Изнанка мира

Максим Безликий (2025)

За гранью привычной реальности, в сумраке подсознания и на окраинах неизведанного, таятся десять леденящих кровь историй. “Изнанка мира” — это погружение в мир ужаса, где каждое повествование исследует тёмные уголки человеческой души и зловещие проявления зла. От человека, проснувшегося с амнезией, но обнаружившего в себе маньяка, до кошмарных тайн, скрытых в глубинах океана, эти рассказы поведут вас по лабиринту страха. Вы столкнетесь с вышедшим из-под контроля искусственным интеллектом, ожившими игрушками, зловещими экспериментами на космической станции и жуткими тайнами карнавала. Вы заглянете в зеркальный город, где отражение искажает саму реальность, и погрузитесь в кошмары виртуальной реальности. Вы будете блуждать по подземным бункерам, хранящим руины безумия, и содрогнетесь, попав в параллельную вселенную, где привычные законы мироздания больше не работают. При написании использовалась нейросеть ChatGPT.

Отражение тьмы

Пробуждение в пустоте

Глаза открылись, но не проснулись. Мир был размытым пятном, с нечёткими контурами. Белёсый потолок плыл перед глазами, как призрачная дымка. Я попытался моргнуть, чтобы прояснить зрение, но мышцы лица казались непослушными, словно после долгого сна. Голова пульсировала, как раскаленный уголь, каждая жилка в висках билась в такт с неистовой болью. Я попытался сесть, но резкая, пронзающая боль пронзила всё тело. Ощущение было такое, будто меня не просто побили, а растоптали, размололи, словно я был чьим-то отвратительным манекеном. Я застонал, и звук получился хриплым, как будто горло было забито песком. Я зажмурил глаза, пытаясь сбросить наваждение, но боль не отступала.

Наконец, я смог немного приподняться, опираясь на локти. Комната была маленькой, обставленной скудно и уныло: кровать с простым серым покрывалом, тумбочка, старый шкаф. Окна, за которыми маячило серое, безрадостное небо, были грязными, их стёкла казались покрытыми многолетним слоем пыли. В комнате царил полумрак, холодный и неуютный. На стене висели часы, но стрелки замерли, застыв в мертвой точке. Время как будто остановилось, как и мои мысли. Я огляделся, пытаясь уловить хоть что-то знакомое, хоть какую-нибудь зацепку, но ничего не возникало. Ни единого обрывка воспоминания, ни имени, ни места, ни даже запаха. Только гулкая пустота внутри и страх, проникающий в самую глубь души, сковывающий каждое движение, каждый вдох. Я был голым, как новорождённый, с единственной разницей: у новорожденного есть прошлое, пусть даже и не осознаваемое, а у меня, кажется, нет ничего.

Я вновь застонал, на этот раз от отчаяния. Я не знал, кто я, где я и почему здесь нахожусь. И это незнание было хуже, чем любая физическая боль. В дальнем углу комнаты стояло зеркало в тяжелой раме, потрескавшейся от времени. Я медленно, неуклюже, как марионетка, пытался встать, чтобы добраться до него. Ноги дрожали, не слушались, подкашивались, как трости, лишенные опоры. Шаг давался с трудом, словно я тащил на себе непосильный груз. Наконец, я добрался до зеркала и заглянул в него.

Отражение было незнакомым. Лицо незнакомца, с трёхдневной щетиной и запавшими глазами, смотрело на меня с таким же испугом и замешательством. Бледное, измученное, с синяками под глазами и следами какой-то грубой борьбы. Это было моё лицо, но в то же время и не моё. Я пытался вспомнить, как я выглядел раньше, но мозг не отвечал, словно заблокированный каким-то невидимым барьером. Я не помнил ничего, ни имени, ни возраста, ни прошлого. Кем я был? Что здесь делаю? В душе росла паника, превращаясь в леденящий страх. Я начал трогать своё лицо, пытаясь уловить хоть какие-то знакомые очертания, хоть малейший намек на то, кто я. Но под пальцами была только чужая, незнакомая кожа.

На тумбочке рядом с кроватью лежал бумажник. Он был старым, потёртым, изрядно изношенным. Я взял его дрожащей рукой и открыл. Внутри не было ни денег, ни документов, только несколько старых, пожелтевших от времени фотографий. Я вытащил их и стал рассматривать. На них были изображены женщина с теплой, лучезарной улыбкой и двое маленьких детей: мальчик и девочка, лет пяти и семи. Их лица казались мне смутно знакомыми, какими-то родными, но я не мог вспомнить их имена, не мог почувствовать никакой связи, никакой эмоциональной привязанности. Это были просто чужие лица, просто чужие люди. Но почему-то меня не покидало чувство, что они значат для меня что-то важное. Я перевернул фотографии, но на обороте не было никаких надписей, ни малейшего упоминания о том, кто они.

Я отбросил фотографии на тумбочку. От этого бессилия внутри поднялась волна раздражения и отчаяния. Я был пуст, как выжженная пустыня, чистый лист, заполненный только нарастающим беспокойством. И это было самое страшное — полное отсутствие какой-либо идентичности. Я не понимал, почему оказался в этой странной комнате, и что меня ждет дальше. Единственным желанием в этот момент было найти хоть какие-то ответы.

В дальнем углу комнаты, на противоположной от окна стене, я заметил открытую дверь. Слабое дуновение воздуха шевелило край висящей на косяке занавески. Может быть, там я найду какие-то подсказки, какие-то ответы. С трудом, превозмогая боль и головокружение, я выбрался из постели. Я почувствовал, что ноги словно налиты свинцом и шаг давался с трудом. Я прислонился к стене, пытаясь удержать равновесие, и медленно пошел в направлении двери, словно лунатик, которого тянет к далекому маяку. И это было единственное, чего мне сейчас хотелось — найти свой маяк.

За дверью оказался узкий, тёмный коридор, ведущий вглубь квартиры. Свет сюда почти не проникал, и коридор казался мрачным и неуютным. Стены были оклеены старыми, местами отклеившимися обоями, а на полу лежал потертый ковер, покрытый пылью. Я шел по коридору, осторожно, словно боясь потревожить тишину. В конце коридора была видна еще одна открытая дверь, из которой исходил слабый свет. Я приблизился к ней и заглянул внутрь.

Это была кухня. Небольшая, но, как и комната, запущенная и неухоженная. В раковине была гора немытой посуды, покрытой слоем засохшей еды. На столе валялись крошки, грязные салфетки, и недопитая чашка кофе. Запах был затхлым и неприятным. Я сделал еще несколько шагов внутрь. Ощущения становились странными, как будто с каждым новым шагом я становился ближе к чему-то неизвестному, но в то же время ужасающему. Я не знал, чего ждать, и это ощущение, это томительное ожидание, медленно сводило меня с ума.

Из кухни был еще один проход, ведущий в другую комнату, судя по всему, гостиную. Я решил осмотреть и ее. Гостиная была такой же неухоженной, как и остальные помещения. На полу были раскиданы старые газеты, стопка книг на полу, разбросана одежда. На журнальном столике я заметил стопку каких-то бумаг. Досье. И именно это слово, напечатанное где-то сбоку, отозвалось во мне каким-то странным эхом. Я подошел ближе и начал рассматривать их. Бумаги были исписаны разными пометками, подчеркиваниями и зачёркиваниями, словно кто-то изучал их очень внимательно. И даже не просто внимательно, а с каким-то маниакальным усердием.

Я начал просматривать газеты. На первой странице, набранной большими, жирными буквами, красовался заголовок: “Жертва четвертого убийства”. За ним шел еще один и еще: “Полиция в тупике”, “Маньяк на свободе”, “Город в страхе”. Статьи описывали жестокие, изощренные преступления, совершенные с какой-то особой, извращенной жестокостью. И каждая из них оставляла после себя ужас и страх. Меня начало трясти, а по спине пробежал холодок. Я не понимал, почему так реагирую на это. Почему во мне это все вызывает неясное отвращение, смешанное со странным, зловещим интересом?

— Это… это не может быть правдой, — прошептал я, не понимая, кому я это говорю. — Это какой-то бред, какая-то ошибка.

