Фортанга

Льянова Дэйси

«Фортанга» — это путь, ведущий из тьмы к свету. Роман, как исследование сложных аспектов человеческих отношений, любви и утраты, поднимает важные темы о смысле жизни и личной духовной трансформации. Данная книга — это уникальное путешествие, побуждающее задуматься о собственных ценностях и целях, обладающая ноткой надежды, что вдохновит и наполнит читателя стремлением к самосовершенствованию души. Творчество автора является важным ориентиром на пути к пониманию себя и окружающего мира.

Глава 1. Тьма

Возможно, в поступках моей матери и были благие намерения. В пятилетнем возрасте по совету своей подруги она отдала меня в интернат для сирот. Нас кормили, обучали гуманитарным наукам и давали возможность общаться со сверстницами, в то время как я могла портиться в корзине с гнилым луком под названием «моя семья». Семья, кстати, изредка да забирала меня домой, где я могла почувствовать себя частью «целого» за отмыванием кастрюль от копоти, уходом за соседским скотом ради грошей или хлеба и бесконечными делами по дому — старому и бедному дому, стоящему на самой окраине села, недалеко от реки Фортангa.

Возвращение в интернат было для меня то радостью, то горем. За время, проведенное дома, я привязывалась к племяннице, проявляла к ней всю свою любовь и заботу, видя в ней маленькую себя. Она была дочкой моей единственной старшей сестры. Сестра же не испытывала ко мне подобных чувств. Она была олицетворением зла и несправедливости. Если бы во всем остальном, как в умении меня унижать, Зуля так усердствовала, возможно, жизнь моей матери и ее ребенка была куда лучше.

Несмотря на всё это, я старалась радовать родных ворованными побрякушками и сладостями, искренне убеждая себя в том, что мы семья и подобное между нами неизбежно. К моменту отъезда меня охватывала жуткая тревога за ребенка. Казалось, в мое отсутствие она будет брошена на произвол судьбы, холодная и некормленая, без внимания и ласки, так как не понаслышке знала о беспечности женщин своего дома, но год за годом девочка росла, и мне становилось поспокойнее.

Не могу похвастаться переизбытком радости в местах, где живут дети, оставшиеся без родителей. Среди них я была одной из немногих, кто имел живую мать, но этот приоритет недолго делал меня избранной. Вскоре я осознала, насколько мое положение прискорбнее положения полных сирот, уезжавших гостить к дальним родственникам и получавших от них любовь и заботу. Эту чертову заботу, которую я никогда не испытывала от своей матери, но всегда ее жаждала.

Мне почти шестнадцать. Шестнадцать лет, большую часть из которых я боролась с нападками озлобленных преподавателей и девочек, знающих меня как воровку и ненужную собственной семье дочь. Заточка в виде злобы стала моей защитой, но обрекла на душевную пустоту, пустоту, заполнить которую не получалось ни пищей, ни водой. Испытывая это чувство, я все чаще пыталась понять: в чем же смысл моей мрачной и бесполезной жизни и есть ли что-то, что заполнит во мне эту бездну?

Собранная сумка стояла у двери. Вещей у меня было немного: белая хлопковая простынь и полотенце, что я решила «увезти» с собой, притаились на дне багажа. Там же прихваченные из столовой пара чайных ложек — уж больно они мне показались новыми, и к тому же, я была уверенна, что маме они придутся по вкусу. Соседки по комнате собрались на одной из кроватей, проводя наш последний тихий час в бессмысленной болтовне.

— Жаль, что ты уезжаешь, Зелиха… Теперь к нам подселят новенькую… Она та еще замухрышка…

— Ну раз замухрышка, то скучно не будет.

— А ты что будешь делать дальше? Пойдешь учиться?

— Ещё чего! — улыбнулась Зелиха. — Нет уж, спасибо.

— Будешь сидеть дома с мамашей и сестрой?

— Я вроде не похожа на умалишенную…

— Почему ты так говоришь? — удивились девочки. — И что же ты будешь делать?

