излучать свет». Довольная собой, она лёгким подскоком под гул поезда со станции двинулась в сторону школы. Коридоры, как всегда бывает во время уроков, пустовали. Только пройдя недовольно глянувшую на неё вахтёршу, Тензи поняла, что так и не придумала никакого плана. Как подойти к Эдгару, как начать разговор. Но начать его хотелось страшно. Отчего-то, чем ближе Тензи приближалась к его кабинету, путь до которого она запомнила из рассказов Лилит, чувствовала нарастающий жар в груди и возле щёк. Вместе со стуком своих шагов Тензи слышала и приглушенные голоса учителей и учеников из-за закрытых дверей классов.

«Не хватает канделябра в руке, — подумала она, — точно буду как девочка из “Кентервильского привидения”»

Среди общего гула голосов из кабинетов она начала различать знакомый бас с хрипотцой. Он что-то объяснял детям про какую-то сказку, Тензи не могла разобрать слов, да и не особо хотела.

Она сейчас постоит и подождёт его возле класса. По времени это был предпоследний урок, Тензи не знала, есть ли у Эдгара следующий. «Надо будет как-то перехватить его расписание», — подумала она. На логичный вопрос внутреннего критика «а зачем?» ответила: «я просто чувствую, что понадобится». Чтобы Эдгар не заметил её сразу и у него было меньше шансов увильнуть от разговора, Тензи решила встать прямо за дверью. Пусть дети выйдут, откроют её, она за ней спрячется. Потом уйдут, и она подойдёт к Эдгару. Только что она ему скажет? Вдруг у него дела? Под гул своих мыслей и прерывистого от волнения дыхания Тензи прислонилась спиной к стене и стала теребить рукав свитера. Долго ждать не пришлось: прозвенел звонок, и дверь класса открылась, едва не придавив Тензи и осыпав ее штукатуркой со стены. Тензи представила, что скажет Лилит, когда будет слушать рассказ об этом эпичном стоянии за дверью в позе замёрзшего пингвина. Еле сдержалась, чтобы не захихикать. Когда гул детских голосов наконец стих, Тензи выдохнула и вышла из-за своего деревянного укрытия, осыпавшегося штукатуркой. Что она вообще делает? Ах, да: пишет историю. Об этом важно не забывать.

— Добрый вечер, — произнесла она почти уверенно. Так ей казалось.

— Ещё вообще-то день, — не менее приветливо поздоровался Эдгар, поправляя очки. — Вы, видимо, не только в людей врезаетесь, но ещё и преследуете?

— Я просто жду подругу, вот хожу, осматриваюсь, — ответила Тензи, переминаясь с ноги на ногу и незаметно подкрадываясь ближе. От происходящего внутри всё трепетало, и она старалась, чтобы не было слышно дрожи в голосе.

— А вы сами-то в каком классе? — спросил Эдгар, словно нехотя поворачиваясь в её сторону. Тензи едва не вскрикнула от возмущения. Ей, конечно, часто давали возраст меньше реального, но это заявление вдвойне раздражало, если исходило от того, кто тебе хоть чуть-чуть нравится. Даже как книжный герой. Выдохнув и подняв брови, Тензи ответила, стараясь звучать мягко и изящно:

— Вообще-то, я давно закончила школу. Сейчас учусь на филологическом, на первом курсе.

— Не сочтите за грубость: я решил, что, раз вы ждёте вашу подругу, как вы говорите, в школе, значит вы учитесь вместе…«Не сочтите за грубость… Какой он воспитанный, точно похож на француза!» — подумала Тензи, и от этой мысли внутри всё затрепетало ещё сильнее. Тряхнув головой и улыбнувшись, она ответила:

— Всё в порядке. Она работает учительницей рисования у малышей, её зовут Лилия Вольдемаровна. Может, вы о ней слышали.

— О Боги, — Эдгар даже встал, — это та, на которую вечно ругается Марианна Владимировна? Которая ходит во всём чёрно-блестящем и со взрывом фабрики художественных принадлежностей на голове?

Тензи хотелось ответить «по крайней мере она не ходит с лицом тухлой сливы», но вместо этого она почему-то улыбнулась и сказала:

— Она у меня просто яркая и эксцентричная… Потому вам может быть непривычно с ней.

— Яркая и эксцентричная… — Эдгар покачал головой, обходя стол. — Я знаю одно: учителю так ходить не подобает! Какой пример Лилия Вольдемаровна подаёт детям?

