Красиво жить не запретишь

Марина Серова, 1999

Вот и все. Наркотики найдены, наркокурьер, похоже, действительно не знал, что везет, а был просто слепым орудием своих родственничков. Частный сыщик Татьяна Иванова ехала на поезде и радовалась быстрому и успешному окончанию операции. Завтра по прибытии на вокзал она передаст курьера кому следует и ее миссия будет завершена. А пока можно отдохнуть и расслабиться. Благо и компания есть подходящая. Но слишком рано Татьяна расслабилась…

Глава 1

Свернув на боковую улочку, я притормозила у ближайшего ларька. Вышла из машины и, доставая из сумочки бумажник, думала о том, какие сигареты могу сегодня себе позволить. Работы у меня не было уже месяц, а ремонт квартиры скушал практически все сбережения. Я все могу простить нашему правительству, но бешеные цены на сигареты — никогда. Вот так. Я купила блок «Петра I», бросила его на заднее сиденье своей «девятки».

Бормотало радио. Я села за руль и выключила приемник к чертям собачьим. Все. Хватит. Быт заел, и душа требует праздника. Закачусь сегодня к Стасу, дружку моему еще по школе, благо суббота — он наверняка дома. Поговорим. Кофе попьем или еще чего. Только, пожалуй, нужно заехать домой и проверить автоответчик. Авось кому-нибудь и взбрело в голову воспользоваться услугами частного детектива.

Приехав домой, машину я оставила у подъезда, бензину всего ничего — до стоянки точно не хватит. Ладно, буду заново привыкать к услугам общественного транспорта. Я поднялась к себе в квартиру, не раздеваясь, прошла к телефону и включила кассету автоответчика, борясь с искушением скинуть плащик и упасть на диван. Или даже не скидывая плащика. Устала. Вот интересно — без работы устаю даже больше.

Мои размышления прервал знакомый голос: «Татьяна Александровна, жаль, что не застал вас дома. Благушин вас беспокоит, Вадим Павлович. Сегодня до вечера обязательно постарайтесь зайти ко мне на работу. Вы мне нужны. Всего доброго».

Благушин? Очень хорошо. Замечательно. Я нужна известному на весь наш Тарасов меценату? Ради бога. Хотите сегодня, так сегодня я к вам, Вадим Павлович, и загляну. Сообщений больше не было. Я прошла на кухню, закурила.

Извини, Стас, друг мой, сегодня, видно, не судьба. Подождем до лучших времен. Каковые скоро наступят. Точно. Благушина я знаю уже около двух лет. Мужик толковый. В прошлом художник, но лет десять назад начал заниматься коммерцией, и — что удивительно — не прогорел. Сейчас он один из самых крутых бизнесменов города. Несколько раз мы общались, то я ему помогала, то он мне. Он мне безвозмездно (меценат как-никак), а я драла с него бабки по полной программе. Надеюсь, в этот раз будет также. Хорошо, черт возьми! Вот только кофе сейчас выпью и пойду. Я поставила на плиту джезву и села у окна.

Сегодня утром выпал первый снег. Я проснулась довольно рано — в половине седьмого, — а он был уже весь истоптан. Чертовы собачники. Пустили своих питомцев гадить во двор, и никакого тебе первого снега. Одни, простите, какашки.

Подошла к зеркалу. Не пойму до сих пор — то ли Благушин пытается ухаживать за мной, то ли у него такая манера разговора? Постоянно про всякие разности намекает, а никуда не пригласит. Я посмотрела на себя в зеркало. Золотистые волосы до плеч просто расчесать — и не надо никакой прически. И глаза у меня красивые, зеленые, хотя и немного припухшие — бездельничаю весь месяц, вчера целую ночь ужастики по телевизору смотрела, но нет, все-таки я замечательная.

Я поднялась и пошла пить кофе.

* * *

Фонд «Художники России», возглавляемый Благушиным, располагался совсем недалеко от моего дома — минут десять ходьбы. Я надела джинсы, накинула джинсовую куртку и вышла из дома.

