Тайное правительство. Орден

Марина Борисовна Новиковская, 2015

«Тайное правительство. Орден »– это воспоминание о прошлой жизни студентки из 21 века Марии Филатовой. Обычная девушка видит во сне свою жизнь в 18 веке, во времена Великой Французской революции. И жизнь эта связанна с деятельностью таинственного и могущественного ордена вампиров – «Тривольгинов». Орден пишет не только историю Франции, но и историю мира. Образование государства США, появление доллара, революция во Франции – все это кирпичики в здании новой Империи. Путь Империи – это путь к трону ее Магистра епископа Анри Жерфо де Ла Росселя, возлюбленного и покровителя Марии Луизы де Сансильмонт (так звали студентку Марию Филатову в далеком прошлом). «Орден» – это роман о пути мыслящего существа во власть. Это роман о цене власти и о ее противоречиях. Содержит нецензурную брань.

Пролог

Novus Ordo Seclorum

Большим Миром правит Империя Ордена. Солдаты её возглавляют правительства всех стран Земли. И всякий прозревший да будет уничтожен. Последние очаги сопротивления скоро будут истреблены. Наступит эра богов и зверей. И будут боги кормиться зверями. И не будет больше справедливости. Милосердия не будет. Лишь право сильного на власть!

Часть 1

1

«Я пришел в ваш реальный, живой мир, чтобы уничтожать. Я, рожденный в недрах электронного разума вампир, принес с собой дух Тёмного Братства. Я убийца и горжусь этим».

Винсент Вальтиери

Мария вздрогнула всем телом и проснулась. Ощущение того, что в комнате кто-то есть, сдавило тисками голову, тяжестью легло на плечи. Её не совсем пробудившееся сознание видело мечущиеся, лезущие на потолок тени.

— Винсент, это ты? — спросила Мария воздух.

Ей никто не ответил.

«Ты просто дура! Винсент — персонаж игры!»

Из дневниковых записей Марии:

«Тёмные коридоры подземелья. Крупные ледяные капли срываются с потолка, падают, обжигают кожу обветренного лица. Уже двадцать дней я вампир. И десять дней назад Тёмное Братство приняло меня в свои ряды. Я стала рабой контрактов. Я уже не могу не убивать. Для того чтобы закрыть Врата Ада — Врата в Обливион — нужно научиться убивать. И не важно, кто ты: ученик гильдий (бойцов или магов), рыцарь клинков или герцогиня Мании — всюду тебя принимают только после того, как ты убьешь. Неважно кого: орка, эльфа, дэйдра или человека.

Я всё время бегу. Мой бег бесконечен. Сменяются топоры, мечи, посохи».

Стоп.

«Я играю или сплю?» — Мария стала осматривать свою комнату.

Тени перестали метаться, мир принял привычные очертания. Только возле кровати не стояла табуретка с ноутбуком.

«Значит сплю? Черт, — Мария с усилием потерла виски, — Пора бросить играть. Иначе я свихнусь, и меня выгонят из института.

Мир Обливиона. Такой яркий, красочный, настоящий. Отказаться от него, значит отказаться от жизни.

Мария никогда не задумывалась над тем, что часто жизнь начинается не с рождения. Звучит абсурдно? Звучит абсурдно…..

Но……

Сегодня она ещё Мария Филатова, студентка второго курса филфака Ставропольского государственного университета. А завтра? Кто знает, что будет там — завтра? С того момента, как появился мир Обливиона всё стало так непредсказуемо.

***

— Ты что используешь комп как печатную машинку? — Толик недоумённо посмотрел на Марию.

— Ну…, — задумалась девушка, — Я работаю в Worde, печатаю контрольные, курсовые. Еще иногда я просто пишу рассказы.

— И всё? — в серых глазах молодого человека язвило недоумение. — А музыка? Интернет? Игры? — Толик отхлебнул из чашки кофе и причмокнул.

Мария нервно посмотрела на часы. Ещё двадцать пять минут до начала киносеанса. Как бы ей хотелось не отвечать на его вопросы, не чувствовать себя так неловко.

— Музыка? — переспросила Мария. — Я слушаю музыку на DVD. Интернет собираюсь скоро подключить. А игры…. Мне же не пятнадцать лет.

— Мне тоже, — простодушно улыбнулся Толик, — Уже за двадцать. Маш, ну ты даёшь! Просто печатать на компе курсовики. Разве это тема?

— А, по-твоему, детские развлечения — это тема?

Мария начинала злиться. Кто-нибудь может объяснить ей, почему парни, с которыми она знакомится, начинают её обязательно чему-нибудь учить?

— Какие детские? Ты хоть одну компьютерную игру знаешь?

— Нет, — Мария растерялась совершенно.

— Блин, — Толик покачал светлой кудрявой головой, — И на джойстике никогда не играла?

— И на джойстике.

— Так, — сказал Толик с видом вузовского препода, — Пора восполнить пробел в твоём образовании. Начнём завтра. У тебя есть дома комп?

— Есть, ноутбук.

— Тема! А какой? Что за процессор? Какой объём памяти?

Мария пожала плечами.

— Я не знаю?

— Чё, не знаешь, какой у тебя ноут? Прикольно! Ну, приноси, разберемся!

Толик разбирался четыре часа. Вернее, всё это время он устанавливал новую Windows 7, программы, и, самое главное, игры. Две из них: «Гарри Поттер и Дары Смерти» и «Dragon» не произвели на Марию особого впечатления. А вот «Oblivion».

Игра ворвалась в сознание героической музыкой. Победный марш покорителя. Она выбрала своего героя, точнее героиню — высокого эльфа. Дала ей имя — своё. И с этого времени мир раскололся. Началась новая жизнь.

Мария играла каждый день по пять, шесть часов. Играла, забирая время у сна, у учебы, у отдыха. Через месяц Толик навсегда пропал. Нет, он не уехал в другой город, не умер. Просто ушел куда-то, Мария даже не знала куда. Да, честно сказать, это её не волновало. Молодые люди появляются, исчезают, к этому быстро привыкаешь. В городе, где она живет, Михайловске, вообще ко всему быстро привыкаешь. Провинция. Размеренная, скучная, похожая на бытие таракана жизнь. Из одного конца города в другой можно пройти за несколько часов. Унылый пейзаж. Кривые, в дожди затопленные улицы. Почти везде одноэтажные дома. Бурьян возле заборов. То там, то здесь стихийные свалки мусора. По вечерам практически невозможно встретить на улицах людей. Они прячутся в домах, в семьях. Лишь изредка из какого-то дома раздается возмущенный крик разъярённого человека. Значит там ссора. С наступлением темноты собаки поднимают лай, приветствуя местных алкоголиков. Больше ничего. Провинция.

***

«Говорят, если ты кого-нибудь убьёшь, к тебе во сне придёт Тёмное Братство»

Из слухов Сиродила.

— Тебя приветствует Тёмное Братство! Мы наблюдали за тобой. Ты нам подходишь, — человек в тёмном плаще смотрел на Марию с экрана монитора.

Как жаль, что этот мужчина — результат компьютерной графики. Он так красив. Его глаза….. Не могут такие глаза быть нарисованными.

«Да, я вступлю в Тёмное Братство только для того, чтобы увидеть глаза вестника вновь»

Из дневниковых записей Марии:

«Сегодня я познакомилась с Винсентом….. в игре, естественно. Познакомилась…. Я говорю о компьютерном персонаже так, как будто он живой. Конечно, у кого-то это вызовет улыбку, кто-то покрутит пальцем у виска. Мне всё равно. Я знаю, что просто играю. И почему в игре я не имею право погрузиться, как это сказать…. в иную реальность?

В общем, неважно.

Его зовут Винсент Вальтиери и он вампир. Надо сказать, что меня саму дней десять назад покусала какая-то гадость. И не просто покусала, а превратила в вампира. И теперь я вынуждена бегать по ночам, пить кровь своих друзей по гильдиям, чтобы днем иметь возможность говорить с продавцами, герцогами, да, наконец, с самим будущим королем. Дурацкое положение. Винсент первый, кто мне подсказал, как избавиться от вампиризма. Хотя, самому ему нравится быть особенным. Это он сам о себе так говорит. Особенный. Избранный, стоящий выше всех остальных, способный решать судьбы. Кто должен жить, а кто умереть.

Винсент выдает мне контракты на убийства. И щедро оплачивает каждое исполненное дело. Бледный скуластый обольститель»

***

— Мария, долго ты будешь сидеть у компьютера?

— Мам, я сижу только час!

— Ты сидишь третий час, — Татьяна Фёдоровна, мама Марии, подошла к дочери, взяла её за подбородок и посмотрела в глаза. — У тебя белки красные! Ты хочешь ослепнуть?! Да?!

— Мам, ну не начинай! — Мария раздражённо посмотрела на маму. Ну, вот опять, её остановили на самом интересном месте.

— Боже, тебе девятнадцать, ты сидишь целыми днями дома, благо сейчас каникулы и пялишься в этот чертов экран! У тебя нет даже нормального парня! Как ты собираешься выходить замуж?

— Я не выйду замуж! Никогда!

— Не говори ерунды! Все девушки выходят замуж. Я согласна не сейчас, сейчас пока рано, нужно доучиться, но ведь можно присматриваться.

— К кому, мама? — Мария нажала на кнопку Esc, чтобы остановить игру. — К наркоманам, алкоголикам или дуракам?

— Ну, а этот твой компьютер….. Ты могла бы познакомиться через интернет. Я читала, что сейчас люди так знакомятся и заводят семьи.

— А ещё так находят маньяков и лохотронщиков.

— Конечно, лучше просто сидеть дома и ждать, когда женихи сами придут, — устало вздохнула Татьяна Фёдоровна.

Мария — хорошая девочка. Прилежная, послушная, вот только излишне замкнутая. С самого раннего детства она предпочитала быть в одиночестве. В саду, что за их домом, Мария облюбовала себе местечко и целыми днями играла там. Из песка она строила города, населяла их воображаемыми жителями. В тех городах любили, ненавидели, рождались и умирали неведомые люди. Когда Татьяна Фёдоровна спросила однажды дочь, кто эти люди, то Мария не задумываясь, ответила — они из прошлого. «Из какого? — спросила Татьяна Фёдоровна». «Из очень далекого прошлого, — ответила Мария. — Тогда ещё не было машин. По дорогам ездили кареты и телеги. Тогда люди носили красивые длинные платья. Тогда были дворцы и короли».

В обычной же жизни у Марии Филатовой не было ни дворцов, ни королей.

***

«Мама, ты не понимаешь! Я пришла в этот мир, чтобы наблюдать, а не жить. Когда-то мне были безразличны многие детские развлечения. Когда песочные города пали, я часто стояла возле забора и смотрела на игры. Другие дети играли в выбивного, в догонялки. А у меня над головой шелестела листва. Шум завораживал, и мне казалось, я смотрю фильм. Я зритель и герой.

В какие-то моменты я переставала чувствовать себя человеком. Я была духом, воплотившимся случайно, спонтанно. Ты не замечала этого, мама, ни тогда, ни сейчас. И не понимала. Это не твоя вина, просто ты по-другому мыслишь, по-другому воспринимаешь мир.

До Обливиона мне было не интересно жить. Хотя я читала книги, смотрела фильмы, и они, на какое-то время, пробуждали мое сознание. Но сюжеты вскоре меркли, и я вновь погружалась в забытье.

А сейчас, мама, ты пытаешься оторвать меня от смысла, чего-то действительно реального. Пытаешься разлучить меня с Винсентом».

— Какая ты упрямая! Ну, прервись хоть на минуту! Пойди, поешь. За этой игрушкой ты забываешь обо всём!

Мария выключила компьютер и поняла — сегодня играть уже не сможет. Настроение испорчено безнадёжно. Её выдернули из грёз. Как всегда не вовремя, как всегда бесцеремонно.

Из дневниковых записей Марии:

«Сегодня мне приснился сон. Я стояла в заброшенном доме, в подвале среди всякого пыльного хлама. Я знала этот подвал и этот дом. И город, в котором они находились — Чейдинхол, тоже знала. Я привычно нырнула в проём развороченной стены, пробежала по каменному, петляющему коридору, открыла дверь с изображением красного черепа и попала в подземелье.

Тайное убежище Тёмного Братства.

Я нашла Винсента в одной из мрачных полутёмных комнат.

Передо мной стояли топчан, с небрежно брошенным на него бежевым матрасом, круглый стол. На столе серебряный кубок и наполовину опустошённая бутылка вина Братьев Сурили. Немного хмельной Винсент сидел на старом стуле и раскачивался из стороны в сторону. Стул поскрипывал в такт его движениям.

Минуту он просто молчал. Наверное, для того, чтобы я постепенно осознала — это не игра.

— Узнала меня? — спросил Винсент, и голос его больше не был электронным. — Вижу, что узнала.

Он говорил тихо, почти шёпотом. Местами мягкий баритон переходил в бас. И от этого у меня возникало ощущение падения в пустоту.

— Я сплю? — задала я нелепый вопрос.

— Ты живёшь, — ответил Винесент. — Ты живёшь, чтобы служить Тёмному Братству. И у тебя очередной контракт. Желаешь узнать подробности?

Я странно себя чувствовала. Так всегда бывает, когда я понимаю во сне, что сплю. Это не реальность, но всё вокруг так реально.

— Я слушаю тебя, — ответила я Винсенту.

— Хорошо, — он улыбнулся, и у меня в голове промелькнула мысль, что в игре вампир редко улыбается и совершенно по-другому. — Тебе нужно попасть в тюрьму Имперского города. Твоя цель один заключенный по имени Вален Дрет. Заказчик, оплативший контракт, хочет, чтобы ты проникла в тюрьму незаметно. Лучше всего это сделать, пройдя по канализационным системам. Тем более что путь этот тебе известен.

«Конечно, известен, — подумала я».

Игра Обливион началась с того, что я, т.е. моя героиня, сидела в тюрьме. В тюрьме того самого Имперского города. И оказалось, что в моей камере есть потайной ход, через который королю Сиродила Септиму взбрело в голову бежать от преследовавших его Рыцарей Рассвета.

— В общем, — продолжал Винсент, — Если ты незаметно убьёшь Валена, то получишь премию……

На этом я проснулась. Ничего себе видение. И Винсент совсем как в игре, вернее, как в жизни. В какой жизни? Его же не существует. Но Винсент, который мне только что приснился, выглядел, ну почти, как самый обыкновенный человек. Я задумалась, вспоминая подробности его внешности. Скуластое лицо, тёмные или нет, чёрные глаза, тонкий аккуратный нос. Стоп. У Винсента в игре нос немного другой, более короткий. Потом коричневая куртка, чёрные кожаные штаны — в игре тоже самое. И ещё волосы. В моем сне они у него стали длиннее, почти до плеч и закрутились в тонкие оттянутые спиральки.

Воображение. Это просто воображение так оживило компьютерную графику.

Через час после пробуждения я села за игру.

Из дневниковых записей Марии:

«Я снова в игре. Бегу по лабиринту канализации Имперского города. Здесь живут отвратительные мутанты: гигантские крысы и крабы. Эти существа меня нервируют, я попусту размахиваю мечом, чтобы убить их. Но ещё более меня нервируют замки, которые нужно вскрывать постоянно ломающимися отмычками.

К сожалению, мне не удалось пройти тихо мимо имперской стражи. Пару стражников пришлось убить. Премии мне не видать. И оказалось, что я знаю, Вален Дрета. Это тот самый тип, который издевался надо мной в самом начале игры. Обзывал ничтожеством, обещал, что я сгнию здесь, и мой труп съедят крабы и крысы. Я с радостью убила его из лука — мерзкий тип.

А затем топчан, стол, стул и вино.

Винсент читает книгу, быстро перелистывая страницы.

Только сейчас до меня доходит, что задание контракта, полученное во сне, совпадает с заданием в игре «Oblivion».

Ночью во сне я вновь увидела Винсента.

— Ты достойная сестра Тёмного Братства и я объявляю о твоём повышении. Теперь ты — ликвидатор.

Похоже, мама права, с этой игрушкой надо быть осторожнее. Я проснулась от явного ощущения присутствия кого-то. Мне показалось, что краем глаза я увидела фигуру в кожаных штанах и коричневой куртке, фигуру Винсента».

***

— Мама, что с тобой?

Мария растерянно склонилась к сидящей в кресле Татьяне Фёдоровне. Голова её запрокинута назад, рот широко открыт. Кажется, нет дыхания.

— Мама! — девушка почувствовала приближение истерики.

«Успокойся! — приказала себе Мария. — Мама просто без сознания. Возможно сердечный приступ. Надо вызвать скорую».

Врачи прибыли на удивление быстро. Минут через пятнадцать после звонка. Высокая худощавая в белом халате неопределенного возраста женщина пощупала пульс у Татьяны Фёдоровны и развела руками.

— Она умерла.

— Как? — не поняла Мария.

— Как человек. Вы её родственница?

— Я её дочь.

— Хорошо, — женщина в белом халате кивнула. — Сейчас мы отвезем вашу маму на вскрытие в морг, а затем вам нужно будет забрать тело.

— Какое тело? — Марии показалось, что она спит и видит самый кошмарный сон в своей жизни. Она потёрла веки, подёргала себя за уши.

— Девушка, что с вами? — строго спросила женщина неопределенного возраста. А затем крикнула в приоткрытую на улицу дверь. — Вась, неси носилки. У нас покойник.

Из дневниковых записей Марии:

«Я говорила о своей боли, но меня никто не слышал.

Я кричала от отчаяния, но все отворачивались от меня.

Я хотела умереть, но страх лишал меня смелости.

Я хотела перестать думать, но мысли не покидали меня».

