Текущий момент

Ляна Радоман, 2021

Один и тот же текущий момент. Как же он может быть прекрасен для одних. И ужасен для других. Одно и то же мгновение. Кто-то его остановит. А кто-то не заметит. Один и тот же шанс. Кому-то он словно по мановению волшебной палочки переменит жизнь к лучшему. А кому-то изуродует жизнь навсегда. Один и тот же случай. Для одних станет тем самым, счастливым, о котором помнят всю жизнь и благодарят судьбу. А для других – несчастным, о котором хочется побыстрее забыть. Короткие и длинные, счастливые и не очень – разные истории, как мгновения: одни – остаются в памяти надолго, иные – пролетают мимо. Впрочем, мы ведь так и живем: от истории к истории, от одного текущего момента – к другому, между которыми и проходит наша жизнь. Так или иначе: без чужих историй не будет наших. И наоборот: без наших историй – не получится чьих-то.

Восемнадцать

1

Можно сказать, что я — сплошной ходячий комплекс в квадрате. Признаюсь: всю свою сознательную жизнь комплексую из-за внешних данных. Меня можно описать так: помпушка с носом-картошкой и яркими веснушками на лице. Пышная румяная булочка-толстушка.

Матушка-природа не одарила меня высоким ростом, узкими бёдрами, острыми коленками, тонкими ручками и аккуратным носиком, — всем тем, чем обычно гордятся красавицы-модели. Зато судьба подарила мне отличных подруг, которые в любых ситуациях и спасут, и поддержат. Они за меня горой (“А мне нравятся твои веснушки!”, “Мужчины любят крутые бёдра. Ты же просто гитара во всей ее классической красе”, “Мдааа, размеру твоей груди только дура не позавидует!”).

Нет-нет, что вы! Я не одинока. И замуж, несмотря на свои комплексы, вышла к удивлению всех рано, — в восемнадцать, тем же летом, когда прозвенел последний звонок в моей школе. Вот так-то.

Антошу я родила через семь месяцев после свадьбы, будучи студенткой первого курса того самого факультета, где “богини-филологини” с упоением читают несколько книг параллельно, пишут стихи о любви, предпочитают тишину библиотек шумным вечеринкам, и дымят в курилке, критикуя или восхваляя очередную литературную новинку-сенсацию.

Мой супруг к литературным изыскам отношение имеет очень далекое, а к поэзии — вообще никакого. Он с отличием закончил физико-математический факультет. Однако разность интересов никоим образом не мешает нам оставаться счастливыми в ежедневной суете: мы любим и уважаем друг друга не за знание ямбов, хореев или интерполяций. Мы — единое целое с моих восемнадцати лет.

Кстати, муж мой такой же пончик, как и ваша покорная слуга, только выше меня на шестнадцать сантиметров. Мы идеально смотримся вместе, хотя бы потому, что на его фоне я выгляжу очень даже ничего, почти Дюймовочка. Сын у нас, правда, совершеннейшая нам противоположность. Иногда мы шутим: “Может, аист перепутал и не на ту крышу прилетел в клюве с нашим Антошкой?”. Каким волшебным образом у таких внешне беспечных, вечно смеющихся родителей-пышечек получился весьма серьезный тоненький щавлик — мы не понимаем.

Наш сын, если честно, никакой не Антошка. Антон и никак иначе. Он у нас парень деловитый. Ему шесть лет: сам читает себе книжки перед сном, занимается по утрам зарядкой, задает много умных вопросов и может часами создавать шедевры дизайнерского искусства из Лего. С моими подругами ребенок может разговаривать долго. Смутить его хитрыми вопросами невозможно: Антон с важным видом хмурит брови: “Дайте-ка подумать…” и плавно меняет тему.

Все мои подруги — младше меня. Кто на год, кто на три, кто на семь. По какой причине так получилось, я не знаю. Видимо, просто таким образом легли карты в разложенном мною пасьянсе дружбы. Не важно какого возраста мои задушевницы, но мне с ними очень повезло: ничто так не защищает женщину, как настоящая подруга.

Муж — это иное. Он, конечно, каменная стена и надёжный тыл, сильное плечо, защита, нежная любовь и все такое, однако ему не откроешь чисто девичьи тайны, согласны?

