Кого ты видишь? Я ошибка. Книга пятая

Марина Зилотина, 2023

Вступивший в призвание экзорциста, бывший одержимый медиум Лука Гордон узнает, что Камилла смогла выжить лишь благодаря ее ангелу хранителю, и теперь отвергнутый хищник пожинает плоды своего произвола. Только ряд трагических событий позволяет ему получить шанс на восстановление доверия своей половины.Дано ли хищнику разделить судьбу с единственной, если его жизнь – это военный полигон, где озлобленные демоны и постоянная мобилизация, и статус его «половины» расценивается как приговор?

Глава 3. Отставка

Очнулась от сонного паралича:

— Марк! — Губы не слушались. Голосовые связки тоже. — Где мой телефон? — В поле зрения попал протянутый айфон, на экране вызов. «Люк?! Уже успел вбить свой номер», — отпрянула, беспорядочно шаря по постели. — Нет! Старенький кнопочный Siemens. Его телефон! Марк! Макушка… Хочу домой. — Сердце ныло: «Выпал! Потерялся! Последняя связь с Марком оборвалась».

Дрожащие руки накрыло горячей ладонью:

— Все хорошо. Ты дома. — «Марк?» — взгляд на заботливо склоненное мужское лицо. Миг узнавания. Отдернула руки, спрятала под одеялом, прекращая истерию:

— Максим? Где Джорж? Артем? — обозначила дистанцию официальным тоном.

Поддерживая скованный торс, Максим укладывал меня обратно в постель:

— В больнице, на дежурстве. Скоро приедут. А Люк…

Оборвала. Хрипло, грубо:

— Господин Гордон меня не интересует. Живой и ладно.

Максим поднес к пересохшим губам соломинку, вставленную в стакан с водой:

— Ты помнишь? — Кивнула, силясь не шарахнуться от непрошенного патронажа. — Все? — Насторожилась. Стакан отвергла и бегло оценила: «Ребра, ноги, правая рука? Повязки и тугой корсет. На физиономию, разукрашенную синяками, лучше не смотреть. Били по лицу. Качественно и с любовью».

Ворвались напуганные родители. Лика оттесняла от изголовья смущенного Максима, тычась мокрым носом в мои ладони. Мама гладила волосы. Успокоить страждущую публику не удалось. Перед глазами — ужас двинутого откоса.

Отец нарушил затянувшуюся паузу:

— Как ты?

Беспамятное состояние не давало возможности оценить перспективы нового положения. Сейчас важно было знать, что известно им.

— Что я пропустила?

Отец откашлялся и, пряча глаза, передал мне подвывающего альбиноса:

— Мальчики сказали, ты поехала за пиццей. Ночью подморозило. Дорога обледенела. А на светофоре у моста столкнулись два фургона и междугородний автобус. Их занесло прямо на компанию. Они шли по шоссе…

«Что-о?! Подождите! — на совпадение уже не надеялась. — Компанию?!»

— Да, молодые ребята из театральной студии. А по словам Гордона… — «И снова этот вездесущий! — откинулась обратно на подушки. — Непревзойденный драматург, мастер художественного вымысла». Сглатывая вязкую слюну, вникала в смысл. — Ты была рядом, выскочила из машины, чтобы помочь, но тебя задело осколками. Слава Богу, просто придавило. Был взрыв.

«Меня там не было. Я была с Франкенштейном, оборотнями и этой надушенной копией. Или… Господи», — просыпаясь, сознание восстанавливало хронологию и обрабатывало проступающие детали черно-белого кошмара, а потом и трагически яркого ночного шоссе, перекрытого машинами. Голос задрожал:

— Жертвы?

Отец погладил засопевшего на моем плече щенка, вздохнул и сдался:

— Семнадцать. Мужчина и трое парней в реанимации. Состояние тяжелое. Остальные с легкими ранениями. Ты сутки провела в травматологии. Но Джорж решил, что дома тебе будет лучше. Детка, помнишь? — Бриги натянуто ждали.

Машинально ощупала припухшие, на удивление, целые губы, кивнула:

— Хочу побыть одна. — Балансируя на краю скорбной рефлексии, переходящей в истерику, пересадила в руки Максима щенка, закрыла глаза, требуя уединения.

Свет приглушили. Дверь закрылась. Попыталась сосредоточиться на осколочных воспоминаниях, но вместо деталей об аварии путалась с какой-то психоделией. Внутри все сжималось от душераздирающего вопля:

— Аа… Казнила. Отреклась. — В голубоватом куполе бесновалась анаконда. — Задыхаюсь. Не чувствую ее. — Вздрагивая рваными конвульсиями, монстр метался в ограничивающем пространстве и ревел трансформированным голосом. — Где ты?

