Замки на их костях

Лора Себастьян, 2022

Рожденные под созвездием Трех Сестер, они пришли в этот мир, чтобы развязать войну… Однажды при помощи магии звезд на свет появились три принцессы. Софрония. Дафна. Беатрис. Три прекрасные девушки с невероятно сложной судьбой. Судьбой, которую они не выбирали. Ведь их мать – императрица Маргаро – решила все еще до их рождения. Когда им исполнилось шестнадцать, сестры покинули родной дом, чтобы выйти замуж за принцев других королевств. Красивые. Умные. Скромные. Идеальнее невест не бывает. Вот только женихи даже не подозревали, что на самом деле кроется за очарованием их возлюбленных. С самого детства принцесс обучали политике, боевым искусствам и мастерству обольщения. Всю свою жизнь они готовились к тому, чтобы настроить страны друг против друга и свергнуть их правителей. Коварство. Обман. Измена. В борьбе за власть императрица Маргаро готова пойти на все. Не надо недооценивать женщин. Это может стоить не только короны, но и жизни…

Софрония

Первые несколько дней Софронии в качестве королевы Темарина проходят как в тумане. Так много знати, с которой нужно встретиться, так много мероприятий, которые нужно посетить, так много задач, которые нужно контролировать. Она настаивает на том, чтобы самой опросить свою прислугу: она не настолько глупа, чтобы полагать, что сможет не пропустить ни одного шпиона, но, по крайней мере, очень постарается выяснить, на кого они работают. Следом идет примерка платья, где ее протыкают иглами и измеряют каждый дюйм тела.

Софрония всегда ненавидела примерку платьев — это вынуждает ее критично относиться к своей фигуре, думать о том, насколько она полнее, чем ее сестры. Теперь, в Темарине, она чувствует взгляд швеи и ее помощников. Они оценивают и измеряют ее, пока она стоит на пьедестале в нижнем белье. Швея выкрикивает числа, которые нужно записать, и Софрония ощущает, как каждое из них режет ее, словно кинжал. Она ждет приговора, ехидных взглядов и шепота, но вместо этого, после того, как проходит, кажется, целая вечность, швея устремляет на нее откровенный взгляд.

— Вам очень повезло, — говорит она ей. — Немногие девушки могут справиться с темаринским желтым, но вам он подойдет.

Софрония моргает.

— Вы уверены? — спрашивает она. Темаринский желтый — яркий оттенок, цвет крыла канарейки. — Может быть, что-то более темное, что будет стройнить?

Швея усмехается.

— Вы хотите казаться меньше? — спрашивает она, качая головой. — Вы королева. Почему бы вам не занять каждый дюйм, который только можете? Нет, я думаю, вам пойдут эти цвета: темаринский желтый, варилский синий… Я только что получила просто божественный шелк из Селларии цвета настоящего граната, он будет эффектно на вас смотреться. Что думаете?

Софрония прикусывает губу и отводит взгляд от швеи, чтобы женщина не увидела, насколько она тронута всего несколькими словами. «Почему бы вам не занять каждый дюйм, который только можете?» Слова отзываются эхом в ее голове, словно память пытается высечь их на камне.

— Делайте как посчитаете нужным, — говорит она.

Примерка занимает большую часть дня, и когда Софрония возвращается в свою комнату, она уже устала смотреть на ткани и примерять бесчисленные муслиновые макеты платьев. Но при виде конверта на кровати ее настроение поднимается. Она сразу хватает его, и сургучная печать говорит о том, что это от Беатрис. Софрония ломает печать и читает:

Дорогая Софрония,

Я пишу это тебе как замужняя женщина и надеюсь, что ты также замужем. Селлария прекрасна. Хотела бы я прислать тебе несколько удивительных пирожных, но боюсь, они не переживут путешествия на север. Напиши мне в ближайшее время.

Твоя сестра, Беатрис

Софрония сразу понимает, что сообщение Беатрис зашифровано, хотя бы потому, что оно написано совсем не в ее духе. Однако, прежде чем она успевает его расшифровать, вбегает горничная, чтобы напомнить, что ей пора на чаепитие с вдовствующей королевой и герцогиней Бруной, которая сопровождала Софронию в ее путешествии. С легким раздражением она кладет письмо в ящик стола, чтобы вернуться к нему позже, и следует за горничной к двери.

