…Так навсегда!

Майк Лебедев

Когда-то я хотел написать три книжки. Одну – про детство: ну, какой же русский писатель без своего «Детства»? Вторую – про людей, без которых я бы ни за что не вырос тем, кем вырос, и никогда бы не стал тем, кем стал. Ну и третью, само собой, – про московский «Спартак». Потом немного подумал и понял, что на самом-то деле это все об одном и том же, просто разными словами. А иногда и одинаковыми.

Ояма (белый пояс)

Итак, во всем следует винить Фиолетова, и он же в итоге едва не поставил кеды в угол… то есть в каком-то смысле — даже и поставил. Что справедливо.

Наверняка такой персонаж есть в любом пубертатном коллективе. Даже если его и не обнаруживается изначально, то за достаточно короткий срок он, подобно коацерватной капле, самозарождается из тех, что имеются в наличии. Основной характеристикой персонажа является то, что он, грубо говоря, любит маленько прихвастнуть. Причем обязательно — за твой счет и в несколько уничижительном для тебя ракурсе.

Выйдешь, к примеру, погулять во двор, лелея в кулачке своего драгоценного единственного викинга, залезешь в песочницу, выстроишь ему замок для обороны — и вдруг слышишь: «Да у меня этих викингов два набора, там и с мечами, и с арбалетами, да еще цветных, а не как у тебя просто коричневый, а еще индейцев набор, а еще ковбоев штук двадцать, и копье у моего снимается…» И ты обольешься внутри себя горючей слезою зависти и робко скажешь: «Ну вынеси… давай поиграем в войнушку… или поменяемся, раз у тебя много… или хоть просто дай посмотреть…» А в ответ тут же слышишь: «Не, не могу… поломаешь еще. Или стащит кто… Бабка в магазин ушла, дверь заперла, а у меня ключей нет…» Но вроде как все равно: у тебя один викинг, а у него — двадцать пять.

Или, скажем, раздобудут тебе родители кроссовки популярной чешской марки «Ботас». Не вожделенный «Адидас», конечно, но тоже красивые. Импортные! И не успеешь еще толком форсануть — как рядом раздастся: «Ой, ну ты просто позор… ботас какой-то… Вот у меня — „Адидас“ родной, и кроссовки, и бутсы, бутсов даже двое, еще „Пума“, и на „Пуме“ этой еще — так и прикинь, автографы Пеле и Юрия Гаврилова…» И неважно, что на футбольном поле источник звука никогда не наблюдается и в данный момент обут в регулярные «Два мяча» — это потому, что боится порвать, испачкать, да и вообще, какой смысл играть на полуземляном покрытии, когда он играет на настоящей траве… И ты опять как бы не на пике моды оказываешься, как предполагалось, а плетешься в самом хвосте актуального тренда. И так далее.

Само собой, и в нашем десятом отряде подобный фрукт имелся. На третий день нашего пребывания в лагере, аккурат перед Торжественным Открытием — под покровом тихого часа вышел в нашей палате спор на злободневную тему: кто сколько за раз может выпить «фанты». А еще лучше — «пепси-колы». В честь Олимпиады, как известно, был запущен не только Мишка, но и лицензионная линия по розливу этого ярко раскрашенного сиропа, и указанные напитки из элемента буржуазной роскоши превратились в доступную форму проведения молодежного досуга. Вернее, как сказать «доступную»… сорок копеек (или что-то около того) — подороже пива, причем ведь и бутылка 0,33, а не пол-литровая — но все-таки.

Спор вышел ожесточенный. Назывались разные показатели, в основном от двух до четырех с половиной. Я со своим единственный раз выпитым полстаканом с некоторым даже испугом поглядывал на объявившихся монстров водохлебства. А победу было одержал мой наставник Алексей Кузнецов, который сразу утвердился в отряде на позиции неформального лидера. Заявление Алексея, что он лично за раз выпил пять, причем залпом, не отрываясь, и еще сделал два глотка из шестой, лишь упрочило его доминирующее положение альфа-пионера… БЫЛО одержал победу.

Потому что после некоторой паузы раздался голос Александра Фиолетова, который с некоторой даже ленцой доложил следующее. Что они как-то со старшим братом прогуливались вдоль железнодорожных путей в своем родном районе. И вот так, неспешно прогуливаясь и ведя беседы на разные темы, вдруг набрели на целый вагон с пепси-колой. Да, именно так, запросто. Как раз во время его разгрузки, в которой разгружающие очень попросили их с братом принять посильное участие. И в благодарность за которую выдали им полный ящик означенного напитка. Даже два ящика. «Еле дотащили! — закончил Фиолетов. — А уж пили потом! Один ящик — брат, а второй — я… ну, может, не целый, но почти…» Я испытал острую горечь оттого, что, ходя вдоль Платформы, слишком много внимания уделял Расцепщику Вагонов… а оно, видишь, надо было пристально смотреть, не разгружают ли где чего вкусненького. Прочие уважительно закивали головами. Альфа-позиции Алексея Кузнецова на какое-то время пошатнулись.

