Звено цепи – 3. Точка невозврата

Маргарита Гуминенко

Третья книга цикла повествует о столкновении сотрудников УВР с иностранной резидентурой, собственным прошлым и поднимает проблемы осознанного выбора: переступать или не переступать черту.

Иллюстратор Маргарита Владимировна Гуминенко

Дизайнер обложки Маргарита Владимировна Гуминенко

Фотограф Маргарита Владимировна Гуминенко

© Маргарита Гуминенко, 2021

© Маргарита Владимировна Гуминенко, иллюстрации, 2021

© Маргарита Владимировна Гуминенко, дизайн обложки, 2021

© Маргарита Владимировна Гуминенко, фотографии, 2021

ISBN 978-5-0055-6924-0 (т. 3)

ISBN 978-5-0055-6154-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Чувство безответственности

В человеческих отношениях трудно опираться на логику.

Во многих из нас здравый смысл мирно уживается

со спонтанным «решением левой пятки».

Глава первая. Там, где всегда есть место подвигу

(31 декабря 2016 года, начало дня)

Костик Королёв принадлежал к типу мужчин, которые по-настоящему разворачиваются только к 30-ти годам. В свои 26 он всё ещё выглядел юношей, едва достигшим совершеннолетия. Хорошо развитым юношей, который во всей зимней одежде летел полушагом-полубегом, лавируя среди прохожих легко, как танцор по паркету. Его товарищ, Коля Сиротин, тридцати восьми лет, коренастый и крупный, поспевал за ним с прямолинейностью самонаводящейся торпеды. Народ благоразумно освобождал дорогу.

Оба торопились, что не мешало им активно переговариваться.

— Я ей говорю: «Тонь! Ты знаешь, это моя работа», — энергично жаловался Костик.

— А она? — Колян на ходу окинул взглядом ряды заиндевевших машин, застрявших в длиннющей пробке на набережной.

— Говорит: «Добрые люди 31 декабря идут со своей девушкой по магазинам»…

— И что?

— А я: «Чтобы добрым людям идти с девушкой в магазин, надо чтоб другие добрые люди 31 декабря не тыкали друг-друга ножиками».

— А она? — Сиротин предпочитал выражаться кратко, сберегая дыхание.

— Обиделась! — Костику хватало запала трепаться и лететь по тротуару с той же скоростью. — Смеёшься?! Тебе хорошо, ты уже дважды развёлся!

— Чего в этом хорошего? — удивился старший напарник.

— Всё попробовал, впечатления сложил… У меня были серьёзные намерения!

Николай почувствовал вибрацию айфона и сунул руку в карман.

— Сейчас Иваныч добавит впечатлений, — пообещал он, увидев, что ему звонит Малышев. — Если тебе мало… Да, шеф! По набережной идём. То есть, бежим. Почти. Ну, так машину пришлось на обочине оставить, тут пробка… до следующего дуба!.. Минут через десять будем.

Они домчались до перекрёстка и вынуждены были тормознуть на переходе. Горел красный свет.

— Что, рычит? — живо спросил Костик, когда Колян сунул трубу в карман.

— А то! Он уже час как на месте… Погнали!

Они ринулись с поребрика на жёлтый сигнал и живо перемахнули к началу моста. Поток встречного народа оказался не очень густой, Сиротин изготовился врезаться в самую середину, но тут впереди идущие замялись, раздались крики и их с Костиком буквально выпихнули к парапету.

— Смотри! — крикнул Королёв, тыча пальцем в сторону реки.

Сиротин прищурился — и почувствовал предательский холод под рёбрами: совсем недалеко от спуска к воде, в реке барахтался человек. Его быстро относило от обледеневшей площадки. Две фигурки прыгали на берегу, размахивали руками и что-то кричали. Николай вовремя оглянулся, чтобы увидеть, как его юный напарник мчится к лестнице спуска, ныряя между прохожих и на ходу сдёргивая с себя полушубок.

— Королёв! Стой!!! — заорал Сиротин, срываясь следом.

Костик и не подумал притормозить, пропрыгал через три ступени, подскользнулся, проехавшись коленом по заиндевелому граниту, вскочил и рыбкой сиганул в воду. Николай на бегу подхватил со ступенек его полушубок и тормознул у самого края, едва не сорвавшись следом.

— Вот псих! — высказал он, впервые в жизни ощутив собственную неполноценность: он не умел плавать.

— Дяденька! Он оступился! — сообщил один из испуганных мальчишек, дёргая его за рукав. Только в этот момент до Сиротина дошло, что в воде (если не считать Костика) барахтается ребёнок.

Кромка вдоль берегов реки успела заледенеть, но большая часть воды оставалась открыта, и тонущего относило на середину. Костик его почти догнал. В отличие от старшего товарища, плавал он хорошо. Но впереди, до следующего моста — ни одного спуска! Зато на середине расстояния маячил вмёрзший одним бортом, проржавевший катер. Кто-то пришвартовал его и бросил на всю зиму. Кстати! Николай уже бежал вверх по лестнице.

— Звоните в МЧС! — крикнул он на ходу, заметив, что один из зевак размахивает телефоном. — Ноль — один — ноль! Быстрее!

А сам помчался во весь дух вдоль набережной. Если Костик выловит пацана раньше, чем их обоих понесёт мимо ржавой посудины, и сможет к ней завернуть — они спасены!

* * *

— Смотрите! Смотрите! Вон они!

Николай криков не слышал, он успел спрыгнуть с набережной на борт катера, но потерял тонущих из виду.

— Да куда ты делся! — с отчаянием воскликнул он, свешиваясь с нависающего над полосой воды борта и оглядывая чёрную реку. Холод от неё поднимался замогильный, не верилось, что можно выжить, если рухнуть в эту непроглядную, мокрую тьму. — Костик! Чтоб тебя!.. Ну! Давай! Покажись!

Горло сжалось. Вот так потерять товарища — не от бандитской пули, не от ножа, а средь бела дня, из-за того, что родители не смотрят за детками, а те лезут куда попало! И тут что-то вспрыгнуло ему прямо в руки! Николай вцепился в мокрые тряпки, потянул — и упал на спину, прижимая к себе тощее тельце. Пацан, похоже, дышал.

— Давай его сюда! — сказал кто-то, и Сиротин удивился, что рядом с ним на скособоченной палубе есть кто-то ещё.

Спасатели подоспели! Сунув им мальчишку, Николай снова скатился к борту.

— Костик! — крикнул он, и тут же увидел товарища. Тот цеплялся за шов обшивки.