За три дня, что прошли со свадьбы, она почти не видела Леопольда. За несколько недель до похолодания он, его братья и несколько их друзей отправились в новый королевский охотничий домик в Амивельском лесу, который, как сообщили шпионы ее матери, Леопольд построил после разорения деревни, когда-то стоявшей на том месте. Они до сих пор не скрепили брак, и Софрония обнаруживает, что ее это одновременно и беспокоит, и радует.

В отсутствие Леопольда королева Евгения взяла Софронию под свое крыло, водила ее по обедам, по музыкальным вечерам и на ежедневные прогулки по саду для того, что вдовствующая королева любит называть часом сплетен.

Софрония считает, что ее первое впечатление о королеве Евгении как о блеклой женщине не совсем верно. Евгения использует свою силу иначе, чем мать Софронии, более тихо. Она никогда не повышает голос и не теряет улыбки, и большинство ее сражений вежливо ведутся за чаем, но в этих битвах она всегда побеждает. Это правда, что большинству при дворе она не нравится — Софрония видела взгляды и слышала несколько перешептываний даже за последние несколько дней, — но все эти люди зависят от ее доброй воли, и они, кажется, это понимают.

Королева Евгения без труда ведет дела даже без Леопольда. Многие из обедов и чаепитий, которые они посещают, — это лишь предлоги для дам и господ, принимающих их, чтобы просить об одолжении, которое, по всей видимости, должно быть выполнено королем. Граф и графиня Кампари просят у короны ссуду для восстановления летнего дома графа после того, как его подожгли вандалы из соседней деревни. Лорду Ньевесу и лорду Тревалю нужно решение о том, где проходит граница между их землями. Леди Уиттем хотела бы, чтобы любовницу ее мужа выгнали из двора.

Независимо от того, насколько велика или мала жалоба, королева Евгения решает этот вопрос, и обычно с помощью денег.

Софронии любопытно узнать, что герцогиня Бруна попросит сегодня у вдовствующей королевы, и еще более ей интересно, как королева Евгения справится с этим.

— Скажите, Ваше Величество, вы уже привыкли к жизни здесь, в Темарине? — спрашивает герцогиня Бруна у Софронии, откинувшись на спинку кресла, пока ее горничная — Виоли, девушка из Бессемии — наливает чай в три изящные фарфоровые чашки, расписанные золотыми солнцами, символом королевской семьи Темарина. Герцогиня Бруна — сестра покойного короля, о чем она любит напоминать людям при любой возможности.

— О, думаю, вполне, — отвечает ей Софрония, поднимая чашку, чтобы сделать глоток чая. — Поскольку мы с Леопольдом были обручены с младенчества, моя мать позаботилась о том, чтобы я выросла как в бессемийских, так и в темаринских традициях. Как ни странно, когда приехала сюда, мне показалось, словно я вернулась домой. И, пожалуйста, зовите меня Софи. Теперь мы семья, не так ли? — спрашивает она, предлагая герцогине Бруне улыбку, которую можно было бы назвать бесхитростной, если бы она не потратила бесчисленные часы перед зеркалом, репетируя ее.

Герцогиня Бруна наклоняется через стол, чтобы погладить Софронию по руке:

— Какая ты милая девушка, Софи. И ты должна называть меня тетя Бруна, как и Леопольд. У тебя в Бессемии нет тетушек или дядюшек?

— Боюсь, что нет. Оба моих родителя были единственными детьми.

— Понятно, — с ухмылкой произносит герцогиня Бруна, откидываясь назад и глядя на королеву Евгению. — Так говорит твоя мать, хотя из того, что я слышала, никто даже не знает, кем были ее родители. У нее могли быть братья и сестры по всему континенту, и никто не узнал бы.

— Не будь такой гадкой, Бруна, — говорит королева Евгения. — Императрица Маргаро — мать Софронии и бабушка моих будущих внуков. Я не потерплю грубых замечаний.

