Уфринские хроники черной вороны

Марина Горина

В обычной жизни необычного больше, чем в фантастических романах с самыми закрученными сюжетами! Остановитесь, оглянитесь: ваш начальник может оказаться настоящим драконом с когтями и чешуей, ваша подруга, оказывается, скрывает под футболкой крылья метра три размахом… а если у вас никак не складывается личная жизнь – может, пора встретить фею на рынке или завести наглого рыжего кота? Все это и многое, многое другое есть в увлекательных повестях и рассказах М. Гориной.

© Марина Горина, 2016

ISBN 978-5-4483-3333-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ночная жизнь

— 1-

Отец называл Аннушку — Ануш, «сладостная» по-армянски; мама-белоруска — Анечка, Аннюня. Русский муж — Аннета. Странное, полубогемное «Аннета» было полной противоположностью Ануш-Аннюне. Она была невысокой, толстенькой, со светлыми кудряшками, торчащими во все стороны и жгучими, огромными, вишнево-черными глазами. Ну, и скажите, какая Аннета может быть 159 см ростом? Кругленькой, с маленькими пухлыми ручками? Имя «Аннета», как минимум, предполагало мундштук с сигаретой в длинных худых пальцах, роковой взгляд, черный корсет. Куда там… в Анютином девичьем комоде ни разу не лежало даже обычных стрингов: одно добротное, хлопковое, милое ее сердцу удобное белье. И ни одного комплекта для «роковой» Аннеты…

Но вишневые глаза, слишком безупречной формы, слишком темные, чтобы быть прозрачными и понятными «до донышка», не вязались с простушкой-Аннюней. Так что в шутливом имени, данном мужем, наверное, что-то было. Да уж, кто-нибудь из вас знает женщину без парочки — другой тайн? Если да — значит, вы ровным счетом ничего не знаете о женщинах и о жизни вообще.

Анечка окончила институт вместе с мужем (поженились они на четвертом курсе). У нее был красный диплом. Который она получила легко, играючи, параллельно помогая учиться мужу. Вот на его красный диплом она положила все силы. И о дипломе мужа говорила много, с восхищением и уважением. Супруга Анечки пригласили работать на большой нефтеперерабатывающий завод в другой город. На приличную должность с еще более приличными перспективами.

Предложение остаться на кафедре, которое получила Анечка, в ее глазах блекло и не шло ни в какое сравнение с будущей карьерой мужа. Его друзья говорили — «да, Толян, повезло тебе с женой…» — уминая вкуснейшие кутабы, долму или кяту.

За что бы ни бралась Анечка: выпечку, мясо или рыбу по рецептам бабушки-армянки, все получалось изумительно вкусно. Диетами Анечка не заморачивалась, хотя страшно страдала из-за своей «пампушечности». Никогда не курила и не пила. Единственная вечеринка в общежитии с сигаретами и вином кончилась для Анечки трагически — трое суток ее рвало, голова раскалывалась, руки и ноги тряслись, как желе. И Анечка решила — черт с ним, с имиджем раскованной и современной девушки, если за него ТАК надо расплачиваться! Оказалось, что быть «приличной девушкой из порядочной армянской семьи» (как говорили ее тетки по отцу), круглой отличницей и «гордостью потока» — в тысячи раз приятнее и удобнее!

На свадьбу армянские родственницы привезли устрашающих размеров коробки и тюки. В них были роскошные, потрясающей красоты столовые и чайные сервизы, которым было, наверное, лет по сто. Льняные салфетки, скатерти, постельное белье. Стеганые вручную мастерицами из Гориса одеяла и тюфяки из овечьей шерсти. Которую стирали руками, сушили на солнышке, а потом руками же чесали. Анечка была в ужасе!

