Рассказы мыла и веревки

Максимилиан Борисович Жирнов, 2020

Сборник рассказов о маленьких, незаметных людях, которые не смогли выдержать удары судьбы. Писатель, сисадмин, водитель и даже сказочный Принц – для всех героев жизнь оказалась невыносимым грузом.

Рассказы мыла и веревки

Писанина

— Вы понимаете, что издательство на грани закрытия? — главный редактор не на шутку разбушевался. — И это сейчас, во время экономического подъема страны, во время, так сказать, ренессанса бумажных книг! Когда не пишет только бревно! А у вас нет никаких задумок!

Он сел обратно в кресло и налил стакан воды. Алексей Андреевич Ульянов только пришел в издательство и сразу взялся, как он сам говорил, «вытрясать пыль из старых диванов». Полный, с короткими ручками и ножками, он катался колобком по кабинетам и требовал свежих идей. Талантливый рекламщик и управленец, в литературе он смыслил не больше первокурсника политехнического вуза. Впрочем, как он сам говорил — главное, это найти хорошего секретаря.

— Мы могли бы взять топовых авторов интернета, — отозвался редактор отдела фантастики. — Клевицкий, Ляхов, Буранов. Иван Колдун наконец. Выбирайте любого.

Алексей Андреевич недовольно фыркнул:

— Они на пике популярности. Их читают, с них можно кое-что поиметь. Но это — день сегодняшний. А нам нужен прорыв, новое слово в литературе! Без этого мы в… Машенька, что вы там делаете? И это во время совещания! Ну-ка дайте сюда смартфон!

Ответственный секретарь покраснела и отдала гаджет. Алексей Андреевич глянул на экран и удивленно произнес:

— Тексты ру? Кто-то еще пользуется этой древностью? Да этот сайт давно пора закрыть — там же интерфейс еще времен царя Гороха. Во что же вы, Машенька, как говорит молодежь, втыкаете? Юрьев Павел Петрович, «Бабочка и слон».

— Там два рассказа и повесть, — Машенька сказала это четко и с достоинством.

Алексей Андреевич поймал себя на том, что никак не может оторваться от текста. Автор словно рисовал картину легкими, воздушными мазками. Образы возникали и тут же расплывались как по взмаху волшебной палочки.

— Выясните мне, где можно найти этого Юрьева, — сказал Алексей Андреевич, закрыв, наконец, рот. — Впрочем, я сам займусь. Машенька, срочно, повторяю, срочно гляньте в интернете все книги Юрьева, какие найдете. Я хотел вас наказать, но если дело выгорит, вам полагается премия. Всем спасибо, все свободны.

***

Отыскать нужный адрес оказалось не просто. Только с помощью связей в полиции и паспортном столе Алексей Андреевич выяснил, что Юрьев продал трехкомнатную квартиру и переехал в старое общежитие на окраине города.

Дом на улице Матросова оказался старой, добротной кирпичной постройкой с шиферной крышей. Внутри — коридоры с множеством комнат, общая кухня, душ и несколько уборных на этаже. В расписанном неприличными словами холле сохранились остатки помещения для вахтеров. Неужели кто-то еще так живет?

Алексей Андреевич постучался в деревянную дверь, впрочем, не особенно надеясь на ответ.

— Кто там? — раздался молодой и звонкий голос.

— Мне бы Юрьева Павла Петровича.

Дверь открылась. От ужасной вони Алексея Андреевича едва не стошнило. На пороге стоял косматый старик с одутловатым лицом и глубоко запавшими глазами. От него разило мочой и перегаром.

— Это точно… вы, Юрьев? — только и вымолвил Алексей Андреевич.

— Он самый, — ответил старик мальчишечьим голосом. — Что нужно-то?

— Я хотел бы заключить с вами издательский договор.

— Издательский договооор? — протянул Юрьев.

— Вы же писали книги.

— Я? Книги? Вы что-то путаете.

— Ну как же… «Бабочка и слон», «Железная дверь», «Битва за планету Раксла», — сказал сбитый с толку Алексей Андреевич.

— Погодите, погодите… Кажется, припоминаю. Но ведь это было лет тридцать назад! Еще в моей прошлой жизни. Я постарался о ней основательно забыть. Давайте-ка пройдем и поговорим.

Алексей Андреевич содрогнулся от отвращения, но все же вошел в узкую, как пенал, комнату, заваленную мусором и заставленную разбитой мебелью. Юрьев открыл окно, и дышать сразу стало намного легче. Он постелил газету на липкий, в желтых пятнах, табурет и сел на старую армейскую кровать, постель на которой не меняли со дня изготовления подушек и простыней.

— Где и что подписать? — спросил Юрьев, наливая в стакан мутный самогон.

— Минутку. Сначала скажите, сколько вы хотите. Мы предлагаем эксклюзивный договор на все ваши произведения.

Юрьев поставил под кровать трехлитровую банку:

— Нисколько. Писанина кормить не будет. Берите так.

— Вам не нужны деньги?

Юрьев отпил глоток самогона и с наслаждением причмокнул:

— Тридцать лет назад они мне были нужны. Когда умирала моя жена, и я брал кредиты, где только мог. Когда коллекторы переломали мне ребра, заставили продать квартиру и переехать сюда. Когда забрали детей, потому что я работал на хлебозаводе по четырнадцать часов в сутки. Ненадлежащие условия для жизни, видите ли. О, ювенальная юстиция — это такое дело! С ней, брат, не забалуешь! А сейчас зачем мне деньги? Сколько мне осталось? На том свете они ни к чему! Там все равны, и нищий, и богач.

