Любовь в тени Октября

Макс Валсинс (2024)

Она — дочь крупного промышленника и студентка факультета филологии. Он — импозантный молодой профессор, работающий на советскую разведку. 1935 год. Эстония. Любовь профессора к своей студентке пройдет через весь 20-й век, через войну и расставание, но даст начало чему-то новому.

Тень Октября

1

На следующее утро после их первой ночи вместе Аделе проснулась с непривычным, тяжёлым чувством. С первыми лучами света, пробивающимися сквозь занавески, реальность вернулась к ней со всей своей остротой. Её охватило не просто смущение, а мучительное осознание того, что эта связь, столь близкая и глубокая, была запрещена. Их отношения не просто нарушали правила университета, но и ставили под удар её будущее.

Прогулка по утренним улицам Таллинна, который был спокоен и, казалось, не ведал ничего о её душевной буре, лишь подчёркивала её тревоги. Как могла она, прилежная студентка, всегда подчёркнуто серьёзная и осторожная, оказаться в такой ситуации? Она знала, что любые слухи об их отношениях могут не только разрушить её репутацию, но и лишить её возможности учиться. Университет был её убежищем, её мечтой, и теперь всё это находилось под угрозой.

Днём она снова пошла на занятия. Видя перед собой строгие, уверенные лица профессоров и сосредоточенные взгляды студентов, она с ужасом понимала, что больше не принадлежит к этому миру так, как прежде. Её словно обволакивала невидимая пелена — её тайна, которая разделяла её с остальными. Она ловила себя на страхе встретиться взглядом с однокурсниками или преподавателями, чтобы не выдать своих чувств. В присутствии профессора Соомера, при каждом его взгляде, её охватывало мучительное смешение радости и страха.

Её страдания не остались незамеченными для Ханнеса. Он видел её настороженность и внутреннюю борьбу, и это только усиливало его собственные мучения. Для него, человека, всю жизнь соблюдавшего моральные и профессиональные нормы, эта связь была вызовом, пробуждающим противоречивые эмоции. Он осознавал всю опасность — и для себя, и для неё — и понимал, что его чувства могут разрушить его карьеру, разрушить то уважение, которое он выстраивал годами.

Ханнес стоял перед выбором, который никогда не думал, что ему придётся делать. Ему было важно сохранить свою позицию в университете, где он долгие годы боролся за академическую свободу и право студентов на независимые мысли. Но в тоже время его влекло к Аделе, её острый ум и способность понимать его так, как не понимал никто другой. Она стала для него источником вдохновения и внутренней силы, но в то же время — напоминанием о том, что его обязанности как профессора ставят преграды между ними.

Их встречи теперь стали редкими и ещё более осторожными. Каждый момент, проведённый вместе, был омрачён осознанием того, что их счастье держится на хрупкой нити. При каждом взгляде, полном нежности, они боялись, что в следующий раз могут не встретиться. Их разговоры становились короче, осторожнее. Аделе пыталась делать вид, что занята учёбой и новой главой своего исследования, хотя мысли её были целиком поглощены происходящим.

В душе Ханнеса боролись два голоса: один говорил ему, что он обязан оставить Аделе, что его долг как преподавателя и его ответственность перед университетом превыше личных желаний; второй же голос твердил, что, отказавшись от этого чувства, он лишится чего-то очень ценного, чего-то, что он давно искал в жизни.

Наедине с собой, вечером, он раз за разом пытался понять, что для него важнее — карьера или то, что дарило ему настоящую близость. Оказавшись в круговороте мыслей, он испытывал страх, что решение, какое бы он ни принял, принесёт страдания либо ему, либо ей.

Но, несмотря на терзания и страх, оба понимали, что их связь была не случайной. Словно какие-то силы привели их друг к другу в это непростое время, когда всё в жизни обретало остроту и глубину.

2

К середине осени слухи о напряжённой политической обстановке вокруг университета достигли своего апогея. Власти, обеспокоенные ростом независимых идей среди студентов и преподавателей, начали усиливать контроль над учебными заведениями. Поступила директива: проверить каждого преподавателя, установить, насколько его взгляды совпадают с официальной позицией. Декан факультета, профессор Виллем Лаан, уже давно ощущал на себе давление. Когда в его кабинет пригласили профессора Соомера, он знал, что предстоящий разговор будет непростым.

Ханнес вошёл в кабинет декана с твёрдой осанкой, хотя и предчувствовал, что разговор будет касаться не научных тем. Виллем Лаан, пожилой профессор, внимательно посмотрел на него поверх очков, прежде чем жестом пригласить сесть.

— Ханнес, — начал он, вздохнув и сцепив пальцы. — Ты наверняка догадываешься, о чём я хочу с тобой поговорить.

