Всегда один

Максим Владимов

Ты обнаружил сверхспособность? Здорово, поздравляем. Только помни: шибко умных этот мир любит разве что «с маслом или сметаной», лучше добровольно выбери заранее, чтоб потом не задерживать занятых людей.Каких именно людей? Тут выбор будет широкий: и бандиты, и бизнес, и государство. Найдется тьма желающих поставить полезную зверушку себе на службу. Еще лучше – взять в рабство. А ты – один. Рассказать некому. Помощи ждать неоткуда. Оглянуться – страшно. Не оглядываться нельзя.Один. Навсегда?

Глава 2. После школы

Волонтерка из управы пришла тик-в тик как обещано — ровно через час. Я даже напрягся немного — с чего бы такая пунктуальность? Не запросили бы с меня денег… Женщину на вид лет сорока у меня язык не повернулся назвать Леночкой, потому после обмена приветствиями я спросил:

— Меня зовут Алекс, а вас? — и, не поддержав её развеселое: «Все Леночкой зовут!», предложил:

— Елена, можно?

На что она мне жизнерадостно заявила:

— Да не проблема! Проблема — вот! — показала на мою ногу и засмеялась. Даже я улыбнулся, хотя вообще-то не склонен относиться к своей боли-боли последних месяцев так легко.

— Где-то можем присесть — набросать списочек того, что вам нужно сделать, но сами вы пока не можете, Алекс?

Я приглашающе махнул рукой в сторону кухни, но тут же предупредил:

— Тут вот осторожнее, откуда-то лужа появилась с утра, — показывая пальцем на место своей утренней почти-аварии.

— Лужа? Появилась? Так не бывает… — Леночка стала озираться, потом обогнула меня и заглянула в ванную, зашла в кухню, судя по звукам — уже полезла в какой-то шкаф… Я за ней, понятное дело, угнаться не мог — нога. К моменту как я доковылял до кухни, Елена уже шла мне навстречу, красная и встрепанная:

— У вас вроде бы везде сухо. А вот потолок мне не нравится! Лестница есть в хозяйстве?

— Откуда, — горестно вопросил я, — только заселились в новострой, как я ногу сломал. Ничего толком ещё купить не успели.

— Ну и ладно, я со стула тогда. Возьму в комнате, там я видела деревянный, он поустойчивей, — метеор умчался в спальню, я же прошел на кухню, собрался сесть к столу, но спохватился и громко крикнул в дверной проем:

— Кофе?

— Черный! Без сахара! Кружку! Побольше! — она мне уже нравится, черт побери!

Пока я ковырялся с кофемашиной, из коридора понеслась очередь отрывистых докладов:

— Так! Вас заливают! Сверху! И, возможно, вода и сейчас ещё течет у них! Я пойду! Постучусь к ним! Что там происходит!

— А кофе? — спросил я негромко, риторически, себе под нос. Но она неожиданно ответила, заглядывая в кухню, уже нормальным тоном:

— А кофе потом! А то сейчас как хлынет! — и скрылась.

Хлопнула дверь.

Однако, функционировать на такой скорости я не могу — банально отказывает мозг после бессонной ночи. Присаживаюсь к столу с кружкой кофе, вторую ставлю напротив и отодвигаю всю эту дурную суматоху в сторону.

— *-*-

На удивление, мой взбрык на стадионе никаких последствий не имел. Вообще. Больше того — никогда после того майского дня я не разговаривал ни с кем из «верхних», а Альбу — так и вовсе не видел даже ни разу. У меня, конечно, хватало забот и без них — экзамены, выбор техникума в Екатеринбурге — я категорически отказался идти в 10 класс, ругань с мамой и учителями по этому поводу, но все равно, иногда я не без содрогания вспоминал былое. И думал: а что, если сегодня меня опять остановит Лысый?

Но — никто и ничего.

А потом я реально встретил Лысого в коридоре, но даже сам удивился тому, насколько мало внимания на него обратил. Я как-то его и узнал не сразу, точнее, не узнал, а сообразил, что это он, уже пройдя мимо. И обмер внутри — что будет? Но ничего не произошло, никто меня не окликнул, расстояние между нами росло с каждым моим шагом. Я в тот момент был озабочен предстоящей консультацией по геометрии, так что быстро выкинул этот эпизод из головы.

