Неадекватная в Пафосе

Любовь Бобылёва (2024)

Что чувствует мать, родившая и вырастившая сына, который в прошлой жизни был насильником, истязавшим и в конце концов убившим её? Она не в силах объяснить даже самой себе, что каждая минута общения с ним — это борьба между материнской всеобъемлющей и безусловной любовью и всплывающим на поверхность илом, олицетворяющим память о том, что душа её сына сделала по отношению к её душе в прошлой жизни, и что этот ил почти всегда побеждал. Кто сможет понять, что смерть в этом случае — освобождение и радость?.. «…Не хочу вернуться ни в один миг из своего прошлого. Оно красиво, приятно, где-то не очень. Но ни в один миг не стала бы возвращаться, чтобы прожить его снова или, тем более, его изменить. Всё происходило так, как должно. И были те мысли, поступки, эмоции и реакции, какими должны были быть. Всё в моём прошлом прекрасно и всё пережито…» — рассуждает другая героиня. Две повести, большая и маленькая, под одной обложкой этой книги. А объединяет их одна идея: жизнь многовариантна. Есть очень важные точки на ленте времени каждой жизни. И как бы человек ни отнекивался, он в эту точку рано или поздно придёт…

Утро начинается в обед

1 том

1

«Самая прекрасная часть дня — утро!» — говорят жаворонки, они и живут дольше. Пусть говорят. Моё прекрасное утро начинается в обед. В начале первого придётся всё-таки встать, кота кормить. К 16 часам я уже помылась, покормила кота, помыла его лоток, пропылесосила комнату, постирала, сложила высушенное по местам, развесила мокрое сушиться, заказала продукты, приняла заказ продуктов, сдала курьеру крышки на переработку, поела, приготовила мясной рулет, пока готовила и ела — параллельно мыла посуду, которой нет конца… И почему есть чувство, что если ты дома в будний день, то ты какой-нибудь лодырь? Я понимаю, откуда растут ноги у данной идеи в голове, вопрос в том, почему она не исчезает, если ты её увидела, поймала, разглядела, всё проанализировала — и ничего? Она только ослабла, но так и тусуется в голове. Старается чувство вины вызвать. За что? Да даже если бы я весь день провалялась в кровати, что с того? Есть воспоминания оттуда, откуда берутся все психологические травмы, как мой отец — злокачественный нарцисс — допрашивает меня, чем я занималась весь день, пытаясь уличить меня в чём-то, чтобы можно было за это зацепиться и излить на меня свой гнев, собранный где-то там, в социуме. Его целью было узнать, что я занималась ничем. А я, не любя врать, старалась ухватить в том, что я делала, самое важное, и раздуть это до весомых размеров. Мне повезло. В семье любили длинные волосы. Носила. Тогда и ответила, что мылась и мыла голову, на это ушло много времени, — и он это признал. Закрепилась в тот момент мысль, что в выходной свой надо делать что-то значимое, иначе я какая-то неправильная, и меня отругают, осудят.

Теперь я фрилансер. Сложновато с такими «идеями» в голове жить в будние дни, не работая. Хорошо я придумала — фрилансер. Затюканная в детстве отцом, живя в постоянном насилии всех видов, потом сильными навыками не отличаешься, на первый взгляд. Изучение себя начинается, когда ты бежишь из семьи и стараешься не просто выжить, а и узнать, что такое нормальная жизнь и как в ней адаптироваться. Так вот, фриланс — красивое название того, чем мне пришлось заниматься, пока я не понимала ничего в жизни. По-другому это называется проституция. Хочу сразу облагородить то, чем я занималась, раскрывая детали, как это происходило.

Началось всё с поиска локации после побега. Нужно было новое место, где отец не стал бы меня искать. Это же ещё надо как-то оплачивать! Мне всего 20, опыта работы нет. Обратилась к логике и перебрала в голове свои навыки. Какими бы они ни были. Итак, уборка, готовка — о да! Это я умею. Иначе в моей семье было не выжить. Отец учил готовить и параллельно срывал на меня всё зло. Учить готовить — это просто предлог, но надо признать, готовить я научилась, что и у него неплохо получалось. Низкий поклон! С уборкой дела обстояли ровно так же. И снова мои благодарности! Живя как на пороховой бочке, я стала неплохим психологом и эмпатом. Да, я женщина, и это почти всем нормальным женщинам свойственно, но всё же я отличный эмпат. Я могу по походке понять настроение, да даже просто видя человека, слушая его, читая то, что он написал, — понимаю настроение. Хорошо. Дальше. Умею ухаживать. Хм… Прислуживать? Ухаживать или служить — это всё-таки от сердца. Добровольно. А прислуживать можно либо за деньги, либо поневоле. Определились. Прислуживать могу за деньги.