Я взял одну из газет и начал читать. Все эти ужасные детали, все эти зверства. Я прокручивал газету в руках, не веря своим глазам. Ощущение было такое, что это какая-то галлюцинация, страшный, кошмарный сон. Я находил какие-то странные пометки на полях статей, исправления, сделанные темными чернилами, словно кто-то пытался разобраться в этих преступлениях досконально. А потом мой взгляд упал на досье. Я начал лихорадочно разбирать, что там написано. Я понял, что там собраны какие-то данные, фотографии с мест преступления. Я попытался прочесть, но слова расплывались, а буквы не складывались в целое предложение.

В какой-то момент, лихорадочно листая бумаги, я увидел знакомую букву. И она почему-то показалась мне до странного зловещей. “М…”. Первая буква имени. Моего имени? И тут меня охватило леденящее чувство ужаса. Я не понимал, почему эта буква, буква моего имени, вызвала во мне такую сильную отрицательную реакцию. Было ощущение, что всё это как-то связано со мной, каким-то немыслимым образом. Страх начал нарастать, как цунами, готовое накрыть меня с головой. В груди защемило, словно мне не хватало воздуха. Мне хотелось кричать, бежать, спрятаться.

— Что здесь происходит? — прошептал я, глядя на все это с ужасом.

Я снова обратил внимание на досье. В одной из папок, спрятанной под другими, я нашел фотографии. Изображения были ужасными, они вызывали отвращение и ужас. Женщины, подвергшиеся жестоким пыткам, их лица искажены болью и страхом, их тела искалечены и изуродованы. Я почувствовал внезапный позыв тошноты, но в то же время, где-то на задворках сознания, промелькнул какой-то мерзкий, еле заметный интерес. Я прикоснулся к фотографиям и ощутил слабое, пугающее покалывание в пальцах. Это было похоже на прозрение в кошмаре, на вспышку света в кромешной тьме.

— Это… это сделал я? — прошептал я, глядя на эти ужасающие снимки. — Я… я не мог этого сделать…

Но почему-то голос в моей голове говорил об обратном. Он утверждал, что это правда, что это сделал я. И от этой мысли у меня внутри все похолодело. Мне захотелось проснуться, вырваться из этого кошмара. Но это был не сон. Это была реальность. Жестокая и пугающая реальность, которая начинала пожирать меня изнутри.

Я отбросил фотографии на стол, как будто обжегся. Мне стало трудно дышать, а сердце забилось с бешеной скоростью. Я прислонился к стене, пытаясь справиться с накатившей паникой. Мозг отказывался воспринимать эту информацию, но подсознание говорило об обратном. Я чувствовал, что за этой потерей памяти скрывается что-то ужасное, что-то такое, что способно уничтожить меня. И чем больше я пытался это от себя оттолкнуть, тем сильнее это притягивало меня к себе.

— Нет, — прошептал я, качая головой. — Этого не может быть.

Я закрыл глаза, стараясь успокоиться, но видения никуда не уходили. Лица изуродованных женщин, газетные заголовки, красные пятна на фотографиях. Все это вертелось в моей голове, словно кадры из страшного фильма. Я открыл глаза и оглядел комнату. Все было так же, как и раньше, но теперь все стало другим. Я уже не был просто потерявшим память человеком, я был тем, кто, возможно, совершил все эти ужасные преступления. И именно от этого, мне становилось по-настоящему плохо. Мне казалось, что за окном уже стемнело. Но я не был уверен. Я не был уверен ни в чём.

Я почувствовал сильную жажду. Поэтому, оставив в покое все эти бумаги, решил вернуться на кухню и поискать воды. Возможно, хотя бы она сможет немного привести меня в чувство. Я вышел из гостиной и медленно побрел обратно в кухню, как будто на негнущихся ногах. Я открыл кран и жадно напился холодной воды. Но она не помогла. Я все еще чувствовал себя потерянным, испуганным и, что самое страшное, грязным. Словно я испачкался в чем-то отвратительном, но не мог это смыть. Я посмотрел на себя в отражение в грязном окне. Отражение смотрело на меня с каким-то странным, чужим, выражением. Мне показалось, что я вижу в нем не себя, а какого-то монстра.

Я отвернулся от окна. Зачем я здесь? Почему все так? Что со мной происходит? Было только одно желание — найти ответы, чего бы это ни стоило. Я знал, что впереди меня ждет что-то страшное. Но я был готов это принять. Я должен был узнать правду.

Обрывки прошлого

Ночь пришла быстро, опустив на город свое темное покрывало. Но в этой квартире, кажется, было все равно, день на улице или ночь. Здесь царил вечный полумрак, мрачный и неуютный. Я сидел на краю кровати, совершенно обессиленный, и смотрел в никуда. Ночная тишина давила на уши, а тревога внутри меня разрасталась с каждой секундой. Я закрыл глаза, надеясь заснуть, но сон не приходил. Вместо этого меня накрыла волна странных видений, отрывочных и пугающих.

Это были не просто сны, это были какие-то вспышки, обрывки воспоминаний, которые прорывались сквозь пелену забвения. Я видел лезвие ножа, блестящее и острое, окровавленные руки, слышал приглушенные крики и стоны. Все это было настолько ужасно и реально, что я просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Меня раздирали противоречивые чувства. Страх, отвращение, и что-то еще, мерзкое и пугающее. Я словно был свидетелем каких-то чудовищных преступлений, и при этом чувствовал какую-то странную, болезненную связь с этими событиями.

— Нет… — прошептал я, прижимая руки к голове. — Этого не может быть.

Но эти видения повторялись снова и снова, становясь все более четкими и ясными. Я видел лица своих жертв, искаженные ужасом, чувствовал их боль, их страдания. И в то же время я чувствовал какое-то странное, извращенное удовлетворение. Как будто я был не просто свидетелем, а участником этих страшных событий.

Я встал с кровати и подошел к зеркалу. Отражение смотрело на меня с ненавистью и презрением. Я пытался рассмотреть свои глаза, понять, что скрывается за их темным омутом. Но вместо этого увидел в них что-то чужое, хищное и безжалостное. Это было не мое отражение. Это было отражение монстра, который постепенно просыпался во мне.

— Кто я? — спросил я свое отражение. — Что со мной происходит?

Отражение молчало, но взгляд его был красноречивее всяких слов. Он говорил мне, что я уже не тот человек, каким себя представлял в начале. Я был не жертва. Я не был невиновным. Я был чем-то темным, страшным, чьи деяния чудовищны.

Я отвел взгляд от зеркала и начал ходить по комнате, пытаясь успокоиться. Я старался убедить себя в том, что это всего лишь сны, что это не имеет ничего общего с реальностью. Но подсознание неумолимо подталкивало меня к истине. Я понимал, что фотографии и газетные вырезки — это не просто чьи-то больные фантазии. Это были мои трофеи. И этот больной — я.

Я снова подошел к тумбочке и взял фотографии, на которых были изображены женщина и дети. Я пристально смотрел на их лица, пытаясь вызвать в себе хоть какие-то чувства. Но ничего не получалось. Они были для меня чужими, незнакомыми, как будто их никогда не было в моей жизни. И это было еще страшнее, чем все эти ужасные видения.

— Кто вы? — прошептал я, глядя на их лица. — Кто я для вас?

Ответа не было. И тишина в комнате стала еще более зловещей.

В какой-то момент я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Я открыл окно, надеясь вдохнуть свежий воздух, но вместо этого в комнату ворвался холодный ветер и звуки ночного города. Сирены полицейских машин, далекий лай собак, приглушенные голоса прохожих. Все это раздражало меня, вызывало какое-то странное беспокойство.

Я закрыл окно и снова сел на кровать. Я понимал, что оставаться здесь больше нельзя. Мне нужно было уйти, сменить обстановку, попытаться разобраться в том, что со мной происходит. Я встал, подошел к шкафу и открыл его. Внутри было несколько комплектов старой, поношенной одежды. Я выбрал самый неприметный, оделся и вышел из комнаты.

Коридор был таким же темным и зловещим, как и раньше. Я прошел через него в кухню, потом в гостиную. Я подошел к журнальному столику и снова взял в руки досье. На этот раз я уже не отводил взгляд от фотографий изувеченных женщин. Я смотрел на них с каким-то странным, зловещим любопытством. Я чувствовал, что во мне что-то меняется, что я становлюсь кем-то другим, каким-то чудовищем.