Интуитивно понимала — зовет меня, но была нема. Колоссальное напряжение сдавило трахею и грудь невидимой тугой повязкой, не позволяя даже всхлипнуть. Только беззвучно двигала губами: «Оставьте его, оставьте. Он же страдает».

— Ушла. Исключила меня из жизни. Ну почему ты сразу не убьешь меня? Сама… — изможденное чудовище рычало, пытаясь пробиться сквозь прозрачный купол щита. Рядом неуловимыми призраками кружили существа:

— Гордон, спокойно. Она еще жива. Мы ищем. Соберись. — монотонный рокот уговаривал, взывал к рассудку одичавшего создания. — Остановись! Дыши. Дыши.

Монстр был невменяем:

— Запретила. Запретила! Слеп, я слеп! Я ее не вижу! Я бессиле-е-ен…

Не в состоянии вымолвить ни слова, тянулась на эти вопли: «Ему же больно. Отпустите…». Пол, стены вибрировали. Стенки щита истончались от его метаний.

— Не справляюсь. Вколи мне. Выруби меня. С-сука, пока не разнес здесь все…

— Ты аномальный метаболизатор⁹. На тебя ничего не действует. Одна она…

— Аа… Не сдержу. Детониру-у… Уходите! — Барьер снесло. Белых призраков отбросило за границы аномалии. Крики, стримеры, разряды, гул, чертыханья, звон битого стекла… Вдруг вакуум. — Родная! Отзовись. Прошу. Верни меня… — рычание перешло в жуткий звук. «Плач?!» — через запекшиеся губы прорвалось сдавленное:

— Люк!

Уже между сном и явью все ярче разгорались синие софиты:

— Смилуйся над моим безумием. Виновен! Во всем виновен я! Только не гони.

Прикоснулась к суровому лицу. Грудь сдавило. В глазах напротив — трепет, сострадание, вина, а я все хныкала:

— Тесно. Мне тесно в теле. Хочу освободиться. Хочу домой. — Сотая попытка расправить плечи, вздохнуть отбитой грудью… Тщетно. Скованность как клетка.

— Я — твой дом. Вспомни, любимая. — Ощущение связанности стало гнетущим. Протест вылился в рык и вырвал из галлюцинации, но хриплый баритон перекочевал в реальность. — Тише, воробушек. Все уже прошло. Это только фантомная боль от переломов. Впусти. Я помогу. — Сфокусировала зрение: «Он настоящий?!» Поцелуй на лбу. Жадно втянул мой запах…

Рассудок капитулировал перед животным страхом:

— Не подходи! — Гордон чудом не пробил стеклянную стену эркера. Я инстинктивно съежилась в подушках. Ребра прострелило. Незваный визави иронично улыбнулся, сел на полу, утирая кровь с разбитой губы, а меня трясло. — Вон из моей головы! Я запрещаю. Тебя запре… — Страх в его глазах, и я осеклась: «Господи, что со мной?» Сознание закоротило паникой. Схватилась за виски. — Прости. Авария. Это тоже… Ты? Он? Те? — сжала кулаки, гася эмоции. — Кто же они?

— Оборотни. Участь молодежи была предрешена. — отвернулся, справляясь с тремором, и выдавливал по слову. — Среди них были одержимые адепты. Собирали себе трапезу. Творческий вечер был лишь поводом. Они даже не старались. Ты сама пришла.

— Не старались?! — Ужасаясь, цеплялась за здравомыслие и боролась с вонючим клеймом: «А вот и наша вдохновительница», но проигрывала.

— Я ликвидировал их засады везде, где ты могла потенциально появиться. — С трудом сглотнул. — А о мастерской никто из нас не знал.

— Как они на меня вышли? Что им надо?

— Я. Я — экзорцист. Ты — моя вторая половина. Ударят по тебе — достанут и меня. — Не выдержал, вскочил на ноги. — Жила бы себе тихо, смирно, как…

— Твоя сексуальная рабыня?

— Как жена!

— Исключено. — отзеркалила. Глубоко вздохнул, сжал кулаки, обуздал себя:

— Ты связана со мной. Это спланированное похищение. — Нервно хохотнула: «Сам не убил, с врагами поделился. Поразительный прогресс в развитии!» — Но кто-то их спугнул, увел из дома. Иначе бы они вырезали всех, включая художников и весь поселок. Ты успела выйти из мастерской и спасла жизни друзей. Но не себя.

Перегруженный механизм психологической защиты дал сбой. «Других берите, а я хочу ее», — сознание раздвоилось и пошло по двум параллелям.

