Моя свекровь – мымра!

Людмила Милевская, 2003

Неприятности у писательницы Софьи Мархалевой начались прямо у трапа самолета. Вместо восторженных поклонников ее встретили милиционеры, и доставили в отделение милиции. Потом… униженно извинились и отпустили. Софья отправляется к своей подруге Фросе. Но здоровенные мужики затолкали ее в машину и… заставили сниматься в порно. И после всего этого отправили домой. Даже представить страшно: всеми уважаемая писательница Мархалева и где? В грязной порнухе! В голове у Софьи возник рои мыслей. Кто ее похитил? С какой целью снимали порно? Что вообще происходит с самого утра? Софья решает разбиться в лепешку, но узнать, что за дела творятся вокруг нее!

Глава 5

Комната была пуста. Во всяком случае, никакой кровати я там не обнаружила. Лишь дорогая видеокамера стояла на штативе в углу да несколько стульев расположились перед темной потрепанной шторой.

Я растерялась:

— Где же мне раздеваться?

Верзилы пришли в изумление:

— Раздеваться?!

— Ну да.

— Зачем?

— Как — зачем? — рассердилась я. — Мы что же, одетые будем порно снимать?

Маленький человечек вдруг психанул — бывают же такие уроды.

— Вы что, ничего ей не рассказали? — взвизгнул он и давай убиваться: — Нет, так невозможно! — вопит. — Никаких условий нет для искусства! В такой пошлой обстановке я не могу свои шедевры творить!

— Шедевры? — рассмеялась я. — Со мной вы собрались творить шедевры? В сексе? В скучном постельном деле? Ха! Слышали бы это мои мужья! Сдохли бы со смеху! Все двадцать! Или тридцать человек, сколько там их было? Мелочей я не помню.

Человечек обиделся.

— Почему они сдохли бы? — капризно оттопыривая губу, спросил он. — Почему сдохли бы со смеху?

— Да потому, что шедевры творить я могу только в скандале, чем и занимаюсь с утра до вечера. В постели же я отдыхаю.

Верзилы переглянулись.

— Отдыхаешь? Каким образом? — поинтересовался Интеллигентный.

— Как все жены: лежу, будто бревно, на потолке мух считаю, гадаю, не пора ли нам делать ремонт. Но чаще сплю, вижу сны эротические, знаете ли такие-эдакие сны…

Верзилы открыли рты, партнер заржал, а человечек взбесился.

— Зачем она все это нам тут рассказывает? — зло и растерянно спросил он у верзил.

Те равнодушно пожали плечами. Пришлось мне самой за них отвечать.

— За тем, — закричала я, — чтобы вы знали: для секса я слишком порядочная. За тем, чтобы вы не повторяли ошибок моих мужей и не слишком рассчитывали на меня в смысле постели. Сделайте первые кинопробы, посмотрите и подумайте хорошенько, стоит ли переводить на меня время и пленку.

Человечек начал задумчиво грызть ногти, я же подошла к видеокамере и сделала вид, что собираюсь раздеться. Человечек ужаснулся и завопил:

— Что она делает?! Сейчас же прекратите! Здесь вам не бардак!

— А что же здесь? — искренне удивилась я, вполне составив мнение о доме, где нахожусь.

— Здесь приличное место, — пояснил партнер. — И вас никто не собирается в самом процессе снимать.

— Да-да, — поддержал его человечек. — Дилетантов я не терплю, особенно в таком важном виде искусства.

Верзилы дружно заржали. Слава богу, до них, наконец, дошло.

— Ты что, в натуре решила, что тебе доверят порнуху? — спросил самый огромный. — Ты еще на групповуху, блин, замахнись.

— Ну да, так и думала, что раз порно, значит групповичок, и я первая в списке. Неужели вы из списка меня уже вычеркнули? — с ревнивым волнением поинтересовалась я.

— Тебя туда не заносили, — ответил огромный и поразился: — Ну и баба! Чего хочет, не знает сама.

— Ну да, я обычная женщина, — согласилась я и обиделась: — А почему это не занесли меня в список участников группового секса? Чем другие достойней меня?

Интеллигентный меня просветил:

— Да ты нам всю «малину обхезаешь».

Я рассердилась:

— При чем здесь ваша малина?

— При том, — ответил самый огромный. — Это тебе не картинки, бля, малевать. В порнухе настоящий талант потребен. Снимем щас несколько поз в чем стоишь, чтобы компьютерщики могли твою рожу куда надо приделать, а дальше профессионалка сработает.

