Душа в черной маске

Марина Серова

Нелепая, загадочная смерть студентки Маши Гавриловой повергла в шок ее знакомых. Друзья, родственники, педагоги, соседи – все недоумевают. Кому помешала положительная во всех отношениях девушка? Училась на «отлично», сомнительных связей не имела, умница, красавица… А вдруг кто-то из Машиных знакомых только разыгрывает скорбь? У частного детектива Татьяны Ивановой есть некоторые подозрения на этот счет. Однако убийца слишком уверен в своей безнаказанности и очень хорошо замаскировался…

Глава 1

В то осеннее утро и настроение мое было под стать этому самому утру, совсем не похожее на конец октября: ясное, сухое, солнечное… Давненько я не помнила такой славной осени, столь долго затянувшегося тепла. Природа словно компенсировала холодную и слякотную весну. «А октябрь-то, пожалуй, получше апреля выдался!» — подумала я.

И правда, за город, например, этой осенью я выезжала с компаниями друзей куда чаще, чем весной. Лето, правда, было ничего себе, но если уж и лето станет прохладным и дождливым, то лучше уж переселиться куда-нибудь в Скандинавию — по крайней мере не так обидно.

А обидно мне было за то, что сегодня меня ни свет ни заря разбудил телефонный звонок. И ладно бы звонили по делу, а то банально ошиблись номером. И это в шесть часов утра! Едва заставив себя вежливо пробормотать «вы не туда попали», я собралась было снова завалиться в постель, однако сон как рукой сняло. Поворочавшись минут пятнадцать, я со вздохом отправилась варить себе кофе. После чашки своего любимого напитка я почувствовала себя совершенно проснувшейся и бодрой. Ни о каком сне я уже и не мечтала, а хотелось мне весело и радостно провести сегодняшний день.

Но, как назло, никаких встреч и приглашений на загородные мероприятия на сегодня намечено не было, а обзванивать друзей и приятелей в начале седьмого и предлагать поехать куда-нибудь развеяться было бы чересчур. Тем более что сегодня как-никак понедельник, рабочий день для большинства людей. Это у меня выходной — я только что завершила очередное расследование и могла с чистой совестью отдыхать хоть целый месяц, тем более что полученный гонорар вполне это позволял. Однако и сидеть дома в такую погоду казалось мне просто преступлением: а вдруг это последний теплый день в этом году? В самом деле, на термометре +18! И это в такую рань! И это после того, как я половину вчерашнего дня провела в салоне красоты, где воспользовалась почти всеми предлагаемыми услугами, кроме процедур по омоложению — ведь в этом я пока, слава богу, не нуждаюсь.

Зато теперь у меня новая прическа, свежий цвет лица, ровный загар и французский маникюр — длинные ногти все равно не для моей специфической работы.

Одним словом, я была полностью довольна своей внешностью и решила не упускать возможности насладиться теплыми деньками. Но что можно предпринять, когда на часах всего половина седьмого утра? Ответ напросился очень быстро: нужно просто-напросто обратиться к своим излюбленным помощникам — двенадцатигранным косточкам, которые обладают уникальной способностью предсказывать будущее и помогать мне абсолютно во всех делах. Не верите? А вот я верю и уже много лет пользуюсь ими, и они еще ни разу меня не подводили. Я быстренько достала кости из замшевого мешочка и небрежным движением метнула их.

7+36+17 — пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов наберут силу.

Вот это да! Вообще-то в данный момент я и не предполагала, что у меня имеются враги с тайными замыслами. Конечно, за долгие годы моей специфической работы я нажила немало недоброжелателей, но представить, что они вдруг активизировались в этот момент… Это было бы по меньшей мере нелогично.

Но одно мне было ясно: кости советуют мне не задерживаться дома, а отправляться… А вот куда отправляться, они не указали. Но главный смысл их предсказания, мне кажется, я поняла правильно, недаром же столько времени пользовалась их услугами.

Итак, выбор сделан. Я решительно, невзирая на здравый смысл, шагнула к своему шкафу и через пять минут была готова к выходу из дома. Ничего особенного я не предпринимала: хотела просто покататься по городу, проехать на набережную, немного погулять там, любуясь Волгой, которая уже очень скоро, к сожалению, покроется льдом на долгие месяцы, затем посетить какое-нибудь кафе и позавтракать, а дальше… Дальше будет видно.

И собралась я соответственно подобному мероприятию: темно-голубой свитер, простой, но элегантный, обтягивающие черные вельветовые брюки, цепочка на шее, легкий макияж, пара капелек «Живанши»… Словом, просто, но со вкусом. Моя любимая, уже старенькая, но вполне надежная «девятка» завелась, что называется, с полоборота. Крутанув руль, я выехала на центральную улицу и, включив магнитофон, помчалась вперед. Нарочито веселый с утра голос радиоведущего обещал, что хорошая погода продлится еще как минимум пять дней, его приподнятое настроение полностью совпадало с моим, и я, довольная и собой, и окружающим миром, неслась вперед. Впрочем, через пару кварталов я все же притормозила, ибо, несмотря на малое количество машин в этот час и, следовательно, свободный путь, спешить мне было некуда.