— Я вас умоляю… — собирая волосы в хвост, сказала она. — Выйду замуж за богатого старика и уеду куда подальше отсюда…

— А как же любовь?

— Любовь — это выдумка для книг, а в жизни это аритмия, ожирение и никому не нужные дети, разбросанные по интернатам.

— Выходит, богатые старики, берущие в жены малолетних воровок вроде тебя, тоже выдумка для книг?!

Зелиха накинулась на девушку, пытаясь как можно больнее потянуть ее за волосы.

— Что за шум вы здесь опять подняли? А ну прекратите! Зелиха, ты даже уехать мирно не можешь! Бери сумку и быстро за мной, дикарка! — крикнула воспитательница.

Обернувшись напоследок к бывшим одноклассницам, растрепанная Зелиха ухмыльнулась, выронив на прощание: «Чтоб вы отсюда никогда не вышли, дуры!» Выставленная за ворота интерната, она медленным шагом направилась к остановке.

С трудом найдя место в переполненной маршрутке, Зелиха облокотилась на старое пыльное окно и уснула. ее шелковые светло-русые волосы, собранные в хвост на затылке, блестели под лучами солнца. Бледные худые руки были исписаны множеством мелких царапин, полученных в последней драке. Зелиха не была похожа на кавказскую девушку. Она выделялась своей породистостью: не по годам высоким ростом, зелеными, мраморными глазами, длинным светлым волосом. Зелиха была совершенной настолько, что выглядела «слишком» на фоне толпы. Проснувшись от резкой остановки, девушка осмотрелась, ровняя юбку мятого белого платья в желтый лимончик. Была невыносимая жара. Кондиционер не работал, ветер перестал дуть в приспущенное окно. Отовсюду были слышны отголоски торгашек и рёв под капотом перегревшейся маршрутки.

— Ехать будем, ехать? — ругалась зачуханная женщина, державшая у ног бидон и множество сумок. От жажды, нехватки воздуха и стойкого запаха прокисшего молока у Зелихи закружилась голова. Она вылезла из маршрутки, закинула за плечо свою сумку и зашла в придорожное кафе.

«Какое же чудо этот кондиционер!» — подумала девушка, закрыв глаза и закинув голову под потоком ледяного воздуха.

— Чего тебе? — крикнула женщина из-за кассы. Зелиха растерянно подошла к холодильнику, высматривая бутылки с водой.

— А нет воды из-под крана? — стыдясь, спросила девушка.

Брезгливо оглядев ее с ног до головы, краснощекая недовольная продавщица ушла и вернулась с одноразовым стаканчиком. Зелиха залпом опрокинула в себя то несчастное количество воды, что в нем было. Девушка поблагодарила ее и собралась уходить, поняв, что украсть ничего не получится.

— А платить кто будет? — крикнули ей в спину. — Бесплатного ничего нет, дорогуша!

Девушка растерялась, ощупывая пустые карманы своего уже влажного от пота платья.

— Да чтоб тебя! — возмутилась пожилая женщина, подошедшая к кассе с парой бутылок воды. — Никогда людьми не станете! — швырнула она деньги, другой рукой придерживая платок, спадающий с седой головы. — Пошли со мной, девочка!

Не медля, Зелиха открыла женщине дверь кафе и направилась вслед за ней.

— Где твои родные? С кем ты? — спросила она, подкатывая рукава платья чтобы умыться.

— Я ехала домой, тётя, но моя маршрутка сломалась — поливая незнакомке воду на руки, ответила Зелиха, кинув взгляд в сторону разъяренной толпы у остановки.

— Ты же наша, верно? — спросила ее незнакомка на родном языке. Зелиха кивнула головой. — Я довезу тебя до дома, дитя.

Ополоснув лицо и руки, они направились к большой черной иномарке, из-за руля которой выбежал юноша в белоснежной рубашке и открыл женщине дверь.

— Эту девушку нужно сопроводить до дома, Идрис.

Зелиха смущенно села на заднее сиденье рядом с пожилой женщиной.

