Легенда о Багуле. Книга первая. Степи в огне

Максим Павлецкий

После кровавого Судного дня, перемоловшего в своих жерновах все наследие человечества, заодно и само население, на территории Забайкальского края, после долгих бандитских междоусобиц, выросших на культурной и национальной неприязни к ближнему, возникает феодальное государство, разделенное на несколько регионов. Столицей же их стал Большой Город.

Редактор Булат Фанавин

© Максим Павлецкий, 2017

ISBN 978-5-4485-6971-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I Крещеный тайгой

Глава 1

Холодными снежными вьюгами встречала природа в Забайкалье сентябрь 2028 года. Уже вовсю замело округу снегом, покрыло белокурым одеялом Приграничные степи. Казалось, еще совсем недавно стоял жуткий августовский зной, чередующийся с проливными дождями, но спустя лишь три недели выпала первая порошка, а за ней полетели белые хлопья, закрывая собой бурую землю нагретых солнцем степей. Еще совсем недавно чабаны спокойно пасли отары баранов, а сегодня кудрявые, блеющие, с завитыми рогами животные, под четким надзором бурята пастуха добывают себе пищу, из-под снега выковыривая копытцами травинки.

Агинская степь раскинулась бескрайними просторами, словно подчиняясь широкому взмаху невидимой мозолистой руки Первого Бурята. Разбросанные кругом белые шапочки на гибких стеблях, словно кипы на головах иудеев, создавали великолепные ощущения необъятного пространства и духа свободы, которые так любили местные жители. Война, обрушившаяся где-то там, далеко на западе, словно и не побывала тут, в Агинских степях, а лишь заглянула в гости к крупным городам края, уничтожая их до основания, но почти пощадив селения. Хотя краевому центру досталось прилично, из почти трехсот тысяч человек столицы в живых осталось не более пяти тысяч горожан, которые разбрелись кто куда в поисках нового крова и убежища. Они так бы и разбредались по краю и аймакам, если бы не новая беда, нагрянувшая из тайги. В тайгу Даурии и Приграничье Амура теперь ход заказан, туда ходили только самые крутые охотники, закаленные в боях с разной нечестью. Попадались и глупцы, которые, полагаясь лишь на свою отвагу и любопытство, без наличия должного опыта выживания в лесу, шли в таежные места, оставляя там свои кости и головы на съедение зверям. Таким, которых до Последней Войны здесь не водилось. Если и были упоминания видоизменившихся после радиоактивного облучения особей — эволюционной насмешки над человеком, возомнившим себя Царем Природы, уничтожившего жизнь на планете — то, скорее всего, они являлись собранием мифов и легенд, гуляющих среди доверчивого народа. Редко кто оставался в живых, заходя за Серую Сопку, с покрытыми седыми иглами соснами на ней, в верховьях реки Нерчи. А если такой и выживал, на свою беду рассказывая свои приключения, то выставлял себя на посмешище в глазах темного, не образованного люда. Однако в подступы тайги не переставали ходить, благо живности, еще не заходя в глубь лестного массива, хватало с избытком для сельского человека, добывающего дичь, шедшую и на мясо, и на чудесной выделки меховые изделия. Как и в довоенные времена, тайга кормила, одевала как простых людей, так и переживших трагедию Большой Войны в огромной стране. Люди в деревне так и жили довольно таки мирной жизнью, как жили их предки до них, как живут они сами сейчас и как будут, вроде бы, жить их дети в ближайшем будущем.

Но не только в тайге окруженные со всех сторон лесом жили забайкальцы. Тут в Агинских степях кочевали представители коренных бурятских родов, побросав оседлое жилье, опасаясь, что не сегодня так завтра в твой дом придет беда с неба, и уже ничто не спасет тебя. Старые люди, чьи предки веками жили кочевой жизнью, пасли свой скот в степи, снова вернулись к прежним истокам, гоняя ныне по полям отары баран и табуны лошадей. С успехом доказывая: в степи можно рождаться, спокойно жить в окружении душистых трав, укрывшись от бомб и лихих людей, до самой смерти, ничего не боясь. Но и в Большую Степь Агинского края пришла беда, неся на плечах нечисть и грязь, которую трудно описать простому человеку. Невидимая смерть наводила страх в душах коренных жителей Забайкалья. Простой человек, чабан, сейчас спокойно, ни о чем не подозревая, слезая со своего коня, словно с коня самого Угэдэя, тут же принялся мирно ставить юрту, готовить обед на огне и ждать спокойного течения дня. Мудрый был чабан. Не заметил, однако, блеска любопытных глаз.

