Как круто меняются судьбы… Повести

Максим Канатьев

Все события, персонажи, имена, фамилии, прозвища являются вымышленными, а совпадения – случайны. Хотя, в каждой шутке есть доля шутки…

Психология нашего населения

Нет, не дано мне, понять психологию большинства нашего населения. Вот, поверите ли, больше всего ведь не преступников боюсь, а именно добропорядочных наших граждан! Ведь именно от них можно смело ожидать всяких гнусных подлянок. С преступником-то, как ни странно это звучит, у следователя и дознавателя конфликты крайне редко случаются. А если и случаются, то либо по твоей же собственной дурости, мешающей тебе психологический контакт с человеком установить, либо по причине полнейшей отмороженности самого клиента. Но таких отморозков за все время работы в дознании мне не попадалось, дуростью я, конечно же, страдаю, но не до такой степени, чтоб самому себе целенаправленно вредить. Да, да, пойдя на конфликт со своим обвиняемым, ты сам же и пострадаешь. Но только не физически, упаси Боже! Это редкость исключительная, ведь злодеи тоже не дураки, понимают отлично, что так просто с рук им это не сойдет. Как же тогда? А просто начнет он тебе всякие юридические пакости делать. Если, например, адвоката у него нет, то затребует его обязательно, а тот начнет к каждой буковке и закорючке цепляться, всякие непристойности спрашивать, типа «А почему это вы моего клиента знакомите с постановлением о назначении экспертизы задним числом, уже после того, как заключение сделано? Право на защиту, значицца, нарушаете, да?», «А почему это вы дело для ознакомления передаете с непронумерованными листами?». К сожалению, любимый УПК² не дает нам возможности на подобные «А почему?», лаконично отвечать «А по кочану!». А еще ходатайства всякие-разные начнет строчить в дело и не в дело, и даже если они откровенно глупые и надуманные, все равно, на каждую такую дурь, будь любезен ответить. Письменно, разумеется. Так что со злодеями не нужно ссориться, отношения с ними нужно хорошие поддерживать. Конечно же, хорошие отношения — это не заискивание и не распитие на брудершафт. Просто попроще нужно быть, показать своим поведением, что расследование преступления — это всего лишь твоя работа и ничего личного тут нет и быть не может, не кичиться тем, что вот я — власть, а ты — никто и звать тебя никак. Бывает, на улицах встречаешься с некоторыми из тех, кого уже осудили по твоей милости, как со старыми добрыми знакомыми, иногда и червончик на опохмелочку кинешь. Вот один недавно, увидел меня и аж засиял весь:

— О, здорово, Палыч! Вот, откинулся³ позавчера, по звонку, безо всяких УДО⁴. Можешь поздравить, мне почетное звание особо опасного рецидивиста присвоили! У меня же тогда судимость за убийство и разбой еще не была погашена, а ты мне еще приплюсовал. Ну ладно, херня это все, ты как сам-то? Все трудишься?

— Тружусь, конечно.

— Все там же?

— Да, где же еще.

— Ну, мало ли… Можно ведь и поблатнее устроиться.

— Нет уж, не хочу никуда рыпаться. Даст Бог, допинаю до выслуги, а там посмотрю, куда податься.

— Че тут думать-то, в адвокаты подавайся! Опыт-то, как говориться, не пропьешь.

— Ладно, там видно будет.

— Ну, ладно, удачи тебе!

— Давай, тебе тоже!

А ведь это благодаря моим стараниям его осудили-то, за букет из трех эпизодов — два грабежа и одна угроза убийством, но заметьте, никаких обид и радость встречи!

А вот с приличными людями… Да-да, именно «людЯми», и никаких! Скрежещите зубами филологи и прочие поборники правильного русского языка! Так вот, с людями, не имеющими почетного статуса обвиняемого или подозреваемого, или пока не имеющими, работать гораздо сложнее. Почему так? А потому что смертельно опасная эпидемия обыдления и дебилизации, безжалостно вытравляет даже зачатки элементарной просвещенности и критического мышления. Вот этих-то жертв эпидемии, собственно, и назвал людЯми. И, будучи хроническим мизантропом, позволил я себе разделить их на четыре группы: непонимайки, дурики, юрики и легкомыслики.