Тем не менее, первым, что я произнес — вслух! — сойдя с поезда в Екатеринбурге, было жизнеутверждающее: «Окончательно хрен вам всем, сволочи!». Правда, не вру.

Поначалу я не раз думал — может, и не обязательно было так резко уезжать? Все рвать, ломать? Ссориться с мамой? Ведь вполне возможно, что все наладилось бы и так. Учился бы себе в школе спокойно, как все, жил дома ещё два года… Но потом, освоившись в новой для себя среде техникума, я понял, что буквально оцепенел в своей старой школе, не развивался, не двигался вперед, ничего не хотел, только бегал от «верхних» — тоже мне, достижение. Учеба в технаре показалась глотком воздуха, хотя я её трезво оцениваю — конечно, ничему уж такому сакральному нас там не учили, и почти ничем из выученного я так никогда и не воспользовался. И диплом — даже не помню, где он лежит, ни разу не доставал. Тогда я ситуацию «отпустил», буквально силой заставив себя выкинуть это все из головы. Постановил считать решение верным, как-то так.

«А сейчас?» — задаю себе вопрос. Особо размышлять неохота. Но, пожалуй, и теперь, через годы, я рад, что уехал тогда. Думаю, рано или поздно, столкнуться с «верхними» пришлось бы, а я — надо честно признать — совсем не боец. И то, что тогда, в момент своего последнего «тренировочного» прыжка, я был готов весь мир зубами рвать, бойцом меня все равно не сделало — уверен, я бы сел на задницу от первого же удара Лысого… Вот он был — боец. Даже интересно — где теперь? А ещё интереснее шкурное: неужели я так и сдохну этой тварью дрожащей? Надоело…

От «верхних» я сбежал за тысячу кэмэ, казалось бы — все позади, но боязнь прыжков у меня осталась на всю жизнь. Ух, как я юлил на физкультуре и в техникуме, и — позже — в институте! Специально прыгал чуть ли не с места, вверх, нарушал все мыслимые и немыслимые правила! Выглядел натуральным необучаемым идиотом, так если вспомнить. И очень боялся, что физкультурник меня спалит. Но все равно — несколько раз у меня случайно выходил прыжок по типу сегодняшнего, правда, к счастью, не очень далекий — метра на 4. Хотя разбегался и прыгал я с прицелом на два, от силы. Хорошо, что, на самом деле, всем на это было глубоко наплевать — ни разу никто внимания не обратил. Почему я продолжал бояться — сам не знаю.

Хуже всего получилось с мамой. Мы с ней здорово поссорились тогда, ещё в школе. Она не смогла согласиться с моим решением уйти из школы и вообще уехать из города. Больше того, у нее не получилось даже совладать с эмоциями — хоть как-нибудь, дошло до того, что я перед экзаменами ночевал у одноклассника на даче! Потому, что мама не давала мне не только готовиться, но даже спать своими постоянными попытками «поговорить», на деле сразу переходящими в истерики. Но я все же сделал по-своему и уехал. Потом мне, конечно, надо было — и наверняка можно было! — помириться, но для этого пришлось бы часто приезжать, общаться, жить как раньше — дома. А приезжать я не мог и не хотел — меня просто выворачивало там, от всех воспоминаний, от атмосферы, от знакомых с дурацкими «Ну как там, у вас?»…

В итоге, за 4 года учебы в техникуме, домой я съездил только дважды. И если первые — короткие — каникулы я досидел до конца, то летом не вытерпел и недели. Хуже всего были люди! Все вели себя как-то странно, но больше всех меня достали мамины подруги. Мама почему-то считала, что я очень хочу с ними общаться. Ну, или они очень хотели общаться со мной. Или она хотела меня зачем-то им показать… Теперь не спросишь. Сейчас-то я понимаю, что они были просто дуры набитые, но тогда мне казалось, что они делают все, чтобы меня унизить, посмеяться надо мной своим сплоченным коллективом, или просто сознательно меня провоцируют, выводят из себя. И они же домой к нам приходили — куда мне было деваться? Пару раз я, психанув, уходил в никуда на улицу, хлопая дверью… А на третий пошел на вокзал и купил билет, взял ближайший, на вечерний поезд. Домой пришел, внутренне готовый к скандалу, но мама восприняла новость как-то отстраненно, просто сидела на кухне и смотрела телевизор, пока я собирался. Теперь-то я, возможно, лучше понимаю, какая буря ворочалась у нее внутри, но тогда я даже обиделся: подспудно всё-таки рассчитывал, что меня будут уговаривать, возможно — извиняться, что-то обещать, как-то идти навстречу, а вместо этого — полный игнор!