Колян протянул руку, но Костик вдруг исчез под водой…

* * *

Королёву показалось, что шнурок зацепился. Он нырнул, стараясь не потерять борт ржавой посудины, схватил себя за ногу и принялся дёргать изо всех сил. Наконец его догнала паника, а за ней — боль, холод и ужас. Тело не слушается, грудь сдавило…

Как вырвался на поверхность — он не понял, не почувствовал, что его хватают за одежду и вытаскивают из ледяной могилы. Он ничего не соображал и не понимал, что его трясут, переворачивают. Потом судорога отпустила, Костик надрывно вдохнул — и закашлялся, выплёвывая из себя воду.

— Ну вот! То-то же! — Колян взял из чьих-то рук одеяло и принялся заворачивать его прямо поверх мокрой одежды. — Давай, дыши! Сейчас поднимем тебя отсюда, в Скорой отогреешься.

Королёв морщился от боли, кашлял и никак не мог надышаться. Но он попытался оглядеться, и Николай догадался, кого он ищет.

— Да в порядке всё с пацаном! Ты ж его прямо мне в руки вытолкнул. Его уже в больницу увезли.

Костик немного успокоился. Через пять минут его упаковали в Скорую, но тут к нему вернулся дар речи.

— Там… сбоку от этого… катера. Там сеть. В ней тело. Труп!

Николай тревожно посмотрел на врача. Тот качнул головой, явно сомневаясь в способности Костика трезво мыслить. Но Королёв замотал головой. Медсестра выронила бинт, которым перематывала кровоточащую ссадину на его голове.

— Не вертитесь! — потребовала она, но окрик не подействовал.

— Да в порядке я! — Костик говорил с надрывом, будто рыдал. — Говорю же — труп там! Колян! Я рукой по нему шарил. Уши, нос… Точно говорю!

— Ладно, разберёмся, — пообещал Сиротин, впечатлённый состоянием товарища. — Увозите его! Я заеду, как только смогу. Держись!

Он отошёл от машины и вытащил телефон.

— Костик, блин!.. Руки загребущие! — высказал он в сердцах. Территория была их — им и разбираться с утопленником, если только он Королёву не померещился. Но какое же это облегчение, что парень жив и в состоянии разговаривать! Ради этого Николай готов был примириться с посторонним трупом.

Малышев тут же ответил на звонок:

— Где вас носит? — спросил он таким тоном, которым начальство обращается к подчинённым, когда старается не орать.

— На набережной! — торопливо ответил Николай. — Ты погоди, тут такое дело… В общем, тебе это не понравится.

— Мне последние два часа ничего не нравится! — начал Малышев, но Колян его перебил:

— Нет, это совсем другое. То, что я расскажу, тебе совсем не понравится…

Глава Вторая. Фрагментарность восприятия

(31 декабря, ближе к вечеру)

Снег слепил глаза. Силы кончились. Цепляясь пальцами за холодные камни, человек с металлическим кейсом затянул себя в подворотню, вжался в стену за узким выступом. В ушах плескался шум. Боль в груди усиливалась, коленки подгибались.

— Так не пойдёт, — пробормотал он, прижав руку к сердцу. Наткнулся на плоский предмет в нагрудном кармане. — Может, это и есть… крайний случай?

Он зажал кейс между собой и стенкой, чтобы освободить обе руки, достал несессер и вынул заветный шприц. Пальцы дрожали. Это не только усталость, кровопотерю не спишешь со счетов. Прикрыв глаза, он пару секунд сосредотачивался, потом всадил иглу себе в бедро. Эффект наступил сразу. Сердце застучало ровнее, в голове прояснилось, боль отступила. Знакомое чувство эйфории наполнило его энергией, словно физические законы потеряли силу над телом — и вот, тебе уже подвластно всё! Нет преград, нет сомнений.

— Круто!

Он нащупал ручку кейса. И тут появились они. Трое. У двоих — пистолеты. Ему стало смешно. Оловянные солдатики испугали бы его сейчас больше.

— Хватит, парень, — крикнул один. — Дальше тебе не уйти.

— Это мы ещё посмотрим, — ответил он, ухмыляясь от предвкушения собственной победы. Потом загородил грудь и живот металлическим «дипломатом» — и шагнул навстречу…

* * *

Фрагментарное восприятие… Почему-то в его голове всплыли именно эти слова. Он попытался оглядеться, и обнаружил, что сидит, прислонившись к стене, и над его головой нависают ступеньки.

— Под лестницей, — произнёс он вслух.

Чем закончилось с теми тремя парнями — он не помнил. Точнее сказать, он не помнил, что вообще с ними сталкивался. Что было потом? Сколько он прятался в подъезде? Как оказался на улице? Этот фрагмент выпал из памяти вслед за воспоминанием об отчаянной схватке в подворотне.

Он чувствовал, что смертельно замёрз, и этот холод поднимается откуда-то изнутри. Надо вернуться в помещение, но куда? Он рассеянно огляделся, заметил впереди проулок и поплёлся, придерживаясь рукой за стену…

Следующий момент всплыл перед глазами, когда он сидел на очередной лестнице. В одной руке — мобильник. Откуда? Это не его мобильник. И куда делся кейс? Память вяло шевельнулась, и на этот раз он вспомнил, что вроде бы спрятал свою ношу. «Надо позвонить», — подумал он, уже не в силах произнести это вслух. Он не помнил, почему ему нужно было обязательно слышать звуки собственного голоса…

Снова провал во времени и пространстве — и на этот раз, очнувшись, он понял, что улица ему знакома. Кажется, именно этот адрес он назвал, когда звонил… Кому? Как ему удалось сюда добраться? Он не помнил. Да и какая разница?

Он прислонился к стене, уже не чувствуя собственного тела…

Глава третья. Последствия искушений

(1 января 2017 года, после полуночи)

Новогоднюю ночь две тысячи семнадцатого года Инга Берестова встретила в коридоре госпиталя на Депутатской. Сидела и смотрела в противоположную стенку. Совсем рядом страдал близкий ей человек, а она могла лишь ждать и прислушиваться. Если он умрёт, то последнее, что увидят его глаза — люди в халатах, прячущие лица под белыми повязками.

Слух молодой женщины ловил шорохи, скрип пружин, чьи-то вздохи, едва ощутимое попискивание приборов реанимации, шаги, приглушённые голоса за стенкой. Кто-то кашлял в палате напротив. Все эти звуки Берестова выучила наизусть, пока лежала с ранением в голову, на нижнем этаже, в третьей палате по левую руку. Туда к ней приходила мама, тихо вздыхала и фальшиво улыбалась, стараясь подбодрить дочь. Инга не нуждалась в утешениях, она молчала не потому, что ей было так уж плохо. Она планировала новую жизнь.

