Глава 3. Сон
В палате с зарешёченными окнами и тусклым освещением, помимо мужчины, находилось ещё трое пациентов. Они без движений лежали на кроватях с провисающими сетками. Больные походили друг на друга не только пижамами, но и своей молчаливостью, чем сильно отличались от соседей по этажу сверху. Тишину в палате изредка нарушал шум переворачивающихся страниц книги, которую читал мужчина, и звук вставляемого в дверь ключа. Но на этот звук вся палата оживала.
На этот раз палату разбудили два санитара. Оба они обладали басом сибирской крови и такими же телами.
— Эй «потеряшка» вставай, да не ты, а тот у окна. Пойдем со мной, Иванова ждёт.
— А со мной ты, седовласый, на сеанс гипноза пора, — сказал другой санитар.
Постучав в дверь, санитар завёл мужчину в кабинет.
— Тамара Сергеевна, вот последнего привёл, как просили.
— Угу, спасибо, Семён, я позвоню, можешь идти, — улыбнувшись, сказала Иванова. — Прошу, вас присаживайтесь.
Мужчина прошёл и сел в кресло напротив врача. Он любил бывать в этом светлом пахнущем свежестью кабинете. Но в этот раз к аромату был добавлен резкий запах одеколона мужчины, сидевшего сбоку. Они встретились глазами, как только мужчину ввели в кабинет, и сейчас, он чувствовал и ощущал боковым зрением, что тот пристально его изучает.
— Вы не против, если сегодня при нашей беседе, будет присутствовать мой коллега? — спросила Иванова.
— Коллега?! — переспросил мужчина.
— Да коллега, — в глазах у Ивановой мелькнула искра. — Денис Петрович Цыбин, он из нашего же центра. Но если вы против то…, — женщина повернулась к Цыбину.
— Да нет, нет, Тамара Сергеевна. Я не против. Просто у меня возникло ощущение, что мы с вами… тоже коллеги, — покачал головой мужчина. — Но больше…
— Хм это интересно! А слова — ортопедия, гинекология, педиатрия — ничего не говорят?
— К сожалению…
— Ну ладно. К этому разговору мы ещё с вами возвратимся. А сейчас давайте вспомним тему, на которой мы с вами остановились в прошлый раз. Вы выбрали себе имя? — женщина поправила очки в старомодной оправе.
— Да. Из того списка, что вы дали, мне вначале понравилось Лев, а сегодня утром, я передумал и хотел бы, чтобы меня называли Антоном, — на лице мужчины появилась застенчивая улыбка. — И ещё я бы хотел, чтобы меня называли по отчеству — Львович.
— Да! — произнесла Иванова. — Вы делаете успехи. А фамилию ещё не подобрали?
— Нет пока.
— Хорошо. Вы работаете с тестами «Кто я»? — спросила Иванова и, получив утвердительный кивок, продолжила. — Ну, а какие-то новые ощущения эмоции у вас возникли? Может вам удалось что-то вспомнить?
— Вы знаете, — мужчина замялся и замотал головой из стороны в сторону. — Нет, я ничего не вспомнил, но сегодня ночью я видел странный сон, который сейчас меня, до сих пор, очень волнует! — обернувшись, мужчина посмотрел на Цыбина и продолжил. — Мне как-то неловко его рассказывать, — он опустил голову и стал теребить между пальцев бахрому накидки дивана. — Но я понимаю, что должен его рассказать, чтобы вы разобрались и помогли мне, — он на мгновение поднял взгляд и посмотрел на Иванову и Цыбина. — Это довольно странный сон, — мужчина закрыл глаза. — Я был в летнем благоухающем парке и читал интересную книгу. Этот парк был знаком мне раньше, я это чувствовал, — он опять на миг открыл глаза, продолжая перебирать бахрому накидки. — Я сидел на скамейке, наслаждаясь тёплым нежно-ласкающим ветерком, который колыхал страницы книги и испытывал какое-то человеческое счастье. Полноценность. Я упивался им в эти минуты! — мужчина снова открыл глаза и поднял взгляд на Иванову, но тут, же опустил его. — Услышав звук детского голоса, я оторвался от книги и увидел на соседней лавке, напротив, играющего погремушкой маленького мальчика — шести месяцев. Он гулил, смеялся, глядя на меня, отчего я вкусил ещё больший прилив нежности и счастья, — мужчина остановился. — Но вдруг с невероятной скоростью краски вокруг сменились! Всё моментально покрылось серостью, и подул сильнейший ветер, вырвав мою книгу из рук. Я нагнулся, чтобы поднять её и тут же почувствовал чьё-то приближение за моей спиной. А когда я вернулся в прежнее положение, то увидел, что с лицом ребёнка стал происходить какой-то ужас, — вспотевшие руки мужчины стали издавать скрипящий звук, перебирая бахрому. — Глаза на его окаменевшем лице испуганно смотрели за мою спину, а ветер… ветер, казалось, вырывает его жиденькие волосы с корнем. Малыш пытался кричать, но не мог, так же, как я не мог обернуться и посмотреть, что происходит за моей спиной. Я словно окаменел и мог видеть только мальчика, сидящего передо мной. В какой-то момент его глаза вдруг принялись стареть увеличиваться, вылезая из орбит, и наполняться кровью. Нос, раскрытый рот и щёки оставались такими же младенческими, но параорбитальная область стала как у старика. Глазные яблоки всё больше увеличивались и уже напоминали крашенные пасхальные яйца. В тот момент, мне кажется, я даже не дышал. А потом его глаза… они… они лопнули и забрызгали меня, — мужчину передёрнуло, и он издал странный звук.