— Что ты наделал? — спросил я сам себя, глядя на эти ужасные снимки. — Как ты мог это сделать?

Но ответа снова не было. И это молчание было еще страшнее, чем крик.

Вдруг я услышал какой-то звук. Стук в дверь. Я замер, прислушиваясь. Стук повторился. На этот раз настойчивее. Я понял, что кто-то хочет попасть в квартиру. И я не знал, кто это.

Я подошел к двери, стараясь не издавать ни звука. Я посмотрел в глазок, но там ничего не было видно. Дверь была старой и скреплялась не на самый надежный замок. Я повернул дверную ручку и медленно открыл дверь.

На пороге стоял мужчина в форме полицейского. Лет тридцати, с серьезным лицом. Его взгляд был настороженным и проницательным.

— Добрый вечер, — сказал он, глядя на меня. — Я офицер Петров. Могу я задать вам несколько вопросов?

— Я… я не знаю, — сказал я, запинаясь. — Я не помню ничего.

— Вы не помните, как вас зовут? — спросил полицейский.

— Нет, — ответил я. — Я не помню ничего.

— А что вы здесь делаете? — спросил он.

— Я проснулся здесь, — сказал я. — Я не знаю, кто я и как здесь оказался.

Полицейский посмотрел на меня с сомнением. Он как будто не верил ни одному моему слову.

— Вы знаете, что в этом районе происходит серия убийств? — спросил он, прищурившись.

— Да, — сказал я. — Я видел в газетах.

— И вы не знаете ничего о том, кто это делает? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Я не знаю.

— Мне нужно задать вам еще несколько вопросов, — сказал полицейский, проходя в квартиру. — Я могу войти?

Я молча кивнул. Полицейский вошел в квартиру и огляделся. Его взгляд был острым и цепким, словно он искал какие-то улики.

— У вас тут беспорядок, — заметил он.

— Я знаю, — ответил я. — Я только что проснулся.

— А что это за бумаги на столе? — спросил он, указывая на досье.

— Это какие-то газеты, — сказал я. — И… что-то еще. Я не знаю.

— Можно посмотреть? — спросил полицейский.

— Да, — ответил я.

Полицейский подошел к столу и начал рассматривать газеты. Он читал заголовки, хмуря брови. Потом он взял в руки досье и начал листать страницы. Его лицо становилось все более серьезным и напряженным.

— Это что такое? — спросил он, указывая на фотографии изуродованных женщин.

— Я… не знаю, — сказал я, стараясь скрыть свое волнение. — Я нашел их здесь.

— Вы уверены, что ничего не знаете? — спросил полицейский, глядя мне прямо в глаза.

— Да, — ответил я. — Я не знаю.

Полицейский продолжал смотреть на меня, не отводя взгляда. Я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Я понимал, что он что-то подозревает, что он не верит ни одному моему слову.

— Вы знаете, где был хозяин этой квартиры? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Я не знаю.

— Похоже, его здесь нет, — сказал полицейский. — Может быть, вы что-то знаете о нем?

— Нет, — ответил я. — Я не знаю.

Полицейский вздохнул и отвел взгляд. Он как будто не знал, что со мной делать.

— Ладно, — сказал он. — Вы не возражаете, если я обыщу квартиру?

— Нет, — ответил я. — Обыскивайте.

Полицейский начал осматривать квартиру. Он открывал шкафы, заглядывал под кровать, осматривал все углы. Я молча наблюдал за ним, стараясь не показывать своего волнения. Я знал, что он рано или поздно найдет что-то, что меня разоблачит.

В какой-то момент полицейский подошел к шкафу в спальне. Он открыл его и стал рассматривать одежду. Потом он что-то вытащил из кармана одного из пиджаков. Это был нож. Старый, грязный, но все еще острый нож. Он был покрыт засохшей кровью.

Полицейский посмотрел на нож, потом на меня. В его глазах был ужас и отвращение.

— Это ваше? — спросил он, глядя мне прямо в лицо.

— Нет, — ответил я. — Я не знаю, откуда он взялся.

— Это нож, которым были совершены убийства, — сказал полицейский. — Он весь в крови.

— Я не знаю, — повторил я. — Я не знаю, откуда он.

— Вы лжете, — сказал полицейский. — Вы убийца.

Я молчал, не зная, что сказать. Он прав. Я это знал. Я был убийцей. Но как мне это сказать? Как мне принять это?

— Вы арестованы, — сказал полицейский, доставая наручники. — Вы имеете право хранить молчание.

Я не сопротивлялся. Я понимал, что сопротивление бесполезно. Я протянул руки и позволил полицейскому надеть на них наручники. Я чувствовал себя каким-то обреченным, каким-то сломанным.

Полицейский вывел меня из квартиры и посадил в машину. Мы ехали по ночному городу, и я смотрел в окно, стараясь не думать о том, что меня ждет дальше. Я понимал, что моя жизнь окончена. Но в то же время во мне горело какое-то странное, извращенное удовлетворение. Я, наконец, понял, кто я такой. Я был убийцей. И от этого не было спасения.

В полицейском участке меня отвели в камеру и оставили одного. Я сидел на холодном полу и смотрел на решетки. Я думал о тех, кого убил, о боли и страхе, которые они испытали. Я думал о женщине и детях на фотографиях. Кто они? Что я натворил? Почему я стал таким?

Вдруг я услышал какой-то звук. Это был шепот, который доносился откуда-то из угла камеры. Я прислушался.

— Не бойся, — шептал голос. — Ты не один.

— Кто здесь? — спросил я, оглядываясь по сторонам.

— Я твой друг, — ответил голос. — Я всегда был рядом с тобой.

— Но кто ты? — спросил я.

— Я часть тебя, — ответил голос. — Я твое темное “я”.

Я замолчал, не зная, что сказать. Внутри меня росло какое-то странное, мрачное любопытство. Я понимал, что этот голос — это не просто плод моего воображения. Это было что-то реальное, что-то, что жило во мне.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Я хочу, чтобы ты был собой, — ответил голос. — Я хочу, чтобы ты освободился от всех этих ограничений.

— Но я убийца, — сказал я.

— Это всего лишь ярлык, — ответил голос. — Ты больше, чем просто убийца. Ты нечто особенное.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Я покажу тебе, — ответил голос. — Ты увидишь.

Голос замолчал, и я остался один в камере, в раздумьях. Что все это значит? Кто был этот голос? Что со мной будет?

Я понимал, что все только начинается. И этот мой путь будет ужасен. Я был обречен на вечную тьму. И, что самое страшное, эта тьма мне начала нравиться. Я не хотел от нее избавляться.

Подсознательные подсказки

Камера была холодной и неуютной, как и все в этом полицейском участке. Стены, выкрашенные в унылый серый цвет, казались давящими, словно хотели поглотить меня. Единственный источник света — тусклая лампочка под потолком — отбрасывала длинные, зловещие тени. Я сидел на жестком металлическом стуле, прикованный наручниками к стене, и смотрел на решетку, словно пытаясь разглядеть за ней хоть что-то хорошее. Но за решеткой была только тьма.

В голове царила полная неразбериха. Слова полицейского — “Вы убийца” — звучали в моей голове эхом, как приговор. Но я не чувствовал ни страха, ни раскаяния. Вместо этого во мне просыпалось какое-то странное, мрачное спокойствие. Как будто я принял свою судьбу, как будто я был готов к тому, что меня ждет дальше.

Голос, который я услышал в углу камеры, не давал мне покоя. “Я твое темное “я”, — сказал он. — Я всегда был рядом с тобой”. Кто это был? Плодом моего воображения, или нечто реальное? И почему он говорил, что я не должен бояться? Что я должен освободиться от всех ограничений?

Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своих ощущениях. Но в памяти возникали только обрывки ужасных видений — окровавленные тела, искаженные от боли лица, крики и стоны. И вместе с этими ужасными картинами, во мне росло какое-то извращенное удовлетворение. Как будто я был не просто свидетелем этих преступлений, а их творцом.

— Что со мной происходит? — прошептал я, прижимая руки к голове. — Я становлюсь монстром?