Она, затаив дыхание, осторожно осматривалась кругом. Положенные сиденья третьего ряда и багажник были заставлены пакетами с рынка, в машине стоял аромат свежих овощей, фруктов и выпечки.

— Меня зовут Марем, а это мой племянник. Мы живем неподалеку от твоего села, — ранее уточнив адрес, сказала она. — Так почему твоя мать тебя не встретила? — недовольно спросила женщина, устало смотря прямо и сжимая в руках разноцветные четки.

— Мама сильно болеет, отца у нас давно нет, — еще сильнее покраснела от стыда Зелиха, — а сестра работает и смотрит за ребенком…

— А дядь, теть у тебя нет?

— Есть, но их таковыми и назвать сложно. После смерти отца мы сами по себе.

— Пей, девочка, — протянула она открытую бутылку с водой, чувствуя ее стыдливость.

— А вы? — удивилась Зелиха.

Женщина улыбнулась, после чего засмеялся водитель, кидая взгляд на девушку в зеркало.

— Сегодня второй день священного поста, дитя. В моем возрасте никакая вода не утоляет жажду так, как милость и довольство моего Творца.

Зелиха прекратила возиться с бутылкой и просидела словно камень до прибытия к той самой тропинке, ведущей к ее дому.

— Я даже не знаю, как вас благодарить, тётя… — вылезла из машины она, чувствуя себя бесконечно должной.

— Не стоит, девочка. Ты напомнила мне мою внучку, — комкая носовой платок, ответила Марем, — такой же светлый и чистый ребенок, — вновь устремила грустный взгляд вдаль. — Береги себя и больше никуда не ходи одна.

— Пусть Аллах исцелит твою мать, — на родном языке добавила пожилая женщина.

Следом из машины вышел Идрис. Он открыл багажник и накидал в пакет фруктов, достал коробку со сладостями для Зелихи. Поставил рядом на траву мешочек с мукой и, торопясь, запрыгнул в машину.

Удивленная их щедростью и раздавленная собственным невежеством, Зелиха направилась домой, навалив на руки продукты. Множество эмоций переполняло ее, но самым неописуемым было чувство восторженности от соприкосновения с добром. Неожиданно вкус радости перебило предвкушение встречи с родными. Наивная полагала, что ей все-таки будут рады.

Представлять день своего возвращения домой Зелиха всегда начинала со стоящей на крыльце матери, но встречал ее заросший бурьяном двор и сорванный замок калитки, вместо которого висел затянутый шнурок.

— Мам? — крикнула девушка, зайдя в прихожую. Она поставила тяжелый пакет и мешочек у кухонного комода без дверок.

Тишина. В доме стоял стойкий запах жареного курдюка, на плите еще теплая чугунная сковорода. Ни слышно, ни видно никого не было, кроме шумной навозной мухи, отчаянно искавшей выход. Заглянув в спальню матери, Зелиха нашла родных спящими, занавесив окна одеялами до полной темноты. Она поставила свою сумку, сняла единственное выходное платье. Переоделась в старый материнский халат. Повязав на голову тугой платок, девушка взялась за уборку. Час за часом Зелиха приводила в чувство дом, состоящий из трех комнат и прихожей с кухней. Она думала о том, что ее тридцатилетняя сестра или племянница могли бы и прибраться, зная о ее приезде. Девушка ускорялась и ощущала облегчение в работе, словно всё не так, как она видит. В любом случае это ее дом, а не какой-то там интернат на чужбине.

«Надеюсь, мама обрадуется… — подбадривала себя. — Похвалит…» — продолжала думать Зелиха, вытягивая свернутый тяжелый пыльный ковер во двор.

На улице стемнело. Соседка, заметившая возвращение Зелихи, пришла проведать ее с чашкой сахара.

— Как выросла, посмотри… Тьфу-тьфу-тьфу чтобы не сглазить! — постучала она по столу. — Ну, я побежала, а то гостей полный дом! — рассматривая девушку, ехидно смеясь, ушла она.

Зелиха налила себе чай и, решив дождаться родных, села с горячей кружкой в руках и задумалась.

— Смотри, смотри… — с насмешкой прозвучал хриплый голос матери из темного коридора.