С этой базой я нашла дом, куда меня взяли с проживанием помощницей. Не знаю, как искал меня отец, я замкнулась в этом доме и гуляла только на территории. Мне нужна была реабилитация. Стабильность и спокойствие. Хозяин дома был со мной уважителен, даже учтив. Да, я не побоялась устроиться на работу к одинокому мужчине! Моя интуиция меня не подвела. Оказавшись в его доме, рядом с ним, я будто успокоилась и больше не хотела уходить. Я не стала ему женой, но хозяйничать в его доме он мне немного позволил. Интерьер был готов, мне он и так нравился, так что я ничего не переставляла, не докупала, а просто жила в том, что есть, и очень кайфовала. Дом был в английском стиле. Мне всегда нравился этот стиль, ведь я люблю дерево в интерьере, жёлтые и зелёные детали. Он покупал продукты, и я готовила из того, что есть. Мне нравилось его кормить. Он был очень благодарен и восхищён. Я получала, наконец, похвалу и заряжалась на творчество! Мои творческие блюда оценивались по существу, и так я научилась понимать, что реально вкусно, что нет. Я полюбила этого мужчину как человека. Думаю, он испытывал ко мне те же чувства. Наши сердца не были отданы друг другу — это была любовь не мужчины и женщины, а человека к человеку. Мы не разговаривали по душам, и у каждого была личная жизнь, границы которой тщательно охранялись. До сих пор удивляюсь, как мы смогли жить в одном доме и выстроить тёплые, но рабочие отношения. Определённо это его заслуга.

У него был свой клуб, встречи происходили в его доме. Опять-таки, не знаю ни малейшей сути этого клуба, понимала только, что ничего криминального. Они что-то обсуждали, ели, выпивали и курили сигары. Можно сказать, я им служила и получала за это ещё и деньги в виде жалования в конце месяца. Некуда мне было их тратить тогда, потому они лежали, росли и ждали своего часа. А я просто жила, любила и заботилась. Клуб был мужской. К ним в зал заходила только по делу — что-то принести, что-то унести, они замолкали и обращали своё внимание на меня. Относились ко мне уважительно, как к равной. Не было ни высокомерия, ни сексизма — ничего плохого. Мне было комфортно и приятно. Я чувствовала себя нужной. Пока они находились в зале, я оставалась на кухне, чтобы всегда быть в доступе.

2

Мужчины стали приходить на кухню и разговаривать со мной по душам. Все, кто хотели, кроме хозяина дома. У него были отношения, он был честен и ничего лишнего себе не позволял. Я выслушивала некоторых мужчин и, желая сравнять счёт, они дарили мне свою «любовь». Радостно было, что мы держали наше общение в секрете с каждым, и, таким образом, я могла выбирать, с кем готова вести диалог, а с кем нет. С кем хочу продолжения, а с кем только диалог. Я была столь юна, что не могла понять, реально ли было всё мастерски скрывать или просто взрослые мужчины имели столько чести и мудрости соблюдать мои границы. Есть ощущение, что это они помогали мне понять и выстроить их. Они все были моим одним мужчиной. Я его собирала по крупицам. Те, в ком я видела отеческое отношение, как если бы у меня был нормальный отец, не были допущены к моему телу. Они выполняли другую миссию.

Два года в таком режиме, и глава на этом заканчивается. Начинается новая. А именно, хозяин добился-таки расположения своей возлюбленной, после свадьбы он пригласил её жить в его доме, мне пришлось уехать. Так я оказалась в съёмной квартире с моим «мужчиной». Вот что я называю проституцией. Они продолжали спонсировать наши беседы с продолжением, и я была абсолютно счастлива, но понимала, что это когда-нибудь кончится. Точнее, я делала всё для этого: изучила семейную психологию, узнала, как правильно строить отношения, как общаться с детьми и всё то, что помогло бы жить в этом мире качественно, включая изучение мира душ и внеземных цивилизаций. Оттого моя работа с мужчинами была эффективна. Моей задачей было помочь им построить счастливую семью, и расставались мы с ними, когда данная работа была выполнена. Таким образом, мой заработок падал, но я становилась счастливей, ведь это означало, что скоро я займусь своей жизнью.

Оставалось уже три-четыре клиента, и среди них один, с которым секса не было изначально. Отсутствие близости было не из-за меня. Можно сказать, я была в него влюблена. Хоть не в него одного, но он оказался в числе избранных. Желая расфокусироваться и не закапываться глубже в эмоциях и страстях, я ходила на свидания. Решила, что доход мой падает, пора искать мужа.

Сильно сдерживаясь, чтобы не быть инициатором близости, я стала менее эффективна в наших с ним встречах. Не понимала их смысл. Он перестал советоваться о том, как строить отношения, всё больше мы просто разговаривали на отвлечённые темы. Я больше молчала, всё слушала и плыла по течению.

Как-то раз я не выдержала и сказала, что чувствую себя бесполезной, и, кажется, это ненормально — брать за это деньги. В ответ он пригласил меня на свидание. Всё встало на свои места, и я с радостью согласилась, хоть и сильно смущалась. Это сладкое смущение: было неловко (мы знаем друг друга несколько лет), плюс ощущение победы и облегчения оттого, что я всё поняла.

