Отдаю любовь мою в твои руки…

Людмила Евдокимова (2024)

О любви сказано много и ничего. У каждого своя история любви. Героине повести «Отдаю любовь мою в твои руки…» Л.Д. Менделеевой-Блок любовь принесла горе, опустошённость, боль, стыд, унижение. Почему же она думает, что лучше этой любви в её жизни ничего не было? И почему гимн любви поэт написал только для неё? Чтобы ответить на эти вопросы, автор использовала письма А. Блока и Л. Менделеевой, воспоминания героини повести и современников.

V

Женщина снова занялась работой. Она складывала в картонные коробки письма, рукописи, фотографии. Всё было значимым, всё пропущено через боль, стыд, унижения, радости.

В руках пожелтевшая от времени фотография, с которой на неё смотрит красивая черноволосая женщина. Любовь Дмитриевна рукой опирается на стол, дышать трудно… Фотография падает на пол. Дышать совсем нечем… Как больно… Под рукой всегда вода и лекарство. Она запивает горькие капли, некоторое время сидит неподвижно, как бы прислушиваясь к работе натруженного сердца. Полегчало. Тяжело наклоняется и поднимает упавший снимок. Смотрит напряженно. Мысли смешались в плотный клубок. Она силится и не может поймать кончик нити, чтобы размотать воспоминания и выстроить их в стройную систему образов, сцен, реплик и фраз. Жена поэта, артистка и автор книги о балете, она придавала всему некоторую театральность и изящество.

Наконец Любовь Дмитриевна кладёт фотографию перед собой. Наталья Николаевна Волохова… «Снежная дева» Александра Блока.

Менделеева с трудом встала, подошла к окну и, глядя поверх домов в посветлевшее небо, подумала, что та далёкая зима 1906-1907 года нашла её совершенно подготовленной к очарованиям лежащего в сугробах города, «маскам», «снежным кострам», легкой любовной игре, опутавшей и закружившей, казалось, всех в морозной круговерти. «Мы не ломались, упаси Господь! Мы просто и искренне все в эту зиму жили не глубокими, основными, жизненными слоями души, а ее каким-то легким хмелем».

В ту далёкую снежную зиму она часто стояла у окна, глядя на утонувший в сугробах город, на низкое небо и бесконечный снег. Вздохнув, Любовь Дмитриевна вернулась к столу и снова взяла фотографию в руки.

Да, Волохова тогда была дивно обаятельна. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей», как точно подметил Блок. Её улыбка никого не оставляла равнодушным. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму.

— Красива. Очень красива, как раскольничья богородица.

Время будто остановилось, а потом повернулось вспять. Глаза сидевшей за столом женщины смотрели сквозь время и пространство, мыслями она была более чем на тридцать лет назад.

Снежный декабрь отсчитывал последние дни уходящего 1906 года. От бесконечного кружения снега в сером полумраке город казался призрачным, размытым. Силуэты зданий колебались в вечерней мгле, сменяющей похожий на вечер день. Плыли вдоль улиц фонари. Висели над белой пустотой мосты. Люди, лошади — всё двигалось нехотя, лениво, с одним желанием оказаться где-нибудь там, где есть свет, тепло, жизнь.

Уже несколько дней на Офицерской в театре В.Ф. Комиссаржевской¹⁰ шли репетиции блоковского «Балаганчика»¹¹. Постановка маленькой феерии, отвлечённой, причудливой, намечена была на конец декабря. Именно туда направлялся высокий молодой человек. Каракулевая шапка запорошена снегом, руки засунуты глубоко в карманы. Несмотря на долгую прогулку по заснеженным улицам города, он шёл лёгкой походкой, но не быстро. Он шёл, не замечая никого вокруг. Красивое лицо было неподвижно. Большие светлые глаза устремлены в снежную круговерть. Молодой человек повернул на мост и внезапно остановился, словно споткнулся о невидимую преграду.

Перед ним из снежной мглы возникла маска. Она сверкала холодным серебристо–голубоватым светом. Крылья маски богато убраны жемчугами, а из прорезей для глаз на него внимательно и немного насмешливо смотрят горячие глаза.

Поэт невольно сделал шаг, другой… Вдруг ветер смешал, скомкал видение, закружил вихрем и, сбросив с моста, помчался вдоль канала. Судорожно вцепившись в перила моста, Александр смотрел на уносящийся вихрь. А ветер, словно наигравшись, резко остановил свой бег и помчался назад к оцепеневшему поэту, рисуя метелью прекрасное женское лицо. Змеились волосы, сверкали глаза, похожие на крылья маски. На нежных губах застыла улыбка. Лицо росло, глаза нестерпимо горели, обжигая сердце. Он чувствовал, что силы оставляют его. Как вдруг… всё исчезло, улёгся ветер. И лишь редкие снежинки сверкали в тусклом свете фонаря.

