Словно птица

Люси Кристофер, 2010

Настоящая любовь приходит к Айле в самый трудный момент жизни. Гарри один на всем свете понимает ее по-настоящему, но он болен лейкемией и лежит в той же больнице, что и отец Айлы. Она может потерять их обоих. Вместе с Гарри они присматривают за одиноким лебедем у больницы. Молодая птица осталась без стаи и повредила крыло. Она в плену у этого места, точно так же, как Айла и Гарри. Лебедю нужна стая, чтобы подняться в небо. Айле нужно чудо, чтобы спасти тех, кто ей дорог. Юная девушка не может в одиночку исправить все, что пошло не так в ее мире. Но однажды ей в голову приходит удивительная идея, и Айла понимает, что кое-что она в силах изменить. Для кого эта книга Для любителей трогательных и эмоциональных историй. Для тех, кто любит светлые книги, которые делают тебя добрее. Для читателей «Виноваты звезды» Джона Грина, «В метре друг от друга» Рейчел Липпинкотт, «Пока я жива» Дженни Даунхэм, «Милые кости» Элис Сиболд. Для тех, кому понравился первый роман автора «Взаперти». На русском языке публикуется впервые.

Глава 4

Я не помню, когда была у дедушки последний раз. Кажется, летом, много месяцев назад. Папа старается не видеться с ним зимой: говорит, тогда он становится слишком сварливым, с ним бывает нелегко найти общий язык.

До съезда к дедушкиному дому всего несколько миль по кольцевой дороге, но я все равно не спускаю с папы глаз. Он едет медленно, но уверенно, его кожа постепенно принимает естественный оттенок. На дедушкиной улице меня охватывает странное чувство. Изгородь кажется маленькой и безжизненной. Но ведь сейчас зима. Я разглядываю молочную ферму, которую построили по соседству, — дедушка ее ненавидит. Одна из коров поднимает голову и внимательно смотрит на нас.

Мотор гудит, когда колеса пытаются проехать через лужу на подъездной дорожке. Дом выглядит таким же, каким я его помнила с последнего визита, может, только чуть менее ухоженным. Большое дерево перед домом без листьев кажется каким-то хрупким, калитка покосилась. Собаки не бегут нам навстречу, как это бывало раньше. Когда папа глушит мотор, становится понятно, как здесь тихо и холодно. Папа быстро выходит из машины и направляется к багажнику.

— Я возьму его, — говорю я и тянусь к лебедю.

— Я же сказал тебе, со мной все в порядке, — рычит папа, начиная злиться.

Он подсовывает руки под птичье тельце и поднимает его. Я бегу вперед и звоню в дверь. Ответа нет. Спешу к задней двери. Папа медленно идет за мной. Я слежу за ним как можно незаметнее, стараясь понять, выглядит ли он так же плохо, как в заповеднике. Но вроде бы ему лучше. Он почти такой же бодрый, как обычно.

Дедушка на веранде: сидит в плетеном кресле и смотрит в поля, простирающиеся за домом. Я поворачиваю голову и стараюсь понять, что же он там увидел. Коровы… поля… Его озера отсюда не видно. Встав на цыпочки, прислушиваюсь, не кричат ли лебеди: вдруг стая прилетела именно сюда? Но папа уже догнал меня и понял, что я стараюсь разглядеть.

— Невозможно, — говорит он. — Для лебедей теперь все слишком застроено. Молочная ферма им точно не понравится.

Я продолжаю стоять на цыпочках, всматриваясь в блестящую на солнце воду, но озеро далеко, поле очень большое и на нем слишком много коров.

— Но ведь стае нужно было где-то остановиться.

Папа качает головой:

— Это озеро испортили коровы. — Он оборачивается и смотрит на дедушку, сидящего на веранде. — Открывай дверь.

Щеки у папы снова покраснели, мускулы лица напряглись. Дедушка до сих пор нас не заметил, так что мне приходится стучать в окно, чтобы привлечь его внимание. Увидев меня, он широко открывает глаза, как будто старается сообразить, кто я такая. Слышно, как начинает рычать его старый пес Диг. Дедушка смотрит поверх моего плеча и, заметив папу с лебедем на руках, крепко сжимает губы. Потом достает ключ из-под пустого цветочного горшка и открывает дверь.

— Зачем вы мне это притащили? — сразу спрашивает он.

— Это вместо приветствия? — бормочет папа.

Я делаю шаг вперед и начинаю объяснять:

— Лебедь налетел на провода линии электропередачи у болот над заповедником, и мы подумали, что ты сможешь ему помочь.

Папа кивает, подтверждая мои слова.

Дедушка поднимает глаза к небу.

— И он жив?

— Пока что да, — отвечает папа.

Дедушка отворачивается.

— Вы же знаете, я не лечу лебедей.

Я хватаю его за руку.

— Пожалуйста, — прошу я и быстро перевожу взгляд на папино лицо. — Просто помоги нам донести его до твоей операционной.

Проследив за моим взглядом, дедушка тоже начинает внимательно всматриваться в папино лицо. Наверное, и он замечает, что папа неважно выглядит, потому что неожиданно вздыхает и протягивает руку к лебедю. На папином лице ясно читается удивление, когда дедушка подхватывает птицу и забирает ее из папиных рук. Но на лебедя дедушка не смотрит. По-прежнему не сводя глаз с папы, он тихо говорит:

— Теперь не волнуешься из-за того, что у меня дрожат руки? — бормочет он.

