Бруклинский мост

Маргарита Приемская

Роман о любви, роман-путешествие, роман-приключение. Роман о чувствах, разрушающих все нормы закона и морали, о поиске своего места в жизни, о предательстве и мести, об отчаянии и надежде. Лучшая книга для отпуска и досуга. Книга, с которой не захочется расставаться. Все это – роман «БРУКЛИНСКИЙ МОСТ».

VII

Небо медленно, но верно заволакивалось чёрными клубастыми тучами, а дорога по-прежнему была пустынна. Оскар старался сворачивать с крупных федеральных трасс и, в конце концов, перестал представлять, куда едет, хотя и не решался признаться в этом Мел. На пути им попалось несколько мотелей, но он хотел максимально удалиться от Нью-Йорка и опрометчиво решил, что они и дальше без труда найдут жильё. А между тем, более получаса им на глаза не попадалось ничего кроме полей и редких селений на горизонте. Первые капли уже ударились о мягкую крышу Бьюика, когда Мел заметила несколько поодаль от дороги какое-то строение…

…Дверь старого заброшенного амбара поддалась с трудом. Мел и Оскару пришлось втискиваться через узкую щель. Внутри не оказалось ничего, кроме дощатого пола, забросанного некоторыми остатками зерна и сена, одна стена была покрыта мхом и плесенью, пахло сыростью. Дождевые капли бодро прыгали по крыше, и в обугленном углу, где она была провалена, уже собралась небольшая лужица. По всему было видно, что когда-то здесь была ферма, где случился пожар, в котором уцелел только этот амбар, и хозяева здесь не появлялись, по крайней мере, лет двадцать.

Оскар швырнул на пол сумку. Та открылась, и из неё всыпались пачки купюр.

— Как здорово! — Мел подбежала, подкинула вверх несколько пачек, половина рассыпалась денежным дождём, часть она поймала и повисла на шее Оскара. Он приподнял её за талию и закружил… Нежный, едва уловимый запах её рассыпанных по плечам волос закружился следом, наполнил лёгкие и со скоростью света разнёсся кровью по всему организму, совершенно парализовав мозговую деятельность. Он видел, слышал, чувствовал только её. Перед глазами мелькнула пышная юбка в салатовых цветах… волнующая, женственная грудь, поддерживаемая двумя широкими атласными бретелями, завязанными на шее в пышный бант, была так близко что нельзя было удержаться от того чтобы прислониться щекой к её бархатной коже, нежно поцеловать в основание шеи и жадно в губы, а потом не отпускать, не отпускать ни на секунду. Он держал её одной рукой, второй медленно потянул длинную ленту, её пальцы зарылись в его волосах. Целуя, он нежно положил Мел на спину, на разбросные купюры, рука потянулась к банту на поясе… Эти банты невероятно раздражали его всю дорогу, он никак не мог отделаться от желания распустить их, но сейчас, когда была такая возможность, что-то вдруг его остановило, уродливая реальность прорвала дурман, он отпрянул и как-то испуганно, поспешно сел рядом.

— Прости, Мелли. Я не должен был этого делать, — она ощутила укол обиды. Сначала она тоже сомневалась и боялась, это был для неё слишком серьёзный шаг, но его поцелуи были столь красноречивы, что не оставили ей выбора. Она впервые почувствовала себя женщиной, женщиной желанной и желающей, почувствовала необходимость раствориться в любимом, стать его частью, стать целым, с единым дыханием, единым сердцебиением. И вдруг её, мягкую как теплое масло, способную только изредка отвечать на поцелуи, резко отталкивают.

— Почему? — удивлённо округлив глаза, спросила Мел, и, протянув руку, потрепала его по щеке.

— Я люблю тебя, — он поймал её запястье и с нежностью поцеловал, — Слишком люблю, обожаю. Это что-то невероятное, я не знал, что смогу так полюбить. Но… Ты мне в дочери годишься!

— Так не во внучки же! И я люблю тебя, — он притянул её за руку к себе, а она в ответ увлекла его обратно на ворох денежных купюр. Она никогда раньше об этом не задумывалась, но тут поняла совершенно отчётливо, сделав в своей жизни первое замечательное открытие: она способна соблазнять, способна сознательно вызывать желание, она самая настоящая женщина!

— Может быть, ты боишься? Это незаконно.

— Позволь заметить, это не первое моё преступление. Причём за сегодня. Рядом с тобой мне хочется совершать безумства. Ты самое дорогое, что у меня есть, — он загрёб рассыпанные купюры и высыпал их на Мел.