На похороны приехал весь курс, с которым Мария училась в университете. Девушка старалась всю дорогу до кладбища не смотреть в лицо мамы, но её взгляд непроизвольно задерживался на внезапно похудевшем синеватом лице. Мария так и не смогла закрыть маме рот, хотя старалась. Повязала голову платком, туго стянула его концы под подбородком. Слишком поздно, труп окоченел, и старый платок с трудом удерживал нижнюю челюсть. «Оскал смерти, — подумала Мария. — Это не мама! Это страшное тело просто не может быть мамой!» Почему-то вспомнились слова, сказанные Татьяной Фёдоровной за день до смерти:

— Доченька, ну оторвись от своей игрушки, поговори со мной. Мне так одиноко иногда.

И что же она ответила?

— Мам, попозже. Сейчас, выполню контракт.

Контракт на убийство. Контакт смерти. В игре.

Из дневниковых записей Марии:

«Я буду вечно жалеть о том, что не поговорила тогда с тобой, родная. Не спасла тебя от одиночества. Ты ушла, а одиночество осталось».

Могилу засыпали. Все разошлись. Мария не стала делать поминки. Зачем? И денег ни копейки, всё ушло на похороны, и ни к чему вся эта обжираловка по поводу чьей-то смерти. Девушка знала, её будут обсуждать, шептаться в её отсутствие. Как же без отпевания, без поминок мать похоронила! Наплевать! Марии теперь на всё наплевать! Она чувствовала, что за её спиной с лязгом закрываются ворота. Врата Обливиона. Над головой бескрайнее алое небо и десятки чудовищ, бегущих за ней, наступающих на пятки. И сны, в которых тщетно пытается спасти Мария своего самого любимого человека. Сны, от которых она просыпается с криком:

— Прости!

Уже неделю Мария не выходила из дома. (В университете ей позволили взять дополнительную неделю к каникулам). И редко покидала комнату, только по нужде. Мария не помнила, когда в последний раз она ела. Она просто лежала в кровати с закрытыми глазами и старалась не думать ни о чём. А когда думала — начинала плакать. Долго, часами. Она включала музыку и рыдала. Глаза опухали, голова невыносимо болела. Марии казалось, что в мозг ей налили раскаленный металл, и он сейчас расплавит кости, мясо и кожу. Когда боль становилась нестерпимой, Мария наливала в бокал из-под шампанского Кагор и залпом выпивала. Терпкий сладкий вкус церковного вина, самый лучший, самый изысканный. А потом приходил сон, сначала чёрный без видений, затем с силуэтами незнакомых людей, а потом опять приходила мама:

— Доченька, поговори со мной.

Невыносимо!

Мария почти забыла о времени. Сколько она пробыла одна в своей комнате, на кровати? Может неделю, а уже две? И только дата на календаре 31 декабря возвращала чувство реальности. Сегодня Новый год. Самый тёмный, самый грустный праздник на свете. Мария посмотрела на разбросанные по полу кофты, брюки, платья. Она так спешно искала вещи, в которые можно одеть маму, чтобы её положили в гроб. «Надо бы убрать. Хоть немного приготовиться к встрече, — подумала Мария и снова разрыдалась». Но слёзы отказывались вытекать из глаз. Они просто закончились.

Из дневниковых записей Марии:

«Когда в новогоднюю ночь я, напившись вина, впала в забытье, ко мне пришел Винсент. Не могу сказать, произошло ли это во сне, или наяву. Точно могу сказать, ни одного дня после смерти мамы я не играла в «Oblivion».

Винсент пришел, встал возле моей кровати, разбудил меня.

— Мы долго не виделись, сестра. А между тем, у меня есть для тебя новый контракт.

— Отвали, — сказала я, с трудом разлепляя веки. — Отвали, придурок!»

— Это не вежливо, сестра. Тёмное Братство желает видеть тебя.

— А я не желаю видеть ни тебя, ни Тёмное Братство!

— Думаешь, если закроешься от нас в своём горе, тебе станет легче? Если оставишь игру — вернёшь мать?

Да, как он смеет говорить об этом? Кто он такой, этот Винсент? Просто персонаж «Oblivion»! Рисованный герой!

— А с чего ты решил, что имеешь право читать мне нотации? Тебя не существует. Ты придуман. Ты появляешься, когда я включаю ноутбук, и исчезаешь, когда я выключаю его.

Винсент смотрел на меня, молча, и улыбался. Его усмешка бесила меня.

— Значит, ты так и будешь сидеть в захламлённой комнате одна, пить вино, плакать и забываться во снах? Почти ничего не есть? А между тем, игра способна встряхнуть тебя.

— Я хочу умереть, — тихо и как-то жалко сказала я.

— Если хочешь умереть — умирай. Но, сразу, не растягивая…. Повесься, отравись. Ну, или что ты там сама предпочитаешь. А если хочешь жить, то живи. Я не настаиваю. Не хочешь играть, не играй. Я уйду, больше не буду тебя беспокоить.

И Винсент исчез. Из снов. Ноутбук я не включала из упрямства. Ещё не хватало, чтобы какой-то выдуманный вампир руководил мной!

Но….

Винсент не просто ушел. Он забрал с собой мои сны. Все, до единого. И те, в которых я безнадежно пыталась спасти маму, и те, в которых меня преследовали чудовища, и другие, самые желанные, где я гуляла по берегу моря или по омытому дождём лесу. Из комнаты я попадала в черноту, из черноты в комнату. Так прошло четыре дня. Мне казалось, я схожу с ума. В какой-то момент я подумала о том, что сама себя заживо похоронила.…

И тогда я включила ноутбук. Вошла в мир Обливиона, единственный еще оставшийся со мной мир.

***

Я снова в игре.

Винсент вручил мне тайный приказ от вестника Тёмного Братства Люсьена Лашанса. Месье Лашанс приказывал мне прибыть в его убежище одной и никому не говорить о содержании приказа, даже Винсенту.

Я нашла вестника в катакомбах давно разрушенного форта. Как всегда он был обаятелен, серьезен и высокомерен.

— Ты удивлена, не правда ли? — спросил Люсьен. — А, между тем, мне больше не к кому обратиться. В Тёмном Братстве завелся предатель. У меня есть сведения, что это один из обитателей Чейдинхолского убежища. Ты пришла в братство уже после его выявления и потому вне подозрений. Задание, которое я тебе хочу дать, необычно, и, возможно, ты не захочешь его выполнять. Я дам тебе время на размышления.

— Что я должна сделать?

— Очистить Чейдинхолское убежище. Убить всех его обитателей. Да, да… Мы не знаем, кто именно предатель, но рисковать Братством не можем. Тебе придутся убить всех, и Винсента в том числе. Ты берешься за этот контракт?

Берусь ли я? Разве у наемного убийцы есть выбор?

Они умирали от моей руки один за другим в укромных уголках убежища. Застигнутые врасплох, изумленные. Последним я убила Винсента.

— За что? Что я тебе сделал? — спросил он меня перед тем, как мой меч заставил его замолчать навсегда.

Ни за что, Винсент. Это просто контракт. Ты сам мне говорил, что я должна выполнять любой контракт, выданный Чёрной Рукой Тёмного Братства.

Я провела за ноутбуком четыре часа. Время, как обычно, проскочило мимо меня незаметно. Сюжет игры немного встряхнул меня. Как и говорил Винсент. Бедный, теперь я его уже никогда не увижу.

Так думала я, опуская крышку ноутбука.

И ошибалась.

Винсент пришел ко мне во сне.

— Тебя же убили, — сказала я ему. — Я тебя убила.

— Моя дорогая Мария, мне кажется, пришло время сбросить маски, ведь карнавал завершается.

— Чего? — ошарашено спросила я.

— Я не Винсент, — продолжал вампир. — Твое сознание сыграло с тобой злую шутку.

— А кто ты? — спросила я, с изумлением наблюдая за тем, как привычный компьютерный персонаж меняет свой облик.

Передо мной через несколько секунд стоял действительно не Винсент, а незнакомый высокий, худой мужчина в рясе с крестом на шее.

— Я — воспоминание, — сказал незнакомец.

— Какое еще воспоминание?

Что за бред? Нет в моей жизни таких странных воспоминаний.

Незнакомец ухмыльнулся, и на мгновение я увидела удлиненные, острые, как у собаки клыки. Так он все-таки вампир?

— Хорошо. Пойдем, — незнакомец протянул мне руку.

— Куда пойдем? Кто ты такой?

— Ах, да. Я забыл представиться, хотя ты хорошо знала моё имя, когда-то… Анри Жерфо де Ла Россель — епископ, глава парижского отделения ордена Тривольгинов.

— Глава, какого ордена?

— Пойдем, — Анри — Винсент взял меня за руку чуть выше запястья и….

Я почувствовала, что падаю, как в детстве с высокой башни стремительно вниз. Я зажмурилась, чтобы не чувствовать удара о землю, но падение внезапно прекратилось. Нерешительно я открыла глаза, сначала правый, затем левый. Передо мной в неярком зареве от света факелов материализовался странный зал. В нём не было окон, на стенах, обитых алым бархатом, висели огромные орнаментированные гобелены. Пол тоже застлан бархатом — чёрным.

Я чувствовала себя очень странно. Не собой, а кем-то другим. Когда глаза привыкли к полутьме, я увидела, что в зале есть люди. Точно не знаю сколько, наверное, человек двадцать. Все они одеты в чёрные с капюшонами плащи, из-за чего не видно их лиц. Люди образовывали круг, центром которого служила каменная плита. В мои мысли сразу впрыгнуло слово «алтарь». Фигуры в плащах монотонно бубнили себе что-то под нос, не то, что слов не разобрать, вообще непонятно какой это язык.

«Общество сатанистов совершает обряд» — подумала я, ни с чем другим, увиденная мной картина не ассоциировалась.

— Это что секта? — спросила я шедшего рядом со мной Анри.

Он не ответил, только приложил указательный палец к губам.

— Silentium?¹ — сказал кто-то.

Люди в балахонах бубнили всё громче и громче, а я понимала, что, во-первых, бубнят они не, по-русски, а во-вторых, речь их вполне характерна для….

Французы что ли?

И тут Анри потащил меня к «алтарю». Я до сих пор не могу понять, что произошло со мной дальше. Мария Филатова перестала существовать. Мою личность, словно кто-то за секунду стёр. Но я осталась. Другая я. Меня по-прежнему звали Мария, но эта новая Мария понимала что происходит.

Великий Магистр Ордена Тривольгинов, маркиз Ла Файет, понес к моим губам металлическую чашу. В тусклом свете факелов трудно было понять, что в ней. Я видела что-то тёмное, странно пахнущее то ли сыростью, то ли гнилью.

— Boit!².

Я поднесла чашу к губам и отхлебнула.

Кровь! Это кровь!

Ужас сковал все моё тело от осознания того, что обратной дороги уже не будет.

— Boit!

Я, сдерживая тошноту, влила струю крови себе в рот. Горло сдавил спазм, я не могла дышать. Мне казалось, я видела тень старухи, на золотом фоне герба на стене под потолком. Герба, изображавшего крылатого двуглавого змея. Мне казалось, я видела саму смерть.

— Умирающий в одном мире, да будет рожден в другом! — торжественно произнес Анри Жерфо де Ла Россель. — Орден Тривольгинов принимает тебя, сестра. Ты больше не меченая, ты госпожа.

Меня тошнило все сильнее и сильнее. Я сдерживалась, как могла секунду, две, три, пять…, а потом кровь из моего нутра выплеснулась на алтарь.

— Я не смогу, — прохрипела я, ожидая, что Великий Магистр вытащит свою шпагу и заколет меня.

Но сквозь пелену рвотных слез я видела только губы маркиза Ла Файета, улыбающиеся, мясистые и длинные острые клыки.

Я отшатнулась.

Что за фигня мне снится? Я повернулась и побежала к двери, единственной в этом жутком зале. Схватила прохладное металлическое кольцо, дернула на себя и замерла.

Я увидела другой зал, похоже, банкетный. Длинный ряд приставленных друг к другу столов, застланных белыми скатертями. Кавалеры и дамы во фраках и полонезах³ пили, ели, разговаривали, смеялись. Это походило на съёмки кинофильма. Я рассматривала людей, когда захлопнувшаяся за мной дверь распахнулась, и фигуры в плащах одна за другой прошествовали в праздничный зал с обнажёнными шпагами. Пирующие замерли, затем их лица исказил ужас. Приговоренные к смерти. А дальше….

От того, что произошло дальше, меня рвало уже наяву, после пробуждения.

Члены Ордена убивали всех, изощрённо, жестоко. Вспарывали животы, вытаскивали кишки, наматывали их на клинки и, вдоволь насладившись агонией, рубили головы. Жертвы метались по залу, кричали, но их никто не слышал, к ним никто не шёл на помощь. Я стояла и смотрела, оцепеневшая, зачарованная. И не могла ни отвернуться, ни закрыть глаза. Неведомая сила приказывала мне смотреть. К горлу вновь подкатила тошнота. Последнее, что я помню, отлетевшая мне под ноги белокурая женская голова.

— Беатрис!

Крикнула я и проснулась.

Меня тошнило реально. Я чувствовала во рту горьковатый вкус рвоты. Ничего не понимая, я соскочила с кровати и помчалась в коридор. Еле успела добежать до таза. Из меня вываливалась коричнево-желтая жидкая масса. Неужели это то, что я ела вчера вечером? Разве так выглядят пельмени? Мне стало очень плохо. Перед глазами всё колыхалось, голову нещадно давило что-то невидимое. Понимая — накатывает обморок — пыталась успокоить дыхание. Раз, два, три, четыре. Я считала медленно. Вдох, выдох. Кажется, отпускает. Что это было? Что мне привиделось? Никогда в жизни не смотрела более изощренного кошмара».

***

Теперь Мария боялась спать. Ночное видение оказалось слишком реальным. Вкус и запах крови. Искорёженные мукой лица жертв и насмешками палачей. А более всего в память врезалась эта голова, упавшая под ноги. «Голова Берлиоза»! Неужели бывает так страшно? Когда ужас с течением времени не проходит, а только усиливается? Даже в морге, когда Мария одевала сине-жёлтый труп мамы, так страшно не было. Разве есть на свете что-то более жуткое, чем смерть самого близкого человека? Да. И это что-то ворвалось в жизнь Марии Филатовой через оставшиеся открытыми врата Обливиона.

Можно не спать сутки, и тогда голова станет каменой, а веки тяжёлыми, как чугунные заслонки. Можно не спать двое суток и перестать принадлежать себе. Тело берет над духом полную власть, подчиняет его себе, лишает разума.

Мария вырубилась через двое с половиной суток в шесть часов вечера. Сон пришел помимо воли, едва девушка села в кресло и на минуту откинула голову назад.

— Это будет самый длинный в твоей жизни сон, — отчётливо произнес приятный мужской голос.

Мария с усилием разлепила веки. Возле кресла в современном черном классическом костюме стоял Анри Жерфо де Ла Россель. Вероятно, недавно он посетил парикмахера, т. к. длинные тонкие спиральки отсутствовали. Коротко стриженные чёрные волосы аккуратно зачёсаны к затылку.

— Паранойя, — сказала Мария, еле ворочая языком. — Я спятила.

— Не волнуйся, всё будет хорошо, — Анри приложил свою ладонь ко лбу девушки.

Ладонь оказалась ледяной. Как будто не рука живого человека, а мраморной статуи коснулась её. И как в кошмарном сне накануне, личность Марии стала постепенно стираться. Секунда за секундой. Минута за минутой.

Другая жизнь

«Антигон, заметив, что его сын самовластен и дерзок в обращении с подданными, сказал: «Разве ты не знаешь, мальчик, что наша с тобой власть — почётное рабство?»

Элиан «Пёстрые рассказы»

2

— На деревенском кладбище живёт вампир! — сказала рыжеволосая кудрявая девочка лет восьми, вылавливая ладошкой из прозрачной зеленоватой воды головастика.

— Неправда! — усомнилась другая девочка, примерно того же возраста, но с тёмно-каштановыми лохматыми, сколотыми на затылке кудрями и подставила под руку с головастиком глиняный горшок из-под мёда.

В горшке под лучами весеннего солнца золотилась вода из пруда. Головастик нырнул и удивленно уставился на других таких же головастиков.

— Это правда, Мари! — разозлилась рыжеволосая и гневно посмотрела синими глазами на свою собеседницу. — В деревне об этом все говорят.

— Они дураки! — ответила Мари, и в её зеленых глазах озорно отразился луч света.

— Сама ты дура! И знаешь кто этот вампир?

— Кто?

— Дядюшка Джо.

— Дядюшка Джо, кузнец, — темноволосая девочка постучала подругу пальцем по лбу. — А ты точно дура.

— Дядюшка Джо — вампир. На самом деле он давно умер. И живёт на кладбище.

— И где он там живёт?

— В склепе, наверное.

— Неправда!

— Пойдем, посмотрим?

— Сейчас?

— Ночью.

— Меня ночью мама в деревню не отпустит.

— А мы тайно, чтобы мама не узнала.

Девочек, сидящих тёплым майским днём на корточках возле небольшого пруда, недалеко от северной башни замка Санси, звали Селя и Мария Луиза.

Селя — рыжеволосая кудрявая — служанка другой, Марии Луизы — юной маркизы де Сансильмонт.

Обе они хорошо знали дядюшку Джо, деревенского кузнеца, ещё до рождения девочек приехавшего из Англии в Руан в поисках жены и работы. И то, и другое он нашел в небольшой деревушке, всего в одном лье от замка Санси и в двух лье от самого Руана.

Дядюшка Джо женился, у него появились очаровательные мальчики: Фред и Мэлз. И вот тебе новость — оказывается этот тихий, незаметный человек — вампир! Мертвец, ночами, выходящий из могилы, чтобы пить кровь односельчан.

— У вампиров не бывает детей, — Мария Луиза с сомнением посмотрела на пойманных головастиков.

Смогут ли из них вырасти хорошие лягушки? Такие, как в прошлом году. Тогда лягушки выросли хорошие. Только они быстро разбежались из дубовой бочки с водой. И Мария Луиза не знает почему. Маму ведь об этом не спросишь. Маме вообще не стоит говорить ни о бочке, ни о лягушках. Она посмотрит строго и скажет:

— О, пресвятая дева Мария, пристало ли тебе, маркизе де Сансильмонт, такое поведение.

