Коварство дамы треф

Марина Серова, 2017

Мир – игра в покер, где каждую минуту люди, как карты, сходятся в самых неожиданных комбинациях. Телохранитель Женя Охотникова тоже в игре: по заданию полиции она внедряется в круг картежников, чтобы завести знакомства по возможности с тузами, хотя и шестерками в этом раскладе пренебрегать не стоит. Самое интересное начнется, когда игроки станут блефовать и шестерки попытаются притвориться тузами. Хотя кто сказал, что хороший бодигард – обязательно плохой карточный стратег?..

Глава 1

Он был выше меня на голову, худощавый, с черными как смоль волосами и болезненно-бледным лицом. Скорее всего, он специально не брился, и часть его лица все время была скрыта небрежной трехдневной щетиной, отчего он казался намного старше своих лет. Небрежная размашистость отличала все его движения: рассказывая что-то и при этом увлеченно жестикулируя, он мог нечаянно столкнуть локтем бокал со стола, а потом с ловкостью дикой кошки подхватить его почти у самого пола. Небрежность сквозила в кривой улыбке, когда он потягивал терпкий виски и внимательно слушал собеседника — то ли сомневался в том, что ему говорят правду, то ли откровенно насмехался над тем, что слышал. А быть может, он только делал вид, что слушает, а сам в этот момент думал о чем-то своем? Я никогда не могла этого понять. И даже дорогие кипенно-белые рубашки он умудрялся носить как-то небрежно — закатав рукава и никогда не застегивая ворот на верхние пуговицы. Пожалуй, его наружность вкупе с повадками можно было счесть вызывающей и даже отталкивающей, не будь он так чертовски хорош собой.

А я… я была одной из тех, кого называют серой массой, — не слишком высокого роста, достаточно худая, чтобы считаться стройной, но никак не дотягивающая до категории фигуристых, с копной темно-русых волос, которые я всегда забирала в хвост или прятала под бейсболку. Я упорно не признавала стиль и моду, предпочитая кокетливым платьям и мини-юбкам практичные джинсы и удобный пуловер (я вообще терпеть не могла жеманства и прочей бабской бутафории). Как все одиночки, я была резка, скупа на эмоции и прагматична.

Он вел замкнутый и исключительно ночной образ жизни, часто менял авто и не выносил табачного дыма. Ни один человек не знал, где он живет и чем занят в светлое время суток, и я сама никак не могла это выяснить. Он был законченным мизантропом и потому несносной натурой — сомневаюсь, что какая-либо женщина могла ужиться с ним на одной территории дольше пары недель, хотя претенденток наверняка было множество. Меня же все видели только днем, в уставшей и отупевшей от однообразных рабочих будней толпе. И где бы я ни находилась, что бы ни происходило вокруг меня — мое место всегда было в самом конце колонны. А еще я много курила, ни на что бы не променяла свой старенький «фольк» и категорически не признавала семейный быт.

Он громко смеялся над пошлыми шутками — я терпеть не могла юмор ниже пояса. Он пил виски «Ред Лейбл» — я предпочитала коньяк. Он был до чертиков азартной натурой — я была равнодушна к превратностям судьбы, измеряемым в твердой валюте. Его часто видели в компании высоких молодых блондинок — я же была далека от формата куклы Барби. Он никогда не обратил бы внимания на такую особу, как я. Я бы предпочла никогда не иметь дела с таким типом, как он. У меня нет — да и не могло быть — ничего общего с этим человеком, но тем не менее вот уже вторую неделю подряд я делала все для того, чтобы встретиться с ним.

Я выходила из дома ровно в восемь вечера, когда на улицах уже давно горели фонари. Мои глаза с тоской смотрели на ртутно-желтые окна домов — там в этот час законопослушные граждане собирались за ужином в кругу семьи. С неба сыпала ледяная изморось, мои легкие сапожки увязали в грязных лужах, а промозглый студеный ветер забирался под полы легкого плащика, который я таскала в середине октября совсем не по погоде. Больше всего в такие вечера хотелось запереться дома, забраться в кресло с чашечкой свежезаваренного кофе и закурить сигарету. Но я плотнее запахивала ворот плаща, ежилась и, проклиная свою неугомонную натуру, спешила на другой конец двора — туда, где был припаркован мой старенький «фольк». А потом гнала по ночным улицам, не обращая внимания на скоростные ограничения и не притормаживая на поворотах, — гнала через весь город ради того, чтобы оказаться в одном из злачных мест Тарасова за карточным столом и до одури разыгрывать одну партию в покер за другой в тайной наде-жде, что рано или поздно здесь появится ОН.

Ночная жизнь, плотный сигаретный дым, пронизанный терпким запахом дорогого одеколона и виски, наэлектризованный азартом, стопки разноцветных фишек, рассыпающиеся по столу, и хруст очередной вскрываемой колоды карт… Я быстро влилась в этот иллюзорный параллельный мир, где не имеет никакого значения, кто ты: рядовой менеджер, напыщенный чиновник или беспечный прожигатель жизни без гроша за душой. Здесь никому нет дела до того, сколько стоит костюм, который ты наденешь завтра утром на работу, и пойдешь ли ты на работу вообще — здесь все равны перед Фортуной. Это очень важно помнить, когда ты садишься за игральный стол и рассчитываешь уйти не с пустыми карманами или хотя бы остаться при своих интересах. Эту простую истину я не раз слышала от своего «учителя» и хорошо ее усвоила.

Сегодня я должна сорвать банк. Нет, дело не в деньгах, не в нужде, не в принципе: я не играю на спор, и мне по натуре чужд азарт. Но уйти рано утром в дурном угаре, окончательно ошалев от выкуренных сигарет и с сумочкой, набитой купюрами, — это моя работа.

Когда я оставила без гроша каждого, кто имел несчастье оказаться со мной за одним столом, в первую ночь моего посещения тарасовского игорного заведения под названием «Темная сторона», большинство списало это на волю случая — мол, новичкам всегда везет. Когда и во вторую ночь все фишки с игрового поля перекочевали в мою сторону, и ставки больше было делать не на что, а желающих играть со мной не осталось, то по лицам присутствующих стало ясно, что мириться дальше с появлением везучего новичка никто не намерен. На третью ночь все повторилось в точности. Фортуна была на моей стороне и в четвертую ночь. «Эх, до чего лиха и везуча девка!» — выдохнул тучный господин в дорогом костюме и часах на золотом браслете, один из тех, кого я обыграла в этот раз. Я в ответ только криво усмехнулась, сгребла фишки со стола и решительно поднялась с места: «Спасибо за игру, джентльмены! До завтра!»

А назавтра произошло то, ради чего я и подписалась на эту нелегкую работенку и исправно таскалась в подпольный игорный клуб, попутно теша свое самолюбие и щекоча нервишки тамошней аудитории. На следующую ночь в зале наконец появился ОН.

Шел второй час ночи, за игральным столом нас собралось всего трое — толстяк, что назвал меня лихой девкой и теперь пытался отыграться за прошлые поражения, и человек неопределенного возраста по имени Кравец (то ли это было прозвище, то ли фамилия — черт его разберет!). Кравец слыл диким неудачником, за игральный стол он садился всего пару раз в месяц (скорее всего, в дни получки и аванса), а все остальное время, как голодная гиена, истекающая слюной, шатался между покерными столами и заглядывал за плечи игроков. Мне было жаль оставлять мужика без гроша, но приходилось подкреплять репутацию лихой везучей девки — этого требовала моя работа.

