Очень храбрый человек

Луиза Пенни, 2019

Роман «Очень храбрый человек» продолжает серию расследований старшего инспектора Армана Гамаша. Этот обаятельный персонаж создан пером Луизы Пенни, единственного в мире пятикратного лауреата премии Агаты Кристи. «Сегодня первый день Армана Гамаша в Квебекской полиции, куда он вернулся после девятимесячного отстранения, последовавшего за рядом необдуманных, пагубных решений», – пишут в «Твиттере» недоброжелатели – нет, явные враги Гамаша. Тем не менее в полиции знают: он лучший. Он умеет действовать отчаянно дерзко, рискованно и, что бы там ни писали в твитах, в высшей степени эффективно. Именно таких решений требуют от старшего инспектора события, обрушившиеся на него в первый же рабочий день. Пропала молодая беременная женщина, и он берется за расследование, испытывая глубокое (и возможно, неразумное) сочувствие к ее отцу, ведь у инспектора тоже есть взрослая дочь! Тем временем провинции Квебек угрожает весеннее наводнение эпического масштаба. Надвигающаяся катастрофа всегда несет с собой хаос, и Арман Гамаш пытается ему противостоять. Отложить поиски пропавшей, как считает его зять – тоже старший инспектор полиции, – и заняться более насущными вопросами перед лицом стихийного бедствия? Нет. «Сражение можно выиграть на одном фронте, – заявляет Гамаш. – Но война выигрывается на многих». Лед на реках уже тронулся, трещат мостовые опоры, в Сети запущено видео, порочащее честь Армана Гамаша… Успеет ли он выиграть свою войну? Впервые на русском!

Глава пятая

— Bonjour. Я старший инспектор Гамаш, со мной агент Клутье. — Он подсунул удостоверение под стеклянную перегородку, и дежурный взял его. — Мы бы хотели увидеть коммандера Флобер, s’il vous plait^[11].

Человек в гражданской одежде, сидевший за стеклом, взглянул на удостоверение, потом на полицейских и показал на жесткую скамейку, где сидел ссутулившись какой-то пьяница:

— Подождите там.

— Merci, — сказал Гамаш и сел под фотографией премьер-министра Квебека — человека, ответственного за его разжалование.

Закинув ногу на ногу, он откинулся назад и стал ждать, глядя в никуда.

Клутье принялась ходить туда-сюда, проверяя сообщения на своем телефоне, разглядывая постеры, фотографии, предупреждения, положительные отзывы на стене. Фотографии игроков хоккейной команды Квебекской полиции. Она проверила эсэмэски на компьютере. Снова.

Наконец появилась коммандер Флобер и быстро прошла по коридору, на ходу протягивая руку:

— Старший суперинтендант…

— Инспектор, — поправил ее Гамаш, спрашивая себя, сколько еще раз ему придется делать это. — Старший инспектор.

Он поднялся на ноги.

— Брижит Флобер, — представилась коммандер, пожимая ему руку.

— Да, я помню, — сказал Гамаш.

Будучи старшим суперинтендантом, он поставил перед собой задачу посетить все провинциальные отделения. Посидеть с начальниками отделений, а тем более с остальными агентами. Увидеть их глазами то, что нуждается в улучшении.

— Извините, что заставила вас ждать.

Коммандер Флобер посмотрела на Гамаша изучающим взглядом — такие взгляды становились для него все более знакомыми. Он подозревал, что придется привыкнуть к ним.

В отличие от тех любопытствующих взглядов, которые он обычно встречал на улице, когда прохожие пытались опознать знакомое лицо. Теперь в этих взглядах было не столько узнавание, сколько осуждение.

Флобер недовольно покосилась на дежурного, который этого даже не заметил, и повернулась к агенту Клутье, когда Гамаш представил ее.

— Пожалуйста, пройдемте со мной, — сказала Флобер.

Они последовали за ней вглубь здания, к ее кабинету, шагая мимо столов, за которыми сидели полицейские. Те бросали на посетителей рассеянный взгляд и снова погружались в свои дела.

А потом опять поднимали голову, поняв, что крупный человек в куртке — не кто-то чужой, а бывший глава всей их чертовой конторы.

Со своей стороны, Гамаш осматривал комнату, встречая взгляды, поспешно отводимые в сторону.

Один полицейский привлек его внимание. Плотный, но не толстый, крепко сбитый мужчина. Он сидел за своим столом, и если другие спешили отвести глаза, то этот не сделал ничего подобного.