Выздоровев, она не вернулась домой, попросив себе служебную жилплощадь. Родителей это поразило так сильно, что поначалу они не знали, чем возразить, и молча помогали ей паковать вещи. Потом отец сделал робкую попытку задать вопрос, но Инга перебила его: обняла, поцеловала — и ушла. Она знала, что теперь её будут каждый день, при любом удобном случае, уговаривать уйти с опасной службы и не хотела этих разговоров.

Семья её не бросила, несмотря на то, что она бросила семью. Через пару месяцев отец купил ей однокомнатную квартиру, и сурово, не принимая никаких возражений, вручил ключи (наверняка тщательно готовился к этому моменту). Она взяла, но даже не сделала попытки что-то объяснить. Наверное, он бы понял, что она не хочет подвергать родных опасности. Ей проще находиться среди тех, кто сам подписался на каждодневный риск. Вдруг какой-то бандит узнает, что у неё есть мама и папа, сестра и брат, и причинит им боль, чтобы её шантажировать? И тогда боль испытает она.

Наивная девочка! Она тщательно избегала привязанностей, чтобы не страдать, когда погибает кто-то близкий, отталкивала от себя Славу Ольгина, держалась на расстоянии от остальных парней в группе. А сама прилипла к Сокольскому.

Так устроен мир: мужчина идёт за своей целью, женщина — за мужчиной. Иногда это принимает странные формы: если не идти «за кем-то», значит — «вопреки кому-то» или «чему-то». «Я добьюсь», «я докажу», «он увидит, что ошибся», «у меня будет лучше, чем у неё», «они все узнают, что я…» Длинный список мотивов для работы над собой и своим карьерным ростом. Он делает женщину активной, заставляет перебарывать инерцию, страх, робость и неуверенность.

Инге повезло. Она нашла своего ведущего. В этом человеке она ценила силу, опыт, ответственность, умение быть рядом в трудную минуту, обходиться без соплей и сантиментов, не ныть и не жаловаться. Она шла за ним, совершенно не рассчитывая на то, что он выберет её в качестве жены или любовницы. Между нами говоря, секс для женщины часто превращается в тяжёлую работу, неприятную обязанность, расплату за то, что она «не одна». И это тоже естественно, потому что никакая самка в природе не бегает за самцом. Ей достаточно согласиться на его ухаживания. Инга воспринимала половые отношения инициативой мужчины, на которую она соглашалась, или не соглашалась, в соответствии с настроением и собственными целями. Но нашёлся среди сильного пола один, который оказывал ей покровительство, не требуя в качестве платы «любовных утех». Её это устраивало. Она привыкла. Никакой Слава Ольгин не дал бы ей всё то же самое без постели.

А потом наступил момент, когда в двух шагах от дома, полного светящихся окон, она увидела тело на обледенелом асфальте, с зажатым в руке мобильником. Прежде, чем потерять сознание, Сокольский позвонил именно ей, но Инга не обольщалась. Если бы не её телефон значился в его списке первым — он позвонил бы любому другому члену их группы. Он мог вообще не понять, кому именно звонит, зная лишь, что нужно добиться помощи.

У него хватило сил сделать то, что надо. Она тоже сделала, как надо, оправдав его доверие, но в тот момент, когда носилки с его телом скрылись в недрах машины, поняла: её незыблемая вера в то, что она может избежать страдания из-за новых потерь — иллюзия. Даже Сокольский не может дать ей того, к чему она стремится, потому что само её стремление — полная чушь.

Именно в эту ночь Инга по-настоящему поняла Игоря Сергеевича Сокольского. В отличие от неё, он не искал способов избежать боли, душевной или физической. Он принимал её и делал всё, что от него зависит, борясь с последствиями. Так же он вёл себя, когда погиб его брат: принял, смирился и начал действовать. Страдание не больнее самой утраты, которая его вызвала. Если удалось пережить её — тем более, переживёшь и вызванное ею страдание…

К часу ночи приехал полковник Александр Борисович Баринцев, по привычке подтянутый — ни одной лишней складочки на форме.

— Докладывай! — приказал он без выражения.

— Подозрение на ушиб спинного мозга, — коротко ответила Инга, поднимаясь с диванчика.

— Подробнее! — потребовал Александр Борисович.

— Он позвонил, сказал, что его сбила машина, в подворотне дома, и что не может двигаться. Я сообщила остальным и привела бригаду медиков. Там мы его и нашли. Только уже без сознания. Судя по следам протекторов и положению тела, он успел податься в сторону, но там отпрыгивать некуда… — Она прикусила губу, словно наяву ощутив тяжеловесный удар тонны металла, сбилась и закончила: — Вся группа на территории, ищет свидетелей.

В то время, когда был совершён наезд, все добрые граждане пялились в экраны своих телевизоров, ожидая между первой стопкой и закуской новогоднее обращение президента. Какие уж тут свидетели? Но вслух Инга этого не сказала.

— Мотя работает с камерами наблюдения. Капустин поднял на ноги местное РУВД. Я жду, когда можно будет опросить… Игоря Сергеевича.

Сегодня ей очень не хотелось называть его по фамилии.

К ним подошёл усталый врач.

— Как он? — тут же спросил полковник.

— Разговаривает по телефону.

— Что?!

— Потребовал свой мобильник и выставил всех из палаты, — пояснил хирург. — Что вы на меня смотрите? Не знаете Игоря?

Инга напомнила себе, что Сокольский принадлежит к числу людей, способных идти с перебитыми ногами и драться сломанными руками, если это потребуется. Слова врача не означали, что всё страшное позади. Баринцев считал так же:

— Сергей Владимирович! Меня интересует…

— Его состояние, знаю, — раздражённо перебил врач, и потёр небритую щёку. — Никаких прогнозов! Рано. Судя по тому, как быстро восстановились функции нижней части тела — спинной мозг не повреждён. — Он не стал говорить про трудности диагностирования подобных травм. — Сломаны три ребра, в поясничной области огромная гематома. Больше ничего не скажу. Давайте, езжайте по домам, новый год встречать. Хотя, поздно… Уже наступил… — Не дожидаясь ответа, хирург махнул рукой и пошёл дальше по коридору.

— Оставайся здесь, — приказал полковник. — Если он в состоянии трепаться по телефону — значит, и показания даст.