Этим августовским вечером мы, пёстрым девчачьим коллективом, отмечаем день рождение нашей милой Аллы. Ей восемнадцать и она переступила первый значимый рубеж. За нашим столиком нет ни одного букета: Алла не любит, когда ей дарят цветы.

— Как можно пищать от восторга по поводу букета срезанных, а значит уже умирающих, по сути, цветов? Что приятного в том, чтобы наблюдать как на твоих глазах свежие бутоны быстро чахнут и засыхают в вазе? — удивляется Аллочка.

Поэтому наши поздравления"безцветочные". Мы вручаем ей наперебой кто шоколад, кто коробку конфет со словами: “А это тебе в дополнение к подаркам, вместо цветиков-семицветиков”. Алла широко улыбается. Ей нравится такой подход: сладости она обожает.

“Теперь ты взрослая тётка”, — шутим мы, произносим тосты и пьём за ее здоровье прелестное яблочное вино с пузырьками. Не пробовали? Попробуйте! И если вам моей рекомендации достаточно, то купите сразу бутылки три для начала. Это легкое вино с ненавязчивым яблочным привкусом (которое наша Алла называет “гламурной версией сидра”) — идеальный напиток для девочек-припевочек.

Алла примкнула в наши ряды два года назад: ей было шестнадцать и у неё случилась первая несчастная любовь. Она сидела на лавочке у моего подъезда и ревела. Я спешила на наши девчачьи “сборы выходного дня”, но не смогла пройти мимо этого воробушка с размазанной по всему лицу тушью вперемешку с чем-то блестящим. Я привела её с собой. И ничуть не пожалела. Аллу мы оберегаем и любим всем сердцем.

Виновница торжества сегодня блестит как звезда на верхушке новогодней ёлки: макияж с перламутровыми тенями, заколка со стразами, платье с шикарным ремнем, усыпанным камнями. О, нет! Наша Алла — это не дешевый блеск: стразы — от Сваровски, ремень от Кавалли и даже флакон духов в какой-то золотой пыльце. Алла не позволяет себе носить ерунду. Она у нас “дорогая женщина” (так она говорит сама про себя, — не мы). Меня это забавляет, но я снисходительна к Алле (юный бутон, начало пути). Я списываю ее приверженность к дороговизне на недостаток лет, необходимых для познания мудрости жизни.

Аллу я ценю за открытость миру, честность и надежность. А ещё за то, что можно увидеть в ней, только будучи ее подругой. Она максималистка во всём. Если плачет, то навзрыд (хлюпая носом и подвывая при этом грустную песенку о несчастной любви). Если декламирует стихи, то так, словно испивает каждую строчку до дна: сладостно, чувственно и даже те, кто равнодушны к поэзии, прониклись бы и заслушались. Если танцует, то до последнего музыкального трека на дискотеке (когда в полупустом зале снимает высоченные каблуки и усталая, но счастливая, доплясывает босиком). Если радуется за тебя, то искренне и от души (сжимая твою руку в своей, тихо шепчет на ухо: “Я так за тебя рада!”).

Если к кому и обратиться в трудную минуту — то к ней в первую очередь. Напускная беспечность вкупе с блёсточками и постоянным прихорашиванием перед зеркалом делает её похожей на беззаботную стрекозку лишь для тех, кто знаком с Аллой шапочно. Внутри эта девочка — абсолютная противоположность внешнему. Может поэтому она дружит с теми, кто старше её? “Со сверстницами мне абсолютно не интересно”, — утверждает она.

Помимо того, что Алла хорошо владеет несколькими языками, она прекрасно разбирается в поэзии. Своих любимых поэтов может декламировать наизусть долго. Свой тост: “За себя любимую!”, она продолжает поэтически. И никак иначе.

— Из любимого, — говорит виновница торжества. Поднимает бокал, мгновенно становясь сосредоточенной. Она обводит всех глазами и убедившись, что всё наше внимание приковано к ней, произносит:

–” Были очень детские мечты,

Были нежность, дерзость и тревога,

Было счастье. И со мною — ты:

Было всё, и даже слишком много.

Было нам по восемнадцать лет.