И про дядюшку Джо спросить нельзя. Ведь, наверное, тем более не пристало маркизе бродить ночью по кладбищу.

Вообще-то, и сама Мария Луиза никуда не хочет идти. Но Селя так насмешливо на неё смотрит. Откажись, и она вмиг назовёт её трусихой.

— А мой двоюродный пра пра прадедушка тоже видел вампира и даже разговаривал с ним, — гордо сказала Мария Луиза, прижимая горшок с головастиками к груди. — Мне мама об этом рассказывала.

— Ну и что? — пожала плечами Селя. — Когда жил этот твой пра, пра? Сейчас можно придумать что угодно.

— Он жил больше ста пятидесяти лет назад, но это правда! Это семейное придание, — насупилась Мария Луиза. Значит, Селе можно рассказывать всякие жуткие истории, а ей нет?

— Ну, хорошо, — сказала Селя таким тоном, как будто она была маркизой, а не Мария Луиза, — Рассказывай.

— Мой двоюродный пра пра прадедушка жил при короле Генрихе III. И был очень важным человеком при дворе. Я не помню кем, хотя мама мне об этом говорила. Фин… Финном. Нет не финном. В общем, не помню. Но король его очень любил и уважал. Звали моего пра пра Николас Гарлей де Санси. И вот однажды повстречал он сатану — самого главного вампира.

Селя расхохоталась.

— Чему ты смеешься? — обиделась Мария Луиза. — Не веришь, что маркиз де Санси встретил сатану?

— Нет, — Селя покачала головой. — Не верю. Я представила, как подходит к маркизу сатана и говорит: «Здравствуй, я сатана — самый главный вампир»!

— Да не так он к нему подошел! — возразила Мария Луиза. — И не знал сначала Николас де Санси, что это вообще сатана. Мама рассказывала, что встретил мой пра пра прадедушка однажды путника. И предложил ему этот путник купить большой пребольшой алмаз по маленькой цене. Сказал, что это камень принесет ему удачу и славу. Но взамен попросил об одной услуге.

— О какой услуге?

— Доставить свёрток одному человеку в Париже.

— И маркиз?

— Маркиз де Санси сверток доставил, но не удержался и посмотрел, что в нём было. А была там человеческая отрезанная голова!

— Ой, — испуганно сказала Селя. — И что было дальше?

— А ничего. Николас Ганлей де Санси отдал свёрток и попытался забыть эту историю. Забыть о том, что он купил алмаз у самого сатаны.

— А почему ты решила, что этот сатана вампир?

— Потому, что сатана и есть самый главный вампир. Так говорит мама. А если так говорит мама, то значит, так оно и есть.

Селя не стала оспаривать авторитет старшей маркизы де Сансильмонт. Она несколько побаивалась эту строгую напудренную женщину, хотя восхищалась её необычными прическами. В чёрных волосах мадам Жозефины де Сансильмонт часто можно было увидеть искусно сделанный замок или корабль.

— Значит, встретимся после полуночи на кладбище, возле ворот? — спросила Селя. — Может, мы тоже сможем поговорить с вампиром?

— Нет, — возразила Мария Луиза. — Я с вампиром разговаривать не буду.

— Но ты придешь?

— Приду.

***

Из замка Санси Мария Луиза вышла в полночь. Вернее не вышла, а вылезла через окно своей комнаты, спустившись по верёвочной лестнице. Её Селя у кого-то выпросила в деревне прошлым летом. Лестница хранилась в комнате Марии Луизы в тайнике — глубокой щели между камнями стены под гобеленом.

Ночь оказалась достаточно светлой. Хотя до полнолуния оставалось три дня, луна сияла почти во всю свою мощь, и даже небольшие облачка не очень ей мешали. Селя жила в деревне. В замок она приходила утром, одевала Марию Луизу, причёсывала, подавала завтрак, обед, полдник и ужин, а на ночь возвращалась домой. Маркиза Жозефина де Сансильмонт почему то не позволяла служанке дочери оставаться в замке, хотя её собственные слуги жили в Санси. Возможно, объяснялось это тем, что слуги мадам Жозефины были наняты в Руане и, по мнению маркизы, стояли намного выше деревенских цыган.

Мария Луиза поморщилась при мысли о том, что ей придется ночью спуститься с холма на дорогу, пройти небольшую дубовую рощу, перепрыгнуть через ручей, обогнуть деревню и остановиться возле скрипучих железных ворот кладбища. Путь, вообще-то, знакомый. Но девочка еще ни разу не преодолевала его ночью. Мария Луиза вздохнула и побежала. Часы на главной башне замка только что отбили двенадцатый удар. Мария Луиза посмотрела на небо. Звёздное, глубокое, красивое. Она обожала ночное небо. Селя рассказала как-то деревенскую легенду о душе одного крестьянина, который жил во времена первого короля Франции и который захотел после своей смерти стать звездой. Господь выслушал крестьянина, удивился его безумной идее, но согласился. «Хорошо, — сказал Господь, — если ты проживешь праведно, то я исполню твою просьбу». Прожил крестьянин в труде и заботе о близких своих, не запятнал свою душу грехами и стал после смерти звездой. И с тех времён каждый умирающий на Земле праведник всходил на небо, и зажигалась новая звезда.

Мария Луиза представляла, как под ночным светом мир вокруг преображается. Становится из привычного волшебным. Она мечтала, мечтала и не заметила, как подошла к кладбищу. Сели не было.

«А если она не придет? — засомневалась Мария Луиза. — А если она просто пошутила?»

В том, что Селя могла так поступить, можно было не сомневаться.

Они так не похожи друг на друга, эти две восьмилетние девочки. Юная маркиза и её служанка.

Тихая, спокойная, задумчивая Мария Луиза и вертлявая, смешливая Селя. Мария Луиза могла часами сидеть, уединившись, и наблюдать за солнцем. За его восходом, медленным движением по небу к зениту, а затем, таким же медленным к закату. Селя от сидения на одном месте просто умерла бы. А потому она тащила свою госпожу в дубовую рощу.

— Ты разве не видела, какую кучу соорудили там муравьи?

Или на пруд — охотится на головастиков. Именно она научила Марию Луизу выращивать лягушек и ловить в цветах пёстрых бабочек.

Иногда, чтобы растормошить слишком погружённую в себя Марию Луизу, Селя шутила. Могла тихо подкрасться сзади и засунуть за шиворот только что пойманную ящерицу. Визг, поднимавшийся вслед за этим, забавлял озорницу. Но Мария Луиза не сердилась на неё. Без Сели слишком одиноко среди сырых, местами покрытых мхом стен замка.

В общем, вполне могло оказаться, что Селя пошутила и на этот раз. Мария Луиза с тоской посмотрела на кладбище, словно накрывшее тёмным одеялом землю. Надгробия, бесконечные, вросшие в землю надгробия и старая полуразрушенная часовня вдалеке. Мария Луиза вспомнила отца, умершего полгода назад от странной болезни. Мария до сих пор помнит его синее опухшее лицо без носа. Лицо, которое она увидела перед самой смертью отца, когда мама велела ей пойти попрощаться с ним.

— Не подходи близко! — истерично крикнула маркиза Жозефина де Сансильмонт, когда Мария Луиза кинулась со слезами к этому страшному непонятному человеку, в котором с трудом узнавала она своего папу.

— Мама, почему он стал таким? — испуганно спросила девочка маркизу.

— Это поцелуй дьявола, деточка. Так выглядит всякий грешник, когда его поцелует сатана.

И Мария Луиза поклялась тогда Пресвятой Деве, что никогда не будет целоваться с дьяволом — сатаной, а так же никогда не будет у него ничего покупать, как пра пра прадедушка. Потому что дьявол — сатана самый главный в мире вампир.

***

— Ты уже здесь?

Мария Луиза вздрогнула и пронзительно завизжала.

— Ты что кричишь? — недоуменно спросила её только что подошедшая Селя. — Дядюшка Джо услышит.

— Ты меня напугала, — ответила Мария Луиза чуть не плача. — Я думала, ты меня обманула.

— Я никогда тебя не обманывала, — обиделась Селя и капризно надула губки. — А не веришь мне, можешь не смотреть на дядюшку Джо и идти обратно.

— Извини, — Мария Луиза испугалась, что Селя сейчас убежит.

Она могла это сделать. Гордая деревенская девочка могла убежать и оставить маленькую маркизу одну на кладбище.

— Ладно, — Селя поправила съехавшую на бок копну рыжих волос, — Мы сейчас спрячемся около часовни. Дядюшка Джо должен пройти мимо нас.

Только девочки присели за пышным кустом жасмина, как дядюшка Джо, в самом деле, появился. Высокий, худощавый, одетый в длинный охотничий плащ, он шёл медленно, припадая на одну ногу. В свете почти полной луны двум маленьким девочкам дядюшка Джо казался чудовищем, вылезшим из мира грёз, чтобы убивать.

— Видишь? — спросила Селя.

— Вижу, — ответила Мария Луиза.

— Ну?

— Он точно — вампир!

— И дьявол.

— Маленький дьявол.

— Почему маленький? — удивилась Селя.

— Потому что про большого дьявола я тебе уже рассказывала. С ним встречался мой пра пра прадедушка и папа. Папу дьявол даже целовал, отчего он покрылся волдырями, стал заживо гнить и умер.

— Жуть, — протянула Селя. — Это значит, если дядюшка Джо нас поцелует….

— Мы превратимся в разлагающиеся трупы.

Дядюшка Джо проковылял мимо часовни и исчез среди молчаливых надгробий, а Селя и Мария Луиза ещё долго сидели, прижавшись, друг к другу и дрожали.

***

Той же ночью Марии Луизе приснился сон. Вообще-то, маленькой маркизе часто снились странные сны. В них больше видела она странные замысловатые, несуществующие города, пустые, пугающе безжизненные. С огромными каменными дворцами и гигантскими площадями. Казалось, эти города были построены не людьми и не для людей. А ещё часто снились статуи. Громадные, в семь человеческих ростов. И не всегда эти статуи изображали людей. Иногда из чёрного камня высечены неведомыми скульпторами змеи, драконы, волки, или ещё более жуткие существа с телом человека, а головой пса.

Но в ночь, когда маркиза отправилась на кладбище с Селей смотреть дядюшку Джо, Марии Луизе приснилось другое.

Мария Луиза стояла на просёлочной дороге. Был туман и сквозь него практически невозможно рассмотреть, что там впереди. Неожиданно из тумана вынырнул мужчина, но не крестьянин. Мария Луиза хорошо знала, как одеваются крестьяне и цыгане. Этот был явный чужак. И двигался он как-то странно, замедленно. Чужак поднял правую руку вверх (отчего рукав его светло — коричневой кожаной куртки надетой на голое тело задрался выше локтя) и наклонил голову набок. Потом подпрыгнул, быстро, быстро перебирая в воздухе ногами в коротких рваных штанах, будто медлительность его мигом пропала, и сказал хотя и тихо, но довольно отчётливо.

— Хочешь подарок?

Мария Луиза, которая вдруг поняла, что спит, ответила:

— Хочу.

Если бы к ней наяву подошел незнакомый странно одетый мужчина, то Мария Луиза ни за что бы с ним не заговорила. Но сны маленькая маркиза считала своим царством. Здесь позволено всё!

— Тогда пойдём, покажу, где ты его можешь взять, — чужак поклонился и протянул девочке руку.

Мария Луиза с сомнением посмотрела на нее. Стоит ли идти? А почему бы и нет. Вдруг этот человек хочет подарить ей сокровища?

Они долго шли по дороге в тумане. Из холодной белой, как только что выполосканная простыня мглы иногда вырывались очертания деревьев и пару раз, кажется, домов. А потом туман пропал. Как будто не появлялся никогда. Мария Луиза увидела, что стоит возле прудика недалеко от замка Санси, а чужак сидит на большом, почти ушедшем в воду камне.

— Здесь, — мужчина ткнул пальцем в землю возле камня. Марию Луизу неприятно поразили его длинные сальные седые волосы и светло, светло голубые, почти белесые глаза.

***

А потом маркиза проснулась. В распахнутое окно холодным ветром врывался воздух. Возле кровати уже стояла и держала в руках её платье Селя.

— Сколько можно спать? Твоя мама уже ждет тебя к завтраку.

— Я видела странный сон, — Мария Луиза до красноты терла глаза.

— Ты чего их трешь, — скривилась Селя. — Мадам Сансильмонт ещё подумает, что ты ревела. А что за сон?

— Я знаю, где искать клад!

— Да ну?

— Ага…..

Почти ушедший в воду камень оказался ровно на том месте, где его видела во сне Мария Луиза.

— Вот, это он. Тут сидел этот безумец. — Мария Луиза запрыгнула на камень, села на корточки и ткнула пальцем в сырую землю. — Здесь. Давай копать.

— У меня с собой только это, — Селя с сомнением посмотрела на небольшой плоский камень с острыми краями, который нашла тут же возле прудика.

Земля была влажной и девочки, ковыряя по очереди липкий чернозём, выкопали довольно глубокую ямку. Клад не появлялся.

— Может это был неправильный сон? — Селя устало кинула камень на землю. — Твоя очередь, копай.

— Я не знаю, — Марии Луизе вдруг захотелось разреветься. От обиды. От злости. И от досады. Первые слезинки уже напрашивались маленькой маркизе на глаза, когда камень, которым она скребла землю воткнулся во что-то не копаемое. — Подожди…

Мария Луиза пошарила рукой в склеенной комками земле и нащупала нечто твёрдое, завернутое в мокрую тряпку.

— Кажется, я нашла!

— Что там? — Селя насела на маркизу сзади, перевесившись через её плечо.

Мария Луиза развернула полуистлевшую ткань и ахнула. В коричнево серой тряпке лежал кинжал. Довольно большой с блестящим, наверное, золотым клинком и рукояткой из белой кости, украшенной как скипетр большим красным камнем.

— А-а-а, — заворожено протянула Селя, — Это рубин.

Мария Луиза сначала молчала, не в силах произнести ни слова. Затем…

— И кому он теперь принадлежит? — маленькая маркиза осторожно взяла кинжал в руки.

— Тебе, — с досадой ответила Селя.

— Почему?

— Если я возьму его, меня обвинять в краже и накажут плетьми.

3

Из дневниковых записей Марии Луизы.

«С тех пор, как я и Селя нашли кинжал, прошли годы. Мы выросли. Кинжал до сих пор со мной. Я ношу его с собой везде, словно талисман. Он спрятан в кожаных ножнах в складках моего платья.

Я давно знаю, что дядюшка Джо не вампир. Сейчас он совсем стар, но по-прежнему сторожит деревенское кладбище.

Как только мне исполнилось одиннадцать лет, мама отослала Селю в деревню навсегда. Маркиза Жозефина посчитала, что детство моё уже закончилось, и в куклы теперь играть неприлично. Я проплакала всю ночь, когда поняла — Селя была всего лишь моей живой куклой. А потом её выбросили, словно пришедшую в негодность. Из Парижа мне прислали воспитательницу, мадам Жозани. Странная, весьма противоречивая женщина. С одной стороны, она невероятно набожна. Нередко, по вечерам, когда мадам Жозани читает мне «Жития святых», слезы не сходят с глаз моих, а душа преисполняется такой тоски и печали, что кажется мне, будто бы я претерпеваю все те лишения и испытания, которые претерпели мученики за веру Христову. Но уже на следующий день, щебеча, словно птаха весенняя рассказывает мадам о Париже, нравах его, а более всего о тамошних товарах. И узнаю я тогда, что сапожники в Париже самые лучшие, портные самые искусные, да и сама жизнь более весёлая, чем в нашей унылой провинции. В Париже королева. Здесь — чернь поганая. И вот когда называет мадам Жозани тех, кого я знаю чернью поганой, закрадывается в моё сердце неприязнь к этой столичной даме. Хоть и учит она меня многому интересному. Танцам и музыке. Старенький мамин клавесин не умолкает, бывало, целую неделю. Это я осваиваю музыкальную грамоту. А потом следующую неделю провожу я за мольбертом. Мадам Жозани оказывается и с искусством рисунка знакома. Мне нравится учиться. Хотя мадам Жозани бывает временами просто невыносима! Настолько невыносима, что я начинаю мечтать о полном уединении. Иногда спрашиваю, обращаясь к небу, почему я не родилась обычной цыганкой как Селя? Почему не могу просто жить, просто дышать, просто бегать? Неужели мадам Жозани будет вечно ходить за мной призраком, и учить, учить. Не только чему-то интересному, но прежде всего искусству лжи, в котором она наиболее искусна. Но…. Я из высшего света и обязана стать тем, кем меня желает видеть маркиза Жозефина де Сансильмонт, моя матушка.

Сегодня, через четыре года после того, как Селю навсегда выгнали из моей жизни, я решила завести дневник. Через два дня я навсегда покину Санси. Никогда больше не увижу и Селю, и деревню, и постаревшего дядюшку Джо. Мой маленький привычный мир навсегда останется в прошлом. Сегодня ночью я в последний раз тайно уйду из замка, в последний раз поцелую кудрявую рыжую бестию. Когда я думаю о Селе, то каждый раз улыбаюсь и вспоминаю забавный случай, произошедший в прошлом году.

Я люблю танцевать. Но не так, как учит «зануда» мадам Жозани: размеренные движения, поклоны, реверансы, а по-настоящему. Под звуки скрипки дядюшки Джо, (я, кстати, забыла упомянуть, он прекрасный музыкант) под хлопки крестьян в центре круга. Танцевать так, чтобы ноги потом гудели, и сон вырывал меня из реальности, как только моя голова коснется подушки. Я обожаю деревенские танцы! Однажды ко мне подбежала Селя и прокричала в самой ухо:

— А я с мальчиком целовалась!