Человечек оживился:

— Да-да, я работаю только с профессионалами. К тому же, мне не подходит ваша фигура.

— Да как она тебе подойдет, — озлобилась я, — когда ты вообще гомик.

Признаться, думала он (капризный) разозлится и всех нас: и меня, и верзил на три буквы пошлет, он же с гордостью согласился:

— Да, я гомик, чего желаю и вам.

— Ну спасибо, — ответила я, — и без ваших желаний с трех лет только мужчинами интересуюсь. Правда, сама не знаю зачем.

Верзилы хором заржали, а партнер озабоченно посмотрел на часы и спросил:

— Так мы работаем? Времени у меня в обрез, через час должен быть в главной студии.

Человечек захлопал в ладоши:

— Все! Все! Работаем! Работаем! Посторонние из помещения вон!

Верзилы послушно вышли из комнаты, я попыталась увязаться за ними, но партнер мне путь преградил. Дверь захлопнулась; я растерялась:

— И что прикажете делать?

Человечек направился к видеокамере.

— Вам ничего делать не надо, просто стойте, — сказал он и обратился к партнеру: — Арнольд, начинай, дорогой, потихоньку.

Арнольд искусственным движением сбросил майку и неистово прикусил губу. Страстно закатывая глаза, он медленно пошел на меня.

— Стоп! Стоп-стоп-стоп! — завопил человечек и пришел в отчаяние: — Не-ет, я так не могу! Почему эта баба стоит?

Баба?! Я рассвирепела:

— А что я должна, по-вашему, делать? Вы сами мне велели стоять!

— Но не с таким же дурацким видом. Кто во время любви так таращит глаза?

— Еще и не так таращат, — поделилась я жизненным наблюдением.

— Может быть, но мне все это противно. Натурализма терпеть не могу. Я весь в искусстве.

— И что прикажете делать?

Человечек топнул маленькой ножкой:

— Не знаю, что угодно, но только не то, что вы делаете, и не по-дурацки.

— Прикрой глаза, — нервно поглядывая на часы, посоветовал мне Арнольд.

Я плюнула и прикрыла. Естественно, сразу лишилась возможности наблюдать за партнером. А в комнате, между тем, интересное нечто происходило. Нечто такое, что нравилось человечку. Он радостно приговаривал:

— Хорошо, хорошо, дорогой, ты гений, Арнольд, ты гений не только в постели.

Любопытство одолело меня, я открыла глаза и разочаровалась. Арнольд в спортивных трусах стоял на стуле и каким-то странным образом лениво витал надо мной. Вдруг он состроил дикую рожу, издав рев молодого быка, вступившего в первый брачный сезон. Я обалдела и, как последняя идиотка, открыла рот.

— Оч-чень хорошо, — сказал человечек. — Вы весьма эротично на него посмотрели. Ну все. Думаю, хватит. Одевайтесь. Впрочем, что это я? Вы же не раздевались.

— Вот именно, сами не дали раздеться, — с обидой напомнила я. — Между прочим, сглупили. Но, что о том, все в прошлом, как и моя фигура.

Человечек колдовал над камерой и не обращал на меня внимания.

— Съемка закончена? — уточнила я.

Он безразлично кивнул.

— И что я должна теперь делать?

Человечек пожал плечами:

— Что хотите. Вы мне не нужны.

— Вы мне тем более, — буркнула я.

— Значит мы оба свободны, — благодушно пропищал человечек.

Я обрадовалась:

— Значит можно идти?

— Конечно идите.

— А куда?

— Я вас провожу, — сказал Арнольд, неожиданно переходя на «вы».

Он взглянул на часы и, торопливо натягивая майку, порадовался:

— Прекрасно, еще успеваю в главную студию. Поспешите за мной.

Не будь дурой, я поспешила. Вышли мы не через ту дверь, в которую вошли с бандой верзил, а через другую. Попали в пустую комнату, судя по всему, играющую роль прихожей. Арнольд полез в шкаф, достал теплую куртку, штаны, натянул это все на себя и удивленно воззрился:

— На кого вы похожи!

Я оглядела себя, несуразно облепленную рабочей Фросиной блузой, и рассердилась:

— В чем дело? Что вас не устраивает во мне?

— Где ваше пальто? — с ядовитой усмешкой поинтересовался Арнольд.

— Дома, — ответила я и задумчиво уточнила: — У подруги. Меня привезли на машине.

Арнольд опять усмехнулся:

— Ясно. После того, что вы вытворяли, вряд ли вас повезут обратно.