— Черно-белый негатив? Авария и похищение происходили одновременно?

Молча согласился и уточнил:

— Авария — официальная версия. Де-факто — диверсия. Оборотни обеспечили себе прикрытие, оставили исполнителей. Началась бойня. Сами вышли на тебя. Дом и карьер были отрезаны аномальной зоной. Авария происходила на границе. Большинство подростков удалось спасти. Но тебя подставил. — Я слушала уже с закрытыми глазами. Он цедил сквозь стиснутые зубы, растягивая слова и оглушая звуки. — Пока устранял адептов, пробивался через демонический заслон и катастрофу, Брустрем пожертвовал собой. — Характерное шипение нарастало, превращаясь в гремучий треск. — Как ты могла мне запретить? Ты должна помнить, что мы…

— Нет никакого мы! — Сигнал у ворот предотвратил взрыв. Рассредоточенный взгляд в никуда, и медиум завис. Пользуясь кратковременной заминкой монстра, я оборвала его пароксизм¹⁰. — Я вообще ничего не должна. Тем более, тебе.

Низложенный диктатор «вернулся», обуздал хищную сущность, но продолжал давить:

— Мы. Связаны. И между нами остается корреляция¹¹.

— Пошел ты… Корреляция?! Что это вообще такое? Единственное, с чем ты поздравил «дуру» перед отъездом — связь прошла. И ты свободен от меня, что и наглядно доказал. — Гордон запротестовал, я обрубила. — Допустим, физически издевался надо мной не ты. Ты убил меня морально. Ничего не говори! Нет связи между нами! Ты не чувствовал меня. Совсем! Даже, когда я находилась в коме! Когда я… — разрыдалась. Решительный жест остановил гостя на полпути. — Уходите, господин Гордон. Причина моих слез — не вы. Мне есть, кого оплакивать.

Гордон огрызнулся:

— Не сомневаюсь. Может, нам еще специалиста ждать? Откуда будет следующий? Куда ты собиралась сбегать от меня на этот раз? — Стук в дверь. Рептилия встретила хмурого немца ядовитым пафосом. — А, Георгий! Вы же позволите вас так называть? Или по-братски, Гога. Был у нас такой один. А ваша Мила-я похоронила его прошлым сентябрем. Жаль, я не знал. Сейф в морге бы ему арендовал. Посмертно.

Невольно протянула руку к Джоржу, опасаясь непредсказуемых последствий. Деликатная ласка молчаливой поддержкой коснулась кисти. В ладонь вложили чашку с теплым молоком, на тумбочке оставили две бутылки с водой. Пока делала осторожные глотки, доктор перехватил вторую руку, профессионально пробежался чуткими пальцами по лучевой артерии, определяя пульс, ободряюще кивнул. Улыбка, адресованная только мне, исключила токсичных очевидцев. Ошиблась.

— Зайди, Гордон, успокою лучше галоперидола¹². Камилла, осмотр, процедуры и обед. — Резкий лающий акцент. Гордон зарычал, немец даже не взглянул на девианта, готовя растворы для инъекций. — Ну что, идем в душ или накормить тебя?

Прекращая брачный танец язвящих альфа-самцов, перевела тему:

— Что ты будешь делать с компроматом. Ведь я могу оказаться только одним из моря адресатов. Есть первоисточник. Если дела на основании этих роликов не возбудить, но это может попасть к кому угодно: от прессы, интернета, родителей, твоих деловых партнеров. А последний ролик… — Джорж незаметно ввел иглу в вену локтевого сгиба, я перестала дышать: «Только не к Ивану!» — Когда ты говорил с Иваном? — голос сорвался, зажала рот ладонью, боясь проявить мокрую слабость, и вознегодовала. — Он не рассказал бы про кузена. Сам.

— Зачем мне медиатор, когда рядом сам оппозиционер?

Доктор перевел на джокера недобрый взгляд патологоанатома. Я вмешалась:

— Джорж, если тебя не затруднит, свари мне свой волшебный бульон.

Немец вышел. Борясь с горечью, потратила последнее самообладание:

— Всего два вопроса, господин Гордон. Где они сейчас? И что они такое?