Надо заметить, притормозила я еще и потому, что заметила толпу народа у одной из девятиэтажек. И, судя по тому, как столпившиеся люди озабоченно качали головами, я сделала вывод, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

Я уже не задумывалась над тем, что делать дальше: подъехала ближе, припарковалась прямо во дворе и вклинилась в толпу.

Никто не обратил на меня особого внимания.

— Да что там говорить! — эмоционально возмущалась крупная женщина лет под пятьдесят. — Натешился — и до свидания! Надоела она ему, вот и вышвырнул из окна! Господи!

И женщина поспешно и несколько неуклюже перекрестилась. Я подошла поближе и только тут заметила распростертое на земле тело молодой девушки. Собственно, лица ее не было видно, поскольку лежала она на животе. Черные как смоль волосы длинными и густыми спиральками рассыпались по спине. Левая рука вывернута, голые ноги раскинуты в стороны…

Здесь же работала милицейская группа. Никого из знакомых я не увидела, но это меня не остановило. Я решительно вклинилась в толпу.

— Вам чего? — хмуро осведомился молодой сержант.

— Я просто хотела узнать, что здесь произошло.

— А вы кто? — Во взгляде сержанта появилось подозрение.

— Вот, — вместо ответа я протянула свою лицензию частного детектива.

— И что? — не очень-то внимательно изучив ее, уточнил парень, возвращая мне документ.

— А то, что я хочу знать, что здесь произошло, — повторила я. — В принципе я могла бы обратиться за помощью к кому-нибудь из своих друзей в милиции, а их, поверьте, у меня немало. Но пока не вижу в этом необходимости.

Сержант кивнул.

— Разберемся, — бесстрастно произнес второй страж порядка, призывая меня отойти и не мешать «следственным действиям».

Я и отошла. Собственно, никакого особого желания вклиниться в процесс у меня и не было. Так, рефлекс, не более того.

Но тут я поймала на себе чей-то пристальный взгляд.

Обернувшись, я увидела, что прямо на меня смотрят два темно-карих глаза-жучка. Они принадлежали пожилому человеку с залысинами. Он был невысок и выглядел довольно неказисто, в стареньком пиджачке, но в его облике читалось некое благородство. Благородство со старомодным оттенком.

— А вы, девушка, смотрите, смотрите, — кивнул он в сторону трупа, обращаясь явно ко мне.

— Зачем? — тут же отреагировала я.

Мужчина, которого пытались заслонить от меня две любопытные женщины, решительно отодвинул их руками и протиснулся ко мне.

— Дайте мне пройти к девушке!

Наконец мужчина оказался рядом со мной. Он взял меня за локоть и отвел в сторонку.

— Это все падение нравов виновато, — произнес незнакомец, когда мы оказались чуть в стороне от толпы.

Я уже начала жалеть, что остановила свою машину. Сейчас этот не вполне адекватный пожилой человек начнет мучить меня нравоучениями. Но нет, он сразу перешел к конкретике.

— А я знал эту девушку, знал! — с нажимом воскликнул мужчина. — Она жила в нашем подъезде. Между прочим, не пила и не курила и не шлялась где попало. И вот — результат! А моя соседка, законченная грешница, на прошлой неделе тоже выпала из окна, только с первого этажа, и хоть бы хны. А она была вдрызг пьяна и выпала из окна квартиры своего любовника! На следующий день… впрочем, нет, на послеследующий, — поправился мужчина, — она как ни в чем не бывало пошла на работу.

— Ну а эта девушка, — я кивнула в сторону погибшей, — вы ее хорошо знали?

— К сожалению, близко познакомиться нам не удалось, — с неким кокетством произнес мужчина. — Кстати, меня зовут Владимир. Владимир Николаевич Любимов. Я живу в этом же подъезде на втором этаже.

— Татьяна, — представилась я и достала сигареты.

— Вы курите, девушка? — вздернул брови Любимов.

— Ах да, вы же считаете это пороком, — криво ухмыльнулась я.

— Для женщины — да, — высокопарно ответил Любимов.

— Увы, но вы меня в этом смысле не переубедите, — вздохнула я.

Любимов повернул голову в сторону с таким видом, как будто я подло обманула его в самых лучших ожиданиях. Но через секунду снова уставился на меня своими карими глазами.

— Эта девушка жила одна? — спросила я.

— Одна. Она снимала квартиру, — с какими-то прокурорскими интонациями произнес Владимир Николаевич. Он как будто обвинял тех, по чьей милости у этой девушки не было своей жилплощади.

— И что, вы не в курсе, кто к ней приходил? — продолжила вяло я свой допрос, который вела скорее по инерции — смерть девушки, несмотря на весь трагизм ситуации, никак не касалась меня.

— Приходить — наверное, приходили… — проговорил тем временем Владимир Николавеич. — Но я же не торчу целый день на улице и не наблюдаю за подъездом. Хотя мог бы это делать, поскольку нахожусь на пенсии.

— Значит, не работаете, — констатировала я. — А девушка где-нибудь работала?