— Того же мнения, — впервые согласилась с ним я.

Он растроганно вздохнул и промямлил:

— Ну что ж, пойдемте, раз навязались на мою бедную голову.

Голова его и в самом деле была небогата по части волос, о чем я сразу ему сообщила. Арнольд грустно взглянул на меня и признался:

— Как вы мне надоели.

— Сорок лет прекрасно жила без вас, — с гордостью сообщила я, утаив год-другой.

— Так много? — поразился Арнольд. — Я думал, вам не больше двадцати девяти.

Я обиделась:

— Что ж тогда антиквариатом меня обзывали?

— В нашем деле двадцать девять — возраст запенсионный, — пояснил Арнольд, забегая вперед и галантно распахивая передо мной дверь.

Мы вышли из дома, и я сразу поняла, почему он ядовито усмехался отсутствию моей верхней одежды: на улице был собачий холод, а мы явно находились далеко от Фроси, где-то за городом.

— Что же мне делать? — спросила я, сжимаясь под порывами ледяного ветра и совсем не надеясь на свой французский костюм и рабочую блузу Фроси.

— Я на автомобиле, — сжалился он. — Если хотите, могу подвезти.

— Он еще спрашивает! Конечно хочу! — обрадовалась я.

Арнольд на своем авто (рухляди такой не видала!) довез меня до дома Фроси и умчался, я же, ругаясь на чем свет стоит, потопала к квартире подруги. В голове рой мыслей. Что это было? Кто похитил меня? С какой целью снимали порно? Почему отпустили?

А ну как творчество лысого человечка увидит кто-нибудь из читателей!

Из моих читателей!

Нет, внешне Арнольд вовсе не плох, лишь из вредности его я ругала — но волновало меня на тот момент нечто другое. Представить страшно: всеми уважаемая писательница, певец нравственности — Софья Мархалева и где? В грязной порнухе! Стыд и срам!

Вспомнив про своих строгих читателей, я по-настоящему пришла в ужас — даже про мужа забыла. Впрочем, мой Роберт живет в науке — за формулами своими он может и не заметить, что это именно я голой скачу на экране. Если он вообще еще помнит какая я голая, если еще не забыл, что я, Софья Адамовна Мархалева, его родная жена.

Нет, с Робертом все очень просто — гораздо сложней с читателем: вот кто все подмечает и уж точно помнит мое лицо. Конечно, читатель-то видит меня почаще чем муж — муж телевизор не смотрит и не слушает радио, а я загрузила собою почти все каналы и весь эфир. Как говорится, из утюга лишь не выскакиваю.

«Какой кошмар, — страдала я. — Какая беда! Все пущено на самотек! Черт знает кому эти верзилы теперь лицо мое предоставят…

Доверия и к лысому человечку нет у меня. Один бог знает какую он подберет мне фигуру. А ну как приделает торс Шварцнегера?

Гомик есть гомик, ясно какой его вкус. Да и все эти порно звезды зачастую так бывают уродливы, будто взялись бороться с пороком: если кому чего и хотелось, так, взглянув на звезду, расхочет грешить в тот же миг.

Ай-яй-яй, как все плохо!»

Признаться, я не на шутку загоревала. Больше всего удручало то, что не могу самолично выбрать себе дублершу. Так, вся в печали, к подруге своей и ввалилась.

Фрося была уже дома. Увидев меня, чертовка обрадовалась и бросилась целоваться.

— Сонечка, милая, — твердила она, — как хорошо, что ты вернулась! Как же я волновалась!

Должна сказать, что я не только переживала из-за фигуры дублерши, но и другими полезными делами была занята, пока добиралась до города из вертепа. К примеру, анализировала происходящее.

В результате, пришла к выводу, что схватить собирались Фросю, а не меня. Ведь верзила ясно сказал: «Это тебе не картинки, бля, малевать, здесь настоящий нужен талант». Следовательно, бандиты приняли меня за художницу. Да и блуза рабочая была на мне, и стояла я у картины, и схватили меня прямо в доме у Фроси…

Волосы зашевелились на голове и мороз продрал кожу, когда я отчетливо поняла, что через эту ужаснейшую процедуру должна была пройти моя Фрося, чистая, юная. Ладно я, бывалая баба, как говорится, обремененная дурью и опытом. Меня трудно обидеть — если надо, кого хотите сама изнасилую, что не раз и случалось, в переносном, конечно, смысле.