Зелиха привстала и увидела, как она кивает на нее головой, а сонная племянница стоит рядом и улыбается.

— Видишь, как эти королевы живут? Ведь даже не скажет: «Мама, пошли, мама, выпей чай!»

— Мам? — ошарашило Зелиху. — Так я не хотела вас будить…

— Ай, — плюнула женщина, схватившись за поясницу, — тебе-то что? Ты один день не постилась! Что ты знаешь о голоде? Мать умрет — ты даже не проверишь, жива я или нет! Иди, Ася, кушай, весь день мучалась!

Девочка обошла стол и села кромсать лепешку, параллельно потирая глаз кулаком после сна.

— Ты даже не поздороваешься со мной? — стоя в недоумении, спросила Зелиха.

Девочка засмеялась, набивая рот. На кухню зашла мама.

— Вставай, Асек, поклонимся ей вместе! — затягивая третий узелок на косынке и ставя чайник на плиту, продолжала она. — Приехала госпожа Зелиха с каторги!

Девочка смеялась все громче, так, что даже крошки вылетали из ее рта.

Зелиха расплакалась. Выбежала из кухни.

Комната была завалена вещами сестры и ребенка. Среди них были и ее вещи, но уже не пригодные к использованию.

— Зелиха! — крик из кухни. — Чай сам себя не нальет, бессовестная ты девчонка!

— А круглый год он не сам себя наливает? — вернулась Зелиха, испугавшись гнева матери.

— Ты что там бормочешь, курочка? Завтра будешь поститься, а то кто знает, каких ты там чертей насобирала! — горкой наваливая сметану на лепешку, голосила бабка.

«Черти и здесь водятся… Пока вы спите, жарят колбасу на курдюке», — подумала Зелиха, но не посмела сказать это вслух.

Опустошив стол, они отправились в комнату. Зелиха достала из сумки аккуратно сложенную простынь и полотенце, украденные из интерната в подарок маме. Асе достались книги, но по лицу девочку было видно, что она не в восторге от подарка. Голос племянницы Зелиха наконец услышала, лишь когда вышла из комнаты, чтобы пойти нагреть себе воды для помывки.

— Книги она мне привезла… Мне книги зачем, баба? Ты посмотри, какое платье лимончик у нее в шкафу висит! А мне, видите ли, книги! Бумагой я не наряжусь, баб, и сыта не буду!

— Так оно твоё, — прищурив глаза в маленький экран телефона, ответила бабка. — Я тебе разрешаю, бери, носи, а она пусть «кинищки» читает.

Зелиха, отойдя от двери, прижала к себе полотенце. Она не понимала, что стало с Асей и почему ей настолько больно от их поведения. Ком в грудной клетке пульсировал. Девушка взяла ведро с холодной водой и вышла за дом. В огороде стоял душ, сделанный ее дядей из досок. Стенки были из натянутой старой клеенки, под ногами — трава и ведерко с мылом. Железным кувшином Зелиха раз за разом обливала себя водой, мешая ее со слезами.

— Зелиха! — раздался гневный крик из дома.

Испугавшись, она побежала босиком, обмотав мокрое тело полотенцем.

— Ах ты, позорница! Хочешь запятнать честь этой семьи? — с ходу ударив ладонью по лицу, крикнула женщина.

— Да что я сделала? — упала на колени Зелиха.

Мать девушки свалилась на диван, схватившись руками за сердце.

— Я знала! Знала, что ты проклятая копия своего никчемного отца! Да чтоб ты сегодня не вернулась в этот дом!

— Да чтоб не вернулась! — добавила плачущая Зелиха.

— Все село видело, как тебя вышвырнул из машины мужчина! Да еще и на эти харчи непонятно чем заработала! — заявила пришедшая домой старшая сестра Зелихи Зуля, сидя со злым лицом, закинув ногу на ногу.

— А ну говори, что ты делала в его машине?

— Это была машина уважаемой женщины! Это она привезла меня домой, подобрав по пути! У меня не было денег даже воды купить, а моя маршрутка сломалась! За что ты меня так ненавидишь? — вытирая слезы, спросила Зелиха у матери.