— Ушли из города. Территория зачищена, — зло отрезал. Я закусила одеяло, сдерживая слезы. Тяжелый выдох у окна, и инквизитор изменил тональность. — У всех монстров один бэкграунд¹³. Медиумы: колдуны, ведьмы и прочее аномальное отребье, развившие в себе сверхъестественный потенциал. Те, кто не справился с испытанием ментальной властью и влиянием, стали адептами демонов. Вампирами и оборотнями. Видовой вражды нет. Каждый сам за себя. Все решает сила индивидуума. У них разные источники питания. Вампиры существуют за счет крови. Оборотни питаются сексуальной энергией, через совокупление. У сильнейших есть астральное перевоплощение. И только единицы могут реализовать это тело материальным. — Анаконда продемонстрировала длинный раздвоенный язык и сфокусировала на мне прицелы с хищным вертикальным зрачком. — Но оборотни — это не ликантропия¹⁴. В отличие от вампиров, у которых есть трансформированная форма… — Моя рука вскинулась на рефлексах, предупреждая появление четырехметрового эксгибициониста. Медиум со свистом втянул воздух, но продолжил. — Сильные оборотни способны принимать чужие образы. Личины.

— Чей они принимают облик? Людей, животных? Всех?

— Нет. Только образы своих жертв и… — Его лицо как-то странно посерело. «Так, я не хочу заниматься регрессией¹⁵ и вскрывать его прошлые травмы…». Бывший вампир громко сглотнул. — Или партнеров.

— Копайтесь в своих многочисленных любовницах, господин Гордон. — От отвращения передернуло. Пустой желудок, изнасилованный спазмами, взбунтовался. Вскочила с кровати и, путаясь в ногах, рванула в ванную. Шаг за дверь. Протяжное яростное: «Блядь!», но крушений не последовало. Монстр сдержался.

Морщась, избавилась от повязок и корсета. Благословила заботливого инкогнито и легла в теплую пенную ванну. Зашла мама. В руках айфон. Видеосвязь.

— Слава Богу! Она жива! — экспрессивная рыжеволосая амазонка заголосила. — Он нас не пускает! Ни меня, ни Филиппа, ни кабальеро, ни твоих хипарей с расстроенными балалайками. Совсем отбитый! — «Джорж?!» — перевела шокированный взгляд на Тамару Львовну и дернулась. — Седой! Твой бывший папик.

Я ушла с головой под воду. Визг рассерженной Валькирии, и меня выловили:

— Он уехал, — мама поджала губы.

Кира бомбардировала мою психику:

— Хоть руки-ноги на этот раз остались? Сама убью престарелую скотину.

Мама намеревалась осадить резкую подругу, я переключила внимание обеих:

— Кира, все потом. Лучше расскажи, как дела у Тоника, с издательством? — Чтобы не травмировать мамину нежную душевную организацию, тактично освободилась от ее участия и криво приводила себя в порядок. Тараторя, Кира замечала все: красные глаза, желтоватые разводы сходящих синяков, бьющий руки психогенный тремор¹⁶. Не сдержалась:

— Ну, мать Тереза, и тебе, конечно, больше всех надо. Совсем родителей не бережешь. — Укоризненный взгляд на ортопедический корсет, и Кира нахмурилась. — Фен покрепче перехвати. И успокойся. Не маньяка же ждешь в гости. — Сердце оборвалось. По щекам побежали соленые дорожки. Воздух кончился. — Что с тобой? Ты побледнела. У тебя кровь носом… — Кира растерялась.

Удивляясь неадекватной реакции организма, я отняла ладони от лица, машинально промокнула кровь, связь отключить не успела. В ванну ворвалась стихия. Тесные объятия, сильные руки и шепот с хрипотцой:

— Дыши, родная. Дыши со мной. Я здесь. — Многострадальную грудь закрыл горячий обнаженный торс. Долгожданное облегчение, свободный вдох, и меня прошило: «Он голый? Это не формация. Мутировал?!» Скачок, эркер. Монстр с человеческими беспокойными глазами укладывал меня в постель, подтверждая подозрения. — Связь не прошла. — Неоновая вспышка. У окна проявился силуэт — деловой мужчина. Собранный. Одетый. Прямо с совещания. — Я к тебе припаянный.

— Ты меня слышишь?!

— Вот так откровение! — печально усмехнулся. — Да я не только слышу твой каждый вздох, но с некоторых пор еще и вижу! — Гордон превращался в рептилию с остекленевшими глазами, а я осознавала масштабы вторжения в мою частную жизнь. — Это уже не связь, а неотъемлемая часть моей физиологии. И трансляция не подавляется. Только в невменяемом состоянии ненадолго забываюсь. Пью и не просыхаю. И снова пью. Но каждую ночь вижу, как ты кричишь в кошмарах. Знаю, что колешь обезболивающие, забросила седатики и уже неделю сидишь на психотропных. Не спишь, не ешь, сознательно себя изматываешь, чтобы только отключиться и не видеть… их. Зато днем звезда сияет. Лихорадочно. Для всех.