— Да, Виллем, — ответил Соомер спокойно. — Догадываюсь.

Декан откинулся на спинку стула и посмотрел на него долгим взглядом.

— Понимаешь, что происходит? Университет сейчас под пристальным наблюдением. У нас уже были вопросы от властей по поводу твоих лекций и исследований. Говорят, что ты слишком вольно трактуешь историю, подрываешь доверие студентов к порядку в стране.

— Я лишь преподаю историю, Виллем, — твёрдо ответил Ханнес. — Моя задача — показать правду, а не приукрашивать её ради удобства или политики.

— Ханнес, ты не понимаешь, — с горечью сказал Лаан, отложив очки на стол. — Если бы это было только ради науки… Но они считают, что твои идеи слишком близки к коммунистическим взглядам. Недавно поступило распоряжение от министерства: вести более жёсткую политику в отношении преподавателей. Они хотят, чтобы каждый из нас подтвердил свою лояльность. Особенно это касается тех, кто подозревается в симпатии к компартии.

— Симпатии к компартии? — Соомер чуть склонил голову, удивлённо приподняв брови. — Я не связан ни с какой партией. Моя единственная приверженность — истине и свободе мысли.

Лаан посмотрел на него со смесью сожаления и тревоги.

— Я знаю, что ты человек честный, Ханнес, но сейчас не время для высоких принципов. Сейчас важно защитить себя. Подумай о своей карьере. Подумай о том, что может случиться, если ты будешь стоять на своём. — Декан сделал паузу, оглянувшись, словно проверяя, что их никто не слышит. — Мне намекнули, что если ты продолжишь эту линию, то тебе, вероятно, придётся покинуть университет.

— Угрожают увольнением? — тихо, но с твёрдостью в голосе спросил Соомер. — Я не могу пойти против своих убеждений, Виллем. Правда не может быть подчинена капиталу.

Декан наклонился вперёд, словно надеясь убедить его в последний раз:

— Ханнес, если ты продолжишь, пострадают не только ты. Среди твоих студентов есть те, кто восхищается тобой. Аделе, например… — Он помедлил, внимательно наблюдая за реакцией Соомера. — Её будущее может быть разрушено, если кто-то узнает о вашей связи.

Имя Аделе словно ожгло Ханнеса, и он резко выпрямился, молча встретив взгляд Лаана. Декан уловил этот порыв и чуть смягчился:

— Она талантлива, но слишком молода, чтобы понимать всю опасность. Ханнес, если тебе не жалко себя, пожалей её. Не допускай, чтобы её имя было втянуто в этот скандал.

Соомер крепко сжал руки, борясь с мучительной внутренней болью. Он прекрасно понимал, что Лаан прав: каждое его действие теперь затрагивало не только его, но и Аделе, её будущее. Но как бы ему ни хотелось уйти в сторону и уберечь её от этого шквала, он знал, что, предав свои убеждения, он потеряет часть себя.

С минуту между ними стояла тишина, затем декан снова заговорил:

— Ханнес, ты понимаешь, что они не успокоятся, пока не получат твоё согласие на"корректировку"лекций. Просто дай им понять, что ты поддерживаешь позицию министерства, и тогда ни твоя карьера, ни будущее Аделе не пострадают.

Соомер молчал. В голове у него вертелись слова Лаана, угрожающая тень сомнений и вина перед Аделе. Он чувствовал, как страх за неё медленно подтачивает его решимость.

— Виллем, — наконец сказал он ровным голосом, — я ценю твою заботу и понимаю, что ты говоришь это не просто как декан. Но я не могу отказаться от правды и своей чести ради того, чтобы угодить власти.

В ответ декан лишь печально покачал головой:

— Ты всегда был упрямым, Ханнес. Но иногда жизнь требует от нас компромиссов, даже самых горьких. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

Ханнес вышел из кабинета с тяжёлым сердцем. В голове у него кружились мысли о том, что его чувства к Аделе могут поставить её в опасность. Ему предстояло сделать выбор — продолжать идти против течения, защищая свои убеждения, или же пожертвовать частью себя ради её безопасности.

3

Да, декан Виллем Лаан, дал понять, что в курсе происходящего между профессором и его студенткой, но Аделе казалось, что их с Ханнесом тайная связь надёжно спрятана от чужих глаз. Однако в её жизни был человек, который знал её слишком хорошо, чтобы не заметить перемен. Эрих, её давний знакомый и школьный друг, знал Аделе ещё со школьных времён, и их всегда связывали не только общие интересы, но и взаимное доверие. Однако в последнее время Эрих не мог не заметить, что Аделе словно отдалилась от него: часто была рассеянной, пропадала по вечерам, избегала общих разговоров, словно скрывала что-то важное. Его подозрения усилились, когда он заметил, как её взгляд задерживается на профессоре Соомере во время лекций.

