Кто убил Волика Либера?

Людмил Федогранов

Вольф Вольфович Либерман – финансовый гений, один из богатейших людей России и редкостный мерзавец, безжалостно унижающий всех, даже самых близких ему людей. Многие мечтают убить Либермана – и вот финансиста находят мёртвым в его роскошном имении. Подозрение падает на его жену, Аллу Либерман, которая, как убеждены окружающие, ненавидела мужа-тирана. Но убийство Вольфа Вольфовича Либермана готовили очень серьёзные люди, они умело спрятали концы в воду… Полковник ФСБ Валентин Бардар должен узнать, кто же на самом деле убил Волика Либера.

ИГОРЮ КОСТАНТИНОВИЧУ ПАНИНУ —

умнице и жизнелюбу, родному николаевскому «прощелыге» с огромной благодарностью за всё, с пожеланиями счастья и удачи в жизни.

АВТОР

ПРОЛОГ

«… Конец марта, мерзейший мокрый снег, который не падает с неба, а валится, превращая весь мир в сплошную снежную кашу, поглощающую человека целиком и вызывающую суеверный ужас: а есть ли вообще на Земле ещё что-то, кроме этой грязно-серой, густо облепляющей тебя мерзости?…

Есть ли ещё солнце, тепло, да просто белый свет, наконец?!

В такую погоду ненавидишь всех и вся, хочется если и не умереть, то уж заснуть точно — чтобы проснуться в другом, светлом и тёплом, добром мире. Который тоже мог бы быть в конце марта в южной Одессе, но вот надо же случиться этому запоздалому снегопаду…

А если такой день для человека — последний в жизни? И последнее, что он видит и запоминает (а это запоминается, или оно исчезает вместе с последним вздохом?…), — это промозглый мартовский снегопад?

Интересно, для человека, знающего, что он — уходит, даже такой день — счастье? Даже такая погода — радость?

Или же он даже рад тому, что уходит, потому что там, впереди, всё может быть совсем по-другому, а здесь…»

— Ну ты и идиот, Валюша! — громко сказал сам себе полковник Валентин Бардар, отрываясь от безрадостных размышлений о мартовском снеге и последних днях жизни, которые невесть как овладели его почти совершенным мыслительным аппаратом «технаря-одиночки», как называла его иногда Светлана. — Дебил из дебилов, — уже тише, но по-прежнему убеждённо, произнёс он после минутной паузы.

Вероятно, основания для подобной оценки своих умственных способностей у Валентина имелись: сегодня было шестое июля, от марта и до марта было уже и ещё далеко, день стоял по-летнему жаркий и никакого снега на том участке земной территории, на котором находились Москва и Московская область, не предвиделось.

Даже теоретически.

А уж мысли о смерти…

Тридцатидвухлетний полковник Бардар находился в отличной физической форме, давление семьдесят пять на сто двадцать и все такое прочее; не отягощённый более или менее вредными привычками, отлично тренированный и привыкший к большим физическим и психологическим нагрузкам организм обещал, как принято говорить, «долгие годы жизни» — если, конечно, не произойдут какие-либо профессиональные… неприятности, чреватые… Да мало ли чем может быть чревата профессиональная деятельность полковника ФСБ, специализирующегося на выполнении… деликатных поручений высшего руководства страны и получающего при этом практически не ограниченные полномочия?…

Наконец, мысли о смерти именно сейчас были просто нелепы ещё и потому, что сегодня, в пятницу, начинался краткосрочный отпуск полковника, который он намеревался провести так, как никогда до этого не проводил нечастые свои отпуска.

Сегодня вечером Валентин Бардар должен был встретить самолёт, который должен был прилететь из города-героя Одессы и в котором должна была находиться самая лучшая женщина на свете — его Света. Она прилетала на неделю, и эту неделю они будут вместе!

Конечно, лететь в начале июля из Одессы в Москву для того, чтобы любящие друг друга люди, имеющие неделю свободного времени, могли провести эту неделю вместе, было несколько… нетрадиционно, что ли.

В обратном направлении — пожалуйста, из каменных джунглей «Третьего Рима» к «самому синему в мире» Чёрному морю — что может быть приятнее и естественнее?!

Но Светлана, коренная одесситка, ещё весной обмолвилась, что она мечтает пожить в лесу. «Как Олеся Куприна», — пояснила студентка-заочница филфака Валентину, который до их встречи досконально, от корки до корки, изучил пятитомное собрание сочинений любимого ещё со школы Булгакова и не стремился к расширению круга своих читательских интересов.

До их со Светланой встречи так и было, но после слов девушки «Олеся» была внимательно прочитана полковником Бардаром, который за недолгие к тому времени недели знакомства успел убедиться, что если «радость моя» (так, несколько высокопарно, он называл Свету, и эти, в общем-то затасканные, слова произносились им так обезоруживающе нежно, что…) о чём-то говорит, то слушать нужно внимательно и выводы делать сразу же…

Сейчас Валентин с нетерпением ждал вечера, потому что сразу же из аэропорта он собирался отвезти Светлану «в лес». Этот «лес» был подмосковным сосновым бором, в котором находилась очень даже и добротная дача Александра Владимировича Воеводина, бывшего школьного учителя математики, а ныне преуспевающего «рантье», как он сам себя называл, у которого когда-то давно учился Валя Бардар и которому он совсем недавно сумел помочь в разрешении проблемы, изначально выглядевшей неразрешимой.

