Май Ван Фан – современный вьетнамский поэт, который известен во всём мире. Его творчество отличает умение увидеть необычное в обыденном, прекрасное – в заурядном, способность проникать в скрытую сущность предметов и явлений. В первых четырёх разделах сборника представлены стихотворения разных лет. Лирические зарисовки картин природы, любовь и дружба, надежды и тревоги, жизнь и смерть, старинные легенды и страшные реалии сегодняшнего дня – это полифоническое повествование объединяет идея космической любви и всеединства, величия всего сущего. В сборник включена поэма в прозе «Время утиля». Это философские размышления о прошлом, настоящем и будущем – не только Вьетнама, но и всего человечества. Завершают сборник критические статьи российских и зарубежных писателей, посвящённые творчеству Май Ван Фана, и ряд интервью, в которых автор рассказывает о литературной жизни Вьетнама.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Улетел на рассвете предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
IV
Лебедь улетел
Воробьиная пара
Не вижу, только слышу
Каждый звук,
С деревьев доносящиеся трели:
Один воробышек, вспорхнув,
Присел на ветку,
Освободил местечко для другого.
И ради этой пары воробьёв
Я здесь.
А в этот миг и лилия раскрылась,
Как некий клад из антиквариата.
Портрет висит в дворцовом кабинете.
Вскипает самовар.
Матрёшка распахнулась.
И ароматом каравая печь благоухает.
Дорога — мысли —
Убегают вдаль.
Когда ж затихнут, —
Жду я, — воробьи,
Ведь только что промчал-пронёсся ветер
По русым по берёзовым холмам.
Ландыш
Ветер начисто подмёл
Всю гладкую поверхность земли:
У обочины — траву,
Вдоль дороги — корни деревьев.
А я ищу место для отдыха.
Выбираю книгу…
Но как привести себя в равновесие духа?
Вдруг вижу — куст ландыша передо мной.
И слышу — шепчет мне:
«Упрячься в тайне!
Отметь себя молчанием!
Приложи к губам палец — и тишина…»
И в налетевшем резком вихре ветра
Укутались теплом, туманом, светом
И мудрый кустик ландыша,
И я.
Малина
Ещё вчера малина зеленела.
Всю ночь я слышал музыку:
Копыта цокали, звенели бубенцы —
И ранним утром ягоды поспели.
Звук бубенцов крестьянских лошадей,
И молодые возницы в телегах,
Нагруженных и сеном, и зерном;
И прошловекий принц, гулявший ночью;
И конь, в рывке порвавший все поводья,
Всё мчится, мчится.
Грива растрепалась в ночи под ветром.
Снится ветер мне: он всё несёт,
Разносит эхом звуки,
И звуки заполняют всё собой.
Мой русский друг принёс мне горсть малины
Из сада своего, уже созревшей.
Смакую наслаждаясь, не спеша.
Мне кажется, что в ягодах звучанье
Всего оркестра, снившегося мне.
Лебедь улетел
Всю поверхность воды потянул на себя
Вверх за парой взлетающих крыльев.
Но истинную глубину знает лишь душа озера.
Как долго томился он в неволе!
Бурлит поток воды вслед
За белоснежным опереньем,
За серыми поджатыми лапами.
Высоко летит лебедь:
Покрытый травой берег
В прищуренном глазу сжался.
И улетел на рассвете
Через другие озёра…
Лишь пар клубится днём и ночью.
Я верую
Утреннее солнце и пар от воды
Укрыли влюблённую пару,
Целующуюся на берегу канала Грибоедова.
Я иду широким шагом
К Спасо-Преображенскому собору[8].
Душа переполнена верой
И счастьем влюблённых.
Ещё ярче золотятся купола,
Родней и ближе стала стая голубей и воробьёв.
Перед входом в храм все пары влюблённых
Обмениваются поцелуями.
Вдохновлённый ожиданием Воскресения,
Старик поднял вверх глаза
И, осенив себя крестом, спросил, верую ли я.
Скульптура «Укрощение коня человеком»[10] В Санкт-Петербурге
Подняв копыта, встав на дыбы,
Конь грудью двинулся на юношу,
Поймавшего его и под уздцы держащего.