3

Я всегда помнил свою предыдущую жизнь. Думал, что это нормально и так живут все. Оттого стал известным юродивым в деревне. Такова была моя защита. Я старался давать людям то, чего они хотели. Можно было молчать и сохранять свои знания и память в тайне, но я решил, что так будет надежнее — хранить информацию не в одной своей голове. Не знаю откуда, но я понимал, что память о прошлой жизни с годами исчезнет, но она мне зачем-то была нужна. Поэтому всё, что мог вспомнить, я рассказывал всем, кто попался под руку, да делал это так, чтоб меня слушали. Кому-то через шутку, кому-то таинственно, кому-то ошеломляюще — в общем, люди верили в моё безумие и делали благое дело: запоминали мои истории и передавали другим.

Понимание, что ты был когда-то взрослым, даёт некоторые преимущества. Такие как спокойствие в большинстве ситуаций, вызывающих страх, смятение, смущение, стыд и так далее. А также превентивные меры, с расчётом на будущее и развитые стратегическое и критическое мышление. И почти всепрощение. Конечно, «почти»! Я всё же оставался человеком!

В 7 лет меня осенило! Моя одинокая мать, которая просто с кем-то, и не помнит с кем, нагуляла меня и была не очень прилежной родительницей, в прошлой жизни была моей жертвой! Это её я держал в заточении, чтобы насиловать, когда захочу, а потом жестоко убил при попытке бегства. Неудивительно, что сейчас она не испытывает ко мне тёплых чувств… За это я любил мою маму безмерно! Она не сделала аборт. В последнюю минуту выбежав вся в слезах, она направилась в кафе и просидела там два часа. Так и рассказывала. Только смысл этих рассказов был в том, чтоб в очередной раз опустить мой нос в чувство вины. Был бы этот рассказ из чувства любви ко мне, может, я бы узнал чуть больше, и данная история имела бы другой окрас, но всё сложилось так, как должно быть. Она хотела сделать мне побольнее, заставить меня не отходить от неё ни на шаг и искупать мою вину за то, что она не помнила, но ярко чувствовала.

4

Если честно, я даже рассмеялся в голос, когда наконец понял, почему моё тело с годами растет и развивается, а мой половой орган — нет! Слишком долго я жил в напряжении и не понимал, что же со мной не так. Оказалось, надо было снова обратиться к воспоминаниям из жизни того маньяка и отнестись ко всему этому с пониманием. К слову сказать, со временем в голове осталась только самая необходимая информация, которая распаковывала свою суть относительно событий в настоящей жизни. Это похоже на игру, и каждое осознание даёт много радости и сил проходить испытания.

Всё же отсутствие развитого члена не приносило удовольствия. Мне повезло! С самого детства я распознал вон в том парне будущего блестящего хирурга, подружился с ним и всячески способствовал ему не сойти с правильной дорожки. К счастью, я его горячо полюбил, и это было взаимно. Это пригодилось. Я всегда мог обходить врачей, которые могли попросить снять штаны, а после сдерживаемого смешка начать меня изучать и, того хуже, сделать известным на весь мир.

Отсутствие мужской гордости и главного друга, низкий рост, прыщи и подавляющая мать сделали из меня интроверта поневоле. Я отдалённо помнил, что такое решительность, радость секса, адреналин в крови, что такое много и упорно взбираться по карьерной лестнице и много чего ещё, чем не пользовался в этой жизни. На смену смелости ко мне пришла ипохондрия. Врачи меня пугали, они первые, кто мог раскрыть мой самый важный секрет. Так что здоровье — главное, что меня сильно заботило и являлось особой темой для обсуждения с другом-хирургом. Я благодарен Господу, что мне всё это время удавалось скрывать правду о себе и от него тоже. Моё поведение создавало мне репутацию: все считали меня любителем побыть в одиночестве и много болтать с теми, кому я доверился. В целом так и было, только вот поболтать я страшно любил и мечтал открыть кому-нибудь душу В экстренной ситуации это, конечно, был бы Возя. Богдан. Так называли его родители и весь остальной мир. «Богдан Игнатьевич Подъ-яблонский. Хирург» — красовалось на двери его кабинета. А для меня он был и всегда останется Бозей. Мой дар не смог защитить меня от страха открыться ему. Думаю, он испугался бы меня настоящего. Вечно оптимистичный, в меру циничный, притом безумно человечный юморист-экстраверт вряд ли пустит в свой мир ещё одного болтливого и на самом деле энергичного экстраверта. Допустил бы он к себе на сцену друга и разделил бы любовь публики? Я выбрал позицию восхищаться моим Хирургом осторожно, шутя вместе с ним наедине и разрешая присваивать мои шутки, ловя каждый раз на себе его просящий разрешения взгляд. Он свято верил, что даёт моим шуткам и мыслям жизнь, считал себя героем, освободившим их от скупого коллекционера.

Первая женщина, которую я полюбил за черт знает сколько жизней, — моя мама. Первый мужчина — Бозя. Благо любил я его как друга. А что такое любить отца, я надеялся узнать когда-нибудь потом.

Моя любимая и главная женщина решила выпихнуть меня из гнезда. Так я уехал учиться с Бозей, чтобы хоть с ним не расставаться, и стал врачом-терапевтом, на большее меня не хватило. Полезное общение мне и так давало достаточно знаний в хирургии, так как эту страсть я должен был всячески поддерживать и подогревать, но не заметил, как сам втянулся. Всё равно оставался при этом дилетантом: умел кое-чего, но большую пользу я приносил, доставая нелегальные трупы для наших подпольных исследований. Разумеется, к преступной жизни я не вернулся, но открыл в себе большой потенциал в связях с общественностью, дипломатии, умении договориться, находить лазейки в законах, умел мастерски перевозить тайно тела и держать всё это в секрете.