— Наверняка где-то работала. Но я не знаю где. Зато знаю, что Маша училась в педагогическом институте. Дополнительно изучала языки… Кстати, ее звали Маша Гаврилова. И она встречалась с парнем по имени Егор. Я его видел несколько раз. Но, — Любимов строго поднял указательный палец, — я никогда не замечал, чтобы он оставался у нее ночевать. Я же говорил, что ни в чем предосудительном Машу уличить не могу. И в том, что случилось, я вижу очень плохой знак. Я в настоящее время размышляю над судьбами современного мира и вижу, что главная наша проблема — отсутствие веры. Именно вера смогла бы развернуть сознание людей в том направлении, чтобы этот катаклизм, — Любимов еще раз кивнул в сторону собравшихся вокруг упавшей из окна девушки людей, — мы не наблюдали. Ни вы, ни они, — показал он неожиданно на двух любопытствующих кумушек, — и Владимир Николаевич тоже…

— Это вы про себя? — усмехнулась я.

— Да, про себя, — виновато опустил вдруг Любимов глаза. — Хотя это цитата из фильма «Кин-дза-дза». Смотрели?

— Когда-то давно, — махнула я рукой. — Кажется, про инопланетян что-то…

— Обязательно пересмотрите, — назидательно сказал Любимов. — Фильм не про инопланетян, а о падении нравов.

Я в этот момент докурила сигарету и ощутила, что меня, в сущности, мало что держит на месте происшествия. Любимов казался интересным собеседником, но максимум на полчаса. Если дольше — боюсь, будет надоедать. Погибшая Маша Гаврилова не была мне знакома. С просьбой о расследовании ее смерти ко мне тоже никто не обращался. И я сделала движение в сторону. Любимов схватил меня за рукав.

— А ведь вы не просто так здесь остановились. Вы шли… или ехали по совсем другим делам. И вдруг остановились. Почему?

— Чтобы познакомиться с вами, — улыбнулась я.

— Безусловно, лестно, — быстро ответил Любимов. — Но… Мне кажется, что совсем не поэтому.

— Да, вы правы, — согласилась я. — Профессиональный рефлекс. Я — частный детектив.

— Да что вы говорите! — ахнул Владимир Николаевич. — Хотя чему удивляться?! Частных детективов, тем более лиц женского пола, развелось предостаточно. Но, признаться, живьем вижу первый раз. Все как-то в книжках. Знаете, в метро сядешь и с Донцовой в руках поедешь. Так поедешь, что в депо приедешь…

— В нашем городе нет метро! — широко распахнула я глаза.

— А я цитирую свою супругу, — тут же нашелся Любимов. — Это она в обнимку с Донцовой едет с «Речного вокзала» до «Красногвардейской» и забывает выйти. Мы с ней разошлись, она живет в Москве, а я скромненько проживаю здесь. Хотя в столице жил довольно долго. Не люблю Москву. Там падение нравов даже более выражено, чем у нас.

— Ой, все это, конечно, интересно, Владимир Николаевич, — прервала я его, — но…

— Вам пора ехать, — закончил Любимов за меня.

— Так точно, — ответила я.

— Вот это правильный ответ! — вскричал мой новый знакомый. — По-военному четкий и ясный. Хотя я не одобряю женщин в армии. Это разлагает! Разлагает! Возьмите Израиль, возьмите Америку!

— Владимир Николаевич! — еще раз улыбнулась я.

— Хорошо, дайте мне свою визитку, — еще раз произвел неожиданный поворот в беседе Любимов. — По пустякам обязуюсь не беспокоить. К тому же мне кажется, к этому делу вы все равно вернетесь. Мне так кажется.

Непонятно, на каком слове был сделан акцент: на «мне» или «кажется», но почему-то прозвучало убедительно. Может, потому, что сама я была не чужда мистики, а мужчина по фамилии Любимов, заговоривший со мной, казался человеком, посланным сюда неспроста.

Я вынула визитку и протянула Любимову.

— Татьяна Иванова, — прочел он. — Если это псевдоним, я не удивлюсь. Безликая фамилия, хотя имя приятное.

Я была задета.

— Знаете, людей с вашим именем по всей России — тоже пруд пруди! Да и фамилия тоже не редкая. Во всяком случае, гораздо чаще встречается, чем, например, Либерзон!

— Ха-ха-ха, уделала старика, уделала! — рассмеялся Любимов, но тут же посерьезнел, потому что упавшую с балкона девушку накрыли простыней и понесли к машине «Скорой помощи». — Я вам позвоню, — сказал он на прощание траурным голосом и пошел к своему подъезду.

Мне ничего не оставалось, как тоже пойти восвояси — то бишь к своей машине. На Волгу я в тот день так и не поехала…

О Владимире Николаевиче мне пришлось вспомнить совсем скоро — на следующий день раздался телефонный звонок, и я сразу узнала голос.

— Татьяна, это Любимов, — представился Владимир Николаевич. — Я же говорил, что позвоню, и позвонил. Причем не просто так, а по делу.

— Выкладывайте.

— Выкладывать вам, думаю, будет одна дама, которая находится рядом со мной и жаждет заказать вам расследование. А дело то самое, печальное, при развязке которого мы и познакомились. Даму зовут Ирина Альбертовна Синявская, она несостоявшаяся свекровь погибшей. Машеньки Гавриловой…

— Вот как?

— Да, именно так. Хотя… — Любимов немного помялся. — В общем, вы сами с ней поговорите. Если, конечно, это дело вас интересует. В любом случае думаю, что вы не зря вчера остановились у нашего подъезда.

— Хорошо. Пусть приезжает ко мне, — проговорила я в трубку.