— За нарушение неприкосновенности частной жизни предусмотрена уголовная ответственность¹⁷. — Нервно справляясь с непослушными рукавами кимоно, я прятала страх и уязвимость. — Был бы человеком — ответил по закону. Но ты всего лишь…

Расхаживая вдоль окна, монстр любезно подсказал:

— Аномалия. Поэтому вынужден смотреть на твоих уродов, слушать все это дерьмо и сатанеть! — болезненно скривился и прошипел. — Вот и проклятье первой ночи. Вкус твоей крови до сих пор на языке. Идиот, был невменяемым. Брал как варвар, но даже предположить не мог, что не мутация была причиной. Я вспомнил все! Как проклинал себя за твою «сладкую и обжигающую» боль, зализывал разрывы девственного лона, но дышать не мог: «Я желанный. Твой, избранный мужчина». — Остановился, закрыл глаза. Суровое лицо исказило судорогой улыбки:

— Помню, как ты смеялась над моим виноватым выражением лица, когда каждое утро я менял наше постельное белье. Потому, что ночью, даже после душа, просто не мог… остановиться, насытиться тобой. Врастал в тебя. — Я вспыхнула. Он сглотнул, бредя наяву хриплым полушепотом. — Ты засыпала. Уставшая, проваливалась в сон. А я не мог справиться с собой, подстраивался под изгибы расслабленного тела. Сам отключался только под утро слитым, спаянным, в тебе. Я старался, осторожничал. Но ты просыпалась. Всегда моей.

Он встал лицом к окну, скрестил руки на груди, раскачиваясь с пятки на носок:

— Я уже не представлял, как мне удавалось хранить тебя, будучи вампиром? Просто находиться рядом, разговаривать о чем-то, даже спорить? Когда вкусил, уже себе не принадлежал. Меня ломало. Сейчас понимаю. Дурак, скрывал свою зависимость, тормозил себя, держал лицо. Лучше бы я выглядел нелепо, жалко, может быть, как озабоченный мудак, но был с тобой каждую минуту. А сейчас?

Я не смотрела на него, дышала через раз, справляясь со страшным чувством омерзения. Закусила губу, зажмурилась, оттягивая приступ рвоты и его долгожданную очищающую пустоту. Он почувствовал даже затылком.

— Это не простая тошнота, а реакция. На меня. — развернулся монстром и повысил голос, отвечая на свой вопрос. — Сейчас тебя выворачивает от одной только мысли обо мне. А я кричу ночами: «Вспомни нас!» Да, мне остается лишь орать, до одури орать, ненавидеть каждого, на кого ты просто посмотрела и молиться… Блядь, молиться! Чтобы не убить их! Посмотри, в кого я превратился! — Застыл у мольберта, пугая ввалившимися глазами. Искаженное ревностью, бескровное лицо соперничало по бледности с побелевшими висками.

— Ты болен. — не сдержалась. «Зря!» — только спровоцировала умалишенного:

— Да я псих! И даже согласен стать вуайеристом! Но только не свидетелем твоего убийства! — Неуловимое перемещение, я прижата к изголовью. Аристократичные пальцы лихорадочно кружили по лицу, шее, запутывались в волосах. Глаза с вытянутым зрачком подозрительно влажнели. Монстр жадно внюхивался в мою кожу, раздвоенный язык скользил по шее. Циничный грубый баритон перевоплощался в хриплый стон. — Ты хоть понимаешь, что я пережил, когда увидел в их руках тебя? Лучше бы я стал свидетелем твоей измены…

Буйный психопат нарвался:

— Измены?! Чудовище! — Пощечина была слабой, но отрезвляющей. — Утверждаешь: «Твоя половина»?! Да ты относился ко мне, как к бесполезному, бесправному червеобразному отростку. Твой аппендикс. Вот кем я была. — Голодный взгляд рептилии упал на мои губы, и плотоядный нрав мгновенно отступил. Клыки пробили раздвоенный язык. Хищник обессиленно закрыл глаза, выпустил из рук негодующую жертву и попытался возразить. Я отмахнулась. — Твоя Камилла умерла. Я? Не люблю и не страдаю. Вообще не чувствую тебя. Проблемы со слепой кишкой? Все просто. Отсекается, и живи дальше. Но ты даже мою смерть обратил в повод для шантажа. Негодяй. Я узнала правду только от того несчастного. А ты предъявляешь мне претензии? На основании чего? Девиантной аномалии?! Бред!