Фиолетовский брат вообще выходил по всему фигурой масштабной. В свои двадцать с небольшим лет он успел стать чемпионом «Эсэсэра» по нескольким видам единоборств, включая самбо, дзюдо и бокс. И еще, кажется, по чему-то экзотическому игровому, вроде хоккея на траве. Отбыть небольшой срок за нанесение тяжких телесных в пределах самообороны. «Он бы и убил, — всегда пояснял Фиолетов, — но он клятву же давал, что не будет применять смертельных приемов…» Наконец, отслужить в Афганистане, получить там орден и даже привезти с собой оттуда пленного душмана и поставить при себе денщиком, но потом по доброте душевной отпустить. Ну и еще ряд деяний, размахом крыла поменьших, но тоже эпических и исполинских. (Только не спрашивайте, откуда мы знали про Афганистан. Оттуда. Это, может, кто из взрослых не знал, а дети всё знали.)

Кульминация и апофеоз наступили во время отчета моего куратора о том, как он ходил к девичьей душевой «зазырить» вполне уже четко обозначившуюся грудь пионерки Козловой Анны, к каковой (как к груди, так и к Анне в целом) Алексей сделался с течением смены крайне неравнодушен. Я, кстати, при сем акте присутствовал в качестве стоящего «на шухере»: Алексей справедливо рассудил, что октябренок вызовет гораздо меньше подозрений в половой распущенности. До сих пор жалею, что выполнил свою миссию так же, как и герой рассказа Пантелеева «Честное слово»: «шухерить» в итоге не пришлось, даже близко никого не прошло — а «зазырил» бы тоже с удовольствием. Анна и в самом деле была очень ничего… немного старовата, конечно, на мой взгляд, ну да ладно.

Но не успели еще под томные вздохи отзвучать последние ноты сверхэмоционального отчета, как мы услышали уже порядком поднадоевшее вступление: «Да ладно, у этой твоей Аньки — не сиськи, а торчат как два прыща… Я, если хочешь знать, их зырил еще раньше тебя, и тыщу раз… и даже щупал, когда к ним в палату лазил, а бабы все спали. А в Москве у меня — пятиклассница знакомая, вот у нее да, вот там да-а… мы тогда с ней и с братом (ну куда ж без него! — Прим. авт.) гуляли у себя и…». Чем закончилась прогулка, мы узнать не успели, так как оскорбленный в лучших чувствах пионер Кузнецов одним ударом вышиб пионера Фиолетова из койки и потом, загнав под нее, долго лупил его ногами и руками. Несильно, успокою я встревоженных читателей. Но долго — это факт.

Собственно, Фиолетова забили бы ногами и насмерть гораздо раньше, и было за что. Но, как известно, достоинства — это зачастую продолжение недостатков (верно и обратное утверждение). И такое достоинство у Фиолетова имелось: вра.. (зачеркнуто) рассказывал он действительно интересно, особенно когда рассказ не задевал чьих-либо чести и морально-волевых качеств, а также движимого и недвижимого имущества — а развивался на свободную тему. Про старшего брата, к примеру. Как тот ходил на единственное выступление ансамбля «Boney M» в Москве. «Прикиньте, они же запрещенные! А тут приехали, потому что им Брежнев на один раз разрешил. Потому что они хоть и из ФРГ, но негры… Билеты по сто рублей, и тех не достать! Но брат мой достал, пошел… Короче, приходит, сначала не начинали, а потом занавес поднимается — а они там на сцене стоят все голые и в цепях!!! Типа пародия на Советский Союз… Ну, их, конечно, тут же арестовали, а со всех, кто в зале был, взяли расписку, что они ничего не расскажут, брат только мне по секрету рассказал…»

Имелся в арсенале, само собой, и неисчерпаемый запас классических страшилок. Стоило сгуститься тьме и затихнуть на веранде шагам контролирующего процесс «отбивания» вожатого Володи — тень Фиолетова появлялась из-под одеяла и замогильным голосом затягивала: «В черном-черном городе, на черной-черной улице, в черном-черном доме, в черной-черной квартире… А потом выезжает гроб на колесиках, а в гробу — покойник, только живой, а на покойнике — вурдалак… А одна бабка купила картину, а на картине — цыганка. И ночью эта цыганка оживала, сходила с картины и шла по улицам. И кого видела — того убивала длинным ногтем, прямо в сердце… особенно пионеров, потому что пионеры носят красные галстуки, а красный — это цвет крови, вот ей и мерещилось… уууу!!!»

Но это — ночью. Днем и без того хватало занятий. Начали, как уже упоминалось (и к моему великому везению), со строительства и оборудования пластилиновой фортификации. Потом мы три дня непрерывно играли в «мафию», но не как сейчас, в типа интеллектуальную — а в настоящую, со стрельбой, погонями и вендеттой. Потом неделю все играли в футбол — тут, к сожалению, без меня, все-таки юниорство сказывалось. А потом в один прекрасный день в нашу жизнь плотно вошло Оно:

Каратэ.