Поздняков Андрей Игоревич взирал на все великолепие припорошенных снегом, опустошенных, сопок в степи, широко расставив ноги, посасывая страшно дефицитную, еще фабричного производства и замечательного качества сигарету. Сельские мужики хотя и выращивали дикорастущий табак монгольского сорта, который курила львиная доля населения края, Андрей Игоревич покуривал высоко ценимые сигареты не потому, что они были трофейными и найдены в кармане убитого в практически полной пачке. А потому, что он мог себе позволить попыхивать таким золотом, стоя посреди Агинских степей, наблюдая за окрестностями и с интересом взирая, как чабан поставил к тому моменту юрту, зажег огонь, чему свидетельствовал дым, выходивший из отверстия в крыше, и начал готовить бухлер. Последнего Андрей Игоревич не видел, к сожалению своего желудка, кормившегося одними быстро разогреваемыми сухими пайками и тушеным мясом. Продуктов и вообще провизии в целом в палатке оставалось еще на неделю с небольшим. Человек не военный, не познавший на своем опыте суровой романтики армейской жизни, давно бы уже завыл от однообразия пищи и ушел бы в деревню рубить головы курам, лишая единственного хозяйства бедных крестьян. Курильщик имел другие навыки.

Андрей Игоревич, докурив сигарету, все же пошел выполнять то, ради чего он вышел из палатки, а именно кормить ездовых собак объедками завтрака, жирно притравливая корм тушеной говядиной. Дюжина хаски тут же бросилась опустошать ящик из-под снарядов, приспособленный под собачью кормушку, вылизывая до пропитанной солидолом древесины, после, бодро виляя хвостами, принялась ласкаться у ног хозяина и запрыгивать ему на грудь передними лапами, высунув язык из довольной морды.

— Так, все, прекращайте! — скомандовал Андрей Игоревич, немного поиграв с ездовыми собаками как ребенок, потеряв терпение, и принялся распинывать тех, кого он приручил, специально целясь обшарпанным носком берца псам под брюхо. Те жалобно повизгивая, слегка поджав хвосты, грустно и боязно озирались на внезапно изменившегося человека, повадки которого были не всегда понятны зверю. То он веселый, пахнущий резким, но потом приятным расслабляющим запахом, мог практически полдня проваляться в снегу, играя как ненасытное дитя с собаками. То он сухо и без лишнего ребячества вываливал в кормушку кастрюлю отходов, а потом дышал горьким противным воздухом, даже не погладив ни одного. Все же странный был этот человек, хоть и щедро кормивший, думалось вожакам упряжек.

Сытые собаки лениво посапывали, развалившись прямо на снегу. Андрей Игоревич, удовлетворившись видом ездовых, принялся проверять их привязи, которые крепились на вбитых в землю кольях. Заменил одну веревку у пытающегося освободиться прошлой ночью пса и начал еще раз перекладывать пожитки в санях, а вернее сказать все то, что могло пригодиться в безжалостной зимней степи. Сопки у горизонта словно белым пухом укрылись облаками за предыдущую неделю пути.

Расчехлив бинокль, сверяясь с картой и компасом, Андрей Игоревич сделал какие-то пометки корявым почерком в тетради. Затем всё из того же любопытства стал наблюдать через окуляры за спокойной жизнью кочевого человека, живущего в степи. Чабан расхаживал в верблюжьем одеянии, ловко растопыривая ноги, обутые в ичиги; напоил двумя ведрами талой воды коня и принялся кормить собаку. Здоровенная овчарка банхар, в половину роста лошади, с расстояния в километр от места дислокации палатки напоминала Андрею Игоревичу медвежонка. В прошлом слесарь по специальности и собаковед по призванию, военный человек по роду деятельности с тоской наблюдая за повадками этой монгольской породы, четвероного друга коренного жителя Забайкалья, грустными глазами посмотрел на ленивых и довольных своей жизнью хаски. Харкнув в снег, военный поправил балаклаву белого цвета, свернутую на макушке в тюбитейку, и вернулся в палатку.

— Говорил же, что сегодня юрту поставит, — снимая берцы и массирующими движениями принявшись разминать затекшие от неудобной обуви ноги, сказал Андрей Игоревич, обращаясь к молчавшему у буржуйки истопнику, — К нему еще утром сыновья приезжали, на верблюдах, юрту привезли, да так кое-что по мелочи. Так что, гоните, товарищ майор, косяк!