Так образовался наш клуб. Бозя построил дом и сделал интерьер в английском стиле для антуража. Мы собирались у него, пили виски, курили сигары и обсуждали наши грязные делишки, а также очень интересные исследования в области медицины. В целом благодаря моему таланту всё было в рамках закона. Просто если бы мы действовали открыто, то, во-первых, трупов было бы меньше, доставали бы мы их дольше, а во-вторых, потерялась бы эта будоражащая своей таинственностью суть наших встреч, что нас так сильно увлекала.

5

— Почему ты больше не приходишь ко мне домой?

— Тогда у нас были деловые отношения, а сейчас я за тобой ухаживаю.

— Хм, но ты уже там был!

— В другом качестве.

— Ладно, я поняла.

— Ты хотела по-другому?

— Я хотела уточнить.

— Прости, я понимаю, слишком много недопониманий в наших отношениях. Спрашивай что угодно, я постараюсь ответить на всё.

— Постараешься? Есть в чём-то сложность?

— Да.

— Ого! Даже не знаю, интриговаться или обижаться!

— Ты знаешь, и то, и то уместно! Я реально понимаю твои чувства! Всё же дай мне возможность открыться настолько, насколько это возможно на данный момент.

— Хорошо. Расскажи мне о вашем клубе!

— Ну вот, тайны начались! Хотя, думаю, большую часть я могу тебе открыть. С Бозей мы знакомы…

— Ха-ха, с кем?

— Бозя, ну, Богдан Игнатьевич! Ты не слышала ни разу, что я его так зову?

— Ха-ха, нет, и ты сейчас реабилитировался процентов на сорок!

— Хм, хорошо иду! Так вот мы с Богданом…

— Бозей, что уж там!

— Мы с Бозей знакомы с детского сада. Я… ты знаешь… немного отойду от темы… в общем, я помню свою прошлую жизнь.

— Так, и как это относится к делу?

— Ты нормально реагируешь на это?

— Что тут удивительного?

— Ура! Какое облегчение!

— Да-да, я это изучаю, и для меня это не вера во что-то сверхъестественное, а просто знание, данность. Так и что ты помнишь, и как это относится к Бозе? — тут у Владлены вырвался смешок.

— В общем, я когда-то был маньяком! Всё, что я помню, — это как я держал какое-то продолжительное время в плену девушку, кормил её, поил, в общем, делал всё для поддержания в ней жизни, чтобы насиловать её, когда душе будет угодно! Она постаралась убежать, и я её убил. Такие дела.

— Я в шоке. Вижу, ты исправился! Надеюсь… или твои тайны связаны с расчленением трупов? — почти испугавшись, что это может оказаться правдой. Снова смешок. Только уже нервный.

— Да, видимо, в нынешней жизни я с этим завязал. Почти. Я всё-таки выучился на врача и дружу с хирургом. Скоро ты уловишь связь. Только не стоит меня бояться. А то я сам себя испугаюсь.

— О Боже, я постараюсь.

— Вот видишь, теперь и ты стараешься!

— Ха!

— Так вот, Бозя. Я с самого детства увидел в нём хирурга. Как, спросишь ты?

— Ну, типа того… хотя, стой, дай предположить! Ты, зная, что раньше жил, мыслил больше как взрослый, нежели как ребёнок, коим являлся!

— Именно! — тут в Венедикте проснулись давно забытые чувства — вожделение! Срочно захотелось поцеловать эту умную девушку. Но это завело бы их отношения далеко, а к такому его тело и дух были не готовы. Совладав с собой, он продолжил. — Я его, можно сказать, намеренно выбрал как полезный контакт, но, к счастью, он мне понравился, и до сих пор мы друзья. Тогда я решил, что надо помогать ему стать врачом. Были моменты, когда он мог свернуть не туда. А сейчас видишь, как оно вышло… война, и он очень полезен нашей родине, хоть я боюсь за него. Гоню плохие мысли прочь…

— Думается мне, что вы скоро увидитесь! Тебя же вроде туда же мобилизуют?

— Да. И даже не знаю, что страшнее: жить в неведении или понимать всё, что там происходит, видя всё как есть.

— Для меня жизнь в неведении — сложнее, — искусный намёк.

— Понимаю, — не поддаётся Венидикт. — Когда моя мама решила, что мне пора жить самостоятельно, я поехал с Богданом и стал учиться на врача вместе с ним. Не скажу, что я себя заставлял постигать медицину… просто он знал, чего хочет, а я не определился. Рассудил так: выберу ту профессию, что пригодится в быту. В университете удобнее всего было поступить на врача, как и Бозя, иначе я бы учился в другом здании и жил в другом общежитии. Хотя, как выяснилось позже, это было совсем не обязательно, мы сняли на двоих квартиру, а потом подселили ещё одного, а там и девушка Бози позже добавилась… в общем, такая же общага получилась, по сути.