Однажды вечером, когда они столкнулись на выходе из книжного магазина, в который часто ходили студенты, Эрих заговорил, не в силах больше терпеть эту напряжённую тишину:

— Аделе, ты как будто не здесь, — начал он, пытаясь говорить мягко, но голос выдавал тревогу. — Раньше ты всё рассказывала мне, а теперь… теперь я чувствую, что что-то изменилось.

Аделе замерла, едва скрывая растерянность, но, собравшись с мыслями, ответила как можно спокойнее:

— Эрих, что за странности? Всё как всегда. Просто у меня сейчас много работы над исследованием, ты же знаешь. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла напряжённой.

Однако Эрих не отступал:

— Я вижу, что дело не только в учёбе. Тебя не узнать. Да и… ты всё чаще остаёшься одна, а это так на тебя не похоже.

Она понимала, что если скажет что-то неосторожное, он может догадаться. Сглотнув, Аделе попыталась найти слова, но Эрих уже смотрел на неё с подозрением.

— Аделе, — продолжил он, глядя ей прямо в глаза, — между тобой и Соомером… что-то происходит, верно?

Её охватил панический страх. Она отвела взгляд, стараясь унять дрожь. Каждое слово застревало у неё в горле, и она не могла понять, что ответить, как объяснить то, что было в её сердце. Видя её молчание, Эрих покачал головой, в его глазах промелькнула смесь разочарования и гнева.

— Я знал, что ты мне что-то скрываешь, — тихо проговорил он. — Но это… Ты понимаешь, в какую опасность ты себя ставишь? И не только себя, Аделе, но и всех, кто с тобой связан.

Она не могла смотреть ему в глаза.

— Эрих, пойми… — начала она, но слова прозвучали слабо. — Это… это сложно. Я знаю, что ты волнуешься за меня, но, пожалуйста, не вмешивайся. Это не твоё дело.

— Не моё дело? — его голос стал резким. — Ты забыла, что сейчас происходит в университете? Властям не нужен повод, чтобы разрушить чужую жизнь. Достаточно просто назвать его коммунистом. И если твоя связь с ним станет известна, это будет конец для вас обоих.

Аделе молча стояла, чувствуя, как слова Эриха проникают глубоко в душу. Она понимала, что его тревога была оправданной, что он говорил, исходя из заботы, но также чувствовала, что его слова рождаются из чего-то большего, чем просто дружеское беспокойство.

На следующий день Эрих появился в кабинете профессора Соомера. Ханнес, занятый подготовкой к лекции, поднял голову и был удивлён внезапным появлением молодого человека. Тот вошёл в кабинет, явно намереваясь сказать нечто важное.

— Профессор Соомер, — начал он, не садясь. — Я пришёл поговорить с вами о том, что касается Аделе.

Ханнес напрягся, заметив серьёзность и скрытое напряжение в его голосе.

— Эрих, если у вас есть вопросы по учёбе, прошу, садитесь. Но если речь идёт об Аделе, прошу помнить, что её личная жизнь — её дело, и мне не хотелось бы вмешиваться.

— Это касается не только её, — твёрдо ответил Эрих. — Я знаю о вас с Аделе, и я понимаю, что ваше положение… необычное. Вы, наверное, понимаете, чем это всё грозит. Аделе рискует всем, что она создавала здесь. И я не могу просто смотреть, как она теряет это из-за вас.

Ханнес выслушал его с каменным лицом, но внутри него закипала тревога, которая заставила его впервые усомниться в том, что они смогут сохранить свою тайну. Он вздохнул, сохраняя спокойствие:

— Эрих, я понимаю ваши опасения. Но ваши чувства не дают вам права угрожать или вмешиваться в её жизнь. Аделе — взрослая, и она сама решает, что ей важно.

— Важно? — переспросил Эрих, с вызовом глядя на профессора. — Она может потерять возможность учиться, может навсегда испортить свою репутацию. А что с вами? Вы рискуете своим местом в университете и всем, чего достигли. Разве это того стоит?

Молчание повисло между ними, пока Ханнес размышлял, как ответить на этот прямой вызов.

— Да, Эрих, — тихо сказал он, глядя ему в глаза, — для меня это того стоит. И не мне решать за неё, чем она хочет рисковать. Уверяю вас, мне не легко от этого. Но это её выбор.

Эрих, разозлённый и расстроенный, хотел было сказать ещё что-то, но, чувствуя, что любые слова бесполезны, развернулся и вышел, оставив Ханнеса наедине с его мыслями.