— Ну, хоть коммуналку оплатить, — растерянно произнес Алексей Андреевич, разглядывая пачку неоплаченных счетов за электричество.

— Это самое бесполезное дело. Мне отключали свет, да включили обратно, когда я костры на полу разводить начал. Выселить-то меня не могут. Любое жилье — дворец по сравнению с этим, — Юрьев показал тонким грязным пальцем на лохмы плесени, свисающие с потолка.

— А детям? — Алексей Андреевич продолжал уговаривать писателя взять его же собственные деньги.

— А что дети? У меня своя жизнь, у них — своя. Они, говорят, большие люди. Хотите, платите им. Меня и так все устраивает. Вы знаете поговорку — как потопаешь, так и полопаешь? Я сбегаю на помойку, что найду, продам. Выпью, закушу. Да что мы зря теряем время? Давайте бумаги и дело с концом. Только дело это пропащее, говорю вам точно. Было бы у меня хоть немного таланта, я бы чего-то да добился. А так… ну, на нет и суда нет.

Юрьев вытащил из-под грязного, желто-коричневого матраса смятый паспорт. Алексей Андреевич не стал больше спорить. Договор подписали быстро. Все имущественные права на все произведения Юрьева Павла Петровича переходили издательству на много лет вперед.

Уже у двери Алексей Андреевич заметил на полке разбитого шкафа несколько старых накопителей.

— Если что-то приглянулось, все ваше! — ответил с кровати Юрьев. — Мне все равно оно без надобности — скоро поеду на встречу с Богом.

Алексей Андреевич завернул накопители в носовой платок. Его больно кольнула совесть, прямо под ложечку. Он даже подпрыгнул. Но дело есть дело, и совесть пришлось засунуть поглубже и подальше. Алексей Андреевич оставил на столе две купюры и помчался в издательство. Рабочий день закончился, но, к счастью, компьютерщик еще не ушел.

— Ты можешь это скинуть куда-нибудь? — Алексей Андреевич вывалил накопители на стол.

— Без проблем. У меня полно переходников.

Через полчаса все рукописи Юрьева оказались на сервере. А еще через день половина издательства не вышла на работу. Алексей Андреевич не стал устраивать скандал — это был тестовый забег. Если уж искушенные в литературе работники утонули в созданных Юрьевым мирах, то простые читатели и подавно проглотят все. И попросят добавки.

Только на следующей неделе Алексей Андреевич смог собрать новое совещание.

— Я сам все видел! — начал он вместо приветствия. — Мне не нужно спрашивать ваше мнение. Осталось разработать план выхода книг и запустить их в печать.

— Там даже мне работы почти нет, — отозвался корректор. — Все чисто. Разве что запятые и опечатки кое-где поправить. После того, что несут нам в издательство, я не понимаю, как Юрьев не греб деньги не то что лопатой, а шагающим экскаватором!

— Он не мог. Тогдашнему читателю он был неинтересен. Его темы становятся актуальными только сейчас. К тому же Юрьев утонул под завалами бездарной графомании. Никто его попросту не заметил. Впрочем, и сейчас… нет, главное, конечно, текст. Но не забывайте, что мы бизнесмены. А для продаж важна личность писателя. Узнав, что автор — бомж, люди пройдут мимо книжных полок. Продажи сильно упадут, а нам это ни к чему.

— Бомж? — почти выкрикнули все.

— Именно. Юрьева сломала жизнь, он опустился. Но все права на его произведения у нас, я, честно говоря, не думал, что у меня выйдет так легко все устроить. Он сам развязал нам руки. Мы создадим Юрьева заново! Таким, каким он нужен читателям. Я найду хорошее рекламное агентство — у меня есть одно на примете. А вы пока подберите подходящих моделей и устройте фотопробы. Дальше сами знаете что делать. Совещание закрыто.

В издательстве закипела работа.

***

Прошло три месяца. Алексею Андреевичу совсем не хотелось ехать в старое общежитие. Но совесть костлявым пальцем скребла где-то между сердцем и диафрагмой, и он все-таки решился порадовать старика только что напечатанной книгой. Но Юрьеву она уже была не нужна.

Когда Алексей Андреевич постучал, никто ему не ответил. Из-за двери доносилось только низкое, дрожащее жужжание мух. Алексей Андреевич вызвал полицию.

Дверь взломали. Юрьев лежал в смятой постели на спине, в луже собственной рвоты. На полу валялась груда пустых водочных бутылок.

— Захлебнулся, — сказал участковый. — Сдох — туда ему и дорога. Никчемный был человек, хотя и безобидный. Все по помойкам да пивнушкам шастал. Кто-то ему денег подкинул, вот он и допился до могилы. Безлимит на водку ни к чему хорошему не приводит.

Сам не зная зачем, Алексей Андреевич сделал несколько снимков смартфоном. Потом ему пришлось ехать в участок и давать показания, но, изображая вселенскую скорбь, он улыбался в душе. Все случилось так, как он и хотел.

***

Молодая учительница, восторженно сверкая глазами, начала урок литературы:

— На прошлом занятии мы говорили о знаменитом человеке — Павле Петровиче Юрьеве. Напомню, его именем названа наша школа, центральная библиотека, улица и автомобильный мост. Заработав на своих книгах состояние, он многое сделал для развития города. Вы всегда можете посетить дом-музей, где сейчас собирается Союз Писателей. Катя Ульянова, ты приготовила доклад?

С первой парты поднялась тощая девочка в очках.

— Да, Марина Мариновна… Максимовна!

— Тогда почитайте его нам!

