Последний полет к Пси Октанта

Марина Сарычева

Бывший астронавт Иван Завадский недавно списан в запас и теперь ведет размеренную жизнь в загородном доме. У Ивана есть невеста Ольга, старый друг Михаил и несколько довольно странных домочадцев, один из которых считает Ивана своим отцом. Внезапная смерть в окружении Ивана все меняет. Непростые отношения героев еще больше осложняются, возникают новые проблемы, и даже поимка убийцы не помогает их решить. Возможно, корни проблем нужно искать не на Земле, а на планетах далекой звезды Пси Октанта.

Глава четвертая

Было непонятно, почему он здесь совсем один. Ведь когда-то у него была большая семья: несколько десятков взрослых и множество малышей. Он и сам тогда был малышом: сидел за спиной у взрослого и слушал его бесконечные рассказы о жизни берлунов и богов.

Вставало и садилось белое солнце, его сменяли две серебристые луны, потом вновь вставало солнце, и так бессчетное множество раз. Розовели залитые утренним солнцем серые скалы, а в свете лун они приобретали нежный серебристый оттенок. Где-то далеко, в туманной дымке, блистали заснеженные вершины.

Огромное каменистое плато, по которому бродили малыш и взрослый, излучало приятное тепло. Поверхность плато испещряли многочисленные трещины, в которых струились быстрые прохладные ручьи и небольшие речушки. Иногда взрослый останавливался возле речушки, наклонял верхнюю часть туловища вниз, запускал все четыре свободные лапы в воду и доставал оттуда разных трепыхающихся существ, которых отправлял прямо в рот. Для малыша он тоже доставал пищу из речушки, но то были какие-то мелкие копошащиеся червячки, удивительно сочные и вкусные. Насытившись, они опять бродили по окруженному скалами плато, и малыш снова слушал удивительные рассказы взрослого.

О том, что скрывалось за теми скалами, он поначалу не задумывался. Но как-то раз решился спросить об этом у взрослого и услышал довольно странный ответ:

— Многие берлуны считают, что за скалами кончается земля, но ты не верь этому, малыш. Земля никогда не кончается.

— А почему она не кончается? — блестя большими и наивными глазами, спросил малыш.

— Да потому, — взрослый почесал гибкой лапой шерстистый затылок, — что если идти все время прямо, никуда-никуда не сворачивая, придешь в ту же самую точку, откуда ты вышел.

Переливавшиеся разными цветами глаза малыша восторженно загорелись.

— А ты уже ходил все время прямо?

— Сейчас это невозможно, — с печалью ответил взрослый. — Кругом высокие горы и глубокие ущелья, через них не пройти. Но давным-давно, когда здесь еще не выросли скалы, встречались берлуны, которые ходили.

От удивления малыш поднял лапы, цеплявшиеся за шерсть взрослого, и чуть не свалился с его спины. Мгновенно подхватив его лапой с длинными цепкими пальцами, взрослый вернул малыша на место.

— Неужели скалы были здесь не всегда? — растерянно пролепетал малыш.

— Нет, как и мы с тобой, мы ведь тоже были не всегда, — басовито проурчал взрослый.

О том, что сам он был не всегда, малыш уже знал от взрослого, но чтобы скалы были не всегда… Как удивителен этот мир! И как хорошо, что рядом с ним есть взрослый, который знает абсолютно все!

— А что же было тогда, когда не было скал?

Взрослый замолчал, словно что-то припоминая. Малыш терпеливо ждал. Когда он уже перестал ждать ответа, взрослый вдруг заговорил.

— Я это слышал от старого берлуна, который был очень-очень умным. Он даже мог понимать те старые священные дощечки, что хранятся почти в каждой пещере. Помнишь, я тебе их показывал?

— Я помню, — радостно отозвался малыш. — На них еще были какие-то странные черточки. Но что они означают, никто не знает.

— Тот старый берлун был последним, кто умел их читать (теперь в урчащем голосе взрослого слышалось сожаление). Он пытался учить меня чтению, но я был слишком юным, слишком глупым и ленивым. А потом он умер, и не осталось никого, кто смог бы прочитать те дощечки. Но о том, что здесь было прежде, он кое-что успел мне рассказать.

Крепко прижавшись к спине взрослого, любопытный малыш проурчал ему прямо в ухо:

— И что, что здесь было?

Взрослый приподнял ухо и шутливо шлепнул им малыша по лицу. Малыш недовольно заурчал. Утешительно погладив его лапой, взрослый продолжил.

— Тут кругом была ровная земля и на ней росли большие деревья.

Ответ малышу ничего не прояснил. Напротив, ему стало совсем непонятно.

— А что такое большие деревья? — пискнул он.

