Рельсы под водой

Маргарита Мамич (2024)

У всякого города, как и у любого человека, есть биография. Она соткана из множества жизней тех, кто год за годом спешит по старой брусчаске его мостовых, пытается разгадать его тайны, чувствует ритмы его сердца. А попросту — живет, учится понимать себя и окружающих, находит друзей, влюбляется, бунтует, смиряется, отпускает… Их жизни похожи на пути старого паровоза, которые когда-то были проложены вблизи моря, а со временем поглощены им. Так и Ромка, бродя с дедом по любимому городу, узнает его историю, вплетая свою судьбу в жизнь многонациональной Евпатории. Лауреат первой премии VIII Международного конкурса имени С. Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков. Для среднего и старшего школьного возраста.

Глава 2

«Бэзмиля, бэзмиля, бэзмиля…»

Когда мне было шесть, я боялся Розу еще больше. Помню, как-то вечером бабушка отправила меня к ней за солью. Роза с Раминой только переехали сюда, я их еще толком не знал.

На стук никто не отозвался и, приоткрыв скрипучие ворота, я протиснулся во двор, прошел мимо кустов и поднялся по ступенькам к дому. Дверь оказалась не заперта, и я вошел внутрь, робко позвав:

— Роза!..

Молчок. Никто не ответил.

Уже тогда я обращался к Розе по имени. Даже Рамина звала ее обычно не мамой, а Розой или еще иногда — «дáе»^[3].

В доме было тихо и пусто. В прихожей не горел свет. Я уже собрался развернуться, как вдруг услышал странные звуки — было похоже, будто кто-то бормочет заклинания. Низкий заунывный голос угрожающе завывал:

— Бэ́змиля, бэ́змиля, бэ́змиля… — А потом быстро-быстро, пискляво-пискляво: — Сми́лям, смилям, сми́лям, сми́лям!

«Наверное, Роза вызывает шторм, как всякие заклинатели», — подумал я.

Было до жути страшно и одновременно любопытно. Пересилив себя, на цыпочках я прошел через прихожую и заглянул в комнату. Она была проходной и вела дальше, в коридор, откуда падал еле уловимый, неясный свет. Громко сглотнув, я большими шагами пересек комнату: в коридоре светилась узкая щель приоткрытой кухонной двери, из которой клубился влажный, горячий пар. Там же, за дверью, видимо, коптила керосиновая лампа: тусклый отсвет мерцал на полу неровной рябью, моргая и покачиваясь. Но вот сквозняк дохнул по ногам — и ползущие вдоль паласа облака испуганно разметались.

— Бэ́змиля, бэ́змиля, бэ́змиля… Сми́лям, смилям, сми́лям, сми́лям!..

«Ну точно! Зелье варит!»

Теперь я уже не мог идти на попятную. Хотелось подобраться еще ближе — заглянуть в щелку, раз уж пришел! Но половица под ногами предательски скрипнула.

— Кон дый?^[4] — раздалось сердито.

«Это она мне? Сейчас выйдет и поймет, что я подглядывал! Брызнет на меня своим зельем и заколдует! Превратит в прыщавого скáта, утыканного шипами, в морскую лисицу!»

Я не стал дожидаться. Уже безо всякой осторожности, топая ногами, я бросился бежать из страшного цыганского дома. Роза вышла следом на крыльцо и, вытирая мокрые руки о юбку, крикнула вслед:

— Рома, на уджá! Со ту камэ́с?^[5]

* * *

— Ну как, дала Роза соли? — спросила бабушка, когда я ворвался в комнату и бросился ее обнимать.

— Какая там соль, ба! Там, там…

— Да что такое, Ромик? Чего ты так растормошился?

— Я не спросил про соль. Роза… Там… Зелье варит!

— Какое еще зелье?

— Отворотное!

Тут бабушка как начала хохотать! Она все смеялась и смеялась и никак не могла успокоиться, а я просто молча смотрел на нее — ну прямо как наш игрушечный Дед Мороз из ваты у елки.

Наконец перестав хохотать, она посадила меня на колени, укутала своим серым пуховым платком, — и сразу наступило лето. Стало тепло и спокойно. Бабушка смотрела на меня добрыми-добрыми, терпеливыми глазами. Ее крапчатые грубоватые руки, которые по выходным утопали в липком, тягучем тесте, так приятно гладили меня по голове. Ее тусклые, светлые глаза заглядывали мне в лицо участливо и ласково.

— Ты не обижайся, что я смеюсь, — виновато зашептала она. — Почему ты решил, что Роза — колдунья? Она — цыганка, но не ведьма же.

— Да-а? А она читала заклинания!

— Какие заклинания?

Я замялся.

— Ну не бойся, мне-то можешь сказать, я-то уж ничего тебе не сделаю. Чай, не заколдую.

— Нет, бабушка! — замотал я головой. — Она так страшно колдовала! Бормотала так жутко: «Бэ́змиля, бэ́змиля… Сми́лям, сми́лям!» Со свечкой! Ну или, может, лампой керосиновой… А из кухни шел пар.

Бабушка снова рассмеялась, но, заметив выражение моего лица, обняла, покачала на руках, будто я был совсем маленьким, и сказала:

— Ничего она не варит. Это она Рамину купает — в тазу, на кухне. Так горячую воду доливать проще. И теплее там. А заклинания твои… Рамина, видно, не любит мылом мыться, боится, что глазки щипать будет. Вот Роза и приговаривает: «Без мыла, без мыла, без мыла…», а потом: «С мылом, с мылом, с мылом, с мылом!» Маленький ты еще у меня. «Зелье варит!»

И она снова как покатится со смеху. А я так и сидел, как птенец в гнезде, укутанный в бабушкин пуховый платок. В нем было безопасно, тепло и совсем не страшно. И тогда я тоже начал хохотать. На весь дом. Вместе с бабушкой.

Примечания

3

Мама (цыг.).

4

Кто там? (Цыг.)

5

Рома, не уходи! Чего ты хочешь? (Цыг.)