Инга кивнула. В нарочитой грубости Александра Борисовича она уловила попытку скрыть страх за подчинённого. Полковник знал Сокольского гораздо дольше, чем она, и не мог не переживать. Она дождалась, когда широкая спина Баринцева исчезнет за углом коридора, и подошла к палате…

Игорь действительно, как очнулся, сразу взялся названивать по телефону. Ждать отклика пришлось долго, но он терпеливо слушал гудки в трубке, уверенный, что ему ответят. И не ошибся.

— Что тебе нужно? — глухо прозвучал женский голос.

— Я просил тебя уехать из города, — напомнил Сокольский.

— Как раз еду.

Он прикусил губу, ожидая, что она ещё скажет.

— Я хотела сделать тебе больно, — призналась Катя. — Но не знала, как. Душа у тебя резиновая, в отличие от тела. А больше мне ничего в голову не пришло.

— Катя! — Он не мог глубоко дышать, поэтому говорил тихо и с паузами. — Нападение на сотрудника ФСБ — серьёзное преступление.

— Арестуешь меня?

— Не ты была за рулём, — признал Сокольский.

— Сволочь! — высказала ему Катя, и по тону он понял, что она удовлетворена.

Сокольский отключил телефон. Спина болела до тошноты. Боль вспыхивала, даже если пошевелить пальцами. «Ты своего добилась, Екатерина Витальевна», — подумал он, не в силах испытывать ни гнева, ни угрызений совести. Мысли прыгали, он не мог сосредоточиться. Сперва подумал: «Не надо было тащить в постель женщину, моральные качества которой ты знал ещё до личного с ней знакомства». Эту мысль прогнала другая, не менее здравая: «Кем она должна себя чувствовать? Шлюхой, которую ты использовал и бросил?» «А она — не шлюха? Не шлюха… Любовница убийцы…»

«Начал переговоры не с того конца», — как говорил в таких случаях его брат Олег. Вот и поплатился. Последнее соображение немного примирило Игоря с полученной травмой.

— Мне сказали, что ты можешь говорить.

Сокольский опомнился и посмотрел на Ингу. Он не заметил, в какой момент та вошла в палату…

Глава четвёртая. Пересечение параллелей

(1 января, после 1 часа ночи)

Он не понимал, сколько прошло времени. В прошлый раз был день, но успело стемнеть. Зимой дни короткие, но почему-то ему казалось, что он прождал несколько часов. Такого быть не могло…

— Верка! Ты где?

— Рядом с тобой. Совсем ничего не видишь?!

— Почти…

Он разглядел машину у обочины, кое-как доковылял до неё и повалился на заднее сидение.

— Ты что, пьян?! — возмутилась девица.

— В больницу давай… — Он еле дышал. — Ранен я.

— Что?!

— Некогда… рассказывать.

Она нажала на педаль — и ринулась с места, так что его вжало в сидение, но он уже почти ничего не чувствовал. Всё расплывалось и темнело, звучали какие-то голоса в голове, но и они пропадали, словно удалялись в неведомые глубины подсознания…

* * *

В этой больнице на Лазаретном Костику уже приходилось бывать. Можно сказать, он её изучил во всех подробностях. К вечеру Королёв чувствовал себя не то, чтобы хорошо, но сносно, чтобы ему захотелось домой. Как на грех, медперсонал и больные вели себя беспокойно, отмечали Новый год. Дождавшись, когда всё стихнет, Костик сполз с койки и выудил из тумбочки старательно запихнутый туда полушубок. Спустившись по лестнице к чёрному ходу, Королёв огляделся, ничего подозрительного не заметил, и нажал на ручку. Дверь не шелохнулась.

— Оба! — возмутился Королёв. — Закрыли на замок, что ли?

Он пощупал задвижку — та оставалась открытой. Костик вздохнул, поразмыслил некоторое время — и решил, что открывать замки пальцами ему никогда не удавалось. Значит, надо выбираться через приёмный покой. Поднявшись по лестнице, он побрёл в другую часть коридора. Попутно сложил в голове удобоваримое объяснение на тот случай, если его остановят.

Здесь было светлее, и он издали заметил, что путь отрезан. Поперёк прохода стояла каталка, вокруг неё собралось несколько человек. Костик затаился за ближайшим углом, решив переждать. Не будет же народ толпиться там полночи.

— Пулевое ранение, — сказал дежурный врач приёмного покоя — и Костик тут же навострил уши. — Я должен сообщить в полицию.

— Сообщайте, куда хотите, только сделайте что-нибудь! — девица в ужасе оглядывалась, не зная, что ещё сказать, или сделать, чтобы эти сонные люди начали шевелиться. — Я вообще не знаю, как до вас добралась!

Врач похлопал её по руке, и повернулся к медсестре. В этот момент двери открылись, и из ночной темноты просочились трое молодцов в тёмном, одинаково никакие, словно их нарочно подбирали по стёртости внешних признаков. Один тут же подошёл и сунул врачу в нос удостоверение.

— Всё в порядке, доктор. Это наш человек, мы его заберём туда, где ему окажут квалифицированную помощь.

— Вы что?! Он может умереть в любой момент!

Тип с удостоверением равнодушно посмотрел на доктора.

— Успокойтесь, у нас с собой спецтранспорт, — сказал он, и наконец обратил внимание на девушку. — Это вы его привезли?

Верка рассеянно кивнула.

— Вы поедете с нами.

— Это куда ещё?!

— Заберите её, — скомандовал тип, и один из подручных тут же облапил Верку за плечи, подтолкнув к выходу таким уверенным жестом, что она подчинилась.

— Не волнуйтесь, с ними всё будет хорошо, — пообещал главный доктору.

Вместе со вторым помощником, он вывез каталку с раненым, оставив врача и медсестру в недоумении. Костик решил, что «кино закончилось», но дверь снова скрипнула. Тот самый тип, что показывал удостоверение, вернулся, затолкнул тележку в коридор и подошёл, вынимая из-за пазухи свёрнутую вчетверо бумагу.

— Вам надо это подписать, — сказал он, разглаживая документ на стойке. — Это обязательство не разглашать то, чему вы оказались свидетелями. И запомните хорошенько: никто к вам сегодня не приезжал во втором часу ночи, никаких раненых и девушки вы не видели. Это — государственная тайна…

Костик пришёл к выводу, что правильно поступил, ничем не обнаруживая своего присутствия. Он не любил подписывать посторонние бумаги и брать на себя обязательства, которые его не касались. Особенно если не понимал, в чём суть секретности. Дождавшись, когда тип с подписанными бумагами уйдёт, Королёв тихонечко выбрался из тёмного угла и вернулся на лестницу. Он изрядно устал, и ему теперь хотелось одного: вернуться поскорее в палату и залезть под одеяло. Что он и сделал.