Она сказала это с озорством и гордостью, и показалась мне в этот момент такой необыкновенной, притягательной. Она выросла, моя Селя, а вместе с ней выросла, видимо, и я.

— И каково это, целоваться с мальчиком? — спросила я, чувствуя, что моё сердце колет, словно маленькими иголочками. Просыпается ревность.

— А ты попробуй, — задорно посоветовала Селя.

— Я не могу, ты же знаешь, — я обиделась на неё. Ведь она прекрасно знает, что я другая. Из другого сословия. Мне запрещено целоваться с крестьянскими мальчиками. Мне, в принципе, даже нельзя бывать в деревне. И я прихожу на танцы только потому, что матушка моя, увлеченная нарядами и зеркалами замечает свою дочь только в присутствии мадам Жозани или расписанных по часам трапез. В другое время меня для маркизы Жозефины просто не существует.

И тут Селя неожиданно нагнулась ко мне и поцеловала в губы. Крепко, облизывая языком мой язык.

— Вот так они целуются! — сказала она. — Тебе понравилось?

— Нет, — поморщилась я, — Мокро.

— Это, наверное, оттого, что я не мальчик, — покраснела Селя, а затем крепко обняла меня. — И почему ты не можешь жить со мной, в деревне?

— Потому, что я маркиза, и мама говорит, что как только я немного подрасту, поеду ко двору королевы в Версаль.

— Там красиво? — спросила Селя.

— Наверное, — я пожала плечами. — Какая разница. Там не будет тебя и дядюшки Джо.

— Но там будет что-то другое.

— Другое — это не то, что здесь».

***

Зима в 1778 году никак не хотела уходить с Руанской земли. Снег не таял в марте, и даже к середине апреля то там, то здесь маячили белые островки среди тянущейся к небу травы. Дороги разбухли и всякое движение между замком Санси, Руаном и деревней приостановилось.

Не успели дороги подсохнуть, как тут же зарядил дождь. Мелкий, холодный, как осенью и лил, не переставая, неделю, так что у маркизы Жозефины стало заканчиваться всякое терпение.

— Будто дьявол козни строит, — возмущалась она. — Твоя поездка опять откладывается.

Мария Луиза отворачивалась в сторону так, чтобы мама не видела её лица и победоносно улыбалась.

Но время шло, солнце и ветер высушили грязь, превратившую дороги в болота….

— Ты велела собрать свои вещи? — Жозефина строго посмотрела на улыбающуюся дочь, стоящую возле распахнутого окна своей спальни. Куда она смотрит? Что нового можно увидеть там, за окном? Привычный пейзаж. Петляющая среди холмов дорога, вдалеке, почти у самого горизонта — остроконечные, часто тонущие в тумане башни Руана. О чем только думает эта девчонка? Явно не о своём будущем. Она так рассеяна, так легкомысленна, несмотря на все усилия мадам Жозани.

— Да, мама, велела, — Мария Луиза ответила с обречённым вздохом и посмотрела в лицо матери. Как всегда напудренное, кукольное, словно нарисованное художником на холсте. Почему она не может хотя бы день походить без этой краски. И всегда выглядит так, будто собирается на бал, который никогда не состоится. А ведь маркиза Жозефина де Сансильмонт не выезжала в свет уже лет восемь.

— Позволь я взгляну, — Жозефина открыла сундук, стоящий возле большой кровати. Перебрала тонкими сухими пальцами платья. — Это все? Два полонеза, одно карако⁴, казакин⁵ и две юбки? И книги? Вольтер? Этот безбожник?! Откуда он у тебя?

— Мадам Жозани привезла из Парижа по моей просьбе. Разве ты не помнишь?

— Но я проверяла список, который ты дала мадам Жозани. Там не было вольных текстов этого Вольтера!

— Это не вольные тексты, — возразила Мария Луиза, чувствуя себя прескверно. Мать распекала её, как маленькую девочку. — Это его ранняя поэзия. Просто лирика.

— Хорошо. Посмотрим, что ты взяла ещё, — старшая маркиза де Сансильмонт достала из сундука книгу и стала внимательно её рассматривать. — Так. Дени Дидро. Это ещё кто такой?

— Современный писатель, мама.

— Не слышала о таком. Роман «Монахиня». Это религиозная вещь?

— Безусловно, — кивнула Мария Луиза, пряча усмешку.

Она не стала говорить, что роман ей привезла вовсе не мадам Жозани, а продал в деревне странный мрачный юноша. Это произошло примерно месяц назад. Мария Луиза, как обычно, пошла навестить Селю. Была ночь и небо полное нереально больших звезд. Этот юноша появился перед маркизой, словно из ниоткуда. Он вышел из-за спины дядюшки Джо, когда тот увлеченно беседовал с каким-то заезжим крестьянином.

— Не желает ли мадмуазель купить книгу? — спросил юноша, и Мария Луиза даже вздрогнула от его пронизывающего, будто зимний ветер взгляда.

Маркиза подумала тогда, что более всего незнакомец похож на переодетую девушку. Только голос у него низкий и слегка приглушенный. Он производил впечатление человека от кого-то скрывающегося. Мария Луиза посмотрела на юношу с подозрением. Может это беглый преступник?

— Какую?

— Дени Дидро «Монахиня», — юноша, не дожидаясь ответа, сунул в руки Марии Луизе толстую книгу в грубом переплёте. Похоже, кожа, из которой он сделан, не слишком хорошо выделана.

Мария Луиза неуверенно взяла книгу в руки. Раскрыла её и сообразила, что сейчас ничего не сможет разглядеть в полутьме.

— О чем эта книга?

— О том, что обычно скрывают, — хмыкнул юноша.

— Это запрещенная книга? — Мария Луиза почувствовала, что её сердце забилось быстрее. С некоторых пор её стала интересовать литература подобного рода.

— Да. Мир ещё не знает её содержания. Но я очень хочу, чтобы вы её прочитали.

— Какая вам разница прочитаю я её или нет? — Мария Луиза смотря в чёрные, в свете факелов казавшиеся лишёнными зрачков глаза, подумала о том, что юноша, пожалуй, слегка не в себе.

— Я много путешествую, — незнакомец нервно хихикнул. — И знаете, мне попадаются разные люди. Но среди них я ещё не встретил человека, которому мог бы продать эту книгу. Вы первая…., — он запнулся и немного помолчал. — Так вы купите у меня книгу?

Мария Луиза купила, отдав за роман все тайно спрятанные от матушки монетки в каком-то странном полубессознательном состоянии. Взгляд юноши подействовал на маркизу как дурман. И только девушка отдала деньги, только отвела взгляд в сторону, как незнакомец исчез. Нет, он не ушел, а просто пропал, будто растаял в воздухе. И если бы не книга в руках и отсутствие монет в мешочке на груди, Мария Луиза подумала бы, что ей померещился юноша похожий на девушку. Вспоминая в дальнейшем его внешность, маркиза совершенно не могла восстановить в памяти черты его лица. Перед внутренним взором стояли только глаза: продолговатые, чёрные, демонические.

«Монахиня» оказалась рукописной книгой. Мария Луиза прочитала роман, и душа её пришла в смятение. Девушка усомнилась в правдивости того, о чём рассказывал священник на еженедельных проповедях. Усомнилась в самой церкви. И даже в боге. Ведь если бог добр, как сказано о нём в писании, то почему допускает такие мерзости в стенах своих обителей? Тревожные вопросы будоражили Марию Луизу после прочтения «Монахини», но задать их, к сожалению, было некому. Сначала, правда, девушка хотела рассказать о своих мыслях исповедавшему её священнику, который жил в Санси. Но вовремя передумала. Падре Иероним мог обо всем поведать матушке. А в тайну исповеди Мария Луиза теперь не верила.

Между тем, ответ дочери вполне удовлетворил Жозефину, и она положила «Монахиню» на место. В сундуке лежали и другие книги, но они старшую маркизу Сансильмонт уже не интересовали. Её внимание переключилось на другое.

— Это хорошо, что тебя интересует литература. Однако, я бы не хотела, чтобы ты читала Вольтера. Он писал богомерзкие вещи, — с этими словами она вернулась к изучению содержимого сундука. — А где те два шикарных платья, что я заказала тебе два месяца назад в Париже и которые на днях были доставлены?

— Мама, они слишком яркие, — возразила Мария Луиза.

— Слишком яркие? Да они великолепны! Желтое, как опавшая листва и бордовое, как затухающее пламя.

— Я не люблю эти цвета.

— Но они делают тебя заметной. А тебя должны заметить при дворе! Просто обязаны, — маркиза Жозефина схватила дочь обеими руками за подбородок.

Мария Луиза невольно отшатнулась. Приторный запах духов хлестко ударил в нос, дыхание перехватило, горло сдавил спазм.

— Мама, — Мария Луиза стряхнула руки маркизы. — Не надо, мама. Ты же знаешь, я не хочу никуда ехать!

— А я не хочу, чтобы ты прозябала в этой дыре! — закричала маркиза Жозефина. — Я хочу, чтобы ты вышла замуж и удачно, чтобы ты жила в Париже.

— И что такого есть в этом твоем Париже, чего нет здесь?

— Там есть все! О, пресвятая Дева Мария, какой у меня странный ребенок! Все девушки хотят в Париж, а ты нет!

— Я не все девушки, — возразила Мария Луиза. — Я — это я.

— Может тогда тебя следовало бы отдать в монастырь? — разозлилась маркиза.

— Я не хочу ни в монастырь, (Марию Луизу внутренне передернуло от этого слова) ни в Париж, ни в Версаль. Я хочу остаться здесь.

— Ты не останешься. Ты едешь завтра в сопровождении мадам Жозани!

***

Из дневниковых записей Марии Луизы:

«Я думала, она обнимет меня на прощание. Моя мама. Она же все-таки моя мама! Но, маркиза провожала меня надменно. Она стояла и просто смотрела. Её глаза холодны, словно небо после грозы. Она, как всегда, торжественная, как всегда напудренная, как всегда чужая. Моя мама не захотела в себе что-то изменить даже в момент прощания со мной. Конечно, я привыкла к ней такой: отстранённой, погружённой в мир своих иллюзий и фантазий, мечтающей о бесконечных балах и развлечениях. Но мне так хотелось, чтобы она увидела во мне человека, свою дочь, а не инструмент для исполнения своих желаний

— Надеюсь, ты не забудешь о своей матушке, когда устроишься в Париже или Версале?

Это все, о чем она меня спросила.

— Я не забуду о тебе, — тихо ответила я.

— Большую часть жизни я просидела в этой дыре, — матушка, словно молясь, вскинула руки вверх. — Может, на старости лет господь пожалеет меня!

Я промолчала. Моей маме безразлично за кого я выйду там, на чужой земле. А в тот момент я почувствовала, что для меня всё кроме Санси чужое. Моей маме безразлична моя грусть. А я так хотела обнять её. Но не решилась.

Я покидала Санси с чувством, которое испытывает человек, идущий за гробом недавно умершего родственника.

Навсегда в прошлом…

Навсегда в прошлом изъеденная древесным червём мебель. И старый клавесин. Он будет помнить всегда прикосновение моих пальцев. В прошлом серые от пыли гобелены, и ковры, и сырость, и пропитанный холодом даже летом воздух. И постельное белье пахнущее тиной.

Я всегда мечтала о путешествиях. Но не в Париж, о котором рассказывала мадам Жозани. Признаюсь, этого Парижа я боялась, как боится ребенок тёмной вязкой ночи. Я мечтала о путешествиях в прошлое. В славное, героическое, прекрасное прошлое. И в воображении своем уносилась я во времена королевы Брунгильды, жены Зигберта Первого, короля Австразии. И представляла я, что спасаю старую женщину от пыток и смерти под конскими копытами, так как с детства восхищаюсь я смелостью и дерзостью Брунгильды и ещё многими другими качествами, мне не присущими.

Оставляю в прошлом и безмолвных, похожих на тени слуг Санси. Молчаливую кухарку Молли, сторожа и смотрителя Сореля, и женщину, водившую во дворе замка овец и кур. К своему стыду я даже не знаю её имени. Однако, я в восторге от результатов её трудов, которые регулярно поступают к нашему с матушкой столу. Жареные куры и варёные яйца тоже в прошлом. Прощай Санси!»

4

Мария Луиза сидела на жёсткой длинной деревянной скамье и уже минут пять пыталась разобраться в своих мыслях и чувствах. Рядом с ней примостилась мадам Жозани и без перерыва шептала на ухо.

— Говорят, королева выезжает в Париж не только официально, но и тайно, без свиты. Говорят, она никогда не надевает одно и то же платье дважды. Говорят…..

И откуда она всё это успела узнать? Они въехали в Париж всего три часа назад, только оставили на постоялом дворе вещи и, не успев перевести дыхание, направились сюда, в Нотр Дам де Пари помолится Деве Марии перед дорогой в Версаль. Неужели мадам Жозани узнала так много от слуг? И теперь выливает на уши маркизы поток совершенно диких новостей.

— Говорят в Версале такие оргии…. Ужасно….

Мария Луиза ещё никогда не отъезжала от замка Санси так далеко.

***

— Тяжелый, сволочь, — кучер Ардан водрузил сундук Марии Луизы позади возка. Поправил весящие на поясе мушкетоны и, повертев по сторонам лысой, непонятно когда успевшей загореть головой, обратился к маркизе и мадам Жозани, — Прошу садиться, дамы.

Мария Луиза с замершим сердцем взобралась на мягкое, обитое тёмно-лиловым бархатом кресло, осторожно провела рукой по бархату стен цвета бордо, немного с испугом наблюдая, как севшая возле мадам Жозани пристраивает рядом с собой мушкетон.

— Зачем мы берем с собой так много оружия? — недоумённо спросила Мария Луиза.

— Много? — мадам Жозани фыркнула, как собравшаяся сбросить своего всадника лошадь. — Вы что шутите, мадмуазель? Это мало, ничтожно мало для той дороги, которая нам предстоит. Понимаете, средства вашей матушки…

Мария Луиза понимала. У Жозефины де Сансильмонт не хватило денег нанять достаточную охрану для своей дочери.

— Надеюсь, Господь поможет нам, — вздохнула мадам Жозани.

***

Наверное, господь все-таки им помог. По крайней мере, всю дорогу от одного постоялого двора до другого Мария Луиза слушала жуткие истории о разбойниках, которые радостный, казалось не боящийся и самого черта, Ардан сопровождал задорными песнями

— Мишка по лесу гулял.

Всю малину обосрал!

Будет пить зимою длинной

Чай с вонючею малиной.

— Мадам Жозани, — испугано тронула Мария Луиза свою воспитательницу за руку, — А вы не знаете, где матушка нашла этого человека, месье Ардана?

— А это вовсе не она, — заулыбалась мадам, — Нашла его. Это я. Мой родственник. Двоюродный брат из Руана. Редкий дурак, но стреляет хорошо.

***

День сменяла ночь. За ночью вновь наступал день. Марии Луизе начинало казаться, что вся её жизнь состоит из монотонного поскрипывания рессор, щёлканья кнута и гортанного грубого голоса месье Ардана. А ещё она состоит из особенно кровожадных клопов, живущих на верхних этажах постоялых дворов, пьяных криков веселящихся путников на первых этажах и ощущения того, что дорога в Париж бесконечна.

Так прошло два месяца.

И как-то под вечер карета, запряжённая двумя усталыми лошадьми: Силу и Марилу оказалась среди одноэтажных из плохо отёсанного камня и деревянных домов, утонувших в грязи не мощеных улиц. Вид города сразу же разочаровал юную маркизу. Она ожидала увидеть дворцы, особняки. Шик и блеск, о котором часто рассказывала мадам Жозани, которым бредила матушку Жозефина. Но, увы….

Париж встречал усталых путников узкими улочками, серой толпой горожан и затхлым духом выплескиваемых из окон помоев.

Только несколько позже, когда их карета, изрядно пропетляв, въехали на улицу Риволи, копыта лошадей зацокали по булыжнику. Карету стало подбрасывать. Пару раз Мария Луиза уткнулась головой в потолок. А когда маркизу опускало после броска вверх обратно вниз, ей казалось, что органы у неё изнутри кто-то вынимал, перемешал без разбора и зашивал обратно.

Темнело. Накрывающие город сумерки поглощали силуэты домов, какого-то сада и гигантского с двумя башнями сооружения — Собора парижской богоматери.

Еще никогда в жизни Мария Луиза так не уставала. Её неудержимо тянуло уснуть, уткнувшись лбом в бархат. (И это несмотря на невыносимую тряску). Похоже, она уже засыпала, когда услышала дикий, безумный крик.

***

Дорогу карете преградил человек в светло-коричневой кожаной куртке, надетой на голое тело и рваных цвета высохшей грязи штанах, с гитарой. Лошади заволновались, закусили удила и резко остановились. Ардан выхватил из-за пояса оба мушкетона. Человек замахнулся на Ардана гитарой.

— Уйди, ошалелый! — заорал Ардан.

— О проклят будет город сей! Ведь кровью он омоется сполна.

Мария Луиза выглянула из кареты и подавилась собственной мыслью. Безумной, невероятной мыслью. Маркиза машинально нащупала кожаные ножны, в которых уже много лет спрятан кинжал. Этого не может быть! Не может человек, который показал Марии Луизе, где найти кинжал во сне, стоять сейчас перед каретой наяву.

— Мадмуазель, — человек опустил гитару и прищурил светло голубые, почти белесые глаза, — Я рад вас приветствовать вновь.

— Уйди с дороги, рвань, — Ардан нацелил дула обоих мушкетонов человеку прямо в грудь.

Но тот не только не сдвинулся с места, а ровным голосом продолжал.

— Уезжайте, мадмуазель, туда, откуда приехали. Не хороший это город….

От испуга Мария Луиза не могла произнести ни слова.

Мадам Жозани дернула маркизу к себе. Ардан щёлкнул в воздухе кнутом, разворачивая лошадей в сторону.

— Девочка, прошу тебя, уезжай! — кричал человек в кожаной куртке на голом теле и рваных штанах. — Он найдет тебя здесь! Он скоро узнает, что ты здесь!