В кабинете нависла тишина, которую нарушил голос Цыбина.
— Скажите, Антон Львович, а что такое параорбитальная область?
Тамара Сергеева сжала губы и с укором посмотрела на Цыбина.
— Это часть лица вокруг глаз. Я почему-то думал, что каждый медик это знает, — ответил мужчина.
— Да, да вы правы, — вмешалась Иванова. — Довольно странный сон. А как вы думаете, что видел этот мальчик? Чего или кого он так испугался? У вас не возникает никаких мыслей?
— Не знаю. И даже боюсь, почему-то об этом думать, но я чувствовал странную связь с этим, чего он боялся, — мужчина склонил голову, но было видно, как его глаза бегают из стороны в сторону. — Это как-то связано со мной, оно как — будто исходило — из меня. Изнутри! — Антон вывернул руки, как будто вытащил что-то из себя. — Сейчас меня, переполняет чувство вины. Как будто я мог, что-то сделать, как-то помочь мальчику, но не сделал. А утром! Утром! Я был абсолютно равнодушен. Мне казалось, что моё лицо до сих пор в крови, но…, — мужчина кинул беглый взгляд на Иванову. — Мне не хотелось её стирать.
В этот раз паузу нарушила Тамара Сергеевна.
— Да, в самом деле, очень странный сон! — произнесла Иванова. — На сегодня мы, пожалуй, закончим, — она встала и взяла со стола книги. — Вот возьмите, это классика, если вы их даже уже и читали, она не наскучит, — она улыбнулась. — Я благодарна вам за откровенность и обещаю помочь разобраться в вашем кошмаре.
— Спасибо, — ответил мужчина. — Я очень надеюсь на вашу помощь Тамара Сергеевна.
Иванова вызвала санитара, и тот вывел мужчину из кабинета. Как только дверь закрылась, она поднялась из кресла и направилась в сторону рабочего стола, обогнув Цыбина. Иванова села в привычное кресло и выключила спрятанный под папкой с историями болезней диктофон.
— Ну, ты, Денис, даёшь. Я тебе разрешила с условием, что ты будешь молчать, а ты «что такое параорбитальная область»! Да ты должен быть в курсе что это. Это обязан знать студент первого курса? А при твоёй профессии… пора бы знать такие вещи.
— Тома, ну прости, — Цыбин поднял руки, сложив их на груди. — Просто слушая его, я не совсем представлял, где это. Да и потом, попросту не нужно было лгать ему.
— Не нужно было лгать?! — глаза Ивановой округлились, и она привстала. — Да ты знаешь, что это мой самый особенный пациент. Ты видишь, что он образован. Ты слышал, как он рассказывает? Да он один, из всех с таким же диагнозом, читает и так, не таясь, разговаривает со мной, — она сняла очки и смахнула слёзы рукой. — Один из всех кто был с этим диагнозом. Ты видишь, я его прячу? — она ткнула пальцем на лежащий в раскрытой папке диктофон. — Это он меня попросил, чтобы я его не использовала при наших разговорах, а скажи я всю правду? Я не знаю, как бы он себя повёл, — Иванова упала на стол и расплакалась.
Цыбин соскочил.
— Ну, Тома, ну прости. Я не думал, что он так много значит для тебя. Он просто увлек меня своим рассказом, вот и всё. А единственного чего я не до конца представил — было это дурацкое слово, вот я и не сдержался. Ну, прости меня, пожалуйста, солнышко, — он вытащил белоснежный носовой платок из кармана пиджака. — Расскажи мне лучше про эту патологию. Что это новая эпидемия? Диверсия запада? Вирус? Что это? — Цыбин развёл руками и постарался изобразить улыбку.
Иванова подняла голову, и ещё всхлипывая начала вытирать слезы платком протянутым Цыбиным.