Катя достала папку и прошла к доске. Солнце защекотало девочке нос, она вдохнула побольше воздуха и оглушительно чихнула. Класс дружно захохотал. Марина Максимовна хлопнула указкой по столу, восстанавливая порядок.

— Я вам дам! — погрозила Катя кулаком всему классу.

Несколько минут она читала обычную рутину о значении Юрьева в мировой литературе, о его знаменитых произведениях и прорыве, который он совершил. Зачитала восторженные отзывы критиков. Показала студийную фотографию хорошо одетого молодого человека с бородкой, модной во все времена. Но когда Катя начала рассказывать о роскошной жизни писателя, о двухэтажном особняке и вилле в Испании, она сначала захихикала, а потом и вовсе зашлась в приступе неудержимого смеха.

— Что с тобой, Катя? Тебе нехорошо? — всполошилась Марина Максимовна.

— Да все хорошо, — ответила девочка, сняв очки и утирая слезы. — Фейк этот ваш Юрьев. Вранье одно.

— Какое вранье? Ты что несешь?

— Жил Юрьев, как бомж, никому не нужный. Все пропил, ошивался по помойкам и подавился собственной блевотиной. Его мой дед создал — главред в издательстве. Он же и деньги давал на развитие города.

— Но как же произведения Юрьева!

— Вот только книжки он и умел писать. А как говорил мой дед, писанина кормить не будет. Это самое последнее дело — в звезду можно кого хочешь превратить. Гляньте на нашу эстраду. А вот он, Юрьев какой на самом деле!

И девочка бросила на стол фотографию, сделанную много лет назад в комнате общежития. Учительница взвизгнула, вскочила со стула и попятилась:

— Убери эту гадость! Зачем ты ее принесла?

— Что, рухнули ваши идеалы, да? Мне мама всегда говорила, что говорить неправду — плохо. А кругом все врут, все! Чему вы детей научите, а? Чему?

Учительница билась в истерике. Кто-то вызвал скорую, и ее увезли. Она хихикала и все время повторяла: «Писанина кормить не будет».

Поражение

В коридорах замка стоял мутный, почти осязаемый сумрак. Харрисон поднял гиперзвуковой пистолет и нажал на спуск. Тяжелую дверь вынесло вместе с косяком. Два оглушенных стражника уже поднимались на ноги, мотая головами, и Харрисон выстрелом превратил их в кровавые лохмотья. Путь в покои герцога Брамадорского был свободен…

Дзыыыынь! Дзыыыынь! Настойчиво задребезжал старый звонок, прикрученный ржавой проволокой к потолку. Нечесаный старик в драной майке с засохшими пятнами грязи, оторвался от экрана ноутбука, с ненавистью посмотрел на дверь и с любовью — на непочатую бутылку дорогой водки с криво наклеенной бумажкой «на случай творческого кризиса». Звонок задребезжал снова.

— Иду, иду! — старик пересек узкую и длинную комнату, и открыл задвижку.

На пороге стоял молодой человек в форме судебных приставов. За ним маячили фигуры полицейских с автоматами.

Пристав шагнул в комнату, судорожно сглотнул и прижал к носу белоснежный платок.

— Юрьев… Павел Петрович? — сказал он, как только отдышался.

— Он самый. Не нравится амбре? Ничего, привыкнете. Зато даже тараканы отсюда бегут. Эвон, с каким вы эскортом пожаловали. Что надо-то?

— Вы должны банкам два миллиона триста сорок две тысячи рублей шестьдесят четыре копейки, — выдал пристав без единой запинки. — У меня постановление на опись вашего имущества.

Юрьев отпихнул ногой грязное ведро и удивленно поднял брови:

— Шестьдесят четыре копейки? Это ж надо ж какая точность! Да проходите, не стесняйтесь. Боюсь, правда, вам придется встать в очередь за моими пожитками.

— Это почему еще?

— Вы не первый. До вас какие-то личности приходили. И до них тоже. Только ничего не нашли. Грозились убить, да я давно живу в других мирах, — Юрьев поднял вверх грязный указательный палец с обкусанным ногтем. — Здесь только моя оболочка. Она сопротивляется, но если кто-то ее ликвидирует, я не против. Да только эти чудики что-то стушевались.

Пристав, не в силах понять логику собеседника, беспомощно обвел взглядом заваленную хламом комнату:

— Зачем же вы берете кредиты? Все равно ведь отдать нечем?

Юрьев пожал плечами:

— Карточки присылают почтой, грех не воспользоваться. Халява с неба валится. Мне и друзьям с городской свалки. Их подкармливаю. Восстанавливаю справедливость. А то одним все, другим ничего. Понимаете, когда ваша фамилия начинается с первых букв алфавита — Абрамский там, Березович, это одно дело. А когда с последних — совсем другое.

— Может, стоит пойти работать? Делать что-то полезное? — пристав тянул время, пытаясь найти в комнате хоть что-нибудь ценное.

— Знаете, как говорят в спорте? — махнул рукой Юрьев. — Надо иметь смелость признать свое поражение — писателя из меня не получилось. Арденнские егеря и те капитулировали, а уж на что были храбрые бойцы. Куда мне с ними тягаться? Писанина кормить не будет — это я понял давно… так вы пришли за вещичками или мораль читать?

— Квартира вам не принадлежит, верно?

Юрьев поскреб пальцем черно-серую щетину:

— Соц, типа, найм. Спасибо родному государству: позаботилось о чистоте улиц. Программа, так сказать, расселения бездомных. Меня вот сюда определили: я-то за своим паспортом присматривал. Кто без бумажки был — того отправили куда подальше. А я — гражданин, городской житель! Это даже звучит гордо!