— Совсем из-за печки зашёл! Я уже забыла свой вопрос! Ха-ха!

— Ты спросила про клуб.

— Точно!

— Так вот, я остановился на терапии, не стал дальше углублять свои знания. Нам с моей ипохондрией было достаточно!

— Ипохондрия? У тебя?

— Хм, я неплохо шифруюсь! Ладно. Так вот, а Бозя стал учиться хирургии. Такие были времена, что наша страсть, хм, я тоже в этой области был кое-чем увлечён, наша страсть дорого бы нам выходила, если бы не открывшиеся у меня таланты!

— Какая страсть?

— Только спокойно! Мы изучали трупы!

— Боги!

— Поняла, куда я сублимировал остатки своей кровожадности из прошлой жизни? Ха-ха-ха!

— Смех мог бы и позловещей сделать, чтоб я убежала, окончательно испугавшись.

— Извини, я нарочно! Ха-ха!

Владлена выдавила смешок, ради приличия, но эта шутка стала скучна ещё в глубоком детстве.

— Трупы, само собой, просто так не выдают, а нам хотелось больше времени на их изучение. Так образовался наш клуб, в котором стали появляться члены… ну, в смысле, люди, ха-ха-ха!

— Баян.

— Да, юморок у меня плоский. Так вот. Мы работали, изучали трупы, которые я доставал из-под полы, — этот момент опустим. Члены клуба платили нам взносы. Деньги были приличные. Бозя отстроил себе особняк в английском стиле, в котором мы, собственно, с тобой и познакомились.

— Ты знаешь, чем я там занималась?

— Знаю ровно столько, сколько мне надо знать, я думаю. У нас были строгие правила. В клубе мы говорили только о делах. С этим было так строго, что мы выгоняли пару раз особо болтливых. Ты была гувернанткой. А потом решила подрабатывать, как мы тебя назвали, слушательницей.

— Стоп! То есть вы все были в курсе, что я выслушиваю чуть ли не каждого члена клуба?

— Да, но только это. Был уговор, если кому-то срочно приспичило поговорить о чём-то личном, то лучше это будет слушать кто-то посторонний. За это мы тебе платили.

— То есть вы все вместе это решили? — почему-то Владлена почувствовала себя оскорблённой, но потом она успокоилась. Ведь и так понятно, что другая сторона медали есть, и такое не могло происходить в тайне. Так думать было по-детски, но чертовски приятно.

— Только не говори, что ты чем-то недовольна! Не поверю! Или ты думаешь, что управляла всем процессом?

— Прости, нет, конечно! Скорее, я просто мало об этом думала. А как вы понимали, что в разговоре со мной никто ничего лишнего не скажет?

— Ох. Сейчас будет неприятно!

— О Боже!

— Не так всё страшно… но Богдан имел доступ к камере со звуком. Конечно, он не просматривал всё каждый день. Это было бы нереально! Имелась программа, которая сигнализировала, если были озвучены некоторые слова. Тогда Богдан просматривал запись и делал вывод. Спешу тебя успокоить, такое случилось лишь раз, и всё обошлось. Там парень заволновался и набросился на тебя со всей своей страстью!

— О Боже!

— Да хватит так реагировать! Ничего в этом удивительного! Или ты думала, я не понимаю, что ты обычный человек, имеющий полное право на личную жизнь?

— Что ты ещё знаешь?

— В смысле?

— Что ты ещё знаешь о моей подработке, так скажем.

— Ничего. Это не моё дело. Я даже не знаю, встречались вы с ним или нет после этого. Но место он своё сохранил в нашем коллективе. Хоть обсудить мы могли это только втроём. Богдан, он и я. Посмеялись, мы с Бозей даже поаплодировали!

— О Боже! — уже с интонацией смирившегося человека произнесла Владлена.

— Да что тут такого? Мы все взрослые люди. Никто твои границы не нарушал. Да и заняты мы были своей страстью. Понимаешь, собрались такие ботаники…

— Ботаники… Вы на них не похожи и не являетесь ими! Ха-ха, — немного расслабившись, ответила ему. — Вы трупы разрезали! Да и внешностью все как на подбор!

— Вот тут ты права! Я сам удивлялся. Высокомерно звучит, конечно! Но зачем тут скромность? Ха-ха! Мы потому и устроили себе такую игру в английский клуб. Хорошее было время!

Венедикт почувствовал шевеление у себя в штанах и сильное, давно забытое ощущение. Неужели это эрекция? Дрожа всем телом, он засобирался, встал и спешно стал поднимать свои вещи с земли, оставляя Владлене свою туристическую подложку, на которой они сидели.

— Что случилось?

— Мне надо торопиться! Видишь, рассвет уже! А я толком не собрался!

— Да мы же ради рассвета тут и сидим! Успеешь! Если что, я тебе помогу! — она взяла его за руку, отчего у бедного парня случилась поллюция. Заметив что-то неладное, девушка резко встала и поцеловала взрослого мужчину, трясущегося, как подросток.

Напряжение немного спало, и Венедикт был этому несказанно рад. Тем более, что чемоданы на войну давно собраны, а рассвет был невероятно красив. Можно и кофейку! Только вот теперь есть неприятные ощущения от испачканной одежды, но это ничто по сравнению с тем, что только что произошло. Сдвину — лось-таки с мёртвой точки! То была награда.