VI

На репетицию Блок опоздал. Прислонившись к косяку входной двери, из темноты зрительного зала, никем не замеченный, он наблюдал за сосредоточенной работой труппы. Приближалась генеральная репетиция. На сцене частично была установлена декорация. В глубине сцены — окно. За покрытым чёрным сукном столом сидели «мистики». Костюмами им служили чёрные картонные сюртуки. Немного нелепо и смешно из-за костюмов торчали головы, а из манжет виднелись кисти рук. С ними рядом сидел Мейерхольд¹², слушал, поправлял. Иногда он прерывал актёров и читал за них сам, закрывая глаза:

— Прислушивайтесь к невидимому, жуткому. Вы чувствуете, оно приближается…

— Что приближается? — почти шёпотом спросил один из «мистиков».

— Вот! — закричал режиссёр. — Именно так и произносите реплику. А вы, — он ткнул пальцем в сторону председателя, — придайте голосу звонкость. И жесты… жесты должны быть говорящими. А вы водите руками, будто не знаете, что с ними делать.

«Балаганчик» из зрительного зала воспринимался по-новому. Сегодня актёры надели полумаски, всё вокруг преобразилось, стало волшебным. Играли вдохновенно. Но особенно чудной была молодая актриса из третьей пары влюблённых. Александр тревожно вглядывался в её лицо, и сердце забилось, толкаясь в груди, словно пойманная птица. Снова стало трудно и больно дышать. В голове скомканные мысли: «Она… Снежная маска… Я знал, я знал… Это она».

Бывая в театре, Блок постоянно чувствовал какую-то неясную тревогу, но он не искал её истоков. Смятение души рождает новые образы и стихи. Он прекрасно понимал, что сейчас рискует навлечь на себя недовольство критиков, друзей, врагов и ещё бог знает кого из-за своего «Балаганчика». К тому же ставил пьесу Мейерхольд, скандальный режиссёр, не боявшийся экспериментов. Он появился в театре Комиссаржевской волею судьбы. В Москве у него дела не шли, и он попытался исправить своё положение в Петербурге.

Казалось, всё складывалось как нельзя лучше. Вера Фёдоровна очень устала и решила сделать перерыв, это и сделало возможным поставить Мейерхольду пьесу Блока. Он уловил мистический смысл феерии, нашёл нужную для неё сценическую форму. А главное, очаровал актёров, подчинил их своей воле и умело дирижировал всем и всеми.

Потом будет премьера. Успех-провал. Несколько представлений. Недоумения и восторги. Ссора и разрыв Мейерхольда с Комиссаржевской, но это потом. А сейчас все захвачены новизной, ощущением будущего скандала, мистикой, головокружительной музыкой поэзии Блока.

Нет, его тревожило что-то другое. Странное чувство охватывало Александра, когда он, часто неосознанно, заходил в гримёрную к актрисам, некоторое время оставался там, иногда не произнеся ни слова, и уходил, не понимая, почему его так тянет туда.

Красивые молодые женщины, талантливые актрисы. Приятно быть в таком окружении, но его тянуло туда не желание пофлиртовать, а «крылатые глаза» Натальи Николаевны. Теперь он это понял, упиваясь её чарующим голосом, серебристым смехом. Как грациозны движения, выразительны жесты. Она совершенна. Она та Снежная дева, явившаяся ему в ореоле голубой метели.

Блок рассеянно отвечал на вопросы актёров и режиссёра, делал какие-то замечания, но мыслями он был не здесь. Увидеть ЕЁ, говорить с НЕЙ. Поэт вдруг резко повернулся и ушёл за кулисы, оставив в недоумении труппу, и столкнулся с Волоховой на лестнице.

Она уже переоделась и собиралась ехать домой.

— Александр Александрович, добрый вечер. Вам понравилась сегодня наша игра? — певучий русский говор всегда завораживал молодого человека, действовал на него магически.

Он, молча, без улыбки снизу вверх смотрел на неё, мучительно подыскивая вылетевшие из головы все слова, которыми мог так виртуозно играть. Она тоже перестала улыбаться и тревожно на него смотрела:

— Что с вами, Александр Александрович? Вам нехорошо?

Но он уже ничего не слышал. Надломленные колени опускались на ступени, рука потянулась к черному шёлковому подолу платья, забрызганному золотыми звёздами. Перед такой красотой можно только склониться в глубоком поклоне, смиренно ожидая своей участи. Наталья Николаевна недоумённо смотрела на коленопреклонённого поэта и не двигалась. Он крепко держал край её скромного тёмного платья и что-то шептал. Наконец поднял на неё свой светлый взгляд:

— Звезда, Мария. Я нашёл тебя. Нашёл. Ты пригрезилась мне в снеговой пелене. Дай насмотреться на тебя.

Он ещё что-то бессвязно бормотал, почти беззвучно, и женщина, оцепенев, была действительно похожа на ледяную статую.