Нам казалось, это будет вечно…” *

Алла читает сроки так искренне, словно ищет в каждой из них себя. Ищет и находит. Отпитый из бокала глоток вина я смакую вместе с приятным послевкусием, оставшимся после стихотворения. Поэзия Штейгера, согласитесь, странный выбор для восемнадцатилетней девушки. Но только не для Аллы.

— Дорогая моя женщина, — произношу я и целую её в нос. Моей иронии она не замечает. Интересно: почему “дороговизна” — чисто женский комплимент? “Дорогой мужчина” — про мужчин ведь так не говорят. Дороговизна как похвала — глупая женская привилегия, не находите? По отношению к мужчине есть иные любезности: богатый или статусный, например. Или породистый. Породистый мужчина — это как вообще? В смысле как породистый кот: с ветеринарным паспортом, с прививками и родословной, в которой указан шоу, брид или пэт-класс? Да ладно!

Наша дорогая именинница сияет. Папа подарил ей путевку в Париж ("Вообще-то, хотелось бы в Испанию, но не сложилось, — сетует Аллочка, — Но в следующий раз точно будет Испания!"). Мама Аллы заказала очередь к крутому и безумно дорогому стилисту в Москве. Ещё одиннадцать часов и наша юная прелестница улетит в Париж (через Москву и столичного стилиста). Она извиняется: ей пора, надо выспаться перед путешествием.

“Хорошего полёта!”, “Вернись с Эйфелевой башней под мышкой”, “Привези нам круассан и пару-тройку холостых французских месье”, “Лягушек не ешь, а то квакать начнешь”, — мы искрим юмором и беззаботно хохочем на весь пафосный ресторан, нарушая его высокомерно-чопорную атмосферу и вызывая явный диссонанс с остальными посетителями вкупе с явно недовольной официанткой. Все они кидают в сторону нашего столика осуждающе-снисходительные взгляды. Но нам всё равно. Сегодня мы веселимся.

Алла уходит, посылая нам изящный воздушный поцелуй на выходе у дверей: “Au revoir, милашки!”. Колокольчик замолкает, дверь медленно закрывается. Мы остаёмся, продолжаем праздновать и пить за виновницу торжества, и за её Париж.

Потом угол нашего не особо трезвого взгляда перемещается в иную сторону: каждый из нас начинает вспоминать свои восемнадцать.

— Эх, девочки, — тихо говорит Эмма, — Я б свои восемнадцать и врагу не пожелала. Но за Алкины восемнадцать выпью!

Эмма пьет до дна и на минуту затихаем. В ее восемнадцать она потеряла свою семью. Нелепая авария, после которой было не менее нелепое, скорее даже удручающее замужество. Мы познакомились с ней уже после этой грустной вишневой истории. И, слава богу, что все уже позади.

Сидящая рядом Маруся обнимает Эмму, наливает себе вина и с тихим: “К черту и мои восемнадцать!” — залпом выпивает фужер. Маруся младше меня на год. И если мое замужество в восемнадцать с самых первых дней было лёгким и ничуть меня не напрягало, то Марусина история была другой. Её путь к замужеству был трудным. В семнадцать лет она влюбилась (я тому свидетель). Впервые и навсегда — так бывает. С первой минуты ее влюбленности до дня ее замужества путь растянулся на долгие годы. Точнее — на пять непростых лет ее жизни.

Конфетно-комплиментный период дружбы продлился год. Как только Марусе исполнилось восемнадцать лет, она переехала жить к любимому и три года покорно прожила с Вовой и его мамой в шикарной трехкомнатной квартире. И ждала предложения руки и сердца. Но всё как-то не получалось, сроки отодвигались на неопределенное время, на “когда-нибудь”.

Марусины желания натыкались на решительные возражения Вовиной мамы. Маруся хотела: а). выйти замуж (“К чему торопиться? Вам нужно подкопить на свадьбу, торжество должно быть шикарным, с голубями и полным рестораном гостей”); б). родить ребёнка и не одного (“Дети — это такие расходы, одного вполне достаточно. Поживите для себя”); в). жить в собственной квартире (“Моя квартира такая большая — зачем вам переезжать? Так глупо брать кредиты на жилье и влезать в долги!”). Потенциальная свекровь вмешивалась абсолютно во все.