— Что ты делаешь?

— Купаю тебя в деньгах. Я об этом всю жизнь мечтал.

— Поваляться на портретах Франклина?

— Нет, стать самым богатым человеком. У меня есть абсолютно всё — мне больше ничего не нужно, и есть куча денег. Я не знаю, куда её деть и купаю в них самую любимую на свете женщину, самую дорогую, много дороже всех денег мира…

Вторым замечательным открытием было то, что они самая идеальная на свете пара.

…Оскар открыл глаза и увидел мирно посапывающую голову Мел у себя на груди. Она почти целиком лежала на нём, он одной рукой прижимал её обнажённые плечи. Другой рукой он загрёб несколько валявшихся рядом купюр и провёл ими по круглому белому бедру. Мел зашевелилась и сладко причмокнула губами. Ему не хотелось её будить, но удержаться он не смог и нежно поцеловал припухлые губки. Они тут же растянулись в блаженной улыбке, и, перевернувшись на спину, она едва приоткрыла глаза и тут же опустила ресницы, продолжая его целовать…

— Мелли, моя Мелли, — прошептал Оскар ей в ухо, ласково поглаживая её шелковистые волосы. Теперь она лежала рядом, и он легонько щекотал её свёрнутой в трубочку банкнотой.

— Что? — она едва приоткрыла глаза.

— Я тебя люблю. Я не знал, что я так тебя люблю.

— Что значит, не знал?

— Ещё вчера я не знал, что толкает меня делать всё то, что я делаю. Сейчас я понял. Я не уверен, что именно это называется любовью, это слово слишком часто употребляется, чтобы иметь точное определение, поэтому я не знаю, как правильней назвать то, что я к тебе испытываю. Ты нужна мне, постоянно, всегда, ежесекундно, как нужен воздух и нужна вода. Или ещё больше. Я обожаю тебя абсолютно, каждую клеточку твоего тела, каждый вздох, каждый волосок на головке. Я хочу поцеловать их все, по одному, вот так, — он отделил один волос от всех остальных и поднёс к губам, — что ты чувствуешь?

— То, что ты дёргаешь меня за волосы.

— Меня с ума сводит аромат твоего тела, твоих волос! Я теперь прекрасно понимаю Парфюмера.

— Хочешь меня убить?

— Нет, хочу оставить тебя себе. Навсегда. Не только запах, а всю целиком.

— Я и так твоя. Только твоя. Навсегда.

— Мне так хорошо с тобой, что даже не хочется никуда идти! — он прижался носом к её тёплой щеке. Воздух в амбаре за ночь совсем остыл, а они ничуть не замёрзли.

— А нам никуда и не надо, — шепнула она. Тут его взгляд зацепился за небрежно валяющийся на полу пистолет. Память о ФБР… орудие преступления… в голове мгновенно промелькнули заученные, как «отче наш», слова инструкций по поимке беглых преступников.

— Как это? — он нашарил рукой свои часы, валявшиеся где-то под деньгами и одеждой, — два часа! — мгновенно переполошился он.

— Подумаешь…

— Мелли, ты, кажется, забыла, мы в бегах! — Оскар резко сел, — Ты хоть знаешь, что такое скрываться от полиции? За тобой когда-нибудь гонялись?

— Нет.

— За мной тоже! Но я знаю, как они работают. Они уже давно могли нас вычислить! Ты думаешь много черных Бьюиков LeSabre шестьдесят третьего года? Кстати, сегодня же отвезём её в покраску.

— Не психуй! Машину никто не видел.

— Я не психую. Просто нам нельзя сейчас прохлаждаться.

— И какие у тебя планы?

— Драпать, и как можно дальше!

— Успокойся, любимый! — она тоже села, обняла его сзади за плечи и поцеловала за ухом, — А всё-таки классно мы всех уделали! Тебя жена считала неудачником, меня все называли мечтательной дурой. А попробовали бы они так! Кишка тонка, а мы счастливы.

— Мелли, для меня счастье это больше, чем просыпаться с голой девушкой в два раза младше меня в заброшенном амбаре и на куче ворованных денег!

— Так вот как ты заговорил? Я только это для тебя и значу? — она моментально от него отлепилась и схватилась за платье, — Ещё пять минут назад я была очень тебе нужна!

— Нужна. Ты даже не представляешь, как. Ты спасла мне жизнь и забрала её себе. Я слишком тебя люблю и хочу сделать твою жизнь действительно необыкновенной.