— Да нет! Это даже не новая болезнь. Вернее, она нова для нашей страны и возникла только в середине 90-х, — изредка всхлипывая начала Иванова. — В Америке эта патология проявила себя в 30-е в «Великую депрессию». Ой, извини! — она заметила следы от туши на белоснежной поверхности платка.
— Ничего, ничего, Тома, продолжай, — махнул рукой Цыбин.
— Так вот, к нам в центр стали поступать странные пациенты со всех концов нашей необъятной Родины. У них не было ни травм головы, ни отягощенного наследственностью анамнеза. Но они абсолютно не помнили о том, откуда они, где их родные, кем они работали, вообще, практически всё, что с ними происходило раньше. Это называется автобиографической амнезией. Тебе на будущее, — Иванова сделала ударение на последнем слове, успокоившись полностью. — Похожие пациенты бывали и раньше, но никто не обращал на них внимания, потому, что эти случаи были единичны и их считали казуистикой. А в 90–е наши «светила» засуетились. Никто из них никогда не сталкивался с этой патологией в таком объёме. Я тогда проходила ординатуру и меня очень заинтересовала эта тема. Так вот, за «круглым столом» светила науки выдвигали самые невероятные гипотезы. От зомбирования людей с помощью новейших психотропных препаратов спецслужбами для выполнения особых заданий до самых фантастических версий — похищения граждан инопланетянами и проведения над ними экспериментов. Уже много позже нам удалось обнаружить Американский след этой патологии и пролить свет на причину заболевания.
— Но ты сказала практически, значит, они не всё забывают? — перебил Цыбин.
— Да, знаешь, были случай, когда человек мог вспомнить, как водить машину, хотя ранее утверждал, будто не знает, что обозначает само слово — машина, пока не увидел. То же самое было с другим пациентом, пока он не зашёл в мой кабинет и не узнал компьютер. Так же был один музыкант, которого я подвела к роялю, и он тут же сыграл мелодию, хотя полностью позабыл нотную грамоту. Когда мы показали доктору экономических наук из Казани написанную им несколько лет назад диссертацию, он не признал ее. Но прекрасно понимал, о чем в ней идет речь. Так же и все привычки возвращаются автоматически. Если человек курил, то, не задумываясь, хватается за сигарету. Но эти случаи единичны. Большинство из них не могут вспомнить ничего, они просто замыкаются в себе, теряют себя всецело, — Иванова сделала паузу. — Теперь ты понимаешь, почему мне так дорог Антон.
— Подожди — подожди, так они безнадёжны? — произнёс Цыбин, заметив как Иванова опять начала киснуть.
— Не все, — промокнув глаза платком, продолжила Иванова. — У них ведь нет никаких повреждений психики, но единственной возможностью вернуть их к прошлой жизни являются родственники. Только по их рассказам, по фотографиям можно восстановить память таких больных, но и этот процесс занимает годы. А у кого нет родственников, если их не находят, они просто начинают жизнь с чистого листа и живут без прошлого, всё с начала, — её голос опять дрогнул.
— Слушай, а если нет травм — отчего это происходит? Я не совсем понял про Америку?! Мы, что пить меньше начали? — улыбнулся Цыбин.
— Да нет же! Просто схожи экономические ситуации в странах, — проговорила Иванова. — Вспомни начало девяностых, когда «зомбированным» людям дали свободу. Гласность, демократия. Помнишь, сколько изменений происходило в нашей жизни каждый день. Люди, стали видеть олигархов по телевизору покупающих самолёты, а сами поедали дома гуманитарную помощь. Кто-то покупал заводы, а кто-то не знал в чём завтра пойти на работу. Возник жуткий контраст. Многие стали понимать, что это время «взлёта», но пока трап не убрали нужно успевать. И пытаясь сколотить начальный капитал, такие люди, — Иванова приподняла папку с историями болезней. — Стали отказывать себе в простых жизненных удовольствиях: ни детей в кино сводить, ни жене — цветы, а только успеть с одной работы на другую. А, находясь в таком ритме, в постоянном напряжении, человек начинает задумываться о смерти. Он теряет смысл жизни, потому что материальные блага не являются смыслом. Со временем человек перестаёт понимать для чего это всё!? К чему он так стремился!? А мысли о самоубийстве, кажутся ему верным и единственным выходом из создавшейся ситуации, выходом из принуждённой суеты. Это далеко не то же самое, что, допустим, мысли алкоголика или малолетнего отвергнутого Ромео, нет — в этих случаях человек пытается покончить с собой сгоряча. А «потеряшки» — мы их так и называем между собой, они просто теряют интерес к жизни, поэтому мы их называем ещё и «холодными суицидниками».
— А что происходит дальше?