Да, что там греха-то таить, и в прямом смысле бывало…

Но это все я, а вот Фрося…

Я самовольно решила: «Нет, Фрося для порно не создана!»

Давая себе страшные клятвы молчать о таинственном происшествии, как бы ни хотелось разболтать все прямо с порога, я ввалилась в квартиру подруги.

Да-да, я пошла на жертву такую — решила молчать, что для русской нормальной бабы смерти подобно, и каково же было мое удивление, когда Фрося заговорила сама о моем происшествии.

— Сонечка, — едва ли не плача, закричала она, — я решила, что ты уже не вернешься!

— Почему это — не вернусь? — слегка настораживаясь, спросила я.

— Как — почему? Да потому, что я дура! А ты — самая лучшая!

Против такого расклада я ничего не имела — я с ним согласилась, а Ефросинья продолжила:

— Сонечка, ты обиделась и очень права! Ожидая тебя, я о многом подумала и решила, что я негодяйка. Ты слишком доверчива, я не имела права так забавляться. Мой прикол слишком жесток.

Разочарованно ахнув, я подивилась:

— Так это был всего лишь прикол?

— Прикол, — стыдливо потупившись, призналась она. — Мой идиотский прикол. Ничего не могу поделать с собой, такой у меня накопился протест против богатых и самовлюбленных дурако… Ой, прости, против людей. Но этот прикол особенно идиотский, если учесть твой возраст и твою популярность.

— Это жестоко, — промямлила я, не желая свыкаться с противной мыслью, что не увижу себя никогда в забойном групповичке.

Это же счастье, купаться в грехе, сохраняя сугубую нравственность — мечта любой женщины: грешить и считаться святой. И со мной такое едва ни случилось. Но теперь мечта остается только мечтой. И виною тому моя Фрося.

— Что ты наделала, — пригорюнилась я. — Такая надежда и… Все прахом пошло. Это очень жестоко.

Фрося, сложив молитвенно руки, призналась:

— Возможно, я так поступила из зависти. Каюсь и абсолютно согласна с тобой: это очень, очень жестоко. И мерзко.

Я вспомнила Арнольда — по дороге в город мы беседовали с ним о… цветной капусте.

«Оказывается в свободное от порно время Арнольд занят своим огородом, — прозрела я во время его рассказа, — огородом, на котором выращивает всевозможную капусту».

Здесь же я вспомнила знакомую проститутку, которая бежала в детский сад за ребенком прямо с панели, а потом вела свое любимое чадо в музыкальную школу на скрипочку — мальчику пророчили великое будущее на музыкальном поприще. Ничего удивительного, его мать тоже была талантлива, в своем, разумеется деле. Вот как жестока бывает жизнь.

Арнольд своими положительными качествами растрогал меня до слез. Он сразу стал мне симпатичен. Прекрасный семьянин, огородник. Милый, милый Арнольд. За малым не дала ему свой «телефончик».

А теперь выходит, он вовсе не милый, этот Арнольд — он не работник порока и врал про капусту.

Я действительно слишком доверчива. Даже глупа.

Хорошо, что не знает об этом свекровь.

Впрочем, как же не знает, если она-то твердит об этом моему муженьку каждодневно — хорошо, что Роберт в науке и никого не слышит…

— Я поступила жестоко! Жестоко! — убивалась тем временем Фрося.

— Ну почему — жестоко, — сказала я, вспоминая красивое и благородное лицо Арнольда и его потрясающие бицепсы. — Все было очень смешно. Даже не знала, что ты у нас выдумщица.

Фрося перестала убиваться и от радости даже подпрыгнула.

— Соня! Так ты не сердишься? — набрасываясь на меня с поцелуями, спросила она.

— Не сержусь, и даже высоко твой прикол оценила. Ты так правдоподобно это устроила. Была минута, когда даже я попалась на вашу удочку: за чистую монету все приняла.

Мысленно уносясь в прошлое, я на себя рассердилась.

— Да что там минута, — досадливо морщась, воскликнула я, — скажу больше: до самых последних секунд, пока ты мне не призналась, думала, что все это правда.

— Да? — пискнула Фрося.

Я ужаснулась:

— Да! Старая дура! Что это прикол, уже тогда могла бы заметить, когда мне не дали раздеться. И когда я про мужа им ляпнула. Как они удивились! А все потому, что ты не знаешь еще, что я опять вышла замуж.

— Ты вышла замуж? — не поверила Фрося.

— Вышла и, как всегда, очень удачно.

— Кто же он?

