Нервных просят утопиться

Маргарита Южина, 2005

У этих мужиков всегда найдется тысяча причин, чтобы не сделать даме предложение! В конце концов, кто кого завоевывает?! Вот и бегай за ними, отбивайся от хищных соперниц. А мужик, как карась, – никогда не знаешь, куда вильнет и где на дно ляжет!.. Так и у Гутиэры Клоповой. Был мужчинка – и пропал. А ведь он почти сделал предложение… В версию похищения Гутя не верила. А зря. Теперь бороться за любовь ей приходится единственным доступным способом – путем настоящего детективного расследования…

Глава 1

Сказка про белого качка

Вот уже сорок минут Гутиэра Власовна, миниатюрная женщина сознательного возраста, гордо и торжественно, словно знамя, носила по комнате траурно-печальное лицо, но ни легкомысленная дочь Варвара, ни беспутный зять Фома Неверов преступно не замечали ее скорби.

— Варвара! Варька!! Где у нас яд?! — не выдержали материнские нервы.

— Яд? А ты чего — мышей собралась травить? — отозвалась с кухни дочь.

— Как ты можешь думать о мышах, когда родная мать хочет покончить с жизнью?! — заскочила Гутиэра Власовна на кухню и в гневе свернула со стола пустую кастрюлю.

Падение последней вреда никому не нанесло, но добавило шума, звона и грохота. Получилось смело и вызывающе. Однако дочь не реагировала.

Мать взяла на две октавы выше:

— При чем здесь грызуны?! О чем ты вообще думаешь, когда вот-вот останешься сиротой?! Нет, ты не убирай кастрюлю, я ее снова уроню! Посмотри на мать!

Варька послушно подняла голову и уставилась на Гутиэру ясными голубыми глазами.

— Я собираюсь немедленно отравиться! Да! — сообщила Гутиэра Власовна, чувствуя себя немножечко Анной Карениной, Джульеттой, а заодно и Офелией.

Варька понимающе пожала плечами, дескать, не смею мешать такому серьезному родительскому намерению.

Гутиэра была раздавлена. Родственники преступно не обращали на матушку должного внимания. Гутиэра, в простонародье — Гутя, даже принципиально смахнула скупую, горючую слезу и втиснулась между холодильником и столом, чтобы дочь могла в последний раз насладиться портретом живой матери.

— И, умоляю тебя, не нужно меня уговаривать! — категорично заявила Гутя дочери. — Я уже все решила. Сейчас же, вон на том диване… Фома! Немедленно покинь диван, он мне ненадолго нужен! Да, вот на том самом диване я отправлюсь в свой последний путь. Где яд?!

— Мам, ну откуда у нас яд? — ворчала Варвара, не переставая месить тесто для пирогов. — Если сильно торопишься, Фому попросим в аптеку сбегать.

Гутиэра Власовна рухнула на стул, картинно уронила голову на запястье и на некоторое время задумалась.

— Да, — с надрывом произнесла Гутя. — Да, я сильно тороплюсь. Потому как не желаю больше существовать вместе со своей предательницей-сестрой под одними небесами! А уж тем более на одной жилплощади!

Предательница-сестра, перезрелая девица Аллочка, сорока с небольшим лет, жила с семьей Неверовых с тех самых пор, как прибыла в город из глухой деревни в поисках достойного супруга. Вечной невесте желалось прописаться к мужу в квартиру и сделаться потомственной горожанкой. Она жила у сестры уже больше года, но еще ни один горожанин не позарился на ее роскошные данные. Однако вернуться назад в глушь Аллочке и в голову не приходило, как, кстати, не приходило в голову и устроиться на работу.

— Я лучше погибну, но жить с Аллой на одних квадратных метрах не буду! И в разведку с ней не пойду, пусть и не просится даже! — кипятилась Гутиэра Власовна. — Варя, как думаешь, может, утопиться? Или с балкона прыгнуть? Я слышала, тоже чудесно помогает все проблемы решить. А! Вспомнила! Лучше застрелиться!

Варвара — девица с рыжей косой и дерзким нравом — уже привыкла к тому, что маменька любое плохое настроение встречает с петлей на шее. Самое главное — не перечить ей в эти торжественные минуты.

— Застрелиться? Точно, застрелиться лучше. Только в тир надо сходить, потренироваться, — здраво рассуждала дочь. — Фом! Ты с мамой в тир не сходишь?!

— Да ну на фиг! — отмахнулся тот с дивана. — Гутиэра Власовна как пить дать промахнется, а я виноват буду!

— Вот, нашла себе муженька! И он туда же! Мало с меня Аллочка кровь пьет! — потрясла теща худым, как карандаш, пальцем и тут же приступила к наболевшему: — Нет, ты, Варь, только послушай! Значит, я как порядочная женщина познакомилась с приятным мужчиной… Варя! Страшно сказать — я даже позволила себе влюбиться! А она теперь его бесстыже уводит! Заигрывает с ним, сама ему свидания назначает!.. Ой! Варька! Я ж тебе не рассказала, как мы с ним познакомились!

— Ма-а-ам, ну ты рассказывала.

Матушка и в самом деле рассказывала уже не единожды про эту судьбоносную встречу, всякий раз придумывала какие-то новые, царапающие душу детали, и Варвара уже давно забыла, как все звучало первоначально. Однако новые версии ей слушать не хотелось — неромантичная выросла девушка. Гуте же было обидно!

— Фома! Немедленно беги в аптеку! Даже родная дочь меня не желает слушать! — снова взвилась Гутиэра Власовна. — Я, Варенька, чтоб ты знала, даже завещание тебе уже написала. Большое такое получилось, а ты нос воротишь! Фома! Я же просила яду к вечеру! Сколько ж копаться можно?! А ты, доченька, бери все: кота Матвея, наши «Жигули», квартиру…

— Мам, ну какая квартира, тут же еще и Аллочка прописана.

Действительно, коварную сестру Аллу Гутиэра Власовна необдуманно прописала у себя. И теперь та наверняка не захочет выписываться обратно в деревню. Ее можно выселить только замуж. А таких дураков нет, Гутя уже удостоверилась.

— Аллочка? Ах ты черт, какая неприятность… Это что же — я, значит, буду в какой-нибудь петле отравленная висеть, а она будет в моей квартире… — растерялась Гутя.

–…с твоим мужчиной! — подзуживала дочь.

— Ага! Еще и с моим мужчиной! Фиг! — Женщина резво кинулась к зятю. — Фома!! Куда ты уже собрался?! Куда ты вскочил, я тебя спрашиваю, горе мое?!

— Гутиэра Власовна, я не вскочил, я только пряничек взять.

— Пряничек ему! Иди, ляг на диван и не смей подниматься! Варь, так я тебе не рассказала, как мы с тем господином-то познакомились! — уже блестела глазами Гутя и толкала дочь локтем.

Из-за толчков у Вари сыпалась мука и рвались пироги.

— Мам, ну ты уже рассказывала.

— Да, Гутиэра Власовна, — встрял зять. — Причем уже пятнадцать раз.

Зять всегда был просто жутко невоспитан! Все, что в голову придет, то и с языка сыплется! А при виде тещи ему в голову всегда приходили одни гадости.

— Так! Положи пряник, раз такое дело! И ключи от машины тоже, я сегодня не буду травиться!

С гордо поднятой головой Гутиэра направилась в гостиную, включила на полную мощность телевизор и уставилась на министра финансов Франции. Фома немедленно понял, как был не прав, скоренько убрал подальше ключи от машины и явился перед тещей с виноватым видом.

— Все-все. Молчу. Рассказывайте. А и чего, в самом деле? Уши у меня не покупные, можно и шестнадцатый раз послушать. Только позвольте, я музыку тихонечко включу? — пошел на попятную зять и на полную мощность врубил музыкальный центр.

Такая мелочь, как посторонние звуки, Гутю не смущали, и она закатила глазки к потолку.

Их знакомство было сказочно романтичным, и от воспоминания в животе становилось жарко, как в раскаленной духовке.

Два месяца назад, в знойный полдень, Гутя с Аллочкой плюхались в грязных водах городского пляжа. Пляж напоминал тарелку с гороховым супом — в мутном бульоне реки горошинами всплывали облизанные головы отдыхающих и блестящей ложкой сновала лодка красавцев-спасателей, которые мечтали спасти непременно мисс города.

— Аллочка, Алла! Ну ты же не кофемолка! Чего ты руками-то так молотишь?! — все больше раздражалась Гутиэра Власовна.

Она уже битый час пыталась научить младшую сестренку плавать по-собачьи. Сестрица весом девяносто восемь килограмм возлежала на руках худенькой Гути, с силой долбила по воде руками, но с рук не сдвигалась. При этом ноги ее пропеллером взлетали в воздух, а голова отчего-то уходила ко дну. Аллочка добросовестно хлебала ртом воду, таращила глаза и тянула сестру ко дну.

— Гутя… пррр… ты по воде-то ходи! Фррр… Прогуливайся так, как будто я сама плаваю, ну никакого понятия… — отфыркивалась она. — Или присядь. Присядь лучше, с головой… чтобы люди тебя не видели!

— Ага! С тобой присядешь! Не цеп… Не цепляйся! — визжала Гутя. — Вставай на ноги! Здесь же неглубоко… я говорю — не цеп…

— Девушка! Так вы ее никогда плавать не научите, — послышался рядом приятный мужской голос.

Голос принадлежал очень интересному мужчине. Во-первых, это был уже далеко не юнец, а весьма сформировавшийся человек, лет сорока пяти, во-вторых, при своем возрасте он как-то сумел избежать ожирения и даже имел достойный рост и накачанные мышцы! Облысение его тоже обошло стороной — короткие светлые волосы были аккуратно подстрижены и даже пытались завиваться. А в-третьих… Господи! Да он просто обратил внимание не на какую-то молоденькую куклу, а на приятную, обаятельную Гутю. И даже назвал девушкой!

Гутю уже лет двадцать никто не осмеливался назвать девушкой, поэтому она даже отпустила руки, на которых извивалась родственница. Та, будто кит, рухнула на дно, тут же испуганно вскочила и снова стала карабкаться на несчастную Гутю.

— Вот! Я ж вам говорю! — усмехнулся высокий мужчина с влажными волосами. — Вы неправильно учите.

— А… А как надо? — оторопела Гутя.

— Ага… как надо-то? — немедленно активизировалась Аллочка и ногой принялась отбрыкивать сестру подальше от чудесного незнакомца. — Главное — не так! Вот взял бы сам, да научил.

Мужчина приветливо улыбнулся.

— Пожалуйста! Нет ничего проще. Давайте вашу руку. Ну! Не бойтесь! Смелее!

Аллочка и не боялась, она готова была ему не только руку дать, но и как на Гутю — взгромоздиться целиком. Однако ж воспитание, язви его…

— Идемте, идемте… так…

— Так здесь… здесь уже дна нет! — трубила на весь пляж Аллочка.