— Это просто красивые слова! Не оправдывайся. Мне и такой жизни хватит, если ты будешь меня любить.

— Не верю. Ещё пара таких ночёвок и ты меня бросишь, так что нам надо успеть добраться до какого-нибудь мотеля. Следующую ночь я собираюсь провести по-человечески, в постели. Мелли, мы можем получить всё, что ни пожелаем, у нас ведь есть целый миллион. Ты только вдумайся в это: у нас есть миллион! — произнёс он почти по слогам, как будто она могла не понимать, что такое миллион.

— Да, у нас есть миллион… у нас есть миллион… слушай, и правда, у нас есть миллион!

«Абонент временно не доступен или находится вне зоны действия сети. Попробуйте позвонить позднее…» Ванесса не могла спать. Конечно, к выходкам Мелиссы ей было не привыкать, но ещё ни разу она не ночевала вне дома. Бывало, что она возвращалась домой и в час ночи, но возвращалась! Самым пугающим было то, что Мел ничего с собой не взяла. Абсолютно ничего, даже самого необходимого, даже одежду и косметику, да что там, она оставила все свои сбережения. Ванесса в сотый, тысячный раз набрала номер дочери. Ничего не изменилось: «Абонент не доступен или находится вне зоны действия сети. Попробуйте позвонить позднее» — отвечал равнодушный механический голос в трубке. К полуночи Ванесса уже сбилась со счёта. Ещё вечером она обзвонила друзей Мел, но у неё были номера лишь Энн, Джесс и Майкла. Все трое утверждали, что Мел из школы вышла вместе со всеми. Майкл ответил весьма грубо, что его не касается, где по вечерам находится Мелисса, Джесс усмехнулась и сказала, что она не знает больше других, Энн несколько замялась, и на вопрос, что делала Мел после занятий, случайно обмолвилась, что она сразу уехала. Ванесса зацепилась за эту фразу:

— Как это уехала?

— Так… Просто уехала… — Энн уже сообразила, что сболтнула лишнего, но и молчать не считала возможным.

— Энн! Говори, как она могла уехать? Она всегда ходит пешком до дома! Она что-нибудь сказала? — Ванесса уже теряла терпение.

— Ничего, мэм. Села в машину и уехала.

— В какую машину? С кем? Энн, пожалуйста!

— Я не знаю! — крикнула Энн чуть не плача. Она прекрасно понимала, что мама Мел волнуется, но и не могла отделаться от мысли, что предаёт подругу.

— Энн, постарайся.

— Чёрная машина, большая. А кто приехал, я плохо видела. Какой-то мужчина. Я подумала, что это её отец или родственник, — Энн всё-таки решила смолчать об Оскаре и о поцелуе. Она подумала, что мама Мел может о нём и не знать, и не стоит её пугать ещё больше.

— Спасибо, — только и ответила Ванесса. Она прекрасно поняла, с кем уехала её дочь, но не поняла, успокоила ли её эта информация или нет. С одной стороны, она убедилась, что с Мел не случилось никакого несчастья, с другой — она не знала, ни есть ли это самое большое из возможных несчастий. Она решила подождать. Если до утра дочь не вернётся, то она обратится в полицию. Заснуть она так и не смогла.

Вечером следующего дня Мел и Оскар уже расположились в мотеле. По дороге они накупили множество необходимых вещей, и Оскар занимался удобным их размещением в новом чемодане, а Мел, от нечего делать взялась за свой телефон. Оказалось, что он разрядился и выключился. Включив его, она обнаружила двадцать семь звонков от мамы.

— Оскар, что мне делать? — спросила она испуганно и немного задумчиво.

— Что, Мелли?

— Мама звонила. Смотри! И даже Энн два раза.

— Их можно понять, волнуются.

— Мы же поссорились. Я думала она и не побеспокоиться.

— Мелли, мама есть мама. Она не может не побеспокоиться. Слушай, только не обижайся и не кричи сразу. Мы тогда порядочно сдурили. Если захочешь, мы сразу вернёмся.

— Поздно уже. Ничего уже не исправишь.

— Помнишь, ты говорила, что жизнь не бифштекс, но всегда найдётся какой-нибудь майонез и всё исправит?

— И что с того?

— Всё можно исправить. Всегда. Вопрос в том, хочешь ты этого или нет?

— Я-то знаю, хочу я или нет. А ты? Ты всё время спрашиваешь, чего хочу я, а чего хочешь ты?