6

Мне уже надоедает этот мир. Слишком всё тяжело в нём даётся. Только я сбежала от отца и успокоилась, подышала, снова пришлось брать себя в охапку и жить по-новому. Вроде разобралась, приняла правила игры и далее шла к победе, но снова всё срывается. Я так часто с этим сталкиваюсь, что каждый раз руки опускаются всё ниже.

В этот раз, думаю, я зашла дальше, чем просто опустились руки. Меня перестала волновать сама цель пути. Скопленные за время работы у Богдана Игнатьевича деньги я берегла на покупку квартиры. Снимала жильё на зарабатываемое «подработкой». Думала, что плавно перескочить из одинокой девушки в замужнюю женщину не составит труда, ведь и кандидат есть.

А теперь что? Я сижу в погребе его матери в глубокой деревне. Только далеко она от больших городов, но вот близка к границам страны и страдает в числе первых. Акт доверия и надежды на меня заставили пойти на такой шаг — приехать заботиться о его матери, пока он на фронте. Я теперь размышляю: а чем он думал, когда просил об этом? Я была так польщена, что опомнилась уже на месте. Когда нас начали бомбить. А в столице сейчас тихо.

Как я могла так с собой поступить?! Как он мог со мной так поступить? Кажется, я, наконец, повзрослела. Только сейчас я поняла, что надо было её ко мне, в столицу, а не мне в деревню… я теперь глубоко запутана в своих чувствах и отношении к Венедикту.

Пока не случилась война, я думала, что вот, я близка к покупке квартиры и замужеству. Свою квартиру я бы сдавала, деньги берегла, а жили бы мы в его квартире. У нас родились бы дети. Я так хочу быть женой, матерью и хозяйкой, что, боюсь, упустив это почти у финиша, я перегорела и теперь не хочу ничего. Особенно после его поступка.

Ну зачем ты меня об этом просил?!

7

— Я очень хотела семью с ним, — прозвучало из темноты подвала, когда немного стихло.

— С кем?

— Отцом Венедикта. Представляешь, я хотела двоих — Венедикта и Владлену. Или Владу. Остановилась на Владлене, так как можно сокращённо называть Владой!

— Представляю ваше удивление, когда вы узнали, как зовут меня!

— Меня как молнией поразило! Я сочла, что это знак.

— Посмотрим. Я стала сомневаться в своём отношении к нему, — война многих сделала откровенными.

— Я пока что не берусь его ни осуждать, ни оправдывать, потому что, к моему стыду, я его совсем не знаю.

— Расскажите мне всё с самого начала.

— Отец его — моя любовь. Даже не знаю, может, я его до сих пор люблю. Но знаю точно, что кусок моей души тогда точно покинул моё тело.

— Что же случилось?

— Я не знаю… Я была беременна, на седьмом небе от счастья, что беременна от моего Влада. Мы…

— И его так звали?

— Я его так любила, что хотела, чтобы всё звучало его именем. Для меня он — это любовь, дети — любовь. А значит, в их именах должны быть звуки его имени. Звучит, будто я сотворила кумира. Может, так и было. Но, думаю, я тогда поверила, что наконец вырвусь из пучины одиночества. У меня было хорошее детство. Одинокой я стала, как только государство назвало меня совершеннолетней. Будто Бог дал дожить моим родителям до этого моего возраста, чтобы я не попала в детский дом.

— Понимаю. Что же произошло?

— Он пропал без вести. Мы планировали свадьбу. Уже подали заявление. Он работал. Мы откладывали деньги на свадьбу, на ребёнка. И как-то раз он не вернулся с работы. Всё.

— Что полиция?

— Искали, конечно. Поняли, что он был похищен. Я в этом не уверена.

— Как протекала беременность с такой не-рвотрёпкой?

— На удивление отлично! Легко так! Видимо, у Венедикта было чёткое намерение родиться. Это единственное, что меня хоть как-то приводило в чувства. Я сошла бы с ума от горя. Даже ходила делать аборт. Врачи просили подумать. Ведь ребёнок был с идеальным

здоровьем. Они говорили, что если уж я не передумаю оставлять его себе, то хоть в семью определят! Косились на меня. Странные те врачи, что делают аборты. Противоречивые. Вроде и за жизнь борются, заступаются, но при отказе матери всё равно её отнимают. Сложные люди.

— Что-то мне подсказывает, что именно это чувство недопонимания я сейчас испытываю к Венедикту.

— Может. В общем, я выбежала из операционной в последний момент. Странно было убивать частичку Владислава. Я сидела в кафе и не могла поверить, что хотела это сделать. Я была счастлива, что опомнилась!

— Да что же произошло, что ваши отношения не задались?

— Всё было хорошо, пока он не стал говорить о том, что насиловал и убил меня в прошлой жизни.

— О как! То были вы!

— Странная реакция. Ха-ха, — в эти времена смех был только нервным. — Он говорил тебе об этом! Он всем рассказывал.