— Мой муж перспективный ученый, весь мир его рвет на части. Поверь, это лучше даже слепоглухонемого моряка дальнего плавания. Я и при муже, и пользуюсь полной свободой. Если бы не свекровь… Ну да бог с ней, возможно, это ненадолго, — закончила я, непонятно что имея ввиду.

Надежды в связи со свекровью казались необоснованными: ведь цветущая мамочка Роберта не только не помышляла о смерти, но даже и не болела. Единственное, на что она жаловалась, так это на нехватку времени: ее фитнессы, бассейны, солярии и прочее-прочее…

Ох, не помещалось все это в 24 часа — вот с каким размахом живет старушка.

Сообщив наскоро Фросе режим мамочки Роберта, я вернулась к приколу.

— Мархалева тоже не сплоховала, — воскликнула я. — Жару им задала. Билась я не понарошку. Да-аа, классно ты меня провела. Знаешь, даже завидно.

Фрося вдруг изумилась:

— О чем ты? Не понимаю.

— Еще бы, тебя же там не было. Характер мой знаешь, все пошло не по сценарию. Изрядно там всех потрепала. Ничего-оо, расскажут тебе, еще посмеетесь хором с меня.

Тут я заметила изысканно накрытый стол (с чудесным вином, лобстерами, свечами) и восхитилась:

— Какая прелесть! Что это?

Фрося смутилась:

— Завтрак или уже обед. Надо же нашу встречу отметить.

— Так что же мы тут стоим! — воскликнула я и бросилась снимать Фросину рабочую блузу.

Увидев мой (уже не такой новый) французский костюм, Фрося запоздало его похвалила:

— Соня, это чудо! Просто отпад!

Видимо и в самом деле переживала, бедняжка, что с приколом своим малость перестаралась.

— Ладно, не подлизывайся, — отмахнулась я, отправляясь мыть руки. — Будто не знаю, что к тряпкам ты равнодушна.

Наспех приведя себя в порядок, я уселась за стол и сразу вооружилась щипчиками для лобстеров. Когда вижу лобстеров, терпение меня покидает. Впрочем, диеты прививают страсть к любой пище, даже к пельменям и кашам.

Фрося уселась напротив и зажгла свечу. Вид у нее был загадочный.

— Сонечка, — прошептала она, — ты действительно простила меня?

— Совершенно, — благодушно заверила я, жмурясь от удовольствия и предвкушая «знакомство» с лобстером. — Все было очень мило. Клянусь, я не останусь в долгу. Выступлю с ответным приколом в ближайшее время. Чур, ты тоже не обижайся.

— Хорошо, — обрадовалась Фрося. — Не буду. Но мне любопытно. Ты расскажешь, как все это было?

— Охотно расскажу, но только после обеда, — сказала я, поигрывая щипчиками и приноравливаясь подцепить кусок мяса побольше.

Момент предвкушения, самый сладкий, еще слаще, чем момент поглощения. Я едва не захлебнулась слюной. Лобстер смотрел на меня, словно возлюбленный… Мои ноздри улавливали его тонкий, сладковато-пряный аромат. Я, говоря языком Маруси, прямо вся к нему устремилась, имея ввиду и вино — Ефросинья долго жила в Париже и толк в винах знает. И в еде она знает толк. Поэтому я пошла собою на стол и…

И в дверь забарабанили!

Ужасно!

Думаю, что и ногами. И кулаками. Фрося крикнула:

— Открыто!

Спрашивается, кто «открыто» кричит, когда раздается такой дикий грохот? Умней было бы прятаться в шкаф, под стол, под кровать…

Куда угодно!

Но мы не спрятались. В комнату ввалились уже знакомые мне верзилы, и я мгновенно поняла почему такой загадочный вид был у Фроси — пошла вторая серия прикола.

Кстати, увидев верзил, она, чертовка, с трудом смех сдержала. Я тоже не ударила в грязь лицом и, одарив верзил улыбкой приветливой радости, с пафосом им сообщила:

— Мальчики, мы вас заждались!

Видимо, я вышла за рамки сценария — верзилы с фальшивым удивлением уставились на Фросю.

«Как плохо ребятки играют,» — подумала я.

— Кто это? — спросил Интеллигентный.

— Моя подруга, — ответила я.

Верзилы слегка растерялась:

— Подруга?

Мысленно я их осудила: «Отвратительная! Отвратительная игра!»

— Шо будем делать? — спросил у самого огромного Интеллигентный.

Тот махнул рукой:

— Хватаем обеих.

И нас энергично схватили.