Ошалевшие лошади несли карету вперёд. Оказавшиеся на мостовой люди едва успевали отскакивать в сторону.

И даже когда кричавший скрылся из виду, Мария Луиза отчетливо слышала его голос у себя в голове

— Прошу тебя, уезжай! Тебя в этом городе ждёт только смерть!

***

И вот теперь, оказавшись под защитой сводов Нотра Дам де Пари, испуганной Марии Луизе хотелось просто посидеть, ни о чём не думая, послушать волшебную музыку, звучащую, кажется, отовсюду. Орган, инструмент, ниспосланный всевышним, дабы нашли сердца людские путь в царство небесное. Но нет, мадам Жозани, как всегда, многословна. Даже сейчас во время вечерней мессы.

— Говорят, маркиз Ла Файет содержит целый гарем разномастных дам.

— Помолчите, пожалуйста! — не выдержала Мария Луиза.

Мадам Жозани обиженно поджала губы.

Ну и пусть! Через полчаса она всё равно продолжит болтовню, как ни в чём не бывало.

Нотр Дам де Пари….. Мария Луиза впервые молилась в готическом соборе. Разве можно сравнить его мощь с деревенской церквушкой или с молельней в замке Санси? Великий собор Парижа, великий собор всей Франции! Из темноты вырываются печальные лица двух королей и самой Девы Марии с вознесёнными к небу руками. На её коленях казненный сын, и ангелы плачут о его смерти. Статуи. Здесь так много статуй! Они, словно окаменевшие призраки, выступают из ниш, напоминая о чём-то важном.

«Я растворяюсь. Я исчезаю, — думала Мария Луиза, всем существом сливаясь с торжественными звуками строгой музыки».

— Вам нужно исповедаться, — мадам Жозани настойчиво пожала руку Марии Луизе.

Ну почему, вы не могли помолчать ещё немного? Девушка внимательно посмотрела в лицо своей гувернантки. И впервые подумала о том, что мадам Жозани обычная женщина средних лет. Такая невзрачная. Хлипкие волосы собраны на затылке в пучок и убраны под изящную шляпку. Она постоянно что-то цепляет себе на голову, то чепец, то шляпку, похоже, стесняясь своих волос, считая их неким данным богом недоразумением. Они делают её бледное веснушчатое лицо ещё более невзрачным. Мадам Жозани легко не заметить в толпе, но она вполне гармонично смотрелась бы на кухне с тарелкой пирожков, в окружении пухлых детишек. От неё веяло уютом и размеренностью. Мария Луиза чувствовала, что неприязнь к этой женщине покидает её сердце. И почему она так относится к мадам Жозани? Почему называет её занудой? Ведь простой городской женщине, пусть и парижанке, доверили воспитание юной маркизы де Сансильмонт. И мадам Жозани хорошо выполняет свою работу. И сейчас в её серых с редкими ресницами глазах всё ещё трепыхается обида. Бедная мадам Жозани не понимает, как ей вести себя с надменной, холодной, кажется лишённой всяких чувств девчонкой.

— Вам нужно исповедаться, Мария Луиза, — повторила мадам. — Священник уже прошел в исповедальню.

***

— Слушаю тебя, дитя моё, — тихо сказал чей-то баритон.

Мария Луиза вздрогнула. Голос показался ей очень красивым. Необыкновенным, как и всё в этом соборе. Может быть, именно здесь она сможет рассказать о своих сомнениях. Возможно, сейчас пришло время задать вопросы.

— Святой отец, — запинаясь, начала Мария Луиза, — Моя душа потеряла покой….

— Отчего же?

— Я не могу больше верить так, как верила прежде, — маркиза чувствовала, что кровь горячей волной ударила в виски, страх комком подкатил к горлу. Она же совершенно не знает этого священника. Может её откровение приведёт его в ярость, и он объявит её вероотступницей?

— Во что именно не можешь ты верить, дитя моё? — голос говорил ровно и спокойно.

Мария Луиза сглотнула слюну и, вслушиваясь в тишину, решилась заговорить о книге. Если она не расскажет сейчас, то не расскажет уже никогда. Конечно, страшно доверять кому-либо свою тайну, но ведь после исповеди она убежит из собора и больше никогда в нём не появится.

— Я не могу верить в церковь. И даже в бога.

— Почему? — спросил священник так, будто слушал подобные исповеди каждый день.

Марию Луизу такая реакция несколько успокоила, и она продолжала уже более решительно.

— Недавно я прочитала книгу. Возможно, мне не нужно было её читать, но я всё, же прочитала.

— И о чём эта книга, дитя моё?

— Она об одной девушке. Монахине. Сюзанна Сименон (так звали эту девушку) не хотела отрекаться от мира. Но её продали в монастырь собственные родители, чтобы скрыть тайну её рождения. Святой отец, я прочитала о такой жестокости, о такой лжи, которая возмутила бы меня и в миру, если бы я с этим столкнулась. Но в книге описаны самые почётные, самые святые монастыри Франции. Например, Лоншан. И те монахини, что живут там, такие лицемерные, бессердечные.

— Как называется эта книга? Кто её написал?

— Дени Дидро. Роман «Монахиня».

— Она у тебя с собой?

— Нет. Она в сундуке, который мы оставили на постоялом дворе.

— Кто дал тебе её, дитя моё?

— Я не знаю этого человека. Я видела его всего один раз. Он появился и исчез внезапно. Странный молодой человек с нежным женственным лицом и чёрными пронзительными глазами.

— Почему же ты усомнилась в церкви? — в голосе священника не было строгости, он просто спрашивал.

— Потому что над Сюзанной издевались именем церкви.

— А почему ты усомнилась в боге?

— Я усомнилась в справедливости бога. На проповедях мне всегда говорили, что господь предоставляет человеку право выбора. Но я вдруг поняла, что у меня этого права нет. По словам матушки, у меня два пути: либо замуж, либо в монастырь. Я прочитала о том, что может ожидать меня в монастыре и ужаснулась. Я не знаю, что будет со мной, если я выйду замуж.

— У дьявола, дитя моё, есть много путей ведущих к искушению человека. Но главный путь — это слово. Бог борется за сердца человеческие словом, и дьявол тоже. Не следует молодой девушке читать что-то помимо писания.

— Но ведь «Монахиню» писал не дьявол, а человек.

— «Библию», дитя мое, тоже писали люди. Но слова, изложенные в книгах — суть влияние либо духа святого, либо духа сатанинского.

— Вы хотите сказать, что всё, о чём написано в той книге, которую я прочитала — неправда? Но…., — Мария Луиза запнулась. — Откровения Сюзанны…..

— Мужчина писал от имени девушки? — в голосе послышалась усмешка. Неужели этот священник тоже читал роман Дени Дидро? Ведь Мария Луиза не говорила о том, что «Монахиня» написана от имени девушки, — Разве это уже не ложь? Ведь ты, дитя моё, читала откровение не существующего человека. Человека, придуманного этим Дени Дидро.

— Но всё было описано так достоверно.

— Писатели, дитя моё, обладают даром, ниспосланным им либо небом, либо преисподней. Они служат либо богу, либо дьяволу. В устах одарённого дьяволом, даже ложь звучит, как истина. Не надо обольщаться подобными историями. Они способны только смутить. Ты правильно сделала, когда решила рассказать мне о своих сомнениях. И мне нравится твоя откровенность, — в голосе священника опять послышалась усмешка.

— На исповеди все откровенны, — растерянно сказала Мария Луиза.

— О нет, дитя моё, не все. Часто люди выдают за правду то, что придумали себе и во что поверили. Вера великая сила. Поэтому тебе не стоит терять веру в церковь и бога.

— Но что, же тогда мне делать?

— Жить, исполняя заповеди божьи. И не брать у незнакомых людей книги. А если попадет тебе что-то сомнительное, то ты всегда можешь прийти в церковь и показать то, что собираешься прочесть. Наша миссия в том и заключается, чтобы направлять людей на правильный путь.

— Но, святой отец, мне страшно! Я остаюсь одна среди совершенно незнакомых мне людей. Я выполняю повеление моей матушки и….

— Ты правильно делаешь, что слушаешь свою матушку. И тебе не стоит бояться. Верь, дитя моё, и вера поддержит тебя. Через какое-то время ты познакомишься с незнакомыми тебе людьми, и всё будет хорошо. А если у тебя возникнут вопросы, ты всегда сможет прийти в этот собор и поделится с любым священником, который по служению своему окажется в исповедальне. Ты светлая девочка, искренняя и думаю, у тебя всё будет хорошо.

— Мои сомнения являются грехом?

— К сожалению, да, — баритон священника звучал теперь печально и совершенно глухо. — Сомнения являются самым страшным грехом. Но ты призналась на исповеди. Раскаиваешься ли ты в своих мыслях? В своём неверии в благость божью?

— Раскаиваюсь, — ответила Мария Луиза, чувствуя, что у неё из сердца словно выпало что-то очень тяжёлое.

— Отпускаю тебе грех этот, дитя моё……

5

Из дневниковый записей Марии Луизы

« Голос из Нотр Дам де Пари вернул мне покой. Не знаю, был ли человек, написавший «Монахиню» одержим злым духом. Но исповедовавший меня священник был так добр и не осудил меня. Внезапно ко мне вернулось детское восприятие бога. Это произошло так давно. Я помню красивую книгу о святых и чудесах, строгие лица бородатых мужчин на картинках. И руки моей мамы, держащие книгу. Я вдруг вспомнила, что моя мама когда-то была другой. Нежной. Она прижимала меня к себе и тихим голосом читала. В её повествовании Ной переводил людей по дну морскому, Илия возносился на небо. А там высоко, высоко почти у самого солнца мне представлялся сияющий седовласый бог.

Я опять поверила в то, что мир может быть прекрасен. Я вдруг устыдилась того, что злилась на маму. Ведь она, бедная, после смерти отца, действительно, оказалась одинокой, заточённой в мрачные стены Санси. Моя мама не хотела той же участи для меня. И сама Жозефина де Сансильмонт надеялась когда-нибудь увидеть высший свет. Разве имею я право осуждать маму за её мечты? Да, после смерти отца в ней что-то изменилось. Она стала отстранённой, замкнутой, холодной. Но, в конце концов, мама сделала для меня всё, что могла при её скудном финансовом положении. Нашла мне вполне образованную гувернантку мадам Жозани. Смогла собрать небольшую сумму, которая позволит мне некоторое время оплачивать в Версале услуги горничной. Даже сумела завести по переписке дружбу с некой госпожой в Версале, которая, обещала помочь мне, устроиться во дворце. Наверное, мне нужно надеяться на лучшее.

Когда мы с мадам Жозани вышли из Нотр Дам де Пари уже стемнело. Нас окружали люди — силуэты, люди — тени. На меня вдруг навалилось ощущение сна и перемещения. Так бывает, когда ты летишь или падаешь во сне. Даже воздух стал каким-то другим. Будто чьё-то ледяное дыхание, пробирающее до костей, но такое волнующее. Я смотрела на утонувший в черноте город. Ничего не видно. Только площадь возле собора освещают огни факелов и костров. Я спустилась по ступеням вниз и оглянулась на собор. Казалось, каменный колос, разделённый на три части фасадом и двумя недостроенными башнями сейчас рухнет и раздавит тебя. Короли покинут аркаду, ангелы унесут деву Марию на небеса, а демоны и чудовищные птицы заберут меня в ад, потому, что я грешница. На площади перед собором пылали костры, десятки костров, люди ходили туда-сюда с зажжёнными факелами. Что здесь происходит или собирается произойти?»

***

Возле паперти Нотр Дам де Пари, между двумя высоченными палками, юноша и мрачный старик натягивали синюю ткань с нарисованными на ней жёлтыми звездами.

— Мадам Жозани, что здесь происходит? — спросила Мария Луиза

— Комедия Дель Арте, — мадам презрительно поморщилась.

— Что, что, простите?

— Комедия масок! Балаганный театр!

— Здесь будут показывать спектакль?

Никогда прежде Мария Луиза не видела театра. Мама, когда бывала в хорошем расположении духа, рассказывала о спектаклях, которые смотрела много лет назад в Версале. Мадам Жозани называла театральные постановки бесстыжим переодеванием и кривлянием.

— Наверное, — ответила мадам Жозани и потянула Марию Луизу в сторону.

— А что именно здесь будут показывать, — Мария Луиза уперлась, как заартачившаяся лошадь.

— Непристойные вещи! — воскликнула мадам Жозани.

— Я хочу посмотреть.

— Мадмуазель, вы только что вышли из храма божьего. Вы только что исповедались. И хотите увидеть богопротивное зрелище!

— Мадам, — Мария Луиза почувствовала, что начинает злиться. Ощущение эйфории после исповеди постепенно исчезало, — Там, в соборе, вы позволили себе рассказывать мне весьма неприличные истории. А теперь запрещаете смотреть на то, как одни люди развлекают других людей?

Наверное, после этих слов мадам Жозани покраснела. Но Мария Луиза этого не увидела. В свете факелов и костров все лица принимали огненный оттенок.

— Делайте, что хотите, — мадам Жозани развела руки в стороны. — Я доставлю вас в Версаль и уеду! Вы невозможны.

Между тем, ткань уже оказалась натянутой. Юноша и мрачный старик теперь устанавливали опоры пониже и протягивали между ними веревку. Сделав свою работу, они тихо удалились. На их месте через некоторое время оказались два весьма забавно одетых человека.

Один в широкой длинной крестьянской рубахе из мешковины, босой, похоже, весь обсыпанный мукой.

Второй, в белой с разноцветными заплатками блузе, коричневом кушаке и белых, грубо заштопанных цветными лоскутами панталонах. На боку у человека болталась деревянная шпага, на голову была надета шапочка с заячьим хвостом, лицо закрывала чёрная маска с шишкой на лбу.

Как только эти двое встали перед натянутой со звёздами тканью, вокруг них появились люди. Бесцельно слонявшийся по площади народ образовал теперь вокруг ряженых полукруг. Стало тесно.

— Пойдемте от этого балагана! — мадам Жозани больно вцепилась в руку Марии Луизе.

— Никуда я не пойду, — упёрлась маркиза.

— Вы собираетесь стоять посреди этого сброда и смотреть?!

— Да.

Человек в крестьянской из мешковины рубахе повернулся к зрителям и скорчил такую печальную, трагичную рожу, что вызвал у толпы истеричный хохот.

— Чего ты кривишься, Пьеро. Аль Коломбина не даёт?

— Мне Коломбина не даёт который год, — ответил тот, кого назвали Пьеро. — А ты, паршивый Арлекин, как не крути, а сам один!

— Мне Коломбина скоро даст. И будет свадебка у нас. А ты, Пьеро, в рванине будешь не нужен ей и этим людям. Ты стар, зануден и дурак.

— Ты сам хромаешь кое-как. Убогий скрюченный червяк!

Вместо ответа Арлекин влепил Пьеро оплеуху. Тот бросился на Арлекина с кулаками, но наткнулся на деревянную шпагу.

— Куда ты лезешь, рваный черт?! До драки не дорос еще. Не одолеешь даже кошку, уже подросшую немножко!

Из-за натянутой ткани вышел мрачный старик, вручил Арлекину кошку и удалился. Кошка мяукала, вертела хвостом и все пыталась оцарапать того, кто её держал. Арлекин бросил кошку прямо в лицо Пьеро. В свете факелов было видно, как животное оцарапало комедианта.

Пьеро с размаху грохнулся на землю и разрыдался.

— И почему мне не везёт, который год, — сказал он, и его реплика потонула в смехе.

Арлекин, победно задрав голову, стоял над Пьеро.

И тут к зрителям вышла невысокая худенькая девочка лет десяти в красной блузке и короткой жёлтой юбке. Толпа заулюлюкала. Девочка посмотрела на людей большими грустными глазами.

— Не ссорьтесь, прошу вас. Я ссор не люблю. Я лучше вам танец сейчас подарю.

Не успела Мария Луиза моргнуть, как девочка оказалась на натянутой между опорами веревке. Мрачный старик достал, словно из воздуха скрипку и заиграл.

Она кружила над землёй, как ночная бабочка. В свете факелов веревку было плохо видно и казалось, что девочка танцует в воздухе.

Каждый раз, когда девочка подпрыгивала, выполняя сложные пируэты, Мария Луиза замирала от страха. Ей казалось, что артистка вот-вот упадет. Но девочка не падала. Она продолжала летать, завораживая зрителей своим танцем.

«Жертва или возлюбленная? Кем тебе суждено стать?»

Кто это сказал? Мария Луиза четко услышала, что кто-то произнес эту фразу ей прямо в ухо. Маркиза посмотрела вокруг себя, но увидела лишь разгоряченные зрелищем лица. Глаза этих лиц горели вожделением и восхищением.

«Жертва или возлюбленная?»

Внимание Марии Луизы привлек мужчина с тяжёлым, словно приговор взглядом и резкими чертами лица в сером плаще. Но если фразу сказал он, то маркиза не смогла бы её услышать, потому что мужчина стоял достаточно далеко.

Аласт Данкур, не отрываясь, смотрел на танцующую девочку.

«Жертва или возлюбленная? Кем тебе суждено стать?» — думал он.

В его чёрных, ночью кажущихся огромными глазах, плясало факельное пламя. Аласт Данкур остался стоять возле паперти, даже когда бродячий театр закончил арлекинаду.

— Жанни, ты была сегодня великолепна! — сказал снявший маску Арлекин.

— Спасибо, Жак, я старалась.

— Значит, тебя зовут Жанни, — прошептал Аласт. — Я ещё вернусь за тобой, когда решу кто ты: жертва или возлюбленная».

6

«Версальский дворец открыт для публичных увеселений»

Надпись на фронтоне главного дворцового корпуса

«Голос из свиты:

Но это ж Рубенс!

Мачеха:

Отговорки бросьте!

Скажите мне, в какой ещё стране

Людей, что к королю приходят в гости,

Встречают голой жопой на стене?»