Гамаш перевел взгляд вперед, но не раньше, чем сообразил, что знает этого человека. Где-то видел его.

Мужчина лет тридцати, с короткими темными волосами. Широкоплечий. Рост шесть футов, возможно, шесть футов один дюйм, хотя определить точнее рост сидящего человека затруднительно.

Где он встречал этого полицейского? В академии? Может, читал ему лекции? Или награждал медалью? За службу? За храбрость?

Нет, ничего такого. Он бы вспомнил. И все же он знал этого человека.

К тому же было кое-что особенное в его глазах. Если остальные полицейские смотрели с любопытством, то этот — с настороженностью.

Коммандер показала им на стулья по другую сторону своего стола и закрыла дверь.

— Как я могу вам помочь? — спросила Флобер.

Гамаш снял куртку и кивнул агенту Клутье, чтобы начинала.

— Мм. Значит… — Она попыталась собраться. — Нас интересует одна местная женщина. Вивьен Годен. Насколько нам известно, она пропала.

Фотография Вивьен легла на стол коммандера.

Флобер увидела молодую женщину. Прямые каштановые волосы зачесаны назад и собраны в хвост. Глаза светлые, пронзительно-голубые. Она не выглядела особенно счастливой, но в то же время не казалась злой или расстроенной. Вивьен Годен выглядела как-то невыразительно.

В реальной жизни она, возможно, была привлекательна, но эта фотография выжала из нее всю жизнь, сделала ее красивое лицо тусклым.

Коммандер Флобер оторвалась от фотографии и посмотрела на Клутье, потом на Гамаша и снова на Клутье:

— К сожалению, я с ней не знакома. Вы говорите, она местная?

— Да. Она замужем за Карлом Трейси.

— А-а, Трейси я знаю.

Флобер подошла к двери и позвала одного из полицейских. Того, кто привлек внимание Гамаша, когда они шли в кабинет.

— Это агент Камерон.

Гамаш поднялся и сразу же увидел, что ошибался. Не шесть футов и даже не шесть футов и один дюйм. В этом человеке было не меньше шести футов трех дюймов. И сложен он был более чем солидно.

Его лицо на расстоянии казалось ничем не примечательным.

Но это представление изменялось, стоило ему подойти поближе. Примечательным в нем были шрамы. Один рассекал его губы, другой — левую бровь. Правая скула была чуть-чуть приплюснута. Как и нос.

Гамаш заметил также — хотя это трудно было не заметить — кольцо на пальце Камерона.

Вот откуда он его знал.

— Patron, — сказал Камерон.

Гамаш показал на кольцо:

— Превосходная игра. Я там был. «Алуэттс» налетели сзади. У вас были впечатляющие блокировки. Одна из них в конце третьей четверти, да? Она позволила квотербеку бежать на тачдаун.

— Верно. — Камерон улыбнулся, и его мощная рука отпустила руку Гамаша. Он остался стоять, втиснутый в маленькую комнату. — Давно это было.

— Не так уж и давно. Вы — Роберт Камерон, n’est-ce pas?^[12]

— Да. Боб.

Этот человек был блокирующим полузащитником в «Монреаль Алуэттс». Несколько лет назад помог им выиграть Кубок Грея Канадской футбольной лиги.

А теперь он работал в Квебекской полиции.

Его каштановые волосы были коротко подстрижены, глаза смотрели сосредоточенно. Глаза спортсмена. Человека, который всегда точно оценивает обстановку. И готов действовать и реагировать.

Это качество полезно и для агента полиции, подумал Гамаш. Если только реакция не становится чрезмерной. У человека таких размеров реакция могла быть жестокой. Даже смертельно опасной.

Но когда Камерон заговорил, это звучало как шепот. Голос у него оказался низким, отчетливым, скорее тихим, чем мягким. Многие крупные люди любят верховодить, командовать существами меньших размеров. Устрашать своим ростом и обуздывать. Но Боб Камерон был явно озабочен тем, чтобы люди в его присутствии чувствовали себя спокойно. Пытался вписаться в мир, не созданный для него.

Это очаровывало и одновременно озадачивало. Потому что Гамаш видел, как этот человек играет в футбол.

Он видел, на что способен Камерон. Что он умеет. Что ему нравится. И это касалось не только блокировок и перехватов. Это касалось нанесения ущерба плоти и костям.

Гамаш с удовольствием отметил, что вне игры и в форме Квебекской полиции Боб Камерон не производил впечатления громилы. По правде сказать, он даже напомнил Гамашу его сына Даниеля. Тот был выше отца, массивнее, что не мешало ему быть мягким и вдумчивым. Хотя и у него была другая сторона.