— В Большом Городе отдам. С собой нету, — отозвался на законное требование Сергей Олегович, старше капитана всего на год. Тот уже принялся раздеваться до трусов и, оккупировав умывальник из пятилитровой бутылки и гвоздя с затычкой, занялся дезинфекцией тела, намыливаясь куском хозяйственного мыла. Начисто смыв с себя радиационную пыль (хотя уровень фона и не превышал допустимой нормы в 0,3 микрозиверта, что соответствует 30 микрорентгенам в час, то есть допустимому уровню облучения радиацией снега), Андрей Игоревич, насухо вытерся вафельным полотенцем. Всё так же в трусах и майке с камуфляжным рисунком занялся мытьем посуды в мыльной воде, в которую он заблаговременно настругал стружку от обмылка. Выскоблив начисто присохшую грязь и остатки еды, Андрей Игоревич еще раз тщательно вымыл руки, но на этот раз уже с дегтярным мылом. После принялся скоблить щетину бритвенным станком со сменным лезвием, прежде обильно распарив лицо горячей водой и намылив пеной.

— Когда выходим? — приводя в порядок растительность на скулах, спросил Андрей Игоревич у своего начальника, доламывающего на тот момент длинный ящик из-под реактивной ракеты для «Град». Открыв дверцу самодельной печки буржуйки, жар от которой заставлял обоих офицеров без всякого стеснения щеголяли в одних трусах и резиновых шлепках на босу ногу, Сергей Олегович подбросил в огонь несколько деревянных обломков с гвоздями.

— Брейся пока, потом оружие прочисти, и можешь спать. Сегодня ночью выступаем. — сказал майор своему практически одногодке капитану и продолжил, — Только когда спать будешь, сильно не усердствуй, когда о бабах думаешь. Раздражает.

Облученный приличной дозой радиации в районе леса пушистых елей и сосен с седыми иголками — очаровательного места Северной Тайги — Сергей Олегович надышался воздухом, пропитанным стронцием-90 и цезием-137, у которых период полураспада примерно одинаков, получил рак легких и до рвоты не выносил, когда рядом кто-то курил. Обильно пропитанный нуклеотидами майор к тому же лишился мужской силы, заработал импотенцию и стал малопривлекательным для женщин.

Расстелив на ящике-столе, перевернутом вверх дном, чисто выстиранную простынь, Андрей Игоревич принялся поочередно, аккуратно и без лишней спешки разбирать свой АК-74М. Разобрав его практически до основания, чистюля Андрей Игоревич прочистил специальными щетками из пенала каждое отверстие, куда только мог добраться, вычищая грязь на стол. Протерев более грубые части автомата, он принялся смазывать каждую задействованную при стрельбе деталь специальной ружейной смазкой, периодически проверяя на жесткость и мягкость хода боёк, взаимодействия спускового курка и пружины, а также прочих частей оружия. Удовлетворившись работой узлов трофейного АК-74м, Андрей Игоревич собрал автомат в обратном порядке, нацепил на него обвесы: прицел ПСО-1, подствольный гранатомет ГП-25 и глушитель ПБС на дуло. Еще больше радуясь проделанной работой и довольный собой, Андрей Игоревич, не торопясь, но все же быстро собрался проверить лающих собак, а заодно покурить после кропотливой работы. Метрах в десяти от палатки стоял на задних лапах толстенький и пушистый суслик монгольских степей. Андрей Игоревич, сидя на корточках, все так же в одних трусах, но с накинутой на плечи белоснежной верней частью комбинезона, с погоном на груди и замазанными белой краской звездами, наблюдал за до боли милым созданием. Сделав тяжелый вздох, Андрей Игоревич докурил сигарету и, зайдя в палатку, подошел к собранному автомату, снял с предохранителя, передернул затвор, загнав патрон в патронник, вышел и стал высматривать в прицел свою жертву. Присев на колено, опираясь ногой в снег, со слегка подрагивающей мышцами раненной в предплечье руки, обмотанной эластичным бинтом, Андрей Игоревич, прижав приклад оружия, выстрелил глухим хлопком, скорее напоминающий скрежет, повалил зверька, находившегося уже в пятидесяти метрах от прежней стойки.

Зайдя в палатку, он положил тарбагана в чистую кастрюлю. За процедурой внимательно проследил наблюдательный Сергей Олегович.

— Вот не можешь ты без этого, — бурчал майор, принявшись аккуратно разделывать, больше напоминающего перекормленного зайца зверька, ловко орудуя армейским ножом с широким лезвием. Распотрошив тарбагана и выбросив потроха и голову в отдельную кастрюлю для отходов, Сергей Олегович беззаботно освежевал зверька, из шкуры которого позже намеревался сделать чехлы для своей и капитанской фляг. Когда Сергей Олегович закончил с разделкой тушки, Андрей Игоревич вынес потроха собакам, как всегда довольным всем и вся, вернулся в который раз за утро в палатку и продолжил разборку и чистку поистине мирового шедевра концерна Калашникова, принадлежавшего майору. Самозарядный карабин «Сайга» МК-107/АК-15 с планкой Пикатини для установки коллиматорного прицела, с облегченной, такой же новой разработки цевьем, с установленной эргономической рукоятью, а также телескопический приклад с регулируемыми длиной и высотой, для Андрея Игоревича являлся настоящим сокровищем. Капитан мечтал сходить когда-нибудь на большего зверя в Северную Тайгу или Восточную Даурию. Окончив разбор и прочистку с тщательной смазкой «Сайги», а также сборку карабина, Андрей Игоревич изволил почивать на раскладной кровати, дочитав предпоследнюю главу «Книги Пяти колец» в оригинале (на японском). Засунул крепким сном бойца.