Леонид Филатов «Золушка до и после»

***

— Тебе нравится эта картина? — спросил герцог Ленуар Дамор Пропре своего слугу Готье.

В ответ слуга яростно закивал кучерявой головой, в знак согласия, и стал переводить восхищенный взгляд с картины на хозяина.

— Это «Спасение Дианой Ифигении» Шарля де Лафоса. Какие у Ифигении покатые молочные плечи. А это платье скорее приоткрывает, чем скрывает грудь. Я могу только представить нежные бутончики её сосков, — герцог грустно поправил съехавший на бок парик «бинет», погладил его длинные, завитые крупными кольцами локоны. — Готье, знаешь, как мне надоела эта гадость?

Ленуар Дамор Пропре имел ввиду свой парик, который напоминал ему ежедневно, что молодость в прошлом.

Готье опять закивал, натужно замычал и, стал показывать руками, как он восхищается этой гадостью — картиной. Поскольку по губам хозяина смог прочитать только обрывки сказанной им фразы.

— Хватит кривляться, — герцог с досадой махнул на слугу рукой.

Готье — глухонемой с рождения, отлично выучил основные приказы по жестам: принеси, подай, отнеси, подними, опусти. И немного разбирал фразы по губам. Но не всегда точно, отчего порой реагировал на весёлые речи грустно, а услышав печальные, мог дико расхохотаться. Недалекий малый этот Готье, но герцога Ленуара Дамор Пропре он забавлял.

Герцог давно не бывал на исповеди. И хотя знал, что душа его давно погрязла в грехах, считал, что мысли и чувства свои доверит только богу и слуге Готье.

— Эхе — хе. Время уходит. Я старею. А в Версале столько красоток!

Готье посмотрел на печальное мощное с сильно выдающимся вперед подбородком лицо хозяина и скорчил гримасу оскорблённой обезьянки.

— Знаешь, недавно мадам Бете сообщила, что во дворец приехала новенькая. По её словам очень хорошенькая, юная девушка.

Готье смотрел на хозяина мокрыми от слез глазами.

— Не плачь, мой верный Готье, не плачь. У меня есть шанс соблазнить её. Ей всего пятнадцать. Приехала из какого-то забытого богом замка. Без охраны, с парой платьев и жалкой горсткой ливров. Она из обедневшей аристократии, Готье. Мне повезло.

Ленуар Дамор Пропре заулыбался. На его морщинистой крупной физиономии эта улыбка смотрелась весьма странно. Наверное, так выглядит улыбающийся крокодил.

Дамор Пропре прикрыл глаза и стал воображать. Перед его мысленным зрением торопливо пробегали стройные полуобнажённые девушки.

— Её зовут Мария Луиза де Сансильмонт. Красивое имя, не правда ли?

Хлюпнув носом, Готье радостно захлопал в ладоши.

— Мадам Беде, думаю, оправдает мои ожидания, — герцог с наслаждением гладил мясистой рукой тёмно-зеленое сукно бильярдного стола. — Моя дорогая Анжела, чтобы я без тебя делал? Мне пришлось бы искать девушек в сомнительных домах у сомнительных дам. И всё равно им не хватало бы свежести. Они напоминали бы протухшие яйца.

Анжела Бете — давняя любовница и с недавнего времени графиня, была величайшей сводницей Версаля. С герцогом Ленуаром Дамор Пропре она познакомилась ещё двадцатилетней уличной торговкой сладостями.

Он, высокий молодой человек, тогда носил парик только при дворе, а на улицах Парижа предпочитал свои чёрные, вьющиеся от природы кудри. И этими кудрями, а возможно импозантностью и озорным взглядом зелено-карих глаз, Ленуар сразил сердце юной простолюдинке. Герцог был шутником. Он воспринимал жизнь как бесконечные развлечения, из которых самое изысканное — женщины. Неважно какие: знатные или бедные, главное чтобы у них имелась мягкая аккуратная грудь и округлая попка. В самом деле, зачем женщине что-то ещё? И, восторженно смотрящая безоблачным летним днем на Ленуара торговка, тут же добилась расположение высокой особы приятным личиком и не менее приятными округлостями.

Естественным продолжением событий стал роман, который, к слову сказать, очень быстро бы закончился, если.…… Если бы у Анжелы Бете не оказалось мозгов. Но эта проворная девушка знавшая цену деньгам, мгновенно сообразила, чем может быть полезна герцогу. Ленуар Дамор Пропре воспринял идею торговки с удивлением и радостью. Теперь ему не придется искать новые развлечения в публичных домах, и на улицах. Анжела Бете предоставит ему отобранных, проверенных, лучших девушек Парижа.

Со временем, учитывая заслуги своей верной Анжелы, герцог Дамор Пропре добился для своей столь ценной пассии титула графини. С того момента Бете стала титуловаться мадам де Бете, и выбирала новых фавориток герцогу уже не из простолюдинок, а из прибывающих ко двору королевы юных аристократок. Конечно, герцог обладал достаточным шармом и мог сам заинтересовать за пару часов любую красавицу. Однако, с возрастом его чары, влияние при дворе и деньги стали терять прежнюю силу, так что услуги мадам де Бете оказались кстати.

***

Мария Луиза то устало прикрывала глаза, то открывала их вновь. Парикмахер уже полтора часа возился с её причёской. И девушку начинало тошнить от своего отражения в зеркале. Не в том смысле, что это отражение было ужасным или страшным. Просто с большим удовольствием Мария Луиза походила бы по дворцу, полюбовалась картинами. Мадам Жозани пыталась учить её живописи. Да мадам Жозани вообще не имела никакого представления о живописи! Разве те жалкие наброски можно сравнить с….. Лицами на полотнах Версаля.

Когда Мария Луиза вступила под своды первого зала дворца, она просто онемела. Разве здесь могут находиться люди? Разве всё это великолепие и роскошь созданы не для богов? Как здесь можно жить? Как здесь можно есть, спать? Если даже страшно прикоснуться к дверной ручке. Нарушить покой храма искусств.

Когда Мария Луиза с воспитательницей вошли во дворец, мадам Жозани сразу куда-то исчезла, а затем появилась в сопровождении полноватой низкорослой дамы в бежевом ещё более полнившем её платье.

— Мадам де Бете, — это Мария Луиза, моя подопечная, — мадам Жозани ткнула в девушку пальцем. — Дочь мадам Жозефины.

— О, какая прелесть! — воскликнула мадам де Бете. — Мадам Жозефина де Сансильмонт писала мне, что её дочь красавица. Но в действительности она превзошла все мои фантазирования.

«Это что, та самая дама из Версаля, с которой переписывалась моя мама? — Мария Луиза с неприязнью рассматривала круглое полное, с маленькими поросячьими глазками лицо мадам де Бете. — Какая отвратительная особа!»

— Действительно, она прелестная девочка, — мадам Жозани кисло улыбнулась.

— Поверьте, моя милая, герцог будет просто в восторге!

Мария Луиза почувствовала себя оскорбленной. Что происходит? Она приехала в Версаль ко двору королевы Марии Антуанетты, а вместо этого её встречает какая-то старая госпожа, более всего похожая на жабу. С прескверными манерами и речью. И эта «жаба» спокойно разговаривает с мадам Жозани о ней, так будто её рядом нет!

— Простите, — вмешалась Мария Луиза, пристально смотря в выцветшие голубые глаза вульгарной мадам. — А вы кто будете?

— Графиня Анжела де Бете, — нараспев произнесла дама.

— Бетю? — Мария Луиза сделала вид, что плохо слышит. — Я не ослышалась — Бетю? Очень странное имя для графини. Бетю….. Вы не находите, мадам Жозани?

Мадам Жозани скривилась так, как будто только что съела нечто кислое.

— Мадам де Бете — графиня, — отчеканила она.

— А-а, мадам Бете. Графиня. Очень приятно познакомиться, — Мария Луиза говорила медленно, усмехаясь. — А я маркиза.

— О, как пожелаете, моя прелесть, — проворковала мадам де Бете.

— Мое имя, Мария Луиза де Сансильмонт. И я бы попросила вас называть меня именно так.

— Хорошо, хорошо, — покорно закивала мадам де Бете.

— Хочу заметить, — сказала Мария Луиза, — Я в Версале впервые. И потому в некоторой растерянности. Моя матушка перед поездкой говорила мне, что мадам, с которой она переписывается, а это как я понимаю вы, — маркиза внимательно посмотрела в глаза графини де Бете, — должна представить меня королеве.

— Моя милая девочка, — мадам де Бете заулыбалась снисходительно. — Я не могу вас познакомить с королевой. Думаю, вы и сами это соображаете. Но я могу вас свести с герцогом.

— С каким герцогом? — чем больше мадам де Бете говорила, тем более странной казалась её речь Марии Луизе.

— Герцогом Ленуаром Дамор Пропре, — фальшиво улыбаясь, ответила мадам де Бете. — Дело в том, что именно он решает, представлять ли вновь прибывшую королеве. Сможете ли вы поехать в Трианон.

— Герцог это решает? — возмутилась Мария Луиза. — А причем здесь герцог! У меня с собой есть письма, которые королева писала моей матушке. Вы ведь знаете, что они переписывались? Наша фамилия достаточно известна при дворе. Моя матушка объяснила мне, что вы поможете мне попасть на королевский прием. А там я постараюсь сама привлечь внимания её величества. Я покажу письма….

— Забудьте о письмах, моя девочка. Королева пишет такие письма тысячами. И тут же забывает о том, что написала. Она доверяет вкусу герцога Дамор Пропре.

— Вкусу герцога? — переспросила Мария Луиза. — Неужели человек со столь высоким титулом служит при дворе поваром.

— Я не понимаю вас? — мадам де Бете посмотрела на юную маркизу со злостью.

— Как впрочем, и я вас. Вы сказали, что её величество доверяет вкусу некого герцога. Рассуждая логично, я делаю вывод, что этот герцог — повар.

— Ленуар Дамор Пропре очень уважаемый человек!

— Я не сомневаюсь в этом, но причем здесь его вкус?

— Дело в том, что без соизволения герцога, — мадам де Бете сделала паузу, — И моего разрешения вы не сможете провести в Версале даже остаток этой ночи.

— Вот как. Тогда может мне лучше уехать сейчас? — Марии Луизе уже начинало казаться, что ей снится сон, причем самый скверный из всех снов, которые она когда-либо видела. — Как вы считаете, мадам Жозани?

Гувернантка смотрела на маркизу большими от ужаса глазами.

— Вы с ума сошли, мадмуазель?

— Нет.

— Давайте не будем томошиться! — мадам де Бете внезапно кинулась к Марии Луизе и обняла её за талию. — Вам нужно с дороги отдохнуть. Я понимаю, моя милая, вы очень устали. А тут я и какой-то герцог. Мэл! — громко крикнула мадам де Бете. — Мэл, подойди.

Из-за ближайшей портьеры вышла приятная пожилая женщина. Похоже, она стояла и ждала, когда её позовут.

— Ваша горничная, маркиза, — мадам де Бете заискивающе улыбалась. — Она провидит вас в вашу спальню. Во второй половине дня я зайду за вами.

***

Этой ночью Мария Луиза плохо спала. Перед закрытыми глазами то вспыхивали многочисленные костры, и факелы возле Норт Дам де Пари, то танцевала в воздухе уличная комедиантка, то с огромной скоростью проносились залы Версаля. А то внезапно появлялось лицо безумного музыканта в светло-коричневой куртке на голом теле. Да, и сама ночь, по сути, была уже на исходе. Почему они не могли заночевать в Париже? Какая нужда галопом нестись в Версаль, тратить на это два часа ночью? Все-таки мадам Жозани безумная женщина! Хотя в душе Мария Луиза знала почему. Мадам Жозани не терпелось оставить её и уехать к родственникам в Париж. Чтобы свободно за кружкой пива рассказывать о годах, проведенных в Санси. Хвастать заработанным и вздыхать о том, как же вымотала её эта несносная маркиза.

***

Парикмахер, наконец, закончил возиться с прической. Пышные, всегда растрепанные волосы Марии Луизы, оказались уложенными волнами вокруг головы. По бокам почти у самых висков в каштановые пряди вплелись искусственные цветы. Жёлтое платье подчеркнуло бледность кожи. Впрочем, ещё никогда девушка не видела себя такой красивой.

— Мы сейчас пойдем на бал? — спросила она вошедшую мадам де Бете.

— Нет, — заулыбалась та. — Мы всего лишь пойдем в салон Изобилия. Туда уже пришли всё. Короля сегодня не будет, но герцог Дамор Пропре придет. Думаю, получится замечательный вечер.

«Как странно течёт время в этом дворце. Я приехала сюда глубокой ночью, день наступил незаметно, причем не с самого утра, потом так же незаметно куда-то исчез. И вот снова вечер».

Мария Луиза всем своим существом испытывала неприязнь к этому незнакомому герцогу Дамор Пропре. Она хотела увидеть королеву. Быть представленной Марии Антуанетте. А вместо этого…. Нелепица какая-то. Правда мама её предупреждала, что в Версале не все так просто. Что это не Санси, одинокий всеми забытый замок, а резиденция королей, где всё подчинено другим законам. Этикету. Странный, однако, у них этикет.

— Отчего так? — Мария Луиза не заметила, как задала этот вопрос вслух.

— Что, простите? — переспросил парикмахер, напоследок поправлявший прическу.

Он хотел убедиться, что всё сделал великолепно.

— Я хочу понять, — Мария Луиза увидела в зеркале, что мадам де Бете удалилась, видимо решив, подождать за дверью, — Почему она так вольно ведет себя со мной? Ужасно вульгарно!

— Дама, которая только что отсюда вышла?

— Да.

— А вы никому не расскажите?

— Не расскажу что?

— Понимаете, — парикмахер наклонился к самому уху Марии Луизы. От него пахло мылом и духами. — Дело в том, что на самом деле мадам Бете никакая не графиня.

— Что? — у Марии Луизы от удивления мурашки поползли по телу.

— Тише. Да, да, она такая же графиня, как я король. Мы росли с ней. И её звали Анжелка — торговка.

— Торговка?

— И эту даму, с которой вы вчера приехали, я тоже знаю, вместе по одним улицам бегали. Тоже важной особой стала. Как это у них получается. Думаю всё дело в одном очень пикантном месте.

— В чём? — Мария Луиза не удивилась, если бы услышала такое в деревне, но во дворце, в Версале!

— Просите, госпожа. Я сказал лишнее.

— Вы с мадам Жозани и мадам Бете выросли вместе?

— Ну, скажем так, знал их.

–Но мадам Жозани не графиня, она просто занималась моим воспитанием.

— Ну да. А вот мадам Бете — графиня.

— Ничего не понимаю.

— Думаю, тут дело не обошлось без герцога Дамор Пропре.

— А вы знаете этого человека? Что он из себя представляет?

— Редкостный засранец! — сказал парикмахер с воодушевлением и тут же осекся. — Ой, простите, мадмуазель. Сорвалось. Редкостный шалун этот герцог, скажу я вам. Через его постель прошли все местные дамы без исключения. Тут в Версале, люди сами понимаете, добродетелью не отличаются, но этот превзошёл всех. Последняя его пассия графиня Иветта де Монпасье сейчас в трауре.

— А что случилось?

— Кажется, она надоела герцогу. Вот интересно, кого на этот раз мадам Бете найдет этому вертлявому Дамор Пропре? Вы поосторожнее с этими господами, мадмуазель.

Парикмахер внезапно замолчал, сообразив, что, вероятно, слишком много сказал. Но юная маркиза, потрясенная услышанным, уже не обращала на него никакого внимания.

Все ясно. Мария Луиза раздраженно встала. Превосходно, первой в Версале её встретила обыкновенная сводница. Фальшивая графиня. Вот с кем, оказывается, переписывалась её мама! Вот кому доверила судьбу дочери! И, ведь ничего с этим на данный момент поделать нельзя. Королева всего в получасе езды отсюда, но она так недосягаема. Мария Луиза попала в объятия чудовищного спрута, имя которому — этикет, по правилам которого, она не могла подойти к королеве и заговорить с ней. Не могла приехать в Трианон, любимый дворец Марии Антуанетты и слиться с толпой молодых дворян без чьей-то рекомендации. Её должен кто-то представить. Кто-то, достаточно влиятельный.

7

Неужели в этих платьях они ходят каждый день? Но как?

Мария Луиза стояла в жёлтом с золотым отливом платье для торжеств, в одном из тех самых, которые её матушка Жозефина де Сансильмонт все же настояла взять с собой в дорогу. Сколько, интересно, оно весит? Фунтов 60 не меньше, а то и больше. Бесконечные юбки, кружева, воланы, корсет, фижмы. Дома в Санси она надела это платье всего один раз, когда примеряла. И вообще, в замке юная маркиза предпочитала носить «домашние» платья, достаточно просто сшитые и без корсета. А еще туфли нещадно жмут ноги. И это не бал, а обычный вечер за игрой в карты, распитием вина и поеданием фруктов. Сначала, когда мадам Бете предложила Марии Луизе трость, та отказалась. Она же не старушка. Но теперь жалела о своем поспешном решении. И чувствовала себя закованным в латы рыцарем. Только вместо металла кружева. Ну, да, и ещё корсет — настоящая пытка. Врезается в ребра так, что невозможно дышать.

«Что же это за бредовая мода, если в платье трудно ходить»?

Салон Изобилия в этот вечер оказался особенно многолюден. Шикарные дамы в полонезах, сшитых по последнему слову моды, сидели в креслах или степенно, а вернее с трудом прохаживались от одной стены к другой в сопровождении своих кавалеров. Многие из них зачем-то держали в руках зонтики, будто с расписанного живописью потолка с минуты на минуту должен хлынуть дождь. Мария Луиза будто ступила в неведомое царство. Шаг, и захлопнувшаяся за ней дверь, навсегда отрезала путь назад. Мадам де Бете нетерпеливо толкнула в спину.