Гамаш понимал, что было бы ошибкой наделять агента Камерона качествами, присущими его сыну, но все же он поймал себя на том, что симпатизирует этому человеку. Сохраняя в памяти образ левого полузащитника в действии. Захват игроков другой команды. Швыряние их на землю.

— Боб, ты слышал о пропавшей женщине? — спросила коммандер. — Вивьен…

— Годен, — подхватил Камерон. — Oui. Ее отец звонил вчера, а сегодня утром я говорил с монреальским агентом. — Он повернулся к Клутье. — С вами?

— Oui.

— Случилось что-то еще? Она не…

Камерон знал, что Гамаш вернулся в отдел по расследованию убийств. И, как и все в их отделении, во всей Квебекской полиции, а возможно, и во всей провинции, он читал утром посты в социальных сетях.

Но он ничего не слышал о том, что обнаружено тело, уже не говоря о конкретном теле.

— Нет, — ответил Гамаш. — Однако мы подумали, что стоит оглядеться тут, если вы не возражаете.

— Я не против, но, как я уже говорил ее отцу, мы не считаем ее пропавшей.

— Почему?

— После его звонка в дом ездили агенты. Говорили с Трейси. Когда ему сообщили, что его жена не появилась в доме отца, он рассмеялся. Сказал, что ничуть не удивлен. Сказал, что она могла уехать с каким-нибудь любовником.

— Это не… — начала было Клутье, но Гамаш знаком велел ей замолчать.

— И они ему поверили? — спросил он.

— Не на все сто, конечно. Они посмотрели в доме, в дворовых постройках. Мадам Годен нигде не оказалось. Ее машины не было, и они не увидели никаких следов насилия. Им пришлось уехать.

— Вы говорите «они», — сказал Гамаш. — Вас с ними не было?

— Нет. У меня было другое задание.

— Понятно, — кивнул Гамаш. — Мы слышали, что поступали жалобы на домашнее насилие.

— Да. Я выезжал по тем вызовам, но мадам Годен ни разу не выдвинула обвинений.

— Это не обязательно, — напомнил Гамаш.

— Я знаю, но она не хотела, чтобы мы что-то делали. Просила нас уехать.

— Мадам Годен нет ни дома, ни у отца, — сказал Гамаш. — Где она, по-вашему, может находиться?

— Честно?

— Да, пожалуйста.

— Она явно подвергалась домашнему насилию. Я пытался ей помочь. Когда от нее поступил первый вызов, я дал ей телефон местного приюта.

— Вы полагаете, она там? — спросила Клутье.

— Я звонил и спрашивал. Ее там нет. Думаю, она просто уехала. Сняла номер в каком-нибудь мотеле, чтобы быть как можно дальше от Трейси.

— Тогда почему она не поехала к отцу? — спросила Клутье.

— Может, просто хотела побыть наедине с собой.

Ответ этот казался до странности неудовлетворительным.

Гамаш немного подумал и спросил:

— Сотовый у нее есть?

— Нет. Там, наверху, нет сигнала.

— Вы, кажется, не очень обеспокоены, агент Камерон, — заметил Гамаш. — Исчезла женщина, подвергавшаяся домашнему насилию, а вы занимаетесь текучкой?

— Я обеспокоен! — рявкнул в ответ Камерон, но тут же дал задний ход. — Désolé.

«Все-таки вспыльчивый», — отметил про себя Гамаш.

— Да, я обеспокоен, — сказал Камерон. — Я знаю, какой мерзавец этот Трейси. Но к тому моменту она отсутствовала всего несколько часов. Я собирался подождать до сегодняшнего полудня, а потом включить ее в список пропавших.

Они посмотрели на часы — было половина одиннадцатого.

— Позвольте узнать, почему вы приехали? — спросил Камерон. — Как вы вообще узнали о ней?

— Ее отец сообщил мне о ней сегодня утром по электронной почте, — сказала Клутье. — Мы старые друзья.

— Значит, это все неофициально? — спросил Камерон.

— Нет-нет, — ответил Гамаш. — Вполне официально. Возможно, вы правы и она прячется где-то в мотеле. Но давайте убедимся. — Он обратился к коммандеру: — Вы можете объявить розыск? И чтобы информация обязательно дошла до всех приютов в провинции.

— Oui, absolument^[13].

— А что вам сказали ее друзья?

— Я их не опрашивал, — ответил Камерон.

— Почему?

