Глава 2
Светофор за мостом продолжал перебирать цветами, будто забытая до майских праздников новогодняя гирлянда. Под мостом с разудалыми гудками, как глашатай конца света, пролетал поезд. А я смотрела во все глаза на мистера-не-Бонда-и-не-таксиста-но-очень-симпатичного и думала: представиться в ответ или он обидится.
Водитель вздохнул, поднёс к уху трубку и сказал:
— Мама, извини, но я не везу твою парикмахершу. Да, обещал. Да, ждёт. Вышла накладка, я вызову ей такси. Оно там должно недалеко стоять… Да, я помню. Извини ещё раз. Нет, не на работе. В пробке. Буду.
Ему что-то ответили, Мистер Элегантность погрустнел, отложил на панель телефон и снова посмотрел на меня так, словно я была виновата во всех его неурядицах. На самом деле, только в одной и совсем чуть-чуть… Мне представилась парикмахерша, бегающая вокруг салона красоты в фирменном халате и кричащая «Такси! Такси». Бедная, и в праздники работает…
— Я так похожа на парикмахершу? — спросила я.
— У них какие-то особые приметы? — наморщил он нос.
— Точно не усы, лапы и хвост. Ну, спасибо, что подбросили. Пожалуй, я пойду, — пробормотала я и потянулась к двери.
— Куда?! — воскликнул Мистер Элегантность.
И я только сейчас увидела, что с моей стороны к нашему автомобилю пристроилась фура. Синий брезент, грязные колёса, дырчание, как у дракона на переправе. Приоткрыв дверь, я поняла, что только анорексичный крепыш способен пролезть в образовавшуюся щель. Дальше или фуру таранить, или обращаться в дух и вылетать сизым дымком…
Водитель перегнулся, почти меня коснувшись и вызвав волну непредвиденного волнения, и захлопнул дверь.
— Вы с ума сошли?! — Он обжёг меня взглядом. — С крайней третьей полосы? В такую гущу машин?
— Но я… — и ничего не оставалось, как одарить его моей коронной улыбкой невинной весталки и хлопнуть ресницами. Запрещённый приём, но я блондинка, мне можно. — Извините.
Красавец рыкнул, сказал, что довезёт, и застыл каменным истуканом, уставившись на задний буфер заляпанного грязью УАЗика. Я откинулась обратно на спинку кресла.
Вылезти не получится, зато как было удобно сидеть!
Хоть и немножко неудобно… Однако и в этой ситуации имелись плюсы — хорошо, что я застряла в пробке не в той колымаге впереди. Судя по видимости за забрызганным задним стеклом, в памятнике советским внедорожникам перевозили весь дом, запихав как попало, но влезло не всё — палка торшера с повязанной красной тряпицей торчала из окна. На решётке сверху громоздился диван, точнее, его останки, тоже обвешанные красными тряпочками, как какое-нибудь дерево влюблённых в ущелье Дыркырдыр.
Светофор снова зажёгся зелёным, мой водитель взялся за руль, но мы не сдвинулись. Казалось, ни УАЗику, ни фуре ехать никуда было не надо. А нас стиснули с обеих сторон, как в домике. Со стороны водителя почти вплотную протянулось ограждение между встречными полосами. За ним — плотное скопище машин в противоположную сторону.
Выбраться, по идее, можно было через багажник, но я представила себе эту картину и тут же с удовлетворением решила, что эквилибрист из меня не очень. К тому же пакеты с реквизитом преградили путь к свободе. Вдобавок я на каблуках, на голове укладка. Зря я, что ли, смотрела два часа, как девочка в парикмахерской из моего цыплячьего пуха делает чудесные златые локоны? Нет уж.
Итак, пути к отступлению оказались перекрыты, так что можно было спокойно расслабиться и вкушать плюсы салона класса люкс. В кресле хоть зарядку делай, хоть калачиком сворачивайся!
Водитель продолжал пыхтеть и поглядывать на мобильник явно с желанием сварить его в кипятке или воспламенить взглядом. Если так будет продолжать, у него точно получится!
А я не люблю долго молчать и тем более не люблю напряжённую обстановку. И, если уж на то пошло, повода напрягаться у меня не было: пули не свистят, на спектакль я ещё не опоздала. В крайнем случае сделают прогон и без крыльев, а до семи вечера я или пешком дойду, или мы доползём…
— А усы у них всё-таки бывают, — высказала я мысль вслух.
— У кого? — воззрился на меня замученный жизнью красавец.
— У парикмахеров. И даже у некоторых парикмахерш, если в Нахичевань[1] заехать.
