Сонница. Том первый

Макс Бодягин

Действие романа «Сонница» охватывает период времени с 1985 по 2012 гг. Это история нескольких друзей, поневоле втянутых в большую игру, начавшуюся семьсот лет назад, и угрожающую будущему всего человечества. Спасая мир, герои влюбляются и переживают разочарование, чтобы обрести внутреннюю свободу и вернуть себе разум.

Все совпадения случайны. Все события вымышлены. Жизнь подобна сну.

Автор.

Дизайнер обложки Савва Мысов

© Макс Бодягин, 2018

© Савва Мысов, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-6653-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Незнакомка

День первый.

Вторник, 15-е мая

20:40

Перед тем, как поднять трубку, Бардин долго смотрел на неё, словно заклиная назойливый аппарат не приносить дурные вести. Телефон жужжал и кружился по столешнице среди бумаг, больничных карт, схем, записей, толкнул пластиковым бочком любимую ручку Бардина (дорогущая монтеграппа, подарок одного пациента), та покатилась по столу, дойдя почти до края, где Бардин подхватил ее, чтобы не упала и не побилась о белый кафельный пол. Тут он словно очнулся от несвоевременного приступа задумчивости и всё же нажал на светящееся изображение зелёной трубочки.

Алло. Сказал женский голос. Вы дочитали? Бардин посопел, вертя трубку в руках и не зная, что ответить. Вы дочитали? повторил женский голос настойчиво, но без капризных ноток, скорее, с какой-то обеспокоенностью, настоящей тревогой, будто бы сейчас от Бардина зависело будет ли женщина на том конце провода жить, или ей предстоит куда более скверная судьба.

Да, я почитал, ответил, наконец, Бардин. Я беспокоилась, ответила женщина. Простите, долго возился, я никогда не работал раньше на маке, знаете, всего одна кнопка, нужно было привыкнуть, да и работа, начал говорить Бардин, но замялся. Почему я извиняюсь. Ведь я не должен этого делать. Идиотская привычка кланяться всем подряд. Точнее, всем женщинам. Я могу зайти к вам, спросила женщина. Я всё ещё на работе, ответил Бардин. Слишком много пациентов, только что освободился. Я знаю, я вижу ваше окно, ответила женщина. Я сижу в такси напротив. Если вам неудобно, чтобы я проходила в кабинет, мы можем поговорить в машине. Нет-нет, что вы, пробормотал Бардин. Конечно же проходите.

Он расстегнул сумку и вынул почти невесомый macbook air, который легко мог бы затеряться среди бумаг, если бы не матовая алая обёртка из силикона, приятно цепляющаяся за пальцы. Тёплая. Бардин высунул голову в коридор и крикнул медсестре: Катя, у меня ведь всё на сегодня? Тогда сделайте, пожалуйста, божескую милость, украдите из директорского кабинета пару чашечек кофейку, ко мне тут дама, знаете ли. Ах, Сергей Иваныч, шалунишка, погрозила наманикюренным пальчиком болтушка Катя и прошелестела голубыми бахилами в конец коридора, откуда почти тут же донеслось злобное пыхтение итальянской кофе-машины. Никелированное чудище. Как с ним Катя справляется? Впрочем, это я ретроград, предпочитаю варить кофе в турке.

Здравствуйте. Поток рефлексии прервал грудной голос, только что звучавший в трубке. Здравствуйте, проходите, пожалуйста, засуетился Бардин, показывая рукой вглубь кабинета, на ширму, отгораживающую массажный стол от офисной части. Женщина плавно, как кинозвезда, прошла ближе к столу, уверенно опустилась в кресло, уложив длинные и гладкие, словно полированные голени друг на друга, и замерла, словно картинка из глянца. Вы позволите, спросила она, доставая из недр плаща тонкий стальной портсигар. Простите, не понял, переспросил Бардин. Сигареты, пояснила она, вынимая из портстигара узкую пахитоску на крохотном мундштучке. Я сначала не понял, о чём вы, ответил Бардин. Очень красивый портсигар. Будете, спросила она, протянув пахитоску. Да, разумеется, все уже ушли, а дежурная сестра нас не выдаст. Не выдадите нас, Катя. Вас — никогда, ответила вошедшая сестра, несущая подносик с кофе. Благодарю вас, сказал Бардин, отрешённо провожая взглядом смуглые катины ямочки под коленками, чмокающие воздух, полощущийся в белоснежных полах халата.

Женщина молча курила. Бардин ждал. На вид ей было чуть за тридцать, тяжёлые медные пряди, усталые круги под глубокими зеленовато-карими глазами, аристократическая шея, тонкий полупрозрачный нос. Можно я сниму плащ. Даже не вопрос, а выдох. Будто бы она держала этот выдох в себе целый день, а сейчас наконец-то что-то лопнуло и он наконец осуществился, освободив лёгкие для нового вдоха. Да, прошу вас, плечики здесь, в шкафу. Она медленно расстегнула пуговицы, хулигански держа пахитоску в зубах, неслышно чертыхнулась, посмотрела на ноготь, и, продолжая расстёгивать плащ, чуть затянулась, не касаясь пахитоски пальцами, отчего та забавно встала торчком. Может быть, коньячку хотите, спросил Бардин. Сам-то я не пью. Но кое-какой запас у меня есть, клиенты дарят, вы же понимаете. Нет, спасибо, не поворачиваясь, ответила женщина. Клубы ароматного дыма окутывали её, повторяя очертания взбитых волос, проникая серыми волокнами сквозь медные пряди. Бардин смотрел на её узкую спину, на острые лопатки, девочково торчащие сквозь чёрную простую водолазку. Что скажете, спросила она. Простите, переспросил Бардин. Вы сказали, что прочитали. Что скажете? Вы сможете мне помочь, спросила она чуть более настойчиво.

Бардин глубоко затянулся, с наслаждением ощущая, как запретный дым пахитоски наполняет лёгкие, и внезапно закашлялся, до рези в глазах, до слёз. Ими не затягиваются, ласково сказала женщина с немного странной материнской интонацией. Покрасневший Бардин вытер глаза тыльной стороной руки и сказал: простите, я так давно не курил. Совершенно забыл, что такое сигарный табак. Она снова опустилась в кресло, снова уложила свои тонкие голени одна на одну и снова замерла. Крохотный рубин на почти невидимой золотой нити словно передразнивал алую точку на кончике пахитоски. Я вас представляла именно таким, тепло сказала она. Каким. Ну вот что вы не на самом деле не курите, что вы весь такой немного… Вы очень похожи на моего мужа. Вы помните его?

Да, я хорошо помню этого мальчика, подумал Бардин. Мы звали его Витька, сказал он вслух. Я не застала этот период, улыбнулась она. Сколько помню, его всегда звали только по фамилии — Кромм. И в школе, и потом. И даже я звала его только так. Странно, сказал Бардин. Меня тоже всю жизнь зовут по фамилии, и даже жена. Он засмеялся. Вот видите, я же говорила, что вы похожи, удовлетворённо сказала женщина. Возможно, вы не знаете об этом, но он всегда равнялся на вас. «Сэмпай то, сэмпай сё, сэмпай бы так никогда не поступил, сэмпай сделал бы всё вот так». Он всегда называл вас «сэмпай». Я не видел его лет десять, даже больше, ответил Бардин. Как он.

Вы же видели его по телевизору. Ничего не изменилось, всё точно так же. Он ест, спит. Но никого не узнаёт. Это, конечно лучше, чем приступы кататонии, которые у него были пару раз. Но он абсолютно ничего не помнит. Ни меня. Ни, что куда более обидно, себя. Врачи лепечут что-то неясное, что — то про защитный механизм психики, я этого не понимаю.

И чего же вы хотите от меня, спросил Бардин, украдкой бросив взгляд на часы. Либо ему действительно удалось сделать это незаметно, либо она просто проигнорировала намёк. Она затянулась последний раз и затушила пахитоску странно хищным жестом, словно убивала какую-то маленькую зверушку или давила насекомое, агрессивно, напористо. Из всех разговоров наших докторов я уловила только одно, ответила женщина: есть воспоминания, которые могут сработать как ключ, как триггер, они могут сдвинуть его психику с места. Я жду, что вы вернёте мне моего мужа.

Но почему я-то. Я простой массажист. Я не психиатр, не сыщик, не следователь, не сотрудник каких-нибудь органов, нервно пробормотал Бардин. Женщина встала, подошла поближе и взяла руки Бардина в свои ладони. Горячие как чайник. Ему захотелось отвести глаза. Она не давала это сделать, словно выцеливая своим взглядом его мечущиеся зрачки. Вы — его первый тренер, вы ему больше, чем отец, сказала она. Он говорил, что вы — тот самый старший брат, которого он всегда хотел и которого у него никогда не было. Господи, какая-то глупая мелодрама, ей богу, еще больше разнервничался Бардин и попытался встать, но сел, опасаясь столкнуть сидящую на корточках женщину, потом всё-таки неловко встал боком, протиснулся между ней и столом, подошёл к окну. И услышал за спиной всхлип. Она плакала почти без звука, всё так же сидя на корточках и ангельские лопатки вздрагивали как крылья стрекозы. Господи, пробормотал Бардин. Она сидела, обхватив руками живот, словно бы её согнуло внезапной коликой.

Он подошёл ближе и опустился на корточки рядом. Сделал попытку погладить её по голове, но в смущении отдёрнул руку. Она повернула к нему мокрое лицо и сказала, вы тренируете охрану губернатора, ваши клиенты — банкиры, депутаты, авторитетные бизнесмены, вы — не простой массажист. О вас легенды ходят. У вас связи, у вас много друзей, влиятельных друзей. Почему вы не хотите мне помочь.

Во-первых, легенды существенно отличаются от вымысла, по-учительски размеренно сказал Бардин, чувствуя себя полным идиотом. Во-вторых, я не тренирую охрану губернатора, я там вторым тренером работаю на полставки, лапы держать, спарринг-партнёром стоять в ринге. Меня из милости взяли старые друзья, чтобы не заржавел.

Верните мне мужа, прошу вас, сказала она. Но как, растерянно пробормотал Бардин. Она почти перестала плакать и горячо сказала, сощурив раскрасневшиеся от слёз глаза: я думаю, что если вы найдёте машину снов или этот амулет, или хотя бы что-то, что бы относилось к этой истории, то он вспомнит. Вы дочитали до того места, где он пишет о машине снов. Нет, каюсь. Он пишет довольно путано, я ещё не дошёл до этого места. Понимаю. Вы вообще когда-нибудь слышали о машине снов? Нет, что это. Это древняя легенда. Говорят, давным-давно Марко Поло построил китайскому императору машину, которая могла записывать чужие сны. Потом по ним можно было путешествовать. Можно было проникнуть в сон любого человека. Некоторые говорят, что Марко Поло даже на самом деле никуда не путешествовал в реальности, только в этой машине снов. Когда он уезжал из Китая, то сделал их ещё две, одну для Папы Римского, другую для себя. Последняя пропала, когда корабль Марко утопили генуэзцы. Вторая благополучно доехала до Ватикана. А вот по поводу самой первой машины… Муж почему-то считал, что монголы увезли её куда-то на восток улуса Джучи, а это как раз здесь, у нас. Муж рассказывал, что в детстве у него был один друг, сумасшедший гений, который точно рассчитал, что она находится где-то здесь.

Послушайте, это какой-то бред, правда, начал говорить Бардин, потом вдруг остановился и спросил: а как вас зовут, кстати. Ия, ответила она. Муж всегда звал меня Ия.

Ия, та самая Ия, удивился Бардин. Да, ответила она, потупившись. Но ведь он писал, что Ия мертва, что найти её ему не удалось, что… Бардин замер, ошеломлённо крутя головой. Вот мой паспорт, буднично сказала Ия, протягивая документ, обёрнутый в мягкую светлую кожу. Ну что вы, зачем, пробормотал Бардин, но всё-таки взял паспорт, раскрыл его, и прочёл. Иоланта, ваше имя — Иоланта. Да, Иоланта Кромм. Родители родом из Литвы, дети ссыльных, как, впрочем, и родители Кромма — тоже дети ссыльных, ответила она. Потом отец умер, мама вышла замуж за полковника, взяла русскую фамилию, остальное вы знаете.

Но почему он пишет в своём дневнике о вас, как об умершей. спросил Бардин, возвращая паспорт владелице. Ия поднялась с корточек, неловко присела на краешек стула, прерывисто вздохнула, словно проглатывая комок, мешавший ей говорить, и ответила: мне горько это говорить, но правда состоит в том, что мой муж давно сошёл с ума. Я очень люблю его. Очень — очень, сказала она и хлюпнула носом. Он такой ранимый, талантливый, сильный, он такой ласковый, возможно, он — самый нежный мужчина на свете. И он — абсолютно сумасшедший. Раньше приступы случались с ним нечасто. Потом мне пришлось раз в год каждой весной отвозить его в клинику. Потом по совету врача мы купили домик за городом и переехали туда, чтобы избавить его от так называемого «социального давления». Это ненадолго улучшило ситуацию, но… Вскоре приступы стали случаться всё чаще и чаще.

Боже, только и нашёлся пробормотать Бардин. У вас есть дети. Нет, ответила Ия. Ни я, ни он не можем иметь детей. Я раньше переживала, а сейчас понимаю, что это — благословение Господне. Бардин рассеянно подошёл к кулеру, взял с полочки пакетик чаю, бросил в пластиковый стаканчик и долил горячей воды. Помакал пакетик. Послушал, как капли падают с промокшего пакетика на дрожащую поверхность воды.

Ия почти успокоилась и пыталась заговорить подчёркнуто сухим тоном, словно извиняясь за вспышку, допущенную перед незнакомым человеком: в записях мужа много неточностей или даже фантазий. Например, человека по имени Павел или Паша Макоед вообще никогда не существовало в природе. На самом деле, у Кромма был одноклассник Миша Макогон. Он утонул в пионерлагере, когда они были там в седьмом классе. И во время приступов Кромм говорил с ним, называя его Макоедом. Но я думаю, что это разновидность шизофрении, знаете, когда в одном человеке живут несколько личностей.

Бардин кивнул, и спросил в ответ: а как же его юная возлюбленная Лиля, она тоже выдумка. Разумеется, несколько раздражённо ответила Ия. Персонификация его сексуальных фантазий. Дело в том, что когда его рассудок начинал отказывать, он был… Как бы это сказать… Не очень хорошим любовником. Точнее, ему было совершенно не до этого. Это, конечно, искупалось тем, как он ведёт себя в постели в остальные дни нашей жизни, простите за интимные подробности… Но…

М-да, сказал Бардин. Какие-то у него слегка педофилические фантазии, попытался пошутить он, но Ия исподлобья посмотрела ему в глаза и сказала: для Кромма это нормально. Ведь я впервые переспала с ним в школе, когда мне было тринадцать. А ему тогда уже стукнуло семнадцать. Но он же пишет, что вы были одноклассниками, сказал Бардин. Да, он так пишет, кивнула Ия, но это не так. С чего бы, вы думаете, мы ото всех скрывали нашу связь. С чего бы он так боялся моего отчима. Муж ведь довольно храбрый человек, согласитесь, он способен на отвагу, вы же растили его бойцом, не так ли. Но вы же понимаете, что бы с ним сделали, если бы всё стало известно.

Понимаю, сказал Бардин. Но тогда я хочу спросить, почему вы видите в этом бреду какое-то зерно правды. Почему? Только потому, что он — ваш муж? Нет, не только, сказала она. Он считал себя медиумом, много читал об этом, о шаманах, о том, как они впадают в транс, все эти истории про Кумскую Сивиллу, оракулов в Дельфах. Мне казалось, так он пытался объяснить приступы, которые его терзали, задумчиво сказала Ия. Несколько раз он делал интересные предсказания. Не садись на этот поезд, опоздай, говорил он и через два дня в новостях показывали, что поезд сошёл с рельс. В состоянии помешательства, он часто предугадывал падение самолётов, он записывал какие-то каракули, но в них можно было прочесть что-то, похожее на предсказание.

Бардин недоверчиво хмыкнул и спросил: а что он предсказал на этот раз, каково было его последнее пророчество. Вспышка нарколепсии, эпидемия летаргии, ответила Ия. В течение прошлой недели уснуло среди бела дня около ста человек. Власти скрывают этот факт, но вы можете проверить через своих друзей в министерстве здравоохранения. Потому-то я и верю в машину снов, о которой он писал. Я верю, что его сумасшествие, его дар медиума и его нынешнее состояние связаны с тем, что муж всё же нашёл её. Может, если вы найдёте её, или какой-то намёк на её существование… Может, это как-то ему поможет.

Птицы

День первый.

Вторник, 15-е мая

22:01

Бардин рассеянно толкнул плечом дверь, вышел из офиса, в пол-оборота помахав на прощанье Кате. Сестра радостно махнула ему в ответ, на её лице голубоватым отсветом играл мертвящий свет монитора: убедившись, что все специалисты разошлись по домам, она уже давно сидела ВКонтакте, с подружками перемывая косточки парням, с которыми они накануне познакомились в спортбаре. Бардин некоторое время постоял в дверях, то ли вслушиваясь в собственные мысли, то ли любуясь катиным профилем, потом достал из кармана «свисток» и отключил сигнализацию. Старенький паджеро радостно пискнул в ответ с корпоративной стоянки, Бардин побежал через влажную от недавнего дождя дорогу, оглядываясь по сторонам, но прямо посреди дорожного полотна его стопа наткнулась на нечто маленькое и мягкое. Неужто котёнка кто-то сбил, ёкнуло сердце. Он опустил взгляд. На дороге валялся мёртвый дрозд-рябинник. Бардин поднял голову: несколько тёмных влажных пятен виднелось на блестящем от воды полотне дороги, похожем на поверхность старой виниловой пластинки. Бардин удивлённо поднял брови и пошёл к машине. Возле джипа, на его крыше и капоте обнаружилось несколько мёртвых тушек. Бардин сморщил нос, достал из бардачка упаковку салфеток, надорвал её зубами, вытащил одну и слегка брезгливо поднял ближайший трупик за хвостик. На податливо болтающемся тельце рябинника не виделось никаких следов поражений, ни пулевых отверстий, ничего. Бардин осторожно втянул в себя воздух: птица ничем не пахла. Иными словами, создавалось впечатление, что она просто умерла. То есть вот так летела-летела и померла, сказал Бардин вслух.

Он вернулся в офис, неся болтающуюся тушку в руке, как крохотную сетку-авоську, с порога окликнул Катю. Делать это пришлось несколько раз, поскольку даже с порога было слышно, как в катины большие наушники колотит неистовый drum’n’bass¹. О, Сергей Иванович, обрадовалась Катя, как будто они не виделись неделю. Она всегда ему так радовалась, как будто он — её отец, вернувшийся с фронта, подумал Бардин. Несмотря на катину привлекательность, он всегда думал о ней, как о дочке. Если бы кто-нибудь открыл ему небольшой катин секретик, если бы он узнал, что она думает о нём совершенно не как об отце, а очень даже наоборот, и даже обсуждает это с девчонками из косметологического, Бардин бы впал от изумления в ступор.

Что это у вас в руке, спросила Катя. Представляешь, там на дороге целая куча этих мёртвых птиц, растерянно ответил Бардин. Ты ничего такого не видела? Хм, нахмурилась Катя, там же такой дождина лил, ничего слышно не было, кроме ливня. Кофе хотите? Она подошла поближе, взяла его за руку, подняла её на уровень глаз, чтобы разглядеть трупик. Другая бы побрезговала, подумал Бардин, а Катька — молодец. Это что за птица, спросила Катя. Это дрозд, если я правильно понимаю. А они разве не в лесу водятся? Я даже не знаю, где она водятся, если честно. Катя прошелестела бахилами мимо Бардина и выглянула в двери, втягивая ноздрями будоражащий весенний воздух. Я так понимаю, что столько птиц одной молнией бы не побило, да же, спросила она Бардина через плечо. Больше похоже на какое-то массовое отравление, да. Бардин подошёл поближе и выглянул на улицу над её плечом. От катиного халата пахло свежевыстиранной простынью. Даже не знаю, что и подумать, странно это всё как-то, сказал он, аккуратно огибая Катю, бросая мёртвого дрозда в стоящую рядом чёрную металлическую урну и спускаясь с крыльца. Ох, совсем забыл. Катя, я завтра утром свободен, не помнишь. Конечно помню, ответила Катя. У вас с утра пусто, но в полдень завтра придёт эта матильда с жуткими волосами. О боже, притворно застонал Бардин. Зато следующий клиент у вас, Катя выдержала драматическую паузу. Ольга Бальцер, вот! Катя аж светилась от того, что сообщила радостную новость. Ого, сказал Бардин. Я на неё смотрю и думаю иногда, как вот вы — мужчина и можете такую женщину мять, что ж вы чувствуете, это ж тяжело, наверное, спросила Катя. Я сам задаю себе точно такие же вопросы, засмеялся в ответ Бардин. Что-то тяжело прошелестело в кроне ближайшего лысого, ещё не одетого в листву, вяза, пробивая тонкие веточки. Еще один дрозд, сказал Бардин. Слушайте, он же довольно увесистый получается, сказала Катя. Нехорошо, если такой на крышу плюхнется, машину помнёт. Ну, вроде пока не помял, улыбнулся Бардин. А если в стекло, тревожно спросила Катя, и если бы Бардин получше разбирался в женщинах, то уловил бы в этой тревоге и некоторую нарочитость, и попытку сблизиться. Но он не обладал настолько тонким чутьём, чтобы правильно понять Катю. Вы поосторожнее там едьте, повелительно сказала Катя, нахмурив брови. Клянусь, комически поднял вверх два пальца Бардин.

Ольга Бальцер, сказал он, садясь в паджеро и выруливая со стоянки под свод ветвей, заботливо нависших над узкой улочкой, на которой располагался офис. Ольга Бальцер, это хорошо. Ольга Бальцер наверняка была не то чьей — то содержанкой, не то дорогой проституткой. Огромные аквамариновые глаза и такие же огромные груди, удивительно выглядящие на пересушенном тренировками теле. Двадцать восемь лет. Выглядит как порнозвезда. Платит как нефтяной шейх. М-да, Катька, разумеется, попала не в бровь, а в глаз: несмотря на то, что Бардину, в целом, не очень нравился такой тип женщин, гасить эректильные позывы, возбуждаемые клиенткой Бальцер, удавалось с трудом. Что Ольга Бальцер прекрасно видела и осознавала. Поэтому команду «раздевайтесь» всегда выполняла молниеносно и с какой-то самодовольной наглецой. Бардин уже привык к тому, что Ольга Бальцер, похоже, принципиально не носила нижнего белья. Но поначалу даже вздрагивал всякий раз, когда обнаруживал, что Ольга Бальцер снова импровизировала с интимной стрижкой, например, пришпандорив на обесцвеченный хохолок пару стразов. И, надо признать, за исключением имплантированных сисек, тело у неё фантастическое. Чуть многовато мускулов, но всё-таки надо признать — Ольга Бальцер делает кого-то очень, очень счастливым. И, судя по заверениям венеролога Васьки, делает это очень часто, аккуратно и чистоплотно.