Любимов неожиданно замялся, а потом, извинившись, передал трубку заказчице. Я услышала строгий и показавшийся мне несколько высокомерным женский голос:

— Татьяна, я, конечно, могу подъехать и к вам, но будет лучше, если вы примете мое предложение и приедете ко мне домой.

— Обычно я своих клиентов принимаю у себя, — возразила я.

— Но мой сын… Короче говоря, я не могу оставлять его одного надолго. Он в ужасном состоянии. Я должна ехать домой. И вас очень прошу — подъезжайте туда и вы.

Я немного помолчала, а потом сказала:

— Хорошо, диктуйте адрес.

Ирина Альбертовна Синявская — именно так звали мою клиентку — жила в элитном доме недалеко от набережной Волги. К тому моменту, как я переступила порог ее квартиры, я знала только то, что ее сын Егор встречался с девушкой, которую обнаружили упавшей с балкона девятиэтажки, где проживает среди прочих Владимир Николаевич Любимов. И что мать сама приехала на место происшествия, как только узнала о случившемся. И там, что как раз было совершенно неудивительно, попалась на глаза Любимову. Тот сумел быстро разговорить ее и рассказать обо мне. Она тут же согласилась, что мои услуги частного детектива будут совершенно нелишними, и Владимир Николаевич набрал номер моего телефона.

Из всего выходило, что знакомство мое с Любимовым однозначно было неспроста. Даже если мы с ним больше никогда не увидимся и не услышимся. Получалось, что он «подкинул» мне клиента. А точнее — клиентку.

— Не нужно, чтобы Егор раньше времени знал о вашем визите, — шепнула мне Синявская. — Он в жутком состоянии, а я еще не знаю, чем закончится наш с вами разговор…

Я кивнула, разулась, и Ирина Альбертовна провела меня в свою комнату, плотно прикрыв дверь.

— Присаживайтесь, — указала она на одно из дорогих мягких кресел с красивым орнаментом бирюзового на темно-синем.

Большое пушистое покрывало, лежавшее на широкой кровати, было выполнено в тех же тонах, равно как и полог над ней.

Эта комната, по всей видимости, была спальней Ирины Альбертовны и ее мужа.

— Ужасно, — пробормотала Ирина Альбертовна, устраиваясь напротив меня.

— Вы успокойтесь, — сказала я. — Возьмите себя в руки и расскажите по порядку все, что собирались.

— Хорошо, — кивнула Ирина Альбертовна. — Вы уже поняли, что Маши больше нет в живых, и теперь я должна рассказать, как это произошло.

Я кивнула.

— Конечно, лучше меня об этом мог бы рассказать Егор, — покосившись на дверь, проговорила расстроенная мать. — Но он сейчас просто совершенно убитый, и я даже боюсь его трогать.

— Я слушаю, — сказала я.

— Вчера утром он позвонил Маше, — со вздохом начала Ирина Альбертовна. — Потом положил трубку и… Он повернулся ко мне, у него был такой перепуганный вид, просто жутко! Лицо бледное, губы дрожат. Я сама испугалась, подлетела к нему, спрашиваю — что случилось? А он молчал-молчал минуты две, наверное, а потом поговорит: «Маша умерла». И снова сидит как каменный. Я ахнула, конечно, стала спрашивать, что там и как, но он только сказал, что трубку взяла какая-то девушка и сообщила, что Маши больше нет. Потом Егор кинулся к двери, начал собираться, я пыталась его остановить, но бесполезно! Он ушел и отсутствовал часа полтора. Потом вернулся весь поникший и сразу направился к себе в комнату. Я пошла за ним следом, опять стала спрашивать, что произошло. Он сказал только, что Машу нашли мертвой под балконом дома, где она жила. Сестренка взяла трубку. У нее, оказывается, жила сестра. — Ирина Альбертовна расстроенно махнула рукой и отвернулась. Она некоторое время молчала, потом продолжила: — Там уже побывала милиция. Вы, кажется, об этом знаете? Этот, как его… Владимир Николаевич что-то говорил об этом… У меня в голове все перепуталось! Слава богу, что не стали трепать моему мальчишке нервы, а ему и так сейчас тяжело. Я боюсь, что они и сюда придут! Этого еще не хватало! Что Егор может им сказать? Он сам просто в депрессию впал от такого известия!

— А поподробнее можно, Ирина Альбертовна? — перебила я ее. — Что все-таки установила милиция?

— Да этого я не знаю совершенно! — Синявская снова махнула рукой. — Под утро пришла сестра — я, кстати, не знаю, почему она отсутствовала всю ночь, все странно как-то, — а там полно соседей, кто-то уже вызвал милицию и «Скорую», вот, собственно, и все, что мне рассказал сын. Он ведь и сам ничего не знает. А то, что рассказал тот мужчина — ну, Владимир Николаевич, тоже мало что прояснило.

Выходило, что Машу кто-то выкинул из окна. Ужас какой-то!

— И что же вы хотите? — задала я самый главный для себя сейчас вопрос.

— Что я хочу? — Ирина Альбертовна подергала плечами. — Ну, я хотела бы попросить вас… Не знаю, уместно ли это, или вообще игра не стоит свеч, но… Думаю, что нужно установить, кто убил девушку моего сына. Вы знаете, Татьяна, — задумчиво продолжала она, — я не очень-то доверяла этой девушке…

— Почему? — удивилась я.

Синявская замялась.