Блок медленно поднялся с колен и, величественно выпрямившись, смотрел на свою звёзду. Она была не просто красива, а ослепительна. Высокая, стройная, в чёрном шёлковом платье с золотым поясом. Плечи окутаны соболями. Шлейф в звёздах волнами лежал у её ног. Бледное лицо спокойно и торжественно. И глаза… чёрные, огромные, нестерпимо жгут, проникая в самую душу. Кажется, она что-то говорит, но Александр не понимает, мысли путаются в голове. Ступени исчезают из-под ног — и он летит в бездну. Ему холодно, губы немеют, закостеневшие руки не слушаются. Он весь скован ледяными цепями. А влюблённое сердце изо всех сил пытается разогреть застывающую кровь, вернуть живое тепло в непослушное тело.

Его кто-то осторожно теребит за плечо, пытается разжать судорожно сжатые на платье длинные пальцы. Поэт недоумённо осматривается, смущённо освобождает из невольного плена актрису.

— Бога ради, простите Наталья Николаевна.

Голос слаб и сух. Он некоторое время сидит на ступеньке лестницы, прислонившись спиной к стене. Поднимается, ощущая дрожь в ногах. Блок не любил показывать свою слабость. Раздражение на самого себя придало ему силы, и уже в следующую минуту он произнёс звучным приятным голосом:

— Извините, Бога ради. Я вас напугал?

Он бережно берёт её руки, целует их, чувствуя на губах нежную прохладу: «Позвольте проводить вас. Уже поздно, я буду вашим верным рыцарем, чтобы никто не посмел обидеть мою госпожу».

Они неторопливо шли по заснеженным петербургским улицам. Больше молчали, чтобы лучше понять, почувствовать друг друга. Между двумя людьми должна возникнуть та духовная интимная близость, которая разрушит стену отчуждённости, позволит им понять друг друга с полуслова, стать откровенными и естественными.

Разговор разгораясь, сразу затухал, но паузы не были мучительными. Им было приятно идти вдвоём по снежному городу, молчать, наслаждаться ночной тишиной Северной Пальмиры¹³ и думать о своём. Поэт был полностью поглощён необычной новизной своего чувства. Ему казалось, что он наконец-то обрёл свою мечту. В той, что шла с ним рядом, он видел и Прекрасную Даму, и Незнакомку. И ещё не совсем оформившийся в сознании новый, фантастической образ небесной звезды, принявшей облик обворожительной женщины. А Наталья Николаевна, опершись на руку спутника, с грустью думала о недавнем разрыве с любимым человеком, о пролитых слезах, жалела себя и Александра. Что это? Любовь или игра его воображения? Как понять то, что она видела и слышала в театре? Она не знала, что выхождение из чувственного мира присуще великим поэтам. Для Блока это было не просто «выхождение», а слияние с миром. Сначала тоска — потом радость. Мир его поэзии рождался из тоски, а заканчивался просветлением. Он погружался в экстатическое состояние, преображался и преображал реальность.

Но всё это было слишком сложно для молодой актрисы. Мысли о странном поведении спутника недолго беспокоили красавицу. Молодость, влюблённость поэта, прогулка по любимому городу напрочь избавили её хорошенькую головку от тягостных раздумий. Дома, лёжа в постели, она попыталась ещё раз подумать о странностях прошедшей ночи, но через несколько мгновений крепко спала, и ей ничего не снилось.

Примечания

10

Комиссаржевская В.Ф. — Комиссаржевская Вера Фёдоровна (1864 — 1910) — выдающаяся русская актриса рубежа 19-20 веков, чье творчество оказало значительное влияние на развитие театрального искусства. С 1906 года режиссёром-постановщиком в Драматическом театре Комиссаржевской работает В.Э. Мейерхольд. За один сезон он выпустил 13 спектаклей, однако после нескольких провалов Комиссаржевская предложила ему уйти.

11

«Шли репетиции блоковского «Балаганчика». — Пьеса «Балаганчик» была написана в 1906 г. как развитие одноименного стихотворения Блока по совету писателя-символиста Георгия Чулкова, друга Блока. «Балаганчик» стал выражением протеста поэта против засилья мистики и в жизни и в искусстве. Постановка пьесы в театре В.Ф. Комиссаржевской 30 декабря 1906 года стала одной из значительнейших работ режиссера-новатора В.Э. Мейерхольда и стала крупным событием театральной жизни того сезона.

12

Мейерхольд. — Всеволод Мейерхольд (Карл Казимир Теодор Мейерхольд, (1874—1940 гг.) — один из первых авангардных режиссеров Советского Союза. Он экспериментировал с декорациями и актерской техникой, использовал собственные режиссерские приемы и изучал традиции старинных театров. В феврале 1940 года он был расстрелян — по обвинению в контрреволюционной деятельности.

13

Северная Пальмира. — Северная Пальмира в русской литературе с конца 18 века название Санкт-Петербурга, который сравнивался по богатству и красоте с древним городом Пальмира в Сирии.