Незаметно для погружённого в свои мысли Бардина, паджеро докатился до его дома, уткнувшись в низенькое оранжевое ограждение стоянки. Он вышел из машины, как-то сразу оставив там и Ольгу Бальцер и её обесцвеченный хохолок, и вместе с волной влажного весеннего воздуха на него навалились впечатления сегодняшнего вечера, мёртвые птицы и плач этой женщины, Иоланты-Ии. Чёрт, старею, пробормотал Бардин, силясь вернуть обратно игривые мысли о крутых бёдрах Ольги Бальцер, но её изгибы, пропитанные декоративным, или, как сейчас говорят, техническим загаром, бесследно ускользнули в сиреневый вечерний воздух, оставив Бардина наедине с непонятной реальностью. Он как сомнамбула поднялся на второй этаж, уткнувшись лбом в гладкую кнопку дверного звонка, отозвавшуюся дидиньканьем где-то в глубине квартиры. Ты не позвонил, с лёгкой укоризной сказала ему жена, открывая двери. Прости, Женька, замотался что-то, рассеянно и слегка сонно пробормотал в ответ Бардин, и привычно мазнул жену губами по тёплой щеке. Она так же механически чмокнула губами воздух и забрала у Бардина сумку. У тебя сегодня нет тренировки, спросила она, провожая мужа на кухню. Нет, сегодня очередь ребят из омона, я не хочу с ними работать, Николаич и один справится, ему там одно молодое дарование помогает, из этих же, сказал Бардин. У тебя всё в порядке, заглянула в его лицо жена. Да, всё более-менее, ответил Бардин, падая в любимое кресло и вытягивая ноги. Может, тогда переоденешься для начала, с некоторым сарказмом спросила жена, ставя на газ кастрюльку с любимым бардинским борщом. Не поверишь, сил нет, засмеялся Бардин, но в смешке послышалась некоторая натянутость, словно бы он хотел замазать этих хохотком не то какой-то грешок, не то какой-то страх. Я сегодня выхожу из офиса, а на дороге и на машине — несколько мёртвых дроздов, сказал он, как бы объясняя жене свою нервозность. Дроздов, переспросила жена. Да, дроздов. А как выглядит дрозд. Рябенький такой, довольно крупный, кажется, бабушка их рябинниками называла, ответил Бардин. Значит, сегодня в новостях я видела именно их, удовлетворённо сказала жена. Сегодня первая новость — какие-то мёртвые птицы, причем, я так поняла, довольно много. А отчего они погибли, спросил Бардин. Не знаю, я не включала звук, беспечно ответила жена, стуча половником по стенкам полупустой кастрюли. Дура, ну вот что за дурра, пронеслась в голове Бардина угрюмая мысль, но потом её сменила другая. Ну почему же сразу дура. Дались тебе эти птицы. Тебе кто дороже, какие-то дурацкие птицы, к тому же дохлые, или собственная жена.

Что на работе, спросила жена. Я, кстати, компьютер у тебя заметила. Ты купил себе ноутбук. Я посмотрела в интернете, он чертовски дорогой. Просто умопомрачительно дорогой. Зачем тебе ноутбук. Женька, это не мой ноут, устало ответил Бардин. Он знал, что даже и купи он себе самый распоследний мак, жена ничего ему не скажет. Она просто переживала, что он взял деньги из их «путешественного» фонда, они уже два года собирались на Карибы, откладывали по чуть-чуть, могли бы и так поехать, денег более-менее хватало, но жена не хотела в чём-либо себе отказывать, в том числе, не хотела поджиматься в финансовых вопросах по возвращении из отпуска. Отдыхать, так на всю катушку, такой девиз она гордо бросила Бардину, показывая на домашнем компьютере виды Карибских островов.

Это ноутбук одного мальчика, ответил Бардин. То есть он когда-то был мальчиком, тренировался у меня ещё в первом училище, я тебе рассказывал. Зачем тебе компьютер этого мальчика, спросила жена с недоумением. Мальчику сейчас уже под сорок, он всего-то лет на пять-шесть помладше меня. Дело в том, что там его дневниковые записи, а он… Бардин замялся. Ты помнишь репортаж в новостях о том, как на прошлой неделе в кафе нашли мужчину, который ничего не помнит, не может ни себя назвать, ни объяснить, кто он такой. Ну помню, сказала жена, поднимая брови, чтобы вспомнить. Ты еще тогда сказала, мол, бедная семья, если у него такое несчастье приключилось, помнишь. Ты ещё сказала, что, может, они догадаются обратиться в передачу «Жди меня» или что-то в этом роде. Ну, кивнула жена, вспомнив. Это он, сказал Бардин. Тот самый парень. И его семья надеется, что я ему помогу. Как, прочтя его дневник, спросила жена. Видишь ли, у меня было несколько сотен учеников, ответил Бардин, откидываясь на спинку кресла и закрывая лицо ладонями. Но действительно талантливыми были лишь трое-четверо из них. Только они остались в памяти. И Витька Кромм — один из них. Понимаешь, ты учишь-учишь этих балбесов, они повторяют за тобой, но делают это как-то без мысли, без души. Больше половины из них приходит к тебе только с тем, чтобы научиться бить морду, и лишь редкие самородки приходят за тем, чтобы не делать этого. Они приходят учиться, чтобы никогда не драться. Они приходят за искусством. И в них сразу видна душа, в них живое сердце бьётся, это видно в каждом движении, в каждом выдохе, в посадке головы, в глазах. Это что-то неотъемлемое, неотчуждаемое от них, будто ими руководит какой-то дух, который из брезгливости не поселился в телах других людей. Я помню, как Витька пришёл. Группа занималась уже месяца два или три. Я честно сказал ему, что во-первых, ему уже поздно начинать, ему тогда уже было почти двадцать или что-то вроде этого, во-вторых, если он никогда не занимался никаким спортом, как он мне сам сказал, то ему не догнать этих ребят. А я не буду тратить время на отстающего. Тогда он сел в углу и просидел там всю тренировку. На следующей тренировке я его выгнал из зала. Оказалось, что он всю тренировку простоял у окна. Поутру он встретил меня у подъезда и молча пошёл рядом. А я тогда как раз в больнице работал. Он целую неделю встречал и провожал меня, стоял у окна со стороны улицы во время тренировки. Он тогда сказал, я вам так надоем, что вы когда-нибудь сдадитесь и всё равно меня возьмёте. Мне действительно всё это осточертело. Ну сколько можно. Я разрешил ему тренироваться. Он ни черта не умел и не поначалу ничегошеньки не мог повторить. Но упорный был. Как бультерьер. Я хотел его выгнать, но потом как-то пораньше прихожу на тренировку, смотрю, он моет пол. Один. Никого еще нет. А он где-то взял ведро, нашёл тряпку и моет пол. А зал, ну стандартный баскетбольный зал. Я ему говорю, Витька, как настроение. А он отвечает, боевое. Я на тренировке пригляделся к нему, как он выполняет кихон², а у него ни одной ошибки в концентрации. Техника, разумеется, так себе, семечки еще. Но. Кулаки всегда правильно сжаты, все формы кисти выполнены правильно, стопы, бёдра, плечи, всё работает как часы, как надо. И главное — взгляд. У всех новичков бегает взгляд. Но не у него. Он работал как робот. И, ни, сан³. Чётко.

Бардин наклонился вперёд. Его глаза блестели от воспоминаний. Жена удивилась. Давно она не видела, чтобы его глаза светились. Последние годы они всегда напоминали ей затёртые монетки, которые можно было бы отполировать, но ей не хотелось, да и сил на это взять было неоткуда. Потом я узнал, что Витька сирота, продолжил Бардин. Точнее, мать у него умерла, а отец так и не женился. И он лет с десяти жил практически один. То есть, отец его почти всё время был в разъездах, работал геологом, хорошо зарабатывал. А Витька рос как трава. Солнце обогреет, дождик напоит.

Он и в раздевалке почти ни с кем не разговаривал, продолжил Бардин. Понятно, что для него все остальные казались детьми, но обычно всё равно, что перед тренировкой, что после, в раздевалке постоянно стоит гвалт, хохот, кто-то что-то рассказывает. А Витька просто сосредоточенно раздевался, угрюмо шёл в душ, потом тщательно вытирался, обсыхал, одевался — ни одного лишнего движения, ни одного слова. Если его спрашивали — отвечал охотно, улыбался вежливо, но за этой вежливостью угадывалась стальная броня, куда не пробиться никому. И, тем не менее, мы с ним ладили. Даже стали друзьями. Как-то так получилось, что близкими друзьями. Хотя даже не разговаривали. Это странно. Потому что мне он говорил, что вообще-то он — большой болтун. Просто со мной ему комфортно было молчать. И я чувствовал то же самое. Пожалуй, Витька — единственный человек, с которым мне очень уютно молчалось.

Послушай, наконец перебила его жена. Ты говоришь, он сирота, кто же тогда попросил тебя помочь ему. Я не знаю, жив ли сейчас его отец, смущенно ответил Бардин. И в этот же момент поймал себя на мысли о том, что соврать ему не о чем, а подробно рассказывать об Иоланте ему вовсе даже не хочется. Почему, он понятия не имел, но смутное интуитивное ощущение будто бы залило ему глотку сургучом, Бардин кашлянул, и с известным трудом вымолвил: отца его я видел только пару раз, он мне понравился, крепкий мужик, из настоящих. Но за Витьку просил не он, а его жена. И как её зовут, спросила жена Бардина. Не помню, соврал Бардин, какое-то нерусское имя. Вылетело из головы. Красивая, спросил жена. Обычная, снова соврал Бардин, как ему показалось, вполне удачно. Мы с ней почти на разговаривали, она была вся зарёванная, возможно какие-то седативные препараты принимает. Отдала мне компьютер и сказала, что у Витьки последнее время крыша ехала. Спрашивала, может быть, я что-нибудь вспомню, читая его записи, может, кого-нибудь узнаю, уловлю хотя бы какую-то зацепку, которая поможет вернуть ему память. Можно мне посмотреть, спросила жена. Прости, Женька, но я клятвенно обещал никому не показывать, сказал Бардин и подумал про себя: странно, почему же я всё вру-то. Всё вру, и вру, и, главное, остановиться всё никак не могу. Там есть очень личные моменты, сказал он вслух, с удовольствием отмечая, что как минимум одну правдивую фразу ему произнести удалось.

Значит, она плакала, язвительно переспросила жена. Я не говорил, что она плакала при мне, я сказал, что она выглядела зарёванной, ответил Бардин. Боже мой, Бардин, ты вот у меня такой растюлёха, тобой может любая баба манипулировать мне кажется, сказала жена. Почему это, обиделся Бардин. В такие минуты он чувствовал себя неприятно-беззащитным, хотя и понимал, что жена сейчас говорит правду, с другой стороны, правда эта играла только в её ворота, и это снова и снова выбешивало Бардина. Жена словно почувствовала раздражение Бардина и саркастически бросила: приходит к тебе какая-то чужая баба, подсовывает тебе непонятно что, а ты и выкупаешься, ты хотя бы узнал о ней что-нибудь. А ты мне ответь пожалуйста, зачем мне что-либо знать о ней, ответил Бардин слишком громко, чем это было необходимо. У меня когда-то был друг, который сошел с ума и которому я могу помочь, это всё, что мне нужно знать, и это всё, что я хочу знать. Поступай, как знаешь, ответила жена и пошла мыть посуду.

Бардин подошёл к окну, глядя как сиреневая кисея сумерек густеет над двором. Скорее бы почки прорезались, подумал он. Какая запоздалая в этом году весна. Еще на прошлой неделе повсюду лежал серый, изжеваный солнцем, но упрямый снег. Мучительно хотелось выпить. Как всегда в такие минуты, когда между ним и Женькой бежали трещины. Бардин крепко закрыл глаза, чтобы прогнать воспоминание о том, как обжигает пищевод холодный водочный шарик, бегущий вниз, чтобы взорваться в животе сказочным теплом. Он повернулся к жене. Даже её спина выражала горделивый протест против лжи, на которой она не смогла его поймать, но которую чувствовала сквозь любое словесное кружево. Он дождался, пока она домоет тарелку и выключит воду, и сказал в наступившей тишине: прости, я не рассказал тебе сразу, есть одно обстоятельство, которое заставляет меня очень внимательно отнестись к этим записям. Она медленно повернулась, с настороженным недоверием глядя в глаза мужа. Понимаешь, Витька пишет о странной эпидемии, о массовых случаях летаргии, сказал Бардин. То есть, когда люди засыпают что ли, уточнила жена. Да, когда они просто засыпают безо всяких причин и разбудить их невозможно, это похоже на кому, но несколько другое состояние, пояснил Бардин. И что тебя так встревожило, усмехнулась жена. Я утром виделся с Серёгой Федосовым, помнишь такого, из министерства здравоохранения, он рассказал по секрету, что за последнюю неделю зарегистрировано около сотни таких случаев, это меня и насторожило. Очень похоже на эпидемию. Вдруг это что-то вирусное, а Витька каким-то сложным образом этот вирус воспринял. В общем, какая-то интересная связь.

Жена подошла к нему вплотную и обняла за плечи. Это настораживало. Между ними в последние годы редко возникала какая-то нежность. Бардин, сказала жена, заглянув снизу прямо в его глаза. Я тебя прошу, отдай к чертям этот ноутбук, и не суйся в неприятности. У тебя же дар навлекать на себя беду. Ты посмотри, как хорошо мы живём последние годы, ты работаешь в хорошем месте, тебя любят, ценят, тебе деньги платят. Такую клинику, как эта, ещё поискать. Я боюсь. Чего, спросил Бардин. Не знаю, ответила жена. Но я очень-очень боюсь.

Она прижалась к нему всем телом. По двору шёл запоздалый забулдыга. Увидев свет в окне второго этажа, он остановился, несколько раз отхлебнул пива из полупустой бутылки. Снаружи Бардин с женой выглядели совершенно как счастливые любовники. Живут же, завистливо пробормотал забулдыга, сплюнул горькую пивную пену, и растворился в темноте.

Соблазн

День второй

Среда, 16-е мая

08:35

Утром Бардин проснулся с каким-то тяжелым настроением, словно с похмелья, хотя он давным-давно уже не брал в рот ни капли. Он посмотрел на серый просвет между шторами, высунул из под одеяла большой палец ноги, пошевелил им, как бы потрогал воздух, как пловец пробует воду. Воздух ему не понравился, сырой воздух, даже мокрый какой-то, словно сразу из под нагретого за ночь одеяла попадаешь в лужу. Дрянь, а не воздух. Он инстинктивно пошарил по кровати, жены рядом не было. Бардин прислушался, но услышал только далёкие голоса за окном и ритмичное шуршание дворничьей метлы по асфальту, жена уже ушла на работу. Интересно, который час, спросил он сам себя и сам себе ответил, нет, неинтересно. Он вздохнул и рывком сбросил одеяло, сырость тут же обожгла его ледяной свежей волной, как из ведра окатила. Бардин вышел из спальни, привычно отодвинул кресло и совершенно механически разогрел мышцы, потянулся, минут сорок делал привычные упражнения, ловя себя на неприятной мысли, что совершенно не может сосредоточиться. Он окатил голову ледяной струёй из-под крана, надеясь вернуть себя в реальность, достал из шкафа чиши⁴, неловко вздёрнул её в верхнюю позицию, прислушался к травмированному плечу, но оно молчало. Бардин кое-как дотянул до конца упражнения с чиши, раздражённо поставил её на пол, и спросил в воздух, да что со мной такое, чёрт побери.

Убрав чиши обратно и вернув на место кресло, он уныло поплёлся в душ, досадуя, что совершенно не чувствует никакой подзарядки, мышцы приятно ныли, но и только, радость куда-то спряталась и никак не хотела показываться наружу, словно в организме начисто закончился эндорфин. Но ведь такого не может быть, спросил Бардин у зеркала. Конечно не может, ответил он сам себе и задвинул за собой стеклянную дверцу. Механически растеревшись докрасна, обмывшись и обработав мышцы массажёром, Бардин периодически пытался найти в голове хоть какую-то мысль, которых обычно полным-полно, которые постоянно складываются в длинные цепочки диалогов с самим собой, но мысли всё не приходили. Их заместило странное и непонятное, совершенно иррациональное чувство тревоги. Бардин чувствовал себя как кошка перед землетрясением. Ему всё время хотелось оглянуться, и поймать невидимого шпиона, следившего за ним исподтишка. Он понимал, что за плечом никого нет, что виной тому ошибка в биохимии, может, погрешность в диете сказывается, всему есть понятное объяснение с точки зрения элементарной биологии, да, оно есть. Но его почему-то нет. А тревога почему-то есть.

Выйдя из душа, он сжевал салат, оставленный для него в холодильнике женой, двигая челюстями как механизм по перемалыванию мусора, забросил следом пару гренок, не ощущая никакого вкуса, только влажность или тепло пищи, отхлебнул зелёного чаю, чертыхнулся, принюхался к нему, отхлебнул снова, вылил чай в раковину и плеснул в пиалку чистой ядрёной заварки. Но даже эта изжелта-зелёная жижица не обожгла ему язык. Бардин удивлённо прислушался к себе. Блин, ну всё же в порядке. Что же тут не так. В конце концов, он остановился на мысли, что совершенно неправильно закончил вчерашний разговор с женой, остался неприятный осадок, да и ночью не вышло примирения… На этом раздумьи он ненадолго застрял, усилием воли попытавшись слезть с него, но сознание снова и снова упрямо возвращалось к запретной теме: она так и не полюбила его. Жена жалела Бардина, заботилась о нем, рядом с ним она чувствовала себя комфортно, за что была благодарна ему, но любви к нему она, похоже, больше не чувствовала. Поэтому секса тоже не было. Поначалу это приводило его в ярость, но позже он как-то смирился с тем, что секс в их жизни присутствует куда реже, чем хороший борщ. В конце концов, ему скоро сорок шесть, это, конечно, расцвет и всё такое, но ведь не в сексе же заключается жизнь, правда. Вот, радостно пискнул внутри противный, зелёный, как заварка, чебурашка. Ты и нашёл причину. Ты же не трахался сто лет. А вчера ещё и поскандалил. Вот тебе и тревожность. А отсутствие вкуса как объяснить, спросил Бардин этого внутреннего зелёного мерзавца. А как хочешь, так и объясняй, пискнул подлец и растворился в телесных недрах.

Бардин глянул на часы, присвистнул, достал из кармана куртки пультик от сигнализации, бибикнул им в окно, услышал ответный сигнал машины, быстро ополоснул за собой посуду и выбежал из дому. Два мёртвых воробья лежали на крыше песочницы-грибочка. Бардин хмыкнул и сел в машину. Он плохо помнил, где жил отец Кромма, но надеялся, что память подскажет, когда он окажется на месте. Путь из пригорода через пробки занял минут сорок. Бардин ехал довольно медленно, стараясь представить себе план действий, но мысли никак не собирались в кучку. Краем глаза он ловил группы людей, жарко обсуждавших падение птиц: там и сям виднелись оранжевые жилеты муниципальных дворников, убирающих крохотные трупики в чёрные пластиковые мешки. На углу Энгельса и Коммуны кто-то бросил несколько мёртвых птиц в костёр с прошлогодними листьями, уныло коптящий в маленьком скверике под яблонями, и жирный сладкий запах горелой плоти моментально загадил всю округу. Бардин нажал на газ, бросив джип в проулок, поскорее удирая от мерзкой синей полосы, тянувшейся вдоль квартала, вовремя среагировал на одуревшую бабу в ситроене, чуть не подрезавшую его, снова сбросил скорость и медленно докатился до квартала, где когда-то жил Кромм. И тут же разочарованно присвистнул: большинство жёлтых двухэтажных домиков снесли вместе с сиренью и яблонями, которые превращали квартал в подобие сада. Тут и там высились стандартные на вид литые панельные дома, которые застройщик решил раскрасить в яркие цвета, чтобы как-то скрасить убожество их стандартного вида. Свежезасыпанные дресьвой, а кое-где и уже заасфальтированные дорожки бежали между ярких лавочек, дохлые, ещё не прижившиеся саженцы тянули вверх свои хлипкие веточки на месте зарослей ирги. Бардин тихонько покатился вдоль новостроек, глядя на шумный выводок детей, ведомых полной воспитательницей средних лет, и спросил сам себя, ну и что же я буду искать. Потом сделал паузу, вздохнул, посмотрел на лежащий на пассажирском сиденьи мак в алом силиконовом чехле, и спросил ну и как я собираюсь это искать. А, главное, что именно я ищу.

Он ещё раз объехал квартал, обнаружив на задворках оазис из нескольких чудом уцелевших домиков, желтевших из-за бетонного забора с надписью «застройку квартала ведёт оао какое-то там». Въехал под гостеприимный свод кленовых ветвей и радостно обнаружил, что их окружает зелёная дымка. Бардин вышел из машины, взял в руки веточку с проклюнувшейся почкой, слегка помял нежную зелёную пипочку и с наслаждением потянул в себя свежий горьковатый аромат. Наконец-то. И вдруг эти сиреневые кусты и татарские клёны, желтые домишки и кривоватые яблони, неровные газоны за низенькими серыми огражденьицами, накрыли его ностальгической волной. Узнаваемый до боли двор был точь-в-точь тем двором, где прошло его собственное детство. Такие же облупившиеся бордовые наличники на деревянных оконных рамах, такое же бельё на верёвках, такие же сарайки — стайки в глубине двора, те же трубы вентиляции, торчащие из погребов для картошки, сбившихся под мшистым круглым холмом, как хоббитские норы.

Бардин вздохнул. Наваждение ушло. Кромм мог жить тут, а мог жить в таком же дворе, как этот. Таких дворов в России миллион, подумал Бардин. Он достал телефон, чтобы позвонить Иоланте и уточнить адрес. Черт. Он же не записал её номер. Он по-старинке пользовался бумажной записной книжкой в переплёте из кожзама, последние лет пятнадцать он только и делал, что черкался там, подклеивал новые листочки, что-то замазывал белым штрихом, нанося поверх новые каракули. Но среди кривых разноцветных строчек, выполненных бисерным неровным почерком, не значилось ни одной Иоланты, в этом он был абсолютно уверен. Блин, ну говорила же мне Катька, купите, Сергей Иваныч, уже нормальный телефон, вы же серьёзный человек, а носите эту дряхлую нокию, у вас поди ещё запас батареек к ней хранится. Катя, я даже смсками не пользуюсь, смеялся в ответ Бардин, мне главное — чтобы телефон звонил, зачем мне айфон. А вот заведёте себе молодую любовницу, узнаете зачем, она вас быстро к смс-кам приучит, хихикала Катя.

Сейчас Бардин вспомнил этот разговор, глядя на перечень безликих входящих звонков. Ну почему. Ну почему он так лоханулся. Больше половины входящих это клиенты, звонившие на запись или для консультации. Огосподи. И что теперь, полдня впустую. Видимо, да. Бардин сделал печальный прощальный круг по двору и покатил прочь, на ходу набирая сотовый телефон жены. Я сегодня приду поздно, ужинай без меня, сказал он в трубку. Ты отдал компьютер, спросила жена. Вечером отдам, соврал Бардин.

Он приехал на работу за час до первого клиента, кивнул сестре, сменившей Катю на дежурстве, прошел в кабинет и долгое время осматривался, ища, куда бы спрятать ноутбук. Запирался кабинет хорошо, сигнализация работала, но вот собственного сейфа у Бардина не было. Он спросил директора как-то раз про сейф, но тот как-то отшутился: мол, мы все знаем, что ты зарабатываешь больше остальной клиники, незачем подчёркивать этот факт ещё и наличием персонального сейфа. Бардин сел за рабочий стол, потом засмеялся и сунул мак в старую папку для бумаг, картонную, с тесёмками. В ряду прочих эта замызганная папка смотрелась абсолютно естественно. Бардин довольно потянулся. Всё равно до его бумаг не дотрагивается даже уборщица, так что можно считать, здесь компьютер будет в относительной безопасности. Разумеется, позже его надо будет куда-нибудь пристроить, может быть даже завести банковскую ячейку, это, кстати, хорошая идея, банковская ячейка отличная замена сейфу, надо только добраться до банка, выбрать время.

Бардин смотрел на папку, полулёжа в рабочем кресле, вытянув над головой руки и чувствуя в спине приятную ломоту от принятой позы. Ну, допустим, он откажется помогать этой женщине, откажется от этой идиотской затеи искать неведомую «машину снов», которая наверняка не существует в природе, или этот странный амулет, о котором Кромм упоминает, как о ключе к «машине». И? И что? Каждый день он вот так будет приходить на работу, размечать расписание, обзванивать клиентов, разогревать руки, до вечера будет мять чужие тела, такие разные и такие одинаковые, будет стирать с лобового стекла паджеро тополиный пух летом, мокрые палые листья — осенью, зимой будет соскребать с него иней, возвращаться домой привычным маршрутом, говорить привычные слова, ждать старости, ждать чего-то удивительного, что, вне всякого сомнения, никогда само по себе не произойдёт, осенью и зимой будет бороться с тягой напиться как сволочь, каждую ночь будет смотреть на узкую спину жены, в надежде, что уж в эту-то ночь точно произойдёт волшебство и она вспомнит, что когда-то любила его, любила до одури, до истошного писка душевных шестерёнок. И не дожидаться. Раз за разом.