Игра, исход которой уже был предрешен в мою пользу, близилась к концу, когда в зале, погруженном в полумрак, появился высокий худощавый мужчина средних лет. Он скинул свое пальто в руки одного из официантов, которые постоянно сновали по темному залу, неизменно оказываясь рядом в тот момент, когда требовалась их помощь — отнести верхнюю одежду в гардероб, наполнить бокал очередной порцией горячительного или сменить фишки за игорным столом. Пары секунд мужчине хватило, чтобы окинуть цепким взглядом весь зал. Когда он полоснул серыми глазами по игральному столику, за которым сидела наша честная компания, я невольно опустила взгляд в карты. Но его внимание тут же скользнуло мимо, и я немного расслабилась. Он постоял в дверях, одним движением руки взъерошил волосы и решительно прошел к барной стойке. «Значит, не собирается сегодня играть», — разочарованно подумала я, выкладывая на стол очередную комбинацию из старших карт. Важно было не потерять суть игры, но мое сознание теперь было полностью приковано к барной стойке и высокому худому мужчине.

Он заказал виски, перекинулся парой фраз с барменом, а потом к нему подсел какой-то седой джентльмен в дорогом костюме. На несколько минут я отвлеклась на игру, а когда снова бросила взгляд в дальний угол зала, то увидела, что новый посетитель «Темной стороны» смотрит прямо на меня. Его седой собеседник куда-то испарился, сам он сидел вполоборота к залу, медленно потягивал виски и откровенно меня разглядывал. Бармен, который несколько минут назад подавал ему спиртное, облокотившись на стойку, что-то шептал — я видела, как быстро-быстро он шлепал губами, то и дело кивая в мою сторону. Пронырливый мальчишка явно рассказывал о новой гостье, которая вот уже несколько ночей подряд срывает банк. Здесь мало кого интересовало, как тебя зовут и откуда ты, но о том, сколько раз человек ушел с выигрышем и на какие ставки играет, могли сообщать с точностью до рубля. А может быть, он нашептывал, что эта удачливая особа в первый же вечер своего появления в клубе расспрашивала каждого второго о высоком, худощавом и чертовски везучем брюнете, который иногда появляется в «Темной стороне»? Так или иначе, сейчас этот самый брюнет сидел неподалеку за барной стойкой, пил спиртное и пялился на меня.

«Кажется, план работает», — подумала я и, расслабившись, полностью погрузилась в игру, больше не бросая косые взгляды в сторону барной стойки. С дядькой, страдающим отдышкой, и типом по имени Кравец я разыграла еще одну разгромную партию, отработанным жестом заправской картежницы вскрыла на стол одну карту за другой, мило улыбнулась и прочирикала: «Мальчики, кажется, вам опять не повезло». Очевидно, и меня захлестнул азарт: я так увлеклась собиранием фишек со стола, что не заметила, как брюнет, вызывавший во мне столь жгучий интерес, поставил на стойку недопитый бокал виски и поднялся с высокого стула. Я вскинула голову, когда он уже стоял напротив меня, небрежно заложив руки в карманы, раскачиваясь на каблуках идеально начищенных ботинок и хитро ухмыляясь.

— Кажется, вам сегодня везет, — произнес он, глядя мне прямо в глаза (он всегда смотрел прямо в глаза). — Сыграем?

Так началось мое знакомство с Антоном Кронштадтским.

О том, что за тип этот господин Кронштадтский, я была наслышана. Садиться за один игральный стол с ним значило обрекать себя на фатальный проигрыш. В мутном и темном болоте, где обитали тарасовские любители праздного разгула, азарта и взвинчивания нервов, ходили разные слухи о везучести Антона. Одни уверяли, что в далеком прошлом он был блестящим математиком и талантливым шахматистом и мог просчитывать комбинации на сотни ходов вперед, не говоря уже о том, чтобы запомнить с десяток карт, выбывших из колоды. Другие свято верили, что Кронштадтский — тонкий знаток психологии, и корни его везучести кроются в умении блефовать и вводить противника в заблуждение. Третьи выносили однозначный вердикт: «Мошенник он!», а в качестве довода припечатывали: «Ну не может человеку так фатально везти». Что же на самом деле представлял собой этот брюнет в дорогих костюмах и с неизменной саркастической улыбкой на губах, мне и предстояло выяснить.

Я смерила своего нового знакомого хитрым взглядом, сделала большой глоток терпкого виски, еще раз глянула на него из-под ресниц и наконец согласилась:

— Сыграем.

И завертелось… Начали с небольших ставок и игры вничью: просто присматривались друг к другу, к манере противника играть. Мой новый знакомый часто шутил, то и дело прикладывался к бокалу виски и с легкостью расшвыривал проигранные фишки, но при этом зорко следил за всем, что происходило на полуметровом пространстве игрового поля, разделявшего нас. Я тоже держала ухо востро, предчувствуя, к чему приведет эта игра. И чем дольше мы играли, тем очевиднее это становилось.

В очередной раз раскрыв карты, я глянула на немудреный расклад: две шестерки, валет и девятка — попросту шушера, с такими только сбрасывать ставки и пасовать. Но у меня были хорошие учителя, да и сама я кое-что смыслила в тонкой игре под названием «блеф». «Четыре туза в рукаве мне в помощь», — подумала я, а вслух сказала:

— Удваиваю ставки.

Мой противник улыбнулся, одобрительно кивнул и тоже придвинул на середину стола свои фишки:

— Принято!

— Еще столько же. — Я решила играть по полной.

Кронштадтский улыбнулся еще шире, но серые глаза оставались совершенно непроницаемыми и смотрели на меня в упор.

— Аналогично. — И снова зашуршали фишки по столешнице.

Я опустила глаза в свои карты — две шестерки и девятка… Медленно, не отводя взгляда от противника, я положила карты на стол рубашками вверх, выждала пару секунд, словно обдумывая что-то (хотя о чем тут было думать?). Потом откинулась на спинку стула и побарабанила пальцами по столешнице. Я не могла точно сказать, что за человек сидит напротив меня — талантливый математик или обычный аферист, — но одно мне было ясно: сейчас он точно знает, какие карты у меня на руках. И оттого он с особым наслаждением наблюдал за моим маленьким спектаклем, и уголки его губ насмешливо подрагивали, а в мыслях он уже явно сгребал все фишки со стола и направлялся к выходу. Здравый смысл подсказывал, что пора остановиться и позволить ему выиграть. Но мне во что бы то ни стало требовалось зацепить этого человека, которого едва ли что-то способно было удивить. И я растянула губы в самой приторной улыбке, на которую только была способна, и объявила:

— Ставлю все.

Кронштадтский явно едва сдержал смешок. Чертов мужик! Сейчас ты у меня узнаешь, почем фунт лиха!

— Точно?

— Без сомнений.

— Вы рискуете.

— Вы тоже! — довольно нагло для данной ситуации заявила я.

— Кто знает… — мягко произнес мой визави.

И ведь что-то же знал этот шельмец! Во всяком случае, наверняка знал, что сейчас передо мной лежит «пустышка» из карт.

— Вы, кажется, абсолютно уверены в своем выигрыше. Так отчего тянете время?

— Делаю скидку на то, что напротив меня сидит очаровательная девушка, и даю вам возможность еще раз подумать.

— А вы не делайте скидок.

Уголки губ Кронштадтского снова дернулись в улыбке — на этот раз не притворной.

— Принято! — легко согласился он и сдвинул свои фишки на середину стола. — Вскрываемся?