Если называть вещи своими именами, просто констатировать факты, то Валя спас жизнь Александру Владимировичу, а такие вещи не забываются, поэтому Воеводин искал возможность, чтобы отблагодарить своего бывшего ученика, и приглашение пожить неделю на даче, которое Валентин с благодарностью принял, могло, как полагал бывший учитель математики, стать первым шагом, способом узнать, что именно можно сделать для Валентина в знак благодарности — не деньги же ему предлагать, в самом-то деле!

Денег у Воеводина было больше чем достаточно, но заикнуться об этом в разговоре с Валей…

Валентин уже бывал на даче у Воеводина — именно там проводилось задержание преступников — , и ему очень понравился этот густой сосновый бор, в котором «новые русские» сооружали свои дачи-дворцы. Аккуратно, нужно сказать, сооружали, с большой любовью к природе — ведь дешевле сохранить на дачном участке столетнюю сосну, чем окультуривать потом этот же участок посредством дорогостоящих садово-парково-огородных работ… Поэтому «мужики» и не рубили, и не губили, а ощущение у человека, попадавшего в этот дачный посёлок для очень и очень избранных, было такое, словно он оказался в детской сказке — избушки вырастали прямо среди сосен, того и гляди из металлопластикового окошка современные Баба-Яга с Кощеем выглянут.

Чтобы поинтересоваться, что за народ мельтешит…

Встречу со Светланой Валентин считал самой большой удачей в своей в общем-то небедной на удачи жизни. Трагические обстоятельства, на фоне которых произошло их знакомство, когда Вале не хватило какого-то мгновения и каких-то нескольких сантиметров, чтобы предотвратить самоубийство Александра Завалько, те отношения, которые связывали Светлану и погибшего у неё на глазах Александра, наконец, то, неведомое ему доселе чувство, которое вызвал в душе Валентина вид истерически рыдающей Светланы, — всё это позднее много раз прокручивалось в голове полковника Бардара, жёсткого профессионала, умеющего в своей нелёгкой, напрочь лишённой романтики и бесконечно грязной работе то, что мало кто в ней умел делать.

И каждый раз при этом атеист Валентин Бардар благодарил Бога за то, что он послал ему эту удивительную девушку — Светлану…

Полковник Бардар не был и не мог быть сентиментальным человеком, но его отношение к Светлане было настолько нежным, что со стороны он мог показаться полупридурком, восторженно взирающим пусть и на очень красивую, но всё же достаточно заурядную в этой своей красоте девушку.

Просто он так и не смог по-настоящему поверить в то, что Светлана его любит, то есть поверить-то он поверил, потому что настоящую любовь нельзя не чувствовать, но… не привык, что ли?…

А может, так к нему, чуду любви, и нужно относиться, не привыкая к тому, что человек, которого до какого-то мгновения в твоей жизни не было вообще, вдруг становится сутью этой жизни, и без него всё остальное — всего лишь «способ существования белкового тела» — застряла же в памяти у Вали Бардара такая идиотская формулировка?…

Может, только тогда, когда каждое мгновение жизни человек будет ощущать любовь, беречь её, страшиться того, что это чувство исчезнет, уйдёт незаметно и необратимо, как вода сквозь пальцы, и живёт человек по-настоящему? Не приспосабливается, не тянет лямку, не исполняет свой (или чужой, навязанный ему!) долг, а именно ЖИВЁТ?

«Потому что, если не любил, значит, и не жил, и не дышал»…

Полковник Бардар был профессионалом слишком высокого класса для того, чтобы подобного рода размышления могли появиться у него при исполнении служебных обязанностей. Он работал точно, аккуратно, уверенно, и в этой работе не было и не могло быть места сантиментам, потому что это мешало выполнению обязанностей.

Служебных обязанностей.

Но сейчас он был в отпуске. Он настраивался на то, что неделю жизни он проведёт так, как…

А как, собственно?

Он и сам не мог понять, чего он ждал от этой недели, ведь ему хватало и того, что в эти дни он будет вместе со Светланой, незримое присутствие которой и стало причиной непривычных для него размышлений, которые и радовали, и одновременно пугали его: всё это было слишком необычно, а необычное, неизвестное — как бы ни радовало! — всегда слегка страшит. Даже очень сильных, привыкших к преодолению трудностей, к опасностям людей.

Потому что оно — неизвестное…

Предстоящая неделя обещала только хорошее, ничто не могло помешать «празднику в лесу», как называла это Светлана, и, мало-помалу, втягиваясь в это «хорошее», Валентин Бардар думал о совсем уже невероятных для него вещах, и размышления эти, наверное, были приятными, потому что жёсткое, неулыбчивое лицо полковника ФСБ стало мягким и добрым, оно просто лучилось счастьем…

Полковник Бардар не мог знать, что обстоятельства уже сложились так, что предстоящая неделя должна была стать одной из самых тяжёлых и даже страшных в его жизни, а ему и его любимой женщине предстоит пройти через такое испытание, по сравнению с которым судьба Ромео и Джульетты может показаться доброй сказкой со счастливым концом — ведь иногда смерть намного легче того, что зовётся жизнью…

Он не мог знать этого, и никакие тревожные предчувствия не омрачали его радости.