— Вы ещё бородатую женщину вспомните, — буркнул водитель.
— Это которая на Евровидении? — оживилась я. — Как её забыть! А песня-то классная была!
— Не помню.
— Хотите напою? — Я радостно развернулась к нему всем корпусом.
— Не надо! — рыкнул в ответ не-Бонд, и я осеклась.
Но обидеться не успела, поэтому заметила:
— А зря. Я хорошо пою.
Он покосился на крылья и феечкины рожки из пакета, нахмурился и бросил:
— В детском саду? Воспитательница, что ли?
Я даже возмутилась: где он видел воспитательниц в таких воздушных платьях, на таких каблуках и с прической Мерилин Монро? Ну и что, что очень похудевшей? Ладно, платья под пальто не видно. Декольте тоже. Зато налицо алая губная, тени «smoky eyes» и мои ресницы! Я их так тщательно завивала прибором, который папа называет «привет от инквизиции» и весело ругается, когда я предлагаю ему что-нибудь завить. Люблю папу пугать и погоняться с щипчиками за ним по квартире.
Нет, вообще желание этого красавца присвоить мне то одну профессию, то другую мне не понравилось, что побудило меня ляпнуть:
— Почему в детском саду?! Может, в стриптиз-клубе?
Он выпрямился, резко обернулся и посмотрел на меня внимательнее. Затем покачал головой.
— Нет. Детей туда не берут.
— Почему это детей?! — возмутилась я. — Я вполне совершеннолетняя и даже с высшим образованием.
Чуть не ляпнула про «половозрелую».
— Но не с таким взглядом, — констатировал он.
А с каким? Я думала, мой взор — чарующий и полный соблазна… В инструкции к «щипцам для завивки ресниц» было написано: «Хотите магический взгляд, привораживающий мужчин?»
Я очень хотела! Но не-Бонд добавил:
— Поживёте с моё, поймёте.
— Неужели вы пенсионер? — снова вырвалось у меня.
Он взглянул на меня прискорбно и объявил, как приговор:
— Мне сорок. Почти…
— Подумаешь? — Пожала я плечами. — А мне двадцать пять.
— Взрослым врать не хорошо.
— Паспорт показать?
— Хм? — Он опять внимательно посмотрел на меня и буркнул: — Не надо.
Я вздохнула с улыбкой.
— Ну и хорошо, а то за шампанским всегда хожу с документами. Нет, мне это, конечно, льстит, но думаю, что возраст — это не то, чем хвастаются.
— Мои года — моё богатство, — невесело усмехнулся красавец и постучал пальцами по рулю. Похоронный марш.
Я заметила белый след от кольца на пальце. С ним явно что-то не так… А я категорически не могу, когда рядом кто-то грустный, и поэтому я опять развернулась к нему всем корпусом и заявила:
— Нет, я вовсе не о том. Моей прабабушке девяносто, и она повторяет одну и ту же фразу, как заезженная пластинка, еле стоит на ходунках, но может огреть кузена веником, чтобы потом улететь на пол, потому что не удержалась, и когда её спрашиваешь, растирая синяки мазью: «Бабуля, тебе девяносто уже, когда помудреешь?». Она отвечает, что чувствует себя, словно ей двенадцать, и не понимает, почему собственно должна сдерживаться, если очень хочется кому-то по попе веником. Мудреть она не собирается, ей и так хорошо. А я, несмотря на свой возраст, знаю, что агрессией делу не поможешь, конфликты нужно решать мирными переговорами, и вообще чувствую себя старше и её, и даже родителей. Так что возраст тут совершенно не при чём!
Красавец смотрел на меня неотрывно, точнее на мои губы. Потом перевёл взгляд на глаза и спросил:
— Почему вы все, женщины, так много говорите?
Я озадачилась.
— А это плохо?
— Да.
Я вздохнула и потянулась за телефоном.
— Ну ладно, тогда помолчу.
— Прекрасная мысль. Как ни странно…
— Угу, я же блондинка…
— Извините, вырвалось.
— Не извиняйтесь, я не обиделась.
— Правда?
— Правда.
— Ого, — присвистнул он.
— Не свистите, денег не будет. Придётся на самом деле таксовать.
Красавец хмыкнул. Светофор снова поиграл жёлтым-красным, фура утробно порычала, УАЗик рыгнул на нас угарным газом. Мой водитель взялся за руль и проехал полметра. И всё опять встряло. Видимо, это судьба.