— Да, собственно, у меня не было для этого оснований, — нехотя признала она. — Просто, понимаете… Она была не нашего круга, как говорится. Какая-то простая деревенская девочка, которая неизвестно каким чудом поступила в тарасовский институт…

Похоже, Ирина Альбертовна искренне считала, что «простая деревенская девочка» своими силами не сможет поступить в институт, что такие вопросы решаются только с помощью денег. Или она просто притворялась?

— А сейчас мне даже как-то неловко за то, что я так относилась к Маше, — продолжала тем временем Синявская. — Мне почему-то кажется, что теперь она обо всем этом знает и смотрит на меня с упреком… — Ирина Альбертовна перешла на шепот: — Я словно даже ее взгляд чувствую. Чушь какая, ерунда! Господи, я ведь никогда не была суеверна, никогда не страдала никакими предрассудками и не верила в мистику! А теперь просто вот словно что-то нашло. Я себя в какой-то степени чувствую виноватой перед этой девочкой. Ну, за то, что пыталась отговорить Егора с ней встречаться… — Ирина Альбертовна взяла себя в руки и продолжила обычным деловым тоном: — Это касается моего сына. Мертвым, как говорится, лежать спокойно, а живым жить. И желательно тоже спокойно. Я, конечно, понимаю, что Егору сейчас ничем и никем Машу не заменить — для этого нужно время. Но я считаю себя обязанной сделать хоть что-то, чтобы облегчить состояние Егора. И найти убийцу Маши кажется мне очень хорошим средством. Пусть мальчик хоть немного успокоится, если будет знать, что этот человек наказан. Потому я и обращаюсь к вам, Татьяна.

Повода отказываться от дела у меня не было, и я ответила согласием, только уточнила:

— Егор знает о том, что вы обратились ко мне?

— Нет, что вы! Это ему от меня как бы… Как бы подарок, — сказала Ирина Альбертовна и несколько смутилась от такой формулировки. — И лучше, чтобы и дальше не знал. Я не хочу ничем его тревожить, я вообще волнуюсь за его состояние. Он сидит один в своей комнате, смотрит фотографии Маши, ничего не ест…

— Но вы же понимаете, что если я возьмусь за это дело, то мне так или иначе придется познакомиться с вашим сыном, — заметила я. — Мне нужно будет задать ему целый ряд вопросов. Если вы категорически против того, чтобы я его тревожила, извините, но я вынуждена буду отказаться от расследования.

Ирина Альбертовна задумалась.

— Но, может быть… можно как-то обойтись без его участия? — нерешительно спросила она. — Ведь он и сам ничего не знает о том, что там случилось.

— О том, что там случилось, я узнаю у других людей, — ответила я. — В той же милиции запрошу материалы дела. Мне нужно поговорить с Егором на другие темы. Ведь они встречались практически каждый день, так что он может дать сведения об окружении Маши, ее привычках, характере, может быть, каких-то секретах. Так что этот разговор необходим.

— Ну хорошо, — вздохнула Синявская. — Мне, наверное, нужно посоветоваться с мужем.

— Советуйтесь, — пожала я плечами.

— Сейчас я его позову.

Ирина Альбертовна поднялась и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась вместе с мужчиной лет сорока двух — сорока трех, худощавым, в очках, довольно импозантного вида. Мужчина вежливо поздоровался со мной, назвавшись Анатолием Евгеньевичем, и перевел вопросительный взгляд на супругу.

— Вот, Толя, — начала Ирина Альбертовна, — я говорила тебе о Татьяне, теперь хочу попросить ее расследовать смерть Маши. Как ты на это смотришь?

Анатолий Евгеньевич пожал плечами.

— Решай сама, если так хочешь, — был его ответ. — Я не вижу, в чем проблема.

Видимо, Синявский привык к тому, что его супруга практически во всем принимает решения самостоятельно, а он просто оплачивает их издержки, и теперь обращение к нему за советом выглядит несколько нетипично.

— В чем проблема? — всплеснула руками Ирина Альбертовна. — Ну как в чем, конечно, в Егоре!

— А что такое? — флегматично поинтересовался Анатолий Евгеньевич.

— Но ведь Татьяне придется разговаривать с ним, бередить душу… А ты сам видел, в каком он состоянии!

— Но это естественно, — спокойно заметил супруг. — Произошло столь трагическое событие, к тому же совсем недавно. Конечно, он будет переживать. Но в конце концов все забудется, встанет на свои места… Что же теперь поделаешь!

— Как у тебя все просто! — с досадой отмахнулась Ирина Альбертовна. — Мы ведь только час назад говорили, что он ничего не должен знать о том, что я нанимала частного детектива!

— Да? — чуть удивившись, переспросил Синявский.

Вообще он выглядел так, словно его оторвали от какого-то интересного занятия — чтения газеты или просмотра футбольного матча — и он, хоть и терпеливо уделяет время возникшему вопросу, относится к нему как к пустяковому и с удовольствием вернулся бы к своим делам.

— Я не вижу ничего страшного, Ирина, — спокойно возразил Анатолий Евгеньевич. — В конце концов, если ты не хочешь, Егору можно представить Татьяну, скажем… Ну, сотрудником милиции, например. Как вам такой вариант?

— Милиции? — Синявская округлила глаза, после чего нахмурилась.

