Поцелуй Калли

Людмила Милославец

Сто лет одиночества и поиски врага. Опустошающее бесчувствие и бег по кругу. Мишель де Морель стоит на пороге новых открытий, но приведут ли они его к цели? Смирится ли он с судьбой или вновь пойдет ей наперекор?

Горит рассвет кровавым заревом.

Горит в кармическом огне.

Скажи, кто будет моим ангелом?

С кем жизнь продолжу на земле?

К богам чужим иду я за спасением.

Шаману кланяюсь — и рад.

И жизнь моя — река забвения,

И за спиной кромешный ад.

В богине Кали, что увидел я?

В объятьях страшных, что ищу?

В ее глазах, не ты ли, милая?

Тебя ли в ней найти хочу?

Глава 1

Палящее солнце Аравии наконец коснулось алым краем океана, и я смог выйти на палубу яхты. Передо мной в вечернем мареве, среди горных отрогов, раскинулся древний город Оманского султаната — Низва. Белые четырехугольные дома с плоскими крышами, украшенными квадратными зубчатыми парапетами, утонули в море финиковых пальм. Старинный минарет с небесно-голубым куполом возвышался над Низвой — городом из «Тысячи и одной ночи».

Прошло почти сто лет, как я скитаюсь по свету в поисках врага — первородного вампира, погубившего мой род, всех де Морелей. Я обыскал всю Индию, по поверьям, родину первородных. Исходил ее вдоль и поперек несколько раз, изучил множество местных языков и наречий, выслушал невероятное количество сказок и легенд об этих существах, но ничего, что дало бы мне указание на место, где они могут скрываться, не нашел.

Тогда, отправившись на поиски по всем континентам и странам, я изучил сотни языков, узнал тысячи и тысячи историй и мифов. Я встречался с вампирами со всего света. Завел среди них множество знакомств. Но никто не мог сказать, где находятся вампиры «разумные», как их когда-то назвал Арман. Если бы мне не довелось видеть первородного своими глазами, и он не принес мне столько горя, то я усомнился бы в его существовании.

Наконец, в одной из восточных стран мне сказали, что в горах Омана живет вампир-мудрец, который знает все. Я решил встретиться с ним. И вот я здесь, чтобы найти тайное прибежище мудреца и узнать, где может скрываться тот таинственный красноглазый упырь, при встрече с которым во мне проявились какие-то странные особенности.

После того, как он убил мою мать, я ощутил неведомую силу, которая вызвала рост клыков и когтей. Я помнил это жуткое ощущение превращения в звероподобное существо: неуправляемая ярость, желание вцепиться в противника, лишающее воли чувство непобедимой силы и могущества. Я знал, что все это осталось во мне, и помнил каждый миг этого превращения, хотя больше ни разу не испытал его.

Я шел по узким темным улочкам Низвы. Аромат пряностей, густой и многогранный, перебивал другие запахи. Мне не хотелось быть застигнутым врасплох местными гулями, поэтому, полагаясь только на слух, я чутко вслушивался в окружающие звуки.

Я почувствовал его присутствие, как только вошел в очередной узкий проулок. Он двигался почти бесшумно, так, как могут передвигаться только старые вампиры, прожившие несколько веков. Легким призраком мелькал он за моей спиной, не показывая своей тени: луна полным кругом висела на совершенно темном небе, усыпанном мириадами звезд, похожих на маленькие серебряные гвоздики.

Остановившись, я поднял руки в знак мирных намерений. Гуль спрыгнул с крыши и встал передо мной. На вид ему было не больше четырнадцати — пятнадцати лет. Худощавый, высокий. На нем была традиционная арабская одежда: длинная белая рубаха, доходящая почти до щиколоток. На поясе кожаный ремень и широкий кинжал в кривых ножнах, украшенных драгоценными камнями. На голове красовался белый тюрбан с огромным янтарем в центре, который ценится здесь дороже золота.

Приложив руку к груди, я поприветствовал его:

— Мир дому твоему. Меня зовут Мишель де Морель.

— И тебе, чужестранец, благополучия. Фурса саида. Меня зовут Изам-ибн-Хаким, — ответил он на местном диалекте арабского языка и подал мне руку в знак приветствия. — Успешной ли была твоя дорога?

— Вполне, спасибо.

— Что ищет европеец в моей стране?

— Мудрейшего. Я пришел на встречу с ним.

— Аллах, хвала ему, властен над нами. Разве мудрейший должен говорить с иноверцем?

— Разве у мудрости есть национальность и вера? — склонился я в почтительном поклоне.