Итак, группа первая — непонимайки. Их отличительная черта в том, что они, будучи формально психически здоровыми, не улавливают смысл устной или письменной речи. Но при этом, выражение лиц у них ну такое осмысленное! Да еще головами энергично так кивают, разные междометья типа «ага» и «угу» озабоченно произносят. Вот, недавно было. Попросила меня одна знакомая подруге своей помочь, в интимном, так сказать, вопросе. А вопрос этот в том заключался, что той подруге, перманентно пьяный ейный сожитель, аккурат в глаз зарядил и клок волос выдрал. Вобщем, все как положено получилось: 116-я статья УК на лицо, ну или на лице, кому как нравится. А по таким преступлениям дознание, и тем более следствие, не производится, потерпевший должен прямо сразу подать мировому судье заявление в порядке частного обвинения. Пишется же сия бумага по строго определенной форме, о чем наши граждане понятия не имеют, и идут, по старинке, со своей бедой в милицию. Там, если не получится отшить назойливого терпилу⁵, его заявление регистрируют, а далее проверка проводится по давно выработанному алгоритму, то есть, терпиле судмед освидетельствование проводится, участники и зрители случившегося безобразия опрашиваются, после чего, собранный материал (с глаз долой — из сердца вон!), мировому судье направляется. А мировой, получив материал, отказывается принимать его к своему производству только потому, что заявление не по форме написано. И что получается? Да ничего хорошего: потерпевший ни с чем остается, а злодей, соответственно, ликует. Ну, короче говоря, написал я той дамочке подбитоглазой, заявление по всей положенной форме, объяснил подробненько, куда, к кому и во сколько прийти. Совершенно бесплатно, заметьте! И ушла она от меня вроде бы вполне удовлетворенная (удовлетворенная квалифицированной юридической помощью, а не тем, что подумали некоторые). А буквально на следующий день, звонит моя знакомая, и с явно выраженным недовольством, передает слова той дамочки: «А он мне и не сказал ничего! Написал какой-то фиговый листок, и все. А дальше чего мне делать? Вобщем, плюнула я на все, провались оно…» После этого, предварительно выпав в осадок, я сказал резкое «Ша!» и больше никому и никогда неформальной юридической помощи не оказываю.

Теперь другой пример. Свежедопрошенный в качестве свидетеля 53-летний мужичок, минуты две тупо смотрит в протокол с его же собственными показаниями. Причем, заметьте, показания написаны нормальным, человеческим языком, безо всяких там канцелярско-юридических вывертов. Потом, махнув рукой, говорит «А, все равно тут все непонятно, давайте я уже распишусь, да пойду». Ну уж ни хрена, мил человек, думаю, потом ты черт те чего тут наговорить можешь. А потому протокольчик-то вслух ему прочитал. Понятно? — спрашиваю. Да, понятно. Ну ладно, говорю, расписывайтесь везде, где галочки, а на последней странице, в конце, напишете «С моих слов записано верно, мною прочитано».

— А расписываться прямо на галочах или где?

— Да где хотите.

Немного подумав, мужичок все же расписался где надо, и даже ничего не забыв.

— Так, а теперь вот здесь (показываю пальцем) пишем: «С моих…» да не «с маих», а «с моих»! Ладно уже, оставляй как есть.

— Дальше: «слов записано верно». Да блин, зачем ты «слов» — то с большой буквы написал? Нет, не трогай, не надо черкать! Давай, дальше пиши…

— Стоп-стоп, ты чего это тут нацарапал — «Все правильно»?! И ведь когда успел-то, а?! Бляха-муха! Зачеркивай теперь это свое «Все правильно» аккуратно одной чертой и продолжай: «за-пи-са-но вер-но». Молодец, точку поставь!

— Дальше, «мною»…. Ну,… твою мать, б…, зачем ты «Дальше» — то пишешь?! Зачеркивай опять одной чертой. Так, пиши рядом с зачеркнутым «мною про-чи-та-но». Теперь рядом «Исправлено»… Да блин, не «исправлена» а «исправлено»! Ладно, обведи букву «а» кружочком, чтобы она на «о» стала похожа. Рядом, с маленькой буквы, «соб-ствен-но-ручно».