* * *

— Мы нашли его! Только кейса при нём не было.

— Так узнайте, куда он его дел!

— Это невозможно. Парень без сознания, и вряд ли очнётся. Он использовал обе дозы.

Человек, которому только что сообщили, что три миллиона евро канули на просторах зимнего Питера, сжал в кулак левую руку, вооружённую тяжёлым золотым перстнем. Это были не просто деньги. Это был залог дружбы и сотрудничества с очень опасными людьми.

— А девчонка? — спросил он, мало надеясь на вразумительный ответ.

— Знала бы — сказала. Но она, похоже, вообще не врубается, что происходит.

Подавив в себе желание разбить телефон об стену, человек облизал губы и спросил снова:

— Что со вторым делом?

— Исполнитель ещё не отзвонился.

— Надо было нанять профессионала!

— Вы сами сказали, что этот справится…

Он не дослушал, отключил мобильник. Потом плеснул себе коньяка, залпом выпил, и растянув губы в улыбке, вернулся к гостям…

Глава пятая. Ночные поединки

(1 января, около двух часов ночи)

Игорь проснулся от чувства опасности: уловил знакомый звук. Вокруг — темень, после двенадцати медсестра опустила штору, опасаясь, что больного будут беспокоить новогодние фейерверки. Он не то, чтобы увидел, но почувствовал, что в двух шагах от него стоит человек. Игорь шевельнул пальцами, ощутив твёрдый предмет под ладонью. «Мобильник!»

В следующий миг он вздёрнул руку. Сверкнула вспышка, человек шарахнулся. Сокольский оттолкнулся локтем в противоположную сторону — скатился с кровати, и потерял сознание от удара об пол…

* * *

Данила Некрасов считался опытным оперативником. Приказы он выполнял честно и старательно. Он не отлучался с места дежурства, чтобы потрепаться с симпатичной медсестричкой, не зевал на вспышки радужных огней за окном в конце коридора. Но один раз всё-таки отошёл от двери палаты. Даже самый честный служака иногда нуждается в том, чтобы опорожнить свой мочевой пузырь. Больница ведомственная, с хорошей охраной. Мышь не проскочит! Бояться нечего… Пока «мышь» не перескочила в серёдку другого слова: «злоумышленник».

Дану послышался возглас и посторонний стук. Сработала реакция: он выскочил из туалета раньше, чем сообразил, что делает, в два прыжка вернулся к двери, на ходу выудив пистолет, и ворвался в палату. Что-то тёмное обрушилось на него. Дан успел ударить нападавшего по руке, споткнулся, увлекая противника за собой, получил сильный толчок в грудь, и отлетев в сторону, врезался в стеклянный шкафчик.

Противник ухитрился вывернуться и выскочить за дверь. Некрасов бросился было следом, но опомнился, шагнул назад и щёлкнул выключателем. Вспыхнул свет. Сокольского на койке не было. На мгновение у Данилы мелькнула шальная мысль, что он дрался с собственным шефом. Он заглянул под кровать — и тут же увидел фигуру в больничной одежде, на полу.

— Шеф! — Дан кинулся к нему, сунул руку под челюсть, нащупывая пульс. — Жив!

Переворачивать раненого он не посмел, оставил и выбежал в коридор.

— В третью палату! — крикнул он ошеломлённой медсестре. — Зови врача! Скорее!

Он выбежал на лестницу, и только тут почувствовал, что по лицу бежит горячая жижа. Провёл рукой — кровь. Порезался о стекло? Внизу послышались шаги, Дан побежал, прыгая через три ступеньки, перемахнул с середины пролёта на соседний, успел заметить, как тень исчезла в тёмном ответвлении.

«К чёрному ходу рвётся, сволочь!» — успел подумать Данила.

— Что случилось?!

Навстречу поднимался Ольгин. Спрашивать, откуда он здесь — некогда.

— В больнице чужой! — крикнул Некрасов. — Давай вниз, ко второй лестнице! Ему навстречу!

Последняя фраза унеслась по тёмному коридору…

Инга должна была уже уехать домой, но задержалась, встретив знакомого охранника в холле. Она тоже услышала окрик про чужого. Побежала наверх, и столкнулась с Ольгиным.

— Проверь, что с шефом, — на ходу бросил тот и промчался мимо.

Берестова ринулась наверх. Пятна крови от площадки и по всему коридору заставили её совершить спринтерский рывок. Влетев в палату, она едва не сбила с ног дежурного врача.

— Что?! Что с ним?!

— Жив! — ответил тот. — Пистолет забери!

Инга сообразила, что двое медсестёр и санитар укладывают раненого на койку. Она машинально глянула, куда показал доктор. На полу валялся пистолет с глушителем. Инга шагнула вперёд. Под ногами хрустели осколки стекла. Не мешая медикам, она вынула из кармана платок и подхватила чужое оружие.

— Что с Сокольским? Что с ним?!

— Выйди из палаты! — потребовал врач. — Ран нет.

Инга вышла, пошла было шагом по коридору, потом вспомнила пятна крови и Ольгина, сорвалась с места и помчалась вниз. Поспела к финалу: Данила со Славиком уже «упаковали» какого-то типа в тренировочном костюме, пристегнув его к батарее центрального отопления в холле больницы. Голова пленника свешивалась, как плафон сломанного торшера, лицо заливала кровь. Данила выглядел немногим лучше, но на ногах держался. Ольгин остался самым целым из этой троицы. Надрюченный Сокольским, он за последние пару месяцев поднаторел в способах бить других, не подставляясь самому.

— Ты где был?!! — набросилась девица на Данилу. — Ты должен был дежурить у палаты, скотина!

Его раны её совершенно не смутили, равно как высокий рост и комплекция. На его фоне Берестова казалась девочкой из средней школы.

— На минуту по нужде отошёл… — начал было оправдываться Некрасов (он был младше по званию и уважал табель о рангах).

— Откуда этот тип взялся!?

— Что с шефом? — перебил её Ольгин.

— Жив… вроде, — ответила Инга, с трудом заставив себя сбавить тон и сама удивляясь этой внезапной вспышке. Совершенно не в её стиле! — Звони нашим.

Она окинула взглядом израненного Данилу и фыркнула.

— По нужде… Прикройся! — и бесцеремонно ткнула его пальцем в пояс.