— Предоставлю вам право сделать это первому.

Мой противник молча кивнул и одного за другим выложил на стол четырех королей.

— Каре, — вздохнула я.

— Как видите, — развел руками Кронштадтский. — Я искренне хотел вас предупредить.

— Я так и поняла, — кивнула я, склонив голову набок и глядя в серые глаза своего противника. Они по-прежнему не выражали ничего.

Разочарованно отводя взгляд, я еще раз вздохнула и одним ловким движением опрокинула свои карты рубашками вниз.

— Четыре туза, — вкрадчиво произнесла я. — Вы проиграли.

На секунду губы Кронштадтского сжались чуть плотнее обычного — вот и вся реакция на проигрыш.

— А вы действительно везучая, — одобрительно кивнул он. — Сто тысяч — немалая сумма для одного вечера. Как вас зовут?

— Женя.

— Я бы с удовольствием сыграл с вами еще партию-другую, но на сегодня вы умудрились обобрать меня до нитки… Женя. Может быть, когда-нибудь еще свидимся с вами за игральным столом. Я люблю достойных противников. Спасибо за игру!

Кронштадтский залпом допил оставшийся виски, поморщился, встал и, не прощаясь, зашагал к тяжелым портьерам, которые скрывали выход из прокуренного подвальчика казино. Я осталась одна, на столе по-прежнему лежали вскрытая колода и гора фишек, которую я не спешила менять на деньги. Мне некуда было торопиться: в том, что я успею догнать заносчивого брюнета, у меня не было никаких сомнений.

Пока крупье менял разноцветные фишки на хрустящие купюры, я заказала порцию коньяка и успела выкурить сигарету. И только после этого поднялась из-за столика, сложила купюры в сумочку, застегнула тугой клатч и направилась к выходу. За моей спиной тяжело сомкнулись портьеры — и гулкий шум игорного зала, любопытные взгляды и густой дымный воздух остались позади.

Уверенным шагом я поднялась по ступенькам. Здесь почти не было света, не считая тусклой подсветки, просачивающейся откуда-то из-под потолка, но за несколько вечеров, проведенных в злачном местечке, я отлично выучила этот путь и могла пройти его с закрытыми глазами: пять ступенек прямо вверх, затем направо, еще семь ступенек вверх, круто налево — и вот уже я на крошечном пятачке три на два метра. Официально этот пятачок именуется гардеробной, но только новичок по неопытности может оставить здесь свой плащ или пальто. На самом деле это так называемый контрольный пункт, где каждого выходящего отслеживают широкоплечие парни в черных джинсах и обтягивающих майках, под которыми перекатываются стальные мускулы. Я так и не поняла в точности, как они это узнают (возможно, зал нашпигован камерами наблюдения, или информацию сообщают официанты, снующие среди игроков), но парни на контрольном пункте всегда в курсе, кто из посетителей покидает заведение с пустыми карманами, а у кого бумажник распирает от купюр. Последним бравые ребята предлагают свои услуги — проводить до дома или просто вызвать такси.

Меня не интересуют услуги ни первого, ни второго рода. Эти ребята уже запомнили, что я покидаю их заведение без сопровождающих и на своем авто, но тем не менее они делают шаг вперед, когда я появляюсь на последней ступеньке лестницы.

— Спасибо, сама, — произношу я дежурную фразу.

Парни растворяются в полумраке, мудреный механизм тяжелой металлической двери щелкает, когда дверная ручка опускается вниз, — и вот я наконец на свежем воздухе. Ноги налиты свинцом от усталости, а в висках начинает пульсировать тупая боль — первый признак надвигающейся мигрени. Крепкий сон или чашка черного кофе — вот мое спасение сейчас. Но ни того ни другого в ближайшее время не предвидится — у меня еще есть кое-какие планы на эту ночь. Я встряхиваюсь, расправляю плечи, делаю пару шагов вперед и оглядываюсь.

Окраина города. Глубокая ночь. Или, вернее, ранний-ранний рассвет, когда уличные фонари еще не погасли, но чернильная темнота уже начинает редеть, и сквозь нее просачиваются сизые клочья предрассветного тумана. Он выползает из грязных подвалов и мрачных подворотен и сначала стелется под ногами, а потом, словно выедая темноту кусок за куском, поднимается выше, пока не достигнет крыш многоэтажек. Там и повиснет он на весь день густой пеленой, а люди, привычные к сумрачной и слякотной осени, будут считать эту белесую муть началом светового дня.

Краем глаза я увидела, как от стены отделилась какая-то тень, шмыгнула вперед, на секунду исчезла, а потом напротив меня как из-под земли вырос маленький человек.

— Все сделал? — шепотом спросила я.

— А то! — шмыгнула носом темная фигура.

Она маячила в густой тени, которую отбрасывали растущие вдоль дороги деревья, и при других обстоятельствах я бы не смогла точно описать человека, с которым говорила сейчас. Но мне не раз доводилось пересекаться с ним днем, так что я отлично знала, что передо мной Пашка-малой — так прозвали этого десятилетнего оборванца местные кутилы. Он был сыном посудомойки из «Темной стороны» и, пока мамаша натирала до блеска рюмки и стаканы, тоже не терял времени даром и зарабатывал деньги как мог: выполнял разные поручения завсегдатаев игорного клуба, мыл машины за мелкую купюру, а может, и чем почище промышлял — этого уж точно сказать не могу.

При первом же посещении «Темной стороны» я завела с мальчишкой близкое знакомство: мило улыбнулась ему, промурлыкала: «Не в службу, а в дружбу», — и для укрепления дружбы сунула пацану пятисотрублевую купюру. Сегодня моя ставка наконец-то должна была сыграть.

— На какой машине он был? — быстро спросила я своего малолетнего информатора.

— Приехал около двух часов ночи на серебристой «Мазде». На ней же и уехал буквально десять минут назад.

— В какую сторону поехал?

— По Азина, — махнул рукой пацаненок в темноту и добавил с ухмылкой: — Да только вряд ли он далеко уехал.

Вот оторва!

— Знаешь, где он остановился?

— А то! Я все ладно устроил — авось не в первый раз. Он с такой поломкой дольше одного квартала уехать не смог. Кукует сейчас небось на Барнаульской.

Я не стала уточнять, откуда у мальчишки такой богатый опыт по части поломки чужих машин. Пацан сказал — пацан сделал, и по уговору ему полагалось вознаграждение за труд, пусть даже и не очень-то праведный. Поэтому я без лишних разговоров выудила из портмоне пару новеньких купюр:

— Спасибо!

— Вы того… Обращайтесь, если что еще надо будет. Я завсегда, — отрапортовал Пашка-малой и бесшумно исчез. Скорее всего, на сегодня он получил достаточно, чтобы отправиться восвояси.

Да и мне пора было поспешать. Подгоняемая нетерпением и порывами холодного ветра, я добежала до своего «фолька», запрыгнула в салон и тут же вдавила в пол педаль газа. Шины вжикнули по мокрому асфальту, машина ухнула в лужу и задом выехала на проезжую часть. Я крутанула руль резко влево, потом вправо, взяла нужный курс и погнала вниз по улице.