Невский проспект.
В людском потоке, взирающем наверх,
Запечатлеваю в памяти
Образ вечерней России.
Белый след самолёта в небе
Смешивается с журавлиной стаей…
Я едва сдерживаю волнение,
Взирая на поединок юноши с конём:
Победит ли юноша
Иль конь порвёт удила?
Останавливаюсь на Аничковом мосту
И тоже хочу умчаться.
Буря в Петергофе[11]
С вершин деревьев
Водопадом льётся поток жёлтых листьев.
Люди и голуби ищут приюта.
Ветер метёт-подметает дочиста
Каждый булыжник мостовой
Ещё со времён императора Петра.
Такая чистота здесь, у корней
Каждой травинки.
Малиновый звон срывается
С вершины колокольни
И опускается на лиственный ковёр
Вокруг памятника.
Распахивается окно дворца —
Императрица Екатерина
Высоко держит скипетр,
Улыбается, успокаивая подданных.
Она всегда властна и притягательна.
«Властна и притягательна», —
Невольно повторяю эту фразу вполголоса,
Переводя взгляд то на ряды берёз,
То на белые и зелёные хризантемы,
Склонившиеся к земле.
Из Петропавловской крепости
После выстрела пушки в двенадцать часов[12]
Открывается небо другое.
Голуби пролетают сквозь дым орудий,
Перемещается галька, меняя положение.
Вглядываемся, подняв глаза,
На призывный звук колокола.
Ждём, когда апостол Пётр сотворит чудо.
Запоздало-грустные цветы сирени,
Алые гроздья рябины на согнутых
Под тяжестью ветках.
Перед монетным двором —
Тюремные камеры.
Люди группами молча заходят внутрь.
На золотом троне неподвижно застыл
Император Пётр.
Ветер, кружась, поднимается
С Невы к вершинам башни,
Кронам дубов, макушкам берёз.
Я аккуратно кладу каждый поднятый листик
В неисчерпаемую сокровищницу земли.
Осенние дни в России
I
Стайка воробьёв сидит на траве
У безмолвного озера.
Ветер устремляется вверх в кроны деревьев,
Одно за другим расшвыривая золотые мониста.
Солнечный свет, словно свечной воск,
Освещает колокольни,
Дворцы, фонтаны,
Юных девушек, идущих от Третьяковской галереи,
Лилово-синее небо.
Останавливаюсь возле огненно-красного клёна,
Подбираю на память листок.
II
В гостях в квартире учительницы Татьяны Ивановны
Мы пьём вино, едим хлеб и борщ.
Татьяна Ивановна открывает страницу дневника,
Где запись, сделанная мамой в день её рождения отцу:
«Родной мой Ваня, я в порядке, хотя ещё слаба…»
Фотопортрет отца, работавшего некогда в органах,
Фото мужа-учёного — их никого уже нет.
И всё теперь по-другому!
Только ветер приносит знакомый запах берёзовой листвы,
Овевая икону на книжной полке из сосны.
Выходим вместе на балкон и фотографируемся против света,
Фиксируя дорогу с множеством поворотов,
Зелёные, красные яблоки,
Осыпающиеся на вечерней заре.
III
Каждая строка поэта —
Это ключ,
Открывающий осень.
Я произношу название
Одного из его стихотворений.
Две опоры моста,
Две створки двери,
Две каменные глыбы,
Два только что распустившихся цветка…
Слежу за парой рыжих белок,
Ловко взбирающихся по клёну.
Пушкин и Натали,
Приближаясь, опускаются ниже —
Ближе к Казанскому собору,
Ближе к Царскому Селу[14].
Лебеди, опьянённые страстью,
Попарно плавают в озере.
Голуби, вороны и вороны,
Опустив вытянутые лапы,
Не хотят покидать поверхность земли.
В парке «Царицыно»[15]
Ворона, каркнув,
Взлетела на клён
И съёжилась, будто кто-то исподтишка
В неё выстрелил.
Каждая пуля разрывает в клочья пелену тумана
И вонзается в землю.
Тёплые имена друзей:
Коля, Рита, Маша, Вова, Ольга,
Оля, Лилия.