Однажды Маруся приготовила плов на ужин в большой сковороде, чтобы осталось на несколько дней. На следующий день, открыв холодильник, чтобы разогреть себе обед, она не увидела ни сковородки, ни плова. На вопрос: “А где плов?”, будущая свекровь без стеснения ответила: “Так мы же плов вчера поели свеженький, а остаток я выбросила, мне сковородка была нужна, чтоб свеженьких и вкуснейших котлеток пожарить”.

Когда на следующее утро, лежа в теплой ванной и наслаждаясь пушистыми облаками душистой пены, Маруся услышала: “Объясни ей, сынок, что ванну принимают на ночь, но никак не утром”, то приняла решение в ту же секунду. Она неспешно вышла из ванны, оделась, собрала свои вещи и от всей души послала к черту и Вову и его маму.

Сняла квартиру. И полгода наслаждалась тем, что никто не следит за тем как она варит суп или моет полы, никто не высказывает ей как долго она красится у зеркала или принимает ванну. Она кайфовала от того, что впервые за последние несколько лет делала дома то, что хотела. Она стала хозяйкой своей жизни и ей это нравилось. По Вовке она, конечно, скучала. Продолжала его любить. Плакала, грустила, но не отвечала на звонки и не шла на контакт. Мы со своей стороны поддерживали ее, как могли.

Спустя полгода, когда жизнь Маруси пришла к единому знаменателю свободы, в дверях квартиры неожиданно нарисовался Вова. Прямо на пороге он сделал ей предложение и вытащил из кармана старое мамино кольцо (“Это наша семейная реликвия”, — не без гордости произнес он). Маруся, не приглашая жениха войти во внутрь, тоже прямо на пороге перечислила список условий, после которых она ответит согласием. Первые два пункта (отдельное от мамы проживание и покупка нового обручального кольца) пересмотру не подлежали.

Наша Маруся в итоге сказала: “Да”. Помпезной свадьбы не случилось (это было третьим пунктом в ее списке). В день бракосочетания не наблюдалось ни белого платья, ни дорогих свадебных подарков, ни голубей в небе, ни танцев с развивающейся фатой, ни постановочных фотографий в так любимом ее свекровью слащаво-романтическом стиле.

Невесте хотелось спокойствия и тишины. Вдвоём. Единственная их свадебная фотография (Маруся смотрит прямо в объектив камеры, а Вова — на неё) стоит в скромной рамке на тумбочке в их спальне.

В прошлом месяце Маруся с Вовой отметили два года со дня свадьбы. У них — прекрасная семья: не ссорятся и живут в унисон. Первой малышке — год и месяц. Идея свекрови назвать внучку Анастасией в честь бабушки успехом не увенчалась. Дочку назвали Эмма (“В честь мадам Бовари” — шутит Вова. “Нет-нет, Госпожа Бовари плохо кончила, — с нотками иронии произносит наша подружка Эмма, — Надеюсь, что дочь вы назвали в мою честь. Поверьте, я намного счастливее героини Флобера”).

Вторая беременность протекает хорошо (“Ещё только пять недель и меня совершенно не тошнит”). Будущая мама считает, что непременно будет мальчик. Она забыла все свои родственные обиды. Единственное, что не может простить — это упущенное время, потому что: “Вместо одного малыша можно было бы родить уже троих”.

Я обнимаю Марусю и говорю ей с улыбкой:

— Не знаю, как сложится твоя дальнейшая жизнь, но в одном уверена стопроцентно: когда твой сын вырастет и женится, ты будешь отличной свекровью. Хотя бы потому, что ты прекрасно понимаешь, как это не просто — выйти замуж.

— Необременительной, — задумчиво произносит Маруся, — я буду необременительной свекровью.

Мы шумно покинули пафосный ресторан, оставив щедрые чаевые не особо улыбчивой официантке, но по домам расходиться не спешили. Наш вечер в честь улетающей в Париж восемнадцатилетней прелестницы Аллочки заканчивается в караоке. Мы орём в микрофон веселые песни. Пьем вино. Дурачимся и хохочем. В общем, ведем себя так, словно сегодня не Алле, а всем нам исполнилось по восемнадцать.

–

* — Анатолий Штейгер.