Ханнес понимал, что их тайна может быть раскрыта не только на уровне сплетней и домыслов. Это было лишь вопросом времени.

4

Поздняя осенняя ночь накрыла Таллинн тяжёлыми тучами. Дождь настойчиво барабанил по окнам университетской библиотеки, где Аделе осталась после занятий, завершая исследовательскую работу. Окна запотели, и сквозь мокрое стекло едва виднелись тёмные очертания осеннего города. Её мысли то и дело ускользали от текста в книге и уносились к Ханнесу, к тому недавнему разговору с Эрихом, который всколыхнул в ней тревогу.

Когда открылась дверь, и Ханнес тихо вошёл, она вздрогнула, но сразу узнала его уверенный, тихий шаг. Он остановился у дверного проёма, посмотрел на неё, и в его взгляде Аделе почувствовала усталость и едва заметную грусть.

— Ты задержалась, — тихо произнёс он, проходя к её столу.

— Да… хотела закончить работу, — ответила она, отводя взгляд. — Здесь, в тишине, легче сосредоточиться.

Он молча сел напротив, и между ними повисло напряжённое молчание, полное невыраженных чувств. Казалось, что тишина и звуки дождя проникли в каждый уголок этой комнаты, становясь невидимыми свидетелями того, что между ними оставалось несказанным.

— Аделе… — начал он, осторожно выбирая слова, как будто каждый слог требовал усилия. — Я понимаю, что то, что между нами происходит, стало для тебя испытанием. Это неправильно. Я не могу навязывать тебе свои чувства.

Она посмотрела на него, глядя прямо в глаза. Её сердце сжалось от его слов — он не отстранялся, но что-то в нём казалось далёким, словно он хотел её отпустить, чтобы уберечь.

— Ты не навязываешь, Ханнес, — тихо произнесла она. — Я здесь, потому что сама этого хочу.

— Но ты знаешь, как опасно то, что мы делаем. — В его голосе прозвучала горечь. — Я никогда не хотел втягивать тебя в свою жизнь, в её сложности. Недавно с деканом у нас был разговор, — он замолчал на мгновение, словно собираясь с духом, — они хотят, чтобы я отказался от своих взглядов. Или чтобы я ушёл.

— Но почему? — спросила она, чувствуя, как внутри неё разгорается страх. — Что они хотят от тебя, Ханнес? Это потому, что они думают, что ты связан с коммунистами?

Он опустил голову, взгляд его стал задумчивым, и после долгой паузы он, наконец, заговорил:

— Аделе, я должен быть с тобой честен. Я действительно связан с коммунистами. Не в том смысле, в каком это трактуют власти, но мне близка их идея о равенстве, о правах людей. И, возможно, в чьих-то глазах это преступление.

Она отпрянула, в её глазах застыла смесь недоверия и боли. Никогда прежде она не предполагала, что её профессор, её Ханнес, мог быть частью столь опасных и осуждаемых кругов.

— Почему ты не сказал мне раньше? — прошептала она, отводя взгляд. — Ты знал, что у нас с тобой и так нет будущего. А теперь… теперь всё кажется ещё сложнее.

— Потому что я знал, что ты не сможешь понять. Да и зачем тебе это? Это мои убеждения, мои битвы, и я не должен был ставить тебя под удар.

— Но ведь ты поставил, Ханнес! — воскликнула она, не сдерживая больше эмоций. — Ты втянул меня в это, и теперь я не знаю, кому и чему верить. Ты говоришь о свободе и правде, но прячешься за лозунгами. Разве это честно по отношению ко мне?

Он молчал, глядя на неё с такой болью, словно её слова обнажали его собственные сомнения. Её упрёк попал точно в цель, и ему оставалось только признать своё бессилие перед её уязвлённой душой.

— Аделе, прости. — Голос его дрогнул. — Мне следовало держаться от тебя подальше. Я знал, что это приведёт к таким последствиям, знал, что рано или поздно тебе станет трудно. Но я не смог устоять перед тобой… я люблю тебя, Аделе.

Её сердце забилось ещё сильнее, и, несмотря на боль, в его словах она услышала то, что хотела слышать больше всего. Не сдержавшись, она подошла к нему, и он обнял её, притянув к себе, как будто не хотел больше отпускать.

— Я тоже тебя люблю, Ханнес, — прошептала она. — Я боюсь, но знаю, что это правда. И пусть мне страшно, я не отступлю. Мы вместе пройдём через это, несмотря ни на что.

Она прижалась к нему, и дождь, барабанивший за окнами, стал для них фоном, скрывая от мира их тайные обещания и мечты.

Конец ознакомительного фрагмента.