— Ни одному слову я твоему не верю… непутевая! Уйди с глаз долой!

— Ха ха! Какая овца, я не могу! Тебя за руку поймали, дорогуша, будешь ты тут еще лапшу вешать! — сверля сестру своими черными маленькими глазами, говорила Зуля.

Ох, сколько хотелось сказать ей в ответ, но этот страх поедал меня изнутри. Я трезво понимала, что этот человек способен накинуться на меня и ему за это ничего не будет. По правде говоря, возможно, ее нутро и послужило причиной того, что моя сестра была человеком непутевым. Будучи совсем юной, она убежала замуж, откуда вернулась с младенцем на руках. После был очередной брак, но и там ее судьба не сложилась. Зуля стала работать, делая уборки в чужих домах, но толку от ее работы не было и хватало ее ненадолго. Маму никогда не интересовало, где она и чем занимается, доверие, как говорится, к ней было непоколебимым. Зато ребенок и она жили за счет маминой пенсии по инвалидности, которая ей даже не полагалась.

Скандал вскоре утих, и, что прискорбно, они обе в глубине души знали, что я не вру, но предпочитали видеть мои слезы и страх, нежели признать мою честность.

Грустная луна смотрела на Зелиху. Такая большая и недосягаемая. Небо было усыпано звездами. Ночью воздух становится сладким и свободным. Кузнечики стрекотали в траве.

— Как жаль, что ты не вечна, моя ночь, — напевала Зелиха, — и нужно засыпать и просыпаться… Луна и я как будто мать и дочь, что вскоре будут вынуждены сдаться… судьбе своей угрюмой и дурной, оставить все в ночи: мечты и чувства… Как жаль, что ты не вечна моя ночь, я так хочу…

— Уснуть и не проснуться! — захохотав, допела Ася, высунув красное лицо из-под простыни у ног девушки.

— Перестань! Мама спит! — попыталась успокоить ее Зелиха, но девочка продолжала смеяться, пока не раздался стук в стену из соседней комнаты.

— Ля-ля-ля-ля! — шептала Ася, передразнивая тетю, делая волны короткими толстенькими руками перед лицом.

Ася не была похожа на Зелиху. Отсутствующее чувство такта, стыда и каких-либо человеческих понятий делало ее крайне неприятным человеком. Это был подросток, но уже сложенный как неправильный и бесполезный человек, испытывающий потребности лишь в пище, веселье и интригах. В школе Ася не имела друзей, боялась за себя постоять и шла на любые низости, не имея порога брезгливости. Она могла таить в себе зависть, обиду, зло, но априори была лишена возможности не то что разобраться в причинах возникновения подобного, а даже думать о том, что можно жить иначе. Маленькая ростом, пухлая девочка с узкими глазами и темными пушистыми волосами, она была бабушкиной любимицей с тех пор, как стала похожа на свою маму.

Крик петуха разбудил спящую у окна Зелиху. Она сняла с себя тяжелые ноги племянницы, что пинали ее всю ночь, и вышла босиком во двор. Стоило ей присесть на бетонные ступеньки, вытянуться, как тростник, как у ворот остановился старый фургончик. Зелиха побежала в дом, залезла в большой материнский халат. Тем временем было слышно, как хлопнула дверь машины.

— У нас гости, мам! — пытаясь разбудить женщину, гладила ее по спине Зелиха.

— Прогони кто бы там ни был! — пробормотала женщина — Какие гости в такую рань?.. — громко зевнула она.

— Вы дома? — донесся из прихожей голос дяди с его режущем слух акцентом.

— Ва-ай! — наконец оторвала мать голову от подушки. — Это же мой брат! Иди ставь чайник! — в спешке поднимаясь с постели, сказала она.

Зелиха вышла из спальни.

— Зелиха? — удивленно окинув девушку взглядом с ног до головы, выронил худой и высокий мужчина с густой черной шевелюрой на голове и подбородке, в старой одежде, испачканной копотью.