Но ответа не было. И это молчание было еще страшнее, чем крик.

Вдруг дверь камеры открылась, и в проеме появился полицейский Петров. Его лицо было таким же серьезным и напряженным, как и раньше. Он подошел ко мне, держа в руках папку с бумагами.

— Вы должны подписать эти документы, — сказал он, кладя папку на стол.

— Что это? — спросил я.

— Это протокол вашего задержания, — ответил он. — Вы должны подтвердить, что осознаете свои права.

— Я не понимаю, — сказал я. — Я ничего не помню.

— Это не имеет значения, — сказал полицейский. — Вы должны подписать.

Я взял ручку и начал читать протокол. Слова расплывались перед глазами, а буквы не складывались в целое предложение. Я был слишком устал и слишком подавлен, чтобы что-либо понимать. Я просто поставил свою подпись в нужном месте и отдал документы полицейскому.

— Хорошо, — сказал он, забирая папку. — Теперь мы можем начать допрос.

— Допрос? — спросил я. — Какой допрос?

— Вы должны рассказать нам все, что знаете об этих убийствах, — сказал полицейский. — Или вы будете сидеть здесь до конца своих дней.

— Но я ничего не помню, — сказал я. — Я правда не знаю, кто я и как здесь оказался.

— Это не наши проблемы, — сказал полицейский. — Вы задержаны по подозрению в совершении особо тяжких преступлений. И если вы не будете сотрудничать, мы сделаем все, чтобы вы ответили за свои деяния.

Он посмотрел на меня с таким презрением, что мне захотелось его убить. Но я сдержал себя. Мне почему-то казалось, что сейчас не время для насилия.

— Я не понимаю, — сказал я. — Почему вы мне не верите?

— Потому что вы лжете, — ответил полицейский. — Мы нашли нож на вашей квартире, покрытый кровью. И это не просто кровь, это кровь ваших жертв.

Я посмотрел в его глаза и не увидел в них ни капли сочувствия. Только ненависть и отвращение.

— Я не знаю, как он там оказался, — сказал я. — Я правда ничего не помню.

— Хватит лгать, — сказал полицейский, стукнув кулаком по столу. — Мы знаем, что это вы. И мы докажем это.

Он отвернулся от меня и вышел из камеры. Я остался один, с мыслями, которые разрывали меня на части. Я действительно не помнил ничего, кроме обрывков ужасных видений. И я начинал верить, что эти видения были правдой. Я был убийцей.

И в то же время, внутри меня росло какое-то извращенное чувство гордости. Как будто я был кем-то особенным, как будто я был избранным. И это чувство пугало меня еще больше, чем все остальное.

Дверь камеры снова открылась. На пороге стоял другой полицейский, молодой парень с испуганным взглядом.

— Вас вызывает следователь, — сказал он, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Следователь? — спросил я. — Зачем?

— Я не знаю, — ответил он. — Просто идите за мной.

Он вывел меня из камеры и повел по длинному коридору. Мы прошли мимо нескольких других камер, в которых сидели такие же, как и я, преступники. Некоторые из них смотрели на меня с любопытством, другие — с ненавистью.

Мы вошли в небольшой кабинет. За столом сидел мужчина в гражданской одежде. Это был следователь. Он был немного старше полицейского Петрова, но его взгляд был еще более проницательным и холодным.

— Садитесь, — сказал следователь, указывая на стул напротив стола.

Я сел. Он внимательно рассматривал меня, словно пытаясь прочесть мои мысли.

— Меня зовут Игорь Алексеевич, — сказал он. — Я следователь по вашему делу.

— Я не знаю, что вам сказать, — сказал я. — Я ничего не помню.

— Мы это уже слышали, — ответил следователь. — Но это не означает, что мы перестанем задавать вопросы.

— Я не лгу, — сказал я. — Я правда не знаю ничего.

— Тогда, может, расскажите нам, что вы помните, — сказал следователь. — Может, какие-то обрывки, какие-то видения?

Я рассказал ему все, что помнил — о снах, о видениях, о голосе в углу камеры. Следователь слушал меня внимательно, не перебивая.

— И что вы думаете по поводу всего этого? — спросил он, когда я закончил.

— Я не знаю, — ответил я. — Я чувствую, что во мне что-то меняется. Что я становлюсь кем-то другим.

— Кем? — спросил следователь.

— Я не знаю, — ответил я. — Монстром?

Следователь несколько секунд молчал, словно обдумывая мои слова. Потом он достал из папки фотографии изуродованных женщин и положил их на стол.

— Вы знаете этих женщин? — спросил он, глядя мне прямо в глаза.

— Нет, — ответил я. — Я не знаю.

— Но вы видите, что с ними произошло? — спросил следователь. — Вы осознаете, что их убили с особой жестокостью?

— Да, — ответил я. — Я это вижу.

— И вы не чувствуете ничего? — спросил следователь. — Ни раскаяния, ни сострадания?

— Я не знаю, — ответил я. — Я чувствую какое-то странное удовлетворение.

Следователь нахмурился. Он явно не ожидал такого ответа.

— Вы понимаете, что это не нормально? — спросил он.

— Я понимаю, — ответил я. — Но я ничего не могу с этим поделать.

— Тогда, может быть, вы расскажете нам про нож, — сказал следователь, вытаскивая из папки фотографию ножа, покрытого кровью. — Вы знаете, где вы его взяли?

— Нет, — ответил я. — Я понятия не имею.

— Вы лжете, — сказал следователь. — Это ваш нож. Мы нашли его у вас дома.

— Я не знаю, — сказал я. — Я правда не знаю.

Следователь вздохнул. Он как будто не знал, что со мной делать.

— Хорошо, — сказал он. — Мы закончим на сегодня. Но будьте готовы к тому, что мы еще вернемся.

Он посмотрел на меня с таким взглядом, что я понял: он не верит ни одному моему слову. И что он сделает все, чтобы заставить меня говорить.

Полицейский снова вывел меня из кабинета и отвел в камеру. Я сидел на стуле, прикованный наручниками к стене, и думал о том, что произошло. Я понимал, что они не оставят меня в покое, и что рано или поздно я должен буду рассказать им правду. Но я не знал, как это сделать.

Вдруг дверь камеры открылась, и в проеме появился голос, который я слышал раньше.

— Ты был прав, — сказал он. — Они ничего не понимают.

— Кто ты? — спросил я.

— Я твое “я”, — ответил голос. — Я всегда был рядом с тобой.

— Но почему ты мне помогаешь? — спросил я.

— Я хочу, чтобы ты был собой, — ответил голос. — Я хочу, чтобы ты освободился от всех этих ограничений.

— Но я убийца, — сказал я.

— Это всего лишь ярлык, — ответил голос. — Ты больше, чем просто убийца. Ты нечто особенное.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Я покажу тебе, — ответил голос. — Ты увидишь.

— Когда? — спросил я.

— Скоро, — ответил голос. — Просто доверься мне.

И снова воцарилась тишина. Я остался один, с мыслями, которые разрывали меня на части. Я понимал, что этот голос — это не просто плод моего воображения. Это была какая-то темная сила, которая жила во мне, и которая готова была вырваться наружу.

Я сидел в камере, прикованный наручниками к стене, и ждал. Я не знал, что меня ждет дальше, но я был готов ко всему. Потому что во мне проснулось что-то темное и безжалостное, и это что-то требовало выхода. И меня уже ничто не могло остановить.

В камере снова кто-то пришел. На пороге стояла женщина, немолодая и хмурая, с глубокими морщинами на лице и строгим взглядом. Она была одета в гражданскую одежду и смотрела на меня с какой-то усталой грустью.

— Меня зовут Елена Сергеевна, — сказала она. — Я ваш адвокат.

— Адвокат? — переспросил я. — Зачем?

— Вы находитесь под арестом, — ответила женщина. — И имеете право на защиту.

— Я не понимаю, — сказал я. — Я же убийца.

— Вы обвиняемый, — поправила она. — И пока ваша вина не доказана, вы имеете право на защиту.

— Но я… я ничего не помню, — сказал я.

— Это не важно, — ответила адвокат. — Я буду защищать ваши интересы.

— Но зачем? — спросил я. — Я же чудовище.

— Все люди имеют право на защиту, — ответила адвокат. — И я буду делать свою работу.