Давай посмотрим правде в глаза, сказал Бардин старой картонной папке с тесёмками, прячущей тонкий алюминиевый мак в алой силиконовой обложке. У тебя нет выбора, старичок. Ты не можешь не искать чего-то. Ты не можешь жить без вызова. Потому что ты боец. Боец не может жить без вызова. Боец не может жить как растение. Если я не помогу Кромму, какой же я тогда друг. Значит, я врал себе, я врал ему. Тогда, в юности, мы верили, что человек — это не окончательное состояние, что человек — это личинка чего-то прекрасного, что можно взять и вырваться из этой унылой жизни, из этого повседневного говна. Мы не верили в судьбу, потому что боец не верит в судьбу. Боец её творит. Творит, веря в собственную правоту. Мы верили в добро, в свет, во что-то, чего не знали, но что чувствовали.

Бардин припомнил, как они возвращались домой с тренировки, иногда перебрасываясь редкими словами. Именно тогда искусство боя перестало быть таким утилитарным дрыгоножеством и рукомашеством. Помнится, они пошли на выставку картин Рериха, Бардин долго восторгался, а Кромм угрюмо молчал, после чего обронил всего одну фразу, расставившую всё по своим местам, он сказал: это копии, они не дышат. Они не дышат, а я дышу, спросил Бардин у обтрёпанной картонной папки. А я? Как же я? Я не копия?

Мелодичный звонок дежурной сестры пробудил его от воспоминаний и раздумий. Он глянул на экран офисного компьютера с отмеченным на сегодня расписанием, взял из шкафчика массажное масло, поставил его на край стола, и начал готовить руки, понемногу разогревая сначала первые фаланги пальцев, потом ладони и тыльную сторону кисти. В дверь робко поцарапались. Матильда с жуткими волосами, засмеялся про себя Бардин, вспомнив как Катя назвала клиентку. Худо-бедно, владелица автосалона, продающего кадиллаки и крайслеры. Но волосы и вправду жуткие, зачем она делает себе эти страшные шлемы вместо причёски? Бардин открыл дверь и пригласил клиентку внутрь. Сначала в кабинет вплыла объёмистая грудь, а чуть позже и крупная как дирижабль матрона, крикливая бабища, регулярно красневшая, услышав слово раздевайтесь. И как только она переступила порог, привычная рутина захлестнула Бардина и он полностью переключился на работу, с известным наслаждением отбросив раздражающую рефлексию.

День второй.

Среда, 16-е мая

22:35

Вечер дохнул в приоткрытое окно тренерской влажной синевой. После тренировки Бардин стащил промокшие снарядные перчатки, развязал потрёпанный, бывший когда-то чёрным, пояс, бросил на скамью тяжёлое от пота кимоно, и в одних штанах сел за стол, захламлённый распечатками из интернета, личными делами учеников, тренировочными графиками. Из коридора донёсся звонкий крик: Сергей Иваныч! Последний боец уходил домой, просил запереть за ним двери. Бардин доплыл до двери, чувствуя долгожданный эндорфиновый удар, мышцы дрожали, каждая жилочка билась и пульсировала, отдавая в пространство недавнее напряжение. Бардин на прощание пожал ученику руку и, играя, совсем легко шлёпнул его левой стопой по мочке уха. Ученик почтительно засмеялся, извиняясь за то, что проворонил удар, и сказал, ну вы сегодня дали копоти, Сергей Иваныч. Ты, говорят, за город собираешься биться, не то утверждая, не то спрашивая, сказал Бардин. Да, хочу попробовать, ответил ученик. Ты бы тогда не ко мне, а к Айрату походил, надо тебе турнирный спарринг подтянуть, а то вот так лупанёшь проносом в голову, схватишь дисквалификацию, вакатта⁵? Осу⁶, кивнул ученик в знак согласия.

Бардин запер за ним тяжёлую многослойную дверь, ободряюще похлопав пацана по спине, задвинул тугой ригель и пошёл в кабинет за полотенцем, слегка пританцовывая на пальцах ног. Утренняя тревога и дневной приступ давящей рефлексии прошли без следа. Если бы можно было бросить работу в клинике и зарабатывать только тренерской работой, Бардин был бы счастлив. Но увы. Чистый спорт он не любил, а боевые искусства приносят куда меньше денег, чем работа массажиста в частной клинике. Он внезапно сделал выпад вперёд, нанеся сокрушающий удар в живот невидимому врагу, очевидно, олицетворявшему собою все досадные тяготы жизни за пределами тренировочного зала. Браво, вы в отличной форме, раздался за спиной полузнакомый женский голос.

Бардин резко обернулся. Ия сидела на гостевой скамье, как в детском саду положив ладони на плотно сдвинутые коленки, обтянутые синей джинсой. Как вы вошли, спросил Бардин, я вас совсем не заметил. Давно вы тут. Нет, я увидела, как выходят ученики и вошла. Они придержали мне дверь. Хорошие ребята, вежливые. Да, согласился Бардин, действительно хорошие, умненькие. Это старшая группа, спросила Ия. Нет, что вы, ответил Бардин, старики тренируются по другим дням, с девяти вечера в малом зале. А как вы меня нашли, спросил он, спохватившись и ловя себя на том, что совершенно неприлично разглядывает гостью. Словно поймав его взгляд, она встала со скамейки и просто ответила: я помню, как Кромм рассказывал про этот клуб. Он в нём уже не тренировался, ответил Бардин. Да, но он часто собирался возобновить тренировки, один раз даже сумку собрал, но позвонил важный клиент и ему пришлось ехать на встречу. Он даже не звонил мне ни разу за десять лет, я думал его и в городе-то нету, ответил Бардин. Мы и не жили в городе, мы за городом дом купили, помните, я рассказывала вчера, сказала Ия. Простите, я наброшу что-нибудь, внезапно засуетился Бардин. Не обращайте нам меня внимания, вы совершенно меня не смущаете, ответила Ия. Кроме того, вы отлично выглядите, правда. Спасибо, покраснел Бардин. Скажите, а ваши клиенты не пугаются того, что у вас все руки в татуировках, спросила Ия, подходя ещё чуть ближе. Бывало поначалу, ответил Бардин, но у меня хорошая репутация. Сейчас уже такое не повторяется. Ия провела горячим, словно раскалённым пальцем по плечу Бардина, повторяя ногтем прихотливый узор. Бардин неожиданно для себя дёрнулся как от удара. Она заметила это движение, отняла палец, но не отступила, а наоборот, придвинулась ещё чуть ближе и сказала: я просто вспомнила, что не оставила вам свой номер, а вы могли забыть его. Да-да, разрешите, я сейчас принесу бумагу и ручку, ответил Бардин и поспешно ретировался в тренерский кабинет, чувствуя, как противоестественно колотится сердце. Что ты делаешь, что ты, я тебя спрашиваю, делаешь, мудак, спросил он себя шепотом. Немедленно возьми себя в руки.

Я хотела извиниться за то, что так позорно расплакалась у вас вчера, сказала Ия, входя в кабинет. Не стоит извинений, ответил Бардин, оборачиваясь на голос, это нормально, вы же столько натерпелись. О, да, согласилась Ия, пришлось нелегко, да и сейчас порой приходится тяжеловато. Ия опустила взгляд чуть ниже, в район завязок поддерживавших потемневшие от пота бардинские штаны и сказала: ого, да у вас быстрое зажигание.

Бардин даже не успел смутиться, она уже стояла рядом, поглаживая его набухший член. Очорт, прошептал Бардин, чувствуя, как горячий водоворот поднимается от паха и начинает заворачивать в груди крутую спираль. Ты даже не представляешь себе, как долго я не видела голого мужчину, шепнула Ия и дёрнула грубую верёвку, удерживающую штаны на бёдрах Бардина. Они рухнули, похоронив склонность Бардина порассуждать и погрызть самого себя. Он весь превратился в осязание. Тело внезапно подняло бунт, забившись дрожью, зайдясь мелкими судорогами. Не спеши, сказала Ия и аккуратно толкнула его на обшарпанную кушетку, какие раньше стояли в школьных медкабинетах. Бардин покорно сел. Ия медленно сбросила короткую кожаную куртку-бомбер, стянула через голову чёрную водолазку и её отливающие ржавчиной локоны, тёмные в свете жиденькой лампочки, тяжёлой волной волной пролились на светящуюся медную кожу. Она смотрела прямо в глаза Бардина беззащитно и шкодливо, стягивая джинсы и рывком сбросив кроссовки. Ему показалось, что такого тела он не видел никогда в жизни. Чёрное бельё скрывало некоторую часть тайн, но то, что оставалось открытым жадному бардинскому взору, казалось ослепительным. Очорт, повторил он. Скажи что-нибудь другое, ответила она и шагнула к нему. Что, спросил он. Ты меня хочешь. О, да. Как сильно. Больше жизни, ответил Бардин, удивившись не столько смыслу своего ответа, сколько его правдивости. Ему подумалось, что он даже не подозревал о том, как сильно он может хотеть женщину. Ох, милый, сказала она, чуть сдвигая трусики в сторону и садясь на Бардина верхом. Нет, сказал Бардин, и попытался вывернуться из-под неё, но она крепко сжала его бёдрами и сказала: не спеши, милый, потом, всё потом, ты успеешь, я обещаю тебе, что ты успеешь всё, чего бы тебе ни захотелось. Она вскрикнула, с силой насаживаясь на него и чуть поводя тазом из стороны в сторону. Бардин чувствовал как его втягивает чудовищное магнитное поле, словно бы он вдруг превратился в крохотную лодку на краю гигантского водоворота, и бросил вёсла в виду явной бесполезности усилий, Ия прижала его лицо к своей груди, обдавая жарким дыханием его коротко стриженую макушку. Ну же, шепнула она, ты же хочешь, не сдерживайся, ну. Прямо так, спросил Бардин. Прямо так, милый, прямо в меня. Давай же, ну.

Дальше с ним приключился некоторый провал. Он пришёл в себя, возвышаясь над Ией на кафельном полу душа, яростно входя в неё и завороженно глядя на мерное колыхание её груди, покрытой капельками воды и залитой в ложбинке его спермой. Бардин тяжело всхрипнул и рухнул на неё, на эту гостеприимную, ароматную бархатную грудь, чувствуя как запах его собственного семени смешивается с терпким щекочущим ноздри запахом ииной кожи. Он перевалился набок, рухнув спиной в горячую лужу, натёкшую вокруг водостока. Ия проворно наклонилась к его паху, плотно обхватила губами то, что ещё пыталось сохранить боеспособность, и чмокнув, словно на прощание, игриво сказала: мой до последней капельки.

Они лежали, крестом раскинув руки и ноги, держа друг друга за руки и глядя на волны пара, поднимающиеся от многочисленных мелких струй и милосердно скрывающие убогий растрескавшийся кафель. В металлическом навесном потолке отражались их расплывчатые и удлинённые очертания, которые можно было бы признать за фотографию двух подростков, сделанную подвыпившим хипстером на старую плёночную камеру. Какой же ты здоровенный, сказала Ия. Мм, промычал в ответ Бардин: мы как дети, честное слово. Это плохо, спросила Ия. Это какая-то литературщина, ответил Бардин: сначала я читаю о тебе в дневниках твоего мужа, ты читаешь обо мне, а на другой день мы с тобой уже занимаемся сексом. Сексом, или любовью, спросила она. Не знаю, ответил Бардин, точнее, не помню. Ия засмеялась: признайся, ты тоже не слишком избалован обилием сексуальных приключений. Я не хочу говорить об этом, ответил он. Значит, я права. Возможно, сказал Бардин. У тебя нет чувства, что мы знакомы всю жизнь, спросила женщина. Увы, есть, ответил Бардин. Почему увы, спросила она. Потому, сказал Бардин. Ты имеешь в виду тот факт, что ты женат, прямо спросила Ия. Бардин сел. Меня это совершенно не парит, сказала Ия, хмыкнув. Вообще-то я тоже замужем. Хорошо, сказал Бардин. Ты чувствуешь себя нагрешившим, спросила Ия. Бардин встал и поднял её на руки. Ты слишком много говоришь об этом, сказал он, вынося её из душа и пронося по коридору в кабинет.

Бардин легко перевалил женщину через плечо, освободившейся рукой доставая из шкафа чистое банное полотенце. Потом поставил Ию на кушетку и начал аккуратно вытирать, промакивая цветастым махровым полотнищем её светящуюся медную кожу. Она гладила покрытую шрамами бардинскую голову, робко касаясь каждого шва, а он дошёл до аккуратно подбритого треугольника на на её лобке, взъерошил его пальцами и подмигнул женщине: рыжая-бесстыжая. Бардин, серьёзно сказала она, мне нужно тебе кое-что сказать. Хорошо, ответил он. Сядь, попросила она. Хорошо, повторил он и сел в кресло. Она скрестила ноги по-турецки и спросила: ты можешь серьёзно отнестись к тому, что я сейчас скажу. Ты меня пугаешь, попытался пошутить Бардин, но лицо Ии оставалось сосредоточенным. Бардин, я хочу, чтобы ты понял, сказала она, ты — офигенный. Очень ласковый, сильный, красивый мужик. Но я прошу тебя вернуть к жизни моего мужа, я прошу тебя, помоги мне. Ты прекрасен, правда. У меня такого секса не было давным-давно. Но я люблю мужа, больше некому помочь ему, понимаешь. Понимаю, сказал Бардин.

Хорошо, кивнула Ия. Не очень хорошо, возразил Бардин, мне нужна какая-то зацепка. Каким образом я должен их искать, по-твоему. Мне нужно хоть что-то, кто такой этот Макоед ты рассказала, что никакой Лили в природе нет, ты тоже упомянула. Но что-то же тут есть какое-то реальное зерно. Может быть, эти костюмы, может, он работал на фсб. Ия засмеялась: прости, но с этой частью задачи проще всего, самые частые случаи помешательства обязательно включают в себя параноидальные идеи по поводу спецслужб. Нет никаких «костюмов». Но как я тогда должен искать, нахмурился Бардин. Ия, всё ещё абсолютно голая, подошла к нему и потрепала жёсткий ёжик на его макушке: не знаю, мой хороший, если бы знала — зачем бы я пришла к тебе. Я уверена, что массовые случаи нарколепсии — какая-то эпидемия. Я знаю, что ты умный, и ты найдёшь источник этой странной болезни. А если ты найдёшь его, значит ты найдёшь и машину снов. Я не думаю, что тут обошлось без неё. Она уселась к нему на колени и спросила: ты веришь в магию. Нет, я верю только в физиологию, биологические процессы, химию, физику и здравый смысл, ответил Бардин. Значит, тебе скоро придётся пересмотреть свой взгляд на мир, только и всего, ответила Ия с пугающей серьёзностью. А если я не захочу его пересматривать, подмигнул ей Бардин. Фу, не будь занудой, шлёпнула Ия его по руке. Она встала, подняла с пола невесомый лифчик, в одно движение нацепила его, повернулась к Бардину задом и наклонилась, чтобы поднять трусики, бросив быстрый взгляд, чтобы убедиться, что он смотрит на неё. Он смотрел, еще бы. Конечно же, он смотрел.

Куда тебя довезти, спросил он, облизнув пересохшие губы. Она натянула водолазку, джинсы, легко надела кроссовки и сказала: я уже вызвала такси. Когда ты успела, удивился он. Пока ты был в туалете. Ия набросила куртку, взяла лицо Бардина в свои ладони и поцеловала его. И снова он удивился этому ощущению водоворота, которое всякий раз вызывали её прикосновения. Он потянулся к ней, но она соскочила с его коленей и засмеялась: не провожай меня, застудишь своего малыша, а он мне ещё понадобится. Бардин с некоторым смущением вспомнил, что он совершенно раздет, но когда поднял глаза, увидел только темнеющий дверной проём и услышал шелест лёгких подошв в коридоре у входа в клуб. Он не спеша оделся, вслушиваясь в полутьму. Проверил рубильники, отключил лишнее электричество, запер тренерский кабинет, проверил, не бегут ли краны, щёлкнул последним выключателем, и вышел на улицу, заперев сложный замок. Она мной играет, подумал он. Но мне это нравится, сказал он вслух и усмехнулся, прислушиваясь к ноющему ощущению в паху.

Нелюбовь

День третий.

Четверг, 17-е мая

08:35

Бардин проснулся легко, словно подброшенный пружиной, из гостиной еле-еле доносился приглушенный звук телевизора. Собираясь на работу, жена любила слушать всю эту болезненно-жизнерадостную утреннюю пургу, которой окормлял электорат первый канал. Она говорила, что это придаёт ей правильное настроение. Смысл слова «правильное» в этой фразе Бардин предпочитал для себя не уточнять. Он вышел из спальни, слегка потягиваясь, жена привычно спросила, будет ли он завтракать, хотя знала, что до утренней разминки он не завтракает никогда. Сейчас дождётся её ухода, потом начнёт «выкобенивать свои коленца», как она называла это в разговорах с тёщей. Ты вчера совсем поздно пришёл, сказала жена, помешивая кофе. Что-то случилось? Бардин сел рядом, окинул расставленные по столу принадлежности для макияжа, и рассеянно ответил: я завёл любовницу. Не мели чушь, ответила жена, если ты задерживаешься на работе, мог хотя бы смску прислать, я тебя ждала, ужин остыл. Ты же знаешь, я не пользуюсь смсками, ответил Бардин, кроме того, я звонил. Да, но ты звонил ещё днём. Что-то случилось, спросил Бардин и обнял её за плечи. Да. Бардин сел, ему стало слегка нехорошо. Что, спросил он шёпотом.

Ты знаешь, когда ты начал рассказывать про эти случаи массовой летаргии, которые якобы скрывают, я тебе не очень поверила, тихо сказала жена, глядя ему прямо в лицо. Но… Ты же помнишь Таисью Семёновну из первого подъезда? Такая приветливая, крашеная хной женщина. Мы вчера вечером стояли с ней в магазине в очереди у кассы и так мило болтали, ни о чём, так, знаешь, бабские разговоры, внуки-погодки у неё окончили первый и второй класс, она хотела с ними на Азов ехать, я всё ей кивала-кивала, а потом вспомнила, что кошелёк у меня на самом дне сумки, полезла доставать, поднимаю голову и смотрю — а она на бок так заваливается, так… мееедленнннно, словно у неё ноги ватные. И прямо лицом об пол так ударилась, очки разбились, бровь рассекло, мы, конечно, переполошились все, полный магазин народу, думали сердце, а она, ты только представь, Бардин, ты только представь, она храпит. Мы её давай тормошить, а она только почмокала губами и дальше спит. Лежит, я ей плащ поправила, а то он задрался неприлично так, кровь течёт прямо лужицей такой, а она лежит в этой лужице и спит. И почему-то я до сих пор вспоминаю, как её волосы в этой лужице плывут, такие оранжевые, крашеные, а она… Жена замолчала, Бардин, приобнял её, почувствовал как она дрожит. Он прижал её к себе. Мне страшно, Бардин, сказала жена. Мы вызвали скорую. Приехала скорая, а вместе с нею какой-то неприметный человек в костюме. Милиция приехала. Оцепили магазин, ничего не говорят, вышли двое одетых в скафандры, как марсиане, знаешь, как в кино показывают, в целлофановых таких костюмах голубых, на лицах маски, на голове береты, вот как в душе моются, представляешь, и они её прослушали, сразу же сняли кардиограмму, таким интересным приборчиком переносным, потом к голове подсоединили, я не знаю, такие блестящие датчики, приборчик им выдал какой-то график, они кивнули, потом уже подошли медики, погрузили её в карету скорой помощи. А Люба из четырнадцатой говорит, у неё дочь живёт недалеко, подождём, может. А человек в костюме и говорит, нет, необходима госпитализация. Люба ему: мол, что дочери-то сказать, а он ей: сердечный приступ. Да какой сердечный приступ, возмутилась Люба, все зашумели, видно же, что человек-то спит! А тут выходит врач и говорит, в целях социальной безопасности убедительно просим не распространяться о данном случае, больная, мол, была на учёте по редкому заболеванию, подробную информацию мы можем только дочери выдать. Ну мы посмотрели на него, как на дурака, мы же с Таисьей лет триста живём бок о бок, как она с Молдавии тогда приехала, в начале девяностых. Ну какие у неё болезни, мы же все бабские секреты друг другу рассказываем, уж про болезни-то она бы бабкам-то у подъезда в первую очередь бы сказала.

Бардин не нашёлся, что ответить. Жену продолжало потряхивать, она сделала небольшой глоток, и, потупившись, призналась: нас милиция, ой, то есть теперь уже полиция, стала разгонять из магазина, но мы с бабами-то обошли квартал, собрались во дворе, и эта Венерка, живёт в сороковом доме, у неё ещё дочь вечно у нашего подъезда торчит, с этим тощим Володькой с третьего этажа, вот Венерка и говорит, мол, у неё на работе точно так же женщина уснула позавчера. И точно также приехала бригада в целлофане, с полицией, а потом с них даже подписку хозяева предприятия брать хотели, но все так перепугались, что встали вот так стеной и говорят, не дадим и всё тут. И одна женщина рассказала, что слышала в очереди, как один мужчина рассказывал, что у него брат так же уснул. Шел-шел по улице и уснул. Точно так же разбил голову о бордюр при падении, думали, пьяный, а он язвенник, вообще никогда не употреблял. И, мол, также бригада забрала его, тоже одеты были все как ликвидаторы где-нибудь в Чернобыле.

Женька, ничего не бойся, сказал Бардин. Я понимаю, сказала жена, но это какой-то иррациональный страх, я понимаю, что тут, в сущности, бояться нечего, но я всё равно боюсь. Бардин погладил её светлые волосы и прижал к плечу. Бардин, ты рассказывал про этого мальчика, который у тебя учился. А что если они все очнутся и так же потеряют память, что если это действительно эпидемия, а власти нам ничего не говорят, как обычно.

Женька, прекрати, сказал Бардин. И поцеловал её. Она внезапно для него ответила на поцелуй, щекотнув его десну упругим язычком, от чего Бардин чуть не потерял сознание. Он хотел отслониться, но жена крепко прижалась к нему, не отнимая губ. Он начал гладить её по щеке, по шее, она жарко отвечала на поцелуи, прижимаясь всё теснее. Не было ни гроша, да вдруг алтын, подумал Бардин. Его рука скользнула к груди жены, на секунды ему показалось, что она оплела его бедро своей ногой, но нет, этого не произошло. Она лишь протиснулась между столом и плитой, легко толкнув Бардина в грудь со словами: не надо, Серёжа. Он стоял, опустив голову, и чувствуя, как топорщится его член в глубине тёртых-перетёртых домашних джинсов. Ты же только что отвечала на мой поцелуй, подумал он. Но она лишь застегнула расстегнувшуюся пуговку и уже повернулась, чтобы уйти. Внезапно Бардин схватил её за талию и с силой притиснул к себе, нет, еле слышно шепнула жена, но он впился в её губы сухим ртом, надеясь ощутить встречное движение языка, но нет. Безвольные губы не отвечали. Он вдруг легко повернул её и в одно движение сдёрнул с неё джинсы и трусики. Она вроде бы что-то кричала, но он не слышал, вырванная с мясом пуговица его собственных джинсов покатилась по полу, громко звеня на кафельном полу. Бардин повалил жену животом на стол, она попыталась сопротивляться, но он легко раздвинул ей ноги и ворвался в неё с яростью человека, мстящего за давнюю обиду. Она не сопротивлялась и не помогала, просто лёжа как труп, и это пассивное сопротивление ещё больше разозлило Бардина, он чувствовал, что она всё больше и больше намокает, но не слышал никаких изменений в дыхании, тогда он перевернул её на спину, чтобы видеть её глаза и заломил ноги жены кверху, наваливаясь на кряхтящий под тяжестью двух тел массивный дубовый стол. Он смотрел на неё со странной смесью нежности и злости, но её глаза не выражали ничего.