— Ну как же! Вам же до груди только. Ну а теперь…

В следующую секунду учитель-доброволец с силой толкнул доверчивую Аллу вперед. Та потеряла равновесие, замолотила всем, чем можно, надула щеки и… поплыла! Всего только два метра, но сама же!! Гутя не могла поверить своим глазам.

— Ко мне! Ко мне плывите! Сейчас уже дно! Вот… у вас уже почти… Почти классический собачий стиль!.. — отходил к берегу мужчину и улыбался во весь рот. Однако, увидев озверевшее лицо ученицы, заволновался. — Чего это вы?!! Женщина!! Вы что хотите… куда метите?!!

— Собачий, значит?!! Это я, значит, сучка тебе, да?! Ты меня, значит, как Муму хотел, да?!! Убийца!! Герасим!! Бандеровец!! Геринг!! — обрела почву под ногами Аллочка. — Да я тебя, как комара!..

За эдакое надругательство она готова была стереть обидчика в пыль. Или в речной песок.

Рассерженная дамочка была подобна девятому валу. Она работала кулаками, как боксер-профессионал, и после парочки оплеух несчастный, охнув, плавно опустился в воду.

— Граждане! Граждане! В чем дело?! — кричали спасатели откуда-то с середины реки. — Господа отдыхающие, просьба не нарушать!! Не нарушать! Сказано вам!!

Возле сестер и поверженного мужчины уже стали собираться люди.

— Нет, вы посмотрите! Интеллегентный человек — и в таком непотребном виде! И ведь как только можно пить-то так, а?! Товарищ! Вы где пиво брали? Здесь? На берегу? По сколько?! Ну чего вы глазки закатили? Я спрашиваю — по сколько?!

— Да это он воды нахлебался! Надо его на берег!

— Граждане, я сам… со мной ничего…

— Нет уж, выходите, вот тут полежите… Женщина! Женщина! Ну куда вы прете?!

— Расступитесь!! Я говорю — быстро все разошлись!! — буйволом ревела Аллочка и раскидывала зевак. — Пропустите к больному!! Ему нужно искусственное дыхание, дайте-ка…

— Да не нужно мне искусственное! У меня еще естественное не кончилось! — испуганно отбрыкивался потерпевший. — Граждане! Ну хоть кто-нибудь уберите эту маньячку!

Гутя металась между отдыхающими, пыталась прорваться к потерпевшему и буквально сгорала от стыда за сестру — Аллочка вела себя, как пьяный матрос, а вовсе не как воспитанная дама.

— Аллочка!! Алла!! Алисия! Да уйди же ты от несчастного! — тянула сестру от незнакомца Гутя. — Оставь, говорю, человека в покое!!

— Это не человек! Это мужик! Ему нужно искусственное! — пояснила Алла и рухнула всей тушей на грудь бедолаги.

Тот шустро извернулся, скинул даму, уткнулся лицом в колючие камни и решил держаться насмерть.

— Мне так неудобно… вас к жизни возвращать… — пыхтела Аллочка, пытаясь перевернуть жертву.

Мужчина же только глубже зарывался в камешки и дрыгал пятками. Аллочкин порыв милосердия просто невозможно было купировать.

— Да отпустите его!! — возмущенно кричали женщины в возрасте. — Прям вот, как будто она одна такая желающая, да? А мы как будто и не умеем дыхание восстанавливать, да?

— От это хватка!! — гоготала молодежь.

— Мужик, ты долго не продержишься, — сочувственно вздыхали мужчины.

— Аллочка, — шепнула на ухо сестре Гутя. — У тебя купальник разъехался.

Алла мгновенно села истуканом, облилась свекольным румянцем и тяжело вздохнула:

— Молодой человек, после всего, что между нами было, вы теперь не можете на мне не жениться.

— Ни! За! Что! — выскочил из камней мужчина. Отряхнулся и более спокойно добавил: — Но наше знакомство надо отметить.

Потом и вовсе нежно посмотрел на Гутю и проговорил:

— Вы ведь придете сегодня в ресторан «Улитка»?

— Пожалуй, я смогу уделить вам часик, но только, чур, расплачиваетесь вы! — тут же встряла Аллочка.

— Да… мы придем… — проблеяла Гутя и, точно девчонка, понеслась к своему полотенцу, высоко взбрыкивая ногами.

И вот уже два месяца Гутиэра чувствовала себя семнадцатилетней — бегала на свидания, вздыхала по ночам и даже парочку раз гадала себе на жениха — выкидывала старые Фомины кроссовки за окно.

Пляжный же кавалер был заботлив и внимателен. «Гутя, сегодня похолодало, оденься теплее», — звонил он, и Гутиэра послушно натягивала рейтузы в тридцатиградусную жару. «Гутя, не выходи на улицу, сегодня магнитные бури», — и она терпеливо сидела возле пустой хлебницы. «Гутя, обязательно прочитай статью в последней газете! Там много интересного», — и Гутиэра прилежно клевала носом над жалобами футбольного тренера.

Романтичные отношения развивались бы еще чудесней, если б не сестра. Аллочка просто не давала дышать! Отчего-то придумала себе, что прекрасный мужчина — Севастьян Рожкин — именно ей предназначен небесами, и мешала Гутиэре с каждым днем все сильнее — то сообщит кавалеру по телефону, что Гутя убежала к новому хахалю, то соврет, что у сестры объявился муж. А в последний раз и вовсе — сочинила, что Гутя где-то заразилась проказой и теперь они всей семьей собирают ее в лепрозорий, в связи с чем просила одолжить несколько тысяч на дорогу!

Это уже была последняя капля. Вот почему Гутиэра решила напоить себя ядом.

— Она просто… просто вырывает у меня мужчину! С корнем! — жаловалась теперь Гутя дочери.

— Мамочка, ну ты же профессиональная сваха! — успокаивала сейчас матушку Варька. — Ну чего тебе — жалко? Отдай ты этого жениха Аллочке. Может, она к нему переберется, а у нас площадь освободится.

Гутя действительно зарабатывала на хлеб насущный сватовством, и у нее это замечательно получалось. Правда, костью в горле торчала Аллочка — ее никак не удавалось пристроить. Однако и такими принцами, как Севастьян Рожкин, Гутя тоже не собиралась раскидываться. Тем более что и в ее семейном положении зияла брешь — Гутя до сих пор была незамужней, разведенной женщиной.

И при такой ситуации коварная дочь еще смеет вспоминать о какой-то жилплощади!

— Площадь?! К нему переберется?! — щурилась от гнева Гутя. — А чувства?! А любовь?! Она куда переберется? Фома! Я же просила яд! Ну и что, что я сваха! Я ей другого сосватаю! Нет, я, главное, всем мужей нахожу, от себя отрываю, а…

— Гутиэра Власовна! Вас, — протянул Фома теще телефонную трубку.

Гутя оборвала на полуслове свою речь и тут же преобразилась — на губах расцвела приветливая улыбка, глаза призывно заблестели, а локоны встряхнулись и улеглись в озорную прическу. Ее работа свахи была напрямую связана с телефоном, и подходить к аппарату в плохом настроении не позволяла профессиональная этика. Клиенты не должны страдать.

В этот вечер звонили трое. Сначала Ирина Андреевна — весьма капризная особа. Не успела появиться в каталоге, а Гутя ей уже сосватала довольно приятного старичка. Но Ирина никак не хочет осознать своего счастья, каждый раз звонит и просит забрать его обратно. Потом звонил очень интересный мужчина — Терентий Олегович, как он представился — коллекционер антиквариата. Ему тоже позарез хотелось создать семью, однако все дамы от него сбегали и объясняли бегство просто: от мужчины невозможно несло помойкой. Порадовала последняя клиентка — Светлана. У женщины благополучно складывались отношения с ее избранником, назревало бракосочетание, и за это в скором будущем Гуте светило немалое вознаграждение.

— Гутиэра Власовна! — щебетала в трубку Светлана. — Я что придумала! А давайте соберемся завтра у меня на даче! А чего? Вы мне такого замечательного Ромочку отыскали! У нас скоро свадьба! Вот и отметим помолвку! Вы знаете, как я придумала — мы соберем всех наших! Ну тех, кто у вас там по каталогу! Пусть и они за меня порадуются, а заодно и воспрянут духом! Вы приедете?

— Я… понимаете…

— Да-да! Все понимаю! Вы не одна! Это еще и лучше! Приезжайте со своим мужем! — не давала вставить слова Светлана.

— Да у меня, собственно…

— Понимаю, понимаю! Приезжайте не со своим! Ну надо же нам его увидеть! Короче! Записывайте адрес!

Через минуту на столике перед Гутей лежал листочек с адресом.

— Ты чего записала? — появилась невесть откуда вредная сестрица Аллочка.

Гутиэра даже не заметила, когда она вернулась.

Гутя повернулась к сестре спиной — не ссориться же с Аллочкой при детях! Но та не унималась, она грызла огромный семенной огурец и строго хмурила реденькие брови:

— Что это ты листок перевернула? Никак свидание опять у тебя? Да еще и с моим Севастьяном небось?

— Д-да… у меня завтра свидание… с моим Севастьяном, — демонстративно тряхнула кудрями Гутиэра и плотно захлопнула двери спальни.

На следующий день Гутиэра Власовна спозаранку унеслась по делам, а Аллочка, выспавшись вволю, протиснулась к сестре в комнату.

— С ее Севастьяном!.. И где же этот листочек? Куда она его… Ах, вот он!.. Так, в восемь вечера, на Сизом мосту, взять корзинку… Ага. А зачем корзинка? У них что — грибной сезон? — морщила лоб сестричка. — Ну и ладно, и корзинка. Мне она самой пригодится! А записку… записку я съем! Значит, в восемь, на Сизом мосту и с корзиной…

Ровно в семь Алла, накрасив глаза черным карандашом, густо намалевав щеки и навертев прическу «Артемон», уже качалась на высоких Варькиных каблуках с бельевой корзиной в руках в назначенном месте. Ни Севастьяна, ни Гути не наблюдалось. Редкие прохожие косились на одинокую даму, которая от скуки маршевым шагом мерила небольшой Сизый мостик.

— Готовятся, поди, — мстительно ухмылялась Аллочка. — Гутька как пить дать пудрится. Пусть пудрится, я ей еще вчера туда известки подсыпала.

Наверное, Аллочке все же стало стыдно своего низкого поступка, потому что она принялась яростно доказывать самой себе:

— Да?! А чего она моего Севастьяна прикарманила?! И вообще! Чего это ей одни подарки от судьбы, а мне только кукиши? Сегодня я все расскажу этому Севочке! Все! И никакая она ни Гутиэра!

Аллочка прикусила язык. Действительно, родная сестра Гутя с рождения прозывалась Августой. Это уж потом она, когда паспорт меняла, догадалась и имечко себе новое придумать — Гутиэра. А все папенька! Никак не хотел, чтобы дочки рождались, а матушка из больницы только девчонок и приносила. Отец дочерям даже имена не трудился выбирать — в каком месяце родились, так, стало быть, и прозываться будут. Но Гуте еще повезло — она в августе умудрилась родиться, а вот Аллочка и вовсе в феврале, так что изначально она — Февралина.