— Я не хочу вашей защиты, — сказал я. — Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Это ваше право, — ответила адвокат. — Но я все равно буду стараться помочь.

Она подошла ко мне и села на стул напротив. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением, словно пыталась прочесть мои мысли.

— Расскажите мне, что с вами произошло, — сказала она. — С самого начала.

Я рассказал ей все, что помнил — о пробуждении в незнакомой квартире, о фотографиях, о видениях, о голосе в углу камеры. Адвокат слушала меня внимательно, не перебивая.

— Вы верите мне? — спросил я, когда закончил.

— Я не знаю, — ответила адвокат. — Но я верю, что вы не такой, каким кажетесь.

— Что вы имеете в виду? — спросил я.

— Я вижу, что в вас что-то есть, — ответила она. — Что-то, что отличает вас от обычных убийц.

— И что это? — спросил я.

— Не знаю, — ответила адвокат. — Но я уверена, что мы это выясним.

— Я не хочу ничего выяснять, — сказал я. — Я просто хочу, чтобы все закончилось.

— Это не в ваших силах, — ответила адвокат. — Но вы не должны сдаваться.

— Почему? — спросил я.

— Потому что у вас еще есть надежда, — ответила адвокат. — И пока есть надежда, нужно бороться.

— Надежда? — усмехнулся я. — Какая надежда может быть у убийцы?

— Надежда на искупление, — ответила адвокат. — И я буду делать все, чтобы вы ее получили.

Я посмотрел на адвоката и впервые за все это время почувствовал какую-то надежду. Возможно, она права. Возможно, я не просто монстр. Возможно, во мне есть что-то еще. И если это так, я должен это узнать.

— Хорошо, — сказал я. — Я буду сотрудничать.

— Я рада, — ответила адвокат. — Вместе мы сможем разобраться во всем.

Она достала из сумки какие-то документы и положила их на стол.

— Теперь мне нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов, — сказала она. — Это поможет нам составить вашу линию защиты.

Я кивнул. Я был готов отвечать на вопросы, готов рассказывать все, что знаю. Я был готов к борьбе. Потому что внутри меня все еще жила какая-то искра. Искра надежды.

Но я не знал, что ждет меня впереди. И голос, который я слышал в углу камеры, продолжал шептать мне, что все только начинается. И что скоро я буду таким, каким меня хотят видеть. Таким, каким я всегда должен был быть. Монстром.

Забытый инстинкт

Слова адвоката, Елены Сергеевны, немного успокоили меня. Она, казалось, верила в мою невиновность, или, по крайней мере, в то, что я не полностью потерян. Эта маленькая искра надежды, которую она зажгла во мне, давала силы держаться. Но голос, который я слышал в камере, продолжал меня беспокоить. Он был как темный шепот, который проникал в мое сознание, искушая меня, призывая меня отдаться своей темной стороне.

После нескольких часов допроса адвокатом меня снова отвели в камеру. Я сидел на стуле, уставившись в решетку, и старался не думать о том, что ждет меня дальше. Я чувствовал, как меня разрывают на части противоречивые чувства. С одной стороны, я хотел верить в свою невиновность, с другой стороны, меня тянуло в эту темную бездну.

— Ты не можешь сбежать от самого себя, — прошептал голос, который возник словно из ниоткуда. — Ты тот, кем ты должен быть.

— Кто ты? — спросил я, оглядываясь по сторонам. — Что ты от меня хочешь?

— Я твоя истинная сущность, — ответил голос. — Я то, кем ты должен был стать.

— Но я не хочу быть монстром, — сказал я. — Я хочу быть нормальным человеком.

— Ты никогда не был нормальным, — сказал голос. — Ты всегда был особенным.

— В чем моя особенность? — спросил я. — В том, что я убиваю людей?

— Ты делаешь то, что другие боятся делать, — ответил голос. — Ты освобождаешь мир от грязи.

— Это неправда, — сказал я. — Я не освобождаю мир, я приношу ему страдания.

— Страдание — это часть жизни, — ответил голос. — И ты помогаешь людям осознать ее ценность.

— Ты бредишь, — сказал я. — Ты больной ублюдок.

— Я часть тебя, — ответил голос. — И ты тоже болен.

Я замолчал. Я не знал, что ему ответить. Потому что, как бы я ни старался, я не мог отрицать того, что эта тьма, которая жила во мне, была чем-то большим, чем просто плодом моего воображения.

— Почему ты не даешь мне покоя? — спросил я. — Почему ты тянешь меня вниз?

— Я хочу, чтобы ты был собой, — ответил голос. — Я хочу, чтобы ты принял свою судьбу.

— Я не хочу никакой судьбы, — сказал я. — Я хочу просто жить.

— Это невозможно, — сказал голос. — Ты уже мертв.

— Нет, — сказал я. — Я еще жив.

— Ты живешь только в своем воображении, — сказал голос. — В реальном мире ты уже давно мертв.

Я не знал, что ему ответить. И эта неопределенность, это постоянное колебание между светом и тьмой, сводили меня с ума.

Неожиданно дверь камеры открылась, и в проеме появился молодой полицейский, который забирал меня на допрос к следователю.

— Выходите, — сказал он, не глядя на меня. — Вас вызывают.

Я встал со стула и вышел из камеры. Мы шли по длинному коридору, пока не оказались в кабинете следователя. Он сидел за столом и ждал меня.

— Садитесь, — сказал он, указывая на стул напротив стола.

Я сел. Следователь посмотрел на меня проницательным взглядом, словно пытался разгадать мои мысли.

— Вы говорили с адвокатом, — сказал он.

— Да, — ответил я.

— И что она вам сказала? — спросил следователь.

— Она сказала, что будет меня защищать, — ответил я.

— Вы ей верите? — спросил следователь.

— Я не знаю, — ответил я.

— А себе вы верите? — спросил следователь.

— Я не знаю, кто я такой, — ответил я.

— Тогда, может быть, мы вам поможем, — сказал следователь.

Он достал из папки фотографии изуродованных женщин и положил их на стол.

— Посмотрите на эти фотографии, — сказал он. — Вы что-то чувствуете?

Я посмотрел на фотографии и почувствовал какой-то странный холодок внутри себя. И вместе с этим, какое-то извращенное удовлетворение. Как будто я был тем, кто это сделал.

— Я чувствую… что-то, — сказал я.

— Что именно? — спросил следователь.

— Не знаю, — ответил я. — Удовлетворение?

Следователь нахмурился.

— Вы осознаете, что это не нормально? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Я знаю.

— И что вы собираетесь с этим делать? — спросил следователь.

— Не знаю, — ответил я.

— Вы лжете, — сказал следователь. — Я вижу, что вы что-то скрываете.

— Я не лгу, — сказал я. — Я правда ничего не знаю.

— Вы уверены? — спросил следователь.

— Да, — ответил я.

— Хорошо, — сказал следователь. — Тогда посмотрим, как вы отреагируете на это.

Он достал из папки видеокассету и вставил ее в видеомагнитофон, стоявший на столе. На экране появился мутный, трясущийся кадр. Я не сразу понял, что происходит. Но потом на экране появилась комната. Та самая комната, в которой я проснулся. И в этой комнате, я увидел себя. Я стоял возле зеркала и смотрел на себя, но в глазах отражалась какая-то непонятная, зловещая жажда. Потом я начал двигаться по комнате, осматривать все вокруг, как будто искал что-то. И в какой-то момент я нашел бумажник, на тумбочке.

Я смотрел на это видео, и меня пробирал дрожь. Это был я, но в то же время и не я. Я видел себя, как будто со стороны, и меня пугала моя холодность, моя безжалостность.

На экране появилось еще несколько кадров, которые я не помнил. Как я осматриваю газеты с заголовками про убийства, как рассматриваю досье с фотографиями изуродованных женщин. И в какой-то момент, я увидел себя на улице. Я шел по городу, как будто меня куда-то тянуло, пока не оказался у старого заброшенного склада. Я увидел, как я зашел внутрь и исчез из кадра.

И тут меня осенило. Я вспомнил это место. Я вспомнил это чувство, которое тянуло меня туда, как будто я был привязан невидимой нитью. И вместе с этим воспоминанием, на меня нахлынули обрывки других воспоминаний. Лезвие, кровь, крики. И в этот момент я понял, что видео не врет. Я действительно был там. Я действительно был причастен ко всему этому.