Пашка-малой не подвел: я заприметила серебристо-серую «Мазду» уже издалека — точно как он и говорил, на ближайшем перекрестке. Обездвиженная машинешка замерла у обочины, аккурат под фонарным столбом. Дверца со стороны водительского сиденья была распахнута, вздыбленный капот подпирал щиток, а водитель сгорбился над металлическим нутром своего четырехколесного друга. Он даже не поднял головы, когда я, сбавив скорость до минимума, подрулила к нему: засучив рукава пальто, Кронштадтский пытался реанимировать свою машинку. «Зря стараешься, Пашка свое дело знает!» — мысленно усмехнулась я, поравнялась с «Маздой», опустила стекло и пригнулась к рулю, выжидая момент, когда неудачливый автолюбитель заметит меня. Но Кронштадтский продолжал возиться с проводками и прочими премудростями иностранного автопрома и на подмогу явно не рассчитывал. Я коротко посигналила. Не разгибая спины, он бегло глянул в мою сторону.

— Нужна помощь? — как можно дружелюбнее спросила я.

— Спасибо, сам, — отозвался Кронштадтский, повыше закатал рукава пальто и снова погрузил руки внутрь капота.

То ли он не узнал меня, то ли не пожелал общаться с девицей, которая недавно обобрала его до нитки. Но не для того же я затевала весь этот спектакль и вообще две недели подряд рыскала по всем злачным местам Тарасова, чтобы теперь просто сдаться и укатить восвояси! Придется действовать более решительно, если не сказать нагло.

Я нацепила на лицо специально заготовленную для такого случая непринужденную улыбку и выпорхнула из авто:

— Да брось, давай помогу! Ночь на дворе, дорога эта не особо проездная, ты следующую попутную машину до утра можешь ждать. А на то, чтобы вызвать эвакуатор, денег у тебя, как я понимаю, не осталось…

На этот раз Кронштадтский удосужился выпрямиться и окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног, а потом обратно. Когда его глаза остановились на уровне моих, он наконец ответил:

— Ну если ты в машинах разбираешься так же хорошо, как в картах…

Грубиян! А может, он просто догадался, что у меня было четыре туза в рукаве? Да нет, откуда бы…

Стараясь не терять дружелюбного тона, я продолжала:

— Может быть, в машинах я разбираюсь и не очень хорошо, но кое-чем точно помогу.

Кронштадтский демонстративно развел руками и посторонился. Минут пятнадцать я самозабвенно возилась в грязных внутренностях иномарки, потом скомандовала:

— Садись за руль и жми на газ!

Незадачливый автолюбитель кивнул и сделал то, что было велено. Машина с натугой заурчала, зафыркала, но с места не тронулась. Пашка действительно ладно сработал! Надо было ему, умельцу, побольше деньжат отсыпать. Через полчаса я уже по локоть вывозилась в грязи, а мой новый знакомый, растрепанный и злой, привалился к дверце своей несчастной машины и констатировал:

— Кажется, все зря.

— Похоже, что мотор вышел из строя. Теперь только новый ставить.

Кронштадтский неопределенно махнул рукой — то ли досадовал, то ли принял эту новость как данность.

— Хочешь, оставлю денег на эвакуатор? — предложила я ему, как старому приятелю.

— Да брось!

— Потом вернешь, — улыбнулась я.

Мой собеседник ответил вялой улыбкой.

— На самом деле мне недалеко идти, просто не хотел бросать тачку посреди дороги. Здесь такой райончик…

— Так давай довезу!

— Дойду…

— Дождь начинается. Куда ты пойдешь в такую погоду?

На улице и в самом деле начал моросить реденький дождик, небо побледнело, а кое-где в окнах окрестных домов зажегся свет. Теперь я могла получше рассмотреть лицо своего нового знакомого. Загадочный высокий брюнет оказался обычным мужчиной, хотя и не лишенным определенной привлекательности, но сильно уставшим, в измятой рубашке и выпачканном в грязи пальто. Встретив его при других обстоятельствах где-нибудь в кафе или просто на улице, я ни за что бы не подумала, что передо мной фантастический игрок.

— Может быть, ты из принципа не садишься в машину к девушке, которая обыграла тебя в карты? — насмешливо поинтересовалась я.

Кронштадтский скривил губы в ухмылке:

— Если тебя не смущает, что я перепачкаю тебе машину…

— Думаю, я сейчас выгляжу не лучше, — отозвалась я, запрыгивая за руль и заводя мотор. — Садись скорее, а то дождь усиливается.

Когда мой недавний противник устроился рядом, я спросила:

— Куда ехать?

— Подбрось до Гвардейской, а дальше я сам.

Я кивнула, нажала педаль газа, и «фольк» с пронзительным ревом рванул вперед, преодолевая тугую завесу дождя.

— Так как ты говоришь тебя зовут? Женя? — спросил вдруг Кронштадтский. И добавил: — А я Антон.

Я невольно расхохоталась.

— Что такое? — обернулся он ко мне.

— Странно все это, — покачала я головой.

— Что странно?

— Мы полночи провели за одним игральным столом, потом с час возились возле твоей машины. И вот только теперь ты соблаговолил назвать себя. Хотя для таких, как ты, это, может, и нормально…

Спохватившись, я прикусила язык, но было уже поздно: кажется, я выдала себя с головой. Кронштадтский отреагировал моментально:

— Что значит — для таких, как я?

— Ну… для игроков… — на этот раз осторожно подбирая слова, ответила я. — Вы ведь редко знаете реальные имена друг друга. Может быть, Антон — это тоже ненастоящее имя?

Что-то тревожное промелькнуло во взгляде моего попутчика. Или мне только показалось? Я на секунду оторвала глаза от дороги и глянула в его сторону, но он уже со скучающим видом изучал унылый пейзаж за окном.

— А ты? — вдруг задал он встречный вопрос.

— Что я?

— Ты разве не игрок?

— Скорее любительница, — небрежно пожала я плечами. — Не более того.

— Любители так профессионально не играют, — задумчиво покачал головой Кронштадтский. — Где ты этому научилась?

— Была парочка учителей, — туманно ответила я.

Дворники мирно скрипели по лобовому стеклу, по крыше барабанил не на шутку разошедшийся дождь, а машина лихо несла нас вперед по абсолютно пустой дороге. В какой-то момент меня охватило блаженное оцепенение: я забыла о том, что для меня начались вторые сутки без сна, что я чертовски устала и вымоталась. В сознании остались только шум дождя, черная лента мокрой дороги… и Антон. Да, он был грубоват, резок в манерах, и его трудно было разговорить, но я поймала себя на мысли, что все это мне чертовски нравится. Или после ночной промозглости меня просто разморило от автомобильной печки, работающей на полную мощность? А может быть, это блаженная расслабленность от сознания, что он у меня на крючке?

— Странно, что я не замечал тебя раньше в «Темной стороне», — так же неожиданно, как и прежде, подал голос мой попутчик.

— А я там никогда раньше и не появлялась.

— Отчего же?

— Не было необходимости, — не глядя на Антона, отозвалась я.

— А теперь есть?

Его голос не изменился, и взгляд оставался таким же непроницаемым, но я сразу уловила: он спрашивает это уже не просто для поддержания разговора — ему на самом деле интересно услышать ответ.

— Появилась, — коротко ответила я, стараясь оставаться загадочной особой.

Но Антон не стал продолжать начатый разговор, а вместо этого произнес:

— А вот и моя улица. Можешь остановить здесь. Спасибо, что подвезла.