— Вам было и неприятно, и плюс стыдно…

— Всё сложнее. Он это преподносил людям, как страшные байки. Ему, по сути, никто не верил. А я… Мне было просто жутко какое-то время, но я бы могла с этим жить, пока не вспомнила…

— Он думает, что не вспомнила, но просто чувствуете на подсознательном уровне!

— Вот это вы откровенничали, конечно! Хотя чего удивляться, он многим это рассказывал. Но только в детстве. В юности он почему-то замкнулся. Несмотря на то, что резко вырос на три головы за лето!

— Я его не представляю общительным. Наедине — да. И то только с теми, кто прошёл его проверку на надёжность. Даже не знаю, какие критерии отбора, ха-ха.

— Не суть. Он и не знает, что я вспомнила. Не могу точно сказать, дорисовала ли я в своём сознании внешность того маньяка под его внешность или он реально не сильно изменился с прошлой жизни… Но смотреть на него мне сложно. Не то что взаимодействовать как-то.

— И ваши мечты рухнули. Полная фрустрация! Сочувствую.

— Ты на удивление эмпатична!

— Так вышло. Бог меня зачем-то наградил этим.

— Редкое качество. Благодарю! Итак, я хотела ребёнка, вот он! Но он тот, кто мучил и убил меня в прошлой жизни. Как бы я ни старалась справиться с великой ненавистью к нему, я не могла с собой совладать. Я — человек, выращенный в большой любви. Я накопила её в себе столько, что можно было захлебнуться от переизбытка. Хотелось срочно с кем-то ею поделиться. И тут такое. Это был сильный удар, боль от которого ещё долго резонировала. Когда мы не рядом, мне легче.

— Даже не представляю, как с этим можно справиться вообще.

— Лучше б хоть кто-то знал. Я бы спросила…

8

— Надо закурить. А то есть хочется.

— Не поверишь, у меня есть сигары. Подарок сына.

— Ваше лицо! Привет! — От пламени зажигалки Владлена на мгновение увидела лицо несостоявшейся свекрови.

— Зажигалку беречь надо!

— Странно, да? Сидим третий день рядом, а не видим друг друга.

— Всё странно. И то, что курим от голода, хоть и некурящие, и то, что люди воюют… По правде говоря, я уже ничему не удивляюсь. С моим отношением к сыну я вполне могу себе представить, откуда войны берутся. Люди иногда просто не могут справиться с собой. Человеческая психика хрупка.

— По вашему дому не попали. Даст Бог, увидимся при солнечном свете. Солнце! Как же хочется увидеть солнце и небо! — женщины молча закурили.

Молитвы были услышаны на следующий день. Всё утихло, и по дому послышались шаги освободителей. Безусловно, это сначала напугало, но вскоре послышались и призывы солдат. Они произносили кодовые слова, которые означали, что пришли свои и можно выходить из укрытия. Женщины этому не сильно доверяли, но встать во весть рост очень хотелось, пришлось рискнуть. Риск был оправдан. Солдаты помогли выбраться. Ноги были ослаблены, да и руки — ими женщины долго боролись с крышками банок с закрутками. Пришлось питаться тем, что было заготовлено на зиму. Мучение. Воды было пять литров на двоих, а еда только солёная и сладкая — солёные огурцы, варенье да квашеная капуста. Казалось, что Бог над ними издевается. Потому что Дьявол их просто убил бы. Или наоборот. Всё странно в этом мире.

9

Деревня была полуразрушена. Из тысячи с лишним жителей остались триста сорок два. Этими двумя стали Владлена и Карина Дмитриевна.

Кто-то успел уехать из деревни, оставив практически всё своё имущество. Кто-то погиб. Кого-то успели захоронить, кого-то ещё предстояло. Солдаты помогали во всём: хоронили, кормили жителей деревни, давали медикаменты. Счастьем было и то, что живые в хорошем здравии. Относительно. Переломы и тяжёлые случаи обошли жителей стороной. На том солдаты и покинули деревню. Их дело было сделано! Провожали военных с большой любовью и признательностью.

Люди остались сами по себе. Атмосфера глубокого горя и отчаяния… Все пали духом. Как дети, бегали к машинам волонтёров и приезжающим с провизией от государства. Очень часто не успевали урвать побольше. Разбирали остатки. Их деревня была дальше всех. Даже колокол повесили. Звонили, как только увидят подъезжающую машину. За водой ходили ежедневно. С тяжёлыми вёдрами шли три километра от уцелевшего колодца до своих развалин. Провизии хватало настолько, чтобы только тела могли продолжать существовать, не имея смысла это делать.

Владлена запомнила всех в лицо. Как-то раз она поняла, что не все ходят за водой. Странно… Каждый набирает воды себе и тому, о ком решил заботиться. Тут её осенило. У кого-то есть колодец на участке! Вопиющая несправедливость! В гневе она дошла до деревни быстрее обычного.

Сама не понимая как, она достаточно быстро собрала жителей на импровизированной площади (то был перекрёсток двух дорог). Владлена трезвонила в колокол, который раньше служил храму, а теперь его понизили. Даже звук стал какой-то грустный.