— Потому что активное расследование не проводилось. Послушайте, если Вивьен хочет побыть одна, то я ни в коей мере не буду ее винить. Не хочу разыскивать ее для ее мужа.

— Но это не для него, — сказала Клутье. — Это для ее отца. Он ждал ее в субботу вечером. Сегодня понедельник. Вы не думаете, что она бы уже ему позвонила, если бы все было в порядке?

— Может быть, она и его боится, — возразил Камерон. — Может быть, они не ладят.

— Тогда почему она сказала, что едет к нему? С ней наверняка что-то случилось. Куда еще она могла обратиться? Где еще она чувствовала бы себя в безопасности?

Гамаш подозревал, что это так. Однако из собственного опыта он знал, что люди, спасающиеся от насилия, нередко совершают роковую, хотя и понятную ошибку.

Они отправляются туда, где чувствуют себя в безопасности. К семье, к лучшим друзьям.

Очевидные места, где им окажут помощь. Но также очевидные места, где их станут искать.

Куда в первую очередь отправится насильник, если не к семье и не к друзьям?

Если Вивьен Годен уехала от мужа-насильника, то Гамаш надеялся, что она изменила планы и вместо отца поехала в какой-нибудь мотель. Или приют.

— Это та самая женщина, с которой вы встречались? — Он показал на фотографию на столе.

— Да, это она, — ответил Камерон своим тихим голосом.

Но Гамаша трудно было провести. Он видел этого человека в игре. Радовался, когда «Алуэттс» выиграли Кубок Грея в тот снежный день. Видел, с какой яростной радостью Камерон врезался в наступающие защитные блоки. Как он всей своей мощью защищал своего квотербека. И он определенно был мощен, даже сейчас.

Тем не менее что-то встревожило Гамаша. Эти его шрамы. Футбольные игроки носят шлемы с решетками для защиты лица. Они получают сотрясения, вывихи рук и ног, но заработать такие шрамы на лице практически невозможно.

Гамаш знал, что такие шрамы происходят от ударов другого рода.

— Когда конкретно она просила о помощи в первый раз?

— Где-то прошлым летом. Я выезжал к ней.

— Вы явно помните тот случай, — сказал Гамаш.

Он увидел, как покраснел Камерон, и намотал это на ус.

— И она вызывала вас несколько раз? — спросила Клутье.

— Не меня, а службу «девять-один-один». Но да, несколько раз, главным образом когда приходили чеки социального обеспечения.

— Они безработные? — уточнил Гамаш.

— Да, хотя Трейси занимается гончарным ремеслом.

— Гончарным? — переспросил Гамаш, не уверенный, что правильно услышал. — Из глины?

— Вот-вот. Изготовляет вещи, которые не нужны людям. Бесполезные. Как и он сам.

Карл Трейси — художник? А впрочем, почему бы и нет? Гамаш знал немало художников, в основном благодаря Кларе, и успел понять, что зачастую это не самые надежные и не самые благовоспитанные люди.

— Когда вас вызывали туда в последний раз? — спросил Гамаш.

— Две недели назад. И она опять отказалась от помощи.

— Зачем вызывать помощь, а потом от нее отказываться? — удивилась Клутье. — Какая-то бессмыслица.

— Она просто хотела прекратить побои, — объяснил Камерон. — Но не хотела, чтобы его задерживали. Наверное, понимала, что через несколько часов его выпустят и тогда ей не поздоровится.

Гамаш кивнул. В системе имелся ужасный изъян. Она должна была помогать подвергшимся насилию, а на деле подвергала их еще большей опасности. Еще худшему насилию.

— Там мы больше ничего не могли сделать, реально, — сказал Камерон.

— Реально?

— Сэр? — откликнулся Камерон.

— Вы сказали, что ничего не могли сделать… реально. — Гамаш выдержал паузу, чтобы его слова возымели действие. — Но кое-что вы все же сделали?

Камерон помедлил, прежде чем ответить:

— На прошлой неделе я встретил Карла в городе, отвел его в сторонку и предупредил.

— Что вы ему сказали? — спросил Гамаш.

— Я ему сказал вот что: я знаю, что он избивает жену, и если от нее поступит еще одна жалоба, то я выбью из него дурь.

— Что-что? — переспросил Гамаш.

А Клутье пробормотала:

— Отлично.

Гамаш встал и повернулся лицом к этому верзиле.

Маленький кабинет как будто стал еще меньше. Атмосфера накалилась.