— Так вот, до какого — то момента жизни мозг только ищет выход. В нём происходит борьба желаний и возможностей. Но когда человек решается воспользоваться «выходом», — глаза Ивановой зажглись, и она приставила два пальца к виску. — Представляешь! В последние секунды, он, вдруг, бросает пистолет или вылезает из петли. Бежит из дома, садится на поезд или самолёт и уезжает, куда глаза глядят, — сквозь линзы очков Ивановой светились искры. — На вокзалах их обычно и находят в полном отчаянье.
На лбу Цыбина выступил пот. Он протянул руку и взял свой платок.
— Ну а что, что происходит с их мозгом, ну когда он хочет застрелиться или залезть в петлю? — спросил Цыбин, вытирая пот со лба.
— В этом-то собака и зарыта. Денис. Вот ты живёшь и думаешь, что ты захотел, скажем, поесть или погулять сегодня вечером, что ты контролируешь свой организм. Что ты хозяин, — Иванова посмотрела на Цыбина и он утвердительно кивнул. — А на самом деле, Денис, это только мелкие шалости дозволенные тебе. Понимаешь, в твоей голове есть субстанция, которая властна не только над твоим телом, но и мозгом. На самом деле она всем управляет! Усваиваешь? — Цыбин вновь кивнул, и Иванова продолжила. — Так вот когда этот центр анализирует, что твоя и соответственно его смерть неизбежна. Он просто стирает твою память, твою личность, твоё прошлое — спасая тебя. В лобной доле, где находиться центр личности, появляется пустой экран, чистый лист. Человек забывает, где был, кем был и конечно он забывает, что хотел убить себя и, соответственно, продолжает жить.
Цыбин сглотнул комок в горле, издав громкий звук. Иванова налила в стакан минеральной воды и протянула Денису. Он кивнул и спросил.
— Но подожди, а как, же они тогда потом вспоминают, ну с помощью родственников, если память стёрта? — Денис отпил из стакана.
— Конечно, мы пока не знаем весь патогенез этого нарушения. Хотя нарушение ли это — тоже вопрос. Память ведь вообще очень сложная штука. Знаешь, это происходит примерно так же как с компьютером, когда идёт процесс переформатирования жёсткого диска, но здесь конечно всё сложнее и информация является — личностью человека. Старые файлы при этом, как и в компьютере, никуда не исчезают, они становятся просто неактивными. Ты понимаешь? — Цыбин кивнул и поставил стакан на стол. — Если всё благополучно складывается, то есть находятся родственники, они постепенно активируют эти, так сказать, файлы памяти. Они восстанавливаются, и к человеку возвращается его прошлое.
— А они, ну «потеряшки», после этого — ну не хотят покончить с жизнью? Они же это тоже когда-то вспоминают, наверно, потом? — спросил Цыбин.
Иванова улыбнулась.
— Денис, а помнишь три года назад, когда ты не был ещё женат, мы с тобой ходили в кинотеатр, и нас обрызгала тогда иномарка? Ты знал её хозяина и обещал, расписать его в газете за всё, ты даже убить его готов был в те минуты, помнишь? — Денис кивнул. — Время идёт. И человек, конечно же, забывает о своём желании. Он остывает, но если опять, же сравнивать с компьютером — система переустановлена с дезактивацией файлов.
Иванова поправила очки и улыбнулась. Она протянула руку и коснулась импозантной бородки Цыбина снизу вверх, закрыв ему рот.
— Слушай, офигеть. И это произошло с этим мужчиной? Антоном?! — спросил Цыбин.
— Знаешь, если честно полной уверенности у меня пока нет. У него схожая симптоматика, но клинически, он не совсем вписывается в эту патологию. Он какой-то особенный, — Иванова улыбнулась, глядя в растерянные глаза Цыбина. — Ну, то есть, сказать с уверенностью, что это именно это нарушение я не могу, но автобиографическая память у Антона отсутствует.
— А его странный сон. Что значит его сон?
— Денис, я не гадалка, и его сновидение нуждается в серьёзном анализе. Но восстановление памяти происходит, так сказать, по острым моментам в жизни. То есть в первую очередь восстанавливаются неприятные эпизоды личности, в которые ему было плохо, из-за этого они так и вгрызаются в наше сознание. Через меня прошло много пациентов и практически все сначала вспоминали самое плохое из прошлого. А в случае с Антоном, я вижу положительную динамику, то есть, значит, его память стала просыпаться. Хотя прошло не так и много времени.
— Тома. А почему ты раньше мне об этом не рассказывала, ну о своей работе? — спросил Цыбин.
— Денис. А вспомни, когда мы виделись с тобой в последний раз? У тебя жена, ребёнок. Да ты и не спрашивал никогда, чем я занимаюсь.