— Почему мы не объединяемся? — кричала она в толпу. — У кого-то есть на участке колодец, а мы ходим за три километра! У кого-то уцелела скотина, огород, еда в погребах, в конце концов! У нас, например, остались картошка, лук, морковь и закрутки! — на удивление, толпа быстро опомнилась и приняла эту гениальную мысль. Каждый предлагал своё. Вернее, то, чем был готов поделиться. Условились собраться у самого уцелевшего, но покинутого дома номер 10.

Владлена успокоилась, когда поняла, что колодец был как раз у этого дома, а значит, если кто-то и продолжает скрывать свой источник воды, то он может выдохнуть и продолжить жадничать. К счастью, таких не оказалось, ведь следующим шагом Владлена сподвигла всех на капитальную уборку. Тем и занялись. Каждый день вынужденно образовавшаяся коммуна собиралась на завтрак, потом все шли на работы по уборке территорий и добыванию всего полезного. Всё тщательно отбиралось и распределялось: дрова — в одну кучу, деревянные предметы и брёвна — в другую, так же стекло, железо, провизия из покинутых домов и так далее. После дружного обеда люди решали, что кому можно забрать, а что оставить для общего пользования. После ужина все старались веселиться. Оказалось, что в деревне есть кузнец — он сам об этом вспомнил, так как алкоголя больше не было, равно как и жены, из-за которой «приходилось» пить. Также нашлись столяр, художник, врач — в общем, все были чем-то полезны. Через год люди отстроили дома, как могли, организовали себе медпункт, склад, дом культуры и библиотеку. Наладили общее хозяйство: вскопали поля, посадили овощи, уцелевший скот смог успокоиться и продолжил размножаться. Всё было общим, и это давало силы, так как война всё ещё шла, но шумела уже где-то далеко.

Владлена узнала о себе много нового. Она лидер. Вернее, может им быть в случае необходимости. И она это сделала. Повела за собой людей, организовала их и вдохнула в них жизнь. Это был подвиг хрупкой двадцатипятилетний девушки.

10

Кажется, я начинаю понимать. Развитие моего достоинства напрямую связано с моим духовным развитием! Иначе как объяснять, что при встрече с Бозей я был так счастлив видеть его живым, что не сразу заметил его рану. Она заживёт, всё в порядке, но ему было больно, и я так расчувствовался, что снова ощутил что-то в штанах. Слава Богу, это никак не связано с возбуждением, вожделением и тем более с поллюцией! Я не понимаю, что это были за ощущения, но орган явно увеличился в размерах и стал как-то мужественней, что ли, смотреться! Как же мне хотелось хоть с кем-то это обсудить! И я решился. Связался с психологом, но так как долго нам разговаривать запрещено, мне и этот звонок с трудом разрешили сделать, она успела только сказать, что подумает и напишет, что, кажется, у неё есть вариант. Только это будет не она. Если честно, мне уже всё равно, кто. Главное, чтоб конфиденциально и чтобы выслушали. Может, даже посмеялись вместе со мной… Как же важно человеку человеческое общение!

Мы с Богданом работали рука об руку, лечили солдат. С каждым ярким случаем, переворачивающим реальность, мой член рос. Я снова был подростком. Слишком яркие эмоции от всего происходящего: боль войны, поллюции, радость за себя, страх за близких и невозможность хоть с кем-то это всё обсудить — довели и меня до больничной койки. Буквально через два дня после звонка психологу. Она молодец, постаралась и передала мою просьбу своему коллеге, который был на фронте со мной рядом. Это чудо какое-то! Он был офицером. Вечером того же дня, как меня положили с сердцем, он пришёл ко мне, сел на койку и оповестил, что он от моего психолога и готов меня выслушать. Я не медлил ни секунды. Он, конечно, переживал, что я болен и «как это можно, вот так не жалея себя», а я объяснил, что болею как раз из-за того, что давно не мог говорить о своих переживаниях.

Доктор сдался и отпустил меня погулять, но дал ходули с выдвижным сиденьем. И валидол. Зачем-то. Ладно, возьму. И воду. Всё, готов помочь моему сердцу, и плевать, какого уровня этот психолог, мне от него нужны только уши и хоть маломальская реакция.

— Не спешите вы так, у вас же сердце!

— Поймите, оно скоро восстановится!

— Я был бы очень этому рад! Давайте пройдемся вот там. Там безлюдно и тихо.

— Согласен, — я сбавил шаг. Сердцу и вправду было тяжело. — Знаете, думаю, я вас сильно удивлю.

— Это сложновато, но попробуйте!

Я выдохнул и решил протараторить поскорей, иначе застеснялся бы и опять что-то утаил по привычке.

— И-и-и, — сделав глубокий вдох и на выдохе, — я с детства помню свою прошлую жизнь, я был маньяком, мучил и убил женщину, которая в этой жизни моя мать, она меня ненавидит, у меня в переходном возрасте член не развивался, а сейчас из-за духовного роста он начал развиваться, как у подростка, я думаю, что это карма, чтоб в этой жизни я больше никого не захотел взять в плен, чтобы насиловать… И-И-И-И-И-И у-у-у-у-у-у-у, — я ИСТОШНО завыл, слёзы полились градом, я ревел, как ребёнок… думаю, это и были мои детские невыплаканные слёзы!

Конец ознакомительного фрагмента.