Снег уже начинал таять. Выглянуло солнце, и мне показалось, что сейчас не поздняя осень, а самая настоящая весна. Хорошо. Я даже пошла помедленнее. У здания фонда стоял благушинский «Мерседес». Я посмотрела на часы: молодец мужик, целыми днями руководит. Настоящий делец.

Поднялась на второй этаж. Боже ж мой! Какая у Вадима Павловича секретуточка! Новая. Новехонькая. Ну, от силы лет шестнадцать-семнадцать. Крашеная-перекрашеная, губешки на пол-лица. Точно из тех, кому продавщицы спиртные напитки неохотно отпускают, про возраст спрашивают. Принимаю вид деловой женщины, которая только что вернулась из важной поездки в отдаленную губернию на своем походном джипе.

— Вам назначено? — спрашивает. Царицей глядит. И когда научилась только?

— Назначено, — говорю. Чего-чего, а порядочных знакомств у нас хватает. Кое-куда можем и без специального разрешения входить. Так-то.

Захожу в кабинет.

Благушин разговаривает по телефону и что-то записывает в книжечку. Увидев меня, кивает. Я сажусь в кресло за столом напротив него.

–…Я перезвоню, Владимир Петрович, посетитель у меня.

Он положил трубку, вышел из-за стола, поцеловал мне руку.

— Здравствуйте, Татьяна Александровна.

— Здравствуйте, Вадим Павлович. Как я поняла, у вас ко мне дело?..

— Правильно поняли.

Он вернулся за стол, отодвинул от себя стопку бумаг, телефон. Я посмотрела на него. Мы не виделись около полугода. Благушин отпустил благообразную бородку и теперь выглядел немного старше своих сорока с чем-то лет. Впрочем, неплохо выглядел.

— Дело в том, Татьяна Александровна, что завтра из Киева отправляется пассажирский поезд. Через два дня он будет у нас в городе. Два вагона в нем занимают деятели искусств Украины. Фонд, который я возглавляю, организует конференции по искусству. Это будет уже третья конференция по счету. Или не будет.

— Почему? — спросила я.

— Как мне сообщили из… неважно из каких источников, после тех двух визитов украинцев цены на наркотики в нашем Тарасове резко падали…

— Они привозили большую партию дури?

— Скорее всего, именно они и привозили. Творческие личности: художники, скульпторы и так далее, черт бы их… Остальные пассажирские вагоны на таможне шмонали. Менты, собаки, ну, как обычно. А попробуй ментов в те два вагона пусти. Культурная общественность вой подымет. Все-таки заслуженные люди. Таланты. А тут такие подозрения. Международным скандалом пахнет. Да и искали несколько раз тихонько, но безрезультатно. Не находили ничего. Так что, я думаю, нужно пощупать изнутри.

— Ну, почти поняла. Итак, мое задание…

— Ваше задание: завтра утром срочно вылететь в Киев, под видом журналистки всю дорогу находиться в вагонах вместе с участниками конференции. Место для вас приготовлено. Все билеты и другие расходы оплачены. На платформе Тарасовского вокзала вас встретят, и вы просто тихонько укажете на нужного нам человека. Как его вычислить — ваша работа.

— Понятно, — сказала я.

Чего ж не понять? Работа не пыльная. Бабки хорошие. Да еще и за границу прокачусь. Украина же у нас теперь суверенное государство.

— Вы согласны, Татьяна Александровна? — озабоченно спросил Благушин.

— Согласна, Вадим Павлович, согласна.

— Ну вот и прекрасно. Помогите мне, пожалуйста. Оплата по выполнении задания. Такса та же, я надеюсь?

— Двести баксов в день.

— Плюс премия, — он улыбнулся.

— Плюс премия, — я ответила тем же.

Благушин открыл ящик и начал рыться в бумагах.

— Вот ваши билеты, удостоверение прессы, направление от редакции газеты на задание, — он помедлил и посмотрел на меня, потом вздохнул. — И деньги на расходы.

Я закурила (Благушин поморщился — он был некурящим) и стала рассматривать документы. Деньги я сразу положила в сумочку. Там было что-то около тысячи рублей. Неплохо. Удостоверение: Иванова Татьяна Александровна. Газета «Вечерний Тарасов». Корреспондент. Направление. Так, понятно.