Взгляд пристава задержался на ноутбуке:

— Изымаю в счет погашения долга ваш компьютер!

Юрьев выдернул флэшку и сетевой шнур. Экран тут же погас.

— Забирайте и будьте счастливы.

Пристав надел резиновые перчатки, упаковал ноутбук в полиэтиленовый пакет, вышел и закрыл за собой дверь. Из коридора донесся облегченный вздох. Похоже, законник наслаждался свежим воздухом.

Юрьев вытащил из-под кровати три ноутбука и достал со шкафа две отвертки — большую и маленькую:

— Вот гады, ну выбрасываешь вещь на свалку, так оставь жесткий диск! Жалко, что ли? И блок питания всего один. Ну ничего, не впервой. Где-то у меня валяется запас железяк с помойки. Кажется, хард там есть…

Через пару часов на дисплее одного из ноутбуков появилась заставка операционной системы, правда, по вертикали экран пересекала черная линия. Довольный Юрьев отложил отвертку:

— Так-то лучше. Осталось поменять матрицу, ну это завтра. Надо ж историю дописать, а то я так и не узнаю, что там в конце.

Юрьев закрыл дверь на засов, включил свет и положил тонкие пальцы на клавиатуру…

Герцог Брамадорский смотрел на своего убийцу так спокойно, что Харрисону стало не по себе. Он торопливо, почти не целясь, выстрелил. Дубовый шкаф разлетелся в щепки. Заряд прошел сквозь герцога, не причинив тому ни малейшего вреда. Харрисон попятился, но словно налетел спиной на невидимую стену и остановился.

— Надо иметь смелость признать свое поражение, — сказал вельможа и приветственно протянул руку. — Думаешь, ты в этой игре единственный читер?

Пустышка

Федор вставил сетевую карту в компьютер, подключил кабель и щелкнул выключателем. По экрану побежали буквы, загрузилась операционная система. Федор поправил очки, проверил сервер — связь есть. Все работает.

Не успел он собрать инструменты, как зазвонил телефон.

— Федюня! — сладко запела секретарша. — Зайди к Сергей Сергеичу! Срочно, пожалуйста!

Директор ждал в приемной. Его вечно недовольное лицо хмурилось, глаза сурово смотрели исподлобья. Говорят, он когда-то работал в милиции, да так и не смог отвертеться от обвинения во взятке…

На столе завывал приемник. «Никто не знает моих проблем, кроме Бога…» Смазливая секретарша уткнулась в монитор и чему-то ехидно улыбалась. Возле двери скучал охранник — мордоворот с красным, лишенным интеллекта лицом. Нет, не лицом. Харей.

— Ты уволен, — коротко бросил директор Федюне. — Расчет получишь завтра. Премию я с тебя вычту.

Федор отступил на шаг.

— Да как же так, Сергей Сергеич! За что?

— У тебя две сетевых карты сгорело за два дня, раздолбай! Одни убытки приносишь!

— Я же говорил: компьютеры нужно заземлять! Просил же провод! — в отчаянии крикнул Федор.

— С проводом и дурак сделает. А ты без провода мне сделай! Я тебе бабло не рожаю!

На Федора что-то нашло. Все помутилось перед глазами. Он вдохнул побольше воздуха и крикнул:

— Это вы — дурак! Вы — кретин и тиран! Вы не понимаете, как надо делать!

Сергей Сергеич посмотрел на секретаршу и спокойно сказал:

— Запиши Федюне штраф в размере расчета. И скажи охране, чтобы его больше не пропускали.

Федор похолодел:

— Как… штраф…

Начальник ухмыльнулся:

— А вот так. Все! Свободен, дружок.

Федор сжал кулаки, но не успел двинуться с места: тренированный охранник мгновенно подсек его. Федюня растянулся на полу. Слезы полились по щекам, он бухнулся на колени.

— Сергей… Сергеич… как же так… — всхлипывал Федюня. — Меня… на улицу… выгонят! Ну хоть зарплатууу! Ну… даааайте! Ну, простииите дурака…

Он пополз на коленях, обхватил ногу начальника, словно крепостной крестьянин умолял барина простить недоимку. Радио никто не выключил. «Кто построит нам рай на Земле» — заливалась соловьем какая-то певица.

Директор скривился и прошипел:

— Вон отсюда, урод. Петух, лох педальный! Под шконкой твое место!

Охранник схватил Федора за шкирку. Затрещал воротник. Федюня вылетел на улицу, прямо в лужу, под моросящий октябрьский дождь. Рюкзак с инструментами шлепнулся рядом.

Размазывая кулаком слезы, Федор побежал обратно к директору. Охранник встал непоколебимой скалой на его пути:

— Тебе что сказали, сученыш? Вон, падла, пока не урыл!

Федор не помнил, как дошел домой. Он не чувствовал ледяной воды, стекавшей за воротник. Только бы не попасться на глаза хозяйке! Увы. Она встретила его прямо в коридоре, загородив дверь. Наверное, специально поджидала

— Когда зарплата? — визгливо спросила хозяйка, алчно сверкая глазами. — Два месяца ни копушки мне не принес!

— Никогда, — прошептал несчастный Федюня. — Меня уволили.

— Собирай вещи и выметайся. Сегодня же чтобы тебя здесь не было!

— Но, может…

— Никаких может. Я нашла нового постояльца!

— Сжальтесь! Я же человек! А Вы меня, как… хомячка!

Хозяйка захохотала, словно водила гвоздем по фарфоровой тарелке:

— Ты не человек! Человек должен приносить деньги!

Федор побежал к двери.

— Не заберешь вещи, я их выброшу. Завтра же! — крикнула в спину хозяйка.