— Теперь вот здесь ваша подпись и ее расшифровка.

— Дык она у меня вроде не зашифрованная! — Этот деятель еще и острить пытается!

Стараясь обходиться без хамства, показываю ему, где расписаться и написать свою фамилию с инициалами.

— Вот уж хрен я больше в свидетели пойду! — сказал, как отрезал, несчастный, вытирая рукавом обильный пот с лица.

Следующая группа — дурики. Сразу оговорюсь, что дурики — это далеко не всегда дураки, в народном понимании этого слова, и, так же, как и непонимайки, они также формально психически здоровы. Их отличительная особенность заключена в способности экспромтом рождать замечательную словесную дурь. Звонишь, бывает, в дверь приличным гражданам, для того, чтобы поспрошать их о чем-нибудь важном. Из-за двери — традиционный вопрос «Кто там?», на который дается не менее традиционный ответ «Милиция». Далее из-за той же двери следует уже нетрадиционный, в смысле, наидебильнейший вопрос «Какая милиция?». А ну-ка, уважаемые читатели, попробуйте быстро и в пристойной форме дать вразумительный ответ! И как, нормально получилось? Ответил я как-то: «Хорошая милиция, качественная, откройте, не пожалеете!», и, когда оказался безнадежно далеко посланным, до меня дошло: на самом деле, граждане хотят узнать, в чем цель нашего визита, но их почему-то намертво переклинивает, отчего и получается «Какая милиция?». И теперь, в ответ на такой вопрос, я просто спокойно объясняю человеку, зачем я пришел и что мне от него надо. Пока помогает. Дальше поехали. В ответ на просьбу поприсутствовать в качестве понятых, например, при следственном осмотре, процентов девяносто заявляют: «А мы ничего не видели!». Так ведь, етицкая сила, я же не спрашиваю вас, что вы там видели, я прошу просто поприсутствовать при осмотре и ничего более!

Третья группа — юрики. Это те же дурики, но только с уклоном в юриспруденцию. Этакие юристы — самородки. Они напористы, непоколебимо уверены в себе и своих якобы серьезных юридических познаниях. И уверенность эта непробиваемая, бронированная, железобетонная. Уж если заявил тебе юрик «Вы не имеете права!», то бесполезно ему, тыкая пальцем в закон, доказывать обратное. Не имеете вы права, и все тут, и хоть ты лоб себе расшиби! Так, мамашка одного пятнадцатилетнего парнишки, категорически возражала против его допроса в качестве свидетеля по грабежу. На все мои умоляющие просьбы, уговоры, требования, и даже клятвенное обещание зашифровать личность ее сынули, чтоб, значит, злодей до него не смог добраться⁶, она визгливо кричала «Не имеете права, я с адвокатом советовалась!» И, что самое-то нехорошее — уголовной ответственностью за отказ от дачи показаний припугнуть нельзя, ибо наступает она только с шестнадцати лет. Тогда я проще поступил: пришел к парнишке в школу, да и допросил его в присутствии педагога. Кстати, пацанчик, в отличие от своей, интеллигентно выражусь, экзальтированной мамашки, оказался абсолютно адекватным, и дал полный и толковый расклад по всем обстоятельствам преступления. Мамашка, в тот же день, узнав о моем жестоком коварстве, влетела ко мне в кабинет с традиционным в таких случаях визгом: «Кто вам дал право…?!…Вы превышаете полномочия!…Я буду жаловаться!»

— А вот и имею! А вот и не превышаю! — на мотив детской дразнилки пропел я, весело вертя в руке УПК и даже хотел язык показать, но посчитал, что это не очень прилично для офицера милиции. Как ни странно, но жаловаться на меня она не стала.

Другой пример юриков — это люди, которые сильно любят ордера⁷, а потому настойчиво требуют их при любом, даже незначительном контакте с милицией. Прямо ордерофилы какие-то! Пришел я как-то к дедуле одному, по словам людским, бодренькому и внешних признаков маразма не проявляющему, чтоб допросить его в качестве свидетеля по соседской драке. Так тот прямо с порога мне с металлом в голосе: «Где ваш ордер?»