— Ваш самолет завтра утром. — Благушин несильно хлопнул ладонями по крышке стола.

— До свидания, Вадим Павлович, — я встала.

— До свидания.

Когда я подходила к двери, он меня окликнул:

— Вы еще не замужем, Татьяна Александровна?

Я обернулась. Он, улыбаясь, смотрел на меня. Я покачала головой и вышла. Ну вот опять. Пойди пойми его. Странный мужик. Хотя и интересный.

* * *

Утром следующего дня я собрала в рюкзак все необходимое. Подумала, что еще взять. Мои гадальные кости я завязала в мешочек и сунула на дно рюкзака. Ну, кажется, все. Я отогнала машину на стоянку и через час уже была в аэропорту.

Самолет на Киев отправлялся в одиннадцать пятнадцать, следовательно, до отлета в моем распоряжении было полчаса. Только здесь я вспомнила, что еще не завтракала. Я поднялась в привокзальный ресторан. Вот теперь можно прилично поесть, да и заказать хорошие сигареты.

Народу за столиками сидело немного. Недалеко от меня пожилая пара, занятая бутербродами и минеральной водой, в противоположном углу — мама с дочкой. Еще несколько человек, торопливо перекусывающих за соседними столиками, — и все. Хотелось курить, но я решила подождать заказанные мною «Мальборо». Ждать пришлось недолго — ресторан полупустой, и официант с подносом явился буквально через пять минут. Я закурила, отхлебнула кофе, отложила сигарету и принялась за свои сосиски. Поесть стоило. Работа у меня нервная. Кто знает, может быть, в последний раз откушиваю. Ладно, пожуем — увидим. Когда я закончила завтрак, времени до отлета оставалось впритык, несколько минут. Вот оно, чревоугодие-то!

Почти бегом я кинулась на посадку, трап уже подогнали.

— Девушка, ай, девушка, подожди!

Я подумала: может, выронила что. Оборачиваюсь — цыганка. Старая такая. Ну, вот, еще не хватало. Увидев, что я остановилась, она выпростала из-под цветных шалей руку и схватила меня за куртку. Я вырвалась. Цыганка сразу отступила на шаг.

— Ай, не надо, девушка. Лучше послушай — погадаю, — посмотрела на меня и затараторила дальше: — Ох, неблизкий тебе путь, тяжелый тебе путь. И людей недобрых много. А главное, я тебе скажу…

Она страшно нахмурила брови и покачала головой.

Ну как справиться с подобной бедой, я знала — просто полезла в карман и сунула в руку гадалке полтинник. Улыбнулась она, и брови вернулись в обычное свое положение, и морщины даже разгладились.

— А главное — хорошо все кончится, и все опасности стороной обойдут. А дай еще, много хорошего скажу.

— Хватит тебе. — Я посмотрела на часы, махнула рукой и побежала.

Хорошего я и сама себе много чего наговорить сумею. Что трудно будет, никто и не сомневается, а если в счастливый конец не верить, то и ехать незачем. Волков, как гласит народная мудрость, бояться — в лес не ходить. А за границу ездить — и подавно. Там, наверное, звери и пострашнее волков обитают.

Я вспомнила про свои гадальные кости. Пожалуй, стоит у них спросить, что знаменуют собой подобные цыганки. Погадаю в самолете. Удивительно, но я проспала весь полет. Не то, что погадать, оглядеться толком не успела, упала в кресло — и все. Усталость, наверное, и перемена жизненного жребия сказались. Шутка ли — месяц без работы.

* * *

Вышла я из самолета в аэропорту «Борисполь». До центра Киева, хоть путь и неблизкий, доехала быстро и с удовольствием — дорога прекрасная, такси летело во весь опор.

Чтобы освоиться в чужом городе, я решила для начала немного расслабиться. В смысле попить где-нибудь кофе. Слева от меня было небольшое кафе в полуподвальном помещении. Не имею ничего против. Я вошла и села за первый попавшийся столик. Самое время выпить кофе и, пожалуй, закурить.