— Быть с тобой.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Я боюсь, что ты этого не хочешь. Всё что с нами происходит слишком невероятно.

— Дурак. Какой же ты дурак! Как можно после всего сомневаться во мне?

— Вот такой дурак тебе достался! Так что ты решила? Решать можешь только ты.

— Я напишу ей сообщение. Надо бы позвонить, но я боюсь, что или разревусь, или наговорю лишнего.

— А ты думаешь, её удовлетворит сообщение?

— Я постараюсь написать удовлетворительно.

Она написала, затем стёрла, написала вновь, несколько раз что-то меняла. В конце концов, у неё получился такой текст: «Привет! Прости меня, и не волнуйся, если можешь. Я знаю, что кругом виновата, но прошу, не ищи меня. Так надо. Со мной всё хорошо. Я счастлива. Поверь, я очень люблю тебя!» Отправив сообщение, Мел достала из мобильника сим-карту и сломала.

— Пока так. Но лучше вовсе избавиться от телефонов.

— Ты молодец, я совсем забыл.

— Кстати, твой лучше выкинуть где-нибудь подальше. Тогда если понадобиться, мы сможем отрицать, что были вместе.

— Ты профессионально заметаешь следы!

— Хотя у меня есть идейка и получше…

— Странно, странно, — задумчиво повторял про себя агент ФБР Френк Уильямс, прохаживаясь от стола к столу.

— Ничего странного. Если ты о вчерашнем ограблении, то это обычный налёт, — пожал плечами его напарник, агент Джеймс Харпер и в очередной раз крутанулся на стуле. Эта привычка напарника всегда необыкновенно раздражала Френка, но сейчас он ни на что, кроме ограбления, не обращал внимания.

— На моей памяти ещё никто не прятал лицо под медицинской маской! — Френк, по обыкновению, эмоционально, рассуждал вслух.

— А что, дёшево и сердито. Даже можно спокойно по улице пройтись. Типа я, такой, вирусов боюсь.

— А сумка? Почему он не предусмотрел, куда складывать деньги, а взял сумку заложницы? А если бы её там не оказалось? Это случилось перед самым закрытием. Или вдруг у неё была бы маленькая сумочка?

— Он бы приказал найти какой-нибудь пакет.

— Возможно. Или это спонтанное ограбление? А возможно, что он знал, что заложница будет в банке и именно с большой сумкой.

— Ты имеешь в виду, что они были в сговоре? Да брось, и охранник и менеджер говорят, что она жутко перепугалась.

— Но возможно, что он её преследовал, или он просто знал её, или вообще ограбление это так сказать побочный эффект, а основное преступление — это похищение.

— Звучит невероятно, но сейчас ничего исключать нельзя.

— Грабитель левша. Это хорошо, это примета.

— Ты хоть знаешь, сколько в стране левшей?

— Нет.

— Вот именно! Это такая же примета, как скажем, рыжие волосы или кривые зубы. Таких людей миллионы. И потом, может он правша, у него же больна правая рука, вот и пользуется левой.

— Возможно. Кстати, надо проверить по больницам, обращался кто с травмами правой руки за последнюю неделю.

— Френк, ты пораскинь мозгами, хоть иногда! То левшу тебе найди, то больницы обзвони! Да у нас, таким образом, будет около тысячи подозреваемых, и то самое меньшее! А если он сам забинтовал руку и не обращался к врачу? А если он обратился к частному врачу или вообще к знакомому, может даже отстранённому от практики или студенту медицинского факультета? Ищи иголку в стоге сена, дружище Джеймс, у неё есть примета: она серого цвета!

— Не кипятись! А что у нас есть? Давай хотя бы подумаем, что у него могло быть с рукой? Явно не перелом, они бы сказали, что он был в гипсе. И работал он ей свободно. Значит, вряд ли огнестрел. Порез точно отпадает, это как же надо постараться, чтобы порезаться от локтя до ладони. Хотя, и не такое бывает. Ушиб?

— Ожог лучше всего подходит. Сейчас ты скажешь перетрясти аптеки, не покупал ли кто мазь от ожогов и собрать информацию обо всех недавних пожарах.

— Неплохо бы. Но он ведь мог и кипятком обвариться!

— Да, неужели?!

— Харпер, прекрати! Я пытаюсь хоть как-то работать над делом! Вот что нам это всё даёт?

— Вот именно! Френк, мы рассуждаем не о чём, строим пустые догадки. Лучше расскажи, что там с записями с камер наблюдения?