— Мне они не нужны! Прощайте! — зарыдал Федюня и выскочил на лестницу.

— Вали, вали, нытик! Насчет вещей — я предупредила!

Хозяйка вытащила на площадку коробку с кассетами. Федюня увидел, как его сокровище рухнуло на пол и разлетелось по керамическим плиткам. Он вылетел на улицу и побрел, ежась от холода, мимо кричащих витрин. Зашел в кафе с вывеской «вкусно и недорого» и долго вдыхал ароматы борща, жареного картофеля и апельсинового сока. Наконец, весь красный от стыда, он решился:

— Покормите меня… бесплатно… пожалуйста…

— Вали отсюда, бомжара! — заверещала дородная кассирша. — Только и ждешь, чего стащить! Саня, выстави его!

«Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно…» — надрывались колонки под потолком.

Федюня пулей вылетел за дверь. Свернул во двор ближайшей высотки, прокрался в расписанный непристойностями подъезд и вызвал лифт.

Металлическая дверь на крышу была открыта. Сорванный замок валялся рядом. Федюня, хлюпая промокшими ботинками, подошел к самому краю кровли. Забрался на парапет и тут же забыл о ледяном дожде, словно завороженный открывшейся картиной. У самых ног разноцветными огнями переливался весь город.

Центральная улица зеленой цепочкой фонарей уходила едва ли не к горизонту, разноцветные сполохи витрин сливались в сплошную мешанину. Чуть сбоку, на железной дороге, дрожал прожектор локомотива. За линией мельтешили огни частного сектора. И где-то, казалось, совсем рядом алели буквы на здании развлекательного центра: «МИР».

— Красиво? Это не твое, — сказал кто-то рядом.

Федюня обернулся и увидел мальчугана лет семи в черном строгом костюме, абсолютно сухом, несмотря на погоду. Голубые наивные глаза невинно смотрели из-под мохнатых бровей. Над верхней губой белел едва заметный пушок.

— Ты кто? — удивленно спросил Федюня.

— Ангел Смерти. Пришел помочь тебе… уйти, — сказал мальчик. — Все равно ты пустышка.

— Как это?

— Можешь назвать хотя бы одно доброе дело в твоей жизни?

— Ну… я списывать в школе давал, и в универе делал контрольные всей группе.

— Разве ж это доброе дело? — вздохнул ангел. — Знаний-то ни у кого не прибавилось. А сейчас я покажу тебе будущее.

Федюня увидел заросшего, грязного бомжа в засаленной одежде. Он мучительно стонал, пытаясь приподняться на изломанных, неестественно вывернутых руках. На землю капало что-то темное.

Над бомжом стояли два бугая в спортивных костюмах.

— Что ж мы, так и бросим его здесь? — спросил первый, поменьше. Очевидно, его душа еще не покрылась черной коростой равнодушия и жестокости.

— А ты предлагаешь везти его в больницу? Сдохнет, никто плакать не будет. Зато пришлым наука. Впредь не будут побираться на нашем участке…

Видение исчезло. Федюня спросил:

— Какой же другой вариант моего… будущего?

Ангел жестом указал на сверкающую бездну под ногами.

— Пойми, тебе здесь ничего не светит. У тебя нет нужных качеств. В любом случае плодами твоего труда воспользуются другие.

— Неужели я такая тряпка? — в отчаянии воскликнул Федюня.

— Если бы тряпка… Вспомни твою стычку с начальником: там, где надо бы… подлизнуть, ты начал артачиться. А там, где надо проявить твердость — пресмыкаться.

— Но, может, мне удастся жениться, и мой сын станет…

Ангел пристально посмотрел на Федюню:

— Чем ты занимался в университете?

— Учился. Я окончил его с красным дипломом, — не без гордости сказал Федюня.

— То-то и оно. В это время другие кадрили девушек, бегали по дискотекам. И здесь тебе ничего не светит.

— Может, уехать за океан?

— Сначала доберись туда, — приветливо улыбнулся ангел.

Раздались чьи-то шаги. Федор не успел обернуться. Он ощутил толчок в спину и полетел в пропасть. «И когда я пал к твоим ногам, твои слезы заливали меня, словно холодный осенний дождь…»

***

Робот-автомобиль остановился у паспортного стола. Высокий худощавый мужчина в дорогом костюме выбрался в приятную прохладу летнего утра и открыл массивную дверь с исцарапанными стеклами. Пересек фойе и постучал в стойку, разделявшую людей на две категории: персонал и посетителей.

— Что нужно? — неприветливо спросила женщина с усталыми, густо подведенными тушью глазами.

— Я ищу Федора Николаевича Андреева. Мне нужен его последний адрес. Я хочу восстановить справедливость.

Неожиданно женщина улыбнулась:

— Журналистское расследование? Я люблю детективы, товарищ… или, может быть, господин…

— Мистер Аллен Джонстон.

— Давайте попробуем, — женщина что-то набрала на клавиатуре допотопного компьютера. — Федор был прописан в квартире отца. Выписан в связи со сменой собственника жилья. Куда? Никуда. Бомж. В те времена такое часто бывало. А вы сходите по старому адресу. Может, новые владельцы что-то знают?

— Большое спасибо, — сказал Джонстон, вышел на улицу и сел в робомобиль. Машина, негромко жужжа, покатила среди безвкусных витрин и рекламных плакатов…

Из-за стальной двери прорычал недовольный мужской голос:

— Что надо?

— Я ищу Федора или Николая Андреева.

— Нет здесь таких и никогда не было!

— Были! — резко сказал Джонстон. — Это старые владельцы квартиры!