Идол с маской вместо лица вонзил клыки в ладонь, вернул себе контроль:

— Виновен. — Обострившиеся желваки, испарина на лбу, трепещущие ноздри — само воплощение кающегося грешника. Машинально разглаживая смятое им покрывало, отстраненно рассуждал. — Все тот же лживый, малодушный монстр. Боялся показаться слабым. Думал, увидишь растерянным — разочаруешься во мне. Уйдешь. Не стал дожидаться приговора…

«Нет, господин Гордон, я вам не судья», — сняла с себя обязанности духовника, отгородилась.

Даже всепоглощающая любовь в пору моей наивности не делала меня слепой. Гордон всегда поступал по своему произволу, был и оставался циником. Десятилетия борьбы с одержимостью наложили фатальный отпечаток на его характер. «Но жить с этим характером теперь предстояло мне», — отвернулась. Резко. Импульсивно. Бунтуя даже против его присутствия. И провалилась…

Лица беззаботных талантливых парней, флиртующих девчонок, надежда в глазах грузного вампира, его надломленное: «Если бы в меня так кто-то верил…», и контрастом — маски палачей…

Подняла глаза, застала конец монолога:

–…Спрятался за маской высокомерного ублюдка и дезертировал. — он отстранился, поправил на мне одеяло и пошел к темному окну. Меня потряхивало. Перспективы кабального будущего с аномальным психопатом и абьюзером были ужасающими. Смирилась:

— Прости. Вспылила. На двинутом откосе я оказалась по своей вине.

Кутаясь в покрывало, приготовилась к тираде.

— Не оказалась бы, не спровоцируй я тебя. — Гордон не отводил взгляда от окна. — Ты меня не слушала? Я больше ни на что не претендую. Ты свободна.

Еще не веря, шепотом, на ощупь вела дознание:

— Но он говорил, что без меня ты…

Гордон вымучено усмехнулся, но запнулся только на мгновение:

— Он… заблуждался. Вторая половина — это выбор. Я не стану шантажировать тебя. — Слова звучали неубедительно, но дышать стало легче. Он сосредоточенно смотрел перед собой. — Я смогу выжить. Принять твой выбор. Не хорони себя. Будь далеко. Отсюда. От меня. Счастлива. С достойным. Я буду жить уже и этим.

Окрыленная драгоценной свободой, я затаила дыхание:

— Благодарю за честность. — Он метнул в меня хищный взгляд исподлобья. Глаза потемнели до синего марева. Я была готова бежать, но помня про охотничий азарт, приняла тяжелое решение. — Если у меня есть выбор, я им воспользуюсь. Только ради родителей окончу университет и уеду сразу после защиты.

— А пока? — Баритон сломался. — Позволишь тебя видеть?

— Даже не обсуждается. Постскриптум. Я сама подготовлю родителей.

Королевские сапфиры потухли. Но Гордон принял достойно категоричную отставку, ограничился понимающим кивком и вышел за дверь.

Под вечер зима снова заявила о себе морозом, тупой изводящей болью, лихорадкой. Я сопротивлялась. Победили антибиотики, жаропонижающее и куриный бульон, сваренный единственным доверенным лицом — доктором, который стал мне другом. Внимательный, предупредительный, беззаветно преданный делу, тактичный Джорж. Внизу горел камин. Лика дремала на шкуре у окна, скрываясь в моей комнате от малышей. Шум двигателей перед домом: «Разъехались». Молчаливые мужчины освободили гостевую парковку. Остался только черный Nissan Patrol и мой Jaguar.

Звонок. Кира ворвалась в эфир рассерженной Валькирией:

— Почему этот матадор вломился в твою ванную? — «Вопрос заслуженный».

— Кира, ты делаешь неправильные выводы. — Я старалась держаться ровного тона, чтобы не спровоцировать рецидив нервного истощения. Раскрасневшаяся феминистка катала шарики из теста для своих учеников и яростно кидала их на пол.

— Неправильные?! Он. Был. Голый! — Я не собиралась оправдываться, но нетипичное поведение Киры настораживало. — А как же Филя? Твой Филипп! Или ты использовала фрика и весь свой генофонд, чтобы заставить ревновать папика?!

Я пришла в себя и осадила:

— Филипп не фрик! Не смей называть его тем, кем он не является!

— Уже нет? — зло усмехнулась. — Больные бальные, вдвоем что ли лечились? Это твоя терапия танцующей вагины возымела такой невероятный резонанс?

— Кира, остановись.

— Да что ж они все готовы служить тебе? Волшебные золотые глазки? Или твой наивный альтруизм? Стараешься возвысить, видишь в каждом рыцаря. Рядом с тобой даже самый отстойный хмырь чувствует себя героем и стремится соответствовать высокому стандарту. Или… — Кира играла нефритовыми шариками¹⁸. — Ты стимулируешь их через секс? — Вопрос конфиденциально решить не удалось. Разговор был доступен ушам заинтересованных ревнивых очевидцев. Пульс зачастил. Я зашипела на девицу с длинным языком:

— Кира, замолчи!