— Смелее, дитя, моё, смелее.

На Марию Луизу мгновенно обрушился поток разговоров, перешёптываний.

— Почему королева игнорирует вечера в Версале? Разве ей неприятно наше общество? — спрашивала одна пожилая дама у другой пожилой дамы.

— Ей скучно, моя милая. Она молода ещё для того, чтобы проводить время с такими старухами, как мы.

— Но в этом салоне собираются не только старухи! — воскликнула первая дама. — Здесь полно молодежи. Например, герцог Дамор Пропре…

— Герцогу Дамор Пропре уже за сорок! — возразила вторая дама.

— Ой, разве это возраст?

— Для нас с вами, матушка, нет. Но для молодой королевы.

— Ну, хорошо. А граф Дартуа?

— А вы разве видите сегодня в нашем обществе графа Дартуа? Он давно в Трианоне, любезная.

— И долго, вы будете слушать чужие разговоры? — спросила мадам де Бете, щуря и без того маленькие глазки. Сейчас они смотрелись щёлочками на круглом расплывшемся лице.

Мария Луиза покраснела. В самом деле, у неё возникло ощущение, что она подслушала чужой разговор. Хотя говорили пожилые дамы вполне открыто, но в полголоса.

— Они беседовали о герцоге Дамор Пропре, — сказала Мария Луиза мадам де Бете. — Но ведь он где-то здесь. А они так спокойно о нём говорят.

— Они не рассказывают о нём ничего непристойного. К тому же…., — мадам де Бете истерично хихикнула. — А вот и герцог. Мое почтение, ваша светлость, я привела девушку, о которой говорила.

Герцог Ленаур Дамор Пропре вальяжно расположил свое большое упитанное тело в обитом алым бархатом кресле. Уже пять минут он наблюдал за вошедшей вместе с Анжелой девушкой. Хороша. Несомненно, хороша. Неплохо сложена. Чувствуется порода. Пожалуй, он мог бы стать её покровителем и постоянным любовником. Давно в этом дворце не появлялись такие редкие экземпляры. И если не подсуетится, то её переманят молодые хлыщи из Трианона. Чертовы подлипалы! Несносная королева! Мария Антуанетта решила наплевать на традиции и покинула Версаль, покинула своего короля Людовика ХVI. А он как собачонка бегает теперь за ней, покорный прихотям самой Марии Антуанетты и этой интриганки графини Жюли де Полиньяк. А ещё братец короля граф Дартуа. Да ну их всех к черту! Весь цвет аристократии есть, был и будет в Версале!

Мария Луиза почувствовала себя очень неуютно под пристальным взглядом зелено-карих прищуренных глаз герцога Дамора Пропре. Он очень неприятно улыбался, не разжимая губ, отчего лицо его становилось ещё более громоздким. Мария Луиза почему-то подумала о том, что голова герцога совершенно не подходит к его туловищу. Эту голову будто бы сняли с другого, более крупного человека, и приставили к коротконогому шарообразному телу Ленуара Дамор Пропре.

— Вы маркиза де Сансильмонт? — тихо спросил герцог.

Его тон имел столь интимные нотки, что Мария Луиза смутилась.

— Да.

— И вы хотите быть представлены королеве?

— Да, хочу.

— Вы любите живопись? — неожиданно сменил тему герцог.

— Люблю, — просто ответила Мария Луиза. — Более того, я сама немного пишу.

— И что же вы предпочитаете писать?

Ленуар Дамор Пропре обводил взглядом фигуру Марии Луизы вверх — вниз, вверх — вниз.

— Мне нравится писать людей. Я только не очень умею обращаться с красками. У меня больше получается углём.

— А вы могли бы нарисовать меня? — улыбка герцога становилась шире, при этом он умудрялся не размыкать губ.

— Могла бы, почему нет, — ответила Мария Луиза, не понимая, к чему клонит этот высокомерный господин в тёмно бордовом камзоле, так пристально, так настойчиво её разглядывающий.

— Значит, вы согласны?

— Согласна на что?

— Рисовать меня?

— И когда вы хотите чтобы я вас рисовала? — спросила Мария Луиза, понимая, что за обычными словами скрывается какой-то другой смысл. Но какой, она понять пока была не в состоянии.

— Сегодня ночью, к примеру.

— Ночью?

Герцог Дамор Пропре расхохотался. В самом деле, забавная девочка. Похоже совершенно не искушённая.

— Я думаю ночью, при свечах, будет интимнее, — сквозь смех, с трудом произнес Ленуар. — И вас, я надеюсь, не смутит, что я буду голым.

— Голым? — Мария Луиза почувствовала, как горячая волна приливает к её лицу.

Наверное, она красная, как висящий на стене гобелен, изображающий какую-то сцену из античной мифологии.

— Вас это смущает?

— Нисколько, — ответила Мария Луиза, разозлившись. — Знаете, я каждый день вижу голых неприятных мужчин, совершенно не воспитанных и бесцеремонных, — девушка почувствовала, что мадам де Бете толкнула её в бок локтем. — Но мне казалось, таким мужчинам место в деревне на сеновале, а не в салонах Версаля. Или я ошибаюсь?

В салоне стало тихо. Так тихо, что можно было услышать шум листвы за окном. Мария Луиза и не предполагала, что их разговор с герцогом не просто слушают, а внимательно слушают. Мадам де Бете стояла рядом растерянная. Её бледность не скрывала даже пудра.

Герцог перестал смеяться, и, не отрываясь, смотрел в глаза Марии Луизе. По выражению его лица невозможно было прочесть, о чём он думает. Затем Ленуар Дамор Пропре громко расхохотался. И вместе с ним засмеялось всё. Дамы, кавалеры, даже изображения на картинах.

— Так вы хотите быть представленной королеве? — как ни в чём не бывало, спросил герцог.

— Я уже сказала, что да, — этот визит утомлял Марию Луизу.

Ей хотелось развернуться и убежать, скинув тяжёлое, неудобное платье, отшвырнуть жмущие ноги туфли.

— Превосходно. Мы продолжим этот разговор чуть позже. И если вы будете вести себя хорошо, возможно, в ближайший месяц увидите Марию Антуанетту.

Мадам Бете с неприязнью смотрела на маркизу де Сансильмонт. Прошли годы, а Анжела всё никак не может смириться с тем, что Ленуар давно потерян для нее. Да, мадам Бете знала — герцог никогда не любил её, но….. Анжела до сих пор ревновала Дамор Пропре к каждой, выбранной ею самой пассии. Нелюбимая, но необходимая. Всю свою жизнь. Всю жизнь на втором месте. А мадам Бете так мечтала о первых ролях в дворцовой игре. Во время своих грез она забывала обо всем: о своем низком происхождении, о нищем детстве, о давно минувших буднях уличной торговки. Герцог открыл для неё двери дворца, в которые Анжела самостоятельно никогда бы не вошла. Но войдя в них, Анжела понимала, что дальше комнат слуг ей никто пройти не позволит. Все, и в том числе сама мадам Бете, знали цену фальшивому титулу. Делали вид, что так и должно быть. Но это только пока. Пока Анжела была нужна герцогу Дамор Пропре.

***

Из дневниковых записей Марии Луизы.

«Возможно….. в ближайший месяц?! Он что издевается, этот герцог? Пресвятая дева Мария, я чувствую себя лишней во дворце. Весь этот праздник жизни явно не для меня. Почему там, в Санси всё было так просто и понятно? Там была Селя, дядюшка Джо, жители деревни. Наконец, там была моя мама. Теперь даже она кажется мне такой родной. А здесь мадам Бете, герцог, странные люди, которых я никогда не видела. Здесь я впервые узнала о том, что бывает, когда у человека нет денег. Если у тебя нет денег — значит ты никто. Пустое место. Тебя воспринимают не более, чем игрушку. Позабавиться и выбросить. Этого хочет герцог Дамор Пропре, я знаю. Мне очень одиноко. Так одиноко, как не было никогда в жизни.

Мне почему-то вспомнился человек из моего сна, которого я встретила по прибытии в Париж. Что это? Совпадение? Предупреждение о моей грядущей судьбе? Мне страшно. Я не знаю, что мне делать. Я никогда не смогу отдаться герцогу. Он мне противен! Старый, отвратительный развратник! А весь двор смотрит на меня, ожидая моего решения. Мадам Бете говорить, что если я не выполню желание Дамора Пропре, то стану изгоем. Меня перестанут замечать.

Говорят, в Версале есть привидения. Похоже, мадам Бете думает, что я прекрасно впишусь в их прозрачное общество.

На следующий, после разговора с герцогом день, я снова его увидела. Теперь уже в салоне Дианы. В этот день два престарелых графа развлекались игрой в бильярд. Дамор Пропре не играл. Он сидел среди дам на возвышении и наблюдал, иногда бросая на меня страстные взгляды. Правда, через некоторое время я стала ловить на себе другие взгляды, полные злобы и презрения. Дама, старше меня по виду лет на десять с прической аля экзотический сад восседала на кресле как раз напротив нас с мадам Бете. Дама то морщила длинный нос, то подносила к глазам лорнет, то щурилась, то неистово обмахивалась веером. Хотя в салоне было совсем не жарко. А потом начинала через свой лорнет смотреть на меня. Сначала я отгоняла мысли о том, что сморит дама на меня. Ей что больше не куда смотреть? Тем более она меня не знает. Но потом убедилась, что видимо некуда. Она не просто смотрела. В её взгляде читалось столько всего сразу. Неприязнь, надменность, чувство собственного превосходства.

— Мадам Бете, — в конце концов, я не выдержала, — Может, вы мне объясните, почему вон та мадам напротив нас так на меня смотрит?

— Охотно, дитя мое, охотно, — мадам де Бете так обрадовалась моему вопросу, что я пожалела, что задала его. — Это графиня Иветта де Монпасье. Бывшая возлюбленная герцога Дамора Пропре. Говорят, сейчас она у него в немилости. Ведь он уже нашел себе новую…..

Мадам Бете многозначительно замолчала, посмотрев на меня.

Пресвятая Дева Мария, да они здесь даже ничего не скрывают. Вся моя жизнь отныне на виду у напыщенных сумасшедших. Может мне вернуться в Санси? Может проигнорировать всё и вернуться? Но я представила себе выражение лица моей матушки, представила, как она будет причитать днями и ночами о будущем своей непутевой дочери. И я буду слышать эти причитания до самой её или своей смерти…. Не может быть, чтобы не было выхода. И тогда мне в голову пришла одна совершенно безумная идея…..»

8

Мария Луиза глубоко вздохнула и испуганно проснулась. Огонь свечи рождал на портьерах и обклеенных тканью стенах призрачных чудовищ.

— Не бойтесь, это я, — в дополнение к ночным кошмарам сказал мужской голос на ухо.

Растерянно, совершенно не понимая, что происходит, Мария Луиза смотрела на сидящего на краю её постели Ленуара Домора Пропре.

— Я сплю? — спросила девушка.

— Вы уже пробудились, моя красавица.

Мария Луиза посмотрела на часы — два ночи. В её понемногу проясняющееся сознание начали проникать вопросы. Как он сюда попал? Как он вообще счел возможным прийти, к мало знакомой девушке в такое время? И главное, как открыл её комнату? Ведь ключ от единственной двери, ведущей в её спальню, спокойно лежал у маркизы….. Мария Луиза судорожно сунула руку под подушку. Ну да, лежит. Рядом с кинжалом.

— Как вы сюда попали?

— Вошёл через дверь, — герцог улыбался так, будто бы Мария Луиза уже согласилась ему отдаться.

— Вы не поняли вопроса, — Мария Луиза повысила голос. — Как вы вошли в закрытую дверь, ключ от которой у меня?

Девушка достала из-под подушки ключ и сунула его под самый нос Ленуару. В ответ тот, продолжая улыбаться, достал из нагрудного кармана своего камзола точно такой же ключ.

— У меня был второй.

— И где вы его взяли?

— У мадам де Бете, — просто ответил герцог.

— Мадам Бете дал вам ключ от моей спальни? — Мария Луиза не верила своим ушам! Значит, в этом дворце любой, кому взбредёт в голову приволочься к нёй ночью, беспрепятственно сделает это?!

— Моя дорогая маркиза, — проговорил Дамор Пропре тоном пастора — наставника, — Я понимаю, что вы ещё очень юны, но, тем не менее, тебе следует понять, что в этом мире, в этом дворце, в этом королевстве тебе не прожить без покровителя, — герцог путался, обращаясь к Марии Луизе то на «вы», то на «ты». — Ты будешь никому не нужна, на тебя никто не будет обращать внимания. У тебя не будет друзей.

— А разве здесь у меня могут быть друзья? — с усмешкой спросила Мария Луиза.

— Конечно, — герцог не понял иронии маркизы, — И они у тебя обязательно будут, моя девочка. И первым твоим другом и покровителем стану я.

— Вы?

— Я!

— Я должна буду спать с вами, так?

— Именно, — герцог потянулся к Марии Луизе и положил руку на её ступню.

— И вы уверенны, что я соглашусь.

— Уверен.

— И чем же вызвана такая уверенность, если не секрет?

— Я богат. Я сказочно богат. Я могу обеспечить ваше будущее, маркиза. Найти вам мужа, дать приданное. Ведь у вас нет денег, как я понял. Вы приехали из Санси без достаточного количества ливров.

Мария Луиза чувствовала, как волна ярости поднимается от пальцев ног, до самой макушки. Вот как! Всё уже решено, её покупают, и её мнения никто спрашивать не собирается!

— А если я скажу, нет? — маркиза вновь сунула руку под подушку и на этот раз достала кинжал.

— Невозможно ответить «нет» такому мужчине, как я!

Герцог Ленаур Дамор Пропре сказал это уверенно, с нотками самолюбования в голосе. Похоже, оружие его не испугало.

Мария Луиза выставила кинжал впереди себя и с яростью в голосе сказала

— Уберите руку!

— Ты умеешь пользоваться им? — герцог Дамор Пропре стал вести рукой выше, выше, почти подобрался к бедру. — Ты кокетничаешь, моя милая.

— Я сказала, нет, — Мария Луиза приставила кинжал к горлу герцога. — Уберите руку. Ещё одно ваше движение и вы уже никогда и никем не сможете обладать!

— Ой, — отдернул руку Дамор Пропре. — А ты опасная девочка. И всё же, я настаиваю. Ты сопротивляешься для вида. Ещё ни одна не отказала мне….

— Значит, я буду первой, — Мария Луиза откинула одеяло и вскочила с кровати. — А теперь убирайтесь из моей спальни.

— Возможно, — герцог, как ни в чём не бывало, продолжал улыбаться, — Тебе стоит подумать над моим предложением. Без меня у тебя при дворе нет будущего.

— Посмотрим, — Мария Луиза наблюдала, как за герцогом закрывается массивная дубовая дверь.

Странный этот герцог. Мог запросто сейчас обезоружить её и забрать кинжал. Мария Луиза им действительно пользоваться не умела. А страх в глазах маркизы, похоже, только веселил Дамора Пропре. Он вел себя, как жирный, наевшийся копчёного окорока кот, решивший поймать мышь. Есть уже не хочется, а вот поиграть стоит.

Мария Луиза поежилась. Но не от холода. И даже не от визита Дамора Пропре, а от только что привидевшегося ей во сне.

Тьма, царившая ночью в Комнатах Короля, казалось, сгустилась ещё больше. Её не в состоянии уже разогнать оставленные на ночь свечи. Тьма выползала из тёмных проемов спален, промежуточных зал, из-под тяжёлых бархатных тканей. Мария Луиза неожиданно проснулась. Вернее, ей показалось, что проснулась. Её разбудило чувство неясной тревоги и тихим женским голосом сказало в самое ухо: «Идем»! И девушка пошла. Она с трудом влезла в «домашнее» платье. В таких разрешалось ходить по дворцу, в покоях придворных. Не вызывать же в самом деле, прислугу — расторопную, быструю как моль Мэл. К тому же, юная маркиза немного стеснялась её. Когда давно, кажется, в иной жизни её одевали Селя или мадам Жозани, ничто не смущала Марию Луизу. А тут — руки чужой незнакомой женщины на её теле. Девушка каждый раз вздрагивала. Мария Луиза представила немой вопрос в глазах шестидесятилетней Мэл и кое-как оделась сама. «Идем, я жду тебя»! — настойчиво повторил незнакомый женский голос. Но вел Марию Луизу не он, а какой-то внутренний компас. Она прошла несколько сквозных комнат, отделенных одна от другой только массивными портьерами, вынырнула в коридор и остановилась. Марии Луизе показалось, что она чувствует запах, неприятный, но знакомый. Как в часовне на кладбище, когда там отпевали покойников. Как на деревенском скотомогильнике. Сладковатый, приторный, заставляющий задыхаться запах смерти. Откуда он во дворце? Может мышь или крыса? Чем дальше шла Мария Луиза, тем запах становился сильнее. От него уже тошнило и темнело в глазах. Нет, никакая мышь так пахнуть не может! Тогда что это? «Здесь»! — тихо прошептал голос, когда Мария Луиза остановилась возле тёмно-бордовой оконной портьеры немыслимого закоулка. Странное окно, оно не вело ни на улицу, ни в парк, а смотрело своим громадным проёмом в какую-то другую комнату, постоянно запертую на ключ. Придворные даже не знали для чего или кого существует эта комната. В ней никогда никто не жил, кажется, в ней никто никогда не бывал. И странное окно постоянно зашторено. Мария Луиза с лязгом отодвинула одну портьеру и чуть не упала в обморок. Запах мертвеца ударил в нос с утроенной силой, на девушку с запрокинутой на бок женской жёлто синюшной головы смотрели открытые белесые глаза.

Мария Луиза вздрогнула и проснулась. «Это был сон»? Но голос нежданно пришедшего в гости Дамора Пропре, разбил странное видение на разлетевшиеся в темноту осколки.