Взрослый задумчиво почесал спину одной из четырех передних лап.

— Ну, как тебе объяснить… Видишь вон тот маленький кустик с сине-зелеными листочками? А теперь представь, что он стал огромным.

— Огромным, как ты?

— Нет! — весело проурчал взрослый. — Я не огромный, а просто большой. Деревья были гораздо больше меня.

— И куда же делись все деревья? — растерянно спросил малыш.

Взрослый печально вздохнул.

— Когда внезапно выросли скалы, все деревья очень быстро умерли. Многие берлуны тогда тоже умерли, но не все. Те, кто выжили, стали нашими предками.

Малыш замолчал, переваривая информацию. Не верить взрослому он не мог, но то, что тот говорил, было слишком уж странным.

— Но если здесь не было скал, то где жили прежние берлуны? — снова подал голос малыш.

— Прежние берлуны были большими умельцами, они сами строили пещеры, в которых жили, — пояснил взрослый.

— А из чего они их строили?

— Из высоких и крепких стволов деревьев. У тех берлунов были разные штуки из камня, которые могли пилить, рубить и многое другое. Еще те штуки помогали охотиться.

— А что значит охотиться? — не отставал малыш.

— Это значит поймать что-то живое, чтобы потом его съесть.

— Но зачем, ведь еду можно просто достать из воды?

— Это сейчас ее можно достать лапами из воды, но когда-то давно воды было мало. Еды тогда тоже было мало, и за ней приходилось далеко ходить.

Этого малыш, как ни силился, понять не мог, и потому замолчал. Не дождавшись новых вопросов, взрослый вернулся к рассказу о берлунах и богах.

В его рассказах берлуны сражались с богами, но никогда не побеждали богов.

То, что он — берлун, малыш понял довольно рано, но вот кто такие боги, он представлял весьма смутно. По словам взрослого, они были огромны и могли летать по небу. Боги жили в невероятно глубоких расщелинах, куда не смог бы спуститься ни один берлун. Там, в глубине, они занимались странными делами. Они зачем-то нагревали землю изнутри, и из расщелин кое-где поднимался горячий пар, а в глубине пещер находились озера с горячей водой. Еще боги очень любили играть в догонялки, подобно маленьким веселым берлунам. Но боги были огромны, и потому от топота их ног стены пещеры мелко дрожали.

Пока среди богов царил мир, наверху все было спокойно. Но иногда, пусть и крайне редко, боги ссорились. И тогда случались Жертвенные дни, когда разгневанные боги вырывались из своих расщелин. Одни из них начинали яростно трясти скалы, другие взлетали в небо и поджигали его.

Тогда все берлуны покидали ставшие смертельно опасными пещеры и выбирались на плато, где собирались небольшими группками. Но и здесь им грозила страшная опасность — по плато били огненные стрелы, поражая целые группы берлунов. Со слов взрослого, те берлуны предназначались в жертву богам, и помочь им было уже невозможно.

Когда же все, наконец, стихало, выжившие берлуны хоронили мертвых в расщелинах и возвращались в уцелевшие пещеры. Тех же, у кого пещера была разрушенной, радушно принимали их ближайшие соседи, чья пещера по воле богов уцелела. А дальше все жили спокойно до следующего Жертвенного дня, который мог наступить через много-много лет.

О Жертвенных днях слагались легенды, и взрослые берлуны охотно рассказывали их малышам, не очень-то верившим, что все это было взаправду.

Малыш тоже не верил, что это может случиться. Мир, в котором он жил до сих пор, был так спокоен и безмятежен, что, казалось, так будет всегда. В этом мире было вдоволь еды и воды. Родная пещера была уютной и такой просторной, что вместила бы в три раза больше берлунов. Он всегда имел товарищей для игр и мудрого наставника, а о чем-то большем даже не мечтал.

Жизнь обитателей пещер была простой и понятной, и такая жизнь устраивала всех. Где-то в глубине пещер пылились древние дощечки, и знаки на них уже много лет никто не мог прочесть. А рядом с теми дощечками валялись разные штуки из камня, которыми давным-давно никто не пользовался.

Но однажды он все же настал — Жертвенный день. Ранним утром в родной пещере раздался грохот и страшно содрогнулись стены. И не было в том содрогании ничего общего с обычной мелкой дрожью стен, к которой берлуны давно привыкли.

Взрослые мгновенно вскочили с лежанок. Молодые берлуны растерянно метались по пещере, но старые прикрикнули на них и велели всем бежать к выходу на плато. Подхватив свободными лапами самых маленьких из детенышей, берлуны ринулись наружу. Детеныши, что были постарше, бежали сами, и малыш был среди них. Рядом держались взрослые, озираясь вокруг и торопя отстающих.