Нет, про имена она ничего говорить не станет. А вот про остальное!.. Гутька вообще совести никогда не имела! Пока ее четыре сестры скромно строили глазки местным трактористам, она умотала в город и выскочила замуж за городского Ваську. Даже Варьку вон родила. Конечно, сестры одна за другой потянулись в гости. И как-то так получилось, что потихоньку Васька перешел к старшей сестре. Следующий Гутин муж — к средней, еще один супруг осчастливил следующую сестрицу, и только когда в город приехала Аллочка — Февралина, Гутя категорически завязала с замужеством. А ведь Аллочка визжала и ножками дрыгала, кричала: «Как им — так своих мужей приготовила, как мне — так сразу одиночкой жить собралась! Пока от тебя мужа не получу, не уеду!» И что?! Противная Гутя до сих пор замуж не вышла! Так что по всем законам теперешний ейный жених Севастьян по совести к Аллочке перейти должен.

— Фи, тоже мне — удивили! Я за такую корзину больше десятки не дам, — вдруг сообщил Аллочке небритый тип с жиденьким хвостиком на затылке.

Аллочка вздрогнула от неожиданности и смерила незнакомца презрительным взглядом. Рыбьи бесцветные глаза, реденькие волосики, собранные в кичливую косицу, белесые длинные усы, темная стариковская рубашка в клеточку и штаны с пузырями на коленках. Джентльмен не самой высшей категории.

— Да у вас и нет ее — десятки-то, — скривилась Аллочка. — И вообще! С чего вы придумали, что я вам ее продам?! Я здесь не торговка какая-нибудь, просто гуляю себе! А корзина… Она у меня так… для стиля. Что вы делаете?! Хам!!

Мужчина не слушал Аллочку, а бесцеремонно вертел в руках хозяйственный предмет.

— Кстати, это и не старина, это… ну ей всего-то лет сорок.

— Какие сорок! Мне ее матушка только год назад сунула, когда я в город перебиралась! Сорок лет! — захлебнулась негодованием Аллочка.

— Вот и я говорю! Нет, больших денег она не стоит, ну если за пятерку… А чего вы мне тогда мозги пудрите, не понимаю! Меня, кстати, Терентий Олегович зовут.

— А меня…

— Нет, я не возьму дорого. Слушайте, где вы ее взяли?! На старом чердаке?

Мужчина к тому же был не совсем воспитан. Теперь он нахально разглядывал и корзину, и ее хозяйку, и морщился все сильнее.

— Это мое наследство, наглец! На чердаке! Мне ее матушка… вместо иконки… И чего прицепились?! Я здесь мужчину жду! — вздернула подбородок Аллочка. — Главное, не знает, как с дамой познакомиться, так какие-то чердаки выдумал! Зачем нам чердаки? Что мы вам — крысы какие?

— Алла Власовна! Короче, я вам даю пять рублей, и мы с вами расходимся, — устало пробормотал тип и выдернул корзину из рук оторопевшей дамы. — Кстати! А вот ваше платьице я бы купил! Совершенно дикая вещица. В каком веке его шили?

Платье сегодня действительно портило все. Аллочка никак не могла найти что-нибудь новенькое, пришлось доставать мамино, кримпленовое, с яркими красными гладиолусами по черному полю. Да, оно было немножечко не новое, но уж никак не дикое!

— Хам какой! Его в прошлом веке, в двадцатом… Постойте… а… а откуда вы меня знаете? — вдруг оторопела Аллочка.

Мужчина неприлично фыркнул, посмотрел на часы и нахмурился.

— Да ниоткуда я вас не знаю. Просто мне сказала Гутиэра Власовна, что вы придете продавать антикварную корзину. Но это не антиквариат. Вот ваши пять рублей и… Ну что вы стоите?! Вы платье снимать будете? Я за него могу тридцатник отвалить, снимайте.

— Мущщщина!! Держите же себя в руках! — принялась кокетничать Аллочка. — Прям как увидят интересную женщину, так им прям сразу и корзину, и платье подавай… Ой, молодой человек, чем это от вас прет так? Прям вот вы подошли, и на меня родиной пахнуло — так и вижу: деревню, сарай, а в нем любимого батюшкиного Кретина. Не примите на свой счет, это у нас борова так звали.

— Так вы, что ли, из деревни? А Гутиэра Власовна говорили, что в городе обитаете, — растерялся мужчина. — Странно… Но корзину я у вас беру, и все. И до свидания. Я тороплюсь, а вы у меня столько времени отняли.

Неприятный тип сунул Аллочке в руку пятерку и поковылял к остановке.

— Ничего не понимаю… а… Эй!! А сама Гутиэра Власовна где?!

— Как где?! У них же вечеринка!!

Пока Аллочка приходила в себя от возмущения, странный Терентий Олегович вспрыгнул в автобус.

— Ну… Ну сестренка… ну ты у меня сегодня попляшешь…

Сестренка и в самом деле плясала. Вечеринка у Светланы задалась на славу. Даже замухрышистый, вечно злобный Ромочка — избранник Светланы, не мог испортить гостям настроение, как ни старался. Дача у Светланы находилась на самом краю крохотной деревушки Пластуново. С трех сторон ее окружал лес, и громадные сосны высились прямо на ухоженном участке. В уши лез щебет птиц, в нос ударял хвойный запах, но гостям любоваться красотами было недосуг. Все заявились со своими мужьями-женами, а то и просто знакомыми, поэтому народу набралось много, все шумели, хохотали и были заняты исключительно собой. Впрочем, Гутя тоже не слишком любовалась облаками и ромашками, она даже не видела, кто приехал, а кто их веселье проигнорировал, так ей было расчудесно. А все оттого, что рядом лучился улыбкой Севастьян. Сегодня он оказался на высоте. Он единственный, кто догадался подарить молодым подарок. Да еще и не какой-нибудь, для галочки, а прямо-таки царский. В самой середине застолья Сева вдруг поднялся и хитро сообщил:

— А у меня сюрприз! Всем сидеть на местах! — и исчез.

— Сейчас налоговое удостоверение принесет и спросит, на какие доходы такая пьянка… — заелозил на стуле Ромочка. — А у меня, между прочим, инфаркт был!

— Нет-нет! Он подарит даме цветы! — щебетала Светлана.

— Госсыди! Уж лучше б деньгами…

— Опля! А вот и карета для принцессы! — появился на дорожке Севастьян, толкая перед собой детскую коляску сказочной красоты. — Вот, молодожен, теперь не отвертишься! В коляску надо новенького ребенка положить!

«Молодожен» Ромочка, который месяц назад отметил пятидесятилетие, не на шутку струхнул.

— Слышь-ка… а чегой-то ребенка новенького обязательно? У нас и старенькие еще не прохудились. Вон Пашке… Светка!! Пашке твоему скоко лет? Он в коляску не влезет? И вообще — чего это за сувениры?

Ромочка до самого последнего момента думал, что пирушка затевается по поводу прошедшего дня рождения Светланы, к помолвке душевно не подготовился и вел себя нервно. Однако остальные коляску встретили «на ура». Уже никто не слушал, что там ворчал Ромочка, никто не смотрел, как он вместо коньяка рюмочками хлещет корвалол, все дружно скакали, хватались за бокалы и дико радовались любому новому тосту.

— Гутя… — вдруг придвинулся Севастьян к самому Гутиному плечу, — Гутиэра, я тебе давно хотел сказать…

Где-то раздавались пьяные крики, гулянка ревела на всю деревушку. Гутя же ничего не слышала. Она прикрыла глаза и приготовилась к самому главному.

— Слушай, ну что такое, а? — раздосадованно скривился Севастьян. — Как только у меня назревает ответственный момент, так я срочно кому-то нужен!.. Сейчас!! Кто там зовет?! Гутя, посиди здесь. Я сейчас.

Севастьян куда-то унесся, а Гутя нервно улыбнулась. Ой, ну и смешные эти мужики. Можно подумать, она не знает, что он хочет ей сообщить!

Гутя уже представляла, какими словами Севастьян будет признаваться ей в любви, а в мозгу сам по себе работал калькулятор — во сколько может обойтись такое застолье, как у Светланы? Как знать, может, и ей придется скоро отмечать помолвку. Нет, она не будет, конечно, собирать всех своих клиентов… Хотя почему бы и нет, вон какие все славные!

Севастьян все не приходил. Через полчаса Гутя стала его искать среди гостей, а уже через час встревожилась не на шутку — яркого, веселого красавца Севастьяна никто не видел. Его никто не звал, и никто не мог сообразить — куда мужчине приспичило удалиться.

— Гутиэра Власовна, а может, он домой смотался? — предположила Ниночка Смирнова. — Как он у вас выглядит-то? Я даже рассмотреть не успела!

— Нормально он выглядит, я рассмотрела. А домой?.. На чем ему мотаться? Машина же здесь! — пыталась успокоить Светлана. — Нет, Гутиэрочка, он просто заблудился в моих комнатах и задремал.

— Задремал! Что он, старик какой? — ворчала Ниночка. — Тоже мне спящая царевна! Удрал он! Вот попомните мое слово — удрал. От меня знаете сколько мужиков удирало!

Ниночка всегда казалась Гуте странной и неприятной. Она как будто нарочно злила подруг, поэтому те у нее долго не задерживались, и Ниночке приходилось искать новых. Другое дело — Светлана, теплый и милый человек.

— А я считаю, что он здесь! Зачем ему на ногах скакать, если можно на машине! — упрямо не давала расстраиваться она.

Гости снова сплотились за столом и опять подняли рюмки, теперь уже за удачное возвращение беглеца. Вскоре за возвращение Севастьяна было выпито столько, что тот должен был вернуться буквально через секунду и не иначе, как на личном самолете. Но в этот вечер его больше никто не видел.

Не было его и утром. Однако после завтрака зазвонил дачный телефон. Светлана кинулась к аппарату, но Гутя ее опередила.

— Алло, простите, я говорю со Светланой? Мне нужна хозяйка, — заговорила трубка необыкновенно приятным женским голосом.

— Да-да, это я, говорите! — не задумываясь, лгала Гутя.

— Светлана, я секретарь Севастьяна Ефимовича. Он просил перегнать его машину на стоянку возле ДК Труда.

— Он просил… а где он сам? Он на работе?

— Конечно! Наша фирма в эти выходные получила металл, поэтому работает. А Севастьян Ефимович никогда не отсиживается дома.

— А… А почему он сам не позвонил?

— Потому что сейчас у него планерка, а потом он принимает металл, я же объяснила. Вы уж перегоните, пожалуйста, он обещал оплатить расходы. Извините за беспокойство.

Трубка отключилась, а раздавленная Гутя все никак не могла разжать пальцы. Значит, права Ниночка Смирнова — ее кавалер просто предательски сбежал! И верить в это было стыдно и больно.