Я понимал, что по их традиции гость пребывает во власти хозяина и подчиняется ему, и хотя арабы гостеприимны, от него зависит, встречусь я с мудрецом или нет.

— На все воля Аллаха, юноша, — важно ответил гуль.

И он имел на это право, так как был старше меня, по крайней мере, лет на триста.

— Мне необходимо узнать о первородных. Помогите мне. Абу-ль-Аля сказал: — «Отдай просящему последнюю монету».

— «Все собранное впрок рассеется по свету», — улыбнулся вампир. — Де Морель, слух о тебе подобен ветру, несущему по пустыне песчаную бурю. Идем, у нас мало времени, к рассвету нужно добраться до вершин Джебель-Ахдара.

Мы вспрыгнули на крышу ближайшего дома и понеслись к окраине города по плоским крышам, разгоняя кошачьи парочки, которые с громкими воплями разбегались при нашем приближении.

Темное южное небо едва посветлело на востоке, когда мы поднялись на плато Джабал-Шамс, с высоты которого открывался величественный вид на глубокий и извилистый каньон. Горные отроги лежали перед нами, играя оттенками разных цветов: серого и светло-коричневого, зеленого, темно-розового и почти красного. Легкие полупрозрачные облака, проплывая низко над землей, укрывали горы тонкой бело-розовой вуалью.

Вокруг не было видно ни одного селения или тропы, ведущей к нему. Все говорило о том, что мы находимся в самом недоступном и необитаемом месте горного хребта. Изам осмотрелся и, удовлетворенно хмыкнув, побежал к темнеющему неподалеку склону. Я последовал за ним.

Остановившись около темного провала, Изам сказал:

— Там глубоко, будь осторожен, — и прыгнул в черную тьму.

Я последовал за ним.

Встав на дно пещеры, я посмотрел вверх: очень высоко, едва заметно, бледным пятном виднелся провал. Пещера была огромной. Стены из светлого камня, поднимаясь, сходились над головой в округлый свод. Откуда-то слышался шум подземной реки. Его эхо, отражаясь от каменных выступов, множилось и, бесконечно повторяясь, наполняло неповторимыми звуками подземный храм природы.

— Пойдем, нам сюда, — Изам рукой показал на причудливую каменную колонну и повернул за нее.

Бросив равнодушный взгляд на подземные красоты, я пошел следом за своим проводником. Мы шли довольно долго, перелезая через многочисленные преграды и обходя сталактиты и сталагмиты, которые почти соединялись друг с другом и придавали пещере неповторимый вид. Наконец, за очередным поворотом показались признаки жилья. Стены и пол пещеры были выровнены, их покрывали драгоценные персидские и индийские ковры. В нишах, высеченных в скале, стояли статуэтки и вазы древних арабских, китайских и греческих мастеров. Видимо, выражение «не в богатстве счастье» было не в чести у этого мудреца.

В конце пещеры висела красивая циновка, скрывавшая вход в покои Мудрейшего.

— Побудь здесь, — попросил Изам и проскользнул за циновку.

Через минуту он появился и позвал меня за собой. Мы вошли в небольшую, богато убранную пещерку. На полу, устланном персидскими коврами, с ворсом, в котором ноги утопали по щиколотку, среди многочисленных подушек и подушечек сидел Мудрейший.

Он был невысок, плотного телосложения, в белой одежде арабов и теплом пестром халате, с красной чалмой на голове.

— Я приветствую тебя в моем доме, де Морель. Пусть пошлет Аллах мир сердцу твоему и удачу в делах твоих, — произнес Мудрейший и указал на гору подушек, приглашая сесть.

— Благодарю, о мудрейший из всех живущих ныне, — склонился я в почтительном поклоне и прикоснулся рукой к своей груди. — Пусть беда и бедность никогда не найдут дороги в твой дом. Прими от меня сей дар в знак моего безграничного восхищения твоей мудростью. Слухи о ней разносятся по земле быстрее лани, — и протянул шкатулку из сандалового дерева, доверху наполненную крупным жемчугом.

— «Подумав как следует, мысль излагай, а стен без фундамента не воздвигай», — произнес мудрец изречение персидского поэта-моралиста Саади Ширади.

— Я пришел, чтобы услышать твой совет, где искать первородных вампиров.

— «Тот, кто дает упрямцу совет, сам нуждается в совете», — мудрейший продолжал цитировать Саади.

— Он мой враг.

— «Самое большое зло, которое может сделать нам враг, это приучить наше сердце к ненависти», — это сказал ваш французский мудрец Франсуа Ларошфуко. — Мудрейший наклонился и внимательно посмотрел в мои глаза.