— Ты не должен был так поступать, — сказала коммандер Флобер, поняв, что должна произнести какие-то слова, хотя в ее голосе не прозвучало упрека.

— А что тут плохого? — спросил Камерон, обращаясь к Гамашу. — Он должен был знать.

— Знать что? — спросил Гамаш. — Что копы с удостоверениями и оружием будут судьями и присяжными и сами будут выносить приговоры? Вы хотели, чтобы он знал, что избиение как наказание за избиение — это метод работы Квебекской полиции? Неужели вы хотели отказаться от всех нравственных основ общества?

Гамаш говорил четко и медленно. Тщательно подбирая слова и глотая те, что сами рвались наружу. Но его гнев отчетливо проявлялся в его абсолютном спокойствии. И в каждом строго контролируемом слове.

— Угроза насилия недопустима. Вы сотрудник Квебекской полиции, а не головорез. Вы задаете тон, создаете атмосферу. Вы ведете себя как образец, осознанно или бессознательно.

— Я действовал из опасений за уязвимую женщину, беременную женщину и ее нерожденного ребенка. А не за все население Квебека.

— Это одно и то же. Ни один гражданин не может чувствовать себя в безопасности в государстве, где полиция считает возможным избивать тех, кто ей не нравится. Берет закон в свои руки.

— А вы ничего такого не делали? — спросил Камерон.

— Агент Камерон! — осадила его коммандер Флобер.

Но было поздно. Слова прозвучали, красная черта была пересечена.

У Клутье отвисла челюсть, но она ничего не сказала, просто смотрела на двух мужчин, уставившихся друг на друга.

— Делал, — ответил Гамаш. — И заплатил за это. Знал, что придется платить. И знал, что по справедливости должен заплатить. Вы, кажется, считаете, что вы абсолютно вправе угрожать побоями. И даже приводить угрозу в исполнение. И думаете, что такие дела сойдут вам с рук.

У Камерона не нашлось возражений.

— На каком этапе, по вашему мнению, угроза насилия уместна?

— На том этапе, сэр, когда я понимаю, что закон не может защитить Вивьен Годен.

— И вы так поступаете? Громоздите насилие на насилие?

— Если бы вы видели ее…

— Я видел вещи и похуже.

Эта истина, ее ужас тяжелым грузом навалились на них в маленьком кабинете коммандера.

— Я не говорю, что происходившее с Вивьен Годен в порядке вещей, — продолжал Гамаш более мягким тоном. — Конечно не в порядке. Конечно, возникает искушение сделать что-нибудь, что угодно, чтобы прекратить это. Ужасно, когда мы, люди, поклявшиеся защищать, не можем выполнить клятву. Когда человек, о виновности которого нам доподлинно известно, оказывается недосягаем. Когда он продолжает нарушать закон, а мы бессильны ему помешать. Но гораздо хуже, когда коп становится на путь преступления. Вы меня понимаете?

— Да, сэр.

— Реально? — спросил Гамаш.

Агент Камерон какое-то время размышлял над ответом и наконец кивнул.

— Это еще не все, — произнес Гамаш своим обычным голосом. — Вы не думали о том, как такая угроза подействует на человека вроде Карла Трейси? Вы действительно считаете, что угроза напугает его и он перестанет применять насилие к жене? А если она приведет его в еще бо́льшую ярость? И на ком он будет вымещать эту ярость? На вас — или на своей жене?

Наступила пауза — Камерон обдумывал вопрос, который раньше не приходил ему в голову.

— Последствия, — сказал Гамаш. — Мы всегда должны думать о последствиях наших действий. Или нашего бездействия. Это не обязательно изменит наши поступки, но мы должны отдавать себе отчет о последствиях. Таков договор, заключенный между нами и народом Квебека: люди с полицейскими удостоверениями и оружием должны себя контролировать.

— Да, сэр.

— Bon^[14].

По крайней мере, теперь он понял, почему Камерон сам не поехал вчера на ферму.

Гамаш снова сел:

— Продолжайте, агент Клутье.

Воздух в кабинете все еще потрескивал от напряжения, но атмосфера возвращалась к нормальной.

— Вы не знаете, у Вивьен были какие-нибудь друзья, с кем мы могли бы поговорить? — спросила Клутье. — Кто-нибудь, у кого она могла бы находиться сейчас?

Камерон отрицательно покачал головой:

— Трейси не называл никаких имен, и никто не появился, не выказал беспокойства.

Они получили представление о жизни Вивьен, и то, что им открылось, не радовало.

Женщина, изолированная на отдаленной ферме. Это один из тревожных указателей на вероятность жестокого насилия. Полного контроля над жертвой.