Потом тетки повздыхали, посовещались, и подарили Анечке бриллиантовые серьги, кольцо и колье — так как жених Анечки не собирался этого делать. Он даже не догадывался, что был обязан сделать, сватая «приличную девушку из порядочной армянской семьи». Это — чтобы не опозорится перед родственниками, сказали тетки. Слава Богу, что Толик даже и не понял всех перипетий и не знал всех подводных камней женитьбы на Анечке!

Через пару месяцев, когда Анечка с мужем уехали в далекий, маленький город, где Анатолию предстояло делать карьеру, Анечкин троюродный брат-дальнобойщик доставил проездом все эти сокровища. Самое удивительное, теперь не было ничего ужасного в прохладных льняных простынях, легких, как пух, пахнущих солнцем и ромашкой шерстяных одеялах, в мельхиоровых столовых приборах, серебряной турке, красивом хрустальном графине под чачу (которую тоже привез брат).

Анечка много думала о мудрости своих бабушек, прабабушек и пра-пра-бабушек. Ее Толечка бегом бежал с работы к своей сладостной Ануш. Под теплое одеяло, к вкусному жаркому на красивой, тяжелой тарелке, рядом с которой лежали полотняные салфетки. А утром, после кяты с изумительным кофе, помолотым на ручной мельнице, в отутюженной рубашке, с чувством необыкновенной свежести и чистоты, бурлящей энергии, мчался на работу.

Анечка не работала — она была беременной, да и Толик не хотел. Бывшие однокурсницы Анечки были в шоке:

— Клушка, клушка, он подмял тебя под себя! У тебя такая же голова была! — кудахтали они все, как одна! Но Анечка знала: это они клуши. И почему это «голова у нее была»? Вот она, в светлых кудряшках, на месте!

Жили они интересно, обсуждая рабочие проблемы Толика и каждый взгляд, каждый вздох ненаглядного сыночка Артурчика. Карьера Толика складывалась замечательно, а Артурчик рос здоровеньким и умненьким. Иначе и быть не могло у такой жены и матери, как Анечка. Зарплата у мужа была отличной, поговаривали о его возможном переводе в головной офис, в саму Москву. Многочисленная армянская родня была довольна и горда зятем, но все были уверены: это Ануш, девушка из приличной армянской семьи — вот настоящая причина его успеха! И кто знает, может быть, они были правы?

А вот теперь, наверное, самое время рассказать о страшной тайне Аннеты. И к чему привела эта страшная тайна. Дело в том, что Ануш, Аннюня, была… инопланетянкой. Самой настоящей. Как и ее сын Артур.

— 2-

В отрочестве Анечка, очень умная не по годам девочка, прочла интересную статью. Как один профессор собрал рюкзаки с едой, лекарствами, книгами, батареями и лампочками. И спустился глубоко под землю, в карстовые пещеры. На целых не то шесть, не то шестнадцать месяцев. Он все взял с собой: рацию, специальные приборы для каких-то исследований, даже набор красок — красить яйца на Пасху. Не было у него только одной вещи — часов. Это было необходимым условием эксперимента. Команда, которая вела наблюдения и была все время на связи, не имела права никаким образом намекнуть на реальное время земных суток.

Результаты опыта были странными, ошеломительными, поражающими воображение и дающими пищу для далеко идущих выводов. Выводы эти могли завести так далеко, что результаты эксперимента как-то быстро замяли и забыли.

Так вот, дело было в том, что по истечению положенного срока сподвижники спустились сообщить профессору, что эксперимент окончен. Удивлению профессора не было предела — по его внутреннему календарю и часам количество суток, проведенных под землей, было в два с лишним раза меньше!

То есть, в его сутках было больше 48 часов… какая генетическая память вспомнила ТАКИЕ сутки? Вокруг какого солнца вращалась забытая планета-прародина за такой период времени? Откуда мы все?

Ах, как тяжело многим, очень многим, мириться с циклом из 24-х часов! Анечка росла благоразумным ребенком, и любила поразмышлять на всякие заумные темы. Она решила — все сложнее, чем кажется. Наверное, Землю населяют жители сразу нескольких планет. Отсюда — жаворонки, совы, и те, кто прекрасно уживается в обычных сутках. Эти уж точно произошли на Земле.