Дверь отворилась. На пороге стоял крепкий мужчина в спортивном костюме. Поросячьи глазки обшарили Джонстона с ног до головы.

— Вот теперь припоминаю, — ухмыльнулся он. — Этот шлимазл Колян подписал квартиру за ящик водяры. Трубы у него горели. Потом его нашли замерзшим в канаве. Сынок-то ездил в командировку, в столицу.

— Где он сейчас? — быстро спросил Джонстон.

— Понятия не имею. Я тебе что, адресное бюро?

— Последнее место работы?

— На бывшего мента он вкалывал. Тот на взятках попался, и пришлось ему податься в бизнес. Деньги отмывать. Только сейчас он в столице, ворочает оборонными заказами. Высоко поднялся наш Сергей Сергеич Акинфеев. Знает, падла, кому лизать…

С кухни донесся смешливый женский голос:

— Федюня работал сисадмином. Накосячил и Серж его выставил. Федюня чуть ли не ноги ему целовал. Такой спектакль устроил. Мы потом ржали всем офисом. Охранник его, как щенка, вышвырнул. За шкирку и прямо в лужу, хи-хи. Я этот цирк сих пор забыть не могу. На его место Сергей Сергеич племянника притащил.

— Жанна! Сколько раз говорил, не лезь в мужские разговоры! — зарычал мужчина.

— Стоп! — приказал Джонстон. — Жанна, что было дальше?

— Исчез он. Прописки у него не было, родственников тоже. У нас работал без оформления. Снимал комнатушку… Зайдите к хозяйке квартиры, может, она что-то знает. Я черкну адресок.

Мужчина вышел на кухню и тут же вернулся с желтым листком бумаги.

— Спасибо, — сказал Джонстон.

Через несколько кварталов машина остановилась возле обшарпанной пятиэтажки. Джонстон поднялся по лестнице и постучал в дверь. Подождал минуту, нашел замазанную краской кнопку звонка и несколько раз надавил ее.

— Кто там? — спросил визгливый женский голос.

— Я ищу Федора Андреева.

— Нет здесь таких! — резко ответила женщина за дверью. — Проваливай!

— Я дам вам денег…

Щелкнул замок, дверь распахнулась, едва не сбив Джонстона с ног. Пожилая дама с вытянутым, словно у породистой лошади, лицом подбоченилась, алчно глядя поверх круглых очков. Унизанные золотыми перстнями пальцы теребили оборку вышитого халата.

— Ты точно деньги дашь? — спросила она.

Джонстон вытащил из бумажника купюру и помахал перед носом женщины.

— Если скажете правду.

— Мне нечего скрывать. Сдох Федор, освободил место для хороших людей. Сиганул с крыши. Только зачем он вам? Никчемный был человек. Я ожерелье купить хотела, золотое, а он два месяца за квартиру не платил. Я его и выставила, другого квартиранта нашла. Он человек обязательный, не какой-нибудь нищий. Мы до сих пор вместе.

— Никаких вещей не осталось?

— Как Федор… ну… того, мы все его шмотки собрали, да на мусорку. Да там было-то: кассеты, магнитофон старый, книжки, да тетрадки с какой-то писаниной.

— Посмотрите, пожалуйста, его записи. Может, что сохранилось?

— Я разве неясно выразилась? Мы вынесли все.

Джонстон свернул купюру трубочкой, сунул ее женщине в карман халата и продекламировал:

— Могла бы стать ты богачом, а осталась ни при чем!

Спустился по лестнице, сел в робокар и приказал:

— На кладбище!

Через двадцать минут машина остановилась рядом с воротами, украшенными золотыми крестами.

В клумбе ковырялся пожилой горбун с опухшим лицом и кривыми, видимо, когда-то переломанными ногами. Джонстон, ни на что особенно не надеясь, спросил:

— Не знаете, где захоронение Федора Андреева?

Тот ухмыльнулся:

— Выпивка есть?

Джонстон достал с заднего сиденья бутылку.

Привратник поманил его пальцем, приглашая в сторожку:

— Промочить горло перед беседой — всегда хорошее дело, — сказал он. Пропустил стопку, понюхал перепачканный землей рукав робы и густо крякнул. Джонстон терпеливо ждал.

— Так зачем вам Федор? — дохнув перегаром, спросил привратник.

— Вы знали его? — Джонстон ответил вопросом на вопрос.

— Такое не забудешь. С пятнадцатого этажа, да на асфальт… Я тогда в морге санитаром работал. Тела обмывал, зашивал, ну и так далее. Как привезли Федора — патанатома вывернуло наизнанку. Весь ужин на полу… Так зачем Вам Федор-то? При жизни парень был никому не нужен, из морга никто не забрал. Так и схоронили за казенный счет. А тут вдруг занадобился.

Джонстон ощутил какую-то симпатию к опустившемуся человеку, почувствовал острую потребность выложить ему все:

— Я ездил в местный университет по обмену. Мы тогда искали новые идеи, разработки, все, что угодно. У вас же полно гениев, только они почему-то никогда не доводят дело до производства…

— Ото ж, — перебил привратник и опрокинул еще стопку. — Я вот придумал пилораму с ручной пилой, так не нужна никому. Кругом электричество. Ладно, ври дальше.

— Я правду говорю, — оскорбился Джонстон.

— Это выражение такое, народное. Балакай, типа, дальше.

Джонстон записал идиому в карманный компьютер и продолжил:

— Когда я разбирал дипломные работы, мое внимание привлек один проект. Вернее, приложение к нему. Обычная общая тетрадь, исписанная студенческими каракулями. Признаюсь честно, я украл ее. Никто не заметил пропажу. Ваш Федор — что-то вроде Ады Лавлейс.