Ощущение доверительной беседы внезапно рассыпалось, как карточный домик. Кронштадтский махнул рукой на прощание, распахнул дверцу авто, на секунду впустив в салон запах дождя и уличный шум, шагнул на тротуар, хлопнул дверцей — и все. Сквозь потоки дождя я видела, как он равнодушно уходит, высоко подняв ворот пальто, ссутулившись и не оборачиваясь. Так же равнодушно, как пару часов назад он проиграл мне в карты немалую сумму денег. Так же равнодушно, как потом согласился, чтобы я его подвезла до дома. Кто же он все-таки? Талантливый математик? Везунчик? Аферист? Впрочем, какая мне разница!

Мельком глянув в сторону домов, к которым направлялся Кронштадтский, я вдруг инстинктивно напряглась. Около подъезда одной из блочных пятиэтажек происходило что-то странное. Мой недавний попутчик, быстро шагающий куда-то в глубь дворов, резко остановился, помедлил секунду-другую, а потом развернулся и со всех ног бросился в противоположную сторону. Следом за ним, как гончие на потраве, кинулись два здоровенных амбала — метра под два ростом и столько же в плечах. Они в два прыжка настигли его, одним ударом в висок повалили наземь, и под дождем, прямо в грязных лужах, посреди необжитого двора окраин Тарасова завязалась нешуточная драка. Во все стороны летели брызги и ошметки грязи, а сквозь них, как в мясорубке, мельтешили ноги, руки и полы пальто Антона Кронштадтского. Надо отдать ему должное: несмотря на существенную разницу в весе, он достаточно долго держал оборону. Но весовое и количественное преимущество его противников было слишком очевидно. Очередным ударом под дых один из верзил отправил Кронштадтского в нокаут. Обмякшее тело братки подхватили под руки и потащили в глубь дворов. Оставаться бесстрастным наблюдателем я больше не могла. Выхватив из бардачка свой верный «макаров», я выскочила из машины прямо под проливной дождь, уже на бегу проверила обойму и взвела курок. Я была готова поверить в то, что такой тип, как Кронштадтский, заслужил тумаков, но нападать вдвоем на одного — это уже чересчур!

Пока я пересекала проезжую часть и неслась по склизкой грязи придворовой территории, бандюги успели затащить Кронштадтского в один из подъездов заброшенного двухэтажного домишки. Часть окон в этом доме была выбита, дверь болталась на одной петле. Домчавшись до кособокой постройки, я перевела дух и заглянула в темный грязный подъезд. Изнутри пахнуло сыростью, смрадом и застоявшимся воздухом. Захотелось сразу же отпрянуть, но я тряхнула головой и прислушалась к тому, что происходит внутри.

Судя по звукам, бугаи втаскивали Антона на второй этаж. Потом как будто кто-то уронил мешок с картошкой — это на бетонный пол лестничной клетки шмякнулось тело Кронштадтского. Раздался окрик:

— Эй! Давай приходи в себя!

Следом послышались глухие удары. Оригинальный способ приводить человека в чувство, ничего не скажешь!

— Эй ты, слышь! — снова крикнул тот же голос. — Есть к тебе парочка вопросов! Давай-давай, открывай глаза!

— Витька, может, мы его прибили? — прохрипел второй голос.

— Не мели ерунды, Славка! Такие, как он, живучие. Вставай, тебе говорят! — и опять жесткие удары ботинок о мягкое человеческое тело.

Ждать больше нельзя! Осторожно ступая мягкими подошвами туфель по строительному мусору, я шагнула вперед.

— Живо отвечай, куда ты ее спрятал? — орал во всю глотку тот амбал, что звался Витькой.

Я запрокинула голову, чтобы в полумраке разглядеть происходящее. Сквозь покореженные прутья перил был виден небольшой кусочек лестничной клетки: у стены скрючился мужчина в грязном драповом пальто, а над ним навис бритоголовый амбал. Второго братка видно не было — скорее всего, он стоял чуть в стороне.

— Она у тебя с собой? — прорычал Витька.

— Нет… — отозвался Кронштадтский разбитыми губами.

— Врешь! — рыкнул бандит, и мой новый знакомый получил еще один удар под ребра тяжелым ботинком на высокой рифленой подошве. Он согнулся пополам и зашелся в хриплом кашле.

— Куда ты ее дел? — продолжал допрашивать амбал. — Отвечай! Куда спрятал?!

— У меня ничего нет.

— А если подумать? — угрожающе поинтересовался Витька.

— А если подумать, то вдвоем нападать на одного — это как-то нечестно! — громко сказала я и, перемахнув через перила, оказалась на лестничной клетке лицом к лицу с двумя бугаями.

— Ты кто еще такая? — оторопели мужики.

— А вот это уже неважно, — ласково сообщила я, крутанулась на месте и одним ударом отбросила Витьку в противоположный угол.

Он шмякнулся об стену, сверху на него посыпались куски штукатурки и меловая пыль. Второй абмал вытаращился на своего приятеля, пытаясь сообразить, что происходит. Пока он вертел головой туда-сюда, я успела заехать ему в челюсть. В этот момент Витька очухался и с диким ревом ринулся на меня. Пару раз ему удалось отбросить меня к стене и засадить мне кулаком под ребра, но и я не оставалась в долгу, поочередно швыряя своих противников на пол. Всякий раз они, как бешеные псы, вскакивали на ноги, встряхивались и со злым рыком кидались на меня. В какой-то момент мне даже показалось, что было опрометчиво затевать драку с двумя здоровенными и отменно подготовленными мужиками, но, в очередной раз уворачиваясь от каменного кулака Витьки, который должен был без малого снести мне голову, я изловчилась и подставила ему подножку. Отчаянно размахивая руками, он начал заваливаться назад, а я крутанулась на месте и ударила его ногой в грудь. Мужика качнуло в сторону, и вместо того, чтобы кубарем скатиться по ступенькам, он всей тушей опрокинулся через подоконник прямо на оконное стекло. Послышался характерный треск, и стекло лопнуло: на грязный пол подъезда посыпались осколки, крупные обломки полетели вниз, а вслед за ними прямо со второго этажа, молотя руками по воздуху и матерясь, вывалился Витька. Через пару секунд его вопли оборвались — и наступила могильная тишина.

На лестничной клетке полуразрушенного дома нас осталось трое. Кронштадтский тихонечко сидел на полу среди ошметков обвалившейся побелки, а я и второй бугай, слегка ошарашенные случившимся, стояли друг напротив друга, не зная, что делать дальше. Я опомнилась первая, выхватила из-за пояса джинсов пистолет и, наставив его точно на мужика, проговорила:

— Советую тебе проваливать! А то, не ровен час, постигнет та же участь, что и твоего дружка. — И добавила, для убедительности взводя курок: — Или еще что похуже…

Бугай вытаращил на меня круглые, налитые кровью глаза, потом вытер рукавом куртки кровь с разбитых губ и сплюнул себе под ноги.

— Я тебя еще найду, — хмуро сказал он в сторону Антона.

— Подбирай своего дружка и проваливай, пока сам цел, — огрызнулась я.

Еще какое-то время мой противник, тяжело дыша, сверлил меня глазами. Чувствовалось, что будь его воля — он придушил бы меня прямо сейчас. Но боевой «макаров» в моих руках и не таких вояк утихомиривал! Безоружный бугай попятился, быстренько развернулся, спрыгнул через перила на первый этаж и исчез. Через секунду он был уже на улице. Сквозь раму, ощеренную осколками, я увидела, как он подбежал к своему приятелю, который к этому времени успел подняться и теперь сидел на земле среди битого стекла и отчаянно тряс башкой. Мужики о чем-то коротко переговорили, а потом дружно порысили прочь со двора. Когда они скрылись за углом соседнего дома, я отвернулась от окна и, давя туфлями крошево из битого стекла и строительного мусора, подошла к Кронштадтскому, присела рядом на корточки и протянула ему свой носовой платок. Он молча взял его, вытер разбитые губы и спросил:

— А драться тебя где учили? Там же, где и в покер играть?