К чёрту, сказал Бардин и прекратил всё. Поднял разорванные джинсы, попытался их надеть, но ничего не вышло, без пуговицы они снова падали. Он пошёл в спальню, достал спортивные штаны с растянутыми коленями, критически осмотрел их, убрал обратно, достал байковые, слишком тёплые для весны, штаны от пижамы и натянул их, вслушиваясь, не щёлкнул ли замок входной двери. Но нет, жена не ушла, она всё также лежала на столе, приподнятые расстёгнутой блузкой молочно-белые полушария, похожие на взбитый крем, увенчанный бледно-розовыми ягодками сосков, торчали вверх, постепенно наливаясь изнутри прозрачным розовым светом. Она смотрела прямо на него. Смотрела странно, ничего не говоря, не отводя глаз, смотрела, как могла бы смотреть дурацкая детская кукла. Бардин подумал, что никогда не сможет ничего с ней сделать, потом он вспомнил, как шальная мысль убить её как-то пришла ему в голову и показалась такой привлекательной, что он даже испугался. Но… Он любил её. По-настоящему любил, хотя и не понимал, за что именно. Сначала Бардину казалось, что это привычка, но чем больше он размышлял на эту тему, тем больше понимал, что попал в ловушку несправедливой, несчастной и никчёмной любви. Она по-прежнему глядела на него, а потом вдруг начала работать рукой. Быстро и грубо. И всё глядела. В глаза. Захрипела. Выгнулась. Он подошёл к ней, пока она билась на столе, мотаемая вверх-вниз волнами оргазма, взял за голову, вложил ей в рот член и почувствовал, как она обхватила его губами и пальцами, мокрыми от её собственных соков. Они кончили одновременно, как в старые добрые времена, под чёрным куполом крымского неба, когда залившись по самые брови сладким местными портвейном, купались в светящейся воде, и просыпались поутру на смятом распахнутом спальнике, переплетя ноги крендельком, как у тех смешных маленьких булочек, что продавались в детстве, такие мягкие, сбрызнутые сверху сахарным песком.

По лицу Бардина текли слёзы. Он не трогал их, мокрые дорожки струились сами по себе, не подчиняясь приказам, не унимаясь, просто текли и всё тут. Жена встала со стола, расхристанная, встрёпанная, не счастливая и не несчастная, с безучастным лицом, неизменным как фотопортрет для паспорта, без единой эмоции. Голые бёдра блестели от влаги до самых колен, сохранивших точёность, которая так нравилась Бардину. Женя взяла полотенце и промокнула мужу лицо. Ну-ну-ну, прошелестел её голос. Что у нас не так, спросил Бардин. Дело во мне, ты тут не при чем, ответила она. Она подхватила с пола разбросанную одежду и скрылась в спальне. Господи, всё мятое, донёсся её голос. Через несколько минут она вернулась на кухню, пшеничные волосы с редкими серебряными нитями забраны в тугой узел, макияж с глаз смыт, только губы жгут ярко-алой помадой, кричащей с бледного нервного лица. Она обняла Бардина, поцеловала его негнущуюся гордую шею и сказала: прости меня Серёжа. Не за что, буднично ответил он. Когда-нибудь всё наладится, сказала она. Скоро, спросил Бардин. Скоро, совсем скоро, ответила она таким нарочито тёплым тоном, что он скривился от этой фальши, словно съел что-то горькое. Ты меня любишь, хотя бы немного, спросил Бардин. Немного, ответила она. Звони мне, если что, хорошо, попросил Бардин, погладив её по щеке.

Обязательно позвоню, пока, шепнула она, чмокнула его в щёку и убежала. Пока, сказал он щёлкающему дверному замку.

Бардин переоделся, подчиняясь давно заведённому ритуалу, сдвинул кресло в сторону, размялся, чувствуя оледенелость перетруженных связок, пару раз сделал тэнсё, выволок из шкафа чиши, привычно поднял её и понял, что тело не хочет сейчас никакой нагрузки, поэтому он убрал инструмент обратно, сел в поперечный шпагат, лёг, вытягивая руки вперёд и застыл так, по миллиметру продвигая ослабелые кисти вперёд, предоставив энергиям тела течь туда, куда им хочется.

Я знаю, сказал он про себя, вытягиваясь вдоль пола. Я знаю, почему так вышло с Ией. Ведь я же знал, к чему всё идёт. И знаю, к чему всё идёт сейчас. Но я хочу разлюбить. Я хочу чем-то вытравить это проклятье, этот нелепый крест, который не могу вывезти, эту ношу, превращающую меня в тряпку, в бабу. Я хочу выместить свой грех, заменив его другим грехом, если это возможно.

В его памяти всплывали давно похороненные картины прошлого, и смерть дочери, и последовавший за этим запой, и уход Женьки к этому мужику, как его бишь. И его унижение, новый запой, попытки убежать и от себя, и от Женьки, и от призрака дочери, улыбающейся во сне. Мама говорила, что разбитую чашку не склеить, да только я ж боец, я не мог сдаться. И Женька, хоть и вернулась, да не сдалась.

Бардин вывернулся, расшевелив бёдра, в полный шпагат, сдвинул стопы в стороны, поиграв тазом, подтянул ладони под себя и приподнялся на руках, поболтав стопами в воздухе. Достаточно этого бабства. Хотите видеть железного дровосека, значит, вы увидите железного дровосека. Он вышел в стойку на руках, заскрипев зубами от напряжения, плечи заныли под грузом тела, Бардин встал и глянул в зеркало, блестевшее в распахнувшейся дверце шкафа. Градом катившийся пот оросил вытатуированных драконов и змей, обвивавших торс и дрожащих от напряжения вместе с литыми плитами грудных мышц.

Он пошёл в душ, включил боковые струи, увеличил их диаметр, подставляя безжалостным горячим потокам подрагивающие крылья и поясницу, вспомнил кричащую в экстазе жену, Ию, косящую на него поверх спины медным ведьминым глазом, и кончил еще раз, прикусив до крови предплечье. Солёная кровь напомнила солёные рты тех немногих женщин, которые когда-либо были с ним. Он зло усмехнулся. Все, запомни, сынок, всё в этом мире от баб, и жизнь, и смерть, и добро, и зло, и даже скука — всё от них, говорил ему отец всякий раз, когда Бардин нёс его домой пьяного из гаража. Наконец-то я тебя понял, батя, сказал Бардин, и, не вытираясь, пошлёпал на кухню.

Он плюхнулся в кресло мокрой задницей, с удовольствием вспоминая, что, тем самым, нарушает правило, строго установленное женой. Взял со стола свой древний сотовый, внезапно вызвавший в нём отвращение своей обшарпанностью и скрипами корпуса, и набрал жену. Ты доехала, спросил он в трубку. Да, всё хорошо, я уже на работе, ответил голос Женьки. Ты как, почему-то задал он самый банальный и нелепый после всего случившегося, вопрос. Не очень, ответила жена. Из-за меня? Нет. Я всё ещё боюсь. Чего? У нас директор заснул, прямо на рабочем месте. Тебя забрать? Нет, не нужно. Мы здесь с девками сидим-дрожим, ждём скорую, попыталась пошутить жена, но её голос нехорошо похрипывал. Хорошо, что ты не одна, ответил Бардин. Я не одна, согласилась жена, спасибо, Бардин. Они немного помолчали, вслушиваясь в цифровые шумы. Послышался скрип открываемых дверей, хлопок, и приглушенный голос жены сказал: я хотела тебе сказать, что сумасшедшие часто бывают пророками. Что ещё говорил твой друг, этот, который память потерял? Он верит, что всё кончится хорошо, будет трудно, но всё закончится как в голливудском кино, соврал Бардин. Ты ему веришь, спросила жена. Конечно, Женька. Конечно.

Эпидемия

День третий.

Четверг, 17-е мая

13:12

Губернатор, моложавый крепкий мужчина с квадратным затылком и упитанной спиной, напоминавший спичечный коробок на долговязых, непропорционально худых ногах, стремительно летел по коридору резиденции, выбивая подошвами громадных ботинок пыль из толстых, поглощающих все звуки, ковровых дорожек, покрытых аляповатым, слишком ярким узором по краям. За ним суетливо бежали два вице, начальник службы протокола, пресс-секретарь по имени Света и начальник службы безопасности.

В этом коридоре всегда царила умиротворяющая тишина, которую хотелось назвать царственной, но сейчас она казалась избыточно гнетущей, давящей на психику, и каждый из обитателей резиденции, только решившись высунуть свой чуткий чиновный нос из высоченных дубовых дверей, тянувшихся нескончаемым рядом, моментально понимал суть происходящего и тут же скрывался обратно. Казалось, даже крики весенних галок за окном стали тише.

Губернатор внезапно встал как вкопанный, и оба вице сделали сложный пируэт, чтобы не врезаться в спину шефа.

Кто-нибудь из вас блядей, может мне объяснить, какого хуя у нас делают областной совет по безопасности и совет по блять здравоохранению, зычно сказал губернатор, не оборачиваясь на подчинённых. В ответ он услышал лишь испуганное молчание, поэтому лишь удовлетворённо крякнул и отметил: я так и знал. Он снова полетел дальше, отмеряя ковровые метры стремительными шагами. Вице и остальные приближённые засеменили за ним, стараясь держаться чуть дальше, чтобы не попасть под горячую руку. Через несколько шагов губернатор снова встал, повернулся и сказал, на этот раз уже страшноватым шёпотом: да вы, клоуны сраные, хотя бы приблизительно понимаете, что с нами сделает Москва, если в предвыборный год у нас на территории обнаружится эпидемия не пойми чего?! Председатель совета по взаимодействию с правоохранительными органами, главный эпидемиолог области и министр по радиационной и экологической безопасности уже ждут вас в кабинете, скромно пробормотал первый вице, краснолицый усатый мужчина с глазами навыкате. Мудро, ответил губернатор. А когда стало известно об этой, как её блять, аллергии? Летаргии, шёпотом поправил его второй вице, слегка женоподобный упитанный красавчик с латиноамериканской бородкой. Да похуй, я спрашиваю, когда, раздражённо спросил губернатор. Медики знали ещё во вторник, к этому дню уснуло больше шестидесяти человек, но они думали, это что-то сезонное, пробормотал первый вице. Сезонное, проорал губернатор, то есть больше шестидесяти человек внезапно впали в кому, а они посчитали это чем-то сезонным? У нас цветение яблонь стало кому вызывать? Или набухание тополиных почек? Вы почему из меня идиота-то делаете, козлы ебаные? Почему раньше не доложили? Потому что вы вчера с блядьми кокаину обожрались на обкомовских дачах, ваше превосходительство, и себя не помнили, язвительно подумала про себя пресс-секретарь, но благоразумно оставила дерзновенные мысли при себе.

Ударом ладони губернатор распахнул двери приёмной, обе секретарши вытянулись в струнку, сжимая под мышкой алые папки с надписью «на доклад». Трое министров тяжело поднялись с кресел, потупив глаза. Несмотря на распахнутые фрамуги окон, в приёмной отчётливо пахло валерьянкой. Губернатор брезгливо дёрнул головой в сторону дверей кабинета, и не дожидаясь ответной реакции, первым проследовал внутрь, бросив на ходу: меня нет, соединять только с Москвой. Он почти бегом пересёк длинный тёмный кабинет, на минуту задержался у камина, что-то хмыкнул, подошёл к пузатому барочному бару, достал оттуда бутылку стратайлы и бутылку воды, плеснул виски на донце широкого стакана, отвинтил пробку на бутылке воды, но вдруг передумал и маханул всё содержимое стакана одним глотком, по-мальчишески занюхав рукавом. Будешь, свойски спросил он у первого вице. Рановато мне, поморщился вице-губернатор, хотя цвет лица и не позволял заподозрить в нём человека, щепетильно соблюдающего спортивный режим. Вам не предлагаю, слегка смягчился губернатор, посмотрев в сторону остальных визитёров, ещё весь день впереди. Я что-то плохо представляю, с чем мы имеем дело. Маска гнева на его крупном лице постепенно слабела, уступая место обычному выражению лёгкой озабоченности.

Пожилой главный эпидемиолог пожевал губами и размеренно сказал: у нас пока нет оснований говорить о том, что это эпидемия, поскольку ни возбудитель болзени, ни её этиология пока нам неясны. Мы, разумеется, будем работать в этом направлении, но нам нужна консультация коллег, мы просим вашей команды, господин губернатор, собрать расширенное заседание минздрава. Может, это что-то военное, с подозрением покосился он на координатора от правоохранителей. Мы уже дали запрос в фсб, ответил тот, и в особый отдел гарнизона, но они пока молчат, я полагаю, им известно не больше нашего. А кому вообще что известно, снова начал закипать губернатор. Сми пока не подхватили эту тему, сказала пресс-секретарь, отчасти из-за того, что они прекрасно понимают, что у нас выборы на носу. Похвально, конечно, ответил губернатор, опустив нос в опустевший, но всё ещё ароматный стакан. Но как долго мы сможем их сдерживать? Не знаю, ответила пресс-секретарь, это зависит от динамики события. С динамикой у нас плохо, печально ответил министр по радиационной и экологической безопасности. В смысле, встрепенулся губернатор. Количество засыпающих растёт по экспоненте, сказал министр. По чему растёт? закричал губернатор, вы мне почему мозги вечно ебёте здесь? вы мне можете по-человечески ответить на поставленный вопрос? Да, разумеется, покорно ответил министр, количество условно-заболевших прирастает в среднем на несколько человек в день, думаю, завтра-послезавтра мы перешагнём порог в сто человек, а через три-четыре дня, если такая тенденция сохранится — в две сотни, и далее по нарастающей.

А есть хотя бы малейший шанс, что они проснутся, спросил губернатор. Увы, ответил главный эпидемиолог, исходя их того, что мне известно от коллег, в течении заболевания нет никакой выраженной динамики, иными словами они просто спят, очень глубоко спят. А кто первый обратился с жалобой, поинтересовался правоохранитель. Мама одного мальчика, Володи Сидорчука, десяти лет, ответил эпидемиолог, обратилась во понедельник утром в скорую помощь, поскольку мальчик уснул прямо по дороге в школу, более того — держа за руку мать. Он просто упал на землю и уснул. Она в течение пятнадцати-двадцати минут попыталась его разбудить, но тщетно. Вызванная посредством мобильной связи карета скорой помощи доставила мальчика в третью городскую больницу, но стандартные схемы лечения не дали результата, мальчика оставили спать в детской неврологии. Там он сейчас и находится. Сегодня четверг, половина второго, мрачно протянул губернатор.

Значит так, сказал первый вице, для начала я предлагаю полностью блокировать всю возможную утечку информации до тех пор, пока это вообще возможно. Света, повернулся он к пресс-секретарю, сегодня же, прямо сейчас собери всех директоров каналов, главредов и влиятельных смишников, объясни им, что преждевременное раздувание сложившейся ситуации до того момента, как заседание специального комитета правительства вынесет вердикт, крайне губительно скажется на имидже области. И что это чревато урезанием федерального бюджета, сокращением рабочих мест и прочими неприятностями. Ты не записываешь? Геннадий Григорьевич, я всё прекрасно усвоила, в течение часа они будут здесь, ответила Света. Молодец, ответил первый вице. У меня одна проблема, осторожно сказала Света. Какая, удивился первый вице. А что мы будем с блогерами делать? Они язык за зубами держать не будут, ответила она. А ты их знаешь? Ну кого-то знаю. Тогда звони им. Встречайся в частном порядке, объясняй. А если они не пойдут нам навстречу, откажутся понимать, спросил Света. Первый вице повернулся всем корпусом в сторону начальника службы безопасности и вопросительно хмыкнул. Тот пожал плечами и ответил: не, ну что-нибудь будем придумывать, конечно, на ряд известных лиц у нас есть кое-какие материалы компрометирующего характера. А на кого нет, спросил губернатор. Ну они же маргиналы, брезгливо ответил начальник охраны, каково их реальное влияние? Ну процентов пятнадцать от общей аудитории сми они охватывают в возрастной категории тридцать-сорок лет, и около семи-десяти процентов в более молодой категории граждан. Хотя, если брать соцсети — там действительно опасность таится, молодёжь охвачена ими процентов на восемьдесят, ответила Света, закатив глаза, будто пытаясь найти верные цифры где-то в небесах. Не так уж и мало, покивал первый вице. Чуть позже выработаем версию для публикации, сказала Света, а пока, главное — заглушить официальные сми, чтобы какой-нибудь дотошный недоумок не решил внезапно сделать себе карьеру на всей этой истории. А разве такие ещё остались, удивленно спросил второй вице. Вы не поверите, но наши вузы щедры на свежих придурков, усмехнулась Света. Они же сейчас все голливудских фильмов насмотрятся и начинают грезить, как раскручивают дело и переезжают работать в столицу, куда-нибудь на нтв, в передачу «профессия — репортер». Что-то не верится, протянул первый вице, ну да ладно, работай.

А где этот хуй, спросил губернатор, почему его-то здесь нет. Никита Сергеич, намекающе проблеял второй вице, чтобы как-то прояснить, кого именно глава региона имел в виду. Ну этот наш, сити-менеджер, ебать его в спину, ответил губернатор. Он в отпуске, смущенно ответил второй вице. В понедельник улетел в сша. А отвечать за этого козла мы будем, риторически спросил губернатор. Достаньте его и пусть возвращается. Нам нужно, чтобы кто-то посветил мордой в телике. В конце концов, он знал, на что соглашается, когда мы под него, мудака, устав города переклеивали. Что у нас с обстановкой в области? Распространение эпидемии по области пока не отмечено, чётко ответил главный эпидемиолог, но главные врачи на местах уже озадачены соответствующим образом. При малейшем подозрении они сразу доложат.

Всю информацию по ситуации немедленно докладывать мне, сказал губернатор. Или, вон, Гена пусть занимается, если меня нет, показал он подбородком на первого вице. Тот вздохнул, как бы давая понять, что понимает весь груз ответственности, и что процедура понятна, и что он, как обычно, готов исполнить любое поручение первого лица. Чтобы так грамотно вздыхать, нужно пробежать не одну тысячу километров по коридорам резиденции, с завистью подумала Света. Губернатор нарочито медленно прошёлся по кабинету, словно давя каких-то невидимых существ кожаными подошвами туфель, потом исподлобья посмотрел на присутствующих и, не поворачивая лица к начальнику охраны, сказал ему: предложения по организации информационного контроля по всем министерствам и ведомствам мне на стол, с перечнем ответственных лиц, всё как полагается. Мы тут с вами ещё говна похлебаем, чувствую я.

День третий.

Четверг, 17-е мая

14:55

Бардин мучительно таращился в экран кроммовского мака, усиленно потирая виски и прихлёбывая крепчайший кофе из большой кружки с патологически весёлой обезьянкой, чьё выражение морды нехорошо намекало на знакомство с опасными препаратами. Кружку подарил ему кто-то из клиентов, но он не помнил кто, помнил лишь, что на коробке значилась какая-то чушь про хорошее настроение. Психоделические узоры за спиной обезьянки только усиливали хиппанский контекст кружки.

Бардин подмигнул обезьянке и спросил: ну и как же я буду искать то, не знаю что? Он внимательно просмотрел все записи Кромма, выписав на отдельный листок бумаги все интернет-ресурсы, которые бы могли дать ему какую-то информацию. Поиск по ключевым словам «Виктор Кромм», «костюмы», «машина снов», «Ия Кромм», «Иоланта Кромм» ничего дельного не принёс, Бардин убил кучу времени, но так и не получил ни байта новой информации. Он перелопатил гору спама, порнухи, идиотских страничек в социальных сетях, наполненных нелепыми, с его точки зрения, сообщениями. Посмотрел множество фотографий, надеясь найти хотя бы на одной из них знакомое лицо. От отчаяния, уже совершенно не понимая, что именно он делает, он забил в поисковую строку ВКонтакте имя «Лиля» и тут же пожалел о сделанном, поскольку на него обрушилось совершенно невообразимое количество одинаковых профилей почти одинаковых девочек, каждая из которых с первых же строк буквально кричала о своей удивительной уникальности, причём делала это с грамматическими ошибками. Через некоторое время Бардин даже стал узнавать шаблон, который использовался для этих отчаянных посланий миру. Большинство из девушек полностью подходили под описание, данное Кроммом: смуглые, черноглазые, стройные. Чёрт. Витька. Ну почему у твоей героини чуть ли не самое популярное татаро-башкирское имя, застонал Бардин. Он попытался уточнить параметры: «молескин», «рисование», «эскизы». Ничего. Количество ответов значительно сократилось, но всё равно переработать такой объём информации Бардин был не в силах. Я ни черта не смыслю в этом вашем интернете, с досадой промычал он в экран.

Он встал, прошелся, потом подошел к оконному проёму, в котором с гардины свисал маленький пластиковый шарик на нитке. Бардин оглянулся, закрыта ли дверь кабинета, и выполнил несколько стремительных ударов ногами, еле касаясь шарика, вздрагивавшего от потока воздуха, поднятого взмахом бардинской туфли. Стряхнув напряжение, он вдруг прислушался к себе, в глубине вспыхнула крохотная маленькая идея. Бардин подошёл к столу и ткнул пальцем в иконку evernote на панели программ мака, вызывая дневник Кромма из спячки. Лиля, Лиля, Лиля, повторял Бардин, водя пальцем в поисках нужного тега, ага, вот они, сканы лилиного молескина. Интересно было бы подержать его в руках, подумал Бардин. Плохая Лиля. Залитые чёрным странички, грубые наброски чёрным и алым маркером. Вот оно: Лилит, чёрная праматерь, тёмная сторона Евы, воплощение Луны, ночной призрак, чьи поцелуи приносят смерть, а ласки приводят к бездетности.

Возле древа добра и зла, тщательно, до каждого листочка, выписанного Лилей при помощи тонюсенького пера, стояла симпатичная блондинка Ева с небольших зелёным яблочком в ладошке, а рядом высилась порнографическая темнокожая Лилит с хвостом, с щедрыми наливными грудями, вздыбившимися алыми сосками и огромным лоном. В когтистой руке Лилит сжимала огромный надрезанный апельсин. Рядом стоял на коленях плачущий Адам, руки и ноги которого почему-то обильно покрывала шерсть. Какой-то не то зверочеловек, не то раздетый кавказский торговец. Одной ногой Лилит стояла на поверженном змие, из пасти которого потешно вываливался красный язык, больше похожий на ленточку или книжную закладку.

Бардин вернулся к браузеру и набрал в поисковике параметры «лилит», «черная лилит», «черная праматерь», «черная ева». Через полчаса поисков он наткнулся на искомые профили Вконтакта и фейсбука. С аватарок смотрело похотливое красногубое лицо Лилит, нарисованное лилиной рукой. Ни одной фотографии, ничего. Несколько ссылок на ресурсы, посвящённые рисованию, живописи, графике, но ничего, чтобы могло приподнять завесу над личной жизнью владелицы профиля. Лишь в описании биографии значилось: «Я живу во сне. Но когда я изредка просыпаюсь, то становлюсь хорошей девочкой. Хочешь найти меня и потерять жизнь — ищи во сне. Хочешь жить и обрести покой — ищи наяву». Бардин довольно засмеялся, прихлёбывая уже совершенно остывший кофе, точнее, пытаясь процедить последние, самые сладкие глотки, сквозь густую чёрную кашицу, но вдруг осёкся и сказал: Бардин, ты балда. Она же страдала нарколепсией! «Я живу во сне». Кромм постоянно упоминал об этом. Она бесконтрольно засыпала пять-шесть раз на дню! Диагноз крайне редкий, сколько их таких в нашей области?

Бардин, достал обшарпанный мобильник, открыл замызганную записную книжку, и начал медленно набирать десятизначный номер, тщательно сверяясь с записями. Вдруг он остановился и посмотрел на светящийся экран компьютера. Бардин, ты динозавр, подумал он. Ведь ты же нестарый ещё человек, а ведёшь себя как пенсионер. На эту гору записулек, кое-как скрепленную между собой, смотреть противно. Тьфу. Ты бы ещё ботинки прощай-молодость себе купил, а что, хорошие ботинки, тёплые и дешёвые. Как мудак, честное слово, застрял где-то в прошлом. А надо идти вперёд, весь мир идёт вперёд. Нельзя отставать.