Герцогиня Бруна закатывает глаза, а королева Евгения делает вид, что не замечает этого, и успокаивающе улыбается Софронии. На протяжении многих лет Софрония слышала о своей матери гораздо худшие вещи, но она тронута попытками вдовствующей королевы защитить ее от них. Она помнит слова королевы Евгении на свадьбе: когда она стала молодой королевой при чужом дворе, люди относились к ней жестоко. Теперь она заботится о том, чтобы Софронии было легче.

«Начни сеять напряжение с нее». Слова императрицы возвращаются к Софронии вместе с уколом вины, который она быстро отталкивает. Да, королева Евгения была к ней добра, но Софрония верна только Бессемии.

— Эти пирожные выглядят чудесно, тетя Бруна, — говорит Софрония.

Она берет с расписной фарфоровой тарелки одно из них, размером с наперсток, и поднимает его, чтобы рассмотреть. Оно нежно-матовое, напоминает розовую розу в самом ее цвету. Когда Софрония откусывает кусочек, то чувствует вкус розы с намеком на что-то еще. Может, фисташки? Она останавливает ход этих мыслей. Когда мать обнаруживала Софронию прячущейся на кухне с кондитером, то всегда говорила, что выпечка — неподходящее времяпрепровождение для принцессы. И, по всей видимости, королеве это занятие подходит еще в меньшей степени.

— Я получила письмо от моей сестры Беатрис, — продолжает Софрония, глядя на королеву Евгению и вспоминая письмо, которое она еще не расшифровала. — Она говорит, что пирожные в Селларии просто удивительны. Это так?

— Вовсе нет, — без промедления отвечает королева Евгения. — Все в Темарине намного превосходит то, что можно найти в Селларии.

Герцогиня Бруна смеется.

— Кроме того, селларианцы считают использование звездной пыли самым тяжким грехом, поэтому я не склонна доверять их опыту в области удивительного.

Королева Евгения тоже смеется, но Софрония замечает напряженную дрожь в ее губах.

— У нас с тетей Бруной было настоящее приключение по пути в город, — говорит Софрония, меняя тему. — На нас напала банда грабителей.

— Да, я слышала, — тяжело вздыхает королева Евгения. — К сожалению, в наши дни это не редкость.

— Головорезы, — усмехается герцогиня Бруна. — К счастью, мы были близко к месту встречи, Леопольд услышал шум и сразу же приехал, чтобы увезти этих ужасных существ в тюрьму.

— Так и было, — говорит Софрония, и ее взгляд невольно устремляется в ту часть комнаты, где стоят слуги, находя Виоли лишь для того, чтобы увидеть в ее глазах свое собственное лицемерие. Она заставляет себя вновь обратить взгляд на вдовствующую королеву.

— Я призывала Леопольда проявить к ним милосердие, — осторожно произносит она. — Когда с них сняли маски, стало ясно, что они просто мальчишки, примерно того же возраста, что и Гидеон с Ридом.

— Ты очень добра, но они были ворами, Софи, — говорит королева Евгения.

Софрония мягко улыбается.

— Да, это именно то, что сказал Леопольд. Я уверена, вы правы. Я новичок в этих вещах, — отвечает она, закусывая губу, прежде чем нанести удар. — Кажется, это слегка… по-селлариански, не так ли? Сажать детей в тюрьму из-за чего-то столь банального? В конце концов, никто не пострадал. При желании вы могли бы рассматривать это как плохо продуманную шутку.

Она говорит это легко, кладя в рот еще одно крошечное пирожное и делая вид, что не замечает, как краснеет шея королевы Евгении или как глаза герцогини Бруны блестят радостной злобой. Софрония готова поспорить, что к обеду весь дворец будет шептать, что политика королевы Евгении немного селларианская?

— Я уверена, у тебя в Бессемии тоже есть воры, Софи, — говорит королева Евгения, напряженно улыбаясь. — Как с ними поступают там?

Софронии приходится прикусить язык, чтобы не сказать, что в Бессемии налоги достаточно низки и воры не становятся настолько отчаянными, что нападают на королевскую карету. Вместо этого она пожимает плечами.

— Это полностью зависит от обстоятельств, — это не совсем правда, но она сомневается, что другие женщины знают об этом. — И, если жертва преступления не желает выдвигать обвинения, дело закрывается.