Когда принесли мой заказ, я подумала, что раз уж мне не удалось погадать в самолете, то, наверное, стоит попробовать здесь. Я достала из мешочка кости. Надо сказать, что я пользуюсь не совсем обычными костями: гадаю тремя двенадцатисторонними костями. На гранях первой нанесены числа от одного до двенадцати, второй — от тринадцати до двадцати четырех, третьей — от двадцати пяти до тридцати шести. Я бросила кости на столик.

14+31+5.

Так-так. Когда-то я приобрела книгу Федосеева «Числа и судьбы», где даны разгадки подобных числовых комбинаций. Книжечка довольно увесистая, двухтомная, но я умудрилась ее выучить почти наизусть — память у меня феноменальная. Ну, так что значат выпавшие числа?

Я нахмурилась, припоминая. Вот: «Рассчитывайте больше на себя. Не все люди настроены по отношению к вам благожелательно». Очень ценное замечание. Хотя все зависит от ситуации. И что-то мне подсказывает, что такая ситуация скоро возникнет.

* * *

На Киевском железнодорожном вокзале я была в пять часов. На куртку себе я прикрепила карточку «Вечерний Тарасов» Татьяна Иванова». Минут через десять ко мне подошел молодой человек, довольно высокий, симпатичный, в очках с затемненными стеклами.

— Нубин Михаил Георгиевич, — представился он, — газета «Киевские ведомости». Вы, как я понимаю, из Тарасова?

— Из Тарасова, — сказала я, указывая на карточку, — «Вечерний Тарасов».

— Ну, здравствуйте, коллега. Как долетели?

— Ничего, спасибо.

— Пойдемте я провожу вас до поезда. Вы будете работать со мной, — он усмехнулся, — вы же, кажется, новичок в журналистике?

— Вообще-то да, — сказала я осторожно, — работаю недавно.

Он рассмеялся и посмотрел на меня.

— Вадим Павлович звонил мне, — сказал он просто, — просил помочь вам, если понадобится. Оказать физическую помощь. Так что можете рассчитывать…

Странно, ох странно. Я-то почему об этом не знаю? Хорошо было бы еще раз бросить кости. Не есть ли это та самая ситуация, о которой они меня предупреждали? Нужно быть осторожнее.

— Какая же может быть физическая помощь, Михаил Георгиевич, в нашем-то деле? — сказала я. — Интервью я брать уже научилась.

Нубин вновь внимательно посмотрел на меня.

— Пойдемте к поезду, — произнес он.

Я пошла. Началась посадка. Нубин уже зашел в вагон, а я стояла на перроне, рассматривая толпу галдящих художников. Зрелище было, надо сказать, довольно необычное: седовласые мужи болтали, как школьники, громко хохотали. Особенно обращал на себя внимание веселый мужчина с длинной гривой пегих волос в кожаной куртке, доставшейся ему, наверное, от деда-чекиста. Разговаривал он громче всех и постоянно порывался затянуть песню. Впрочем, подобное бесшабашное настроение было у многих. Наверняка большинство из деятелей искусств уже здорово навеселе. «Если закрыть глаза, — подумала я, — участников конференции легко можно спутать с ватагой студентов, которых везут на картошку».

Наконец посадка закончилась. Я вошла в вагон последней. С трудом пробившись к своему купе — оно у нас с Нубиным было, оказывается, одно на двоих, — я начала устраиваться. Затем я вышла в коридор и встала у окна. Вокруг царил настоящий бардак. Поезд еще не тронулся, а художники уже бегали взад-вперед по вагону с какими-то стаканами, бутылками; во всех купе доставали из дорожных сумок домашнюю снедь, шелестели оберточной бумагой, смеялись, чавкали и булькали. В таком ералаше не только наркотики, слонов стадами провозить можно — никто не заметит. Я устала стоять и направилась в свое купе.

Когда я вошла, оказалось, что мне и сесть-то негде. Кроме Нубина, в купе находились еще два человека: длинноволосый весельчак, которого я видела на перроне, и толстый важный дядя в коричневом костюме и роговых очках, очень похожий на директора провинциальной средней школы. На столике среди вареных яиц, сосисок и колбасы прочно утвердилась едва початая бутылка водки. Трапеза только начиналась. При моем появлении все трое поднялись.