— Ну а что особенного? Его же так и так могут вызвать в милицию, верно? Он был близким другом этой девушки, так что, наверное, это неизбежно? Или нет? — И Синявский вопросительно посмотрел на меня. — Я, знаете ли, далек от юридических вопросов.

— Скорее всего, да, — подтвердила я. — Только его могут и не вызвать, а прийти сами. Сюда или в институт, например.

— Ой, еще в институт! — хлопнула себя ладонями по бедрам Ирина Альбертовна. — Нет уж, пускай лучше здесь… Значит, вот что, Татьяна, — голос женщины зазвучал твердо, видимо, она приняла решение, — беседуйте с Егором обо всем, что вам нужно. Якобы вы из милиции. А после этого, может быть, вы попросите в милиции, чтобы они уж не трогали его? Ведь вы сами все узнаете, сможете им передать… Вы же сами говорили, что все равно обратитесь в милицию.

— Ну, тут я обещать ничего не могу, — развела я руками. — Если они сочтут нужным побеседовать с вашим сыном сами, то запретить я не смогу.

Ирина Альбертовна с досадой поморщилась.

— Господи, мы ведь все знаем, как работает наша милиция! — вздохнула она. — Ладно, скажите, что вы детектив, — согласилась она.

— Ну что, Ирина, инцидент исчерпан? — посмотрел на Синявскую супруг.

— Да-да, можешь идти! — рассеянно кивнула Ирина Альбертовна, и муж покинул комнату. — Пойдемте, я проведу вас к Егору, — со вздохом проговорила она. — Только я уж прошу помягче с ним. Он вообще у нас очень впечатлительный.

Я ничего не ответила на это и прошествовала за Ириной Альбертовной по коридору. Через открытую дверь я увидела Анатолия Евгеньевича, который действительно сидел в зале с газетой в руках и тянул из бокала сок. В дальнейшие события он предпочитал явно не вмешиваться.

Ирина Альбертовна, подойдя на цыпочках к самой дальней комнате, остановилась и прислушалась. Из-за двери не доносилось ни звука. Женщина покачала головой и осторожно постучала. Никто не отозвался.

— Гора, — ласково проговорила мать, — можно к тебе?

Меня, честно говоря, начали раздражать подобные церемонии.

Понятно, что парень расстроен, и я готова была ему от души посочувствовать, но не сюсюкать же теперь с ним, как с маленьким ребенком!

Из-за двери по-прежнему никто не отзывался, и Ирина Альбертовна нажала на ручку. Она заглянула в комнату, потом повернулась ко мне и покачала головой. Я выглянула из-за ее плеча и увидела, что на диване, отвернувшись к стене, лежит парень в джинсах и тонком сером пуловере. Егор не повернул головы, но я услышала его глухой голос, обращенный к матери:

— Ты что хотела?

— Гора, тут к тебе пришли… — начала мать. — Нужно поговорить, это совсем ненадолго.

Егор наконец-то медленно повернул голову. Светлые волосы, голубые доверчивые глаза, немного детское миловидное лицо.

Только сейчас веки Егора были воспалены, и во всем облике чувствовалась усталость. Он сел на кровати, потер голову, взъерошив волосы, потом посмотрел на меня и спросил:

— Вы кто?

— Татьяна Александровна расследует смерть Маши, ей просто нужно уточнить ряд вопросов, — вылезла Ирина Альбертовна.

— Хорошо, — помолчав, кивнул Егор. — А как вы меня нашли, кто вам сказал адрес?

— Сестра Маши, — вынуждена была соврать я, подстраиваясь под правила игры, навязанной Ириной Альбертовной.

Егор удивленно вскинул брови и чуть пожал плечами, покивал головой, потом показал рукой на стул возле большого письменного стола с компьютером:

— Садитесь.

Ирина Альбертовна, сделав мне несколько знаков, означавших, видимо, напоминание о том, что я должна быть предельно осторожна и тактична, удалилась. Егор сидел, опустив плечи и уперев взгляд в стену. Я понимала, что парень сильно переживает, но ждать, когда он будет в состоянии нормально общаться, я не могла.

— Егор, — начала я, — расскажите, когда вы в последний раз виделись с Машей?

— Позавчера вечером, — механически ответил парень. — Мы были вместе часов до десяти, потом она пошла к себе домой, а я к себе. Все было нормально, как обычно. А вчера я позвонил ей и узнал, что… Что ее больше нет.

Егор устало потер лоб и снова уставился в стену. Я продолжила разговор. Спрашивать о том, что Егору рассказала сестра Маши, я посчитала сейчас нецелесообразным: парень отвечал односложно, так что наша беседа займет массу времени. К тому же узнать подробности я и в самом деле могу и не у него, сейчас важнее другое.

— Знаешь что, — предложила я, — давай пока я не стану задавать тебе вопросы, а ты просто мне расскажешь о Маше. Какая она была, что любила, с кем дружила, чем увлекалась…

Я вдруг поймала себя на мысли о том, что как-то спонтанно включилась в это дело, даже не узнав о том, что представляла собой главная «виновница» событий…

Егор молчал, нахмурив брови, долго смотрел на фотографию девушки, стоявшую рядом с компьютером. Потом наконец разжал губы и произнес:

— Она была лучше других.

— Лучше кого? — уточнила я.