Она встречает взгляд королевы Евгении и мгновение выдерживает его, не позволяя глупой яркой улыбке сойти с лица. С тем же успехом они могли бы обсуждать погоду, а не преступление и наказание.

— Что ж, мы не в Бессемии, — говорит королева Евгения, и ее голос становится резче, так что Софрония снова чувствует себя маленькой девочкой, столкнувшейся с руганью матери. — И мы не в Селларии, если уж на то пошло. Мы в Темарине, где преступники получают по заслугам.

— Конечно, — легко отвечает Софрония. — Как я уже сказала, я новичок во всем этом. Надеюсь, вы не возражаете, если иногда я буду задавать вопросы.

— Вовсе нет, — отвечает королева Евгения, хотя ее тон ясно дает понять, что она весьма неравнодушна к вопросам Софронии, и даже герцогиня Бруна с неловкостью переводит взгляд с одной на другую.

— Еще чая? — спрашивает она, показывая на Виоли, которая бросается наполнять их чашки. Она делает это в спешке, и горячий чай из чайника капает на колени герцогине Бруне.

— Дура! — визжит герцогиня, вскакивает на ноги и так сильно бьет Виоли по лицу, что звук эхом разносится в тихой комнате. Виоли откидывается назад, ее рука взлетает к ее красной щеке, но в целом она не выглядит удивленной.

— Мне очень жаль, ваша светлость, — бормочет она.

— Это платье из шелка, привезенного из ольховых гор. Ты хоть представляешь, сколько оно стоит?

— Нет, ваша светлость, — тихо отвечает Виоли. — Но я уверена, что смогу вывести пятно.

— Тебе лучше на это надеяться — в противном случае стоимость будет покрываться за счет твоей зарплаты! — кричит женщина.

Софрония не знает, сколько платят Виоли, но она думает, что ей потребуются годы, чтобы оплатить стоимость платья. Когда она снова ловит взгляд Виоли, глаза девушки широко раскрыты от страха и наполнены непролитыми слезами. Держа чайник трясущимися руками, она спешит обратно в свой угол.

Софрония знает этот взгляд, она сама довольно часто была его обладательницей в Бессемии, когда становилась мишенью вспыльчивости матери, хотя мать никогда и не била дочерей. Софрония заставляет себя вернуться к разговору с герцогиней Бруной и королевой Евгенией, тема которого сменилась на сплетни о том, муж какой-то дворянки оказался в компрометирующем положении со своим камердинером, но ее мысли находятся в другом месте.

Когда Софрония и королева Евгения после чая возвращаются в королевское крыло, Евгения берет Софронию за руку и притягивает к себе.

— Я была бы признательна, если бы ты говорила более осторожно, — говорит она более мягким тоном, чем ожидала Софрония. Она боялась долгих разборок, которые, несомненно, устроила бы ее мать. Однако голос королевы Евгении звучит несколько озабоченно, но не сердито.

— Герцогиня Бруна всегда ненавидела меня. Сейчас она меня терпит, потому что живет за счет близости к короне на те деньги, что ей выделяют. Но она всегда ищет оружие, чтобы использовать против меня.

Софрония хмурится, как будто ей не приходило это в голову, как будто она не изучала герцогиню Бруну уже много лет.

— О, я не знала. Какое оружие у нее может быть против вас?

Королева Евгения улыбается и гладит Софронию по руке.

— Против нас, — поправляется она. — Темарин не любит посторонних. О, ты им нравишься больше, потому что они не воевали с Бессемией с тех пор, как получили независимость от Бессемийской империи, но не заблуждайся — они всегда будут видеть в тебе постороннюю.

В ее словах есть смысл. Настолько, что Софронии внезапно становится стыдно за попытку ее подставить. «Бессемия превыше всего», — напоминает она себе и меняет тактику.

— Мне очень жаль. Я просто продолжаю думать об этих мальчиках…

— Об этих ворах, — поправляет королева Евгения.

Софрония делает вид, что колеблется, прежде чем кивнуть.