— Дима, — протянул мне руку длинноволосый художник.

— Здравствуйте, Дима, — немного помедлив, поздоровалась я, — а меня Таней зовут.

Вот здорово, мужик мне в отцы годится, а все туда же — «Дима».

— Анатолий Борисович, — поклонился «директор школы».

Он оказался вдвое ниже меня.

— Таня.

— Таня — тоже представитель средств массовой информации. Газета «Вечерний Тарасов», — положив мне руку на плечо, произнес Нубин. — Мы тут уже немного познакомились, — сказал он, обращаясь ко мне. — Дима — скульптор, кроме того, еще и поэт.

Дима галантно шаркнул ножкой.

— Анатолий Борисович, — продолжал Нубин, — известный на Украине художник-портретист.

Анатолий Борисович поклонился.

— Очень приятно, — сказала я, — давайте мы наконец присядем, а то неудобно в одном купе вчетвером стоять.

— Вот и присядьте, отдохните, выпейте, — надевая пиджак, сказал Нубин, — а я пойду зарплату свою отрабатывать.

— К шефу, что ли, Михаил? — спросил Дима.

— К нему, к нему. — Нубин застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и поправил галстук. — Работа, сами понимаете, — сказал он напоследок и вышел.

— К какому шефу? — спросила я.

— Да к Никуленко Григорию Львовичу, — ответил мне Анатолий Борисович, — председателю нашего Союза художников.

— Интервьюировать, — выговорил Дима и хлопнул стаканчик водки.

Тут я вспомнила о своей легенде и начала забрасывать собеседников наобум придуманными вопросами: где родились? в какой школе учились? что хотите своим творчеством выразить? При этом я делала очень глубокомысленное лицо и рисовала в блокноте каракули. Очевидно, талант журналиста дремал где-то глубоко во мне и показался из подсознания только теперь.

Я чисто механически задавала вопросы, но думала при этом совсем о другом. Если Благушин действительно посвятил Нубина в суть дела, то почему ничего не сказал мне об этом при встрече? И потом, Благушин ведь знает, что обычно я работаю одна. Тем более в таком случае, как сейчас. Ведь никакого насилия в общем-то не предвидится, моя задача — элементарная слежка. И ни в каких телохранителях я не нуждаюсь.

Ай-яй-яй, Танечка, а ведь дело-то нечисто. Нужно позвонить Благушину. Только откуда телефон в поезде? Разве что мобильный.

— Ребята, — задала я очередной вопрос, — а телефон здесь где-нибудь раздобыть можно?

Художники переглянулись.

— У шефа если только, — сказал Дима и снова выпил. — А зачем тебе?

— А «Скорую помощь» мы как вызывать будем? Вдруг какой-нибудь скульптор преклонных лет выпьет слишком много водки и у него повысится давление.

Дима подавился куском сосиски, замахал руками, прокашлялся и вдруг оглушил меня взрывом хохота. Засмеялся и Анатолий Борисович. А я-то думала — Дима смутится, станет уверять, что он еще совсем не развалина, а даже напротив, ого-го еще, пошумит. Молодец!

— Постой, — поднял вдруг руку известный всей Украине художник-портретист, — у Панфилова телефон тоже вроде был. В девятом купе. Хотите, Таня, я принесу?

— Да нет, что вы, Анатолий Борисович, я сама сбегаю.

А наверное, зря я отказалась. Не каждый день ко мне такие знаменитости в прислужники напрашиваются.

— Через десять минут приду, — сказала я и вышла.

За окнами уже смеркалось, в коридоре включили лампы. Все купе были закрыты, и почти за каждой дверью слышалось характерное застольное гуденье.

Я постучала в девятое купе. Открыли мне сразу. Усатый здоровяк с раскрасневшимся лицом стоял в проходе, держась обеими руками за верхние полки.

— Проходите, дамочка, проходите, — расплылся он в улыбке, — вы ведь журналистка, верно?

Насколько я заметила, женщин среди участников конференции было очень немного. И все они, как на подбор, — дородные, представительные тети, уже отпраздновавшие свой полувековой юбилей. Так что единственной достойной внимания женщиной была я. Кажется, это начинало меня тяготить.