— Ну что, — сказал следователь. — Вспомнили что-нибудь?

— Я… я был там, — сказал я, задыхаясь. — Я был там.

— Где? — спросил следователь.

— На складе, — ответил я. — Я вспомнил.

— И что вы там делали? — спросил следователь.

— Я не знаю, — ответил я. — Я не помню.

— Вы снова лжете, — сказал следователь. — Мы знаем, что вы были там. И что вы там нашли.

Я молчал. Я понимал, что они знают все. И мне больше нечего скрывать.

— Там был нож, — сказал следователь. — Нож, которым вы убивали своих жертв.

— Я… я не помню, — сказал я.

— Вы его взяли, — сказал следователь. — Мы видели это на видео.

— Это был не я, — сказал я. — Это был какой-то другой человек.

— Это были вы, — сказал следователь. — И вы должны ответить за свои деяния.

Я посмотрел на следователя и почувствовал, как во мне что-то ломается. Я больше не мог отрицать свою вину. Я был убийцей. И я должен был это принять.

— Хорошо, — сказал я. — Я признаюсь.

— Признаетесь в чем? — спросил следователь.

— Я убил их, — сказал я. — Я убил всех этих женщин.

Следователь молча смотрел на меня несколько секунд, словно не веря своим ушам.

— Вы понимаете, что это значит? — спросил он.

— Да, — ответил я. — Я понимаю.

— Вы понимаете, что вы сядете в тюрьму на всю оставшуюся жизнь? — спросил следователь.

— Да, — ответил я. — Я понимаю.

— И вы готовы к этому? — спросил следователь.

— Да, — ответил я. — Я готов.

В этот момент я почувствовал, как во мне что-то меняется. Страх и отчаяние, которые мучили меня все это время, уступили место какому-то странному чувству освобождения. Как будто я, наконец, нашел свое место в этом мире.

— Вы понимаете, что вы чудовище? — спросил следователь.

— Да, — ответил я. — Я знаю.

— И вы это принимаете? — спросил следователь.

— Да, — ответил я. — Я это принимаю.

В этот момент дверь кабинета открылась, и в проеме появилась Елена Сергеевна. Она посмотрела на меня с тревогой в глазах.

— Что здесь происходит? — спросила она. — Почему он признался?

— Он признался в убийствах, — ответил следователь.

— Это неправда, — сказала адвокат. — Он ничего не помнит.

— Он все вспомнил, — сказал следователь. — И он признал свою вину.

— Этого не может быть, — сказала адвокат, глядя на меня с ужасом. — Ты не мог этого сделать.

Я посмотрел на нее и почувствовал какую-то странную жалость. Она потратила столько времени на меня, чтобы в итоге увидеть меня тем, кем я на самом деле был.

— Я сделал это, — сказал я. — Я убил их всех.

— Но зачем? — спросила адвокат, глядя на меня со слезами на глазах.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, потому что я монстр.

В этот момент я почувствовал, как во мне что-то меняется. Искра надежды, которую зажгла Елена Сергеевна, погасла, и ее место заняла тьма. Тьма, которая была во мне всегда.

— Ты не монстр, — сказала адвокат. — Ты просто болен.

— Я не болен, — сказал я. — Я такой, какой есть.

— Это неправда, — сказала адвокат. — Я знаю, что в тебе есть что-то хорошее.

— Этого не может быть, — сказал я. — Я больше не чувствую ничего хорошего.

— Но я верю, — сказала адвокат. — Я верю, что ты можешь измениться.

Я посмотрел на нее и почувствовал, как внутри меня что-то дрогнуло. Возможно, она права. Возможно, я могу измениться. Но я не хотел. Я не хотел быть нормальным. Я хотел быть тем, кем я был всегда. Монстром.

В этот момент я почувствовал, что голос, который я слышал в камере, стал громче.

— Да, — прошептал он. — Ты прав. Ты не должен меняться. Ты должен быть тем, кто ты есть.

— Кто я? — спросил я.

— Ты — убийца, — ответил голос. — Ты — охотник. Ты — высшее существо.

— Что мне делать? — спросил я.

— Делай то, что велит тебе твое сердце, — ответил голос. — Убивай.

И в этот момент я понял, что моя борьба окончена. Я сдался. Я принял свою судьбу. Я был монстром. И я собирался им стать.

— Я готов, — сказал я.

— Готов к чему? — спросила адвокат.

— Ко всему, — ответил я. — Я больше не боюсь.

Я посмотрел на следователя, и впервые за все это время почувствовал, что он не сильнее меня. Я смотрел на него сверху вниз, как хищник на свою жертву.

— Я готов к тюрьме, — сказал я. — Но я не буду сидеть тихо.

— Что это значит? — спросил следователь.

— Это значит, что я собираюсь развлечься, — ответил я. — И я буду делать это до самого конца.

Я усмехнулся, и в глазах следователя отразился страх. И этот страх доставил мне какое-то извращенное удовольствие.

— Ты болен, — сказала адвокат, отступая от меня.

— Возможно, — ответил я. — Но теперь я болен по-настоящему.

И в этот момент я почувствовал, как во мне просыпается охотник. И я был готов выйти на охоту.

Полицейские вывели меня из кабинета и отвели в камеру. Я сел на стул и посмотрел на решетку, словно пытаясь увидеть за ней свою будущую жизнь. Но в этой жизни не было места для надежды. Была только тьма. И в этой тьме я, наконец, нашел себя.

— Я иду, — прошептал я, глядя в пустоту. — Скоро я буду там, где должен быть.

И в этот момент я понял, что заперт в клетке не я. А все те, кто думают, что меня победили. Я стал хищником, которого выпустили на волю. И я буду наслаждаться каждой секундой своего нового существования.

Одиночная камера, серые стены, тусклый свет. Ничего не изменилось, но внутри меня все стало другим. Я перестал бороться с собой, я принял ту тьму, которая так долго рвалась наружу. Я перестал бояться, я перестал стесняться своих желаний. Я знал, что это ненормально, но мне было все равно. Нормальность была для слабых, а я был сильным. Я был хищником.

Я встал со стула и начал ходить по камере, как зверь, ищущий выход. И этот выход, я знал, будет кровавым и жестоким. И, в то же время, он станет моим освобождением.

Вдруг дверь камеры открылась, и в проеме появился молодой полицейский. Его лицо было бледным, а взгляд испуганным.

— Вас вызывают, — сказал он, стараясь не смотреть на меня.

— Куда? — спросил я, ухмыляясь.

— В изолятор, — ответил он. — Там ждут другие заключенные.

— Вот и отлично, — сказал я. — Я как раз хотел познакомиться.

Полицейский испуганно отступил. Он чувствовал, что во мне что-то изменилось. И он боялся того, кем я стал.

Он привел меня в изолятор, большую камеру, где сидели несколько заключенных. Они смотрели на меня с интересом, с любопытством, с легким опасением.

— Вот ваш новый сосед, — сказал полицейский, обращаясь к ним. — Присматривайте за ним.

Он ушел, захлопнув за собой дверь. Я остался один, среди чужих людей. И в этот момент я почувствовал, как во мне просыпается хищник. Я посмотрел на этих людей и понял, что они не равны мне. Они были просто добычей.

Я посмотрел на них с ухмылкой, и они почувствовали это. Они понимали, что в камере появился новый альфа. И все они были готовы подчиняться моей силе. Потому что теперь я не тот, кем был раньше. Теперь я стал тем, кем должен был быть. И теперь мне не страшно ничего.

Отражение зла

В изоляторе царила гнетущая атмосфера. Тяжелый запах пота, немытых тел и безнадеги витал в воздухе. Заключенные, сбившиеся в кучки, сидели на нарах, играли в карты или просто молча смотрели в никуда. Их взгляды, полные усталости и отчаяния, не выражали ничего, кроме полного смирения со своей судьбой. Я же, напротив, чувствовал себя полным энергии. Меня распирала жажда действия, жажда доказать свое превосходство, жажда вырваться из этой клетки, пусть даже ненадолго.