— Какой ордер? — не врубился я.

— А такой ордер, на допрос. Если у вас его нет — до свидания! — и, не дав мне ответить, захлопнул дверь перед носом.

Но больше всего наши граждане любят ордера на обыск или арест. Откуда в головах ваших, уважаемые юрики, так прочно засели эти самые идиотские ордера? А не иначе как из тех же гнусных современных отечественных фильмов и сериалов, в совокупности составляющих телеблевотину, которую расейский пипл поглощает, не поморщившись! Режиссеры и сценаристы не утруждают себя глубокими познаниями в деятельности правоохранительных органов, не привлекают к съемкам консультантов-практиков, а отсюда и рождаются перлы, типа «Я — следователь уголовного розыска! Вот ордер на ваш арест!» Кстати сказать, «следователь уголовного розыска», по своему смыслу равен «слесарю-гинекологу».

Теперь на десерт приведу пример с одним великолепным юриком-самородком. Была у меня потерпевшей по побоям и угрозе убийством женщина лет сорока. Нормальная такая, вполне адекватная тетенька. И предстояла ей очная ставка не с кем-нибудь, а с ее непосредственным обидчиком, злодеем, то есть. А злодей-то с адвокатом! А живого-то адвоката она в жизни не видала! И видно так перетрусила, бедолага, что умудрилась отыскать для собственной поддержки такое чмо, что ни в сказке сказать, ни в протоколе описать. Называется, сама себя перемудрила…. Вобщем, в день проведения очной ставки, на пару с потерпевшей, нарисовался, откуда ни возьмись, тощий мужичонка-коротышка абсолютно неопределенного возраста, с красным вздернутым сопливым носиком на худощавом нервном лице, облаченный в коротенький, болоневый плащик грязно-коричневого цвета, некогда модный хит 70-х г. г. ХХ века. На голове сего светила юриспруденции восседала весьма древняя засаленная бурая фетровая шляпчонка, не иначе, как ровесница плаща, из-под которой сосульками свисали пряди не мытых, не стриженных и нечесанных волос. С важным видом, он вручил мне криво вырванный тетрадный листок в клеточку, на котором было нацарапано: «Я, гражданка Российской Федерации Такая-то, доверяю гражданину Российской Федерации Такому-то, защищать мои интересы на следствии и суде. Дата и две подписи.». При этом, в сфокусированном на мне горящем взоре правозащитника-самородка, кроме ярких бликов застарелой шизофрении, читалось ожидание благоговейного трепета перед его столь значительной персоной. Слов нет, зашибись представитель! Выгонять его сразу и в резкой форме я все-таки не стал, поскольку это чмо принялось бы вопить про нарушение прав человека и произвол, потом нарожало бы кипу жалоб во все мыслимые и не мыслимые инстанции. А мне это надо — утруждать себя лишними отписками? И решил я тогда его самым жестоким образом, но при строгом соблюдении законности, морально «опустить».

— Уважаемый, — спрашиваю, — а вы собственно кто? Адвокат?

— Нет, я не адвокат, но Конституция представляет каждому право на квалифицированную юридическую помощь!

— Во-первых, гарантирует-то она гарантирует, но вот по вопросам уголовного судопроизводства, она отсылает к федеральному закону. В данном случае — это УПК. Вы хотя бы заглядывали в него?

— Разумеется!

— Ну, а раз заглядывали, то должны знать, что представителем потерпевшего может быть только адвокат, а вы им не являетесь. И вот эта ваша записулька никакой юридической силы не имеет — с деланной брезгливостью, двумя пальцами, я приподнял бумажонку.

— Ну, может, в виде исключения допустите? — недавние спесь и апломб с мужичка слетели, как осенняя листва.

— Вот когда в УПК будет прописано это исключение, тогда пожалуйста. А сейчас — до свидания! На очную ставку посторонние не допускаются.

— Тогда будьте любезны сделать видеосъемку очной ставки и предоставить ее потерпевшей! — мужичонка схватился за последнюю соломинку для сохранения имиджа крутого юриста.