Необозримые поля дикого тростника!
И столько смертей!
Войны, терроризм, разборки…
Нет больше вражды.
Колышется тростник!
Парк в выходной день.
Молодые супруги, увлечённые беседой.
В колыбели сладко спит младенец,
Чмокая, словно сосёт сосок.
Песнопения в храме Василия Блаженного[16]
…У моста сгущается тьма…
…Почти касаясь крыльями воды, над речкой пролетают птицы…
…Алый свет зари освещает статую…
…Облетают одуванчики…
…В кронах елей дует и дует ветер…
С подножья холма к дворцовым дверям
Гаммами опускаются вниз звуки.
Вытянулись кроны деревьев.
Мелькают дорога и мысли…
Статуя растворяется в полыхающей заре, одуванчики прячутся в ветре. Промелькнули полы царской одежды, и конница пронеслась по мосту. Графы, красавицы в дубовых теремах, в императорских садах… ведут беседы в вагонах метро с современной молодёжью в коротких юбках и джинсовых штанах…
Я спешно перекрестился:
Простите мне мою рассеянность, —
Отвлёкся мыслями…
Поднял глаза на икону Богородицы!
Последний аккорд…
…Ветви елей… Река… Алеющая заря… Статуя… Мост… Одуванчики…
Блины
В тёплой комнате — аппетитный аромат,
Свежевыжатый сок, нож и вилка.
В вазе — полевая ромашка.
Я попросил Колю
Распахнуть окно:
Когда ешь, хочется рассматривать землю.
Слышно, как скользит ветер с высоты.
Дорога убегает в хвойный лес.
Бескрайние поля пшеницы и гречихи.
Ты предлагаешь различные начинки блинов:
Лососёвая икра, капуста?
Варенье и аппетитные грибы?
Я решил выбрать сметану…
Сад, залитый медовым солнцем,
Искрится жёлтыми гроздьями
Цветов утёсника.
Слушание дождя в старинном замке
Каждой каплей дыхание солнца неся,
Острый купол готический к небу стремится.
На брусчатке поступь Юрия Ильича
Эхом от храмовых стен отразится.
Дождь, как войско, по листьям ракиты идёт.
Вновь послышится в зарослях стрел злое пенье.
А Миранка-река снова вдруг обретёт
И повторит улыбок и слёз отраженье.
Святополк в своём склепе громом грянет шутя,
Призывая ожить стародавние страсти.
И поведают хладные капли дождя
Об истории княжеских древних династий.
И метнётся тень птицы над тёмной водой
И густой оживляющий бас колокольный.
Сквозь завесу дождя не угаснет тот бой,
Пока птица летит на тот берег раздольный.
Картофельная бабка
Мне б средь волн, океанами вольными взбитых,
Оказаться с картофельной бабкой в руках
Или в нашем студенческом общежитии
В Белоруссии вдруг очутиться в мечтах!
Я бы каждый кусочек картофельной бабки
Смаковал, наблюдая, как там, за окном,
Птицы малые лезут за крошками в драку
И как ветер играет с опавшим листом.
Я бы рыбкам кусочки еды вожделенной
Разделил и раздал. И потом бы поплыл
К горизонту, чтоб встретить рассвет вдохновенно
И вдохнуть его в лёгкие что есть сил, —
В новый день, что пришёл бы с таким ароматом
Той картофельной бабки, что в юности той,
Где я в Минске на небо глядел страстным взглядом,
Был порывист, влюблён был и смел, как герой.
В эпоху рыцарства
Под Минском прекрасным врата горячи.
Эпоху рыцарства вновь возрождая,
Под смех громогласный сверкают мечи,
Доспехи горячим дыханьем пылают.
Там рыцари высокомерно в седле
Все мечут и копья, и стрелы.
Щиты защищают. И сердце в огне.
И предков характер в них смелый!
И дух боевой в тех потешных боях,
Плечом у плеча встанет крепость.
И смерть не страшна в этих смелых ролях.
По-прежнему в Родине — ценность!
В гармонике громкой той — пламени рок.