Дома про неудачную вечеринку Гутиэра решила не рассказывать. Она честно пыталась загрузить себя домашними заботами и работой — теребила альбом с застаревшими женихами, просмотрела переписку, даже сделала маникюр. И может быть, ей удалось бы отвлечься, если бы не сестрица.

— Какой позор, моя сестра не ночевала дома! — уже который час воздевала она пухлые руки к потолку. — Какой срам! Подними глаза, беспутная Гутиэра! В глаза смотреть!

— Да отстала бы ты, Аллочка, — отмахивалась Гутя.

— Я бы, может быть, и отстала! Но… Какое пятно на мою репутацию! Кто теперь меня возьмет в невесты с эдаким клеймом?

— Тебя и до этого не больно-то брали.

Отвязаться от сестры было невозможно. Алла мстила за корзину, за квелого мужичка с косицей и вообще — за ее несложившийся роман с Севастьяном.

— Вот! А теперь и подавно не позарятся! Матвей! Матюша! — тащила Аллочка заспанного кота к сестре. — Смотри, Матюша! Правда, твоя хозяйка похожа на ту кошку с первого этажа? Хоть бы кота постыдилась! Отвечай! С кем ты провела эту ночь?!

На Гутю навалилась страшная усталость, и даже ругаться было лень. Зато сестра бурлила нерастраченными силами.

— Аллочка, там телефон звонит.

— Ты меня больше не обманешь! Довольно и того, что ты натравила на целомудренную девицу этого усатого таракана!

— Я не травила тараканов, ты что-то путаешь.

— Я путаю?! А кто у меня корзинку спер?! Этот таракан — твой клиент! А то ты не знаешь, что корзина — это все, что у меня осталось от родительского дома! — со слезами взвывала Аллочка. — А он ее упер! И только пятак на память оставил! Нет, ты уж будь добра, ответь…

Так продолжалось до самого вечера, правда, с короткими перерывами на обед. От этого ворчания у Гути так разболелась голова, что она в девять часов уже улеглась.

Улеглась, но уснуть сразу не получалось. То она видела себя в прекрасном светлом платье, на пороге их районного загса, под руку с улыбающимся Севастьяном. И тогда искала самые фантастичные оправдания для своего сбежавшего жениха. То на нее накатывала обида, и она принципиально представляла себя у загса под руку совсем с другим господином. То она и вовсе приказывала себе забыть о загсе, а пыталась нарисовать себе врата женского монастыря. Утешения ничего не приносило. Гутиэра так и уснула с нахмуренными бровями.

Утро наступило серым и безрадостным, впрочем, такой же серой была почти вся неделя. Аллочка продолжала дуться, Варвара прилежно убегала на работу, а Фома добросовестно лечил больных. И Гутя стала понемногу втягиваться в работу — ничего яркого в своей жизни уже не ожидая. Но вот в конце недели произошли события, которые надолго выбили семью Неверовых из обычной колеи.

Утро пятницы началось со звонков. Наступали выходные, и клиенты Гутиэры Власовны снова кинулись в бой за семейное счастье.

— Гутиэра Власовна! Вы кого мне подсунули?! — возмущенно верещала Ирина Андреевна, самая строптивая клиентка. — Мой напарник, оказывается, собирается ехать за границу лечить почки!

— Ну… во-первых, не напарник, а почти супруг, а во-вторых… А что вам, собственно, не нравится? Пусть лечится, — пыталась успокоить капризную дамочку Гутиэра.

— Вот не надо только надо мной издеваться, да? Он же подавал надежды на скорую, тихую кончину! А теперь разбазаривает наши деньги! Да какие наши, почти мои!!

Гутя еще не успела ответить, как к ней подскочила Аллочка, вырвала из рук трубку и брякнула ее на рычаг.

— Все бы только языком болтала… К тебе пришли.

В прихожей топталась растерянная Светлана.

— Гутиэра Власовна… Вы знаете, мне сегодня соседка по даче позвонила. Там, кажется, Севастьяна нашли… — пролепетала она.

— Что значит нашли? — обиженно дернулась Гутя. — Он же на работе. Я не понимаю, его что — потеряли?

Светлана только пожимала плечиками и разводила ухоженными руками:

— Я сама ничего не знаю. Там нашли какого-то мужчину в лесу, соседка вспомнила, что у меня гулянка была в выходные и мы одного гостя… грубо говоря, не досчитались… вот и позвонила. По всем приметам это ваш Севастьян получается. Он у них в медпункте лежит, просили приехать, а я… Мне одной страшно, а Ромочка не хочет.

Пока Гутиэра переваривала информацию, Аллочка уже теребила ее за подол.

— Ты, Гутя, занимайся домашними делами, ты, кажется, огурцы собиралась солить, а я съезжу. Деньги дай на дорогу, — тараторила она, натягивая джинсы.

— Ну уж дудки! — встрепенулась Гутя. — Это ты сейчас будешь сидеть с огурцами, а мне надо ехать! Светлана, вы на машине?

— Нет, я на автобусе.

— Сейчас на машине поедем. Только зятю позвоню.

Зять Гути Фома Неверов работал в частной клинике и считался знающим доктором, поэтому и его не грех было захватить. Гутя набрала номер клиники и уже через секунду диктовала:

— Фома! Немедленно садись в машину и возвращайся домой… А я говорю — возвращайся! Если там погибнет человек, виноват будешь только ты!

— Гутя, Гутя, напомни ему, что вот я один раз палец прищемила, он тоже на работе был, у меня потом ноготь погиб! — шипела под ухо Аллочка.

Но Гутя больше ничего не напоминала, а попросту бросила трубку.

Очень скоро они уже мчались по проселочной дороге.

— Странно все-таки… Всю неделю ни слуху ни духу, а только в пятницу… — ломала голову Гутиэра. — Нет, это не Севастьян, с чего бы ему в лесу неделю валяться? Он бы позвонил, у него же сотовый!

— Позвонил бы он ей… — бурчала Аллочка. — Это он специально от тебя в лес удрал! Эх, меня там не было…

Ее не хотели брать, но она все равно втиснулась в машину и теперь старательно отравляла жизнь сестре.

— А все потому, что меня к какому-то хмырю отправила, а сама веселиться отправилась… — продолжала бубнить Алла, видя, что сестра совершенно не реагирует. — Уж я бы с Севастьяна глаз не спустила, будь уверена!

— Поэтому и отправили к хмырю! И вообще — смотри на дорогу! Будешь себя так вести, обратно пешком пойдешь! — оборвала сестрицу Гутиэра.

Сестрица ненадолго замолчала, но все же решила провести воспитательный процесс до конца.

— Се-е-е-вочка-а-а… — вдруг заблеяла она и стала утирать подолом щедрые слезы. — Не уберегли тебя-я-я, под елками бросили-и-и…

— Хватит голосить. Вот сейчас врежусь в какую-нибудь осину! — не выдержал Фома. — И вообще — если это розыгрыш!..

— Вот чует мое сердце — это розыгрыш и есть! Не Сева это, — ухватилась за соломинку Гутя и поежилась. Ее сердце как раз чуяло обратное.

Медпункт деревушки, где разместили больного, нашли не сразу. Это был вовсе даже и не медпункт, а изба одной из деревенских жительниц.

— Входите, входите, токо ноги оботрите… — приветствовала городских гостей хозяйка избы. — Туточки он. Вон, видали, как барин на перинах-то нежится.

На кровати действительно лежал Севастьян. Правда, его оказалось трудно узнать — все лицо было одним черным синяком. На веках, скулах и руках запеклась кровь, и все тело неровно вздувалось от грязных ран.

Сева лежал в самой большой комнате, утопая в здоровенных подушках, правда, постельного белья на матрасе не было. Рядом стояла колченогая табуретка с какими-то склянками.

— Видали, я за им, как за дитем малым, хожу. Соседка моя, Валька, советовала его в больницу городску отправить, а я воспротивилась. Чего там мужуку делать? Да и разе кто там буит за им так-то ходить? А я ить и молочко ему парно даю, и сметанку… Я тут давеча подсчитала, так ить на три тыщщи он у меня належал-то! — не умолкала хозяюшка.

Гутя кинулась было к кровати, но зять пригвоздил ее к месту.

— Всем стоять, где стоите! Только попробуйте сдвинуться! Не вздумайте мне мешать.

— Гутя… Гуть, — недовольно зашипела Аллочка. — Че это он разорался на тебя, а? Ты его сегодня ужином не корми, надо воспитывать уваж…

— Цыть, я сказал!!

Фома при виде больного преобразился — нахмурил лоб, ухватил бедолагу за руку и замер.

— На сколько, вы говорите, он у вас сметанки наел? — вдруг спросил Фома у старушки.

— Так ить… подсчитала я… Три… полторы тыщщи выходит, — принялась теребить платок бабуся. — А в больницу я не отпустила, загробили б…

Фома еле скрывал раздражение, положение больного было отвратительным.

— Зря. Вы его сами чуть не загробили, с такими ранами ему нужна срочная, квалифицированная медицина. Когда его нашли?

Старушка струхнула. Ну да, хотелось ей вытянуть за больного деньжат, но она ж не думала, что тому так худо!

— Кода? — переспросила она и охотно затараторила: — Так ить это… Ночью. В аккурат со вторника на среду. Малаиха ко мне приташшила. Да ить эта Малаиха така чудна! С ейным мужуком…

— Так, дамочки, — невежливо перебил Фома. — Сейчас мы этого барина осторожно переместим в машину, а вам места нет. За вами… За вами я уж потом вернусь, боюсь, не довезу больного.

— Да и не надо за нами, мы сами, мы пешочком, — затараторила Гутя и засуетилась возле кровати.

— Ниче себе, пешочком, — пробубнила Аллочка, но к кровати тоже подошла.

Гутя не слышала, чем там снова недовольна сестра. Она порхала возле больного, подбегала с разных сторон, хваталась за щеки и даже тихонько подвывала. И все же ее страданий любимый не слышал. И не видел. Зато он неожиданно открыл глаза, уставился на Аллу Власовну и четко проговорил разбитыми губами:

— Алла… собака… сссука…

— Уйди от него немедленно! Видишь, ему от тебя плохо! Надо же — больной, а ведь тебя насквозь видит! — вскинулась на сестрицу Гутя. — Сейчас, сейчас, Севочка, сейчас…

— «Сецяс, сецяс»! — обиженно скривилась Аллочка.

Фома вместе с женщинами осторожно ухватились за матрас и попытались стянуть больного с кровати.

— Люди добрыя! Да что ж такое деится?! — вдруг заголосила хозяюшка. — Куды ж вы яго тянете?! Это я что же — бесплатно того бугая три дни кормила, поила, лелеяла?

— Два получается, я подсчитала, — поправила Аллочка. — Не кричите, женщина, тут же больной!

Но женщине было глубоко плевать на больного — утекали деньги. А она уже и придумала, куда их потратить! Поэтому горлом хозяйка работала на совесть:

— И чего ж, что два дня?! Я ж ить вам по совести сказала — три тышши он стоит! Даже ишо скидку сделала — песят процентов! А они задарма упереть хотят!