— Это еще кто? — привратник наполнил стопку, отрезал кусок хлеба, намазал маслом и положил сверху ломоть вонючей колбасы.

— Когда-то она описала основы компьютеров. Федор же на девяноста шести листах заложил основы искусственного интеллекта. Многие бились над проблемой машинного разума, но собрать разрозненные куски воедино смог только он. Наверное, Федор и сам не знал, какой подарок человечеству он сделал. Вы, может быть, слышали, о топологии Джонстона? Она используется во всех современных роботах. Так вот, автор ее на самом деле — Федор Андреев. Я хотел восстановить справедливость и предложить ему должность ведущего инженера корпорации…

Джонстона поразили перемены в привратнике. Лицо исказилось тупой злобой, глаза сверкнули бешеным огнем. Сторож прожевал колбасу, опрокинул стопку и прохрипел:

— Тварь он, твой Федор. Мразь! Туда ему и дорога, уроду!

— Почему? — поразился Джонстон.

— Я работал себе в морге, зашибал деньгу. От родственников подношения — все в копилку. А теперь там робот!

— Но прогресс не остановить! — растерянно сказал Джонстон. — Если бы не Федор, кто-нибудь другой обязательно создал бы искусственный интеллект!

— Позже, — махнул рукой привратник. — На мой век работы хватило бы. А после меня хоть трава не расти.

Разговор начал утомлять Джонстона:

— Где могила Федора? Вы не ответили!

— Кто же знает, где? Его даже не отпевали. Поставили деревянный колышек и жесточку с именем. Колышек сгнил, а жесточку выбросили.

— Вот она, вселенская справедливость, — вздохнул Джонстон. — Федор осчастливил человечество, а у него нет даже могилы. И душу его забрал дьявол.

— Нет, не забрал. Не самоубийца Федор, — возразил привратник. — Столкнули его.

— Откуда вы знаете?

— Человек, если хочет сойти с крыши, всегда зачем-то снимает очки. В тот раз патологоанатому пришлось выковыривать осколки из… хи-хи… отбивной. Но кому это интересно?

— Мне! — Джонстон хлопнул на стол купюру и вышел из сторожки. Он опоздал навсегда. Больше он ничем не мог помочь Федору, который только что сидел перед ним.

Смерть героя

В бронированной кабине ударного вертолета «Апач» пилот Пол Смит чувствовал себя уверенно. Как-никак, даже стекло легко держит очередь из крупнокалиберного пулемета. А у горстки обреченных русских не было даже их.

Смит вел машину низко над остывающей пустыней. Иногда вертолет встряхивало, и пилот видел, как в передней кабине покачивается белый шар — шлем стрелка-оператора бортового вооружения Германа Шолля.

Очки ночного видения превращали непроглядную ночь в день. Русские солдаты, очевидно, слышали гул турбин «Апача». Они бежали, пытаясь спастись от неминуемой гибели, падали на землю, и закрывали голову руками. Дробно рокотала пушка, и Шолль бодрым голосом давал направление на новую цель.

Над головой лопасти несущего винта кружились в бесконечном вихре, стрелки приборов неподвижно застыли в зеленых секторах, война казалась обыденной и простой, но Смиту претило уничтожать… убивать беззащитных людей. Зато его напарник разошелся не на шутку:

— Еще один! — радостно крикнул по переговорному устройству Шолль. — Я, похоже, переплюнул прадеда!

— Не понимаю. Поясните.

— Он когда-то охотился на зайцев в славном округе Мюльфиртель! Говорил, настрелял девятнадцать штук!

— Вас понял, — поморщился Смит. — Пора домой! Горючего мало.

— Погоди! — крикнул оператор. — Вижу еще одного! Давай и его для ровного счета! Крути под девяносто влево!

Смит, повинуясь приказу, бросил машину в вираж. Прицельная система захватила живую мишень. На дисплее появилась картинка: русский пехотинец. Но почему он стоит в полный рост? Почему не пытается убежать? Шолль, верный привычке стрелять в упор, молчал, и Смит разглядел в руках солдата противотанковый гранатомет. Вдруг время помчалось с бешеной скоростью.

Пушка дала короткую очередь. В следующий миг вертолет встряхнуло. Приборная доска заходила ходуном перед глазами. По характерному вою Смит понял: повреждена трансмиссия. Вот-вот несущий винт заклинит, и боевая машина превратится в падающую с неба груду металла. Тогда не помогут даже мощные амортизаторы в опорах шасси: удар при падении переломает позвонки, и счастье, если проведешь остаток жизни в инвалидной коляске. Сомнительная удача!

— Мэйдэй, мэйдэй, мы падаем! — отчаянно крикнул Шолль.

Пилот убрал газ и едва успел приткнуть машину прямо перед собой, как над головой что-то хрустнуло и лопасти встали так резко, что вертолет едва не опрокинулся на бок. Смит открыл дверь, схватил аварийный запас и спрыгнул на песок. Шолль уже стоял у кабины, подсвечивая фонарем рваную дыру в фюзеляже, и, судя по тону, исторгал из своей глотки самые изощренные немецкие ругательства. Наконец, он выдохся.

— Русская свинья! — прорычал Шолль. — Невероятно! С первого раза!

— Повезло. В Ираке пуля пробила броню и угодила в шею пилоту…

Совсем рядом раздался мучительный стон. Смит пошарил лучом фонаря и увидел русского. Тот лежал на песке, кусая бескровные губы, видимо, стараясь не выдать себя врагу. Крупные капли выступили на сером лице, в глазах страдальца застыла почти нечеловеческая боль.