Данила сообразил, о чём она, спешно отвернулся, застегнул ширинку и затянул ремень.

— Пошли наверх, надо твою рожу обработать, — скомандовала Инга. Ей было ничуть не жаль Некрасова — сам виноват, но хотелось поскорее узнать, что с Сокольским.

…В 3 часа утра на этаже горел свет, по коридору рассредоточились суровые дяди в форменной одежде. Матвей Киппари, аналитик особой группы УВР ФСБ, придирчиво покосился на двоих молодцов у входа в палату, но выдачу ЦУ оставил «на потом» и толкнул двери.

Потомок финнов-ингерманландцев, коренастый блондин с окладистой бородкой и светло-серыми глазами, Мотя в своё время был одним из лучших оперативников, но после женитьбы перешёл в аналитики. Опыта у него хватало на двоих, и не стань Сокольский начальником группы — занял бы это место по праву. Матвей не завидовал. В руководители он никогда не рвался, а с Сокольским его связывали десять лет конструктивной совместной работы. Мотя вполне мог сказать: «Под пули вместе ходили». Несмотря на лёгкий, уживчивый характер, за шефа и друга Киппари готов был любого порвать в клочки.

— Как себя чувствуешь, Игорёк? — спросил он, взгромоздив сумку с верным другом-ноутбуком на подоконник и подсаживаясь на стул возле кровати.

Сокольский отсутствующим взглядом посмотрел на Мотю.

— Хотелось бы лучше, — честно признал он.

Киппари поразглядывал его, кусая ус. Обычно живые, внимательные глаза Сокольского, сейчас прятались, полускрытые потемневшими веками. Напряжённо-осунувшееся лицо с резко проступившими скулами говорило о том, что ему действительно плохо. Так плохо, что он почти не контролирует свою мимику.

Мотя помолчал ещё. Сокольский вяло поглаживал пальцами серебристый корпус телефона, словно кошку, которая пригрелась на его постели.

— Хорошо, что у тебя мобильник оказался, — высказал Мотя и яростно почесал светлую бородку. Он в красках представил, что с утра поднимется в конторе. Подполковника Сокольского едва не пристрелили прямо под носом у его же сотрудников! Кошмар!

Телефоны у всей группы были «служебные», из разряда таких, которые выглядят скромно, а на деле включают множество функций, которых нет ни в одной гражданской модели. Правда, в эту ночь Сокольскому пригодилась всего одна полезная фишка, совершенно не уникальная. Он чуть оживился.

— А ты говорил — зачем мне такой мощный фонарик… Хорошо, не переложил на тумбочку, руку было лень протянуть. Что там с задержанным?

— Покоцали его слегка, но добрый доктор подлатал и отдал в добрые руки, — пошутил Мотя. — Ольгин с Капустиным потащили его на нашу штаб-квартиру.

— Как Данила?

Киппари сделал «губки бантиком», от чего его светлые усы встали дыбом, но потом ответил:

— А что с ним? Пару швов на рожу наложили, чтоб красоту не портить. Раззява!

— Брось. Если бы он не появился вовремя…

— Дан должен был рядом с тобой сидеть, а не по сортирам скакать! — резко перебил Матвей. — Если бы ты сам себе не помог — было бы три трупа.

— Почему три?

— Тот тип ухлопал бы тебя, а его и Данилу я бы пристрелил собственными руками, — кровожадно рассудил Мотя, но тут же расслабился, понаблюдал, как Сокольский делает попытки устроиться на койке поудобнее, и предложил: — Может, сестричку позвать? Пусть тебе какое-нибудь обезболивающее вкатит.

— Вот не надо! — Сокольский сразу перестал возиться и широко раскрыл глаза. — С него только спать хорошо… вечным сном. Потерплю.

— Тогда водяры?

— Боюсь, это — через труп доктора… — По губам Сокольского промелькнула короткая улыбка — Спрашивай уже.

— Ну, тогда давай, колись, — предложил Мотя. — Что там была за Катя, с которой ты ночью разговаривал, и что на самом деле произошло?

Сокольский забыл про ощущения и посмотрел на него вопросительно.

— Инга твой разговор подслушала, — пояснил Мотя, правильно истолковав его взгляд.

Сокольский осторожно вздохнул, никак не прокомментировав этот факт.

— Она правильно сделала, — ласково подсказал Мотя.

— Знаю. Катя вряд ли при делах.

— Слушай! — Вывести Мотю из себя было трудно, но возможно. — Мне плевать на твои шашни с криминальными дамочками, но не многовато совпадений на одну ночь? Сперва тебя сбивают угнанной машиной, и к этому причастна Крылова. Это ведь та самая Катя, которая секретарша покойного Горюнова? Я правильно понял? Потом в охраняемую больницу пробирается убийца со стволом и только чудом не успевает тебя ухлопать. Может, не будем ждать третьего раза?

Мотя настроился терзать шефа до победного конца, иного выбора не было. Сокольский снова осторожно вздохнул, и некоторое время смотрел в пространство перед собой.

— С наездом Катя кого-то подговорила, — ответил он негромко. — Не исключено, что нашла парня из числа бывших людей Горюнова, которых мы упустили. Своими руками она бы ничего не сделала. Но у неё не было цели меня убивать. А с этим ночным покушением… Извини, мне самому тут ничего неясно.

— Хорошо! — согласился Мотя, почувствовав, что Сокольский не намерен больше никого выгораживать. — Тогда рассказывай всё по порядку. Мне, как твоему заместителю, вести это дело, и я отсюда не уйду, пока ты не ответишь на все вопросы.

Глава шестая. Лица новые и старые

(1 января, около шести утра)

Допрос вёл Юра Капустин — тридцатипятилетний коренастый крепыш, подвижный как доберман и такой же зубастый. Никакого сочувствия к наёмному убийце, стрелявшему в его шефа, он не испытывал, что тот успел прочувствовать на своей шкуре.

Разбитая голова арестованного болела, табурет ему предоставили без спинки, прислониться не к чему.

— Меня тошнит, — сказал он.

Капустин тут же предложил:

— Бумажку дать? Поблевать, или написать чистосердечное.

— Не знаю, что вам от меня надо, — в сотый раз заныл арестант, сделав попытку обхватить голову скованными руками. Железка брякнула по носу, который успел распухнуть. Отдёрнув руки, арестант оглянулся на следователя.

— Что мне на суде предъявите? Пистолет не мой, моих отпечатков нет. В палату я заглянул по ошибке, двери перепутал. А вы на меня напали и нанесли тяжкие телесные…

Про перчатки, которые он успел выронить, со следами пороха и оружейной смазки, ему уже напомнили, равно и как про потожировые следы, оставшиеся изнутри на ткани, но парень старательно делал вид, что это его не касается.