Я устроилась на кресле поудобнее и включила 4G в телефоне. Мы же не разговариваем? Нет. Жалко, конечно. У него мимика интересная. И глаза. И нос, как у римского патриция. Или у итальянца. Да какая разница? Не говорим и не говорим… Может, человеку жизненно важно сейчас помолчать? А лучший способ не разговаривать — поболтать с кем-нибудь в соцсети. Я написала Валюхе:
«Звезда моя, я в пробке, еду, точнее больше стою. Но, пожалуйста, не звони».
«Почему?»
«Неудобно.»
«Сколько тебе ещё ехать?»
Я глянула на часы, на столпотворение на проспекте и подумала, что вечность. Но набрать в ответ не успела, потому что теперь красавец развернулся ко мне всем торсом, опёрся о руль и спросил самым возмущённым тоном:
— Что вам, вообще, женщинам, надо?!
Я моргнула.
— Лично мне? Ничего.
— Вот только не надо этого…
— Хорошо, — кивнула я. — Вы как-то определитесь: надо или не надо. Но если прямо сейчас, а имеет всегда смысл только то, что прямо сейчас, мне надо, чтобы вы выдохнули, расслабились и улыбнулись. Всё остальное и так прекрасно!
— Зачем?!
— Не люблю, когда люди нервничают. Я за позитив.
— Жизнь в розовых очках?
— В розовом цвете. Я б вам спела про это песню, но вы не хотите…
— Не люблю самодеятельность.
— А если я оперная певица?
— Нет.
— Почему нет?
— Вы не толстая. Сопрано неоткуда выдавливать.
— А контр-альт?
Красавец воззрился на меня поражённо и даже массивные часы на запястье поправил:
— Вы поёте басом?
У него очень красивые часы! А руки ещё лучше. Вот разве можно быть таким идеальным на вид и таким букой? Поэтому тянуло потроллить.
— Всё возможно. Может, у меня, несмотря на комплекцию, самый низкий женский певческий голос с большим диапазоном грудного регистра: от фа малой октавы до соль второй октавы. И я исполняю роли мальчиков в опере. Ну, как вариант… А, может, конечно, пою в джаз-бэнде. Или в церкви. За батюшку. Или в душе, когда моюсь, на радость соседям. В общем, вы же ничего обо мне не знаете…
— Не знаю. А должен?
— Не должен. Но было бы неплохо понимать, что вы оказались запертыми в одной машине не с маньяком.
— Скорее это должно тревожить вас.
— Неа, не тревожит.
— Почему?
— Вы добрый: маму любите, чужих детей и неизвестно кому покупали много шуб, которые пока несмотря ни на что не отдали бомжам…
— Э-э… — моргнул красавец. — Интересно, как вы сделали все эти выводы?
— У меня большие уши.
— Скорее глаза… — В его взгляде что-то изменилось. — Любопытно, что ещё я не знаю о себе?
— Что вам ужасно повезло сегодня?
— В чём же? — усмехнулся он. — В том, что я с утра ругаюсь с бывшей женой? Что она шантажирует и выносит мне мозги, словно три дня назад мы не развелись? Что меня залила соседка? Что пробил колесо? Что я ещё не завтракал? Что не привёз на восьмое марта матери стилиста, как обещал? И вообще встрял в пробку?
— Но ведь могло случиться худшее и не случилось? — сказала я, зарываясь почти по голову в пакет у ног.
— Что, например? Инопланетный корабль не упал мне на темечко? — фыркнул красавец.
— Нет, вам повезло в том, что вы сегодня проснулись. И не умерли.
— А должен был? — озадачился он.
— Нам никто не гарантирует, что мы проснёмся, — подмигнула я. — Знаете, почему я оптимист и всем довольна?
Не-Бонд мотнул головой, разглядывая меня ещё внимательней, словно Гарри Поттер царевну-лягушку в зоопарке под стеклом, которая у него на глазах принялась во что-то превращаться. Не факт, что в красавицу, несмотря на смоки айс, однако ж…
Я протянула ему упакованный в полиэтиленовую пленку сэндвич.
— У меня принцип такой: «Умри с утра».
— Как оптимистично!
— Если подумаешь, что сегодня утром ты мог умереть, то все проблемы становятся как-то не очень серьёзными.
— «Умри с утра»? Хм… Отравленный? — спросил красавец и сэндвич взял.
— Только если пестицидами в огурчике… Шампанского не предлагаю, вы за рулём. «Умри с утра» не предполагает лишиться водительских прав.
— А есть? Шампанское? — облизнулся красавец.
— Есть, — я приподняла бутылку, и на руку прицепились белые крылья.
— Здорово. Вы точно или маньяк, или ангел.
— Вы уж как-нибудь решите для себя.
— Проверю экспериментальным путём, — заявил мистер-фаталист и откусил сэндвич.