— Бабка… уйди от греха… — кряхтел Фома. — Сейчас точно милицию вызову.

— Да зови ты кого хошь! Милицию! Да в нашем районе ты ее фиг когда дозовесси! А я кликну вон соседского Кирьку, так он тебя мигом с энтим инвалидом рядом укладет! Тода точно меньше трех тыщ не возьму! — кипятилась бабуся.

Бабушка кинулась на дверь и раскорячилась крестом — теперь сдвинуть ее можно было только с косяком.

— Бабушка, ну что вы беспокоитесь, в самом деле? Вы же слышали — сейчас больного увезти надо, а мы здесь останемся, вот и решим все наши финансовые вопросы, — уговаривала хозяйку Светлана.

— Слышь, тетенька, — повернулся Фома. — Если он у меня в машине помрет, ты точно по всем инстанциям пройдешься, так что лучше отойди.

Старушка решила, что лучше и в самом деле не мешаться, отошла к печке, ухватилась за веник и принялась демонстративно мести половицы, стараясь побольше пыли поднять на кряхтящую группу.

С большим трудом переместили Севастьяна в «Жигули», и Фома прыгнул за руль.

— Гутиэра Власовна, не знаю, когда смогу за вами… Вы уж сами, если что…

Женщины стояли на деревенской улице и с тоской поглядывали на старенький автомобиль.

— Езжай уже, мы на такси доберемся, — махнула пухлой ручкой Аллочка.

Фома уехал.

— На такси, это ты хорошо придумала, — дрожащим голосом похвалила Гутя. — А деньги взяла?

— Откуда? Я их рисую, что ли? — возмутилась сестра.

— Ах, и точно, ты их даже зарабатывать не умеешь.

Аллочка возмущенно выкатила глаза, сжала губки куриной попкой, но ответить было нечего.

— Девочки, не ссорьтесь, у меня есть деньги, — примирила сестер Светлана.

— Есть деньги, вот и доставай! Три тышши! — снова возникла возле них бабуся.

— Договаривались на полторы же… — растерялась Светлана.

— Я сама свому слову хозяйка! Хочу — скажу три, а хочу — вовсе пять заломлю, с меня станется.

Пока Светлана с Гутей недоуменно переглядывались, Аллочка изменилась в лице, выгнула грудь бугром, сложила руки кренделем и заговорила сердитым басом:

— Гражданочка! А пройдемте-ка в ваш коттедж для подробного допроса. Следствие жутко подозревает, что вы причастны к убийству гражданина Севастьяна… Гутя, как фамилия потерпевшего?

— Рожкин! — охотно подыграла та. — Севастьян Романович Рожкин.

Аллочка еще больше напыжилась. От такого ее представительного вида старушка не на шутку струхнула, подобрала подол и тихонько потрусила к дому, от греха подальше. Но зычный бас пригвоздил ее к месту.

— Куда эт вы?! — куражилась Алла Власовна. — Нет уж, постойте! Следствие подозревает вас в убийстве гражданина Рожкина!

— Ал, ты чего это? Он же не убит еще! — покрутила пальцем у виска Гутя.

Сестра не смутилась, она уже основательно вжилась в роль, а Гутя ей только палки в колеса вставляла.

— Ничего. Твой зятек его по дороге так растрясет, что мужик не доживет. Это я тебе как специалист намекаю. Так что… Пройдемте, гражданочка, чего рот-то раззявили? Сейчас вы нам подробно расскажете, за что вы силком затащили к себе мужчину, а затем избили потерпевшего до мозготрясения?

— До сотрясения мозга, — шепотом подсказала Гутя.

— Неважно. Так за что же? Вы его домогались? Вы выбивали из него деньги? У вас организована группа рэкетиров?

Старушка беспокойно бегала глазами от Аллочки к Гуте и обратно. Потом тихонько обратилась к спокойной Светлане:

— Слышь, доча, а чегой-то они тута ругаются? Денег платить не хочут?

— Вы, гражданочка, не отвлекайтесь! — рыкнула Аллочка. — Лучше говорите, где проживает эта… как же ее…

— Малаиха? Так она тута проживает. Позвать ее, што ль?

— Да. Было бы недурно. Пригласите сюда гражданку Малаиху, — вовсю кривлялась Аллочка.

— Гутиэра Власовна, а зачем сюда? Давайте ко мне на дачу пройдем, там и поговорим спокойно, и сами немного успокоимся. У меня замечательный кофе есть, — предложила Светлана.

Не согласиться с ней было трудно, и женщины направились к даче. Бабуська же резво припустила за соседкой.

Не успели дамы налить себе по чашечке, а уже в дверях толпилось человек пять местных жительниц.

— Проходите, усаживайтесь, — пригласила Светлана и заново включила кофеварку.

— Ну, рассказывайте, где и при каких обстоятельствах вы обнаружили мужчину? — приступила к беседе Аллочка, едва каждая из приглашенных дам получила по чашке с горячим кофе.

Кофе деревенские дамы не жаловали и теперь послушно держали в руках чашки, боясь расплескать.

— Так ить… при каких… Я вам сейчас и обскажу, — начала пышная женщина в цветастом переднике. — Я ить и сама узнала токо севодни. Прибегат ко мне Антипишна и голосит, будто у ей в боку клещ застрял. Орет: «Малаиха из лесу мужука приташшила, а Маруська Коза…»

— Маруська Коза — это я, стало быть, — почтенно пояснила уже знакомая хозяйка больничной избы.

Горожанки кивнули, и женщина, захлебываясь словами, продолжала:

— Ну! Значица, что Маруська Коза, мол, к себе мужука перетянула, никак опять деньги трясти начнет, а мы с тобой, дескать, дуры, опять заработок упустили. Это она меня дурой-то.

— Подождите, а вы не Малаиха разве? — сообразила Гутя.

— Нет же, вот она, Малаиха. Так я и говорю…

Женщина махнула рукой куда-то в угол. Там в кресле тихо сидела еще одна гостья, в светленьком платке и серой самовязаной кофте.

— Простите, нам бы хотелось сначала с Малаихой, — проговорила Гутя.

— Да куды она денется! Так и вот, а я, значица, тесто забросила…

— Нет, вы уж простите, но нам все же Малаиху надо, — артачилась Гутя.

— Так я вам за ее сама все обскажу, она у нас немтырь немтырем! — упиралась говорунья.

— Как это немтырь?! Немая?

— Да не, она просто говорить не любит. Так вот, значица, и слушайте…

— Светлана! — поднялась Гутя. — Если вам нетрудно, организуйте женщинам экскурсию по даче, с дальнейшим вашим нежным прощанием.

Светлана закивала головой, и стайка дам в платках потянулась к выходу.

— А вас, гражданка Малаиха, я попрошу задержаться, — бросалась казенными фразами Аллочка.

Малаиха, молчаливая худенькая женщина, вжалась в кресло и судорожно вцепилась руками в подлокотники.

— Расскажите, как вы обнаружили потерпевшего.

— Так ить как… Глаза ж есть, чего не обнаружить, — как могла объяснила женщина и снова замолчала, уткнувшись взглядом в пол.

Аллочка вышагивала по комнате, закинув руки за спину. Время от времени она неожиданно поворачивалась, подскакивала к допрашиваемой и делала страшные глаза. По ее мнению, такой метод допроса не оставлял свидетелям шансов для вранья. Однако Малаиха от такого новшества только припадочно дергала руками и ногами, сутулилась и все медленнее ворочала языком.

— Где это произошло, когда, при каких обстоятельствах? — наседала Аллочка.

— Да каки там обстоятельства — нашла, да и все, — шелестела свидетельница, проклиная все на свете.

— Нет, ну так невозможно. Вы как-нибудь отвечайте, это же важно! — теряла терпение Аллочка.

Она подлетела к столу, налила новую чашку кофе и сурово пододвинула Малаихе. Та от такого внимания и вовсе съежилась, а чашечку осторожно подтолкнула обратно — кофе она отродясь не брала в рот, а напористость горожан ее пугала все сильнее.

— А можно, я лучше корову пойду доить, а? — попросилась вдруг опрашиваемая. — А еще у меня через полчаса Фельшера кормить надо.

— Нет, ты слышала, Аллочка?! У них в деревне, оказывается, фельдшер имеется! А больного Рожкина определили к какой-то бабусе! — всплеснула руками Гутя, схватила чашечку и опрокинула в себя.

— Не, у меня страуса Фельшером зовут, — вдруг разулыбалась женщина. — Он ить как есть захочет, так тебя достанет, что будь ты ужо мертвый весь, а все одно — подскочишь и ему жрачки дашь. Вот муж его Фельшером и прозвал.

— Понятно. Страусами, значит, увлекаетесь… — посерьезнела Аллочка.

Она хотела еще добавить, что народ пошел несознательный, вот страусов лелеют, а несчастного мужчину… Но Малаиха вдруг заговорила:

— Ежели б не страус, вашего-то больного и сейчас бы не обнаружили!

Как только речь пошла о любимой птице, у женщины самым волшебным образом развязался язык. Из ее рассказа стало ясно, что это заморское чудо привез из города сын. Страус, как сказал сынок, очень выгодная птица, и если он будет себя хорошо вести, то к осени ему раздобудут подружку. Малаиха, Анна Артемьевна Малаева со своим мужем Егором не слишком понимали, чем уж так хорош страус и какая от него невообразимая польза, однако птицу берегли, ухаживали за ней, а муж и вовсе — полюбил его пуще цепного пса Рявки. Каждый вечер после дойки Егор выгонял жену прогуливать диковинную птицу на луга.

— Ты баба темная, не ведаешь, чего ему надо. Загнется на фиг, а мне потом горе такое! Сходи, прогуляй птенчика, пусть он сам себе травку выберет.

Анна Артемьевна не больно любила такие вечерние променады. Куда приятнее было бы ей плюхнуться в перинки, да и забыться, тем более что у птички оказался серьезный характер — ходить на веревке он не желал, а добровольно рядом с хозяйкой гулять категорически отказывался. Стоило снять с его шеи веревку, как он пускался в бега. А уж как страусы бегают, Анна узнала не понаслышке.

— Не буду с этим Фельшером гулять! Хошь — сам его выводи! — заявила однажды супруга Егору. — Вон, бери на веревку и шагай.

— Ага! Это чтоб вся деревня утром веселилась, как я с петухом заморским гуляю! Иди, говорю!

Так у супругов впервые назрел скандал. Потом, правда, страсти поутихли. В конце концов Фельдшер если и убегал, наутро обязательно возвращался.

— Слышь-ка, Ань, негоже больше нашу птицу одну выпускать, — заявил как-то Егор, задумчиво пережевывая картошку. — Тут городских понаехало — сопрут, я их знаю.

— И чего? — не поняла супруга.

— Надо тебе опять его на лужок… того, вывести.

— Вон твой Фельшер, вон лужок, гуляй, не держу. Хошь, под ручку его води, хошь, за шею тягай, а больше с им не пойду, — рассердилась Анна, бросила полотенце и удалилась в комнату.