— Лучше всех девушек, с которыми я когда-либо знакомился, Маша была самой лучшей. Поэтому мы и были вместе. Я знаю, что она не очень нравилась моей матери, но это ерунда, я не обращал внимания. Поэтому я сейчас не хочу разговаривать с матерью о Маше.

— Но ваша мама ничего плохого не говорила о ней, — мягко сказала я. — Так что не нужно таить обиду, вам сейчас это совсем ни к чему. Расскажите лучше, что Маша была за человек, что за друзья-приятели у нее были. Вы знали кого-то из них?

— Практически никого, — ответил Егор. — Да мне и неинтересно. Зачем мне ее друзья? Я предпочитал, чтобы мы встречались с ней вдвоем, без всяких там подружек «за компанию», как любят некоторые.

Егор презрительно фыркнул и поправил волосы.

— То есть вы вообще никого не знаете? — уточнила я.

— Да у Маши и не было, по-моему, близких подруг, — пожал он плечами. — Ну, в институте там однокурсницы… С ними она общалась, конечно, но, по-моему, в гости они к ней не ходили, и она к ним тоже. Маша вообще была очень занятым человеком. Она училась в педагогическом институте, занималась много, поэтому мы часто прощались рано по вечерам. Можно было бы и подольше, но ей было некогда. Она даже дополнительно занималась английским. Три дня в неделю ходила к своему преподавателю.

— Занималась дополнительно, говоришь? — заинтересовалась я. — А что за преподаватель, ты знаешь?

— Кажется, зовут его Антон Владимирович. Я запомнил, потому что Маша часто рассказывала о нем, говорила, что он очень толково все ей объясняет.

— А кто он, какого возраста, что за человек? — забросала я Егора вопросами.

— Ой, вот этого я не знаю, — покачал тот головой. — Я его не видел никогда.

— А где они занимались — дома, в институте?

— Там, где было свободно. Один раз я встречал Машу после занятий возле института, а как-то подходил к дому, где он живет. Это в районе вокзала, я могу объяснить, если вам нужно. Только зачем?

Он поднял на меня взгляд.

— Понимаешь, я же совсем не знаю Машу, — объяснила я. — Мне нужно знать ее привычки и образ жизни, понять, чем она жила. От этого во многом зависит успех расследования.

— А вы следователь? — спросил Егор.

— Я закончила юридический, — уклончиво ответила я.

Егор кивнул, словно ему показалась достаточной эта информация. Потом сказал:

— Она была очень хорошая. Я не знаю, кто мог ее убить и почему. Ее просто… не за что было убивать.

Егор сглотнул слюну, подбородок его скривился.

— Сколько ей было лет?

— Двадцать два. Она уже заканчивала институт, — глядя в стену, сказал Егор.

— Скажи, а с сестрой ее ты не встречался до сегодняшнего дня?

— Нет, — покачал головой Егор. — Я вообще удивился, когда узнал, что Маша жила с сестрой, Наташей. Наташа сказала, что приехала в Тарасов поступать в институт и поселилась у Маши. И что Маша не хотела, чтобы я об этом знал. Оказывается, она стеснялась того, что у нее бедная семья. Как будто для меня это было важно. Если бы она мне сказала, что теперь живет с сестрой, я бы все это нормально воспринял. Я, кстати, давно подозревал, что у Маши совсем не такая обеспеченная семья, как она пытается представить, но это все не имело значения. Я и не заговаривал с ней сам об этом, не расспрашивал — мне все равно, что у нее там за родители. А теперь… Теперь вообще все не имеет значения.

Егор обреченно махнул рукой и снова отвернулся к стене.

Выдержав паузу, я сказала:

— Получается, Маша общалась в основном с сестрой, с тобой и с неким Антоном Владимировичем, так? Не считая однокурсников.

— Так, — ответил Егор. — Поэтому я и говорю, что просто не представляю, кто мог ее убить. Она никогда не общалась ни с какими подозрительными личностями, ни о каких проблемах не рассказывала…

— А она нигде не подрабатывала? — спросила я.

— Да вроде нет, — пожал он плечами и вдруг повернул голову и в упор посмотрел на меня. — Это вам мать сказала?

— Что — это? — уточнила я.

— Что она… — Егор снова скривился и пошевелил пальцами в воздухе. — Мама неоднократно намекала мне, что Маша обманывает меня, что она… зарабатывает на жизнь проституцией. Но это все чушь! Просто мама судит со своей колокольни, мыслит стандартно: раз девчонка приехала из районного городка, значит, обязательно пойдет на панель, чтобы себя содержать. Но я-то знаю Машу! Знал… — тихо поправился он. — Любой, кто знал Машу хорошо, поймет, какая это глупость — подозревать ее в подобных вещах. Я же говорю, она была лучше всех.

«Похоже, мальчик — идеалист», — подумала я.

— Ты успокойся, пожалуйста, — попросила я разволновавшегося парня. — Это все сейчас уже не имеет значения. Сейчас главное установить, кто ее убил.

Егор тут же перестал сокрушаться, застыл на какое-то время, а потом выдохнул:

— Я уже говорил, что не представляю этого. Я не знаю.

— Это я уже поняла. И узнаю я это сама. А ты мне скажи вот что: в каком Маша была настроении в тот последний день, когда вы с ней встречались? И, кстати, чем вы занимались?