Я оглядел своих новых “соседей”. Было их человек шесть, все в основном среднего возраста, с изможденными лицами и потухшими глазами. Они казались сломленными, лишенными всякой воли к сопротивлению. И этот их вид лишь подстегивал мою жажду доминирования. Я хотел, чтобы они боялись меня, чтобы они подчинялись мне.

— Ну что, — сказал я громко, специально повысив голос, чтобы привлечь их внимание. — Каков тут распорядок?

Несколько человек оторвали взгляд от своих дел и посмотрели на меня. В их глазах мелькнул испуг, смешанный с любопытством.

— Распорядок? — переспросил один из них, худой и бледный мужчина с побитым лицом. — Тут нет распорядка. Тут просто ждешь, пока время не придет.

— Время? — переспросил я с ухмылкой. — А какое время ты ждешь?

— Смерти, наверное, — ответил он тихо.

— Смерти? — рассмеялся я. — Ну уж нет, смерть — это для слабаков. Я планирую тут немного повеселиться.

Заключенные переглянулись, не понимая, что я имею в виду.

— Ты новенький, что ли? — спросил другой, крупный мужчина с татуировками на руках. — Тут не место для веселья.

— А кто это сказал? — спросил я, подходя ближе. — Ты?

Мужчина с татуировками посмотрел на меня с вызовом, но отступил на шаг. Он чувствовал, что во мне есть какая-то опасность, что я не такой, как они.

— Тут каждый сам за себя, — сказал он, стараясь сохранить спокойствие. — Не лезь не в свое дело, и все будет хорошо.

— За себя? — переспросил я. — Нет, дружок, тут теперь все будет по-моему. И если кто-то посмеет мне перечить…

Я не договорил, но все и так поняли, что я имею в виду. Я посмотрел на них всех, и в моем взгляде отразилась та самая тьма, которая теперь жила во мне.

Они отвернулись, пряча свои взгляды, а я усмехнулся. Я чувствовал, что начинаю контролировать ситуацию, что они уже боятся меня.

Я сел на нары и начал осматривать камеру. Это было тесное, унылое помещение, с голыми стенами, бетонным полом и железными нарами. На потолке висела тусклая лампа, отбрасывающая зловещие тени. В углу стояло старое ведро, заменяющее туалет. И вонь здесь была просто невыносимой.

— Как вы здесь живете? — спросил я, стараясь скрыть свое отвращение. — Разве вам не противно?

— Привыкли, — ответил мужчина с побитым лицом. — Тут уже ничего не противно.

— Нет, — сказал я. — Так не пойдет. Мы должны сделать это место лучше.

— Лучше? — переспросил мужчина с татуировками. — Ты о чем?

— О том, что мы не должны жить как свиньи, — ответил я. — Мы должны иметь свое достоинство.

— Достоинство? — рассмеялся мужчина с татуировками. — У нас нет никакого достоинства. Мы просто кучка отбросов.

— Нет, — сказал я. — Вы не отбросы. Вы просто забыли, кто вы. И я помогу вам вспомнить.

Я встал с нар и подошел к мужчине с татуировками. Я посмотрел ему прямо в глаза, и он отступил на шаг.

— Ты что-то задумал, — сказал он. — Я это чувствую.

— Да, — ответил я с ухмылкой. — Я задумал кое-что. И тебе это понравится.

Мужчина с татуировками молча смотрел на меня, не зная, что сказать. А я, тем временем, чувствовал, как внутри меня разгорается пламя, как во мне просыпается мой истинный я. Я был хищником. И я был готов к охоте.

Прошло несколько дней. В изоляторе, благодаря моим “стараниям”, установился новый порядок. Заключенные, сначала сопротивлявшиеся, постепенно смирились с моей властью. Они подчинялись моим приказам, выполняли мою волю, боялись моего гнева. Я стал их вожаком, их лидером, их богом. И меня это забавляло.

Я заставлял их убирать камеру, мыться, следить за своим внешним видом. Я заставлял их тренироваться, чтобы быть сильными и выносливыми. Я заставлял их участвовать в моих играх, жестоких и извращенных играх, в которых я был всегда победителем.

Они боялись меня, но в то же время они уважали меня. Они видели во мне силу, они видели во мне вожака, способного их защитить. И я использовал это в своих целях.

— Скоро мы будем свободны, — сказал я однажды, собрав заключенных вокруг себя. — Скоро мы вырвемся из этой клетки, и тогда мир узнает, на что мы способны.

— Свободны? — переспросил мужчина с побитым лицом. — Куда мы можем сбежать?

— Туда, где нас не найдут, — ответил я. — Туда, где мы будем хозяевами своей жизни.

— Это невозможно, — сказал мужчина с татуировками. — Нас поймают.

— Нет, — сказал я. — Мы будем умнее их. Мы будем хитрее их. Мы будем быстрее их. Мы будем сильнее их.

Я смотрел на них, и видел, что они начинают верить в мои слова. Они начинали ощущать тот же азарт, который жил во мне. Они чувствовали, что вместе мы можем горы свернуть.

— Что мы должны сделать? — спросил мужчина с татуировками.

— Мы должны подготовиться, — ответил я. — Мы должны стать сильными. Мы должны стать безжалостными. Мы должны стать… монстрами.

Заключенные переглянулись, и я видел в их глазах тот же темный огонь, который горел во мне.

На следующий день я начал свой план. Я начал методично изучать распорядок изолятора, узнавать слабые места охраны, разрабатывать пути побега. Я был дотошен, скрупулезен, я не упускал ни одной мелочи. Я был готов к тому, чтобы совершить побег, который войдет в историю.

Я изучал психологию своих сокамерников, пытался понять их слабые стороны, понять, на что они способны. Я играл на их страхах, на их надеждах, на их желаниях. Я превращал их в свое оружие, в свой инструмент для достижения моей цели.

Я понимал, что делаю что-то ужасное, что я превращаюсь в настоящее чудовище, но я не мог остановиться. Я был одержим своей идеей, я был готов идти до конца, чего бы это ни стоило.

Ночью, когда все спали, я сидел на нарах и смотрел на луну, пробивавшуюся сквозь маленькое окошко. Я чувствовал, что эта ночь будет особенной, что скоро произойдет что-то важное.

Вдруг я услышал знакомый шепот.

— Ты готов? — прошептал голос.

— Да, — ответил я. — Я готов.

— Сегодня твоя ночь, — прошептал голос. — Сегодня ты станешь тем, кем всегда должен был быть.

— Кто я? — спросил я.

— Ты — хищник, — ответил голос. — Ты — убийца. Ты — свобода.

— Свобода? — переспросил я. — От чего?

— От всего, — ответил голос. — От правил, от законов, от морали. Ты свободен от всего этого.

Я усмехнулся. Я понимал, что голос говорит правду. Я был свободен от всего. И теперь я был готов к действию.

Вскоре начался шум. Это были сокамерники, которых я постепенно подготовил, это были те, кто мне безоговорочно подчинялись. Они начали отвлекать внимание охраны, устраивать беспорядки, ломать все, что попадалось под руку. А я тем временем, воспользовавшись суматохой, начал действовать.

Я выломал стальной прут из своих нар и, держа его как оружие, начал пробиваться к выходу. Охранники, ошеломленные внезапным бунтом, не успевали среагировать. Я бил, ломал, кромсал, не чувствуя боли, не чувствуя жалости.

Кровь лилась рекой, крики и стоны заполняли все вокруг, но меня это не останавливало. Я шел вперед, неся в себе ярость и ненависть, сокрушая все на своем пути.

Я понимал, что становлюсь чудовищем, но в то же время я ощущал небывалую свободу. Я вырывался из клетки, и меня уже ничто не могло остановить.

Я пробил дверь в коридор и вместе с моими сокамерниками вырвался на свободу. Мы неслись по коридорам тюрьмы, как стадо взбесившихся зверей, сметая все на своем пути. Мы убивали охранников, ломали двери, устраивали хаос. Мы сеяли ужас и страх, мы мстили тем, кто нас угнетал.

Я бежал впереди, я был вожаком этого стада, я был тем, кто вел их к свободе. И я чувствовал, что это только начало, что скоро я буду владеть всем миром.