— Уважаемый, почитайте внимательно УПК: производство видеозаписи — это не моя обязанность, а мое право. Но в данном случае, я не считаю нужным этим правом пользоваться. — Со снисходительной полуулыбкой ответил я. — А сейчас, если хотите, посидите в коридорчике, а не хотите, то вас никто не задерживает. И только я расслабился, как вижу, что из ноздри этого чуда надувается весьма не маленький пузырь грязно-зеленого цвета, готовый сей секунд лопнуть, обрызгав не только своего законного владельца, но и ни в чем ни повинного меня. Мужичонка принял мое естественное стремление отстраниться от его сопливых брызг, как собственную мини победу. Но я обломал его. Вы, говорю, хоть платок с собой берите или, накрайняк, рукавом вытирайтесь, а то, не ровен час, ни в чем не повинные люди под раздачу попадут!

Весь этот диалог происходил в присутствии потерпевшей, злодея и его адвоката. Униженный и оскорбленный горе-правозащитник покинул, наконец-то, кабинет, шмыгнув, на прощание, носом. Но все же сделал, гад такой, мелкую пакость на прощанье: оставил после себя такую гремучую смесь миазмов одеколона «Шипр» и, извините, грязных носков, что мне пришлось окно открывать, а на дворе, между прочим, тогда конец ноября был. Когда очная ставка закончилась и мы с потерпевшей остались один на один, я полюбопытствовал, где, в каком месте, она откопала такое… э-э-э такого странного человека. Оказалось, что подруга порекомендовала его, как великого специалиста, который любые уголовные дела на раз-два разваливает. А этот «великий специалист» слупил с женщины две с половиной тысячи рублей, да еще и «обгадился» по полной программе своим абсолютным незнанием уголовного процесса.

Теперь поговорим о легкомысликах. Легкомыслики — это граждане, очень легкомысленно относящиеся к своим процессуальным обязанностям. Проще говоря — плевать они хотели, ложили с прибором, забили кое-что (выбирайте, что больше понравится или все сразу) на повестки с вызовами к дознавателю. И ведь можно еще понять, когда подозреваемый или обвиняемый не является. Тут уж сразу ясно, что причины уважительные — либо запил, либо в бега подался. Хотя такое не часто случается. А вот у потерпевших и свидетелей не явиться по вызову — запросто! И ведь, главное-то, я в повестке всегда свой служебный телефон указываю, на тот случай, чтоб человек заранее мог предупредить о том, что прийти не сможет. Так ведь ни фига! Не явился и все тут! Но срок-то по делу идет, и мало того, что идет, он еще и истекает! Ладно, звонишь или едешь домой к этому деятелю, а тот тебе с такой небрежной улыбочкой «Ой, да чего-то закрутился совсем, забыл!». Вот так бы взять уголовное дело потолще, да настучать им по легкомысленной башке, да еще и по морде от всей души нахлестать, но, к сожалению, Уголовный кодекс такой вид воспитательной работы называет превышением должностных полномочий с применением насилия. И ведь есть у меня право подвергнуть принудительному приводу такого забывчивого, но только ведь потом визгу не оберешься «Как?! Меня, как преступника, под конвоем притащили! Я жаловаться буду!». Да не боюсь я этих жалоб, отпишусь, будьте уверены, вот только нервы и время тратить не хочется. Ну все, хватит, а то сейчас сам себя накручу и пойду бить морды людям налево и направо. Шутка, тупой ментовский юмор.

Примечания

2

УПК — Уголовно-процессуальный кодекс РФ, определяющий права и обязанности участников процесса, порядок производства по уголовным делам и прочие важные вещи. Одним словом — Святое Писание для каждого следователя и дознавателя.

3

Откинуться — освободиться из мест лишения свободы (угол. жаргон).

4

Откинуться по звонку — освободиться из мест лишения свободы по окончанию срока, назначенного приговором суда, без условно-досрочного освобождения (УДО).

5

Терпила — потерпевший (мил., угол. сленг)

6

Согласно ч.9 ст.166 УПК РФ, данные о личности свидетеля, могут сохраняться втайне от остальных участников процесса.

7

Ордер — это документ, дающий право адвокату на участие в уголовном процессе. Все остальные ордера — на обыск, на арест и т.п., существуют лишь в кино и так называемых литературных произведениях.