— Быть собой и не слушать тех, кто пытается затушить твой внутренний свет? — ответила Тензи и тут же осеклась. Надо вдохновлять его, помочь раскрыться в общении, сделать так, чтобы Эдгар сам захотел ей довериться. Рядом с настоящей женщиной мужчина начинает делать всё, что угодно, думала Тензи. А она сейчас ведёт себя как самая неправильная. С ней не то, что раскрываться, с ней так ни один мужчина рядом стоять не захочет. Потому Тензи поспешила добавить:

— Просто, наверное, не все её понимают…

— Просто не все позволяют себе чёрт-те что, а ведут себя соответствующе возрасту и статусу, — ответил Эдгар, подёргивая рукава на манжетах. — Вот вы же, например, выглядите как прекрасная юная девушка: светлая одежда, юбка, блузка… Было бы неуместно, если бы вы пришли с красной помадой и в чёрном пиджаке, согласитесь?

«Прекрасная юная девушка… — Тензи чуть улыбнулась и покраснела, — Всё-таки он хочет делать мне комплименты, значит, ему со мной комфортно!»

Обрадованная этим осознанием, Тензи ответила:

— Да, верно, — Пусть я и очень люблю мою Лилит, мне порой от неё многого не хватает… Не знаете, с чем это может быть связано? — Тензи хотела замолчать на последней фразе, но вовремя вспомнила, что мужчине в разговоре важно показывать, что он — герой, и именно у него ты ищешь ответы на самые главные вопросы жизни. Так Тензи прочитала то ли в интернете, то ли в каком-то журнале, она уже не помнила.

Эдгар, сняв и заново надев очки, ответил:

— Откуда же я могу знать? Вероятно, вам чего-то от неё недостаёт, потому что вы разные люди. Она, как я смею думать, когда-то стала вам близкой подругой, и теперь вы не можете её отпустить. А это иногда очень даже нужно делать, уж вы мне поверьте. Часто люди начинают тянуть вас на дно.

— Да нет же, дело не в этом, — Тензи вздохнула.

«Спокойно, он просто не понимает, — повторяла она себе. — Как в том журнале писали? Мужчинам всё нужно разжёвывать и объяснять с милой улыбкой, они как дети…» — Просто она словно из другой вселенной. Я думаю, никому из нас мир не открывается полностью, но каждый из нас видит какую-то свою особенную и уникальную часть, доступную только его глазам и сердцу. Например, мы с вами можем вместе смотреть на закат, но увидим разные оттенки розового и узоры на облаках.

На этой фразе Тензи почувствовала, как к щекам подступил жар, а внутри всё сжалось. Как же ей хотелось думать, что Эдгар — действительно тот самый Капитан Книжного моря из её снов и что он прекрасно понял, к чему это сравнение. Прерывисто вздохнув, она продолжила:

— Всё это потому что мы видим разные кусочки мира, которые откликаются нашему прошлому опыту… так я думаю…

— А знаете ли вы, — вдруг перебил Эдгар, — что в Сорбонне студентов ругают за глупые фразы вроде «я так думаю», «на мой взгляд», «по-моему…»? Последнее ещё и звучит бестактно.

— Почему? — Недоумённо нахмурилась Тензи. — Что тут бестактного?

— Ну как, — вычурно поправляя ворот рубашки, отвечал Эдгар, — Далеко не всегда в жизни всё будет «по-твоему». Тем более — в академической среде.

— Почему их ругают за подобные обороты в речи? — спросила Тензи, удивившись не столько факту того, за что ругают студентов Сорбонны, сколько резкой смене темы.

Она начала разглядывать деревянные узоры на столе.

— Мне кажется, наоборот: воспитанные и интеллигентные люди не навязывают собеседнику свою позицию. Это вполне в духе французов, — Ответила Тензи.

Эдгар фыркнул:

— Нормальные французы как раз наоборот по умолчанию понимают, что всё, что нами говорится — лишь субъективное мнение. И к чему считать собеседника идиотом и повторять “это моё мнение”? Он и так это понимает.

— Но ведь вы же мне навязываете своё мнение про Лилит, — решила поймать его Тензи и тут же прикусила губу, виновато опустив голову. — То есть, нет… Вы, конечно, не навязываете, это просто мне так показалось. От последней фразы Тензи почувствовала себя ещё большей дурой и так вдавила ногти в ладони, что на них остались ссадины.