И вот мы на улице, ослепленные ярким светом, одурманенные свободой, и, в то же время, полные ненависти и ярости. Мы стояли на тюремном дворе, и в этот момент нас было не остановить. Мы стали чем-то большим, чем просто заключенные. Мы стали армией тьмы, готовой к войне.

— Что дальше? — спросил мужчина с татуировками, глядя на меня с обожанием.

— Дальше мы идем в город, — ответил я с ухмылкой. — Там нас ждет настоящая свобода.

— Что мы будем там делать? — спросил мужчина с побитым лицом.

— Все, что захотим, — ответил я. — Мы будем убивать, грабить, насиловать. Мы будем делать все, что нам заблагорассудится.

— И никто не сможет нас остановить? — спросил мужчина с татуировками.

— Никто, — ответил я. — Мы — сила. Мы — тьма. Мы — свобода.

И мы двинулись вперед, в сторону города, оставляя за собой хаос и разрушения. И я чувствовал, что это только начало, что впереди меня ждет целая жизнь, полная насилия и страданий. И меня это радовало.

Мы бежали по улицам города, как стая волков, охотящихся за добычей. Мы грабили магазины, избивали прохожих, разрушали все на своем пути. Мы сеяли панику и ужас, мы были кошмаром, пришедшим в этот мир.

Но меня этого было мало. Я хотел большего, я хотел больше власти, я хотел больше крови. Я хотел править этим миром.

— Мы должны захватить этот город, — сказал я, собрав своих соратников в заброшенном здании. — Мы должны сделать его своим.

— Но как? — спросил мужчина с татуировками.

— Мы должны убивать, — ответил я. — Мы должны убивать всех, кто будет нам мешать.

— И тогда мы станем правителями? — спросил мужчина с побитым лицом.

— Тогда мы станем богами, — ответил я. — Мы будем править этим миром, как нам заблагорассудится.

Заключенные закричали от восторга, им нравилась эта идея. Им нравилась эта перспектива власти и безнаказанности.

— Но что с полицией? — спросил мужчина с татуировками. — Они будут нас искать.

— Пусть ищут, — ответил я с ухмылкой. — Мы их сами найдем. И мы их уничтожим.

Я смотрел на своих соратников, и видел в их глазах ту же жестокость, ту же ярость, что и у меня. Я превратил их в своих монстров, и теперь они были готовы следовать за мной куда угодно.

Мы вышли на улицы города и начали свою охоту. Мы убивали полицейских, грабили банки, устраивали погромы. Мы превращали этот город в ад, и нас это радовало.

И вот, в один из таких дней я, проходя мимо одного заброшенного дома, заглянул в окно и увидел свое отражение. Это было не просто отражение. Это было воплощение зла. И, что самое страшное, это был я. Я был тем самым чудовищем, которого так боялся.

Я смотрел на себя, и меня пробирал озноб. Я видел в своем отражении ненависть, ярость, безжалостность. Я видел в нем того, кем я стал.

— Что ты наделал? — спросил я сам себя.

Но ответа не было. И тогда я понял, что уже не тот человек, каким был раньше. Я перестал быть человеком. Я стал монстром.

Я повернулся и пошел дальше, продолжая свой кровавый путь. Я знал, что все это закончится плохо. Но я не мог остановиться. Я был одержим своей идеей, я был готов идти до конца, чего бы это ни стоило.

Вдруг меня кто-то окликнул.

— Эй, ты! — крикнул женский голос.

Я остановился и повернулся. Передо мной стояла Елена Сергеевна, мой бывший адвокат. Ее лицо было бледным, а взгляд полным отчаяния.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Ты же сошел с ума!

— Я делаю то, что должен, — ответил я с ухмылкой.

— Ты убиваешь людей! — крикнула она. — Ты превращаешь этот город в ад!

— Это только начало, — ответил я. — Скоро я сделаю этот мир своим.

— Ты не понимаешь, что ты делаешь? — спросила она со слезами на глазах.

— Я все понимаю, — ответил я. — Я делаю то, что меня радует.

— Ты чудовище! — крикнула она.

— Да, — ответил я. — Я чудовище. И я горжусь этим.

Елена Сергеевна отступила на шаг, словно боялась меня.

— Что ты хочешь от меня? — спросил я. — Почему ты не боишься меня?

— Я хочу тебя спасти, — ответила она. — Я хочу, чтобы ты стал человеком.

— Человеком? — рассмеялся я. — Человек — это слабость. А я сильный.

— Это не так, — сказала она. — Ты просто заблудился.

— Нет, — ответил я. — Я нашел свой путь. И этот путь ведет к тьме.

— Тогда я не могу тебе помочь, — сказала Елена Сергеевна. — Ты окончательно потерян.

— Возможно, — ответил я. — Но я не жалею.

Я повернулся и пошел дальше, оставляя Елену Сергеевну одну, со слезами на глазах. Я знал, что она больше не будет меня защищать. Я окончательно выбрал свой путь, и этот путь вел в никуда.

Я продолжал свой кровавый путь, превращая город в руины. Я убивал, грабил, насиловал, не чувствуя ничего, кроме удовлетворения. Я был одержим своей идеей, я был готов идти до конца, чего бы это ни стоило.

В конце концов меня окружила полиция. Я дрался до последнего, не сдавался, убивая всех, кто попадался на моем пути. Но их было слишком много, и рано или поздно, мне пришлось сдаться.

Меня снова посадили в тюрьму, но теперь я был другим. Я не был тем слабым, испуганным заключенным. Я был монстром, и все это знали.

Я сидел в камере, прикованный цепями к стене, и смотрел на решетку, словно пытаясь увидеть за ней свое будущее. Но будущего не было. Была только тьма. И в этой тьме я нашел себя.

Вдруг дверь камеры открылась, и в проеме появился следователь. Он был тем же самым следователем, который допрашивал меня раньше.

— Ну что, — сказал он. — Доигрался?

— Доигрался, — ответил я с ухмылкой. — Теперь я настоящий монстр.

— Ты всегда им был, — сказал следователь. — Но теперь ты это признал.

— Да, — ответил я. — Я это признал.

— И что ты собираешься делать теперь? — спросил следователь.

— Ждать, — ответил я. — Ждать, пока не придет мое время.

— А какое время придет? — спросил следователь.

— Время моего освобождения, — ответил я. — И оно не за горами.

— Ты сошел с ума, — сказал следователь.

— Возможно, — ответил я. — Но скоро вы все сойдете с ума вместе со мной.

Следователь посмотрел на меня с отвращением и вышел из камеры. Я остался один, и в этот момент я почувствовал, как внутри меня что-то сломалось. Я больше не чувствовал ненависти, ярости, страха. Я не чувствовал ничего.

Я смотрел на решетку, и видел в ней свое отражение. Монстра, которого я создал. И этот монстр, наконец, был доволен. Он достиг своей цели. Он стал тем, кем всегда должен был быть.

И тогда я понял, что моя потеря памяти была не проклятием, а даром. Она дала мне возможность понять, кем я являюсь на самом деле. И я был благодарен ей за это.

Я посмотрел на свои руки и увидел на них засохшую кровь. Кровь моих жертв. Кровь тех, кого я убил. И в этот момент я почувствовал какое-то странное удовлетворение. Как будто я, наконец, закончил свое дело.

Я закрыл глаза и улыбнулся. Я был свободен. И эта свобода была ужасной, но в то же время прекрасной. Я был тьмой, и я был счастлив.

Голос, который я слышал в углу камеры, снова прошептал.

— Ты сделал это, — прошептал он. — Ты стал тем, кем всегда должен был быть.

— Да, — ответил я. — Я стал монстром.

— И ты доволен? — прошептал голос.

— Да, — ответил я. — Я доволен.

— Тогда твоя работа закончена, — прошептал голос. — Ты можешь отдохнуть.

Я закрыл глаза и почувствовал, как меня накрывает тьма. Тьма, которая была внутри меня. И эта тьма поглотила меня полностью. Я стал ее частью.

И в этот момент я понял, что я достиг своей цели. Я был монстром. И теперь я был свободен от всего. Даже от самого себя.

И мой путь на этом заканчивался. Но тьма, которую я породил, оставалась. И она будет жить вечно.

Я был побежден, но я был счастлив. И, в то же время, ужасен.