— Будешь, будешь, — усмехнулся в усы Егор.

В тот же вечер калитка загона, где обитала дивная птица, загадочным образом оказалась открытой. Фельдшер не заставил себя уговаривать — вздернул повыше шею и унесся на вольные луга, растопырив крылья.

— Ань!! Ты, што ль, калитку не закрыла?!! — ворвался в избу грозный Егор. — Беги теперь, кричи его!!

И Анна побежала — спорить с Егорушкой себе дороже.

Вот так и получалось, что раза три в неделю калитка непонятным образом всегда оказывалась открытой, а Анна носилась по окрестным лугам и лесам и голосила во все горло:

— Тега-тега-тега!! Тега, язви тебя!! Фельшер, паскуда! Поймаю — весь хвост по волосине выдеру!!

А во вторник… да, во вторник вечером Егорушка пришел домой слегка навеселе, выкушал еще стопочку за ужином и уснул с оглушительным храпом. Однако успел заметить супружнице, что «калитка, ядрена вошь, опять нараспашку!».

Анна даже спорить не стала — дождалась, пока хмельной муженек заснет, а сама с чистым сердцем уселась к телевизору. За ним и задремала. Разбудил ее дикий вопль:

— Анна!!! Росомаха, язви тебя в коленку!!! Где птиц?!! Фельшера вчера сыскала?!! Глянь — ужо утро синее, а нашего павлина еще дома нет!! Кто его выпустил?!! Витька приедет, страусиху привезет, а что мы ему скажем?!! Ты знаешь, сколь денег он за этого страуса отслюнявил?!! Не знаешь?! Тода быстро одевайся и беги за птицей!!

Несчастной женщине ничего не оставалось, как одеться и бежать кричать питомца.

Утро было раннее, еще и не рассвело как следует, так только чуть посинела небесная гладь да стали четче вырисовываться окна на домах. Но Анна никого не боялась — сюда к ним редко чужих заносит. Она тряслась по сырой траве и привычно звала:

— Тега-тега-тега-тега!! Тега, холера тя задери!! Иди, хлебушка дам, чтоб тя волки уперли! Фельшер!! Фельшер!! Поймаю — суп куриный из тя изготовлю, вот ей-богу!

В лесу, недалеко от реки, ей послышалась какая-то возня. «Несется, голубчик», — подумала Анна и стала тихонько продвигаться навстречу. То, что она увидела…

— Вы знаете, я никому не говорила — не поверят, — понизила голос до шепота Малаиха. — А вам нужно рассказывать?

— Нам все нужно, — мотнула головой Аллочка и придвинулась ближе.

Гутя тоже склонила голову чуть не до самого носа рассказчицы.

— Так и вот, — продолжала Малаиха. — Вижу, возле куста какая-то куча ворочается. Я грешным делом подумала, что это собаки мово Фельшера задрали, кинулась к им-то, а возле кучи фигуры скачут, ненашенские, и больно на чертей похожие. А рядом две девки в белых сорочках топчутся. Жуть прям.

— Боже мой, страсти-то какие! — охнула Гутя и прикрыла рот ладошкой.

Малаиха и сама вытаращила глаза от ужаса и зловещим шепотом продолжала:

— А то! Меня так всю и скорежило! Стою — дыхнуть боюсь. А потом чую — кто-то меня за плечо, от сюда вот щиплет.

— Уи-и! Вы на себе-то не показывайте! — поросенком взвизгнула Аллочка. — Меня б кто ущипнул, я б обос… обособленно себя всю жизнь вела.

— Аллочка! — шикнула на нее сестра. — Ну и кто это щипался-то? Севастьян?

Рассказчица выпрямилась, передохнула и помотала головой:

— Не, я обернулась, а это Фельшер мой. И мне, вот знаете, как-то нестрашно стало. Я его на поясок и к дереву, а сама к той куче продираться стала. А ужо хошь и светает, а темно. Тут глядь-те скакуны-то меня увидали и бежать! Токо один этот мужик и остался. Он никого не увидал, так и валялся мертвый.

— Он же еще немножко живой? — не поняла Гутя.

Рассказчица окончательно освоилась, ухватила многослойное печенье и с полным ртом продолжала:

— Так мне там кода разбираться-то? Я ить думала, он ужо того… помер. Но не бросила его, нет. Веток наломала, его взгромоздила, и мы с Фельдшером его волоком доперли до самой деревни. А тут как раз Маруська Коза в уборную выскочила. Она у нас такая… язык у ей поганый, все сплетни ее. Ну и заметила, что я тащу кого-то. «Ой! — орет. — Никак Егорушка в дым ужрался!» А я ж чего на родного мужа-то наговаривать стану? «Гляди, говорю, Фельшера искала, а тут мужука нашла. Глянь, говорю, ежли не веришь. Небось из городских кто потерял. Вчерась-то на даче вон как с ума сходили, мясами всю ночь трясли». Это я про вас ей. А она мигом подсчитала, что из вас деньги выудить можно, и ну причитать: «Давай его ко мне переташшим, на кой он тебе, дохлый-то, нужон, добро б целай». А мне и правда без надобностев. Мы к ей и переташшили. Я, правда, никак уснуть не могла, к соседке вашей сбегала да попросила, чтоб, значит, она вам дала знать, может, кто из ваших потерялся. А вы потом ужо сами и нарисовались.

— А соседка только сегодня позвонила, — надула губы Гутя.

— М-да… Так вы говорите — черти незнакомые? — задумчиво скребла затылок Аллочка. — А чего в них такого… чертячьего?

Малаиха хлопнула себя по бокам.

— Ну а кто ж ишо?! Токо они, кому ж надо по ночам с волками-то шарахаться?

— А может, это кто из ваших, деревенских? — предположила Гутя.

— У нас в деревне всего три мужука — мой Егор да два деда. Да пять бабок. Я ить тута всех знаю. Наших бабок с дедками попробуй-ка заставь прыгать — рассыпются, костей не соберешь! А там скакали… весело как-то скакали. Точно вам говорю — нечисть! И башки таки патлаты, у нас таки прически не носют.

— А не могло это вам показаться? — допытывалась Гутя.

— Ага! Чего эт мне покажется? Я ж не пью вовсе. А эта нечисть-то потом ишо бежала долго на ногах-то. Прям в туман и унеслась.

В таком ключе беседа продолжалась еще полчаса. Ни Гутя, ни Аллочка больше ничего не выяснили. А в дверях уже маячила Светлана и знаками показывала, что с заданием она справилась — деревенские активистки благополучно удалились.

— Ну и что ты думаешь по поводу нечисти? — уставилась на сестру Аллочка, когда Малаиха отправилась кормить Фельдшера, прихватив в качестве подарка длинный батон. — Может, и правда черти?

— Да какие там черти, — отмахнулась Гутя. — Я думаю, нам все равно надо дождаться, когда Севастьян придет в сознание, а там и выясним, что у него за дела с местными лешаками. Меня вот другое волнует — если Севастьян все это время провалялся под кустом, кто мог звонить от имени его секретаря?

— Какого секретаря? — насторожилась Аллочка. — Так, гражданочка, этот момент осветите подробно.

Для пущей убедительности она даже постучала ложечкой о чашку и сотворила тоскливо-внимательную физию, как у народного заседателя.

— Ой, ой, прям детектив из нее попер, — усмехнулась Гутя. — Сама ты гражданочка. Светлана! А отсюда можно такси вызвать?

— Я это… я уже вызвала… — виновато топталась хозяйка дачи. — Может, вам что осмотреть нужно, а я поторопилась, но знаете, после всего этого фольклора мне здесь как-то неуютно…

Гутя сощурила глаза и медленно повернулась к сестре. Та все еще сидела в позе несчастного следователя, от которого удрал подозреваемый.

— Аллочка! Какой из тебя детектив?! Нам же нужно было осмотреть место, где Малаиха Севастьяна нашла! Ты что — не могла свидетеля на место преступления проводить?! Тоже мне — миссис Марпл!

— Не матерись! — огрызнулась Аллочка, а сама подумала, что она чего-то и в самом деле сплоховала, но ведь она же не одна работает! — А ты чего?! Ты-то тоже только что додумалась!

— Так я и не лезу в детективы!

— Девочки, так, может, завтра с Ромочкой приедем…

Девочки не стали ждать до завтра. Толкаясь в дверях, они выскочили во двор и понеслись к Малаихе. Однако, пока искали ее дом, Анна Артемьевна бесследно исчезла, будто провалилась.

— Ну ладно, не будем прощаться, — запыхавшись, пообещала Гутя и заторопилась к даче — там уже сигналила серая «Волга» с шашечками на дверцах.

Дома никого не было. Фома еще не вернулся, и Варвара продолжала прилежно трудиться в своем офисе, поэтому можно было свободно посплетничать о происшествии. Гутя хотела было еще раз напомнить, какой томный взгляд подарил ей Севастьян из-под расквашенных бровей, но Аллочка решительно перехватила всю инициативу.

— А теперь, милочка, расскажи мне все с самого начала, — плюхнулась она в кресло и закинула ноги на подлокотники. Именно так себя ведут настоящие детективы, как ей казалось.

— Вот, Аллочка, когда ты такое лицо делаешь, мне… мне тебя побрить хочется! Прямо наголо! — раздраженно фыркнула Гутя.

— А че? — вытаращилась Аллочка.

— А ниче! Тогда у тебя весь вид глупый будет, а не только физиономия, как сейчас. Чего рассказывать-то? Я вообще тут вспомнила, что с тобой разговаривать даже не хочу.

Гутя совсем не собиралась стоять перед сестрой навытяжку и докладывать подробности того вечера. А сестра так и тянула за больное! Сейчас она так возмутилась Гутиным отказом, что ее бутылочные ноги дрыгнулись на подлокотнике и звучно грохнулись на пол.

— Чиво-о-о? Это, значит, она меня постыдно бросила в тот самый момент, когда я ей родной сестрой приходилась, сама унеслась с хахалем, а со мной же еще и не хочет разговаривать!!

— А кто постоянно мне палки в колеса вставляет, а? — щурилась Гутя.

— Фома! Это ты ему свои «Жигули» отдала, он туда теперь и сует что попало! Рассказывай, как дело было! — наседала Аллочка.

Гутя от такой наглости беззвучно захлопала ртом, о потом возопила с новой силой:

— При чем здесь Фома! Не-е-ет, ты подожди. Зачем ты сказала Севастьяну, что у меня муж есть? Где он? — вовсю разошлась Гутя.

— Он у тебя с нашей старшенькой сестренкой, с Мартой живет. Ой, ну никакой памяти у женщины, — разводила руками Аллочка.

— С Мартой! Вы у меня всех мужей поуводили, теперь еще и на жениха заритесь. Ничего тебе рассказывать не буду! — уставилась Гутя в выключенный телевизор.

Аллочка подергала носом. Чего уж там, конечно, она зарится на Гутиного жениха. А кто вообще сказал, что он Гутин?!