Анечка любила ночь. Ночью все звуки и запахи преображались. День — это неизбежная необходимость, которую она просто терпела. Только ночью она могла дышать полной грудью, только в тишине спящего города она просыпалась. Кровь быстрее бежала по ее жилам, мозг работал странным, удивительным образом. Она могла видеть все иначе, понимать глубже, чувствовать сильнее. Сыночек, Артурчик, еще не выдрессированный условностями Земной жизни, тоже жил в полном соответствии со своей генетической памятью. Анечка его прекрасно понимала. Что поделаешь, если память далеких предков с другой планеты диктовала им другой ритм жизни, совсем не Земной…

Утром, проводив мужа, Анечка складывала белье в стиралку и укладывалась вместе с Артурчиком спать. Часов до трех, четырех дня. Они просыпались и шли в магазин, покупали продукты и заодно гуляли. Потом встречали папу. Проводили вместе вечер. Ночью Анечка пекла, убирала дом, жарила и тушила. Под утро складывала кастрюли-сковородки в холодильник и варила кофе. Будила мужа, провожала на работу. И все опять повторялось.

Окно кухни, «ночного кабинета» Анечки, выходило во двор. Она знала наизусть звуки ночной жизни. Как ветер гоняет по асфальту пустую баклажку. Как бездомные собаки потрошат мусорные баки. Она гладила рубашки, на плите что-то булькало. Артурчик сидел в высоком креслице, переговаривался с мамой:

— А!

— Да, цаватанем, сейчас доглажу и возьму тебя на ручки — отвечала Анечка.

— АААААА! Гу! — радовался сын.

— Заткнись, урод! Змееныш, выблядок, не ной! — нечеловеческий голос прокаркал во дворе.

Анечка остолбенела, окаменела, чуть утюг не выронила с рук. Такой ужасный, без интонаций голос произносил мерзкие слова! Анечка выглянула в окно: возле мусорных баков стояла бомжиха, похожая на сливу на коротких ножках. Голова без шеи у нее тоже была как слива. Желтый, яркий и ровный свет фонаря освещал площадку с контейнерами. Слива рылась в мусоре. Под ногами у нее, в тени бака, возле сумки, копошилась небольшая серая тень. Не то собака, не то… ребенок!!! Анечка не могла выдохнуть огненный воздух, грудь распирало. Слива палкой с крючком, которым рылась в отбросах, отпихнула ребенка от сумки:

— Не жри, гаденыш! Урод! — Анечка метнулась к двери, оглянулась на сына. Вернулась, схватила Артурчика и бегом побежала в спальню, уложила его в кроватку, рядом со спящим мужем. Артурчик, перепуганный, молчал. В шлепках и тонком халате птицей слетела со второго этажа.

Во дворе было пусто — не успела…

Утром Анатолий спросил:

— Аня, что с тобой? Что-то случилось? — и это «Аня» — выражало крайнюю степень тревоги. Они видели друг друга насквозь, они дышали в одном ритме, эти муж и жена. С первого и до последнего дня их жизни. И понимали все они одинаково, и решения принимали тоже одинаковые. Вернее, не два одинаковых решения — а одно на двоих. Был составлен план действий. Анечка, гуляя днем с сыном, должна была поспрашивать, не знает ли кто такой женщины, и где она живет. Анатолий, после работы, решил зайти к соседу, Петровичу. Майору милиции. Должны же быть социальные службы защиты детей от таких уродов. И уголовную ответственность такие нелюди должны нести!

Поиски не дали ничего. Никто даже не слышал о бомжихе, роющейся по ночам в мусорных баках.