— Именно поэтому не стоит стрелять словами, которые едва коснулись вашего ума, — ответил Эдгар, и из его уст это прозвучало по-необычному мягко. Почувствовав, что Эдгар долго молчит, Тензи подняла взгляд. Оказалось, всё это время он смотрел на неё с улыбкой. Его карие глаза отдавали серо-зелёным из-за лучшей солнца на окнах и стенах, и Тензи почему-то казалось, что он находился не здесь.

Ещё пару секунд Тензи постояла в нерешительности, теребя кружева на манжетах. Затем решила, что снова начинать диалог самой — плохая идея. В журналах писали, что если ты вела себя как настоящая женщина и смогла его заинтересовать, мужчина всегда сам начинает диалог. Она робко взмахнула ладонью перед его носом:

— Эдгар Львович! Я, наверное, пойду. У Лилит уже закончился урок…

— Да, да, — Эдгар вдруг посмотрел как-то по-другому. Он странно и холодно бросил: — Идите.Тензи улыбнулась, но вымученно. Как будто уголки губ были сшиты изнутри и их было физически тяжело поднимать. Почему она не смогла наладить с ним общение? Наверное, опять что-то сделала не так. Когда в магазин привезут новые журналы, надо будет ещё один себе отхватить. Она уже вышла в коридор и направилась к классу Лилит, стараясь прятать грусть, как вдруг услышала из-за спины:

— Гортензия!

Тензи обернулась. Эдгар стоял в дверном проёме и выглядел точь-в-точь как Капитан Книжного Моря в лучах закатного солнца. У Тензи сердце сжалось от приятной печали.

— Хорошего вам вечера, — произнёс он и с особенной громкостью, как показалось Тензи, захлопнул дверь. «Просто так прям настолько громко дверями не хлопают!» — подумала она и побежала к Лилит уже вприпрыжку. Солнечные лучи преследовали её и бежали по школьным стенам в облупившейся штукатурке, пыльным листьям фикусов, паркету в полосочках от детских ботинок. Тензи казалось, что эти лучи вот-вот доберутся до сердца.

…

У Лилит, как всегда, был беспорядок. И в голове, и дома. В прихожей до сих пор скучали летние босоножки с синими и малиновыми цветами, на комоде валялась упаковка туалетной бумаги вперемежку с косметикой и носками, а на крючках висела куча вещей: от блестящей накидки до чёрного пальто, ворот которого Лилит сама расшила чёрными стразами.

В маленькой комнате ситуация была не лучше. На кресле валялась одежда, телевизор превратился в книжную полку, содержимое которой рисковало вот-вот обвалиться, а постель была комком из разноцветных одеяла и подушек. Бельё было из разных комплектов, собирать которые по цветам у Лилит не было времени. На столике валялись чокеры, браслеты с цепями и звёздочками, громоздкие кольца с яркими камушками.

Лилит и Тензи сидели на полу, откинувшись на диван, где Лилит спала. Стол Лилит давно использовала как склад, потому работала, сидя на подушке. Тензи ела яблочный щербет и писала курсовую на стареньком ноутбуке. Её лицо выражало одно сплошное страдание.

— Как же я хочу, чтобы это поскорее закончилось. Чтобы могла редактировать свои сказки, рисовать, продвигаться, а не сидеть над бесполезной курсовой на бесполезную тему.

— Рано или поздно всё закончится. Мы ж вечно жить не будем! Вот и филфак твой не будет, чем он лучше тебя? — усмехнулась Лилит.

— Ну спасибо. Понимаешь, я даже в магазине больше смен не могу взять. Хожу только по понедельникам… Если бы не универ, хоть деньги бы зарабатывала. Но папа и слышать не хочет, считает, образование важнее…

— Мда… Знаешь, поймала себя на мысли, что тоже хочется тебя жизни учить. Я тебе говорила, образование позволило мне уйти оттуда, где я чуть не повесилась… Хоть профессия появилась. К тому же, я знала, что есть программа, где учителей в такую глушь отправляют. Ну, я отучилась четыре года и поехала. Учить детей рисовать тоже надо, а не только читать и цифры ляпать. — Лилит капнула мороженым на тетрадь, ругнулась и стала тереть лист рукавом, — но я вспоминаю, как там всё было… Вечно всем что-то не нравится, я начала ходить с одной сиреневой прядкой — всё, капец, динозавра увидели, все на нервах, все друг друга пугают и ругают, ругают и пугают… Короче, я в любом случае рада до соплей, что это закончилось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Строка из песни Веры и Влада — Я выбираю мираж