Пилот раскрыл аптечку и бросился к раненому. Казалось, жизнь в несчастном держится лишь чудом: обе его ноги выше колена оторвало снарядом. Обломки костей белели из-под разорванных брюк. Песок пропитался кровью. Смит быстро наложил жгут и ткнул парню в плечо противошоковый шприц-тюбик.

— Зачем ты это делаешь? Жизнь этой свиньи не стоит наших лекарств, — Шолль ткнул раненого носком ботинка в обрубок ноги. Тот сжал зубы, широко раскрыл серые глаза и попытался улыбнуться своему мучителю.

Смит спокойно, без суеты, сообщил по радио о необходимости срочной медицинской помощи, медленно встал и могучим ударом кулака свалил напарника наземь.

— Держись, друг! — сказал он по-русски. — Мы тебя вытащим. Я ведь тоже из России. Пашка я, Кузнецов.

Раненый посмотрел на своего спасителя с такой злобой, что Смит вздрогнул, как от удара.

— Ты мне не друг, — словно выплюнул солдат. — Иуда ты. Паршивый предатель.

Где-то далеко послышался вибрирующий гул. Вскоре большой «Черный ястреб», поднимая тучи пыли, сел рядом с подбитым «Апачем». Санитары положили пострадавших — тяжелого и легкого, на носилки и погрузили в вертолет. Смит забрался сам. Взвыли турбины, захлопали над головой лопасти, машина взмыла в непроницаемую тьму и помчалась домой.

Ярко-красный, расписанный рекламой туристический автобус мягко покатил по главной улице. Смит, глядел во все глаза: оказывается, в России не так и плохо, несмотря на эмбарго и жесткие санкции. За окном проплывали оштукатуренные дома с разноцветными крышами, кричащие витрины магазинов, новенькие вывески учреждений. Мелькали плакаты «голосуйте за Руслана Керимова, пожизненного президента России». И, на удивление, везде идеальная чистота. Даже в Германии на тротуаре нет-нет да попадется фантик или бумажка, а здесь все будто языком вылизано.

Неожиданно автобус остановился. Туристы зашумели, но девушка-экскурсовод поспешила их успокоить: ничего не случилось, просто в город приехал крупный чиновник. Его надо пропустить.

Стояли долго. Экскурсовод нервно ходила по салону, наконец, она пошепталась с водителем и автобус нехотя, словно на тормозах, тронулся и свернул в переулок. Туристы прилипли к окнам. Смит даже охнул: такого он и не ожидал увидеть. Теперь автобус ехал мимо рассыпанного мусора, обшарпанных стен и ржавых, наскоро залатанных крыш, оплетенных паутиной проводов от многочисленных спутниковых антенн. Иногда за грязными стеклами мелькали серые, усталые лица. Люди провожали автобус тупыми, полными ненависти взглядами, будто по улице ехал вражеский танк.

Смит вспомнил былое: увольнение из армии, трудную и опасную работу пилотом-спасателем в пожарной, а после санитарной авиации. Да, многое пришлось повидать. Конечно, время никого не щадит и темная шевелюра давно стала седой… но все-таки это лучше, чем облысеть, как его бывший напарник Шолль. Ирония судьбы, но вот он, Герман, сидит впереди. И голова его, в белой кепке, покачивается, как много лет назад во время давней охоты на людей.

Автобус остановился на площади перед собором. Купола, видимо, недавно отремонтированные, весело сверкали золотом на фоне хмурого, затянутого низкими тучами неба. Чуть в стороне от выбеленной крепостной стены отсвечивали стекла торговых рядов. Надо купить какой-нибудь сувенир для Элис, жаль, что она так и не поехала в таинственную и враждебную Россию.

С шипением открылась дверь, и туристы высыпали на площадь — размять затекшие за три часа ноги. Кто-то бросился к низкому желтому строению с буквами WC и Смит усмехнулся: наверное, еле дотерпел, бедняга. Надо внимательно слушать инструктаж: неоднократно говорили, что в России не принято заправлять туалеты в автобусах.

Несколько человек обступили экскурсовода, и девушка заученно сказала, что собор построен в двенадцатом веке и его неоднократно разоряли татаро-монголы.

Неожиданно что-то загремело, будто кто-то водил по асфальту ломом, стуча при этом деревянным молотком. Защелкали затворы фотоаппаратов. Экскурсовод побледнела, будто увидела зомби. Смит обернулся и едва не выронил камеру.

На низенькой тележке — четыре подшипника, прикрученных к металлической платформе — катился безногий калека, ловко отталкиваясь от земли деревянными толкушками. В рваной куртке и шапке-ушанке, с иссохшим, прокуренным лицом, он казался пришельцем из тяжкого прошлого, когда еще не было бионических протезов или хотя бы электрических колясок. Сейчас, в двадцать первом веке, когда инвалиды бегают едва ли не быстрее здоровых людей, примитивная конструкция, на которой он передвигался, казалась совершенной дичью, фантасмагорией, ночным кошмаром. И человек этот, вернее, его обрубок, показался Смиту странно знакомым.

Калека остановился у крепостной стены, бросил перед собой шапку и хрипло выкрикнул:

— Хорошо тому живется, у кого одна нога! Туфля об туфлю не трется и порчинина одна! А у меня вот ни одной нет! Подайте на жисть герою борьбы с врагами Отечества и победителю дракона!

Он распахнул куртку. На потрепанном пиджаке блеснул орден. В шапке зазвенели монеты. Кто-то кинул купюру.

Конец ознакомительного фрагмента.