Молодец мужик, чувства юмора не теряет, несмотря ни на что!

— Считай, что да, — усмехнулась я.

Кронштадтский еще раз потряс головой, приходя в себя. Я сочувственно спросила:

— Сильно они тебя?

— Ерунда, — отмахнулся он, ощупывая челюсть. — И не в такие переделки попадал.

— Однако эти ребята были настроены серьезно, — осторожно заметила я. — Чем ты им так не угодил?

— А-а-а… — махнул рукой мой собеседник. Опираясь о стену, он поднялся на ноги, пошатался пару секунд и, только найдя равновесие, добавил: — Обыграл одного типа, вот он и прислал ко мне своих здоровяков. Хотел свой проигрыш забрать.

Кронштадтский врал, но это было не мое дело. Не хочет говорить правду — не надо!

— Что-то мне подсказывает, что они еще вернутся, — выразила я свое опасение.

— Да неважно, — отмахнулся он.

— Как знаешь, — развела я руками. — Тебе точно не нужна моя помощь?

— Нет, — помотал головой пострадавший.

— И врача вызывать не надо?

— Нет.

— Видок у тебя, честно говоря, не очень, — не отставала я, все еще надеясь, что наше знакомство на этом не закончится.

Но мои надежды оказались тщетны. Кронштадтский сделал неуверенный шаг в сторону, схватился за разбитые ребра, поморщился, потом встряхнулся, как только что выкупанная собака, и, слегка подволакивая одну ногу, стал спускаться по щербатой лестнице. Никакой благодарности ко мне за свое спасение он явно не испытывал. Хотя как минимум элементарное «спасибо» в мой адрес уж точно было бы не лишним. На пару секунд я зависла на месте в недоумении, а потом спрятала пистолет за пояс и выбежала из заброшенного дома.

— Эй! — окликнула я Кронштадтского, который хромал прочь, на ходу отряхивая полы замызганного в грязи и пыли пальто.

На секунду он остановился и чуть повернул голову в мою сторону.

— У тебя точно все в порядке?

Он, как искалеченный Терминатор в финале второй части фильма, поднял большой палец — мол, все «ок» — и, прихрамывая, зашагал дальше.

И это все? Для того ли я как оглашенная гонялась за ним несколько недель, вынюхивала, как ищейка, шла по его следу и ночи напролет караулила его в игорном клубе, среди спивающихся картежников и вечных искателей драйва? И вот теперь, когда я наконец-то познакомилась с ним, обыграла его в карты, путем подкупа и сговора с местной шпаной исхитрилась заполучить его в свою машину, чтобы свести более близкое знакомство, и даже спасла его от лихих налетчиков, которые наверняка свернули бы ему шею и бросили его умирать на задворках Тарасова… Да, именно теперь, после всех этих мытарств и тщетных стараний завести знакомство с человеком по имени Антон Кронштадтский, мне вдруг больше всего на свете захотелось послать все к черту! И когда худощавый, подволакивающий одну ногу мужчина окончательно растворился на фоне унылого предрассветного городского пейзажа — низенькие домишки, голые деревья, осыпанный листвой тротуар, — я громко произнесла, как будто он еще мог меня услышать: «Ну и пошел ты!..» После чего развернулась на каблуках и гордой и независимой походкой зашагала к своему покинутому «фольку». Запрыгнув в салон, я завела мотор и погромче включила магнитолу. Всю дорогу до дома я тихонечко подвывала хрипловатым нотам итальянского напева, курила сигарету одну за другой, а в голове не было ни одной мысли. Я слишком устала за последние сутки.

Ночной образ жизни едва ли пошел мне на пользу: давно заведенный и, как мне казалось, неизменный распорядок дня откровенно полетел к чертям. Прежде утро начиналось для меня ровно в семь часов и по будильнику: сначала зарядка дома, потом пробежка через парк до соседнего квартала и обратно. Ледяной душ после этого обычно помогал взбодриться, а две чашки крепкого черного кофе окончательно включали меня в рабочий ритм. Дальше все шло по накатанной: если была работа, то я приступала к своим обязанностям, если нет — предпочитала уединиться в какой-нибудь уличной кафешке или отправиться в тир. Я придерживалась этого образа жизни, отлаженного до мелочей и выверенного вплоть до секунды, годами. И вот теперь охота на «высокого брюнета с серыми глазами, худощавого телосложения, лет тридцати пяти» совершенно выбила меня из колеи. Подняться ровно в семь утра, когда буквально час назад ты только-только добралась до дома и сладко заснула, категорически невозможно. И если в первый день я еще как-то справилась с этой задачей, то на второй день лишь сделала слабую попытку выбраться из-под одеяла, а потом и вовсе махнула рукой на привычный режим и с чистой совестью дрыхла до обеда.

Вот и теперь я разлепила глаза, когда стрелка часов приблизилась к полуденной отметке. Спать дольше — значило обрекать себя на страшную мигрень на весь оставшийся день. Пришлось, превозмогая лень и страшную зевоту, выбираться из пледов и тащиться в ванную. После получасовых процедур с контрастным душем и растиранием солью я наконец-то почувствовала себя человеком, натянула светлую водолазку, влезла в узкие джинсы и, тщательно зачесав волосы в хвост, вышла на кухню.

У плиты уже вовсю суетилась тетя Мила — моя дорогая и единственная родственница, с которой мы уже несколько лет подряд мирно сосуществуем на общих квадратных метрах в старенькой многоэтажке.

— Доброе утро, — поприветствовала я ее, заходя на кухню и включая чайник.

— Для кого утро, а для кого уже обед, — многозначительно отозвалась тетушка, не оборачиваясь от плиты, где на сковородке шипели и подпрыгивали ароматные оладушки. — Ты опять вчера за полночь пришла?

— Тетя, ты же все прекрасно знаешь, — миролюбиво произнесла я и чмокнула ее в щеку.

— Ох, Женя-Женя, и когда же ты бросишь свою работу? — вздохнула тетя Мила. — Ничего хорошего от нее нет. И когда ты это поймешь? Только носишься сутки напролет по городу — ни сна, ни покоя. Да еще и опасно это все: не ровен час, нарвешься на кого-нибудь.

В ходе воспитательной беседы тетушка, однако, ни на секунду не отвлекалась от плиты: умело орудуя лопаткой, она собрала на тарелку очередную порцию золотисто-желтых кружков и шлепнула на сковородку новую порцию теста. Я тут же схватила с тарелки один оладушек и с наслаждением начала его жевать.

— Тетя, перестань, — вяло возразила я.

Но тетя Мила, распаленная жаром кухонной плиты, продолжала горячиться:

— Женечка, ну ведь не женская, совсем не женская у тебя работа!

— Ну и что? — слабо отбивалась я, самозабвенно жуя второй кругляш жареного теста.

— А то! Смотри, так и останешься в девках! — сердито подвела итог тятя Мила.