Малыш сначала мчался вместе со всеми, но вскоре, запыхавшись, отстал. Перед ним вдруг разверзлась глубокая трещина, отделившая его от собратьев. Он закричал, но его никто не услышал, потому что все вокруг грохотало.

Грохотали окрестные скалы, грохотало извергавшее огонь темное небо. Огненные стрелы били по плато, оставляя на камне следы в виде клякс. Вспыхнувшая слева стрела попала в группу берлунов, и малыш согнулся от внезапной боли. Группа была чужой, он никого в ней не знал, но сейчас это было неважно — боль каждого берлуна воспринималась, как собственная боль.

Новая трещина возникла совсем рядом с малышом, окончательно отделив его от других. Дальше бежать было некуда. Участок плато, на котором стоял малыш, внезапно накренился и начал медленно куда-то сползать. Малыш всеми восемью конечностями цеплялся за скользкий холодный камень, и его пальцы с присосками, длинные на передних конечностях и короткие на задних, дрожали от напряжения. Его вместе с камнем влекло в глубокую расщелину, раскрывшуюся несколько секунд назад. Из расщелины поднимался горячий пар, а на самом ее дне клокотало что-то вязкое. И надежды на спасение не было, оставалось только кричать и цепляться за голый камень.

Но тут кто-то сильный подхватил его сверху и быстро втянул в летающую пещеру. Да-да, та пещера летала по воздуху, что было, понятное дело, чудом. Внутри нее было жарко и тесно, и не было ни одного берлуна — лишь странные прямостоящие существа с голыми лицами и чуждым запахом. Одно из существ прижало его к себе и стало поглаживать по голове, но малыш лишь дрожал и поскуливал от страха. В пещере были круглые отверстия, он видел в них сверкающие молнии и проносящиеся мимо скалы. За стенами пещеры грохотал гром, а сама пещера лишь тихо урчала.

Потом гром прекратился, и молнии сверкать перестали, а в круглых отверстиях он больше не видел скал — в них было только небо, бесконечное прозрачно-голубое небо с белыми перьями облаков.

Прошло не так уж много времени, и пейзаж в отверстиях вновь изменился. Небо осталось только сверху, а снизу… Тогда он не сразу понял, что это было — множество странных ветвистых силуэтов с темным центральным стволом и сине-зеленой шапкой наверху. Там, где жил малыш с момента своего рождения, он ничего подобного не видел. Но он вспомнил рассказы взрослого и подумал, что это, возможно, деревья — те самые большие деревья, из которых его далекие предки строили пещеры.

Летающая пещера тихонько вздрогнула и перестала урчать. В тот же миг в ней открылось новое отверстие, гораздо больше остальных. Не спуская с рук малыша, гололицый вышел наружу. И малыш внезапно понял, что попал в неведомую сказочную страну. Тут было очень тепло и влажно, и росло много-много больших деревьев, а земля под ногами гололицего была покрыта чем-то странным, колышущимся, сине-зеленым.

Но куда же делись родные серые скалы? Привычных скал нигде не было, лишь одна высокая и узкая скала возвышалась прямо перед ним. Она была темной, ровной и гладкой, а ее вершина, казалось, пронзала небо. Гололицый вместе с ним вошел в скалу, и малыш зажмурился от страха.

Потом он все же открыл глаза и понял, что его куда-то несут. Вокруг было много гололицых существ, издававших отрывистые неприятные звуки. «Быть может, это боги, — подумал малыш, — те самые, что подожгли небо и растрясли скалы?» Правда, он представлял их совсем другими. Ему говорили, что боги огромны, а эти чуть больше самих берлунов. Зато они, как боги, могли летать и жили в огромной темной скале. Значит, все-таки боги…

Одни «боги» просто пялились на него своими маленькими глазками, другие подходили совсем близко и трогали малыша. Свернувшись клубком, он отчаянно урчал, умоляя его отпустить, но никто не обращал на это внимания. Тогда он понял, что умолять «богов» бесполезно, и замолчал. С тех пор малыш не издал ни звука.

Тянулись долгие дни в огромной и странной пещере, в которой он даже не мог свободно гулять. Малыш был заперт в малюсенькой пещерке с прозрачными, как воздух, стенами.

Рядом с его пещеркой были другие пещерки, в которых сидели разные диковинные твари. Малыш поначалу их боялся, потом привык — ведь они, как и он, были заперты. Твари верещали на разные лады, но малыш их не понимал. Постепенно все они успокоились, видно, стали привыкать к неволе. В конце концов, им здесь никто не угрожал, а еды и воды у каждого было вдоволь.