— Думаешь, я не знаю про твое искусство владения интимными мышцами? — Кира паясничала с веерами. — Наша уникальная леди Бриг в совершенстве владеет секретами науки соблазнения. Да за одну ночь с такой искусницей… — Барышню несло. Я не выдержала. Стыдливо отключила звук и, преодолевая страшную крепчающую неловкость и головокружение, опустилась на пол:

— Чтобы стать моим партнером, надо обладать не меньшей уникальностью. — я решилась озвучить свои пуританские взгляды, однажды высмеянные известной личностью. — Меня даже обвиняли в старомодности. Но я ищу моногамных отношений. — Кира саркастично хмыкнула: «Это ты про своего папика что ли?» Я сосчитала до пяти, выдохнула. — Если мой мужчина, то только безраздельно мой. И убереги меня, Боже, от случайного выбора! — Брезгливую судорогу сдержать не удалось: «Он — ошибка. Переживу». Сосредоточилась на Кире. — Что происходит?

Кира очнулась, рассеянно опустила глаза на учиненный беспорядок за столом:

— Я пересмотрела свои взгляды. — Подруга уже размазывала по лицу косметику. — Твой папик прав. Они потенциально опасны. Я не хочу притянуть к себе маньяков. — «Занавес! Он и с ее мозгами поработал», — притупляя потрясение, я проглатывала залпом вторую бутылку воды, а в голове выстраивалась чудовищная логическая цепочка: «Я был везде, где ты могла теоретически появиться…».

— Студия? Филипп?! — Рванула к экрану, захлебываясь водой. — Кира, кто о нас с Филиппом спрашивал? Свои? Чужие?

— Да все! Вы же так отожгли! После бенефиса все думают, вы пара.

— Пара?! Нет! Мы друзья. Между нами платонические чувства.

— Не платонические. Тоник всем кричит, ты его мама.

— Ребенок называет меня феей. Это не значит… — «Фея?!» — грудь прострелило. «Я устранял их засады…». Голова раскалывалась. «Он не угрожал! Предупредил открыто. Береги сына?! Боже, они в опасности!»

— Кирочка, берите Тоника и уезжайте. Пожалуйста! Возьмите отпуск.

— Уже два дня. В студии опять ремонт.

Я схватилась за виски, срываясь на крик:

— Уезжайте! Куда угодно…

Видя мои панику и слезы, покрасневшая Кира не стала задавать вопросов:

— Я за Тоником, — собираясь на ходу, отрапортовала. — Вот и звоню. Сам Филипп не может достучаться. Уезжаем. Срочные съемки для рекламы. Далеко. В замке Гарибальди. Клиент «Риэлтерская палата», организует тур. Филипп без тебя. Как хореограф. — кивнула на мою дверь, виновато прошептала. — Прости, душенька.

Я обернулась. Проем загородил Максим и удивил безапелляционным тоном:

— Уважаемая Кира, Камилла устала. Спасибо за звонок. — подошел, отключил связь. Взгляд на меня, и тон поменялся. Спокойно, доверительно. — Люк в курсе. Он был у Покровских. Первым. — Даже не намек. Я стиснула зубы, проглатывая стон:

— Спасибо. Ты передай ему. — Загнулась на кровати, решила дать волю слезам, скрываясь от реалий в тайной комнате¹⁹…

Максим опустил жалюзи, включил теплую золотистую подсветку, укрыл ноги меховым пледом. Выйти не успел. Снова звонок. Судорожно вздохнула, впитывая домашний островок уюта, и ответила под недовольное покашливание:

— Ками-и-лла… — Костя изрядно запинался. Несистематическое употребление наркотиков чудом спасало впечатлительного эксцентрика от зависимости. Подобный стресс грозил оказаться роковым. Я не ошиблась. — Все на кладбище. Вчера Ленку. Сегодня парней. А я не смог. Сбежал…

— Костя! Приезжай! Давай, я вызову тебе такси. Останешься у меня. Ты где?

Скептично скрещенные руки на груди, хмурый взгляд — Максим врос в проем.

Нетрезвый Костя неразборчиво лепетал:

— Извини, все лезу со своей херней. А у тебя, как это… психическая травма. Приезжал ко мне. Твой. Ну, тот, с которым ты зависала. Зверь. Почернел с горя. А сам седой. — На заднем фоне какой-то шаркающий звук жутко раздражал. Бросила:

— Я быстро восстановилась. Так где ты?