— В моем сердце нет ненависти, оно не способно ее чувствовать. Но я должен уничтожить его: он сеет зло.

Мудрец откинулся на подушки и произнес почти равнодушно:

— Овидий сказал: «учиться дозволено и у врага». Он хочет, чтобы ты мучился и искал его.

— У меня нет желания ждать, когда он сам придет ко мне.

— У Саади есть: «И зноем дня не будет опалён тот, кто в терпенье закалён».

— Но у него есть и другое: «Кто злому поможет, тем самым, поверь, он людям готовит немало потерь».

— Да, но он же и говорил: «Что наспех делается — недолго длится». Отправляйся в Индию, к шаману Самадхи.

* * *

Мы с Изамом неспешно спускались с горы Шам. Я думал о том, что не нужно быть большим мудрецом, чтобы вести беседу чужими изречениями. На что убил свои столетия этот «мудрец»?

Изам спросил:

— Ты разочарован?

— Прости, он ваш мудрец. Но…

— Но, не сказав ничего, он сказал все, что должен был сказать — он указал тебе путь. Пойдем, де Морель, день мы переждем в моем доме, а ночью нас ждет охота.

Мы вышли к небольшому поселению: несколько маленьких лачуг, сложенных из светлого камня, лепились к отвесной скале, укрывавшей их от палящих лучей солнца. В каменной чаше, рядом с домиками, лежало маленькое, круглое, как блюдце, озерцо с небесно-голубой водой. По склонам террасами спускались огороды и небольшие сады.

Прячась от палящего зноя в прохладном доме, мы лежали на устланном циновками и коврами полу, среди подушек и старинных бронзовых курительниц с зажженными в них благовониями. Перед нами стоял кофейник с крепким кофе, в который был добавлен кардамон.

Напившись, я покачал чашу в пальцах и поставил ее на поднос вверх дном.

— Изам-ибн-Хаким, почему ты сказал, что слух обо мне подобен ветру? Что это значит?

— Ты прошел много земель, де Морель, пусть легкими будут твои пути, и многие знают о твоих поисках. Слух о них дошел и до нас. И по воле Всевышнего, да славится имя его в веках, ты пришел в наши края. Я помню этого вампира.

Если бы я был способен чувствовать удивление или радость, я бы непременно вскочил на ноги после этих слов, но они лишь коснулись моего разума.

— Когда это было? Что он делал здесь?

— Я тогда был совсем молод, всего пару лет, как меня превратили. Саддам, так мы звали этого вампира, был чудовищем. Он не придерживался никаких правил. Но мы никак не могли застать его врасплох: он быстрее и сильнее любого из нас. К тому же он умело пользовался законами гостеприимства, и мы ничего не могли с ним сделать. Потом он исчез так же внезапно, как и появился в наших краях. Мы знаем, что он сделал с твоей семьей, де Морель. Ты действуешь по закону кровной мести, и поэтому я уважаю тебя.

Я слегка склонил голову и приложил руку к груди в знак того, что принял его слова.

Саддам. Это имя переводилось — противостоящий, так назвали его арабы. Он и противостоял всем человеческим законам.

В вечерних сумерках у дома Изама собралось несколько вампиров. Мы вышли на охоту. Я знал, что по законам гостеприимства мы будем охотиться по моим правилам, то есть на животных. В Омане люди считают мясо гиены самым лакомым из всех блюд, но я надеялся, что пристрастия вампиров отличаются от человеческих. Я ошибался. Как только мы вышли к дальним отрогам гор, послышался звук бегущей стаи и презрительный хохот этого мерзкого животного.

Несколько вампиров, оставив нас, поспешили в обход. Мы, рассыпавшись полукругом, встали наперерез бегущей к нам стае. Подгоняемые сзади, гиены выскочили из-за поворота. Их было десятка полтора. Впереди бежала главенствующая самка, у нее был грубый длинный мех серовато-белого цвета с желтым оттенком и черными поперечными полосами. Увидев нас, она присела на задние и без того короткие лапы и, оскалившись, рассмеялась нам в лицо своим жутким лаем.

В одну минуту со стаей было покончено. И я, выловив одну из гиен, принял участие в пире? Отказ от охоты или пренебрежение кровью гиены было бы смертельным оскорблением всей семье Изама.

Я вернулся на свою яхту перед рассветом. Ее сделали по моим чертежам несколько лет назад в Голландии. Подняв якорь и поставив паруса, я вышел из гавани и направился в сторону полуострова Индостан.