Сергей Олегович, уже промыв основательно окровавленное мясо, приступил к рубке костей, хребта и ребер, после чего уложил кусочки мяса в ведро с теплой водой, для отмачивания. По окончании разделки майор перешел к наведению порядка в помещении, гуляя с веником по деревянному настилу. Закончив уборку, Сергей Олегович еще раз проверил смазку и ход затворов оружия, и, недолго думая, принялся прочищать свой табельный «Glock-17» с установленными 2ПС и ЛЦУ «Клещ мини». Покончив со своим пистолетом, майор принялся за пистолет капитана, за ОЦ-27 «Бердыш» с установленным глушителем. Вздохнув, Сергей Олегович окинул взором наведенный в расположении группы разведчиков порядок. Двуместная брезентовая палатка обогревалась буржуйкой, сделанной из ржавой бочки, поставленной дырявым дном на жаростойкие белые кирпичи вместо поддувала. Чистота стояла в расположении предельная.

Украдкой, пока спит капитан, майор вытащил из золотой пачки одну сигарету, хотя заранее знал к чему приведет его затея. Прикурив самодельной зажигалкой, сделанной каким-то мастером из обоймы АПС, с мелкой гайкой и газовой автогенной горелкой на макушке, Сергей Олегович прижег горячим воздухом сигарету и легонько затянулся. После половины, выкуренной не в затяг сигаретки, майор почувствовал, что ему нехорошо и с пробивающимся кашлем он бросился в отхожую, где его обильно прорвало, прополоскав горло и рот остатками завтрака, после чего он выбросил тут же окурок.

— Покурил, бляха муха! — выругавшись, подытожил майор, заходя в палатку, принявшись за готовку обеда.

Андрей, еще молодой красивый, белобрысый парень, с еще не пробившимися волосками на лице, лихо косил сочную, покрытую блестящими капельками росы зеленку, пахнувшую мятными степными травами. Вот уже тетя Тамара зовет мужиков с работы обедать и вот он стол, уставленный алюминиевыми тарелками со свежими, парящимися щами, банкой сметаны, разлитым по стаканам крепким беленым молоком чаем, черным хлебом, разрезанным по-деревенски и зелень с репчатым луком. Мясо на столе было редкостью. Мухи и пауты вмиг осадили обеденный стол, а люди, уставшие после тяжкого утреннего сенокоса, лениво отгоняли настырных насекомых, изредка вылавливая их в супе или стаканах. Но обед — дело всегда хорошее, а курево у мужиков — это святое, особенно после сытного обеда. Кругом тогда стояла летняя благодать…

— Капитан Поздняков, подъем! — шутливо скомандовал майор, — Форма одежды свободная, обед готов!

На импровизированном столе, сколоченном из остатков ящиков, разнося по палатке фееричный аромат, стояли два блюда в пластиковых одноразовых тарелочках. Гречневая каша с подливом из томатного соуса, с обваренными умелой рукой заботливого повара Сергея Олеговича лапками тарбагана и покрытое все это зеленым горошком, вмиг оказались во рту Андрея Игоревича. На полу стояли две надорванные коробки армейских сухих пайков, добытые ими в развалинах забытых складов бывшей столицы Забайкальского края.

Пообедав, как и полагается, капитан вышел еще раз покурить, но на этот раз — с автоматом на шее, осмотрел в оптику прицела окрестности и, обнаружив пустую юрту чабана, а вдалеке — пасущееся стадо с самим пастухом, Андрей Игоревич, облегченно выдохнув, вернулся в палатку и начал колдовать над военного образца картой. Контрольный раз сверившись с заметками в тетради, он радостно пошел кормить собак обедом.

— Сутки ходу, не больше, — отрапортовал по возвращении Андрей Игоревич майору, лежавшему на своей сетчатой кровати и читающего местную тонкую газетенку краевых новостей и событий, состоявших зачастую из сухих криминальных сводок.

Примечание.

банхар — порода крупных монгольских собак;

бухлер — национальная бурятская еда, вкусный суп с большим количества мяса, картошки, лука.