— Ты слишком добрая, — снова говорит королева Евгения. — Но тебе не о чем беспокоиться. Я уверена, что эти мальчики уже на свободе и вернулись к своим семьям. — Она смеется над удивленным выражением лица Софронии. — Чего ты ожидала, моя дорогая? Что мы их казним? Как ты и сказала, они просто дети, хоть и преступники.

Именно этого Софрония и ожидала, и ей удается облегченно улыбнуться. Но не все ее переживания утихли. Она не может забыть звук прикосновения руки герцогини Бруны к щеке Виоли, красный след, оставшийся после этого, слезы на глазах у девушки.

— Я начинаю понимать, что вы имели в виду, когда говорили о вашей тоске по дому, — говорит Софрония, тщательно подбирая слова. — Не то чтобы мне не нравился Темарин, я здесь действительно очень счастлива, но есть вещи, которых мне не хватает вдали от Бессемии. Думаю, я не осознавала этого, пока не заговорила с горничной герцогини Бруны. Вы же знали, что она из Бессемии?

— Мне показалось, я уловила акцент, — королева Евгения искоса поглядывает на нее.

Софрония качает головой.

— Я знаю, что мне повезло больше, чем вам, и слышала, что вы даже не говорили на этом языке, когда приехали сюда. Я изучала темаринский язык одновременно с бессемианским, когда росла, так что это моя вторая натура. Но все же было приятно несколько минут поговорить с Виоли на моем родном языке. Тем более, как вы и сказали, я должна публично отдалиться от родины. Вы думаете… О нет, я не могу спросить.

Она делает смущенный вид и отворачивается.

— Спроси, Софи, — говорит королева Евгения.

— Как вы думаете, насколько сильно разозлится Бруна, если я найму себе ее горничной? — спрашивает она. — Просто… было бы неплохо окружить себя чем-то знакомым.

Королева Евгения пристально смотрит на нее.

— Невозможно спасти каждую горничную с жестокой госпожой.

— Я знаю, — быстро отвечает она.

Королева Евгения глубоко вздыхает.

— Думаю, она будет немного обижена, хотя держу пари, что наняла бессемианскую горничную только для того, чтобы тебе понравиться, так что ей некого винить, кроме себя. И, честно говоря, я достаточно мелочна, чтобы немного порадоваться ее раздражению. Сделай ей подарок — я знаю, что моя невестка особенно любит рубины, — и уверена, что она тебя быстро простит.

Софрония кивает:

— Спасибо, королева Евгения.

Женщина отмахивается от этих слов.

— Мы не можем называть друг друга королевами, Софи. Это ужасно сбивает с толку. Зови меня Джен.

Когда Софрония возвращается в свою комнату после ужина в тот вечер, то находит Виоли в кресле у камина. Она сидит с иглой в руке и одним из новых платьев Софронии на коленях, но не шьет. Ее глаза смотрят вдаль, в огонь, но когда она слышит, как входит Софрония, то спешит подняться на ноги и делает реверанс.

— Добрый вечер, Ваше Величество, — говорит она.

— Добрый вечер, — немного удивляется Софрония. Она попросила другую горничную доставить ее платье вместе с рубиновым браслетом от королевского ювелира сразу после чая, и не ожидала, что Виоли переведут к ней так быстро. Взгляд Софронии падает на платье, которое держит Виоли. Она переключается на бессемианский и, лишь заговорив, осознает, насколько ей этого не хватало.

— С ним что-то не так?

Виоли смотрит на платье и краснеет.

— Нет, совсем нет, — говорит она. — Просто… горничная, которую понизили, чтобы освободить для меня комнату, то и дело порхает взад и вперед, бросая на меня злые взгляды, и я хотела чем-то заняться, но сейчас никаких дел нет, так что…

Она замолкает, и Софрония улыбается.

— Так что ты притворилась, что зашиваешь новенькое платье? — заключает она. — Умно.

— Спасибо, — благодарит Виоли, не колеблясь. — Я имею в виду, за то, что наняли меня.

Софрония кивает.

— Приятно видеть рядом кого-то из Бессемии. Это заставляет меня немного меньше тосковать по дому. Ты, должно быть, тоже немного по нему скучаешь.