Я подавилась оладушком. Ну вот, опять начинается! Отчитывать меня за мой образ жизни и упорное нежелание обзаводиться семьей — это для тетушки своего рода спорт, придающий остроту нашим отношениям, источник драйва в болоте нашего безмятежного сосуществования. Примерно раз в месяц тетя Мила вспоминает о моей неустроенной личной жизни и начинает шпынять меня за это во все бока и попрекать на чем свет стоит. Заядлая домоседка и непревзойденный кулинар, она почему-то непоколебимо уверена, что лучшего будущего для меня, чем замужество, быть просто не может. Я потратила немало сил и времени на то, чтобы объяснить: все, что связано с домашним очагом и совместным проживанием с представителем противоположного пола дольше пары недель, вызывает у меня озноб и почесуху, а перспектива часами торчать у плиты и плюхаться в тазиках с грязным бельем и вовсе вгоняет в ступор. Нет уж, чур меня, чур! Но пока что донести до тетушки свой ужас и отвращение к семейной жизни я так и не смогла. Поначалу я каждый раз долго и обстоятельно растолковывала свою позицию в надежде, что меня поймут. Потом какое-то время просто злилась, и как только тетя садилась на своего любимого конька, я с воплем: «Довольно с меня!» начинала стучать кулаком по столу и отстаивать свое право жить так, как мне хочется. Но в конце концов я научилась смотреть на этот вопрос с позиции холодного философа. И как только в нашем доме звучит фраза: «Женечка, а не пора ли тебе и о замужестве подумать?», я потихонечку исчезаю за дверью и от греха подальше запираюсь в своей комнате — авось там и пережду бурю.

— Между прочим, время идет, а ты не молодеешь. А ведь сколько вокруг тебя кавалеров было! — самозабвенно продолжала между тем тетя Мила. — Вот хоть, например, Костик Ольшанский…

— Он опер, ему ничего, кроме своей работы, не интересно, — походя заметила я, наливая себе в кружечку кипяточек и заваривая арабику.

— Павлик Никитин, — не замечая моей реплики, продолжала загибать пальцы тетя.

— От него уже третья жена сбегает, — напомнила я.

— А ты не смотри на других, ты о своем счастье подумай! — не унималась она.

Я отключила слух и, быстро орудуя ложкой, стала насыпать в кружку сахар. По кухне поплыл пряный аромат свежезаваренной арабики.

— Семейная жизнь тебе только на пользу пошла бы, — увещевала тетя Мила, мысли которой о моем счастливом будущем неудержимо неслись дальше. — Может, и мне бы чем по дому помогла. Я вот уже который день собираюсь на рынок за индейкой — да то дождь на улице, то спину прихватит. Как мне сумку тяжелую с базара тащить?

— Сегодня же съезжу на базар, — пообещала я, схватила кружку горячего кофе и еще один оладушек и поспешила убраться из кухни. Понаслаждаюсь чашечкой кофе за закрытой дверью, а потом и в самом деле не мешало бы съездить по магазинам.

Дальше день потек сам собой: я закупилась продуктами на рынке, решила пару давних вопросов со штрафами на авто и наконец-то сдала свой старенький «фольк» в шиномонтаж. А пока моему четырехколесному другу меняли обувку, успела перекусить в уютной кофейне на Московской. Остаток дня я провела в тире, самозабвенно паля по мишеням, и домой вернулась только ближе к девяти вечера. Едва открыв дверь квартиры, я тут же потянула носом и растеклась в улыбке: тетя Мила не подвела, приготовила индейку по своему фирменному рецепту, и сейчас по дому плыл умопомрачительный аромат жареного мяса.

— Ты как раз вовремя, — выглянула из кухни тетушка, — индейка готова. Садись за стол.

Через час, когда тетя Мила, разомлевшая от вкусного ужина и задушевной беседы со мной, прикорнула в мягком кресле у окна, накинув на ноги клетчатый плед, я потихоньку вымыла посуду, убрала остатки ужина в холодильник и осторожно выскользнула в коридор.

— Опять по делам? — тут же встрепенулась тетя Мила.

— Нет-нет, сегодня останусь дома, — заверила я тетю. — Спокойной ночи.

Эту ночь я и в самом деле планировала провести дома. После того, что случилось утром, Кронштадтский едва ли появится в «Темной стороне» — наверняка будет зализывать свои раны. А значит, и мне там ловить нечего. Юркнув в свою комнату, я тихонечко притворила за собой дверь, не включая света, скинула одежду и забралась под одеяло. Несколько дней подряд, прожитые шиворот-навыворот, по ночному графику и в постоянном напряжении, дали о себе знать: на меня разом навалилась дикая усталость, и я мгновенно заснула.

…Проснулась я внезапно, как от толчка, и не сразу поняла почему. Просто открыла глаза и, не шевелясь, уставилась в темноту перед собой. Электронный циферблат часов на прикроватном столике показывал 3:00 — глубокая ночь. Свет уличных фонарей, просачиваясь через мудреный рисунок тюлевых занавесок, рисовал причудливые узоры на потолке. Вдруг занавески дернулись раз, другой — и в комнату пахнуло сыростью и холодом с балкона. Стоп! Разве я оставила его открытым на ночь? Да, я люблю, когда ночью в комнате свежо, но для этого достаточно просто открытой форточки. Кто же открыл балкон? По спине пробежали липкие мурашки: я поняла, что в комнате я не одна и кто-то смотрит на меня из темноты в упор. Видимо, от этого взгляда я и проснулась!

Не отрывая головы от подушки, я потянулась к прикроватному столику, где, прикрытый томиком Хокинса, лежал мой верный «макаров».

— Не советую этого делать, — отчетливо произнес голос из темноты.

Неизвестный дернул за шнурок торшера, и в дальнем углу комнаты вспыхнуло блекло-желтое пятно электрического света. На секунду я зажмурилась, а потом снова открыла глаза и нервно сглотнула: там, у торшера, в кресле сидел мужчина. Я сразу узнала Антона Кронштадтского. Он сидел небрежно, чуть развалившись и вольготно закинув ногу на ногу, как если бы находился у себя в комнате или заглянул ко мне в гости на чашечку кофе. Но едва ли он пришел сюда для этого: в его руке я увидела пистолет, дуло которого целилось мне точно в лоб.

— Что ты здесь делаешь? — прижимая одеяло к груди, выдохнула я.

— Вчера ты мастерски обставила меня в карты на кругленькую сумму. Потом оказалось, что ты еще неплохо разбираешься в машинах. А потом выяснилось, что ты феерично умеешь решать любые проблемы с помощью силы. Двоих здоровенных мужиков ты раскидала по разным углам, как борзая кроликов. И мне стало интересно, чего еще от тебя можно ждать?

Кронштадтский вопросительно вскинул брови и насмешливо уставился на меня. Он явно издевался.

— Учти, я живу в квартире не одна, — прошипела я.

— Ну да, ну да! О твоей милейшей родственнице я уже знаю. Видел, как ты по ее поручению таскалась полдня по магазинам.

— Ты за мной следил? Зачем?

— Мне показалось, что ты очень хотела со мной встретиться.

Пятикалиберный боевой «ТТ» по-прежнему смотрел на меня в упор, и я невольно поежилась

— С чего ты это взял?

— Бармен из «Темной стороны» рассказал, что ты очень интересовалась мной в первый же день своего появления там. Обещала кучу денег любому, кто даст хоть какую-то информацию обо мне. А Пашка-малой испортил мне машину по твоему наущению. И вот это, кстати говоря, совсем уж нехорошо — ремонт «Мазды» влетел мне в копеечку! — спокойно поведал Кронштадтский.