— Дядя Мустафа… Хотя в такую рань никто другой к нам и не заваливается… — улыбнулась она.

— Ты посмотри, как моя козочка выросла! — удивился он, снимая резиновые сапоги с обсохшей сыплющейся грязью и навозом на подошве.

— Ай! — выбежала женщина. — Да ты заместо солнца сегодня! Не снимай обувь, родной! Проходи! Хи-и! Ты что там опять навез? — заметив крошечный пакет с мясными отходами, висящий у него на пальце, восторженно спросила она.

— Все свежее! С моей бойни!

«Как будто она твоя… грязный рабочий!» — подумала Зелиха, пораженная материнским гостеприимством. Они прошли на кухню.

Ущипнув дочку за бок, женщина кивнула ей на печку, тем самым указывая немедля приготовить еду и накрыть на стол. Девушка вывернула пакет в миску, но ничего, кроме жилок, жиров и говяжьих почек, в нем не нашла.

— Обед, который мы заслужили — ужаснулась Зелиха.

— Что ты там бормочешь, дурная? Не видишь, человек торопится на работу? Шевелись давай! — грозным голосом сказала женщина, с улыбкой намазывая масло на хлеб. — Что бы мы без тебя делали, Мустафик… Свое сердце готов отдать мне и моим детям… — Нащупывая уголочек накинутого на голову платка, начала жаловаться женщина: — Ничего этот несчастный мне не оставил! Да будет проклят тот день, когда я вышла за него замуж! — имитируя плач, уткнулась она лицом в платок.

— Ой, всё-всё… Остановись! — громко чавкая, ответил ей брат, заляпанный сметаной. — И так день не день, еще тебя слушать!

— Кушай, родной, не слушай старую несчастную женщину… Пока ты жив, я и мои сироты не пропадем…

— А где Зуля? — поинтересовалсяне званный гость.

— Эта несчастная пашет как антилопа… — вновь опустила голову бабка, — ей что день, что ночь, только и думает, чем ребенка и меня кормить будет…

— Да не такая она уж и несчастная, эта ваша Зуля! — ехидно засмеявшись, сказал он, подняв хитрый и беспардонный взгляд на Зелиху.

Мама изменилась в лице и, не желая продолжать этот разговор, немедля сменила тему на мое безделье:

— Эта тоже упала на мою голову, бездельница… Хоть бы на работу вышла куда-нибудь, хотя я и боюсь, не знаешь, чего ожидать… Как бы перед людьми краснеть не пришлось.

Дядя вычистил лицо от сметаны кухонным полотенцем и вновь окинул Зелиху взглядом.

— Давай ее ко мне на бойню. Платить не обещаю, но кушать всегда найдется.

— Ва-а-ай! Дай Бог тебе здоровья, мой брат!

— На бойню? — возмутилась Зелиха.

— Ты права, девочка… — удивилась мать, — с твоим образованием — только в кресло министра! — засмеялись они с братом в унисон. — Иди собирайся, все равно тебе нельзя ни есть, ни пить. Она у нас постится! — уточнила женщина для брата.

Зелиха, сломленная собственной немощностью, медленно переодевалась из маминого халата в свое старое платье. Ее печалило то, что отныне придется терпеть дурной запах, и радовало, что она не будет видеть сестру и племянницу. Сев в салон фургона, Зелиха смотрела в глаза матери, пытаясь понять, что та испытывает, видя своего ребенка в таком положении. Картина всё отдалялась, и дом расплылся вдалеке…

— Тут наши коровы! Вон там ведра, к насосу не подходить! — проводил экскурсию дядя, — вода только холодная.

Признаться, духота в интернате стала казаться ей терпимой по сравнению со стойким запахом коровьего навоза. По бетонному полу стекала кровь с водой, над ведрами с потрохами тучкой жужжали мухи. Надев изношенные кирзовые сапоги и резиновые перчатки, Зелиха взялась за работу, приняв свою участь как должное.