— Немного, — признается Виоли. — В основном я просто скучаю по маме.

Софрония задается вопросом, на что это должно быть похоже. Она думала, что может скучать по императрице, но по большей части чувствует облегчение, не видя ее каждый день.

— Ой, — говорит Виоли, кладя платье на подлокотник кресла. — Король Леопольд вернулся всего несколько минут назад и передал вам просьбу сопровождать его завтра днем. У вас есть время после обеда с леди Энид и графиней Франческой и до приветственного банкета для сэра Диаполио.

— Певца из Селларии? — удивленно спрашивает Софрония, прежде чем вспомнить, что он приехал дать концерт. — О да, я с нетерпением жду этого. Говорят, его голос — подарок звезд. Скажи Леопольду, что я хотела бы присоединиться к нему на прогулке. Было что-нибудь еще?

— Вам пришли письмо и посылка, — говорит Виоли. — Я оставила их на вашем столе. Посылка от вашей сестры из Фрива, а письмо — от вашей матери.

Софрония с благодарностью улыбается и идет к своему столу, где, скрытое от глаз, лежит письмо Беатрис. И посылка, и письмо, похоже, уже открыты — очевидно, ее мать была права, когда так беспокоилась о кодах и скрытых сообщениях.

— На этом пока все, — говорит Софрония Виоли, садясь за свой стол. — Я позову, если ты понадобишься.

Виоли делает быстрый реверанс и выскальзывает из комнаты, закрыв за собой дверь. Софрония переводит взгляд с посылки на письмо и решает начать с посылки.

Когда она развязывает ленту и приподнимает крышку, ее охватывает беспокойство — Дафна не могла успеть украсть печать короля Варфоломея, так ведь? Софрония только начала сеять напряжение между Селларией и Темарином! Конечно, Дафна вполне могла опередить ее. Скорее всего, она не теряет времени, пропагандируя милосердие к ворам.

Тем не менее, когда она убирает крышку с коробки и находит книгу, то вздыхает с облегчением. Даже Дафна не могла скрыть что-то размером с печать в такой маленькой книге. Она открывает сопроводительное письмо, просматривая слова сестры.

Принц Киллиан мертв. На самом деле это не так уж удивительно, учитывая сообщения о его здоровье, но Софрония все равно испытывает от этого шок. Хотя Дафна, кажется, уже оправилась и сохранила свое положение, обручившись с принцем Байром.

Софрония берет книгу и вертит ее в руках.

Она сразу же замечает на корешке швы, которые явно были сделаны ее сестрой, поэтому берет нож для писем и разрезает их, находя там второе, спрятанное письмо. Его содержимое так похоже на Дафну, что заставляет сердце болеть, и она думает, что могла бы отдать все, лишь бы оказаться сейчас со своей сестрой.

Письмо от ее матери должно быть куда более серьезным, и Софрония пока не может заставить себя открыть его. Вместо этого она лезет в стол и вынимает письмо Беатрис, решая сначала расшифровать его. Шифр немного небрежен — это никогда не было сильной стороной Беатрис, — но Софрония знает свою сестру достаточно хорошо, чтобы выстроить текст в единое целое. Судя по всему, Беатрис еще не скрепила свой брак, и этот факт заставляет Софронию чувствовать себя немного лучше в связи с ее собственной неудачей в этой области.

Сделав над собой усилие, Софрония откладывает письма сестер и книгу, берет конверт с печатью матери и разрывает его. Она просматривает короткое письмо, с самого приветствия понимая, что это фарс. «Моя дорогая дочь». Конечно, Софрония никогда таковой не была. Все остальное — пустая болтовня, поздравления со свадьбой, теплые пожелания на будущее, ласковые слова. Но взгляд Софронии ловит последнюю строчку: «Никогда не сомневайся, что моя любовь к тебе ярче палящего солнца».

Палящее солнце — ключ к разгадке. Софрония глубоко вздыхает и подносит письмо к зажженной свече на своем столе, но держит его вне досягаемости пламени. Рядом с теплом поверхность бумаги темнеет, и наверху появляются бледные буквы другого сообщения.

Найди сэра Диаполио, он передаст от меня небольшой подарок.