— Может быть, какие-то слухи? — не унималась Клутье.

— Вы имеете в виду любовный роман? — спросил Камерон. — Если что и было, то мне об этом неизвестно.

— А у Трейси есть какие-нибудь друзья?

— Собутыльники, — ответил Камерон. — Но даже они, похоже, исчезли. Когда я в последний раз видел его в городе, он выпивал в одном заведении на окраине.

— Название? — спросила Клутье, начиная входить во вкус.

— «Le Lapin Grossier».

— «Грязный кролик?» — спросила она, пока он писал название.

— Скорее вонючий, — ответил Камерон.

— «Непристойный кролик», — уточнила Флобер. — Это заведение со стриптизом.

Разговор подходил к концу.

— Спасибо за помощь, — сказал Гамаш, вставая.

Он снял свою куртку со спинки стула.

— Что вы будете делать теперь, позвольте узнать? — спросил Камерон.

— Мы собираемся навестить месье Трейси, — ответил Гамаш.

— Хотите, чтобы я поехал с вами?

Гамаш заколебался. Он почти готов был отклонить предложение, в свете последней встречи Камерона с Карлом Трейси, но вдруг подумал, что это может пойти им на пользу. Да, Камерон не имел права угрожать Трейси, но дело уже сделано. Гамаш, будучи реалистом, знал, что если он появится с этим агентом, то шансы пролить свет на истину повышаются.

— Если вы не возражаете, — обратился Гамаш к коммандеру, и та кивнула. — Это будет полезно. Вы покажете нам дорогу.

— Сейчас, только возьму куртку, — сказал Камерон.

Когда он вышел, коммандер сказала:

— Мне очень жаль, что он угрожал Трейси. Я не знала.

— Вот как? Жаль?

Коммандер Флобер покраснела:

— Я понимаю, почему он так себя вел.

Гамаш задумался на секунду, глядя на закрытую дверь, за которой исчез этот крупный человек.

— А что за шрамы у него на лице? — поинтересовался он. — Непохоже на спортивные травмы.

— Непохоже. Отцовское наследство.

Гамаш глубоко вздохнул и покачал головой. Получается, что Боб Камерон превратил свою боль, страдания, ощущение предательства во что-то полезное? В спорт? А теперь в защиту других?

Или он научился у отца чему-то другому?

Гамаш вспомнил тот холодный монреальский день и ту игру. Он сам, Рейн-Мари и их сын Даниель, закутанные в одеяла, смотрят финал Кубка Грея. Они слышат столкновения, стоны, крики с поля.

Они видят проявление жестокости, когда мощный левый полузащитник нашел жертву. И вот он стоит над сбитым на землю игроком команды противника и распахивает руки в первобытной демонстрации доминирования.

Под дикие аплодисменты. Под одобрительные крики.

Не занимается ли он этим и сейчас, но только в полицейской форме?

Уже в машине, следуя за автомобилем агента Камерона, Гамаш спросил у агента Клутье:

— Что вы о нем думаете?

— О Камероне? Не знаю.

— А вы подумайте.

Она наморщила лоб:

— Он называл ее «мадам Годен», но когда сердился, то называл по имени.

— Oui. Во время вашего утреннего разговора вы упоминали, что она беременна?

Клутье мысленно вернулась к этому разговору:

— Нет.

— Понятно.

Тем не менее агент Камерон знал, что Вивьен ждет ребенка.

Откуда ему это стало известно?

Когда они подъезжали к ферме под постукивание дворников, сбрасывавших мокрый снег с лобового стекла, агент Клутье принялась делать то, что всегда делала во время сильного стресса.

Дважды четыре будет восемь.

Трижды пять будет пятнадцать.

Ее таблицы умножения. Аккуратно разбитые на ряды и колонки.

Пятью четыре будет…

Ее медитация. Ее счастливое место. Никакой хаос не выживет среди плотно упакованных цифр. Все на своем месте. У себя дома. Безопасно. Предсказуемо. Известно. У каждого вопроса есть ответ.

…двадцать.

В ее таблицах не происходило никаких ужасов с беременной дочерью старого друга.

Шестью шесть…

Вот только Клутье знала: что-то все же произошло. И им предстояло найти ответ.

…тридцать шесть.

Вивьен отсутствовала уже тридцать шесть часов.

Примечания

11

Пожалуйста (фр.).

12

Не так ли? (фр.)

13

Да, конечно (фр.).

14

Хорошо (фр.).