Он добил до конца номер и нажал кнопку вызова. Буквально через два гудка запыхавшийся и нервный мужской голос скорее прогавкал, чем проговорил в трубку короткое: алло, да. Это Бардин тебя беспокоит, помнишь такого, спросил Бардин, солнечно улыбаясь телефону. Серё-о-о-ога, радостно запищал динамик трубки, сколько лет, сколько зим! Можно я перенаберу тебя через пару минут. Не вопрос, ответил Бардин, нажав отбой. Он встал, возбуждённо, прошёл к шкафу, достал из коробки с надписью relaxing therapy ароматическую палочку и поджёг, слегка раздувая крохотную алую точку, чтобы поскорее взялась. Потом взял с другой полки сандаловую держательницу и воткнул коптящую сладким дымом палочку в опалённое отверстие держательницы, похожей на маленькую модель лыжины. Помахал рукой над плотной сизой струйкой дыма, разгоняя его по кабинету, и откинулся в кресле, краем глаза кося на сегодняшнее расписание приёма. Мобильник зазвонил так внезапно, что Бардин чуть не подпрыгнул. Чёртов звонок никогда мне не нравился, одно достоинство — его хорошо на шумной улице слышно. Алло, сказал он в трубку. Это Аркадий, запищал динамик. Ты мне звонил только что, а я не мог ответить, у нас тут сущий ад. Просто кошмар какой-то. Шестым чувством Бардин понял, что происходит, и спросил: и что, много народу еще уснуло? А ты откуда знаешь, испуганно пискнуло в трубке. Бардин улыбнулся: шила в мешке не утаишь. Сколько на сегодняшний день? С утра привезли уже семьдесят два человека, это в плюс ко вчерашнему, ответил Аркадий. Каша, ты же у нас вроде во второй городской неврологией заведовал раньше, спросил Бардин. Так это когда было, Серёга, это ж чуть ли не допутинские времена, важно ответил Аркадий. Сейчас-то я крутой стал, зам главного невролога города. О, значит, ты-то мне и нужен, обрадовался Бардин, я тебе вопрос один задам, а потом проси у меня взамен, что хочешь. Вот прямо-таки, что хочу, хохотнул Аркадий. Вот прямо-таки да, ответил Бардин. Ну спрашивай тогда, старый чёрт. Каша, мне нужно девочку найти. Всем, буквально всем сегодня нужно найти девочку, Серёга, но я не по этой части, заржал Аркадий. Нет, Каша, не такую мне надо девочку. Мне надо другую девочку. Мне надо вполне конкретную девочку, которую зовут Лиля и которая должна состоять на учёте, поскольку у неё крайне редкий диагноз, она страдает нарколепсией. Серёга, ты издеваешься что ли, помрачневшим голосом ответила трубка. Я тебе только что сказал, что нам аналогичных больных только сегодня за первую половину дня больше семидесяти человек привезли, а ты мне тут говоришь. Погоди-погоди, Каша, заторопился Бардин, боясь, что собеседник в раздражении бросит трубку: дело в том, что девочке, которую я ищу, такой диагноз поставили еще года три-четыре назад, наверное. Трубка перестала возмущённо кудахтать. Испуганный тишиной, Бардин неловко покряхтел в динамик и осторожно спросил: Каша, ты меня слушаешь. Еще как, ответил задумчивый голос. Скажи-ка, Бардин, ты ведь не думаешь, что эта твоя искомая Лилия может стать причиной этого безумия, ведь так, спросил Аркадий. Не знаю, Каша, скорее всего, она сама если и не является причиной, то абсолютно точно знает, кто является, вкрадчиво ответил Бардин. То есть, ты хочешь сказать, что тебя мне сам Господь Спаситель наш прислал на подмогу, вместо архангела Гавриила с огненным мечом в руке, хохотнул Аркадий. Да, сам Гавриил уснул, знаешь ли, теперь я за него, пошутил в ответ Бардин, и через секунду передёрнул плечами от мрачности получившегося каламбура. Но Аркадий благодарно заржал в трубку, вполне оценив шутку: я тебе её поищу, но это может занять время. Не вопрос, дружище, ответил Бардин, главное — найди мне хоть какой-то след, и тогда я — твой должник. Хорошо, довольно ответил Аркадий. Кстати, Каша, с этиологией заболевания хоть что-то выяснилось, спросил Бардин. Ох, застонал в трубку Аркадий, не мучай меня. Работаем мы, работают эпидемиологи, завтра приезжает специалист по, не поверишь, тропическим заболеваниям, из Владивостока, известный паразитолог. Сегодня у губера специальную комиссию собрали час назад. Только я тебя умоляю, Бардин, не знаю, откуда ты знаешь про эпидемию, но прошу: никому пока ни слова, ладно? Ладно, ответил Бардин. Там же такая паника поднимется, если станет известно, ты себе не представляешь, что со мной делают эти родственники, пожаловался Аркадий. Ну почему же не представляю, вполне себе представляю. Бардин, у меня больные лежат даже не в коридоре, у меня скоро на лестничных клетках спать будут, военные обещали подвезти какие-то супер-спальники. Ой, прости, я побежал, суетливо запричитал Аркадий. Давай, сказал Бардин. Девочка Лиля, три года на учёте с нарколепсией, шестнадцать лет от роду, я всё запомнил, ответил Аркадий и положил трубку.

День третий.

Четверг, 17-е мая

17:08

Бардин вошёл в салон сотовой связи и тут же, глядя на полки, заставленные мобильными телефонами, ощутил себя человеком, попавшим в нынешний день из глубокого прошлого, где обладание обычным «городским» телефонным аппаратом уже возвышало человека над себе подобными. Он, разумеется, видел по телевизору рекламу современных телефонов, но не обращал на неё никакого внимания, предполагая, что все эти навороченные аппараты предназначены исключительно для развлечения подростков. Чувствуя себя слегка не в своей тарелке, и одновременно злясь на себя за это, поскольку он был явно куда более обеспечен, чем любая крашеная дурочка за прилавком, Бардин подошёл к единственному на весь салон молодому человеку, здраво предположив, что он получше разбирается в гаджетах, чем женская половина коллектива. Вы принимаете к оплате пластиковые карты, спросил Бардин. Разумеется, ответил продавец с обаянием верблюда, утомлённого долгим переходом через пустыню. Бардин ощутил неприятный укол раздражения, но подавил его и спросил: у вас есть айфоны. Зачем вам айфон, возьмите лучше андроид, у него настройки гибче, софта бесплатного море, доверительно сообщил продавец. Бардин нахмурился, глядя на блестящие модели телефонов, и простодушно спросил: а эти андроиды с маком работают? А зачем вам мак, странно вытаращил глаза продавец. Я работаю на маке, ответил Бардин. Ну ладно, ответил продавец таким тоном, как будто Бардин умолял его о чём-то крайне неприличном и предложил супер-цену, сломившую последнее сопротивление юноши. Вам сколько гигабайт памяти, спросил он, доставая несколько коробок. Всё равно, сказал Бардин. Возьмите 32 гига, можно много музыки загрузить, ответил продавец. Ну вообще моришь, сказала продавцу подошедшая девица с чёлкой, почти полностью прикрывающей глаза. Куда мужчине эта музыка-то? Или вы не для себя покупаете, довольно похабно подмигнула она Бардину, тот еще больше смутился, потом поднял глаза и сказал: я покупаю себе и я люблю музыку, что тут удивительного? Девица наклонилась через стойку поближе и выдула из жвачки завидно большой и глянцевый пузырь. Бардину, пока он учился в школе, никогда не удавалось так здорово их надувать. Ну и, она потянула небольшую паузу, что. Вы. Снова пауза. Слушаете обычно. М? Бардин припомнил катины разговоры о последних новинках в мире музыки и ответил: я в последнее время слушаю драм-н-бейс, в основном, logistics, и вот мне ещё понравился saltillo, но он слегка драматичен. Девочка удивлённо распахнула веки, повернулась к парню, заполнявшему гарантийные талоны, и спросила: чего это, ты знаешь? Конечно, ответил продавец, логистикс — это иконы стиля, грамотно слушает мужчина. А я слушаю всякую попсу, как дурочка, доверительно сказала девочка, шлёпнув Бардина по рукаву. Это ничего, ответил Бардин, не удержавшись от улыбки. Девушка улыбнулась в ответ так тепло-тепло, что он тут же забыл, что пять минут назад мысленно называл себя дедулей.

Возьмите ещё бампер резиновый, сказала девушка и быстро спохватилась: это не потому, что мы тут всякую фигню должны вместе с телефонами впаривать, просто жалко же вещь. Айфон дорогой, уроните, не дай бог, на асфальт, или выпьете, начнёте звонить, он выскользнет из руки и весь трещинами пойдёт, а его ремонтировать дорого, ужас какой-то, а тут в резинку его завернул и все дела. Могу кожаный чехол предложить, недовольно вклинился продавец, он будет больше соответствовать вашему статусу. А какой у меня статус, поддел его в ответ Бардин, статус дедули, да? Нет уж, мальчик, если красивая девушка просит меня надеть для безопасности резинку, я всегда это делаю, грубовато сказал Бардин и подмигнул девушке. Да ну вас, захохотала она в ответ, снова шлёпнула Бардина по рукаву и придвинулась поближе. Его, в смысле айфон, надо бы активировать, не забудьте, как домой придёте, его в компьютер включить, сказала она, тыкая ногтем в экранчик айфона. А вот тут, я вижу, у вас есть ноутбук, может, вы мне прямо сейчас прямо мне всё и активируете, м, спросил Бардин. Ну всё-то я вам активировать не буду, вы и без того, я смотрю, мужчина ой активный какой, сказала девушка, но с айфоном помогу. Я должен был попытаться, пошутил Бардин. А вы продолжайте, ответила девушка, если будете настойчивы, мало ли что может приключиться.

Она взяла у него новенький айфон и подошла к ноутбуку, глядя куда-то за спину Бардина, он оборотился и увидел, как продавец корчит за его спиной крайне недовольную мину. Бардин только собрался сделать ему замечание, но вдруг зрачки продавца неправдоподобно расширились и брезгливость на его лице сменилась выражением ужаса. В ту же секунду Бардин услышал звук, который невозможно было трактовать двояко: девушка за его спиной упала, вслед за ней упал и ноутбук. Она лежала, неестественно подогнув под себя ногу с нежной, словно яблочная кожура, розовой кожей, разбросав руки как попало, и глубоко спала. Рядом валялся ноутбук с треснутой матрицей, а чуть поодаль — айфон, странным образом совершенно не пострадавший, очевидно, из-за того резинового бампера, что она на него только что надела. Она лежала на боку как тряпичная кукла, и плавная линия её бедра так отчётливо выгнулась, подчёркивая тонкость девичьей талии, что Бардин почувствовал внезапный, совершенно неуместный, приступ нежности. Девочка, вся такая беленькая, розовенькая, слегка пухленькая, внезапно напомнила ему жену, какой он помнил её восемнадцать лет назад. Восемнадцать долгих-долгих лет. Почти веков.

Наська, шепнул молодой продавец, ты чего это. Наська, заорал он, вдруг поняв, что случилось. На крик выбежали ещё две девочки, пухлая низкорослая кукла в каштановых кудряшках и тонюсенькая брюнетка с синеватой кожей. Брюнетка ринулась помогать, но пухлая крепко ухватила её за руку, закричав страшным шёпотом и, при этом, косясь на Бардина: не трогай её, никто ж не знает, что это такое с ними случается. Вдруг это заразно. Надо скорую вызвать, ответила синенькая девочка. А с кем это, с ними, с удивленным лицом спросил Бардин. Пухлая потупилась, но парень, сидевший на полу рядом с Наськой и державший её за руку, хрипло ответил: а вы ничего не знаете, что ли? В городе у нас уже третий день эпидемия. Утром распоряжение руководства по всем нашим торговым точкам пришло, что, мол, мы всё отрицаем, у нас никто не засыпает, если кто-то из покупателей уснул, тихонько вызываем скорую, но руками ничего не трогаем. Понятно, сказал Бардин, я врач. Он сел рядом с Наськой и пощупал пульс. Совершенно обычный для спящего, с выраженными женскими тонами, прекрасный чёткий пульс, может, слегка печёночка у малой пошаливала, а, может, она вчера просто поздновато из клуба домой вернулась, что скорее всего. Бардин быстро осмотрел её и подтвердил для себя совершенно неутешительный вывод, девочка действительно спала как убитая. Ну что ж, пробормотал он, вызывайте скорую, я их дождусь, сказал он, устраиваясь в углу. Вы думаете они быстро приедут, скептически ответил юноша. Ну вы мне пока можете объяснить, как тут что настраивать, так и время пробежит, улыбнулся Бардин. Вы же не собираетесь держать салон открытым, чтобы все посетители видели, что у вас тут девушка лежит посереди торгового зала? Вы правы, покраснел мальчик и, звеня ключами, пошёл опускать жалюзи и запирать двери.

День третий.

Четверг, 17-е мая

18:11

Скорая приехала довольно быстро, что, надо сказать, слегка удивило Бардина. Чертыхаясь и матерясь, в салон вошёл полный человек в замызганном белом халате с пятнами пота под мышками и сказал, ни к кому особенно не обращаясь: вот ёб твою мать, снова здорово! В городе полно инфарктников, жара стоит такая, нам бы по серьёзным случаям ездить, а нас тут уже два дня по всякой хуйне гоняют! Спит что ли?! Угу, начал отвечать продавец, но фельдшер перебил его: да не надо, можешь не продолжать. Клиническая картина всегда одна и та же, упал, уснул, хорошо, если головой не ударился при падении и не повредил себе чего другого. Сейчас загрузим болезную. Ты мне только, молчеловек, на бумажке напиши данные её, там номер паспорта, имя, прочее всё, что вспомнишь. И куда вы её, спросил Бардин. Полный фельдшер смерил его взглядом, достал жёлтыми от дешёвых сигарет пальцами пачку, вскрыл, сунул сигарету в рот забавным жестом, словно запихивал прикуриватель в гнездо. Здесь не курят, попытался изобразить строгость продавец, но фельдшер резко повернулся и жёстко спросил: ты слепой что ли, ты где-то видишь дым, или огонь. Совсем они ебанулись со своей борьбой с куревом, скоро блять в стране одни сука роботы будут жить. Бардин достал из кармана дорогой эс тэ дюпон из белого золота, щелкнул, извлекая огонёк, протянул фельдшеру. Курите, улыбнулся он. Я работал на скорой после мединститута сразу, прекрасно вас понимаю. Фельдшер благодарно затянулся, с удовольствием выпуская две толстенные дымные струи из ноздрей, и кивнул на разбитые, покрытые чёрными мозолями кулаки Бардина: боец что ли? Массажист, улыбнулся в ответ Бардин. Продавец, отвернувшись, смотрел в окно, по-женски поджав локоток, нервно обгрызая ноготь и яростно шепча что-то про быдло. Фельдшер хохотнул и спросил у его возмущённой спины: слышь, красавчик, а вот ты аппендицитом заболеешь, к примеру, ведь к нам будешь звонить, к быдлу, правильно? Вот этого-то я и боюсь, ледяным тоном ответил продавец. Ты сколько лет учился, вместо ответа сказал фельдшер, повернувшись к Бардину. Шесть лет мединститут, потом ординатура, интернатура, потом, задумался Бардин, даже не помню сейчас. Если учитывать курсы всякие, я и сейчас учусь постоянно. Вот, радостно сказал фельдшер, а эта залупа молодая ещё дрочить не умеет толком, только за прилавком ногти грызть, а уже нас с тобой жизни научит, понял. А ты чего болезную не пакуешь, спросил Бардин. Фельдшер наклонился к лацкану бардинской куртки и заговорщицки прошептал: нас на такие вызовы только с сопровождением отправляют, жду, когда умники приедут. Просто заебали они, всё время в спину дышат, над душой стоят с видеокамерой. Я Коле-водителю и говорю, давай-ка, мол, оторвёмся от них, пусть в пробочке постоят, подумают. Чуть не сказал «покурят», да думаю, эти пидарасы и не курят. Бардин удивился и переспросил: а сопровождающие-то гэбешники что ли? Фельдшер пожал плечами и ответил: да бес их разберёт, кто ж их проверял-то? Скорее, мусора, уж больно у них повадка быковатая.

Словно в подтверждение его слов, в стеклянные двери салона связи яростно застучали чьи-то тяжёлые кулаки. Приехали, красавцы, насмешливо пробормотал фельдшер. Продавец открыл им дверь, они вбежали внутрь, вместе со струёй весеннего, уже начинавшего набухать духотой, воздуха, злые, растрёпанные, в полураспущенных галстуках. Голубенькие медицинский маски, намокшие по краю от пота, болтались на шеях как тряпки. Ну я тебе ещё погоняю, понял, угрожающе сказал старший, погрозив кулаком фельдшеру. Ты мне ещё поугрожай, хуй мамин, равнодушно сказал фельдшер полушёпотом, вколю тебе вечером в жопу чего-нибудь, будешь до конца жизни потом хуй краном подымать, ухарь.

Бардин подошёл вплотную и резко крикнул прямо в лицо вошедшему: фамилия, документы, быстро. От неожиданности тот, в костюме, зашарил где-то в глубине пиджачка, что-то забормотал, наконец, нашел красную книжечку, приободрился, протянул Бардину. Значит так, товарищ лейтенант, сказал Бардин, я являюсь свидетелем, я видел, как эта девочка упала и уснула. Я готов дать показания, едемте в отделение. Зачем в отделение, растерянно спросил лейтенант, потом вдруг до него стало доходить, что его явно разводят, он нацепил маску, жестом подозвал напарника, который заволакивал в салон складные и неудобные носилки еще советской поры. Не мешайте, гражданин, сказал он Бардину, и попытался уложить девушку на носилки. Но Бардин легко перехватил у него девушку прямо из рук, уложил на диванчик у прилавка, и, преградив разозлившемуся лейтенанту путь, медленно сказал: Игорь Валерьевич, вы, похоже, плохо себе представляете, что происходит. Потрудитесь назвать мне имя и звание вашего руководителя и его прямой телефон, чтобы я мог проверить вашу действительную принадлежность к органам внутренних дел. Потому что прямо сейчас я вижу, как человек без формы, но с удостоверением, пытается безо всяких оснований похитить молодую девушку, у которой наверняка есть родители, которые наверняка захотят знать, в чём провинилась их дочь. Лейтенант хмыкнул, обошёл Бардина, и снова наклонился к девушке. Бардин поднёс к уху айфон и, как только в трубке послышалось какое-то хрипение, отчётливо сказал: аллё, полиция, срочно пришлите, пожалуйста, наряд. Здесь нетрезвый мужчина без формы, представившись полицейским, пытается похитить беспомощную девушку. Мы находимся в салоне связи на перекрёстке Ленина и Красной. Да, благодарю вас.

С чего это вы взяли, что я нетрезвый, обиженно, но, вместе с тем, как-то настороженно, спросил лейтенант. Бардин пожал плечами и ответил: думаю, медэкспертиза разберётся. Внезапно младший полицейский подал голос из-за плеча лейтенанта: а чё ты с ним вообще разговариваешь, он кто, пусть сначала свои документы предъявит. Лейтенант широко улыбнулся и сказал: ваши документы. Вот, протянул Бардин свой паспорт. Думаю, нам сейчас предстоит вашу личность удостоверить, начал говорить лейтенант, собираясь спрятать паспорт в нагрудный карман, однако Бардин быстрым и, одновременно, слегка ленивым движением выхватил паспорт из его руки и спросил: вам фамилия Смирнов ничего не говорит? Лейтенант нахмурился, некоторое время натужное шевелил бровями, неуверенно спросил: Серёга что ли, из кадров, из городского? Нет, ответил Бардин, его отец, начальник городского. Я просто позвоню ему сейчас и скажу, что не смогу сегодня оказать ему помощь, поскольку, скорее всего проведу весь день в отделении из-за полицейского произвола и нежелания отдельных сотрудников сотрудничать с гражданами. А что вы с ним делаете, глупо спросил полицейский помоложе. Он еще в начале второй чеченской серьезно повредил себе спину в командировке, теперь ему приходится делать специальный массаж, ответил Бардин. Иначе его терзают невыносимые боли. Нет, ну зачем же вы так, начал бормотать лейтенант. Как, спросил Бардин. Ну так, ответил лейтенант. Может, мы все-таки можем вам чем-то помочь? Да, я всего-навсего хотел спросить, куда вы повезёте эту девочку, как долго там продержите и много ли там таких, как она? ответил Бардин. Много, человек двести уже, подал голос фельдшер. И где это, спросил Бардин. Военные специальный палаточный госпиталь построили за городом, ответил лейтенант. Пока только свозим туда людей, никого еще не выпустили, все спят как убитые. А диагноз им какой-то поставили, что врачи говорят, спросил Бардин. Врачи, коллега, ничего не говорят, ответил фельдшер, врачи пьют горькую, потому что никто понятия не имеет, что за хуйня тут происходит. Дверь открылась и в салон влезла веснушчатая рожица девушки, по виду вчерашней выпускницы медакадемии, в белом мягком скафандре. Фёдорыч, сказала она, вы тут долго еще собираетесь лясы точить, у нас еще два аналогичных вызова.

Когда карета скорой помощи в сопровождении полиции скрылась из виду, увозя Наську, Бардин подошёл к продавцу и сказал: сотри фотографии. Продавец зарделся и спрятал телефон за спину. Я видел, как ты снимал на телефон, прошу, сотри это, придвинулся поближе Бардин. А если не сотру, с вызовом бросил парень. Мальчик, они придут за тобой, понимаешь, ответил Бардин, понизив голос до шёпота. Если ты, по малолетней глупости, выложишь эти фото вконтакте, а иначе, зачем бы ты их делал, они придут за тобой. И сделают с тобой ужасные вещи. Понимаешь? Продавец покраснел и начал тыкать в телефон пальцами, стирая фото.

Журналист

День третий.

Четверг, 17-е мая

19:55

Губернатор оперся массивными руками на овальный стол морёного дуба, крытый тёмно-зелёной кожей, делавшей его похожим на ломберный. Мосластые локти его превосходительство растопырил в стороны, как петух расшаперивает перед дракой крылья, словно давая понять, что ни одна мелочь не проскользнёт мимо его всевидящего ока. Пятнадцать человек и два секретаря снуло тупили глаза, пытаясь укрыться от раскаленных губернаторских зрачков, шарящих по лицам в поисках ответа. Только главный эпидемиолог области рисовал в пухлом ежедневнике волосатые каракули, отдалённо напоминающие каких-то неполезных бактерий. Он пририсовал одной из них очередную ложноножку и медленно сказал: мы свозим уснувших в военно-полевой госпиталь, который для нас любезно отстроили инженерные части внутренних войск. И пока на улице тепло, это отчасти может представиться неким решением проблемы. Но мы с вами прекрасно должны понимать, что это не решение, а просто отсрочка социального взрыва, потому что на сегодня мы уже разместили там двести двадцать одного пациента, что явно чрезмерно, они спят в два яруса, на нарах. Ещё примерно столько же разместили по различным больницам. Но у нас есть серьёзная проблема, формально мы не можем держать их в инфекционном отделении, поскольку никаких признаков заболевания у них нет, кроме того, что они спят и разбудить их не представляется возможным.

А они заразны, спросил губернатор. Эпидемиолог задумчиво пожевал губами и ответил: теоретически, они, разумеется, могут быть носителями какого-либо источника летаргии, пока неизвестного нам. Но никаких явных причинно-следственных связей между контактом с уснувшим человеком и последующей болезнью субъекта, установить не удалось. Иными словами, вероятность заражения и его путь, в данном случае, установить трудно. Или заразятся, или нет, хохотнул губернатор, логика как у блондинки, так получается. Да, примерно, так, мирно согласился главный эпидемиолог. Я вот что думаю, сказал губернатор, почесав мизинцем безупречный пробор. Вдруг у них просто этот, он замялся, припоминая сложное слово. Инкубационный период. Вдруг по окончании этого инкубационного периода, с ними произойдёт что-нибудь необычное, опасное для окружающих. Вдруг они пойдут какими-нибудь язвами, или от них какие-нибудь споры паразитов полетят. Никто ж не знает, правильно? Я хочу сказать, что я не могу свои слова сейчас подтвердить, но и опровергнуть-то вы меня тоже не можете, так? Согласен, ответил главный эпидемиолог.

Значит, надо от греха подальше упрятать их в карантин и, кстати, объедините уже всех пациентов с одним диагнозом, сказал первый вице. Надо всех свезти в одно место. Сколько ещё военно-полевых сооружений смогут возвести вэвэшники?