Городок был небольшой, выросший из рабочего поселка. Частного сектора в нем практически не было; странно, необъяснимо все это было — чтобы никто не знал Сливу? Или это было только жуткий ночной кошмар? Анечка вспоминала снова и снова; болезненная заноза сидела у нее в мозгу. Не давала покоя. Уродливая фигура, каркающий голос. Странные, нелепые движения. Леденящий ужас, какой обычно сопровождает кошмарные сны. Что-то неуловимо напоминало ей эту нереальную, жуткую сцену у мусорных баков. Анечка вспомнила: Капричос Гойи! Достала альбом, вот оно: «Когда рассветет, мы уйдем».

Анечка загрустила. Толик не мог понять, что с ней. Только чувствовал, что все очень, очень не просто. А она не могла рассказать ему, что уже сама сомневается, ЧТО видела тогда, ночью! Ну, как сказать — я инопланетянка и могу видеть то, что другие НЕ ВИДЯТ? Что полуночный призрак Гойи приходил к ней? Время шло, Слива больше не приходила.

Через четыре месяца, день в день, они пришли. Слива и мальчик. Артурчик уже начал привыкать к жизни на Земле, и сладко спал в три часа ночи. Анечка на кухне сидела одна и проверяла расчеты мужа по крекинг-процессу. Он готовил докладную записку, где обосновал необходимость реконструкции одной установки.

Опять тарахтение палки с крючком по стенкам бака. Опять чудовище изрыгало отвратные слова. Только фигурка ребенка, казалось, стала еще меньше. Анечка не успела подумать, она боялась еще раз упустить их — с пылающими щеками и горящими глазами вылетела во двор.

— Молчи, молчи, молчи! Дура, уродка, молчи! — Анечка бежала, вытянув вперед руки.

Толстое чудовище медленно развернулось и стало замахиваться палкой с острым, блестящим крючком. Анечка, не тормозя, со всего разгона, толкнула тушу. Туша боком упала, зацепившись сливой-головой об угол контейнера. Кровь на асфальте была почти черной под желтым светом фонаря. Серенькая маленькая тень, почти бесплотная, стояла, опустив ручки. Анечка схватила это бестелесное, глазастое нечто. Крепко-крепко прижала к себе и тигриными скачками понеслась домой. В прихожей столкнулась с Толиком. Не выпуская добычу из рук, сказала:

— Она там лежит. Я убила ее.

— Закрой дверь, никуда не выходи, отключи телефон, жди! — Толик на ходу натягивал куртку, захлопнул дверь. Анечка, крепко прижав невесомое, замершее тельце, зашла в ванную, открыла кран. Прошла в спальню — Артурчик спал. Потом на кухню, за булками и котлетами. Она купала ребенка и прямо в ванне кормила его. Он не разговаривал, но Анечке было все, все понятно. Толик вернулся часов в десять утра. Вместе с Петровичем. Анечка с двумя детьми крепко спала, как будто не с ней случилось СТРАШНОЕ. Проснулась она от звона посуды и тихих мужских голосов. Петрович и Толя пили чачу, закусывали портулаком и острыми баклажанами. Никакого тела во дворе они не нашли. В милицейских сводках не было ни одной зацепки. Ни в больницах, ни в моргах. Петрович сказал сидеть тихо и не высовываться. Если Слива объявится — сразу сообщить ему. Анечка знала — не объявится. Капричос. «Когда рассветет, мы уйдем»…

***

В семье выросло два сына. Старший, Григорий, был похож на отца. Голубоглазый, светловолосый, сдержано-улыбчивый и такой же умный, как папа — так говорили все. Артур, младший, был похож на своего деда, Арама Рубеновича. Умный, как папа, и такой же шумно-веселый, как мама. Старший закончил Губкинский институт и пошел в науку, младший — в академию МВД. По стопам ненаглядного, любимого крестного, Петровича. Который был членом семьи, роднее родного. Страшная тайна, или светлое чудо — уже и не разберешь, что было — объединило этих людей навсегда.