— И вообще! Чем тебе Терентий не приглянулся? Умный мужчина, состоятельный! — продолжала кипятиться Гутя. — Я столько трудов приложила, чтобы его к тебе затащить! Корзину эту придумала, а ты!!

— Я не хочу Терентия… — скривилась Аллочка. — Понимаешь, у меня в мечтах такой элегантный… такой… красивый… побритый. Вот ты знаешь, хотелось бы артиста этого, помнишь… Клуню! Я б за него пошла! А, ты все равно такие фильмы не смотришь. И суешь мне убожище какое-то! Залежалый товар! От него мусором воняет.

Гутя немного отстранилась от сестры и окинула ее придирчивым взглядом. Нет, она и раньше жалела сестренку за ее внешность, но никак не подозревала о ее мужском идеале. Чтобы заиметь такого мужчину в мужья, надо было, как минимум, быть Николь Кидман. Хотя, говорят, Клуни и таких не осчастливил. А у Аллочки налицо ярко выраженные бульдожьи щечки, мешки под глазами, отнюдь не с деньгами, да еще и фигура, как у беременного бегемота…

— Ты знаешь, Алисия, такие женихи есть. Честное слово! Но я тебе сразу говорю — они лучше удавятся, чем подпустят тебя. Хотя Клуни вообще-то любит поросят. И вообще! Ты уже пропустила свою вишневую весну, когда могла еще кого-то там выбрать! Боже упаси, я не об артистах! Но соседские трактористы еще могли на тебе задержаться! А уж теперь… И почему это тебя Терентий Олегович не устраивает?! Приличный мужчина, с косой… косу ему потом ночью можно будет обрезать. А воняет от него, потому что у него бизнес такой. Он на помойке собирает антикварные вещи, а потом их продает втридорога. А спроси меня — зачем!

— Зачем?

— Да фиг его знает. Кажется, собирается в Японию!

— Да что ты! — охнула Аллочка. — А ты откуда знаешь?

— Оттуда, — потихоньку остывала Гутя. — От него все наши дамы отказались. Тоже, как и ты, — «мусором воняет, на сверчка похож!». Я к нему и обратилась. «Скажите, говорю, отчего это у вас одеколон такой — за версту помойкой тянет? Вы мне всю клиентуру распугали». Он мне и объяснил все популярно. Я, конечно, как любящая сестра, сразу тебя к нему с корзиной, а ты…

Аллочка на некоторое время онемела, сознавая, какое сокровище упустила, а потом принялась судорожно вытаскивать из шкафов вещи.

— Гутенька, а у нас больше корзины нет? Он еще хотел мое платье за тридцатник купить, скажи, что я продам, пусть носит, или шубейку Варькину? Слушай, а может, ему твои сережки предложим, которые тебе бабушка отдала, а?

— Сережки не отдам, но… успокойся, я придумаю, как его к тебе направить. А теперь давай думать — что же с Севастьяном приключилось?

Аллочка снова надулась.

— Я не могу думать, ты забыла — я же подробностей не знаю.

Гутя задумчиво пробормотала:

— Да не было там никаких подробностей. Мы танцевали, пели, смеялись, а потом… потом он мне захотел сказать что-то важное.

— Наверное, денег занять.

— Да ну тебя! Какие деньги? Он хотел мне в любви признаться, я так подозреваю. И в этот момент его кто-то окликнул.

Аллочка оживилась. Она даже придвинулась ближе к сестре и заботливо стала поглаживать ту по спине, чтобы не раздумала говорить.

— Кто? Кто окликнул? Мужчина или женщина? Говори, Гутя, вспоминай. Может быть, он уже кому-то признался в любви? Ну а та и давай его сторожить, чтобы он больше про любовь не болтал кому попало…

— Аллочка, ну как ты умеешь настроение поднять! Не знаю я, кто его звал. Там так шумно было. Севастьян извинился, пообещал скоро вернуться и ушел.

— А потом?

— А потом — все.

Гуте снова припомнился тот вечер, припомнились такие дорогие глаза Севастьяна, его внезапное исчезновение, и к горлу подкатил горький комок.

— Потом он исчез, — всхлипнула Гутиэра и высморкалась в широченную юбку Аллочки. — Утром, когда я уже хотела собрать бригаду и идти его искать, позвонила какая-то женщина, представилась секретарем Севастьяна Романовича и попросила, чтобы мы перегнали его машину к ДК Труда. Якобы это он ей велел позвонить. Ну я, конечно, спросила, почему он сам не подошел к телефону. А она сказала, что у него планерка.

— Это он на работе, что ли, был, пока вы его искали? — пыталась вникнуть в ситуацию сестра.

— Какая ему работа, ты же видела, что с ним… Но нам эта дамочка хотела так преподнести. Только вот зачем? — нахмурилась Гутя.

— Это понятно, чего думать. Она просто хотела выиграть время. Кстати, а кто перегонял машину?

— Семушка… Да, точно, он. Я поняла! Надо съездить к ДК и посмотреть, там ли машина, — догадалась Гутя.

Аллочка хотела предложить свой вариант, но Гутя сообразила лучше. Поэтому она только важно покачала головой.

— Да, Гутя, надо съездить. И еще, нам надо разработать план работы. Бери ручку и пиши. Так, сначала нам надо купить тетрадь, чтобы все данные записывать, потом купить тортик…

Гутя, которая приготовилась писать, уныло отложила ручку.

— Зачем тортик? Ты вон ни в одни джинсы не влазишь.

— Ага! Точно. Пиши дальше — купить мне джинсы!

— Алисия! Немедленно брось этот черный юмор! — подскочила сестрица. — Тут надо думать, как обидчиков найти… Хотя чего там думать — искать, да и все.

— А мне вот, к примеру, в новых джинсах куда как приятней искать, — нудно гнула свое Аллочка.

Неизвестно, сколько бы еще спорили сестрицы, но в этот момент домой вернулась Варвара. Да не одна. Рядом с ней высился худой, нескладный, похожий на богомола старичок и, далеко оттопырив мизинец, держал в руке объемный чемодан.

— Вот, мама, встречайте, — широко улыбнулась девушка с порога.

Старичок чопорно продвинулся вперед, швырнул к стене чемодан и уже приготовил губы для лобызания, но Аллочка все испортила:

— А я знаю — это новый Гутин клиент, да? Наверняка тоже страсть как жениться хочет! — принялась она строить глазки старичку. — Вот я слышала, что все женщины делятся на красивых и умных, так вам какие женщины нравятся — умненькие или такие, как я?

— А… вы же еще про красивых говорили? — растерялся гость.

Аллочка скривила губы и бросила сестре через плечо:

— Гутя, не трудись. Он такой старый! В нем мозг уже умер, одни инстинкты…

— Аллочка! — залилась багрянцем Варя. — Это…

Но старичок не слушал ворчунью, он добрался-таки до Гути, вытянул вперед руку для пожатия и заявил:

— Лось! Простите, это не обзывательство такое, это фамилия. Так гордо и простенько — Лось Карп Иванович. Дедушка вашего Фомы. Да-с. Вот этими самыми дланями я мальчонку и выпестовал, — растопырил старичок широкие, как лопаты, руки. — А теперь изволил прибыть, да-с, поинтересоваться, так сказать, в каких условиях содержится мой внук… Простите, дамы, а чего вы гостя чаем не балуете?

Дамы и в самом деле стояли, распахнув рты, и разглядывали худого Лося. Варька уже немного успела освоиться, поэтому теперь вовсю тормошила женщин:

— Мам, ну давайте Карпу Трофимовичу его комнату покажем, предложим ванную…

— Да что ты, Варь, неудобно как-то гостя в ванной-то селить, — зашипела Гутя и весело защебетала: — Ой! А как мы вам рады-то! Это как же славно, что вы нас навестить догадались! А Фомочка о вас столько говорил!

Фомочка и вовсе никогда не рассказывал про босоногое детство, только раза два проронил, что воспитывали его в строгости и дед по субботам ради профилактики устраивал упражнения с ремнем. Но не говорить же об этом пожилому человеку, тем более что тот, судя по чемодану, прибыл издалека.

— А я ведь к вам из Омска, да-с, — сообщил гость после того, как все уселись за стол. — И тоже, надо сказать, не с пустыми руками прибыл.

Он шустро подскочил и выудил из чемодана мокрый, неприятный пакетик.

— Вот, гостинчик вам привез. Это омское мороженое, угощайтесь, у нас его чудно готовят. Только оно уже совсем растаяло, как-никак двое суток в поезде, однако ж… Кушайте, кушайте. Варенька, можете даже пакетик облизать, я отвернусь. Только…

Дедушка Фомы теперь мило улыбался Аллочке, хотел даже приладиться, чтобы лобызнуть ручку, да отчего-то передумал. Зрелая девица алела маком и смущенно грызла ногти. А Лось не умолкал:

–…Простите, дражайшая, не упомнил вашего имени-отчества…

— Аллочка.

— Только вот вам, Аллочка, гостинца не досталось. Фома писал про вас, но я думал, вы уже съехали, замуж вышли, а вы, смотрю, все еще в нахлебницах…

— В чем? — вытаращилась Аллочка.

— Ой, да что вы! — суетливо замахала руками Гутя. — Аллочка совсем не нахлебница! Она и хлеба-то не ест вовсе!

— Да! Не ем! — обиделась Аллочка. — И потом с чего вы взяли, что я… Короче, вы что же решили — что я и не работаю совсем? Я здесь тружусь, как… Вот в данный момент вы все лопаете чай этот, с раскисшим мороженым, а я работаю! Да, Варя, и не выпучивай глаза! Я сейчас, между прочим, расследую важное запутанное дело! И сидеть мне с вами некогда, я думать пошла!

Аллочка ни за что бы не покинула стол, если бы, помимо гостинца с Омска, не кончился тортик, за которым сносилась Варька. Но теперь на тарелках от него остались только крошки, и самое время было обидеться.

— Зря вы так, — покачала головой Гутя. — Аллочка очень ранимая натура, и к тому же действительно сейчас работает частным детективом.

— И много платят? — собрал белесые бровки старичок.

— Да кто ж ей платить станет?! Хотя… как знать… Ой, а чего вы конфетки не кушаете?! А вареньице? Я вам сейчас еще батончика нарежу, — засуетилась Гутя.

Но гость не хотел батончика. И конфеток тоже. Он глубокомысленно пожевал собственные губы, а потом изрек:

— Детективом? А чего ж, надо и мне поработать. Я, пожалуй, останусь у вас на месяцок-другой… Ох ты, недомыслие какое, надо ж, пока я там в Омске пытаюсь разводить томаты, здесь беззащитные женщины контролируют преступность! Нет, я определенно останусь у вас до зимы! Я просто обязан вам помочь! И потом я слышал, вы сватовством балуетесь?

Вместо Гутиного ответа в прихожей оглушительным звоном зашелся звонок.

— А вот и Фома! — радостно вскочила Варя.

В дверях появился уставший зять.