— Да как обычно, погуляли и пошли в кафе. Посидели там часа полтора, потом я ее проводил и пошел к себе. Я хотел еще к ней зайти, а она… В общем, сказала, что занята сегодня. А в настроении была она в самом обычном, — развел руками парень. — Как всегда, веселая, шутила, смеялась…

— Никакой озабоченности, грусти ты в ней не заметил?

— Абсолютно, — твердо ответил Егор. — Все было как всегда. Знаете, мы с ней даже никогда не ссорились. Я просто не представлял себе, из-за чего с ней можно поссориться. Маша умела очень хорошо сглаживать любой намечающийся конфликт.

— А о своем родном городе, о жизни там она не рассказывала?

— Об Аткарске? Иногда рассказывала, — наморщив лоб, ответил парень. — Но… ничего такого, что было бы вам интересно. Ну, какие-то смешные случаи из детства, из школьной жизни… О том, как училась, как хотела переехать в Тарасов и поступить в институт.

— А какие-то друзья, которые остались там, — она поддерживала с ними отношения?

Егор удивленно посмотрел на меня.

— Да нет… По-моему, нет. Правда, она как-то говорила, что ей прислал письмо директор городского музея. Она очень уважительно о нем отзывалась. Я еще в шутку слегка приревновал ее, а она засмеялась и сказала, что ему уже за шестьдесят и что они относятся друг к другу как дед и внучка. А потом посерьезнела и добавила, что он святой человек. Да, она так и сказала — святой человек, — вдруг улыбнулся Егор в первый раз за все время нашей беседы. — Маша вообще хорошо относилась к людям, если ей кто-то был неприятен, она предпочитала не отзываться о нем никак.

«Прямо целая плеяда ангелов, — подумала я. — Девушка „лучше всех“, „святой“ старичок, мальчик-идеалист…»

— А как зовут директора музея, почему они поддерживали отношения? — спросила я вслух.

— Как его зовут, я не знаю, но Маша рассказывала, что он очень интересный человек и занимается коллекционированием чего-то там… — Егор неопределенно повертел ладонью. — Маша даже показывала мне старинную пудреницу, которую он ей подарил. Это было, еще когда я к ней приходил, когда еще Наташа не приехала.

— А когда он ей ее подарил? Он что, приезжал в Тарасов? — заинтересовалась я.

— Да нет, — чуть подумав, ответил Егор. — По-моему, не приезжал, иначе Маша бы рассказала. Наверное, там еще подарил, в Аткарске.

Видимо, об этом старичке придется узнавать у других людей, близких Маше Гавриловой, — в частности, у ее сестренки. Да и вообще я ухватилась за него потому, что пока что мало набиралось в окружении Маши людей, с которыми она плотно общалась. А из тех, что набирались, убийца пока не вырисовывался. Главное, что я не видела никаких мотивов для этого. Ни у кого. Но посмотрим, что скажет мне сестра Наташа. Беседа с Егором — дело, конечно, нужное, но я уже поняла, что Маша, видимо, следуя традициям матери парня, относилась к нему трепетно и далеко не все рассказывала, особенно тщательно маскируя проблемы.

Следовательно, если и было в ее жизни что-то опасное, Егор вряд ли узнал бы об этом от нее самой. Мне нужно опрашивать других людей, чтобы продвинуться в расследовании.

Время было уже совсем позднее, почти двенадцать ночи, но я все равно решила проехать сейчас на квартиру к Маше Гавриловой и поговорить с ее сестрой, если, конечно, она еще там — квартира-то съемная.

Я попрощалась с Егором, в прихожей заверила его маму, что не нанесла своими вопросами мальчику никакой душевной травмы.

— Ой, я так волнуюсь! — прижала руки к груди Ирина Альбертовна. — Скажите, Татьяна, вы в состоянии найти того, кто ее убил?

— Я постараюсь, — ответила я то, что практически всегда отвечала в таких случаях. — Кстати, вы пойдете на похороны Маши?

Мой вопрос застал Ирину Альбертовну явно врасплох. Она растерялась, замолчала, потом стала разводить руками и наконец сказала:

— Но ведь мы… Мы даже не знаем, где они будут и когда… И потом, мы совершенно незнакомы с ее семьей, наверное, будет не совсем удобно вот так заявиться. И потом, для Егора это будет очень тяжело, мне, честно говоря, не хотелось бы, чтобы он там присутствовал. Одним словом, я еще не знаю, я посоветуюсь с мужем.

Я поняла, что ссылка на мужа — просто очередная отмазка со стороны Ирины Альбертовны, поскольку решение в этой ситуации будет принимать опять-таки она сама. Как бы ни старалась Ирина Альбертовна вести себя достойно по отношению к памяти Маши Гавриловой, все-таки она делала это не ради девушки, а ради своего сына и в своем поведении оставалась верна себе. Ей проще было бы откупиться, наняв частного детектива для расследования, чем пойти на ее похороны, а скорее всего, не пойти, а поехать, поскольку все это наверняка будет происходить в Аткарске, на родине Маши… Плюс знакомиться с родителями, малоинтересными для Ирины Альбертовны людьми, выносить слезы и стоны родни, а также видеть отчаяние Егора. Что ж, это была ее позиция. Я попрощалась с Синявской, обещав позвонить ей завтра же утром, и уехала.