Я вдыхаю поглубже и готовлюсь к их спору. Обычно при встрече рано или поздно они начинают пререкаться.

Но сейчас дедушка медленно выдыхает.

— Смелое решение — привезти его сюда, — говорит он.

— Это была идея Айлы, — отвечает папа и кивает в мою сторону. — Я собирался отвезти его в нормальную клинику.

Я хватаю дедушку за руку и веду к старому дому, пока он не успел ничего ответить папе.

— Тебе не тяжело? — спрашиваю я.

Но дедушка как будто совсем не ощущает веса лебедя. Пока мы идем к дому, я еще раз оборачиваюсь и смотрю на поля. Никаких птиц в небе. Их нигде не видно. И лебединого клича тоже не слышно.

Я включаю свет в операционной в старом доме. Все выглядит так же, как мне помнилось, только пахнет по-другому. Медицинские плакаты на стенах пожелтели по краям; углы, приклеенные липкой лентой, загнулись. Дедушка несет птицу через приемную сразу в операционную и кладет на металлический стол. Папа отстал от нас лишь на пару шагов; он закрыл дверь перед носом у Дига.

В операционной запах ощущается сильнее. Пахнет одновременно чистотой и смертью, как будто все поверхности здесь до блеска оттер скелет. Помню, как мы последний раз собрались здесь все вместе. Это было года два назад. Тогда между нами лежал другой дедушкин пес, Роки, весь в крови: его переехал грузовик. Когда дедушка сделал псу обезболивающий укол, его голова откинулась набок. Он так и не проснулся.

Папа со скрипом приоткрывает окно и встает у него, глубоко дыша. Потом замечает, что я смотрю на него, и кивком головы указывает мне на лебедя. Я возвращаюсь к дедушке. Он ощупывает птицу. Качает головой, касаясь крыльев. Я протягиваю руку и глажу лебедя по шее, дотрагиваюсь до холодных мокрых перьев.

— Ты можешь помочь ему? — спрашиваю я.

Дедушка не отвечает, только продолжает надавливать пальцами на тело лебедя в разных местах. Потом поднимает взгляд к папе.

— Мы не могли оставить его, — тихо говорит папа. — Он бы там умер.

— Он все равно умрет, — отвечает дедушка. — На нем живого места нет.

Я отхожу от стола. Не хочу ему верить. Но глаза лебедя уже начали закрываться, а в горле слышится ужасный булькающий звук.

— Ты ничего не можешь сделать?

Дедушка переводит взгляд с папы на меня. В его лице что-то меняется, выражение становится мягче.

— У птицы серьезно сломано крыло, — говорит он. — Я могу попробовать зафиксировать его, но подозреваю, что у него еще случился разрыв печени при падении в воду. Вот почему он издает такие звуки.

Папа отходит от окна и приближается к дедушке.

— Ты ведь можешь что-нибудь сделать, — говорит он, глядя на него в упор; его щеки раскраснелись. Я вспоминаю, какой больной и горячечный вид был у него в заповеднике, когда он опирался рукой о машину. Не хочу, чтобы сейчас это случилось снова.

— Попробуй что-нибудь, — шепчет папа.

— Может, пулю?

Они смотрят друг на друга. Лебедь слегка шевелит лапой, и я снова перевожу на него взгляд, думая, как, наверное, сейчас больно этой несчастной птице. Но она очень мужественно переносит мучения, это уж точно. Когда я снова поднимаю глаза на папу, он смотрит на меня: наверное, хочет понять, собираюсь ли я плакать. Но, как и лебедь, я хорошо умею скрывать свои чувства.

— Если птице так больно… — начинаю я, — может быть, дедушка прав.

Дедушка отворачивается и набирает в шприц лекарство, непонятную жидкость из стеклянного пузырька, потом слегка постукивает по шприцу. Поймав на себе папин взгляд, он хмурится. Его руки дрожат, когда он подносит иглу к шее лебедя. Я жду, что папа сейчас что-нибудь скажет, но он молчит. Но я знаю, о чем он думает. У дедушки так же дрожали руки, когда он вводил обезболивающее Роки.

— А это не убьет его? — спрашиваю я.

Дедушка сжимает кожу на шее птицы.

— Нет, ему просто станет легче. Но осталось уже недолго…

Мне кажется, он хочет сказать что-то еще, но не знает как. Вместо этого он давит на поршень и вводит лекарство. Я смотрю, как лебедь закрывает глаза. Кожа у него на веках дряблая и морщинистая — такая же, как на руках у дедушки. Пока лебедь еще дышит.

Дедушка вытаскивает иглу из птичьей шеи.

— Устрою ему там постель. — Он кивает на комнату в задней части домика, где раньше иногда оставляли на ночь небольших животных.

Я провожу рукой по сломанному крылу. Теперь лебедь не дрожит. Он крепко спит. Дедушка разворачивает меня спиной к себе и подталкивает к двери; я не спорю.

Папа с шумом закрывает окно.

— Пойдем, Айла, мы уезжаем, — тихо говорит он и кладет руку мне на спину.

Я успеваю заметить, что дедушкино лицо помрачнело. Он качает головой, а потом быстро выходит. Решительно направляется к дому и с грохотом захлопывает дверь на веранду.

Папа пожимает плечами.

— Он просто вредный старый сыч. Всегда таким был.

Папа быстро идет к машине. Я немного задерживаюсь; жду, когда дедушка снова усядется в плетеное кресло у окна. Но папа уже завел машину, и мне приходится поторопиться.