— В мастерской. Один. Я совсем один. По-о-оговори со мной. — Я подорвалась к нише купе под завывание скорбящего друга. — Я не должен был их отпускать.

Страж тактично вышел за дверь. Я впопыхах переодевалась, уговаривая:

— Костя. Послушай меня. Ты не виноват. — Покачнулась. В глазах потемнело. Невнятное траурное блеяние забивалось непрестанным шмыганьем. Я стояла с ослепшими глазами, просчитывая методы вывода его из депрессии. Известный психонавт отличался крайней эмоциональной неустойчивостью. Еще одно потрясение я не могла себе позволить.

— Не смогу жить с таким грузом. Всех подвел. Звоню попроща-а…

Связь оборвалась. Балансируя на трясущихся ногах, ухватилась за перила, съехала с лестницы, выскочила в гостиную. Невозмутимость Максиму изменила:

— Да ты бессмертная?! Тебе нельзя вставать! — он тщательно контролировал слова, сдерживая негатив. Не стала спорить. Развернулась и по стене в гараж:

— Папа? Мама? — Хватая ключи от машины, объяснялась в пустоту. — Я должна ехать. Мой друг погибает. В страшной депрессии. Может наделать бед… — оглянулась. Мрачный Максим поднимал рольставни гаража:

— Родители в университете. Ребята уехали на похороны. Не доступны. Я с тобой. — Голос названого брата звучал ровно, питая утраченную рациональность.

— Не заступайте полномочия, Максим. Вы мне не брат.

— Забота о тебе, о Бригах — моя личная инициатива, считай это бескорыстным служением. Моя благодарность за новую судьбу. — Запрыгнул на место штурмана.

— Рада за вас и ваш обретенный новый смысл. Но не надо причинять добро.

— Я не крот. И я не буду разрываться между Гордоном и тобой. Я выберу тебя. — Брюнет пристегнулся с железной решимостью и предупредил. — Я поступаю так, потому что он этого хотел. Надеюсь, ты уже выросла из кризиса подросткового бунта и противоречий. — Не давая опомниться, протянул свой телефон. — Хочу, чтобы ты знала, кому я присягнул на верность. — Включил видео. — Всего несколько минут.

Сдержанные, серьезные мужчины закрыли за собой парадную дверь, твердыми, уверенными шагами спустились с крыльца. Мигнул фонарь. Погасли остальные. Изображение зарябило. «Помехи? — угадала характерное смазанное движение и убедилась. — Не помехи. Это сцепились два фантома».

Дом пропал за щитом. Первый разряд рикошетом ударил в коммуникационный кабель. Камера фиксировала дриблинг двух аномальных субстанций. Энергетическое противостояние…

Я открыла рот, не отрываясь от экрана под тревожный бас над ухом:

— Это видео с моего Nissan Patrol. Тестировал новый регистратор. Смотри.

Бывший немец обнажил узнаваемый оскал альбиноса Boa constrictor²⁰ и приложил за грудки Анаконду, шипя в такую же оскаленную морду:

— Что. Ты. Несешь? — Серия ударов, размытые следы неуловимых перемещений, треск, шипение, множественные разряды. — Ты хоть понимаешь, что больше ни слова не сможешь стереть из ее памяти? Из-за тебя все оказались под опалой. Девочка не стала спорить, закатывать истерики. Она просто закрылась от всех щитом. Исчезла… На хрен! А если она что-то запретит… — Анаконда поймала хук под гневное шипение. — Мы ее чуть не потеряли!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Здесь — пациент с повышенной скоростью переработки лекарственного средства.

10

Здесь — процесс превращения, мутации.

11

Здесь — взаимозависимость, аналог мгновенной Кармы.

12

Нейролептик.

13

Здесь — одно прошлое, background — накопленный опыт, уровень образования, культурное развитие, которые повлияли на формирование личности медиума.

14

Здесь — клиническая ликантропия — психиатрический синдром, при котором у пациента возникает бредовая идея — он превратился в волка.

15

Здесь — регрессионная терапия — погружение в прошлое. С целью увидеть и «вспомнить» любое событие текущей жизни, включая детство, младенчество и даже внутриутробный период.

16

Дрожание, возникающее на почве невротических нарушений.

17

Статья 137 УК РФ.

18

Один из тренажеров вумбилдинга.

19

Здесь — состояние рефлексии, внутреннее пространство для диалога с Богом, своим Я.

20

Boa constrictor — удав обыкновенный, неядовитая змея средних размеров родом из Центральной и Латинской Америки. Здесь — астральное воплощение медиума.