Председатель комиссии по взаимодействию с правоохранительными органами нервно откашлялся и, пошелестев бумагами, сказал: недавно к нам в область решили передислоцировать вертолётный полк, сейчас как раз идёт сама процедура перемещения людей и техники, плюс идёт реформирование танковой дивизии, идет оно с перебоями, как бы храбро военные не рапортовали, поэтому думаю, мы реально можем рассчитывать на два, как максимум — три аналогичных госпиталя. При этом, что там будет с инженерными сетями, мы не знаем. Грубо говоря, это просто палатки и кровати, причем, не в самом лучшем состоянии.

Какие в жопу сети, если они спят, взорвался губернатор. Ты мне скажи, какова там общая ёмкость, сколько они людей смогут принять. По штатной расстановке до двухсот человек каждый госпиталь разместить сможет, ответил правоохранитель, но условия будут военно-полевыми в полном смысле этого слова. Предложения есть, спросил губернатор, обводя взглядом присутствующих. Есть, неожиданно раздался высокий голос второго вице. И что, переспросил губернатор. Есть комплекс пионерских лагерей в восьмидесяти километрах от города, вблизи озера Караколь. Мы приняли решение об их реконструкции, ещё в прошлом году выделили деньги, но в связи с кадровыми перестановками в министерстве обравования, значительная часть денег у нас подвисла. Думаю, если мы немножечко потревожим наше образование, они смогут подмазать там всё, что неподмазано и разместят людей, это ещё порядка тысячи мест, не менее. Это не те лагеря, куда нас в детстве на спортивные сборы возили, спросил губернатор. Именно те, комитет по физкультуре и спорту их с баланса списал в начале двухтысячных, а на баланс образования они пришли только в этом году, закивал второй вице. Лет пять они, конечно, только пауков и ужей принимали в свои корпуса, но, думаю, подшаманить их можно довольно быстро. Там есть плюс — они окружены забором. Прочным забором. А на хера нам забор, задумчиво спросил губернатор.

У нас проблемы, тщательно прокашлявшись, ответил первый вице. Ну что там опять, спросил губернатор. Народные массы, лаконично ответил первый вице и кивнул правоохранителю. Тот снова пошелестел бумажками, издававшими тревожный, буквально, жестяной скрежет, и, зарывшись в листы, словно полицейский, прикрывающийся щитом от демонстрантов, сказал: до сего дня все действия по изъятию лиц из категории уснувших из семей и их размещению в стационары города наталкивались на активное сопротивление жителей. Они не хотят, чтобы их родственников увозили, поскольку они не доверяют нашим медикам, не верят, что данный сон может быть опасен в социально-гигиеническом плане и так далее. А вы сами-то нашим медикам верите, с усмешкой спросил губернатор. Никита Сергеевич, укоризненно проскрипел эпидемиолог, я бы попросил. Ну ладно-ладно, добродушно помотал крупной головой губернатор, не все медики у нас плохие, хороших больше. Это я так, для красного словца. Так что делать-то будем?

Изолировать, ответил первый вице. Практически решённый вопрос. Мы ни источников эпидемии не знаем, ни прогнозов. Если все уснут, кто ж работать-то будет. Да ладно работать, кто ж голосовать-то тогда пойдет, хихикнул второй вице. Резонно, ответил губернатор. А что с информационным полем. Все начали вертеть головами в поисках ответа на поставленный главой региона вопрос. Но кроме шелеста воротников и поскрипывания стульев в полупустом зале заседаний ничего слышно не было. Ну где же Света-то ваша, ёбаная тётя, заорал губернатор. Я блять её теперь должен с собаками искать. Она мой пресс-секретарь, она должна меня даже в сральню сопровождать, и сидеть со своим ёбаным ноутбуком под дверью, все мои пердки записывать. Куда дели, давайте-ка её сюда. Начальник охраны, тяжело скрипя разношенными каблуками ботинок, подкрался к губернатору и зашептал ему в ухо, крупно двигая челюстью, как будто что-то ел из мохнатого господского слухового прохода.

А, ясно, кивнул губернатор. Молодец, какая. Я знал, что она молодец. Ты ей позвони потом, и мне доложишь, как они справились. Ишь ты. Энтэвэшники, блять. Не сидится в столице.

После подведения итогов, когда все покидали кабинет, губернатор окликнул начальника охраны, дождался, когда тот усядется на краешек кресла, стоявшего у стола и тщательно запер дверь. Потом включил телевизор, прибавил громкость и придвинул стул поближе к подчинённому.

Слышь, ты это… Губернатор замялся и, видя, что безопасник собирается открыть блокнот, протянул руку и жестом попросил убрать записную книжку подальше. Начальник охраны понимающе кивнул и тоже придвинулся ближе. Короче, сказал губернатор, я думаю, что народ реально бунтовать начнёт. Надо бы это… Ну, с бандитами бы выйти на контакт. Пусть своими силами попатрулируют улицы, чтобы непорядка не было, понял меня? Безопасник кивнул: сделаем. Ну вот и ладненько, откинулся на спинку кресла губернатор. А то полиционеры быстренько всё наверх донесут, а эти потише будут. Понял, да? Конечно, понял, с готовностью кивнул начальник охраны и быстро вышел из кабинета, доставая на ходу телефон.

День третий.

Четверг, 17-е мая

18:30

Вячеслав Доронин, сутулый щуплый мужчина с узкими плечами и внимательными серыми глазами, вышел из зала прилёта налегке, легкомысленно таща свою жёлтую сумку пиквадро за ремешок, держа руку на отлёте так же, как если бы нёс за шкирку кота. Он успел сделать несколько шагов, как вдруг сумка за что-то зацепилась. Вячеслав Доронин оборотился и увидел серую, малоприметную блондинку лет сорока, с жёлтым коком на голове и синими мешками под глазами. Светлана Светлицкая, зычно, по-комсомольски, сказала жёлтая блондинка и показала удостоверение. Я пресс-секретарь губернатора, пояснила она на случай, если московский гость не успел прочесть мелкие фиолетовые буквы. Прекрасно, сказал Вячеслав Доронин, надеюсь, вы мне мешать не будете. Ну что вы, только помогать, широко улыбнулась Света. Надеюсь, вы возражать не будете, сказала она как можно более доверительно, подхватывая гостя под локоть и повисая на нём грудью, на ощупь совершенно картонной. Вячеслав Доронин подозрительно хмыкнул, но вслух ничего не сказал, позволив увлечь себя в людской поток, галдевший на разные голоса.

Они прошли через пёструю разноязыкую толпу, стеклянный шлюз аэропорта расступился, и кондиционированный воздух кончился, уступив место жаркому суховею, ударившему в лицо, подобно банному венику. Жарковато тут у вас, признался Вячеслав Доронин. Да, в этом году какая-то экстремально ранняя весна, смотрите-ка, ещё только-только май начался, а уже печёт как не знаю что, защебетала Света, подволакивая журналиста к дверцам чёрного фольксвагена, в чьих полированных поверхностях отражались низко летящие чернобрюхие облака. Одна надежда, что дождик пойдёт, прибьёт пыль немного, продолжала щебетать Света, вы ведь поди кушать хотите. Не особенно, подозрительно сказал Вячеслав Доронин. Но Света знала, что он врёт, и что есть он хочет, что просто ужасно голоден, но боится упускать время, не верит ни ей, ни пославшему её губернатору, никому вообще, что если отпустить его на вольные хлеба, то он тут такого наковыряет, что Кремль не просто рассердится, а так рассердится, что только клочки полетят и собирать те клочки потом можно будет хоть сто лет, всё одно не соберёшь.

Света вздохнула и спросила: ну что в Москве, как столица? Стоит, беспечно ответил Вячеслав Доронин, глядя на ярко-зелёные, словно только что раскрашенные фломастерами, татарские клёны, проносившиеся за окном. Света замолчала. Украдкой она достала телефон и быстро набросиа смску, мол, едем, ловите. Шофёр посмотрел на неё в зеркало заднего вида, Света поймала его взгляд, и кивнула скорее веками, нежели головой, но водитель прекрасно понял этот жест. Он плавно замедлился и тихонько съехал с трассы, поворачивая на просёлок, скорее похожий на тенистую парковую аллею, нежели на дорогу. Вячеслав Доронин беспечно что-то мурлыкал про себя, тыкая пальцем в экран айпада и даже не глядя за окно. Он читал ленту фейсбука, силясь понять, что именно приковывает его, образованного, умного человека, зрелого журналиста, к этой бесконечной интернет-возне. Ответ он для себя нашел довольно быстро, конечно же безделье. Вячеслав Доронин поднял глаза, протёр их и, ещё не отняв ладоней от усталых век, почувствовал, как машина резко затормозила. Он убрал руку от лица и увидел как его дверцу открывает крупный молодой человек в костюме. Вячеслав Доронин вопросительно посмотрел на Свету, но та ответила ему настолько лучезарной улыбкой, что он преступно расслабился и позволил юному богатырю распахнуть дверь автомобиля. И тут же понял, что совершил ошибку. Его позорно вынули из машины за шкварник, бесцеремонно бросив в сухую грязь. Он вскочил и только успел пролепетать: вы с ума сошли, что вы делаете. Как его тут же подхватили за руки, один из здоровяков положил ему на голову его пухлую итальянскую сумку, а второй, размахнувшись, с силой ударил его по этой сумке плашмя айпадом, от чего стекло гаджета покрылось паутинкой мелких трещин. Что-то в голове ухнуло, шея заныла в предчувствии перелома, Вячеслав Доронин успел только пробормотать сквозь боль, что он является журналистом крупнейшего телеканала, как его снова сильно ударили по этой злосчастной сумке. На этот раз уже кулаком. Журналист рухнул на колени. Его подхватили за вороник и за мотню, нахально прищемив складку кожи в паху и только чудом не тронув гениталии, и понесли в кусты. Господи, подумал Вячеслав Доронин и зажмурился.

Слышь, пидарас ма-а-асковский, глаза разуй, раздался над ухом голос. Вячеслав Доронин открыл глаза и тут же снова прищурил их от нестерпимо режущего солнечного света, миллионами бликов игравшего на водной ряби. Его держали над обрывом, метрах в десяти под ним раскинулся карьер, залитый тёплой водой, казавшейся такой ласковой под напором жгучего сухого ветра. Слушай сюда, мудозвон, сказал тот же голос. Утром тебя посадят на самолёт и ты вернёшься домой в столицу, сказав, что ничего не нашёл, что информация тухлая и что тебя просто развели. Ты понял?

Я — журналист, я буду жаловаться коллегам, есть профессиональное сообщество, начал возмущённо говорить Вячеслав Доронин, но голос его предательски срывался и пищал, выдавая нотки неуверенности. Я бывал в Чечне, вам меня не запугать, постарался крикнуть он так, чтобы вышло громко и гордо. Да мне похуй, где ты бывал. Ты у мамы своей в пизде бывал, мне-то что с того, ответил мерзкий голос, и в следующий миг две пары дюжих рук раздвинули Вячеславу Доронину ноги и несильно ударили столичного журналиста промежностью о сосну. Тупая боль залила его снизу доверху, заполнив всё тело до кончиков волос. Слышишь меня, лениво спросил тот же голос. Вячеслав Доронин не мог вымолвить ни слова, пытаясь как-то переварить эту чудовищную боль. Железная рука схватила его за ухо. Он даже не думал, что может быть так больно. Когда я спрашиваю, надо отвечать, раздражённо сказал голос, ты меня слышишь? Да, прохрипел журналист.

Его бросили на сухую, покрытую милосердным мхом, землю, где он некоторое время покорчился, поудобнее устраиваясь и пытаясь сообразить, как быть дальше. Наконец, боль отлила от головы настолько, что он разглядел говорящего. Безликий серый человек с крупными руками стоял против солнца, прячась в его заходящих лучах. Он присел на корточки и спросил: как же так получилось, Вячеслав Миронович, что вы приезжаете к нам из своей столицы, из города, известного своей безнравственностью, в наши провинциальные места, не тронутые никакой скверной, и привозите с собой два грамма чистейшего кокаина. Я никогда не видел наркотиков такой очистки, наверное, такой чистый кокаин можно купить только в Москве. Впрочем, у нас здесь вообще кокаина не продают, так что вы уникум, Вячеслав Миронович. Вы прославитесь на весь наш огромный край.

Вячеслав Доронин понял, что попал. А хотите, я вас спасу, спросил человек. Хватит глумиться, попросил журналист, просто скажите, что я должен делать? Хорошо, покладисто ответил человек. Вы должны доковылять до машины, вернуться в гостиницу аэропорта, хорошенько выпить и лечь спать. А утром, в семь тридцать, вы умоетесь, почистите зубы и улетите отсюда к ёбаной матери в Москву. И там, наслаждаясь общением с близкими, вы подумаете, насколько противна вам мысль о том, чтобы хотя бы раз в жизни вернуться в наши места. Ферштеен?

Через несколько минут Вячеслав Доронин поднялся на ноги и огляделся. Никого не было рядом, лишь растрескавшийся айпад искрился в косых лучах вечернего солнца. Он подобрал измазанную исцарапанную сумку, расстроено пнул пришедший в негодность планшетник, отчего боль снова нехорошо отдалась в промежности, и побрёл через кусты в направлении трассы. Света выбежала к нему из машины, крича, что она ужасно испугалась, что она, клянётся, ничего не знала, она думала, что с ним только поговорят, но потом она попыталась вступиться за него, но ей тоже досталось, вы же знаете, как они умеют бить, не остаётся ни единого следа. Уйдите, взмолился Вячеслав Доронин и сел в дверной проём, выставив наружу ноги в испачканных брюках. Он достал из кармана чудом уцелевшие сигареты и похлопал себя по карманам. Простите, опустилась перед ним на колени Света, протягивая зажигалку. Он равнодушно прикурил. Ну правда, простите меня, христаради, очень натурально всхлипнула Света. Ну что мне для вас сделать, задала она риторический вопрос, потом достала небольшую пачечку долларов и протянула Вячеславу Доронину. Возьмите. Он с ужасом покосился на деньги, отшатнувшись от Светы. Берите-берите, это вам за айпад и за моральный ущерб, сказала она. Потом она попыталась поймать его взгляд глазами и, отчаявшись это сделать, спросила: вы знаете, что они на вас уже уголовное дело завели. Вячеслав Доронин закрыл лицо руками и тихонько завыл. Света сунула ему деньги в нагрудный карман, упихала его ноги в салон машины, аккуратно, чтобы не ударить журналиста, закрыла дверь фольксвагена, и упала на пассажирское сиденье рядом с водителем. Обратно, приглушённо спросил шофёр. Угу, кивнула она, закуривая. Её мучнистое лицо светилось от удовольствия.

Полковник

День третий.

Четверг, 17-е мая

19:15

Бардин вошёл в офис, не сразу заметив, что из кармана доносится приятное постукивание не то ксилофона, не то какого-то похожего инструмента. За несколько лет он так привык к пронзительному верещанию нокии, что не сообразил, что слышит вызов нового аппарата. Он достал айфон, ответил на дежурный звонок жены, остановившись у доски объявлений, рядом с которой висело его собственное расписание на неделю. Закончив разговаривать, он было убрал айфон в карман, но услышал звонкий голос Кати: Сергей Иванович, да у вас обновка?! Бардин поначалу слегка смутился, а потом ответил: да вот, посмотрел на тебя, Катя, и подумал, не совсем уж я старый пердун, ведь и правда, могу себе позволить купить игрушку. Ой, не знаю, Сергей Иванович, засмеялась Катя, сначала поздняя посетительница, да такая видная, рыжая, потом айфон. Просто у меня кризис среднего возраста, ответил Бардин. У вас?! засмеялась Катя, да вы ещё любому моему ровеснику фору дадите. Да ну тебя, окончательно смутился Бардин, и прошёл в кабинет.

В течение часа он заносил в мак наиболее нужные контакты из потёрханой записной книжки, жалея, что у него нет фотографий всех этих людей и поминутно восхищенно повторяя: ну до чего же техника дошла. Когда до прихода первого клиента оставалось пятнадцать минут, он набрал номер без имени, обозначенный просто звёздочкой, и сказал: это Бардин, надо бы поговорить вечером, скажи, где тебе удобно. Я знаю, что ты занят, более того, я догадываюсь, чем именно. Из трубки что-то пискнуло. Бардин улыбнулся: военно-полевой госпиталь, больше двухсот уснувших, непонятная эпидемия, мне продолжать? Трубка пискнула в ответ явно удивлённо. Окей, просто скажи где и в котором часу, спросил Бардин. Трубка пискнула и разговор оборвался.

Бардин закрыл форточку, из которой свистел жаркий ветер, словно бы туда воткнули раструб гигантского фена, и включил кондиционер. Потом он достал нужные сегодня масла, опустил шторы и убавил реостат, сделав свет более приглушённым. Зажёг ароматические палочки, несколько объёмистых свечей, достал из шкафчика сборник сладчайших индийских раг и включил музыкальный центр. Единственным визитёром на сегодняшний вечер числилась жена одного олигарха, сорокалетняя вечная девочка с носиком-пуговкой. Она, как правило, приносила с собой какой-нибудь изысканный чай, и после сеанса долго расспрашивала Бардина о том, как он понимает духовные аспекты эзотерических практик Востока или что-то вроде того. Бардин смущался, краснел и что-то бубнил о том, что он практик, ему не до духовности, олигархическая жена в ответ звонко смеялась и говорила, вот за что я вас, Бардин, люблю, так это за ваше неуклюжее кокетство, вы ведь один из самых духовных людей, которых я знаю. Бардин от этого смущённо кашлял и крупными глотками пил светло-жёлтую горькую жидкость, чувствуя как его бросает в тепло. Чаи, разумеется, были фантастическими. Со временем, его перестали утомлять эти разговоры, которые он принял в качестве необходимого дополнения к спектру оказываемых им услуг. В двери осторожно постучали. Он встал и распахнул их, гостеприимным жестом приглашая гостью войти. Намасте⁷, сказала олигархическая жена, сложив на груди руки в церемониальном индийском жесте, и водоворот рабочей рутины захлестнул Бардина, уведя его от пасмурных мыслей о судьбе уснувших.

День третий.

Четверг, 17-е мая

22:45

Бардин сидел на высоком табурете у барной стойки, рассматривая длинные ряды бутылок с сияющими боками, отражающими свет десятков крохотных бликов, с разноцветными этикетками, разной формы, цвета, размера. Словно парад нарядных фрейлин, вышедших показать свои платья королю на приёме в честь наступившего лета. Бардин с наслаждением тянул свой безалкогольный мохито, прислушиваясь к сладчайшему, тонкому позвякиванию льдинок, хорошо знакомому любому барному жителю. Этот зов ледяных сирен не спутать ни с чем, песня, зовущая синеющего одиссея в страну забвения, слишком сильно вгрызается в память, откуда её уже не вытеснить ничем другим, ни хрустальным смехом ребёнка, ни криком счастья, ни стоном женщины, обессилено падающей в объятья сна после изнуряющего танца страсти. Ох, не к добру эта песня проникает сегодня в твои уши, сказал Бардин самому себе. Но ты же воин, ты справишься, ты ведь как-то справлялся много лет, шепнул у него внутри какой-то другой, правильный Бардин. О, да.

Каждый день я сражаюсь со зверем внутри меня, много лет. Когда-то счёт трезвых дней шёл на часы, но я выстоял хотя бы в том, что не считаю каждую секунду, прожитую без алкоголя. Господи, но как же я хочу выпить. Порой просто невыносимо. Я хочу обжечь себя изнутри этой льдистой водочной струёй, ощутить холодный обжигающий комок, падающий как метеорит, раздвигающий стенки пищевода, как плотные слои атмосферы и входящий в неё в блеске молний и пламени. Я хочу водки, простой водки, обычной, чуть вязкой от мороза, заложить её сверху кусочком мясца, чтобы он потом плавился на этом ледяном водочном костре, постепенно тая и отдавая свой сок и свою ярость. Я хочу ледяного пива, хочу обмакнуть в него губу и почувствовать нежность пены, её прикосновение, нежнее которого нет на свете, никакие губы не поцелуют меня так. А потом я рвану большой, нет, просто огромный глоток, словно пловец, бросающийся в холодную осеннюю воду, я брошусь в это пиво, буду рвать его саженками, мой язык кролем поплывёт по горьковатым завораживающим волнам, обволакиваемый божественным солодом. И поставив кружку, с грохотом опустив её донцем на стойку, вытру губы ладонью, вдыхая хлебный пивной аромат, облокочусь на стойку спиной и посмотрю на бар так, как король оглядывает свои владения со скалы. Я хочу упасть в эту дикую яму, страшную, бесшабашную, бесстыдную яму, где нет ни меня, ни мира, есть только сумасшедший кураж и танец демонов, где шуты звякают своими ледяными колокольчиками, где царица водка уравнивает скоморохов и князей, доводя их до равного исступления в погоне за глупым, но таким близким счастьем. Огосподигосподигосподи, как же я хочу.

Бардин усилием воли разжал пальцы, сдавившие тонкий коктейльный стакан так, что он вот-вот угрожал треснуть, и попытался стряхнуть наваждение. Он прекрасно знал, что это чувство сейчас пройдёт, нужно лишь потерпеть час-полтора, нужно как-то перетоптаться, пережаться, передрожать этот момент, переломить его, оборотив в свою пользу, чтобы синие сполохи не заволокли рассудок яркими картинками. Я выстою, шепнул Бардин в стакан. Тёмный капюшон отчаяния накрыл его с головой, вся энергия тела стекла в ноги и ушла куда-то далеко под землю, далеко под тёмный нечистый паркет, устилавший этот несчастный кабак, где ему приходилось томиться, как Аладдину, прячущемуся в пещере с золотом, где его разрывает желание кричать от счастья во всё горло, но страх перед разбойников сдавливает гортань. Он поплюхал подтаивающими льдинками в стакане, вслушиваясь в их предательскую музыку. Дилинь, дилинь, прошептали льдинки. Бардин приложил стакан ко лбу, чтобы унять жар. Я слышу вас, льдинки. Я слышу вас. Огосподи, как же хорошо я слышу вашу песню, даже когда вы спите.

Тоже плохо переносите жару, вежливо поинтересовался немолодой бармен. Нет, всё нормально, дружелюбно ответил Бардин, просто в этом году как-то неожиданно навалилось лето, вроде еще вчера была весна, а сегодня — уже лето. Везет вам, ответил бармен, я вот родом с Карелии, так я жару просто не выношу. Хоть уезжай отсюда летом. Не понимаю, за что его все так любят, мухи, жара, потное всё, комары эти повсюду. И это местное солнце, оно какое-то слишком жёсткое. Налить вам чего покрепче, может быть? Нет, спасибо, я за рулём, ответил Бардин, снова безотчётно сжимая стакан. Как скажете, ответил бармен. Кстати, вы сегодня новости видели? Нет, ответил Бардин, напрягаясь как перед боем, а что там. Да вы что, всплеснул руками бармен, у нас же в этом году из-за аномальной температуры все птицы попадали. Ну не все, конечно, но очень много, мчс бьёт тревогу, природоохранная прокуратура завела дело.

Я вчера нашёл несколько мёртвых птиц, ответил Бардин, сначала возле офиса, потом дома, во дворе. Я тоже видел, охотно откликнулся бармен, у меня дочь пошла внучку выгуливать, слышу крик, мол, дед, высунься в окно, глянь, что тут. Ну я надел тапки и во двор, а там. Причём, не воробьи, не голуби, какие-то пёстренькие птички. Вот, смотрите, громко добавил бармен, достал из-под стойки пульт дистанционного управления и прибавил звук телевизора, висевшего над стойкой почти под самым потолком. Девочка-диктор смешно хмурила брови и что-то говорила. Бармен, на мгновенье спрятался под стойкой, что-то щёлкнуло, и музыка стихла, уступая место новостям.

[Губернатор на специальном совещании дал поручение профильным службам выяснить степень опасности эпидемии, вспыхнувшей среди птиц нашего региона, и предпринять все меры к ликвидации последствий этого печального явления, сказала ведущая. Биологи предполагают, что необычайно жаркая для этого времени года погода привела к массовому падежу птицы. Сельскохозяйственные производители встревожены, на всех птицефабриках области введены дополнительные санитарные меры, чтобы предотвратить заражение домашней птицы].