И вот теперь осколки стали прилетать обратно, соединяться друг с другом. Мария Луиза встала и с трудом надела «домашнее» платье. Она зачем-то решила посреди ночи повторить своё путешествие. Девушка вышла из комнаты и только теперь поняла, что, вероятно, не совсем проснулась. Так же тускло, как во сне горели свечи, было так же тихо, и…. Вскоре появился запах. Мария Луиза остановилась и прикусила язык. Боль ударила в голову, но запах не исчез. Мертвый, дурманящий, он всё нарастал, по мере того, как девушка шла по маршруту, проделанному во сне. И вот окно, ведущее во всегда запертую комнату, тёмно — бордовая портьера….. Резким рывком Мария Луиза отдернула её в сторону и не поверила своим глазам. На девушку окоченевшим взглядом смотрел одетый в дорогое платье женский труп…..

***

— Он пролежал под портьерой, наверное, сутки, — задумчиво потирая лоб, сказал придворный врач месье Лешанс.

— От чего она умерла? — задал кто-то тревожный вопрос.

Придворные собрались утром в салоне Геракла, чтобы обсудить находку маркизы Марии Луизы де Сансильмонт.

— От потери крови, — ответил врач.

— Кто-то выпил её кровь? — испуганно спросила Мария Луиза, вспомнив детские истории о вампирах.

— Не совсем. Кровь спустили из неё через небольшие, но глубокие надрезы по всему телу. Причём, спустили медленно. Видимо тот, кто это сделал, наслаждался происходящим. Её убивали в течение многих дней, господа.

Присутствующие в зале ахнули разом. Как будто великан выдохнул.

— Но.… Но кто она такая? — мадам де Бете напуганная, похоже, больше всех остальных подошла к месье Лешансу вплотную. — Никто из обитателей дворца не припомнит эту женщину.

— Я расспросил прислугу, — видимо месье Лешанс решил взяться за расследование этого дела, поскольку больше этим заняться было некому. — Женщина была нанята недавно. Вы помните, на прошлой неделе скончалась графиня Ламбаль? Так вот, умершая женщина работала у неё, и звали её, кажется, Элиза. Или Лиза. В общем, никто не знает её имени точно.

— Но простите, — воскликнула мадам де Бете, — Кому понадобилось убивать прислугу, да ещё так жестоко? И зачем ему кровь? Неужели во дворец проник изверг-убийца?

— Я не могу ответить на эти вопросы, мадам, — сказал Лешанс. — Я знаю не более вашего. Единственное, что могу сказать, кровь применяется в обрядах адептов многих сатанинских культов, коими кишит современный Париж. Кто-то из них проник во дворец, видимо, перестав довольствоваться кровью бедняков и нищих. Это пока всё.

Мария Луиза слушала это, приоткрыв рот. Служанка обескровлена в Версале служителями какого-то культа? Вот так запросто с человека кто-то спустил кровь, словно со свиньи?

— Вы не могли бы уделить мне минутку своего времени? — спросила графиня Иветта де Монпасье и взяла Марию Луизу под руку, как будто они были лучшими подругами.

— Что вам от меня нужно? — с вызовом спросила маркиза.

— Я хочу поговорить, — графиня улыбалась, но губы её дрожали.

— Думаю, нам не о чем разговаривать, — раздраженно ответила Мария Луиза, разозлённая тем, что графиня заговорила первой. Если в этом дворце все ещё правит этикет, то она не имела на это никакого права.

Но Иветта де Монпасье отступать не собиралась.

— Вы уверенны, что завтра точно так же кто-то не найдет ваш труп? — спросила она с вызовом.

— Мой труп?! — Мария Луиза пришла в бешенство. — Вы мне угрожаете мадам?

— Нет. Всего лишь хочу поговорить….

— Ну….

Мария Луиза выжидающе смотрела на графиню. Когда толпа придворных осталась далеко позади, когда они оказались с Иветтой де Монпасье одни в коридоре, девушке стало немного страшно. Вдруг графиня и есть убийца, разгуливающий по Версалю с ножом? Конечно, она не станет прямо здесь сцеживать из неё кровь, но вот поранить вполне может. Слишком уж горят ненавистью и безумием серые глаза Иветты, слишком уж дрожат её руки и губы. Мария Луиза судорожно нащупала в складках своего платья рукоятку кинжала. Если графиня нападёт….

— У вас уже что-то есть с герцогом Дамором Пропре? — спросила вибрирующим голосом Иветта.

— Что, простите?

— Ты спишь с ним? — закричала графиня де Монпасье и расплакалась.

— Я еще ни с кем никогда не спала, — тихо ответила Мария Луиза, потрясённая этим всплеском эмоций.

— Ты можешь поклясться на «Библии»?

— Я могу поклясться на святом распятии, — Мария Луиза достала нагрудный крест и поцеловала его. — Клянусь, что никогда не спала с герцогом Дамором Пропре.

Графиня Иветта де Монпасье смотрела на Марию Луизу с недоверием. Затем вырвала из её рук маленький серебряный крестик, будто хотела убедиться, что он настоящий.

— Он освещен?

— Им меня крестили.

Несколько минут графиня молчала. Она, то отводила в сторону взгляд, пытаясь сдержать слезы, то сглатывала слюну.

— Но он тебе предлагал спать?

— Предлагал, — просто ответила Мария Луиза.

— А ты?

— А я отказалась.

— Но это пока, пока ты отказалась!

— Почему вы так думаете, мадам?

— Потому, что ему все, все отдаются в этом чёртовом дворце!

— Даже мадам Солина де Аанж? — спросила Мария Луиза и рассмеялась.

Маркиза Солина де Аанж была самой древней обитательницей Версаля. Поговаривали, что она даже видела короля — солнце, великого Людовика ХIV, хотя это навряд ли. Маркизе максимум лет восемьдесят. Потому, что даже столько на свете не живут. Мария Луиза рассмеялась, представив, как герцог Дамор Пропре ощупывает морщинистое, похожее на птичий трупик тело старухи и при этом стонет.

— Причем здесь мадам де Аанж? — не поняла шутку графиня Иветта.

— Хорошо, — Мария Луиза вновь стала серьезной, — Я не сплю и не собираюсь спать с вашим герцогом. А почему вы сказали, что завтра могут найти мой труп?

— Потому что та женщина, которую убили, вероятно, перешла дорогу какой-то знатной даме, запрыгнув в чью-то выгодную постель.

— Не думаю, — пожала плечами Мария Луиза, — Зачем некой знатной даме обескровливать свою жертву. Не проще ли тихо убить и закопать.

— Нет, не проще. Она оставила труп на виду в назидание другим, молодым и наглым, — графиня Иветта с вызовом посмотрела на Марию Луизу. — Чтобы они не покушались на чужое добро.

— А, значит, вы хотите уподобиться этой неведомой знатной даме, зарезать меня в закоулках Версаля, а затем выпить мою кровь? — Марии Луизе опять стало смешно.

Нет, ну, в самом деле, какая она забавная эта графиня Иветта де Монпасье! Стоит сейчас и смотрит взглядом разъярённой плачущей кошки!

— Все эти сатанинские культы — чепуха, — топнула ногой Иветта, — Та дама не пила ничьей крови, она просто всё сделал так, чтобы подумали…..

Графиня явно путалась в своих мыслях.

— Но служанка была уже не молода, — Мария Луиза попыталась использовать последний аргумент. — Не думаю, что на неё мог кто-то соблазниться.

— Но ты его соблазняешь! — мстительно прошипёла Иветта. — И ты думаешь, он тебя будет любить? Как же будет, пока не надоешь ему! А потом ты будешь гнить здесь, в этом дворце, и все тебя будут презирать. Он никогда не представит тебя королеве!

— А знаешь, что, — Мария Луиза тоже перешла на «ты», чувствуя, что готова ударить со всей силой кулаком это надменное напудренное лицо, сорвать с дурной головы графини Иветты парик, бросить его на пол и растоптать. — Ты говоришь это потому, что он тебя оставил. А ты пытаешься вернуть утраченное, волочась за ним как собака! А герцог только пинает тебя сапогом и правильно делает! Потому что, такие как ты большего и не заслужили!

Мария Луиза резко развернулась и пошла прочь. Она могла только представить себе, как смотрела ей вслед графиня Иветта де Монпасье.

Прочь! Прочь из дворца! Прочь из Версаля! Её некому представить королеве? Значит, она представится сама. Сама поедет в Трианон. Пришла пора осуществить безумную идею!

9

Из дневниковых записей Марии Луизы:

«Почему всю свою жизнь я куда-то иду или еду ночью? Сегодня девятого июля я задумалась об этом. Ночью я чувствую себя свободной. Вот и в Трианон я приехала далеко за полночь верхом на вороном жеребце. Я взяла в конюшне первого попавшегося, громадного, с горящими глазами. Я не знала, как зовут этого жеребца, и в тот момент почему-то не боялась, что он меня укусит огромными зубами. Он фыркал и трусил мордой, непокорный, бунтующий, как и я. Как хорошо, что Селя научила меня седлать коней когда-то. Тогда я даже не думала, что мне это может пригодиться. Забавы ради я научилась еще доить корову и месить тесто. Знала бы об этом моя матушка!

Всю дорогу меня преследовал голос той убитой, неизвестной женщины: «Всё не так, как ты думаешь! Всё совсем не так, как тебе говорят!» В ярком свете луны мне повсюду мерещился её труп. В кроне придорожных дубов, в камышовых заводях. Один раз мне показалось, я вижу её прямо перед собой на дороге…..»

***

Мария Луиза совершенно не понимала, куда она попала. Вдалеке, на фоне леса, под гигантской небесной свечой — луной — очертания дворца. Вероятно, Трианон. Но тогда что здесь делает деревня? И кто эти резвящиеся знатно одетые господа?

Мария Луиза спрыгнула с вороного жеребца. Её тут же окружили дамы и кавалеры в парадных камзолах и платьях для танцев, схватили лошадь под уздцы и куда-то увели. Потом десятки рук стали тянутся к Марии Луизе, трогать её, притягивать к себе.

— Что происходит? Где я? — испуганно спросила девушка.

— На величайшем празднике, который когда-либо устраивали боги, — нежно прошептала дама в маске тигрицы.

— Кто вы такие?

— Мы переставшие быть собой, — продолжала «тигрица», оттесняя от Марии Луизы остальных.

— Что это за место?

— Трианон, дитя моё. Самое прекрасное место на Земле.

Какой-то в пиратском облачении кавалер сунул в руку Марии Луизы маску — чёрную с прорезями для глаз, всю усыпанную блестками.

— Что это? — Мария Луиза повернула маску вправо, влево.

— Маска тёмной феи, — рассмеялась «тигрица», а затем добавила. — Ты видимо приехала издалека, раз не знала о нашем карнавале?

— Я только что приехала из Версаля, — сказала Мария Луиза.

— Правда! — воскликнула дама — «тигрица». — И что же ты там делала?

И Мария Луиза рассказала странной незнакомке о своем путешествии из Санси в Париж, о голосе священника в Нотр Дам де Пари, о завораживающем танце бродячей артистки на паперти собора, о Версале и его обитателях. Рассказала даже о загадочном убийстве, произошедшем накануне. О том, как ей надоело ждать непонятно чего, и потому она поскакала ночью в Трианон. О своем удивлении при виде самой обычной деревни. Не сказала только о предупреждении, услышанном из уст безумного человека с гитарой.

— О, — воскликнула «тигрица», — Это не обычная деревня. Утром при свете солнца ты поймешь почему. Это я придумала её, деревушку на территории замка. И моя идея так понравилась всем.

— Скажите, — Мария Луиза набрала в легкие больше воздуха, чтобы решится задать этот вопрос, — А кто вы?

— На карнавале, когда мы надеваем маски, то забываем свои имена. Мы только веселимся, слушаем музыку, танцуем. Поэтому я советую и тебе надеть свою маску, тогда я покажу тебе все прелести ночного Трианона.

— Но я хотела бы спросить……, — начала Мария Луиза.

— Тс, — дама — «тигрица» приложила изящный тонкий палец к её губам. — Ты задашь свои вопросы потом. А сейчас ты просто фея, попавшая в неведомое королевство.

Мария Луиза почувствовала, как незнакомка берет её за руку и куда-то ведёт.

Они пошли по деревне. Самой обычной, похожей на ту, в какой не раз бывала Мария Луиза, когда жила в Санси. Небольшие каменные домики с крытыми соломой крышами, низкие деревянные заборчики. И….. Посреди маленькой поляны стоял дядюшка Джо. Нет, присмотревшись, Мария Луиза поняла, что это вовсе не старый хромой цыган. Неизвестный молодой человек был одет почти как дядюшка Джо, и в руках у него скрипка. Взмах смычка и над поляной пустились в пляс звуки задорной, знакомой Марии Луизе с детства мелодии.

— Потанцуем? — спросила «тигрица» и, не дожидаясь ответа, закружила Марию Луизу.

«Если я сплю, или сошла с ума, то пусть всё это доставит мне наслаждение»! — подумала маркиза и отдалась власти танца. Так забавно смотреть на разряженных по последнему слову моды кавалеров и дам, скачущих под звуки крестьянской мелодии.

Скрипка смолкла.

— Пойдем, я покажу тебе мой садик, — голос «тигрицы» в ночи показался звоном серебряного колокольчика.

Теперь уже Мария Луиза окончательно стала верить в то, что она спит. Не было никакого побега из Версаля, не было неистовой скачки на вороном жеребце. А значит, нет и всего того, что она видит сейчас. Мостики, перекинутые через небольшие запруды, цветущие розовыми чарующими пахнущими цветами деревья. И это летом? Летом деревья не цветут! Резные скамейки, фонтанчики, статуи обнажённых девушек и существ, похожих на сатиров.

— Тебе нравится?

— Очень красиво, — ответила Мария Луиза своей спутнице.

— Я знаю. А мне очень нравится твоё платье. И то, как оно сочетается с маской тёмной феи.

— Платье? — Мария Луиза посмотрела на синее, в ночи почти чёрное, довольно уже поношенное дорожное платье. — Чем, интересно. Я бы давно выкинула его, если бы….., — маркиза запнулась.

«Если бы у меня было больше денег», — договорила она уже про себя.

— Нет, нет, — возразила дама — «тигрица», — Ты не права. Подожди. Стань вот так, чтобы луна светила прямо на тебя. Да ты будто пришла из другого мира.

— Наверное, так оно и есть, — грустно заметила Мария Луиза. — И когда я проснусь….

— Ты думаешь, что спишь?

— И когда я проснусь, то ничего этого уже не будет. Только тёмная спальня в Версале, Дамор Пропре и мадам Бете. И я опять не увижу королеву…..

— Королеву? Ты приехала в Трианон, чтобы увидеть королеву? — похоже «тигрицу» ужасно развеселило желание гостьи.

— Да, я ехала из Санси ко двору королевы Марии Антуанетты, а попала во дворец, где выжившие из ума старики и старухи развлекаются, соблазняя тех, кто к ним приехал.

Дама хохотала от души, звонко, заливисто. Она схватилась обеими руками за живот и согнулась пополам.

— Ста-ста — ста-ри-ки, — с трудом повторила она. — И ста-ста-ста-ру-хи?! Ра-ра — ра-звле-каются?! О, господи, — дама закашлялась от смеха, потом остановилась, перестав, крутится на одном месте и стала тяжело дышать. — Ну, меня давно так никто не смешил. Старики и старухи Версаля! Богадельня! Притон выживших из ума! Как тебя зовут, милая девочка?

— Маркиза Мария Луиза де Сансильмонт, — сказала девушка, даже не зная, кому она представляется.

— Так вот Мария Луиза де Сансильмонт, я обещаю познакомить тебя с королевой и при этом обещаю не домогаться, — «тигрицу» опять накрыл приступ смеха.

— Вы познакомите меня с королевой?

— Непременно и уже сегодня.

— Но как?

— Сегодня утром в десять часов утра во дворце Трианон в парадной зале королева, как всегда, будет давать официальную аудиенцию своим придворным. Приходи. Я найду тебя там и представлю королеве.

— Но как я узнаю вас без маски?

— Я сама подойду к тебе. Я запомнила твое лицо, а больше всего это очаровательное, бесподобно идущее тебе платью, — дама — «тигрица» достала висящие на цепочке, на груди часы, открыла изящную крышечку и ахнула. — О, да уже четыре ночи. А ты с дороги устала, наверное. Пойдём.

Они прошли мимо мостиков, беседок, фонтанчиков и статуй. Свернули в деревню и вошли в один из домов.

— Здесь не покои дворца, но тоже достаточно уютно и можно спать. Приятных сновидений милая. И в десять я жду тебя во дворце.

***

«Она обманет. Она не подойдет, — тревожно думала Мария Луиза, стоя в толпе придворных, в ожидании выхода королевы».

Что-то в сложившейся ситуации показалось ей таким знакомым. Точно так же ждала она когда-то Селю. И та пришла. Но Селя — подруга детства. А даму в маске тигрицы она совершенно не знает! Мария Луиза хмыкнула, вспомнив, что даже не видела лица той незнакомки. Должно быть «тигрица» уже пришла. Стоит себе спокойно в стороне, смотрит на неё и смеется.

«Чужая! Я просто чужая в этой разряженной, шикарной толпе»!

Когда Мария Луиза пробудилась утром, то поняла, что действительно находится не совсем в обычной деревне. На первый взгляд всё было, как в детстве. Каменные домики, крытые соломой крыши, колодец с родниковой водой, луг. Даже коровы, лошади и куры. Не было только запахов навоза, преющей травы, таких привычных там, в деревне недалеко от Санси. Кроме того, коровы и лошади выглядели, словно вымытые щелочным жидким мылом. И потому ничем не пахли. А когда в деревенскую пастораль врывались мостики, искусственные ручейки, беседки и статуи, то картина вообще начинала напоминать чей-то странный замысловатый сон.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Молчание

2

Пей (по-французски)

3

Женское платье для танцев второй половины 18 века.

4

Платье для прогулок

5

Распашная верхняя кофточка с широкой баской