Больше я на родине не появлялся, каждый раз находя повод — то «завалил сессию, буду готовиться и пересдавать», то «распределили на практику», то «нашел подработку». К тому же, подработка действительно нашлась, времени было мало, я здорово уставал, не высыпался, и как-то быстро привык рассчитывать только на себя. Даже звонки, еженедельные поначалу, потихонечку сползли на скучно-дежурные поздравления с праздниками. Оправдание так себе, но могу сказать, что и мама не проявляла какого-то явного рвения что-то изменить — не раз и не два в ответ на моё «Как дела?» я слышал короткое: «Нормально. Все, пока, мне бежать надо.».

После третьего курса мы с парнями из технаря и знакомыми девчонками устроили сплав по реке. Родичи одного из сокурсников держали что-то вроде небольшой турбазы на Чусовой — домики, кемпинг, лодки в аренду и все такое. Вот мы и заехали туда небольшой смешанной компанией — сплав на паре надувнушек, рыбалка, палатки попарно, костер вечером, романтик… Все лето было впереди, мы никуда не спешили — стояли в понравившемся месте по нескольку дней, а когда доплыли до Камы — так и вовсе остановились в кемпинге на неделю, наслаждаясь тем, что не нужно ничего делать, ни о чем заботиться, и никто не стоит над душой. Все было просто прекрасно! В Бург я вернулся в отличнейшем настроении, и погода была изумительная — солнце, тепло, зелень, начало лета… Вот только первое, что я услышал от комендантши, вернувшись в общагу — «твоя мама умерла». Ни один из нас мобильных телефонов тогда не имел, да и не взял бы никто такую дорогую в те годы вещь на реку, в дикий темный лес…

Перед тем, как купить билет на поезд, позвонил наугад маминой подруге по номеру, найденному в старом блокноте, она мне и сказала, что все, я опоздал, уже похоронили. Мама, оказывается, всерьёз заболела ещё зимой и оставила вот той своей компании деньги, «гробовые». Их не хватило, но профком вошел в положение, закрыл недостающее из своей кассы. Так что, спешить мне уже некуда. Квартира у нас была заводская, служебная, дач-машин сроду не водилось… Короче, наследства — минимум: какие-то старые фотографии, немного документов, мамина одежда да советская разномастная мебель. Несмотря на общую пришибленность, я уловил в голосе некую выжидательность, секунд тридцать посоображал, потом спросил:

— У вас есть какие-то идеи, что со всем этим делать?

Трубка оживилась:

— Ну, я могла бы забрать все, что тебе не нужно, и потихоньку продать. Только заранее говорю: у нас тут народ небогатый — не Бург всё-таки, на много не рассчитывай. А документы и фото могу посылкой отправить или передать проводником, как скажешь. Деньги потом перешлю телеграфом, что там получится.

— Ничего не надо, забирайте и делайте все, что, — собирался сказать «хотите», но сообразил, что это вроде как невежливо, — сможете. Если выручите что-то, и будет возможность раздать какие-то долги — хорошо, нет — значит, нет, — и сам поразился тому, насколько глухо говорю.

— Да-да, конечно, я все сделаю! — и молчит.

Я тоже молчу. Потом дошло:

— И спасибо вам большое за всю помощь. Что все организовали там… Неудачно вышло, не представляю как я… там… лежала бы она… спасибо, в общем.

Трубка издала отчетливый всхлип:

— Да как же, Сашенька, мы же с Леной… всю жизнь… как вот так получилось у вас… и у нее… — тут в глазах потемнело, и я по стенке сполз на грязный замусоренный пол переговорной кабинки. Когда в голове прояснилось — тишина в трубке была уже мертва, деньги кончились. Перезвонить? Не так-то это просто — надо идти, заказывать заново… Да и какой смысл? Все сказано, все уже произошло, все отрезано. Больше никогда.