Значит, и бармен, и мальчишка на побегушках сдали меня с потрохами! Вот продажные шкуры! А ведь я им заплатила немало. Впрочем, этого следовало ожидать. Но сам Кронштадтский — каков хитрец! Он ведь еще тогда, у стойки бармена, много чего обо мне узнал. И при этом сам первым подошел и предложил сыграть в карты. Упреждающий шаг? Да, похоже на то. Тем более что в игре как нигде можно получить самое полное представление о человеке, о его стратегии, тактике и реакциях. Вероятно, он и о тузах в рукаве догадался сразу, но предпочел помолчать. А потом сел в мою машину и позволил подвезти себя. Что там у него на уме — черт его знает!

— Как ты меня нашел?

Кажется, я задала самый нелепый вопрос из всех возможных.

— Проще простого! Запомнил номер твоей машины, — пожал плечами Кронштадтский и добавил: — Давай рассказывай, кто ты такая и зачем меня искала? — он повелительно ткнул пистолетом в мою сторону.

Нет, так совершенно невозможно разговаривать!

— Хорошо, расскажу. Только пушку спрячь.

— Сначала рассказывай! А дальше я уже сам буду решать, что мне делать.

Торговаться с человеком, который держит тебя на мушке, — по меньшей мере неблагоразумно. И мне ничего не оставалось, как начать:

— Меня зовут Евгения Охотникова. Девяностого года рождения. Окончила Ворошиловское училище. Бывала во многих горячих точках, принимала участие в спецоперациях. Террористов приходилось обезвреживать. Потом бросила это дело и сейчас работаю частным телохранителем.

Я замолчала. Кронштадтский тоже молчал. Свет торшера не падал на его лицо, но я точно знала, что сейчас он испытующе смотрит на меня. И если ему что-то не понравится, он в любую секунду может спустить курок.

— Допустим, я тебе поверил, — наконец произнес он. — Но какой шулер учил тебя играть? Незаметно подкинуть четыре туза из рукава при нулевом раскладе на руках может только профессионал.

— Так ты знал, что я тебя обманываю?

Кронштадтский только хмыкнул.

— Но почему тогда ты ничего не сделал?

— Например?

Он склонил голову набок и вопросительно на меня уставился, а его губы кривились в усмешке.

— Тебе же ничего не стоило меня разоблачить!

— А зачем? — пожал он плечами. — Ты неплохо играла. Я так понимаю, что никто из раззяв, которые собираются в «Темной стороне», ни разу ничего не заподозрил — иначе тебя немедленно вышвырнули бы за дверь и больше туда не пустили. Все принимают тебя за потрясающе везучую особу, которая свалилась невесть откуда. Зачем же мне было портить такую прекрасную репутацию?

В его тоне явственно звучала издевка.

— Так кто тебя научил играть в покер? — повторил он свой вопрос.

— После Ворошиловки я несколько лет прожила в Азии и там сдружилась с одним цыганским бароном. Он и научил.

Кронштадтский вновь бросил на меня испытующий взгляд. Не поверил, конечно. Но и курок спускать вроде не торопился.

— А зачем тебе понадобился я?

Я сглотнула комок в горле, набрала в грудь побольше воздуха и начала:

— Все очень просто. Мне до чертиков надоела работа телохранителя. Платят за нее, конечно, немало, но не до жиру… Живу вместе с теткой сам видишь как, машина — старенький «фольк». И при всем при этом каждый день приходится рисковать собственной шкурой. Баста! Хочу жить нормально, хочу много денег, и уж если рисковать — то чтобы было ради чего, чтоб самой жить, а не прикрывать чужую спину за жалкие бумажки. — Я перевела дух. Кронштадтский выжидающе смотрел на меня. — И тогда я вспомнила все, чему меня учил тот цыган, и…

Слова больше не шли у меня с губ.

— И решила зарабатывать на жизнь, дуря головы тарасовским картежникам? — удивленно поднял брови Кронштадтский. — А я-то здесь при чем?

— Мне нужен не ты.

Я не в силах была отвести взгляд от темного дула пистолета, которое в любую секунду могло извергнуть свинцовую пулю. Сейчас был самый подходящий для этого момент.

— Я хочу, чтобы ты познакомил меня с Прохором Федосеевым, — наконец произнесла я, четко выговаривая каждое слово.

Кронштадтский не шевельнулся. Он не выстрелил и ничего не ответил. Он даже не спросил, откуда мне известно имя самого таинственного картежника и афериста города Тарасова. Он по-прежнему неподвижно сидел в кресле, крепко сжимая в правой руке боевой пистолет. Но мне нужно, непременно нужно было получить утвердительный ответ! И я, вновь сделав глубокий вдох, продолжала:

— Я точно знаю, что Прохор — феноменальный мошенник и потрясающий игрок в карты. Знаю, что он несколько лет колесил по всей стране и разорял толстосумов, а сейчас отошел от дел. А еще знаю, что он сколотил вокруг себя команду из нескольких матерых игроков, и теперь они работают на него: Федосеев подкидывает им клиентов, а они потом отдают ему часть выигранных денег. И, если я не ошибаюсь, ты один из тех людей, которые работают на Прохора. Выведи меня на этого человека. Я тоже хочу быть в его команде. Я хочу работать на Прохора Федосеева.

Я замолчала, и в комнате надолго повисла гробовая тишина — было только слышно, как ветки деревьев скребут в окно. Если закрыть глаза, то можно было подумать, что в спальне вообще никого нет.

— Значит, ты хочешь познакомиться с Прохором Федосеевым, — повторил он.

— Да, — осипшим голосом подтвердила я.

— А ты отдаешь себе отчет, что будет значить для тебя это знакомство?

— Да.

— И ты понимаешь, что обратной дороги не будет?

— Понимаю, — кивнула я.

Кронштадтский снова надолго замолчал, сосредоточенно размышляя.

— Так значит, ты упорно выслеживала меня несколько дней, не побоялась сыграть со мной в покер и даже пыталась дурить меня только ради того, чтобы попасть в команду Прохора?.. Что ж, ты можешь ему понравиться! Только для начала нужно будет пройти небольшую проверку. Давай сделаем так. Если ты не передумаешь, то встречаемся завтра в восемь утра в кафе «Маркони». Я буду ждать тебя у окна за самым дальним столиком. Если не появишься до половины девятого, то я буду считать, что дело сорвано. И тогда больше уже не пытайся искать меня. И на встречу с Прохором Федосеевым не рассчитывай.

Я не успела ничего ответить, как Кронштадтский снова дернул за шнур торшера — и комната погрузилась в кромешную тьму. Я не услышала даже его шагов и только по легкому сквозняку да по колыханию штор поняла, что мой ночной визитер, не прощаясь, покидает комнату.

— Эй, погоди! А что за…

Я хотела спросить, что за проверка меня ждет, но остановилась на полуслове. Спрашивать было уже не у кого: Кронштадтский успел выскользнуть на балкон и раствориться в ночной темноте. Я осталась в комнате одна — сидя на кровати среди мятых простыней и тупо глядя на раздувающиеся от сквозняка занавески. Прошло немало времени, прежде чем способность мыслить и что-то делать вернулась ко мне. Я решительно откинула в сторону одеяло, прихватила со стола пепельницу, забралась на подоконник и закурила, с наслаждением выдыхая дым в приоткрытую форточку. Только после третьей затяжки, почувствовав, как внутреннее напряжение постепенно отпускает, я набрала на мобильном заученный наизусть номер и поднесла трубку к уху.

— Старший следователь Саврасов, — ответили мне.

— Это Женя. Ловушка захлопнулась. Птичка в клетке, — вкрадчиво произнесла я в трубку.