— Здорово, дед, — поздоровался он с родственником так, будто расстался с ним на вчерашнем закате. — Варь, я есть не буду, потом. Гутиэра Власовна, я вашего больного…

— Позволь, внучок, — недовольно нахмурился дедушка и гусаком вытянул шею. — Как это понимать — не будешь есть? А отчего, позволь спросить? Ты не бережешь свой желудочный тракт? Или, может, какая молодка тебя уже попотчевала?

Варенька при этих словах судорожно сглотнула.

— Фома, так ты расскажи про Севастьяна. Как он там? — кинулась к зятю Гутиэра.

Усталый Фома пытался одновременно умываться, скидывать грязную одежду и отвечать на вопросы.

— Больной? Стабильно, а это уже неплохо. Конечно…

— Я бы настоятельно попросил не прерывать мой воспитательный процесс, — вдруг тяжело задышал Карп Иванович. — Так ответь мне, негодник, какая тебя красотка сегодня ублажала?

Варька снова непроизвольно сглотнула.

— Ну, в общем, состояние его не смертельное, — рассказывал про больного Фома, не реагируя на восклицания деда. — Только вот у нас не предусмотрено длительное содержание, надо куда-то вашего избиенного определять.

— К нам и определим, — мгновенно решила Гутя. — У нас его можно содержать сколько угодно длительно. Так… Аллочка! Сегодня же перебирайся ко мне, завтра в твою комнату въедет Севастьян. Он немножко поживет у нас.

— Нет, нет и нет! У нас буду жить я!! — вдруг крикливо запротестовал дедушка Лось. — Фома! Немедленно осмотри меня, я тоже жутко нуждаюсь в лечении! И мне требуется сиделка. Вот вы, дамочка, простите, никак не запомню, как вас зовут…

— Аллочка! — набычилась «дамочка».

— Ага, так вот вы, любезная, просто идеально подходите на роль сиделки.

Аллочка раздулась так, что на ней затрещала юбка, однако Фома лихо вернул деда на место.

— Дед, сейчас ты мне расскажешь, что у тебя болит, а завтра я подыщу тебе нужный санаторий.

Дед мгновенно выбросил перед носом внука кукиш. На этом процесс воспитания был приостановлен.

Поздно вечером Варька перемывала посуду, а Гутя варила коту Матвею рыбу.

— Мам, а ведь этот дедушка к нам совсем не из-за Фомы прибыл, — шепотом говорила дочь. — Он к тебе. Рассказывал, что у него нежная мечта — жениться на молоденькой. Я вот думаю — хорошо бы ему нашу Аллочку сосватать, а? В Омске бы жила…

— Ну ты тоже скажешь! — также шепотом отвечала мать. — Какая ж Аллочка молоденькая?! Ей уже сорок с хвостиком! Я бы даже сказала, с хвостом!

— Ой, мама, для него-то она еще девочка, чего ты!

— А может, ты и права, этому лосю только такая серна и требуется…

Всю ночь Гутя не могла уснуть. Она представляла, как завтра вечером к ней переедет Севастьян, такой больной, побитый… нет, не так — израненный! Он будет слабо стонать, а она, Гутя, сядет возле его кровати и будет нежно утешать… А вот утешить его и нечем. Лучше всего было бы взять и выдать ему имена обидчиков или даже их самих — пусть делает с ними что хочет. Но вот как их найти? Даже ни одной тоненькой ниточки. Мужчина спокойно отдыхал, хотел сделать предложение руки и сердца… А что же еще он хотел ей предложить? Но потом его кто-то не вовремя позвал и потом… и потом он пропал. Позже, конечно, нашелся, но в весьма потрепанном, нет, в тяжелом состоянии. Еще звонила какая-то секретарша-самозванка, просила перегнать машину… Определенно надо завтра же сбегать на стоянку посмотреть, там ли автомобиль Севастьяна. Только вот маленькая заковырка — Гутя совсем не видела номера той машины и, конечно же, не знает названия автомобиля. Но… Но ведь Семушка же знает, он же перегонял! Решено — она завтра же с утра позвонит Светлане и попросит к телефону Ромочку. А уж тот ни за что не отвертится, все выложит.

Утром Гутя вскочила ни свет ни заря — надо было еще раз сделать влажную уборку перед приездом больного Севастьяна.

— Гутиэра Власовна, а вам чего не спится? — пробубнил недовольный зять.

Утром Фома Неверов всегда был недовольный. Сколько бы он ни спал, ему всегда было мало.

— У меня дела. Больного сегодня привезут, а у меня не постирано, белье неглаженое, потолки только в прошлом году белила, ужина еще нет…

— Да бросьте. Больного я после работы привезу, так что с ужином еще успеете.

— И… и все равно, мне надо… — никак не хотела укладываться теща.

Своей бурной беседой они разбудили Карпа Ивановича, вчерашнего гостя. Тот начал день с гимнастики — бодро принялся скакать по комнате, выкидывать в стороны длиннющие руки и высоко подкидывать ноги. От его прыжков вовсю подскакивал журнальный столик, с грохотом открывалась дверца шкафа и в серванте жалобно позвякивали фужеры. Чего уж там, даже Аллочка не вынесла этой психологической атаки — выползла из комнаты заспанная, шумно скребя пижаму на животе.

— Фома! — рявкал Карп Иванович в перерывах между скачками. — Становись немедленно на утреннюю зарядку! Я смотрю, у тебя стали совершенно дряблые мышцы спины и ягодицы!

— А ты бы поменьше на них смотрел, — огрызнулся неблагодарный внучок и поспешно удалился на работу.

Следом за ним упорхнула и Варя, а Гутя в предвкушении потерла руки — можно было звонить Светлане.

— Аллё, Светочка? Прости меня за ранний звонок, но мне очень нужен твой супруг, — защебетала Гутиэра в трубку. — Он еще не отбыл на работу?

— Кто это? — раздался на другом конце провода сонный голос. — А, это вы, Гутиэра Власовна? Что вы говорите? Супруг? Это Роман, что ли? Отбыл. Только вот не знаю, на службу или еще куда.

— То есть как это?

Светлана немного помычала в трубку, а потом проговорила:

— Ой, я сейчас ничего не соображаю, мы с девчонками — с Ириной, с Ниночкой — решили сегодня собраться, мужиков поменять, вот и вы подбегайте. К трем дня, мы у Ирины будем.

— А что — Ирина тоже супругом недовольна?

— Не знаю, но хочет поменять. Вы лучше приходите, а то я сейчас еще сплю…

Гутиэра растерянно устроила трубку на рычаг. На душе тихонько заскребли кошки — она теряла квалификацию свахи! Если невесты станут самовольно менять женихов, ей будет трудно контролировать браки. И что это в самом деле! Теперь даже среди невест бартер! Да уж, рынок теперь и в чувства внедряется семимильными шагами!

— Так, быстренько докладывайте — что там у вас? Бабий бунт? Невесты постриглись в монахини? У вас завелся Синяя Борода? Что вы молчите, отвечайте! — требовал Карп Иванович, прыгая на одной ножке.

— Нет, там без бороды, у нас бреются… — рассеянно проговорила Гутя и затеребила сестру: — Аллочка! Ты представляешь! Сегодня девчонки из нашего клуба знакомств собираются на девичник, чтобы поменять себе мужей! Это же катастрофа! Боже мой! Они еще не успели со мной расплатиться! А такие пары, такие пары! Нет, это определенно катастрофа!

Гутя, наконец, сообразила всю глубину финансового горя, рухнула на диван и уткнулась в шерсть кота Матвея.

— И ничего не катастрофа! — обрадованно засопела сестрица.

Она уже собиралась обратно нырнуть под одеяло, но Гутина новость резко поменяла дело — надо было крутить бигуди, накладывать яичную маску, а может, даже и вообще маникюр сделать.

— И ничего не катастрофа. Очень даже правильное решение — это они замечательно придумали. Самим не надо, так они собрание устроили, так сказать, распродажу — может, кому другому их мужик приглянется. Гутя! Я сегодня к девчонкам надену твою блузку, ту, с сиреневыми матрешками.

— Аллочка! Ты никуда не пойдешь! Это аморально! — крикнула Гутя прямо в ухо коту.

— Фиг тебе, пойду, может, и мне что достанется.

— И мне, — быстренько сообразил Карп Иванович. — Гутя, а у вас там молоденькие женские экземпляры не выбрасывают? У меня, знаете ли, самые скромные требования — чтобы готовила хорошо, шила-вязала, чистоту опять же поддерживала, ну там влажная уборочка утром и вечером, а еще чтоб личико такое, знаете, чтоб хорошенькое. Ну и заработок…

— Ой! Я ж за молоком не сбегала! — всплеснула руками Гутя и постаралась удрать от вдохновленных родственников.

Сколько она ни бегала по магазинам, а возвращаться пришлось. К тому же время неумолимо приближалось к трем. Гутиэра уселась перед зеркалом и принялась украшать себя косметикой — надо было торопиться к клиенткам, а потом… потом к ней привезут Севастьяна.

— Гутя! Ну как же ты долго! — носилась возле нее Аллочка и постоянно вырывала из рук сестры то помаду, то тушь, дабы довести свою красоту до совершенства.

Она уже втиснула себя в Гутину кофточку, и та предательски обтягивала каждую жировую складку на Аллочкином животе. Однако Аллу это нимало не смущало, сама себе она казалась ужасно соблазнительной.

Карп Иванович тоже достал из чемодана свежую рубашку, пахнущую нафталином, прилизал остатки шевелюры и даже помазал былые кудри подсолнечным маслом.

— Гутя! Вы заставляете меня ждать, и я ужасно нервничаю, — крутился он возле Гутиэры. — Гутенька, у меня поднимается давление! Шевелитесь быстрее!

Гутя заканчивала красить ресницы, когда под самым ее ухом раздался пронзительный визг.

— Гутя-я-я!! — верещала Аллочка и хлопала себя по запудренным щекам. — Гутя!! Какой идиот насыпал тебе в пудру известки со всякой дрянью?!! У меня на известку аллергия!!

— Аллочка! Ну успокойся, с чего ты взяла, что там известка? Мы же не знаем…

— Нет, известка!! Я знаю! Я ж ее сама тебе сыпала!! Ой-й-й, теперь вон как всю морду разбабахало!

— Аллочка! Ты же интеллигентный человек. Надо говорить — лицо, — торопливо одернула сестру Гутя и покосилась на Карпа Ивановича. — Ах, Аллочка, девочка моя, как жаль. Придется тебе посидеть дома. Но! Не отчаивайся. С тобой побудет наш гость — Карп Иванович. Карп Иванович, вы уж не откажите, скрасьте девушке одиночество.

Карп Иванович обиженно запыхтел, но вслух возражать не осмелился. Однако и скрашивать одиночество престарелой девушке совсем не собирался. Он упрямо натягивал парадные белые носки в крупную полоску и делал вид, что не слышит уговоров сердобольной сестры.

— Ну, Карп же Иванович! Ну зачем вам наши девичьи посиделки? Я бы на вашем месте не торопилась… А ну вас, тащитесь.