Танцуют «Лявониху» люди,
«Юрочку» танцуют и «Крыжачок»,
И парами — птицы танцуют.
И каждый из нас — смелый рыцарь опять,
Желает служить милой Отчизне.
И я просыпаюсь, чтоб предкам отдать
Вьетнамскую Дельту совсем бескорыстно.
Узбекский чай
Запах тонкого чая окутает комнату,
Солнце утром откроет пошире окно.
И напьётся земля ароматами досыта,
Поделившись с морями по самое дно!
Мы с друзьями на чайной такой церемонии
Породнимся теплом поэтических строк
С тем поэтом из Азии, что для гармонии
Нам отправил посылку на Дальний Восток.
Вкус прекрасного чая уводит нас заново
По старинному Шёлковому пути.
У величия храмов вьетнамских узнаем мы,
Где рецепты узбекского плова в чести.
Пусть традиция вольно распространяется,
Как народная песня звенит на ветру,
Лошадиною гривой бамбуковых зарослей
Поле степью пусть станет для нас поутру.
Платок «Белобог»
Я накину «Белобог»-платок на платье,
Когда ветер пробирает до озноба.
Пусть друзей моих прекрасные объятья
Отогреют сквозь разлуку светом тёплым.
Мне платок напомнит цвет медвяной дыни,
И цветущую калину в белой пене,
И тюльпаны, что до лета середины
Отцветут. И юной цапли пенье.
«Белобог»-платок гнездом так связан,
Чтобы пух окутывал мне шею,
В лучезарном сне его я счастлив
И взлечу рассветным сильным змеем.
Отогреет душу мне заботой,
Будто в том платочке оренбургском
Все четыре времени у года
Зацветают фрукты тёплой дружбой.
Ташкентское вино
Вызревший цвет винограда засветится синей,
Плавно стекающей в омут закатной слезой,
Каждою каплей вина в хрустале звоном дивным
Сердце моё отзовётся большою волной.
Я поднимаю бокал, осторожно вкушая,
Нежно губами я пробую это вино —
Так ветерок, что приходит из дальнего края,
Вьётся у стула из сакуры вновь моего.
Цвет винограда столь ярок, и так он надёжен,
Словно проверенный временем искренний друг,
Выросший вместе с тобой из росточков зелёных,
Синий и крепкий он, славен, могуч и упруг.
Спелые гроздья на ветках горят, точно свечи,
Город родной мой Хайфон[17] наблюдает закат.
Я вспоминаю улыбки и добрые встречи.
Время не властно над нами. Я этому рад.
Танец тановар[18]
Искры от пяток своих сеешь ты семенами
В лунном сиянье, как грома воинственный взор,
Тановар-танец всю землю смешает с волнами
И принесёт урожай с голубеющих облачных гор.
Ступни летящие непревзойдённого ветра достойны,
Диких коней, что в степи разбежались от царской камчи,
В ритме дутара, гиджака, танбура и дойры
Кровь моя в пляске простой барабаном стучит.
Из Бухары кто в Хиву отправляется, из Самарканда
Мимо уснувших в могилах правителей древних и книг,
Не рассказавших о том, что любовь бриллиантом
В этих песках до сих пор звёздно с неба горит.
Ты увлекаешь в горнило. Горячие печи
Мелют в муку меня, глиной сжигают в ночи.
Испепеляет твой танец таинственной встречей,
Ярким огнём переливно-волшебно расшитой парчи.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Улетел на рассвете предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
8
Спасо-Преображенский собор (Nhà thờ Chúa Cứu Thế) в Санкт-Петербурге, построен в 1883–1907 годах, уникальный памятник русского зодчества, один из двенадцати красивейших соборов мира.
9
Обряд отпущения грехов (исповедь) — одно из семи таинств (крещение, миропомазание, причащение, покаяние, таинство священства, елеосвящение и таинство брака) Русской православной церкви.
10
Скульптура Петра Карловича Клодта (1805–1867), отлита в 1841 году, установлена у Аничкова моста на реке Фонтанке в Санкт-Петербурге.
12
Обычай стрелять из пушки Петропавловской крепости каждый день ровно в двенадцать часов существует со времён правления императора Петра Первого.