— Ну, проходите, мы же вас приглашаем, — продолжал улыбаться усач.

Проходить было некуда. Чудовищные телеса его заполняли собой две трети купе. Я отступила на шаг.

— Да, собственно, я на минуточку. Мне нужен господин Панфилов, — сказала я.

За спиной этого мастодонта кто-то засмеялся. Кто именно — разглядеть не представлялось никакой возможности.

— Позвольте представиться. Панфилов Константин Петрович, — красномордый здоровяк попытался раскланяться, но чуть не упал, здорово качнувшись в мою сторону.

Меня обдало винными парами. Ай да художники, ай да гарны хлопцы! Наверное, не в украинских традициях обходиться в поездке без спиртного.

— Меня Таней зовут. Я слышала, у вас есть телефон. Не одолжите минут на пять?

— С величайшим моим удовольствием одолжил бы! Но, к сожалению, никак это невозможно. Нету-с телефончика. То ли выронил я его, то ли на вокзале кто вытащил… Да вы все-таки пройдите, выпейте с нами.

Так! Еще лучше. Теперь только к этому председателю обратиться можно. Но там Нубин. Интервьюирует. Постойте, если он подсадная утка, то никакие интервью ему не нужны. Разве что так, для проформы. А он уже там около часа сидит. Или не там? Только сейчас я заметила, что господин Панфилов свою тираду еще не закончил.

— А ежели телефончик у меня не поперли бы, так завсегда пожалуйста. Не жалко. Может, зайдете все-таки?

— Нет, спасибо, — я быстро выскочила из купе, захлопнув дверь.

И оторопела. Прямо передо мной стоял Нубин.

— В гости уже ходите, Таня? — спросил он с улыбкой.

Я кивнула. За его спиной стоял невысокий мужчина средних лет с сановной осанкой и тусклыми рыбьими глазами. Про таких говорят — представительный.

— Познакомьтесь, Таня, — Нубин взял меня под руку, — Никуленко Григорий Львович, председатель Киевского союза художников.

— Очень приятно, — сказала я.

Председатель слегка наклонил голову.

— Ну ладно. — Нубин отпустил меня и взял под руку Григория Львовича. — Мужики идут курить, а вы, Таня, идите в купе, я скоро буду.

— Хорошо, — сказала я в недоумении.

Нубин же отлично знает, что я курю, он на вокзале видел. Не хочет, чтобы я присутствовала при их разговоре?

Тут я вспомнила о том, что у этого председателя есть телефон, остановилась, посмотрела им вслед — они направлялись в тамбур — и подумала о том, что странно это все. Такое ощущение, что игра идет полным ходом, а меня в нее не приняли. Пожалуй, стоит погадать.

Они подошли к двери в тамбур. Нубин пропустил Никуленко вперед и на миг оглянулся. В коридоре было темновато, и его взгляда я не заметила. Ладно.

Я открыла дверь в свое купе и вошла. На этот раз присутствовавшие там мужчины не поднялись. Дима, облокотившись на стол, уставился в окно. Анатолий Борисович, свернувшись калачиком, спал на моем месте.

Дима обернулся:

— А-а, как хорошо, что вы пришли, — улыбнулся он. — Толя совсем не умеет пить. Распили бутылочку — он и сломался.

Я села и попыталась расслабиться. Дима достал откуда-то из-за спины бутылку водки и разлил по стаканам:

— Мы так и не выпили за знакомство.

«Пожалуй, выпить сейчас стоит», — подумала я.

Я опрокинула стаканчик. Дима только ополовинил его. В ответ на мой взгляд он улыбнулся и пожал плечами:

— Вы же сами говорили — престарелым скульпторам пить вредно. Так вы достали телефон?

— Нет, Дима, — покачала я головой.

Вдруг я почувствовала, что смертельно устала. Дима налил еще, мы выпили. Я полезла в рюкзак, достала оттуда кости, освободила на столе пространство и бросила их.

13+30+7

Это… это… А, вот: «Не все люди желают вам добра, но некоторым довериться можно». Вот так. Коротко и ясно.