Появившееся на экране лицо губернатора должно было внушить согражданам тревогу за родной край вкупе со сдержанным оптимизмом. На сегодня есть опасность антисанитарии, сказал губернатор, коммунальные службы убирают трупы птиц, но их усилия пока недостаточны. Надеюсь, что граждане проявят сознательность и помогут соблюдать чистоту в областном центре.

М-да, сначала они поувольняли всех муниципальных дворников, скривился бармен, переложили все заботы на мелких коммерсов, чтобы каждый у своего ларька убирал, а потом хотят, чтобы граждане внезапно стали делать дворницкую работу. Я последние лет двадцать проработал барменом, мне в страшном сне не могло присниться, что я по утрам после смены ещё и метлу буду в руки брать, и как вася-пролетарий мести улицу перед баром. А чего не уедете в другое место, поинтересовался Бардин, протягивая опустевший стакан и жестом прося повторить. Дочке моей тут нравится, у ней работа приличная, зарабатывает неплохо, а я уже староват, чтобы один куда-то срываться, ответил бармен, сосредоточенно капая в стакан лаймовый сок. А как же ваша жена, простите, если слишком уж вторгаюсь в ваше личное пространство, спросил Бардин. Не, не вторгаетесь, ответил бармен, протягивая ему новый, украшенный зонтиками стакан. Она уже лет пятнадцать живёт в Германии с каким-то гансом. Дочка к ней ездит на рождество. Вы не женились повторно, полувопросительно-полуутвердительно сказал Бардин. Нет, не женился, хмуро ответил бармен, потом слегка просветлел и доверительно улыбнулся: с моей работой мне хватает женщин куда более молодых и отзывчивых, чем моя бывшая, а для души у меня дочь и внучка. Они у меня просто прелесть. Верю, кивнул Бардин, сделал крупный глоток и спросил: а дочь не замужем. В разводе, хмыкнул бармен. Мужик-то нынче шклявенький пошёл. Она раз пришла домой в слезах, второй. Мол, ничего делать не хочет, сидит целыми неделями на диване, только всё какие-то коммерческие прожекты выдумывает, а денег не приносит. И не хочет, видимо. Ну я и говорю, давай-ка забирай малую и ко мне переезжай. Как-нибудь вдвоём её поднимем. Бармен внезапно замолчал, Бардин поднял глаза на висящие над стойкой стаканы и увидел какое-то шевеление за спиной. Он аккуратно поставил одну ногу на пол, нащупав твёрдую точку опоры. И в тот же момент что-то острое упёрлось ему в бок и неприятный голос проскрежетал прямо в ухо: слышь, кентишка, лопатничек доставай-ка, только нежно. Бардин резко повернулся, обводя атакующую руку, взял её в замок под локтем, подбил ногу шептуна, подломил его в пояснице, практически поставив на борцовский мост и ласково уложил затылком на своё колено. Староват ты, полковник, у меня лопатничек ломить, засмеялся он в лицо нападающему. Ах ты, старый пёс, клыки-то, я смотрю, у тебя всё ещё острые, как в прежние времена, а, засмеялся в ответ мужчина в тёмном дорогом костюме со стальным отливом.

Бардин поднял мужчину, они крепко обнялись. Неужто развязался, удивлённо спросил полковник, доставая из внутреннего кармана небольшую трубочку и показывая ею на бардинский стакан. Бармен, что я пью, спросил Бардин. Безалкогольный мохито, ответил бармен, протирая стойку. Всё на алтарь здорового образа жизни, сказал Бардин и отсалютовал полковнику стаканом. Мне какой-нибудь скотч поприличнее, односолодовый, прожевал сквозь зубы полковник, раскуривая свой данхилл. Есть макалан, есть гленливет, ответил бармен. За встречу можно и макалан, весело ответил полковник, забрал со стойки стакан, быстро чокнулся с Бардиным, замахнул его, как водку и бросил бармену: повтори-ка, добрый человек. Пойдём-ка в уголок, пошепчемся, предложил Бардин.

Они поискали глазами местечко у окошка и присели за резной индийской ширмой, скрывшей их от остального зала. Бармен принёс полковнику тяжёлый графин с коричневым дьяволом, игравшим за толстенными гранёными стенками. Всё равно же на ста граммах сердце не успокоится, подмигнул он полковнику. Ай красава, всё-то ты знаешь, ответил полковник и своей рукой наплескал на донце широкого стакана. Ты безо льда, спросил Бардин. Ну кто ж опошляет хороший скотч льдом, скривился полковник, мы же не ковбои. Твой бар, спросил Бардин. Ну что ты, мне ж нельзя, засмеялся полковник, двусмысленно подмигнув в ответ. Сколько ж мы не виделись, лет пять наверное, спросил Бардин. Четыре, ответил полковник. Ты поседел, сказал Бардин. Ты наверняка тоже поседел, просто стрижёшься как бандит, засмеялся в ответ полковник. Кого-нибудь видел из наших? Кое-кого вижу, конечно, из тех, кто еще тренируется. Горбыля-то видишь поди, спросил полковник. Бардин поиграл льдинками и саркастически улыбнулся: Горбыль сейчас совсем пенсионер, ему не до карате, он только с пацанвой в футбол играть ходит. А какой был боец, с сожалением протянул полковник. Бардин засмеялся и сказал: может, оно и к лучшему. Ты если Димку Воронцова помнишь, так он тут съездил на какой-то чемпионат ветеранов, внестилевой якобы, так ему там так больно сделали, что даже слов нет. Да ладно, засмеялся полковник. Да я тебе отвечаю, сказал Бардин, его там один таец так ушатал, он до сих пор хромает, с палочкой ходит.

Подошла улыбчивая официантка и спросила, принести ли господам меню. Бардин отчаянно замотал головой и заказал фруктовый чай. Полковник уважительно похлопал его по плоскому животу и сказал: я смотрю, у тебя ни жиринки нет. Как ты держишься. Бардин хмыкнул: диета, бег, тренировки. Да и работа физически тяжёлая. Наслышан, ответил полковник. Я тебя хотел про старое спросить, помявшись сказал Бардин, раз уж мы стали прошлое вспоминать. Ну давай, спрашивай, гостеприимно ответил полковник, ослябляя узел бордового галстука. Ты не помнишь такого пацана у нас, Витьку Кромма, небольшого ростика, сухонький. Это в какие годы, нахмурился полковник. Да вначале ещё, сказал Бардин. Рыжий такой, в смысле, рыжеватый слегка, спросил полковник. Угу, кивнул Бардин. Я помню того Витьку, как же, любил я с ним подраться, цепкий он был, как бультерьер, с удовольствием ответил полковник, ему бы ещё массы тогда поднабрать, добрый бы стал боец.

Бардин оглянулся, подвинул стул чуть поближе и наклонился к полковнику, жестом подзывая его наклониться поближе: ты слышал про парня, который память потерял? Его нашли в кафе, он не смог объяснить, кто он и откуда? Да, ребята из соседнего подразделения вроде занимались этой историей, но деталей я не помню, чуть рассеянно ответил полковник. Это он, Витька наш, ответил Бардин. Да ладно, снова удивлённо сказал полковник. Он, конечно, сильно изменился, поднабрал массы, словно твой совет услышал, но это он, сказал Бардин. И дальше в общих чертах рассказал всю историю.

Бармен с удивлением наблюдал из-за стойки, как полковник, обычно жизнерадостный полнокровный человек, циник и гедонист, всё сильнее и сильнее хмурится, сдвигая брови в одну ломаную линию и делая глоток за глотком. Бардин окончил рассказ и откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову и с хрустом потянувшись: в этой связи у меня к тебе есть деликатный вопрос. Да уж представляю, хмуро кивнул полковник, сосредоточенно глядя в стакан.

Я сейчас прошу тебя абстрагироваться от версии сумасшествия Витьки и просто сделать предположение, что это за костюмы, о которых он пишет, спросил Бардин. Ой не знаю, ответил полковник, по-прежнему не отрывая глаз от стакана, где плескался скотч. Витька никогда по твоему ведомству не проходил, настойчиво поинтересовался Бардин. Полковник некоторое время думал, а потом размеренно ответил, тщательно взвешивая слова: если бы он где-то и когда-то проходил, мы бы это сразу же установили, шутка ли, наш человек и вдруг память потерял. Это было бы чэпэ. И я бы об этом узнал, вне всякого сомнения. А если никакого шума по этому поводу нет, значит никакой связи с нашей системой никто не нащупал. Бардин звонко налил алого чаю в крохотную пиалку и осторожно спросил: а есть какие-нибудь предположения, кто кроме вас, может быть такими костюмами. Есть, медленно сказал полковник, но это только слухи и домыслы, что ты прекрасно должен осознавать. Дружище, это будут не просто слухи домыслы, а слухи и домыслы, исходящие от высокопоставленного сотрудника, засмеялся Бардин. Понимаешь ли, еще когда я учился в академии, медленно ответил полковник, нам рассказывали, что якобы цэка партии имел свою собственную спецслужбу, занимавшуюся, в основном, организацией революционного движения по всему земному шару. И пряталась эта сверхсекретная служба под эгидой некоего института помощи экономикам не то развивающихся стран, не то просто соцстран. В общем, достоверной информации было так же мало, как и про хрестоматийное «золото партии», к которому, как мы все тогда предполагали, эта служба имела непосредственное отношение. Но ты же понимаешь, продолжил, полковник, что я попал в систему уже в смутный период, поэтому ничего больше я сказать тебе при всем желании не смогу, потому что просто не знаю. Я думал, вы всесильны, попытался улыбнуться Бардин. Не бывает так, чтобы вся страна была в говне, а какой-то её участок вдруг оказался в шоколаде, с горечью ответил полковник. Он сделал большой глоток, прикончив графин, и, наклонившись к самому лицу Бардина, шепнул: мы раздавлены, деморализованы и слишком часто чувствуем себя абсолютно ненужными этому государству барыг и негодяев. Ты бы ещё видел, какая сейчас молодёжь пошла… Ой. Но я этого не говорил, ты же понимаешь.

Бардин встал, показывая, что больше не собирается досаждать старому другу сложными вопросами. Они обнялись. Полковник ненадолго задержал руки Бардина в своих, пристально глядя в его глаза и сказал: ты ведь будешь держать меня в курсе, так? Бардин улыбнулся и ответил: конечно. Я тебе телефончик витькиной бабы пришлю смской, пробей его для меня, пожалуйста, а то какой-то странный у неё номерок. Не веришь ей, спросил полковник. Не получается что-то, не вытанцовывается, ответил Бардин. Лады, сказал полковник и стремительно вышел. Бардин взял со стола его стакан и мечтательно потянул носом сладковатый запах скотча. Ноздри слегка опалило приятным жаром, но внутренний зверь затих и пока больше не бесился. Бардин довольно хмыкнул и вышел, оставив на стойке две тысячных купюры. Эй, за чай этого многовато, крикнул вслед бармен. Бардин, не оборачиваясь, помахал ему рукой.

Совещание

День четвёртый.

Пятница, 18-е мая

08:15

Губернатор ввинтил кулаки в стол, переминаясь с костяшки на костяшку, с руки на руку, заставляя стол натужно скрипеть, и скрип этот очень напоминал скрежет зубами, который обыкновенно производит спящий, испытывающий во сне физическую боль. В этот момент, несмотря на идеальный пробор, может, совсем чуть-чуть тронутый перхотью, несмотря на пиджак, идеально посаженный на короткий и крупный корпус, и рубашку, отливающую запредельной белизной, губернатор напоминал крупного примата, доказывающего свои права на всех самок в стаде. Нижняя челюсть губернатора нервозно выдвинулась вперёд и слегка ходила вправо-влево, как бы перемалывая невидимых врагов. Очевидно, врагам при этом должно было приходиться несладко. Света, спросил он пресс-секретаря, глядя на неё как бы из-под мышки, уронив лепную голову за пазуху, выйди-ка поближе к нам, к центру, так сказать.

Света, совершенно неприметная в своей серой брючной паре, созданной словно специально для того, чтобы максимально обезличить её и скрыть от окружающих её и без того неброскую женскую суть, вышла на середину малого зала заседаний, заслонившись прижатым к груди нетбуком, на брюхе которого чернел нанесённый перманетным маркером инвентарный номер. Она откашлялась, обвела присутствующих глазами, и сказала: вчера нам удалось сделать два удачных хода. Во-первых, нам удалось отправить восвояси корреспондента нтв, который приезжал, как я понимаю, на разведку по нашей ситуации с уснувшими. Насколько я понимаю, натравили его сюда из штаба национально-либеральной партии, чтобы всласть поглумиться над партией власти. Мы дали энтэвэшнику денег, пообещали содействие в будущем, и он уехал. Ага, денег дали, подал голос второй вице. Только сначала повезли лесопосадки ему показывать. Света улыбнулась, одновременно гордо и смущенно, и ответила: я бы предпочла обсуждать только ту часть ситуации, в которой я выступила добрым полицейским. Ну ладно-ладно, всё нормально, примиряющее сказал губернатор. Что у нас дальше.

Света заглянула в блокнот и продолжила: нам удалось переключить внимание сми на случаи массовой гибели птиц. Эти птицы для нас благословение божие, честное слово. За вчерашний день все шесть телеканалов, плюс федеральные врезки, а также практически все региональные сми опубликовали новость про массовую гибель птиц как топовую.

А реально эта массовая летаргия, губернатор тщательно проговорил сложное слово, дробя его крупными костистыми зубами, это… как-то с птицами связано. Это вне моей компетенции, сказала Света, выразительно посмотрев на эпидемиолога, рассеянно жевавшего губами и демонстрировавшего полную безучастность к происходящему вокруг. Мне важно было создать отвлекающий информационный маневр, я его создала. Теперь если кто-то будет вякать по поводу уснувших, мы скажем, что это один, ну два частных случая. И нечего забивать нам голову какими-то уснувшими, которым ничего не угрожает, когда у нас тут птицы дохнут как мухи, грозя до основания разрушить всё наше птицеводство, ответила Света.

Нормально, нормально, закивал губернатор. А какова динамика по уснувшим на сегодня, кто-нибудь мне доложит. Я могу доложить, но у меня нерадостные новости, откровенно сказал эпидемиолог, снимая с носа крупные очки и протирая их как-то слишком тщательно, словно бы пытаясь выдавить стёкла из оправы. Что вы имеете в виду под словом «нерадостные», встрепенулся второй вице, который очень любил рекламные слова, типа «позитивный» или «чарующий». Вчера ночью мы перешагнули отметку в тысячу заболевших, ответил эпидемиолог и снова водрузил очки на нос, чтобы впиться бесцветными стариковскими глазами во второго вице.

Сколько, неожиданным фальцетом спросил губернатор и сел. Потом он выпил воды из маленькой бутылочки на столе, пренебрегая стоящим рядом стаканом, и переспросил уже нормальным голосом: сколько? Тысячу сто двенадцать уснувших по состоянию на восемь тридцать утра, вздохнул эпидемиолог. И каков прогноз, спросил губернатор, делая новый глоток. Отметку в две тысячи перешагнём к концу дня, ответил эпидемиолог.

Огосподи, сказал второй вице.

Мы предлагаем для отвлечения внимания масс запустить ещё серию репортажей о небывалой жаре, которая негативно влияет на сердечников и прочих хроников, постаралась сказать Света как можно жизнерадостней. И еще мы предлагаем обклеить несколько машин, чтобы они ездили по городу и собирали птичьи трупики. Это хорошо отвлечёт горожан.

Может быть, им начать премию выдавать за этих дохлых птиц, задумчиво сказал первый вице в пустоту. С ума сошел, сказал второй вице, у нас же вообще никаких птиц тогда не останется, всех бомжи, да наркоманы из рогаток перебьют. И то верно, кивнул первый вице.

Нет, ребята, вы сейчас хуйню мне говорите, вы всё не о том, сказал губернатор, забарабанив ладонью по столу. Вы мне лучше ответьте даже не на вопрос, где мы будем складировать этих спящих, вы мне скажите, кто за ними будет ухаживать и за какие деньги. Ясен хуй, долго удерживать информацию мы не сможем с такой динамикой заболеваемости. Но я хочу быть хотя бы как-то готов к пиздюлям, которые скоро к нам полетят со скоростью ракеты земля-земля. Вот у нас две тысячи человек. Им нужно две тысячи горшков, сколько-то там медсестёр на сотню человек, даже если они спят. Вы это всё посчитали. Где цифры блять. Где ёбаные расчёты. Их надо кормить. Скажите, доктор, их кормить надо.

Эпидемиолог вздохнул и сказал: несмотря на то, что метаболизм у них замедлен, они нуждаются в питательных веществах, как все мы, особенно нуждаются в воде, они так же выделяют мочу и экскременты, которые нужно убирать. При этих словах Света передёрнулась всем телом. Эпидемиолог слегка ехидно улыбнулся и продолжил: разумеется, они не коматозники, им не нужно, например, обеспечивать искусственную вентиляцию лёгких, они дышат сами, испражняются сами, не нужно интубировать их или вводить катетер. Но есть и проблемы. Они спят так глубоко, что не поворачиваются, и у них неизбежно возникновение пролежней, которые тоже нужно как-то профилактировать. Им, в конце концов, памперсы нужны. Безусловно, для всего комплекса мер по уходу нам понадобятся специалисты.

А почему у нас глава администрации города молчит, спросил губернатор. Глава города, сухой мужчина с жёлтым лицом и кое-как прилепленными к черепу кожистыми ушами, встал, исподлобья оглядев всех присутствующих, и сказал: как бы мы не пытались блокировать информацию от федерального центра, с такой динамикой она выползет наружу завтра-послезавтра. Причём, нам не политических конкурентов стоит опасаться, а, как обычно, наших друзей из фсб, которым нужны новые ордена, медали и, что самое неприятное, новые посаженные. Если у них не получается ловить шпионов, то вот ловить виноватых в массовых чэпэ они умеют виртуозно. И что ты предлагаешь, спросил губернатор. Превентивно попросить помощи у федерального центра, улыбнулся глава города. Никита, ты бы сначала позвонил своему человечку в одну кремлёвскую башенку, провентилировал бы вопрос, обратился глава к губернатору, по привычке слегка понизив голос. Нам бы надо узнать, каков сейчас расклад там наверху. Причем, я бы позвонил, для начала, именно в центральный избирательный штаб партии. И начал бы вопрос именно с провокации национал-либералов, потом сказал бы, что масштабы разрослись и завершил бы спич просьбой о помощи именно по партийной линии. Иначе, пиздюли неизбежны. А тут, если Света нам сформирует грамотную информационную повестку как партия власти борется с эпидемией, есть шанс даже на коне оказаться, погарцевать, так сказать.

Прошу прощения, господа, но вы тут, по-моему в пиар заигрались, откашлявшись, сказал эпидемиолог. Да как вы сме… начал надуваться глава города, но эпидемиолог снял очки, чтобы снова нервно протереть их, и перебил его: смею-смею. Я вам в присутствии губернатора напомню, что вообще-то пока у нас нет никакого средства от массовой летаргии, или нарколепсии, если угодно. Ну можно им гипокретины повводить, как-то поднять уровень содержания орексинов в головном мозге, мы это уже пробовали, к выраженным результатам это не приводит. Главный невролог этим занимается, они на базе областного диспансера пробуют различные схемы, но это, простите за выражение, мёртвому припарки. Понимаете? Во всяком случае, пока.

М-да, чмокнул мясистой верхней губой губернатор, получается, мы сейчас запросим у центра помощь, допустим, этих ваших кретинов-орексинов, результата не будет и они нам сразу сыктым сделают нахуй. Голову, так сказать, с плеч, блять. Он почесал шею, как бы ясно представляя себе грядущие ужасы взаимоотношений с федеральным центром. Ну что, господа, мы попали. Губернатор с силой растёр лоб ладонью и сухо зачитал секретарю: главе города пока рекомендую собрать заседание гордумы, пусть подготовят постановление об обращении к областному центру за финансовой помощью. Напишите от меня письмо спикеру заксобрания, пусть готовятся обратиться в федеральный центр. Руководителю государственно-правового управления подготовить пакет документов по введению в городе чрезвычайного положения и пусть проконсультирует меня о возможных последствиях. Только пусть не выёбывается, расскажет всё простым человеческим языком. Никита, ты же не думаешь, что до этого реально дойдёт дело, слегка испуганно спросил первый вице. Гена, я ничего не думаю, потому что никто не готов сегодня блять так быстро реагировать, понимаешь, с досадой сказал губернатор. Может быть, ты готов взять на себя ответственность за ситуацию, продолжил он с ехидцей. Первый вице хмыкнул и, скривясь, потупил взор. Что и требовалось доказать, удовлетворённо отметил губернатор. Как сука мыши блять какие-то. Молчат как рыбы об лёд. Вот сейчас сука гитлер напади на нас, сразу всю страну просрём.

Ну, если гитлер нападёт, тогда мы как-нибудь справимся, на этот счёт мобилизационные схемы действуют, с облегчением сказал глава комитета по взаимодействию с правоохранительными органами. И чем они нам сейчас помогут, саркастически ответил губернатор. Когда нет ни врагов, ни диагноза, ни хоть сколько-нибудь понятной информации. Эпидемиолог деликатно кашлянул и сказал: мне кажется, что всё-таки решение об изоляции уснувших было преждевременным. Оно не ограничило ни скорости распространения эпидемии, ни локализовало её очаг. Губернатор изумлённо воззрился на эпидемиолога и медленно проговорил: сдаётся мне, вы сейчас несколько горячитесь в оценке наших действий. Мне остаётся только надеяться, что время не подтвердит мою правоту.

День пятый.

Суббота, 19-е мая

19:15

Бардин вошёл в эту квартиру не то, чтобы крадучись, но всё-таки не без определённой опаски. Ия открыла дверь практически сразу, но он слегка помедлил перешагивать порог, вглядываясь в полумрак прихожей, давая глазам привыкнуть к недостатку света. Проходи скорее, улыбнулась Ия. Бардин наконец шагнул внутрь и будто нырнул в горячее озеро, Ия прижалась к нему всем телом, обняла, и её объятия показались Бардину слишком тесными, нарочитыми. Но чтобы не предполагал холодный разум, в такой ситуации здоровый мужской организм наплевательски отнёсся бы к любому предостережению. Бардин тяжело облапил Ию, отвечая на поцелуй, ощущая дрожь женщины через пропотевшую насквозь кожаную куртку. Стоило ему лишь слегка до тронуться до Ии, как её тело обдало Бардина волной удивительного тёмного запаха, в котором ему почудилось нечто животное. Такое ощущение, что ты надушилась феромонами, неуклюже попробовал пошутить Бардин. Я ничем сегодня не душилась, только глаза слегка подкрасила, ответила Ия, так что эти чары ты смело можешь приписать моему природному обаянию. Она исподлобья посмотрела Бардину в глаза и прижала его сухую ладонь к своей промежности. Трусики отсутствовали. М-м-м, простонал Бардин, подхватил Ию на руки и внёс в комнату, на ходу сбрасывая ботинки и по дороге думая, что, выходя утром из дому, он удачно надел именно то, что не нужно было расшнуровывать. Донеся женщину до широкой кровати, он бросил её на имитирующее китайский шёлк цветастое покрывало, сбросил куртку, и начал медленно расстёгивать рубашку. Он пытался сосредоточиться на красивой женщине, разметавшейся по покрывалу перед ним, в волнах огненных с отливом кудрей, но сознание предательски фиксировало мелкие детали, настойчиво подсказывая: хата съёмная, это не её квартира. Ия подползла к нему и начала целовать каждый сантиметр кожи, освобождающийся от рубашки. М-м-м, солёный, улыбнулась она, проведя языком по его ребристому жилистому животу. Сейчас забегу в душ, смущённо сказал Бардин. Не надо, мне нравится так, улыбнулась Ия и расстегнула его широкий офицерский ремень, слегка хлестнула себя по щеке его освободившимся концом, зажала его в зубах и взялась за джинсы. Снова это ощущение водоворота, который втягивает твою лодочку прямо в омут, подумалось Бардину перед тем, как сознание покинуло его, освободив место рвущему глотку хрипу и животному движению.