— А с чего ты взял, что до суда доживёшь? — Капустин ринулся к бандиту, так что тот с испугу подался назад и чуть не улетел вместе с табуретом. — Для таких, как ты, тюрьма — дом родной. Прикончим тебя — и всё. Скажем: сбежал при транспортировке. Парни как-нибудь переживут выговор, за счастье хлопнуть такого урода!

И он хватил ладонью по столу с такой силой, что лампа подпрыгнула. Бандит тоже.

— Ты пойми нас правильно, паренёк, — заговорил Мотя из своего угла. — Ты жив до сих пор только как свидетель.

— И что? — переспросил бандит, косясь теперь на тёмный угол, в котором прятался коварный аналитик.

— А то! — Капустин схватил его за клок волос, выбившийся из повязки на голове, и дёрнул назад, вынудив задрать подбородок. — До суда не доживёшь! Усёк?!

— Две пули ты выпустил! — напомнил Матвей, хладнокровно наблюдая за манипуляциями подчинённого. — Кровать сломал, в полу дырок наделал. Сам понимаешь, если бы ты хоть поцарапал того, в кого стрелял — мы бы с тобой тут вообще не разговаривали. Валялся бы сейчас в холодочке, с множественными повреждениями, несовместимыми с жизнью, и биркой на ноге.

Арестант дёрнулся, но Юраша держал его крепко.

— Нечего мне сказать!

— Ну, нечего — так нечего, — вдруг согласился Капустин, и отпустил его волосы. Потом коротко двинул кулаком по почкам, сбросив с табурета. — Поднимайся! Нефиг прикидываться!

Подцепив стонущего бандита за одежду на спине, Юраша без труда вздёрнул его с пола, и брякнул обратно на табурет. И оскалился в лицо.

— Понял, урод?!

Дверь приоткрылась. Показалась коротко стриженная, белобрысая голова Инги.

— Товарищ майор! Можно вас на минуту?

Мотя бережно закрыл ноутбук и встал.

— Не шали тут, — непонятно кого напутствовал он, и оставил бандита наедине с зубастым Юрашей.

В коридоре, вместе с Ингой, ждал Слава Ольгин. На майора он уставился с таким живейшим интересом, словно видел первый раз.

— Были у неё на квартире, — доложила Берестова. — Там жильцы. Она пару месяцев, как уехала. Квартиру сдала через агентство.

— Где она сейчас?

— В Петрозаводске, — встрял Ольгин. По мнению Моти, он сейчас чем-то походил на Юру Капустина. Скажи «Фас!» — моментально кинется на врага.

— Или на пути туда, — легко перехватила инициативу Инга, похлопывая себя по бедру полосатой шапочкой. — Она там работает секретаршей у владельца деревообрабатывающего комбината. Три дня назад приезжала, взяла плату с квартирантов и сказала, что поедет обратно. Может, уже и смоталась из города.

— Ну, Петрозаводск — не Австралия, — протянул Мотя в раздумье. — Вот что! Я свяжусь с тамошней группой, пусть найдут её место жительства и покараулят, а если она появится — задержат и отправят к нам. И здесь на всякий пожарный её поищем, вдруг где у знакомых хоронится. — Он оглядел своих «бойцов» и хмыкнул в усы. — Вот что, Инга! Поезжай домой, выспись.

— Я не устала.

— Отставить, капитан Берестова! Ты уже больше суток на ногах, скоро с тебя никакой пользы не будет. — Инга мрачно поджала губы, но оспаривать такую жёсткую оценку не стала. — Слава! Ты у нас самый свеженький. Отвезёшь Ингу домой, потом поезжай в больницу. Этого мученика совести, Данилу оттуда тоже домой гони. Скажи — мой приказ. Сам оставайся там. — Мотя ткнул его пальцем в плечо. — И смотри в оба!

— А с этим что? — спросила Инга, кивнув на дверь кабинета.

— Упёрся. Держит оборону, — поделился заместитель Сокольского. — Я вот думаю: оставить его с Юрашей на часок-другой? Этот кого хочешь укатает. Ладно! Сколько сейчас? — Мотя глянул на часы. — Шесть тридцать утра. Прекрасненько! Инга! У тебя время до пятнадцати часов дня, успеешь выспаться. Всё! Брысь отсюда! Ах, да! С новым годом!

Похоже было, что и Берестова, и Ольгин про наступление 2017-го полностью забыли. Даже переглянулись с недоумением, и не нашлись, что ответить.

Отвернувшись, Матвей посмотрел на двери, потёр бороду, кивнул сам себе — и направился в соседний кабинет. Подследственному, по мнению Моти, было полезно ощутить, каково это — оставаться с глазу на глаз с очень злым следователем.

Глава седьмая. Забот только прибавляется

(1 января, после 9 утра)

— И это всё, что вы смогли узнать?

Майор Малышев старался не повышать голос на подчинённых, но его терпение заканчивалось. Убийство, утопленник… Первое января, а у них — заявление о вчерашнем нападении на офис известной фармацевтической фирмы. Интересно, что сообщили о нём почти через сутки. Где они раньше были с этим своим нападением?! Будто специально тянули, чтобы уж наверняка никаких следов не осталось. Хотели сперва отпраздновать, потом выспаться, а уж после, на трезвую голову, писать заявление в полицию?

— Камеры слежения смотрели?

— Иваныч! — Колян даже возмутился. — Да я лично всё проверил и перепроверил! Есть пара картинок, но смазанных. Народ чудеса рассказывает. Мол, ворвался парень, кулаком прошиб стену, оторвал сотруднику руку, отобрал кейс с кучей бабла — и был таков. Они не хотели обращаться в полицию, чтобы хозяин не узнал о пропаже денег, и сами сперва преследовали грабителя.

— Что значит «оторвал»? — насторожился Малышев. — Выражайся конкретнее! С чего теперь захотели? Кто ещё пострадал? Чего ещё «чудесного» они там увидели?

— Да говорят, охранники в этого парня дважды попали, в плечо и в грудь. А он всё равно убежал. И руку он сотруднику не то, что оторвал, но вырвал из плечевого сустава. Типа, взял вот так пальцами…

— На себе не показывай, — осадил его жесты Михаил Иванович. Суеверным он не был, но ему не понравилось, что обычно сдержанный, Николай сегодня слишком сильно размахивает конечностями.

Сиротин брякнул руки на стол.