— Что это вы, Таня, гадаете? — удивленно спросил Дима, который с интересом наблюдал за моими манипуляциями с костями.

— Балуюсь.

Я выпила еще водки. На месте, где я сидела, похрапывал Анатолий Борисович. Усталость у меня почти прошла, появилось желание похулиганить.

— Вы женаты, Дима? — спросила я, откинувшись назад и положив ногу на ногу.

— Был. Аж четыре раза. Так что я в своем роде ветеран.

К моему удивлению, он нисколько не смутился. Ладно, запускаем тяжелую артиллерию.

— Вы извините, Дима, — сказала я, потянувшись, — я устала, в самолете сегодня умаялась. Подвиньтесь немного к окошку, я прилягу. А то Анатолий Борисович мое место занял.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Дима заулыбался и сделал вид, будто он отодвинулся. Дела! Мужику, наверное, за пятьдесят уже, а ведет себя как двадцатилетний парень.

— Извините еще раз, Дима, — сказала я, вставая, — отвернитесь на минуту, вон, в окно посмотрите. Я разденусь. Не привыкла спать в дорожной одежде.

Дима послушно отвернулся к окну. Еще бы. Давным-давно стемнело, и в стекле превосходно отражалось все, что происходит в купе. Я медленно разделась до нижнего белья и, закутавшись в простыню, легла.

Дима повернулся ко мне.

— Ди-има, — томным голосом протянула я, — не уходите, пока я не усну. Сядьте сюда, поближе, расскажите что-нибудь.

Я закинула руки за голову и закрыла глаза. Интересно, что он сейчас мне расскажет?

Однако Дима ничего рассказывать не стал. Подождав примерно минуту, я открыла глаза. То, что я увидела, меня, честно говоря, удивило. Приятно удивило.

Дима стоял возле меня без каких-либо признаков одежды, и — я опустила глаза ниже — так сказать, в полной боевой готовности. Он как-то виновато улыбнулся, пожал плечами и молча нырнул ко мне под простыню.

Я не стала его прогонять.

Примерно через два часа я потянулась к своей куртке за сигаретами. Дима спал. Анатолий Борисович — тоже; странно, что мы его не разбудили.

Я уже чиркнула зажигалкой, как вдруг вспомнила, что в купе, кажется, не курят. Я вздохнула — теперь придется одеваться и идти в тамбур. Димины часы на столике показывали половину второго ночи. Я натянула джинсы и маечку. Ничего — покурим налегке.

Уже выходя в коридор, я вспомнила, что Нубин так и не появился. Что-то долго они курят с председателем. Я открыла дверь в тамбур. Черт! Вот чего не ожидала, того не ожидала. Нубин лежал, скорчившись, на полу. Стены и пол тамбура забрызганы кровью. Дверца наружу пробита пулями — я насчитала восемь отверстий — пытались прострелить замок, чтобы ее открыть. Стекло на дверце отсутствовало, пол был усеян осколками.

Видно, кто-то хотел сбросить с поезда труп, сверху донизу дверца была измазана кровью. Я сделала шаг вперед, чтобы осмотреть тело. Под моей ногой что-то хрустнуло. Очки Нубина. Я перевернула его на спину.

Ясно, что он был застрелен человеком неумелым — на теле было несколько огнестрельных ранений, далеко друг от друга — стрелял не профессионал. Возникал очевидный вопрос — кто это сделал?

Кровь местами засохла, значит, убийство совершено почти сразу после того, как я его видела в последний раз. Председатель Киевского союза художников Григорий Львович Никуленко? Может быть, хотя маловероятно. Даже если на самом деле он не председатель вовсе, а бандюга, то и тогда не сходится: он же последний человек, кого видели с Нубиным. Зачем ему совершать преступление, заранее становясь главным подозреваемым? Не знаю, но мне кажется, что это сделал не Никуленко.

Я вышла из тамбура. Эх, Нубин Михаил Георгиевич, так и не выяснила я, на чьей ты стороне. Ну что ж, поезд приходит к месту назначения послезавтра, вернее, уже завтра утром, так что время у меня есть. Более того, у меня есть план.

Я зашла в туалет, смыла с кроссовок кровь и пошла будить проводника.