Дважды в день к ним приходил гололицый «бог», раскладывал по пещеркам пищу, при этом что-то бормотал на своем непонятном языке. «Бог» был добрым, по крайней мере, малышу так казалось. И имя у него было певучее — Иуаниа. Другие гололицые «боги» были не то чтобы злы, скорее, равнодушны к судьбе малыша и прочих узников прозрачных пещерок. Большинство проходило мимо, даже не глядя на них, но были и те, что разглядывали узников, как забавных уродцев, при этом их мягкие рты плотоядно растягивались и сверкали белыми зубами.

От безысходности малыш беззвучно плакал, а «боги» только сильнее растягивали свои рты, при этом издавали кашляющие звуки. Один из гололицых «богов» делал это чаще других. Малыш даже запомнил его имя — недоброго «бога» звали Миисшиа.

Но однажды и это закончилось. Малыша и его странноватых соседей вместе с их прозрачными пещерками вынесли наружу. Он испуганно озирался вокруг. Темная скала стояла рядом и, как и прежде, пронзала небо. В отдалении виднелось множество похожих темных скал, а поблизости было несколько странных предметов, которые двигались. Их погрузили внутрь ближайшего предмета, и тот внезапно хищно заурчал, а вскоре стал раскачиваться и подрагивать. Все это было настолько страшно, что бедный малыш обмочился.

Потом они все куда-то летели, но это длилось недолго. В тот же день они прибыли сюда — в довольно странное место, где была лишь одна небольшая скала и множество ярко-зеленых деревьев вокруг.

Однажды малыш уже видел деревья, но те деревья были другими — намного выше и с сине-зеленого цвета шапкой. Здесь же повсюду был главным зеленый цвет: деревья были сочно-зелеными, земля была мягкой и тоже зеленой, и все это пахло чем-то свежим и пряным. Гололицый Иуания суетился вокруг, о чем-то беседуя с тремя незнакомыми «богами». Потом незнакомые «боги» стали строить прозрачную пещеру, и это было явно не к добру.

Построили они ее ужасно быстро. Соседей малыша, тех, что были поменьше, куда-то унесли, а его и еще троих заперли в построенной пещере. У малыша в ней оказался личный отсек, и его стены, столь прозрачные снаружи, внутри отсека оказались непрозрачными. Соседей он больше не видел, но слышал издаваемые ими звуки, к которым, впрочем, давно привык.

Новое жилье ему поначалу нравилось: оно было просторным и чистым, а вдалеке он видел родные серые скалы. Но скалы оказались обманкой — к ним было невозможно приблизиться, при каждой попытке малыш упирался в стену. Но он все равно пытался добраться до скал, пока однажды картинка не изменилась. Теперь его со всех сторон окружали деревья, которые его совсем не привлекали. Со временем он просто перестал их замечать.

И потянулись тоскливые дни, до боли похожие друг на друга. Дважды в день малыша навещал кто-нибудь из «богов». Сначала это был только Иуаниа, потом появился другой, помельче, которого звали Уолия. Иуания и Уолия пытались с ним разговаривать, при этом они обращались к нему странным словом «Тщернысш». Малышу это слово не нравилось, Иуания с Уолией ему тоже не нравились, хотя он чувствовал, что эти двое не желают ему зла.

Но однажды он вновь встретил Миисшиу. Тот пришел к нему вместе в Иуанией и, как и прежде, стал глумиться над ним. Он, смеясь, называл малыша «мохнатым уродцем», «пушистой многоножкой», и малыш, уже ставший частично понимать язык «богов», внезапно осознал, насколько на их взгляд он нелеп и некрасив. С тех пор он окончательно замкнулся, не реагируя ни на какие уговоры «богов», когда же ему приносили еду, он забивался в дальний угол пещеры.

К счастью, «боги» приходили ненадолго, и малыш почти все время был один. Правда, был еще кто-то, кто был не против с ним пообщаться. Этот кто-то проникал к нему в голову и оттуда пытался с ним разговаривать. Малыш подобные попытки сразу отвергал, поскольку это было не по правилам. Нельзя разговаривать с невидимками — проникнув в голову, они стремятся там поселиться! Так когда-то говорил взрослый берлун, возя малыша на своей шерстистой спине, а взрослый берлун ошибаться не мог.

Но взрослого рядом не было, былых товарищей по играм тоже не было, и малыш постоянно грустил. Никто не мог ответить на терзавшие его вопросы. Например, для чего он здесь? Чего хотят от него гололицые «боги», и почему не вернут его домой? И, главное, что стало с другими берлунами — неужели их всех забрали «боги»? Если же «боги» забрали всех, то почему не поместили их вместе — взрослых берлунов и малышей? Неужели «богам» по нраву то, что он постоянно грустит? А может, «боги» еще одумаются, вернут его на плато между серых скал, и тогда он вновь увидит своих?