— Охранники его догнали в подворотне за три квартала, — сообщил он. — Парень ухитрился всех раскидать и уйти. Прям, Люди-икс! Эксперт подтверждает: и в конторе, и в подворотне одна и та же кровь. Я уже дал запрос по всем окрестным больницам и моргам, но пока глухо.

— Можно? — В двери заглянул тот самый эксперт. — Я тут принёс кое-что на вашего утопленника.

— Вот за это Королёву нужно отдельное «спасибо» сказать! — не выдержал Малышев, схватившись за седую голову. — С низким поклоном! Да заходи, Дима! — махнул он эксперту.

Тот с опаской приблизился.

— Уж не знаю, кому говорить спасибо, только утопленник ваш — вовсе не утопленник.

— Это как? — насторожился майор.

— Он умер дней за пять до того, как утонул. Знаете, от чего? — На круглом лице Димы расцвела хитрая улыбка.

— Не томи, — попросил Малышев, зная патологическую страсть пожилого эксперта набивать цену добытой информации.

— Ну, слушайте! — перешёл к делу тот. — Умер он от полного нервного и физического истощения. Могу предположить, что он последние сутки усиленно работал, при этом ничего не пил и не ел. К примеру, разгрузил несколько тонн угля.

— Так может, его последний месяц где-то держали без еды? — предположил Николай из-за своего стола. — Почему сутки?

— Видишь ли, если бы он худел постепенно, — с удовольствием взялся объяснять эксперт, — из-за недоедания, то сперва расходовался бы жир. Потом постепенно опали бы мышцы. А тут мышцы словно усохли, и в них масса микроразрывов, как при запредельной силовой нагрузке… — Дима осадил сам себя, заметив нетерпеливое движение начальника. — Это долго объяснять. Как-нибудь потом. Кстати, у него татуировка на руке интересная… А вот когда он умер — его бросили в воду. Где именно — не скажешь, могло отнести течением, к тому месту, где его Королёв нащупал. Кстати, как он там?

— Жить будет, — охотно ответил Николай. — Плечо ушиб, голову об лёд рассадил, промёрз до судорог, но в целом — лучше, чем могло быть.

— Постой! — перебил Малышев. — Какая татуировка?

— А я не сказал? — Эксперт сделал невинное лицо и извлёк из кармана пакет с фотографиями.

«Похоже, настоящие проблемы только начинаются», — мрачно подумал Михаил Иванович, разглядывая ряды значков. Со своими познаниями в области науки он мог лишь догадаться, что перед ним расписана сложная биохимическая реакция.

* * *

Королёв притащился на службу 1 января, примерно к часу дня.

— Меня домой отпустили, — мрачно сообщил он сослуживцам. — Сотрясения нет, а эта, как её… гипотермия… тьфу! В общем, мне уже лучше.

— Так дома бы и сидел, напивался за всех, — удивился Николай. — Чего тебе, заняться там нечем?

Костик кособоко поёжился одним плечом, и ничего не сказал. Не захотелось признаваться, что ему неуютно одному в тёткиной комнате, а выслушивать причитания матери и сестры на старой квартире сил нет. По счастью, разговор прервал Малышев, позвав всех в свой кабинет.

— Докладывайте, — потребовал он.

— Обошли все больницы в радиусе ближайших нескольких кварталов, — начал Сиротин. — Официально никуда человек с огнестрельными ранениями не поступал. Иваныч! Если этот тип свалился где-нибудь на задворках, мы его рано или поздно найдём. А вот если залёг у каких-то знакомых, или подался за город — это надолго затянется.

— Такой приметный человек должен был где-то засветиться, — не согласился Малышев. — Тем более, что охранники предприятия разыскивали его всю оставшуюся ночь и утро, и в нескольких местах нашли следы крови.

— Ну, значит он испарился, — проворчал Сиротин. — Сутки прошли.

— Был в ту ночь огнестрел, — сказал вдруг Костик. Он задумчиво рассматривал настольную лампу на столе Малышева.

— Понятное дело, что был. — Колян похлопал его по плечу. — Эй! Ты о чём говоришь-то?

Костик словно очнулся, повернувшись к остальным.

— Я сам видел, в той больнице. Часа в два ночи! Ну, в приёмном покое той больницы, где я был.

— Что ты делал в два часа ночи в приёмном покое? — недоверчиво спросил Малышев, ожидая от юного энтузиаста чего угодно.

— Новый год, наверное, праздновал, — подсказал Николай, но шутка осталась без ответа.

— Сбежать хотел, — признался Королёв. — Колян мне полушубок принёс, когда заглядывал, я и подумал: что мне там делать? Я ведь живу неподалёку, пешком можно дойти. Спустился — чёрный ход закрыт. Я пошёл через приёмный покой, а когда подходил — разговор услышал и схоронился, чтобы меня не заметили.

— И что ты видел?

— Какая-то девица притащила раненого парня. — Костик сосредоточился, стараясь вспомнить детали. — Чёрненькая такая, лохматая, как болонка. И куртка у неё была оранжевая. А парень — совсем никакой. Его сразу на каталку погрузили. Я слышал, что врач сказал, что это огнестрельное ранение, и что он обязан сообщить в полицию.

— Погоди, — остановил его Николай. — Я же был в этой больнице! Меня уверили, что ночью никаких людей с ранениями не принимали.

— Так они и не приняли! — чуть не подпрыгнул Костик. Забинтованная голова ему совершенно не мешала. — Завалили такие… типа, крутые пацаны, в чёрном, ткнули ксивой. Потом хапнули и девицу, и раненого — и растворились. Ещё требовали подписать что-то о неразглашении. Я подумал: «Это без меня», — и смылся, пока никто не видел.

— Вот, значит, как. — Малышев нахмурился. Вмешиваться в дела спецслужб им было не с руки, но ведь никто до этого момента не заинтересовался делом о ночном нападении, не забрал материалы, не сказал, что это «не их уровня» происшествие.

— Ладно, разберёмся. Николай! Что сказал твой учёный-химик насчёт фотографий?

Сиротин тяжко вздохнул. Порадовать шефа ему было нечем.

— Сказал, что некоторые фрагменты кажутся ему смутно знакомыми, но поскольку нет ни начала, ни конца, нельзя сделать никакого вывода. Скорее всего, это что-то фармацевтическое. Ну, с лекарствами связанное. А может, нет.

— И здесь пусто. — Малышев не позволил разочарованию просочиться в тон. — Хорошо, я покажу эти фото одному нашему другу.

Его помощники догадались, о ком именно идёт речь…