Уже потом я подумал, что мама наверняка ждала, что хоть в этот раз я приеду на каникулы, тогда она скажет про свою болезнь, попрощается, что ли… Но мне в то время уже и в голову не приходило думать про такое, дом и родной город казались чем-то настолько далеким, что я точно не поехал бы туда без серьёзной нужды. Как вот оно так вышло у нас, что мы не могли даже поговорить, даже о таких вещах, даже о смерти? Что-то в нашей семье было сломано. Не потому ли, что в ней никогда не было отца? Теперь я иногда думаю про это, пытаюсь примерить на себя — как бы я поступил в той ситуации на месте мамы? И мне кажется — что надо было говорить. Всем. Маме — в первую очередь, но и мне, конечно, тоже. А вот тогда мне казалось, что все в порядке, примерно так и должно быть. И домой я не ездил просто так. Вроде бы без явных причин.

А уж сейчас — тем более, совершенно не представляю, зачем бы я туда потащился. Год назад мы с Танькой думали, куда поехать в короткий отпуск. Я предложил было показать ей «места боевой славы», но она, только услышав называние города, как-то странно вздрогнула и даже обсуждать эту идею отказалась наотрез.

Тогда я этому особенного значения не придал — у меня все было хорошо, я был опьянен любовью и совершенно уверен в завтрашнем дне. Я ещё не знал, что буквально через несколько дней встречусь с Танькиным дедом, после чего моя жизнь снова рухнет.

Этак у меня комплекс образуется — боязнь родного города… как выздоровею — надо бы смотаться туда, просто так, без повода. Чтобы не.

— *-*-

Хлопнула входная дверь — ураган влетел на кухню, параллельно говоря с кем-то по телефону:

–… ты только не откладывай, Мишенька, сразу, а то они тут весь подъезд зальют! Там такой хозяин — ну, тупой, прости, госсподи! Да, сорвало, он подмотал, но течет все равно сильно! Ну — он ведро подставил, но явно забывает выливать, я же вижу, уже к соседям протекло даже… Да, прямо сейчас надо. Спасибо, Мишенька, я ТаньСергеевне отзвонюсь обязательно! — сунула телефон в карман, посмотрела на стол, зацепилась глазами за вторую кружку с кофе:

— Это мне? — я кивнул. — Спасибо! Какая собачка симпатичная! — тычет пальцем в рельефную картинку на фаянсе.

Ага, собачка. Танькина любимая кружка, она вообще по собакам умирала. Надо бы её выкинуть уже. Их. Кружку в мусор, Таньку из головы.

Возвращая меня к реальности, Леночка шумно подсела к столу напротив меня, хватанула разом не меньше трети своего кофе, выудила откуда-то немаленький потрепанный блокнот, а дальше я буквально потерялся в вихре её активности. Помню только, что я умудрился спрогнозировать все свои покупки чуть ли не на месяц вперед, выдал денег на продукты, стопку неоплаченных квитанций на коммуналку и деньги ещё за это, согласовал визит какой-то Гульнары («Замечательная женщина, очень работящая! И лишнего не возьмет!»), чтобы в кои-то веки убраться-помыть-постирать, что-то еще… не помню. Надо было Леночке этой намекнуть, что для полного эффекта она могла бы выдавать протокол встречи, что обсуждали да о чем договорились! Как в понтовых банках за границей. А может, и у нас уже кто сподобился… Кстати о банках: что делать с наличными? Я, конечно, всегда старался выгрести из банкомата с запасом, на любом выезде в больничку, но теперь-то, получается, я вообще буду дома сидеть безвылазно. Не давать же Леночке карту с пин-кодом? Впрочем, ладно — что-то я устал от всей этой кутерьмы. Раз мне прямо сейчас больше ничего не надо — буду спать!

Я допил кофе, поставил кружку в раковину и выполз в коридор. Так, тут где-то эта лужа — кажется Леночка говорила, что вытерла, но мало ли… Вроде сухо. Дохожу до спальни, поворачиваюсь, смотрю на входную дверь… далеко. Повинуясь внезапному порыву, отставляю костыль в сторону и с какого-то дурацкого кривого полушага, неуклюже толкаясь одной ногой, прыгаю туда, вперед, в черный прямоугольник. Приземляюсь так же, на одну здоровую ногу, правая на весу, но все равно стреляет болью, руки мягко толкаются в обивку двери. Легко. Никто не может так прыгнуть, я уверен, а я — легко. всё-таки, видимо, я действительно чемпион. Знать бы ещё чего.

Надо подумать, что можно с этим сделать. Лишь бы не так, как в прошлый раз.