— Ничего. Его лицо всегда закрыто козырьком бейсболки, её видно в вполоборота, и то кадр нечёткий. С наружных и того меньше, он сначала выходит из-за угла, потом скрывается там же с заложницей.

— А что за этим углом?

— Огромная парковка гипермаркета.

— Понятно, свидетелей нет. А камеры? У гипермаркетов должны быть камеры!

— Я тоже об этом подумал. Ничего. Но на парковке есть один слепой угол и туда как раз подходит асфальтированная пешеходная дорожка, довольно широкая, но он всё-таки проехался одним колесом по газону, точнее, по будущему газону и у нас есть снимок протектора, а, следовательно, и марка шин.

— Только не говори мне отследить все машины с такими шинами!

— Но это уже что-то! Хотя, ерунда, он всё равно скоро сменит машину. Ты говорил с кем-нибудь из руководства банка?

— Да. Побеседовал с главным менеджером и даже с владельцем.

— И как?

— Главный менеджер — Чарли Дэвис ушёл за десять минут до налёта. У них был запасной ключ от хранилища. Вообще безопасность банка так себе, но и суммы-то у них не бог весть какие.

— Что можешь сказать о владельце?

— Ничего особенного. Эван Сайлачек был только на открытии этого отделения. У него семнадцать банков, четыре — в Нью-Йорке. До этого ни один не грабили. Мотив личной мести он считает не состоятельным. Сейчас кризис многих пришлось уволить, многим пришлось отдать своё имущество банку за долги. Но так во всех банках, а он никому особенно не мешал.

— Надо проверить всех уволенных и разорившихся. А сам он не заинтересован?

— Обокрасть себя? Зачем? Хотя я в финансовых вопросах не силён. Но до банкротства ему далеко.

— А страховка?

— Я проверил. Выплаты не очень большие, а рисков тьма. Я думаю это просто случайное разбойное нападение. Зачем только это дело в ФБР передали?

— Затем, Джеймс, что вряд ли грабитель остался в Нью-Йорке!

…В маленькой комнате на последнем этаже в самой захудалой южной части Бронкса даже в полдень было темно из-за немытых много лет окон. Впрочем, это было неплохо, потому что в потёмках полнейшее запустение этого помещения выглядело не так отвратительно. Когда-то вполне милые бумажные обои в розовый цветочек стали грязными и местами отходили от стен, покрывшись жёлтыми подтёками, с потолка сыпалась штукатурка, разнопёрый линолеум отдирался клоками. Мебели почти не было: под окном стояла железная кровать с рваным матрасом и тощей засаленной подушкой, а посередине громоздилось бордовое кресло с продранными подлокотниками, вокруг которого были разбросаны пустые банки из-под пива и грязные тарелки с остатками какой-то пищи. Напротив кресла была приткнута к стене расцарапанная жёлтая тумбочка, а на ней устроился допотопный телевизор.

По телевизору снова показали сюжет об ограблении банка, и он опять его смотрел. С того момента, как он впервые увидел этот сюжет, он не отходил от экрана, всё ждал новых сообщений об ограблении. Об этом потрясающем, чудесном, великолепном, виртуозном ограблении! Это было невероятно, он не знал, что такое можно придумать. Какая-то медицинская маска, как просто и как великолепно! Это ограбление было гениально, как полотно Рембрандта, как музыка Моцарта, как трагедия Шекспира. Как жаль, что не ему пришла эта мысль в голову! Как жаль, что он даже не может разделить эту мысль с ним, его Гением, как жаль, что он с ним не знаком, не может быть его сообщником, его помощником, его учеником, или хотя бы его слугой. Как же это было бы упоительно — ограбить банк, взять заложницу, а потом избавиться от неё. Но пока нет никаких сообщений об этом. Странно, очень странно. Не может такого быть, чтобы его Гений отпустил её. Наверное, он так всё сделал, что никто не сможет её найти… как же хочется испытать это чувство, чувство власти, обладания чем-то, кем-то… почему он не может быть рядом с его Гением?! Но кое-что он всё-таки может! Да, он может последовать за своим Гением, стать его тенью, его зеркалом, его повторением… повторением, ничуть не худшим чем оригинал… и он сделает это! Он сделает это прямо сейчас, и начнёт он не с банка, а с заложницы…

Хлипкая дверь щёлкнула замком, на лестнице загрохотали шаги… он был готов: на голове красная бейсболка, за неимением бинта, рука обмотана тряпкой, в кармане лежит маска. Он спешил. Ему не терпелось осуществить свою чудовищную идею…