К вечеру, едва стоя на ногах, девушка ждала, пока дядя отвезет ее домой, но тот, ничего не сказав, уехал с друзьями, пригласившими его на ифтар. Умывшись ледяной водой, голодная Зелиха медленно пошла пешком в сторону дома. По пути сигналили машины, некоторые останавливались, предлагая довезти, но, боясь в очередной раз «опозорить» родных, Зелиха проделывала свой путь самостоятельно. И все же было нечто прекрасное кругом. В окнах домов горел свет: там семьи собирались за столом после вечерней молитвы. Воздух был наполнен неким спокойствием. Взяв в руки свои тапочки, девушка чувствовала гладь песчаной земли и щекотание стоп травинками. Зелиха остановилась и устремила свой взгляд на небо. Небо высыпало тысячами ярких звезд, рождающих что-то нежное и трепетное в груди. На этом прекрасном моменте Зелиху, невольно вышедшую на дорогу, чуть не сбили синие жигули, резко затормозившие у ее дома и поднявшие столб пыли.

Испугавшись до нервной дрожи, девушка направилась к машине, чтобы извиниться перед водителем, как вдруг с пассажирского места выскочила Зуля.

— Надо было тебя задавить, чертовка!

— С кем ты? — пытаясь разглядеть водителя, спросила Зелиха, на что сестра замахнулась на нее рукой:

— Ты тут еще рот будешь открывать! Быстро в дом! — и направилась вслед за ней, толкая в спину.

О случившемся мы не говорили. Должно быть, маме и не стоило об этом знать. Она сидела, не отрываясь от маленького старого телевизора и миски с семечками, усыпав весь пол шелухой; Ася играла в змейку на телефоне, а на кухне как обычно не было и маковой росинки.

С первым криком петуха Зелиха проснулась. Сон не дается голодному человеку. Окаменевшие от боли ноги с трудом ступили на пол. Не дожидаясь пробуждения родных, она напилась воды у крана во дворе и отправилась на работу. День был еще жарче, чем день ее приезда. От солнцепека кружилась голова. Кругом было тихо, ведь в этот месяц люди едят и пьют до восхода солнца, а после, помолившись, ложатся спать. Увидев Зелиху, дядя кинул на землю окурок и наступил на него подошвой своих грязных ботинок.

— Поторопись, мадам, сегодня большой заказ, — своенравно поздоровался он.

Заказ и вправду был большим. Девушка стала замечать, как легко и быстро дядя вжился в роль начальника, взваливая всю работу на нее. Он не лишал себя удовольствия отойти поспать или перекусить, в то время как Зелиха тягала ведра и мыла бесконечное количество требухи и коровьих внутренностей.

— Давай, давай! — слышалось время от времени.

После обеда девушка сняла сапоги, обливая изуродованные мозолями ноги водой.

— Ты чего переобулась, мадам? Мясо само себя не вынесет! Давай-давай! Машина уже подъехала!

«Будь ты проклят…» — подумала Зелиха, смотря на десятки тяжелых черных пакетов.

Выходя с бойни с пакетами в руках, прищурив глаза от солнца, Зелиха увидела открытый багажник и несколько силуэтов рядом с машиной.

— Девочка?! — ошарашенно вылезла из машины тетя Марем.

Зелиха застыла, чувствуя, как то ли от стыда, то ли от жары ее ноги подкашиваются. Водитель выхватил пакеты из ее рук, а женщина оттянула девушку за руку в тень, удивлено и испуганно оглядев ее с ног до головы.

— О Аллах… — не скрывая своего потрясения, проговорила она.

В дверях появился дядя.

— О, она что-то натворила?! — ускоряясь, подошел он.

— Кто она тебе, Мустафа?

Мужчина растерялся:

— Это моя племянница…

— Как ты позволил девочке тут работать?! Что ты за человек такой? — сурово воскликнула она. — Бойся Всевышнего, Мустафа! Ты бесчеловечен! — взяв шатающуюся девушку под руку, она помогла ей дойти и сесть в машину.

— Что я скажу ее матери? — недовольно вслед крикнул он, опираясь на колени, нагнувшись вперед.

Дверь захлопнулась.