Через какое-то время Бардин лежал на животе поперёк кровати, прихлёбывая кофе из крохотной бесполезной чашки, то и дело заново наполняя её из френч-пресса. Он смотрел в жёлтую полоску света, разрезающую темнеющий коридор и вслушивался в шум воды, представляя себе как бегут крохотные овальные капельки по медной ииной коже. Тихий постук ксилофона отвлёк его от приятных мыслей, он дополз до брошенных в беспорядке джинсов, ухватил пальцами штанину, подтянул её к себе и достал из кармана айфон, цепляющийся резиновым бампером за грубую ткань. Только бы не жена, подумал Бардин, досадуя, что забыл отключить звуковой сигнал, и в ту же секунду испытал дьявольское искушение рассказать жене о том, что сейчас у него случился превосходный, сумасшедший секс с бабой совершенно модельной, нет вовсе даже не модельной, порнографической внешности. Но этот несомненно идиотский порыв прервался новой порцией постукиваний. О, сказал Бардин, увидев вместо имени безликое *. Здра-а-авствуйте, товарищ полковник, полушёпотом сказал он в трубку, оглядываясь на двери ванной комнаты. Привет, Бардин, сказал полковник, ты так говоришь, как будто занят чем-то грешным. В точку, улыбнулся Бардин. Ах ты старый похабник, засмеялся полковник, я тогда не буду тебя отвлекать. Нет в природе, точнее, не значится в нашей области никакой Иоланты Кромм, равно как и Ии Кромм, и телефон её зарегистрирован на какого-то московского алкаша, за которым числится ещё около тысячи разных сим-карт. Так что делай выводы. Если хочешь, возьмём её за подделку документов или ещё что-нибудь. Нет, возможно позже, быстро прошептал Бардин. А, так ты ещё не все её отверстия освоил, хулиган, захохотал полковник. Вообще-то все, ответил Бардин, но я просто хочу кое-что проверить. Веди себя разумно, пожалуйста, ответил полковник и положил трубку. Ох, хотелось бы, пробормотал в ответ Бардин, глядя в весёленький экран айфона.

Ия вышла из ванной абсолютно голая, в свёрнутом из банного полотенца вишневом тюрбане на голове. Тюрбан показался Бардину таким большущим, что тонкая шея женщины вдруг стала выглядеть ещё тоньше, стройней, прозрачной. Бардин откатился в сторону, уступая ей место на кровати рядом, она зарылась в одеяло и достала из тумбочки тонкую пахитоску, пахнущую вишней и ещё чем-то странно-сладким. Хочешь поговорить о делах, спросил Бардин, до хруста потягиваясь и глядя в потолок, по которому бежала довольно безвкусная лепнина, слегка измазанная чем-то имитирующим сусальное золото. Не то, чтобы хотела, но если ты что-то нашёл, это было бы интересно, ответила Ия. Она старалась говорить равнодушно, но крохотная жадная искра, вспыхнувшая в глубине её рыжих зрачков, не ускользнула от Бардина. Увы, сказал он, похвастаться нечем. Разве что поразиться пророческому дару твоего мужа, люди ведь действительно засыпают. Он перевернулся на живот и, гладя Ию по длинной, словно лакированной, голени, спросил: ты можешь мне помочь хотя бы какой-то подсказкой. Мне кажется, что стоит для начала поискать антиквара, который упоминал про некий волшебный амулет, сказала Ия. И снова Бардина кольнуло мерзковатое предчувствие того, что она сейчас титаническим усилием подавляет свой интерес, хотя нет, даже не интерес, а страсть и страсть акулью. И что эта страсть вовсе не связана с впавшим в амнезию мужем. Её ноздри вздрагивают, а прикрытые веками глаза вспыхивают так, как будто что-то сжигает её изнутри, чернит душу, выжигает её узким пламенем паяльной лампы. А как его звали, спросил он. Муж пишет о том, что антиквар известен под прозвищем Лимон, ответила Ия, но вот где искать — я совершенно себе не представляю. Что ж, я попробую удивить тебя своей находчивостью, с улыбкой сказал Бардин.

Объект «Детсад»

День шестой.

Воскресенье, 20-е мая

09:21

Огромный полузаброшенный пионерский лагерь, по сути дела состоявший из нескольких отдельных жилых массивов, слитых в один комплекс общей инфраструктурой, не очень походил на место отдыха. Мало того, что его разъедала ржа давней запущенности, огромные многолетние лопухи и спутанные заросли малины почти скрывали первые этажи бараков. Вокруг покосившегося и местами полностью развалившегося забора несколькими рядами тянулась колючее заграждение с циничным названием егоза, брошенное прямо на землю, наспех сколоченные вышки, угрожающе торчали по периметру. Вдобавок, знакомой с детства архитектуре детского лагеря, с его покосившимися беседками и выцветшими плакатами, совершенно несоответствовала мёртвая тишины, царящая вокруг.

Солдатики-вэвэшники, охранявшие периметр, не сговариваясь, вели себя очень тихо, говорили полушёпотом, а молодой капитан Вострецов, командовавший ротой охраны, даже приказы отдавал вполголоса. Тишина, вынужденное безделье, отсутствие событий, всё это, по мнению капитана, могло развратить личный состав, поэтому периодически он представлял, как будет устраивать марш-броски, учения по отражению внезапной атаки террористов или по блокированию группы гражданских лиц, вознамерившейся штурмовать периметр снаружи.

О прорыве периметра изнутри капитан не задумывался. Уснувшие вызывали у него неуместное для служивого чувство жалости. Поэтому предварительную рекогносцировку капитан проводил либо за соседним леском, либо за болотцем, обрамлённым по периметру густыми зарослями ольхи и вербы, что располагалось ещё дальше. В самом лагере любой громкий звук, даже щёлканье автоматного затвора, казался кощунством.

Именно эту тишину и проклял ефрейтор Азат Адельшин, совершавший обход периметра в полдень, согласно штатному расписанию мероприятий по охране спецобъекта «Детсад». Так в оперативных сводках обозначался лагерь и пристроенный к нему палаточный госпиталь, закрывавший половину поля с люцерной, заботливо укрытый от посторонних глаз камуфляжной сеткой. Ефрейтор Адельшин шёл, хмуро потупив глаза, лишь иногда зыркая на облупленные корпуса, прячущиеся в сиреневых кустах и низкорослых кривых яблонях, объятых лихорадочным цветением, от которого у Азата кружилась голова. Ему отчаянно хотелось вернуться в родную деревню, а до дембеля оставался почти бесконечный месяц. Дни тянулись еле-еле, Азат проклинал свой дурацкий язык за болтливость, а свой нрав за вспыльчивость. Нахамив ещё в марте прапорщику Габидуллину, он обрёк себя на невыносимую муку. День за днём его однопризывники отправлялись домой, а ефрейтор ненавидящим взглядом провожал их, уходящих через КПП в счастливую гражданскую жизнь. Азату предстояло покинуть часть последним благодаря прапорщику, который клятвенно заявил, что будь у него малейшая возможность, Азат бы до глубокой старости чистил зубной щёткой армейские сортиры. Но раз такая месть невозможна, сказал Габидулин, то он привлечёт все свои немалые связи в части, чтобы Азат попал домой самым последним. Так и вышло.

Ефрейтор потянул носом дурманящий аромат цветущих яблонь, вспомнил маму, брата Ильшата, сестрёнок, а в особенности вспомнил одноклассницу Альфию, которая, вопреки распространённому обычаю, никуда из деревни не уехала, а осталась преподавать литературу в школе, где всего-то сейчас училось сорок смешных стриженых ребятят. Сам он тоже уезжать не хотел, наплевать, что ребята звали в город на заработки, а кто-то и на севера уехал. Азат любил тарахтеть вдоль горизонта на отцовском комбайне, мурлыча под нос длинные тягучие песни, которым его учила ещё бабушка.

И вдруг, когда мечтательный ефрейтор вместе с красавицей Альфиёй практически уже доехал на новеньком джон-дире до той точки горизонта, за которой кудрявые зелёные пролески меж оранжевых от заката полей переходят в райские кущи, неподалёку раздался странный шорох. В самом шорохе ничего удивительного не было бы, если б дело происходило где-то в нормальном месте. Но здесь, на объекте «Детсад», осточертевшем Азату за три дня дежурства, в этой стерильной тишине, какая могла бы царить лишь в космическом вакууме, шорох равнялся грому небесному. Ефрейтор Адельшин остановился, с удивлением глядя на центральный корпус, где раньше располагалась администрация лагеря, ленинская комната и большая столовая. Из корпуса донёсся ещё один шорок. Словно шелестели десятки платьев. Воздух вдруг взорвался тонким-тонким, на грани ультразвука, девичьим визгом. Азат Адельшин оторопел. Он хотел рвануть навскидку автомат, но никак не мог сложить в голове, что может служить источником угрозы, поэтому так и застыл с наполовину поднятым оружием. То, что он увидел в следующую минуту, навсегда осталось в его жизни самым ярким армейским воспоминанием…

Как и большинство его сослуживцев, Азат предполагал, что за пациентами на объекте ухаживают молодые медсёстры. Кто на самом деле скрывался под глухими небесными одеяниями можно было лишь догадываться, персонал «Детсада» напоминал космонавтов, неслышно и плавно скользящих по растрескавшимся асфальтированным дорожкам объекта в своих бесформенных комбинезонах. Серёга Слезко из второго отделения на днях подбивал ефрейтора пробраться за периметр и разузнать, есть ли там хорошенькие медсестрички, но Азат опасался. Не, Серёга, не пойду, мотал он головой. Думаю, по своей воле в такую жару ни один человек на себя скафандр не напялит, говорил Азат. Значит, там нечисто что-то, зараза какая-то на объекте, или радиация. Ну да, нахально улыбался рябой Серёга, а чего тогда нас в скафандры не наряжают. Да дорого, наверное, эти костюмы стоят, отвечал Азат. А солдатская-то жизнь дешёвая, чего им на нас-то тратиться.

Эти воспоминания промелькнули в ефрейторской голове со скоростью пули. В следующую секунду он увидел, как совсем молоденькая медсестра в разорванном скафандре спускается с крыльца, вроде бы и вприпрыжку, но медленно-медленно, так медленно, что Азату становится заметно, как остро торчит из прорехи острое девичье плечо, она бежит, делает несколько шагов, и из темноты уходящего вглубь коридора доносится этот невозможный шелест и в следующую секунду оттуда слишком быстро, неестественно быстро выбегают уснувшие. Они бегут прямо по дорожке, к голубеньким воротам с облупившимися жестяными звёздами, кое-где подновлёнными алой краской. Они бегут с закрытыми глазами, нелепо, не по-людски, догоняют девушку и бегут прямо по ней, кто-то из них поскальзывается, но почти сразу вскакивает и продолжает неистово рваться вперед, прямо к нему, к Азату, их ноги хрустят по чему-то мягкому, по плоти, юной, девичьей, беспомощной плоти, и вдруг хруст сменяется омерзительным чавканьем, и Азат вдруг понимает, что это чавкает мясо, еще секунду назад бывшее живым человеком, который ходил, дышал, мечтал. Точнее, ходила, дышала, мечтала. Она. Она наверняка хотела любить. Хотела, чтобы её тоже любил кто-нибудь. И теперь она стала месивом, обрывками тряпок, вперемешку с дроблёными костями и рваными жилами.

Азат попятился, поднимая автомат и глядя на безмолвно бегущую прямо на него толпу. Стоя-а-ать, заорал он что было мочи, и ещё что-то, чего разобрать и сам уже не мог, скорее всего просто кричал аааа, что угодно, лишь бы эти закрытые глаза распахнулись, чтобы поднялись эти веки, тяжёлые как танковый люк. Но спящие продолжали бежать. Завыла сирена на вышке. Фонарь рубанул по траве толстым световым мечом, таким бледным в дневном свете. Стоя-а-ать, кричал кто-то в мегафон. Но они продолжали бежать.

Ефрейтор Азат Адельшин, перехватил левой рукой ремень, плотнее обматывая им запястье, и опустился на правое колено. Голова казалась ему холодной и ясной. Он упёр локоть в левое колено, чувствуя, как правый ботинок упёрся в мягкую жирную землю. Палец опустил прохладный воронёный предохранитель. Ду-дут. Пламегаситель плюнул коротким оранжевым язычком, пуля снесла полчерепа одному бежавшему, второму содрала крупный лоскут кожи с щеки и снесла больше половины уха. Стоя-а-ать, неслось с вышки. Но они не останавливались. Поэтому Азат стрелял короткими очередями, стараясь бить прицельно, насколько это вообще было возможно.

Они остановились.

За метр до колючей проволоки.

За эти мгновения Азат успел уронить больше двух десятков жутких беглецов.

Он всё ещё сосредоточенно щёлкал спусковым крючком, целясь то в одного из остановившихся уснувших, то в другого, пока ошалевший от ярости капитан Вострецов не хватил его прикладом по голове, наотмашь, да так, что помял каску. Свет погас. Палец разжался. Азат ехал к горизонту на новеньком джон-дире, прямо в полыхающий оранжевый диск, что, танцуя, опускался за кромку земли.

День шестой.

Воскресенье, 20-е мая

14:40

Губернатор тяжело вылез из длинного низкобрюхого автобуса gmc, сверкающего ослепительно белым глянцем, от него изрядно несло виски. Набрякшие под глазами мешки сразу состарили его лет на десять, он осунулся, опух от недосыпания и переизбытка алкоголя, и даже всегда идеально сидевший на нём пиджак вдруг обзавёлся тёмными кругами под мышками, и обвис, обнаружив складки в самых неожиданных местах. Губернатор быстрыми шагами пошёл к границе периметра, не обращая внимания ни на двух вице, бежавших за ним по пятам, ни на пресс-секретаря Свету, умудрявшуюся делать на бегу какие-то пометки в блокноте. Он стремительно подошёл к воротам, толкнул их рукой и попытался войти, но путь ему загородил молоденький безусый сержантик. Так, кто тут командует, спросил губернатор в воздух. Откуда-то сбоку появился багроволицый полковник в тёмной вэвэшной парадке и зычно доложил, ухитряясь соединить командный голос с очевидным извинением за то, что натворили его подчинённые: полковник внутренней службы Свиридов, товарищ губернатор. Губернатор смерил его тяжёлым взглядом и сказал: нет, я хочу знать, кто из офицеров является непосредственным свидетелем происшествия. Капитан внутренней службы Вострецов, устало и совершенно немолодцевато проговорил подошедший капитан, прикладывая руку к мокрой от пота пятнистой кепке. Сколько жертв, спросил губернатор. Двадцать восемь погибших, ответил капитан. Раненые есть, спросил губернатор. Капитан помотал головой: нет, слишком короткая дистанция, он стрелял практически в упор, поражения в большинстве случаев оказались несовместимы с жизнью. И где он сейчас, спросил губернатор. Капитан повернулся и показал рукой на небольшую сторожку: мы временно оборудовали гауптвахту для содержания задержанного в подсобном помещении сторожа. Мы, начал было говорить слегка оправившийся полковник, но губернатор грубо оборвал его: я не с вами разговариваю, полковник. Я не знаю и знать не хочу, как вы поступите с этим полоумным долбоёбом, который расстрелял живых людей. А слов, которые мне придётся сказать родным погибших, вы мне явно не подскажете. Вы же не Пушкин, насколько я понимаю. Света, губернатор повернулся к пресс-секретарю, сложив из бровей некий знак вопроса, есть идеи? Света посмотрела в искаляканный блокнот и задумчиво ответила: закрытый охраняемый объект в лесу. Никто ж не знает. Нам не обязательно афишировать этот кошмар.

А где, вообще, сейчас все эти ваши проснувшиеся уснувшие, спросил губернатор, поворачиваясь к капитану Вострецову. Виноват, они не проснувшиеся уснувшие, ответил Вострецов. Они просто уснувшие. Капитан Вострецов на секунду задумался, собрался и отрапортовал: данные уснувшие, числом до восьмисот человек, самовольно покинули отведённые им лежачие места и методом интенсивного бега достигли границы периметра, в нарушение правил внутреннего распорядка. Данный бег совершался ими с закрытыми глазами, посредством бессознательного состояния. В силу вышеуказанного, колонной данных заклю…, извините, больных была сбита сотрудница объекта, выполнявшая дежурный обход согласно правила. Сбита и затоптана, в следствие чего у данной сотрудницы наступил смертельный исход. Ефрейтор Адельшин методом визуального наблюдения установил факт затаптывания медсестры и самовольно открыл огонь, уничтожив до двадцати восьми больных. Добежав до границы периметра, указанные больные внезапно остановились, не реагируя на устные указания начальника караула. Через четверть часа они приняли горизонтальное положение и больше не двигались. Силами личного состава вверенного подразделения указанные больные возвращены на места постоянного наблюдения, ефрейтор Адельшин подвергнут аресту, тела погибших складированы в холодильной комнате столовой.

Отрапортовавшись, капитан Вострецов вдруг обмяк, вытер рукавом взмокшее лицо и расстегнул верхнюю пуговицу и потянул ворот тельника, словно говоря, мол, мы свой долг исполнили, ждём дальнейших указаний, готовы хоть на плаху. Извините, подала голос Света. Капитан Вострецов, полковник Свиридов и губернатор с изумлением воззрились на неё, будто бы с ними заговорил сиреневый куст. Вы говорите, передвигались они методом интенсивного бега, констатировала Света, с трудом сдерживая усмешку, которая всегда невольно возникала у неё при столкновении с картонным канцеляритом военных, я хочу спросить, насколько интенсивным был их бег. Капитан Вострецов секунду подумал, и ответил: они бежали примерно в три-четыре раза быстрее, чем обычные люди. С закрытыми глазами, уточнила Света. Так точно, ответил капитан. Господи, пробормотал губернатор, я только сейчас представил, как вся эта орава бежит по городу. Они же всё на своём пути сметут. Так точно, сметут, кивнул капитан. Как вы думаете, капитан, ими кто-то управлял, спросила Света. Света, ты соображаешь, что говоришь, медленно сказал губернатор оледеневшим голосом. Увы, ответила Света: так что, капитан, скажете? Так точно, в их действиях усматривались признаки выполнения чьего-то приказа, ответил капитан.

Вострецо-о-ов, сказал полковник ноющим голосом, будто бы он был ребёнком, а капитан только что его ударил. Говори-говори, сынок, приободрил губернатор. Товарищ губернатор, разрешите доложить, ответил Вострецов. Личный состав полностью деморализован сложившейся ситуацией. Ефрейтор Адельшин — один из лучших бойцов подразделения, неоднократно представлялся к поощрению руководства, неоднократно побеждал в окружных соревнованиях по стрельбе из автомата Калашникова, он хороший солдат и мне трудно винить его за совершённый проступок. Разумеется, с точки зрения устава, он совершил преступление. Но по-человечески, если позволите, его поймёт любой из моих ребят. Но они же не смогли бы пробежать через эту вашу егозу, сказал губернатор. Капитан откашлялся, потупился и очень тихо сказал: виноват, товарищ губернатор, эти уснувшие девушку затоптали, насмерть. Они же страшные, как зомби в кино, они не люди даже. Её как будто гранатой взорвали. На наших глазах. И это видели все ребята. Мне очень сложно будет, и тут он замолк. Губернатор с удивлением увидел, как глаза капитана Вострецова увлажнились. Личность девушки установлена, спросил он. Никак нет, ответил капитан, личные данные сотрудников объекта нам не расшифровывали, нам запрещено с ним общаться в целях санитарной безопасности.

Так, слушай мою команду, капитан, зычно сказал полковник Свиридов, роту расформировать, взять с личного состава подписку о неразглашении. Уже исполнил, ответил капитан. Что, расформировал уже, своей властью, ядовито спросил полковник. Никак нет, подписка уже дана при заступлении на боевое дежурство, совсем сдулся капитан. Он заметно скис, даже казался меньше ростом. Вы мне тут, полковник, прекратите шашкой махать, а то к ёбаной матери пойдёте командовать конвойным взводом куда-нибудь поближе к Северному Ледовитому океану, взорвался губернатор. Сначала вы, блять, не можете нихуя, а теперь на этого мальчика решили всё списать, не выйдет. Я лично прослежу, чтобы ни с ним, ни с его ребятами ничего плохого не произошло. Этому Адельшину долго до дембеля ещё тянуть, спросил губернатор Вострецова. Да он, по сути, уже отправки домой ждал, товарищ губернатор, ответил капитан. Так отправьте его по-тихому. Только предупредите, если он вдруг по какой-то сраной причине с похмелья какому-нибудь своему другу расскажет об инциденте, мы его в дурдом засунем лет на двадцать. И умрёт он полным овощем, ясно, спросил губернатор.

Он крепко взял полковника за рукав, отвёл в сторону, не взирая на протестующие жесты, и тихо сказал: полковник, вы человеческий язык понимаете. Вы понимаете политические последствия этого инцидента в предвыборный год. Я — военный человек, вскинулся полковник. Дубак ты конвойный, полковник, а не военный человек, грубо ответил губернатор. Если мы не договоримся, я дам команду особистам начать копать. И, уверен, что по моей команде они что-нибудь да накопают. Дачку твою с огородиком в десяток гектар, парочку квартирок. Дочка твоя, я слышал, довольно крепко на ногах стоит в нашем городе. Так мы её уроним, понял, грозно спросил губернатор, в одночасье превращаясь из должностного лица в того, кем на самом деле был, в хищного пацана родом из девяностых. Полковник стоял, нервно дёргая свекольным лицом. Завтра доложите о результатах руководителю комитета по взаимодействию с правоохранительными органами, слегка успокаиваясь, завершил свою речь губернатор и пошёл по направлению к лагерным корпусам. Света засеменила за ним, оба вице курили возле автобуса, с нехорошим прищуром глядя вслед руководителю.

Отравить бы их всех к хуям, этих уснувших, деланно пошутил первый вице. В каждой шутке есть доля шутки, Гена, ответил второй. Я вообще не представляю, как мы объясним родственникам, почему они все погибли от огнестрельных ранений, сказал первый вице. С этим-то проще пареной репы разобраться, ответил второй. Запаяем их в цинк, так и закопаем. Просто объявим, что они заразны, или что-нибудь типа того. Света напишет красивую надгробную речь, шеф её красиво прочтёт, матери всплакнут. Главное, чтобы наружу ничего не выплыло. Я тебя умоляю, договоримся с чекистами, так гайки завинтим, ни одна вошь не выползет, ответил первый вице. А мы договоримся? спросил второй. И какой ценой мы с ними договоримся? Ну слушай, мы же второго зама местного губчека плющим по бизнесу уже полгода — так давай прекратим, ответил первый вице. Ну это шефу решать, ответил второй. А у него есть выбор, спросил первый. Можно, конечно, дать ход по тому делу о шлакотвалах, правда, чекисты на этом поднимутся, но козырей-то у нас не так уж и много, или я не прав. Гена, это похоже на нелояльность, не то с ехидцей, не то серьёзно ответил второй вице. Послушай меня, салабон, я на административных должностях был, когда ты ещё старшеклассникам дрочил в мужском туалете, злобно прошипел первый вице, ты понимаешь, что эта история нас всех потопит, ты себе в этом отчёт отдаёшь. А ты не заводись, крокодил, игриво ответил второй, я всё понимаю, но не тебя ли шеф из грязи вынул. Чтобы сейчас вместе с собственным политическим трупом закопать, спросил первый вице. И пиздец тогда и моей недвижке, и твоему рекламному бизнесу. Я тебя понял, миролюбиво положил второй вице руку на плечо старшего товарища, при этом лицо первого исказилось в приступе лёгкой брезгливости. Будем решать, как отбиться, не впервой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Драм-н-бэйс (или драм-энд-бэйс; Drum ’n’ Bass; сокращённо D&B, DnB; МФА) — жанр электронной музыки, который возник из рейва и олдскул-джангла в Англии в начале 1990-х годов.

2

Кихон (яп.) — комплекс формальных упражнений в боевых искусствах Японии и Окинавы

3

И, ни, сан (яп.) — раз, два, три

4

Чиши или тиси (яп.) — традиционная каменная гантель для заниятий боевыми искусствами на Окинаве

5

Вакатта (яп.) — понятно?

6

Осу (яп.) — используется в карате как приветствие, а также часто заменяет выражения типа «да, согласен, хорошо и извините меня»

7

Намасте́ — индийское и непальское приветствие и прощание, произошло от слов «намах» — поклон, «те» — тебе.