Побег из ада

Марина Серова

Глава 2

Два дела

К Путинцеву мы приехали утром. Прямо на работу, потому что в отличие от своей бывшей супруги Виктор Сергеевич не мог пропустить рабочие часы, поскольку был здесь совершенно незаменимым человеком. Впрочем, как и везде, где он работал раньше.

Это я поняла буквально из нескольких минут общения с ним.

Не понимаю, каким образом такая милая и добродушная женщина, как Екатерина Ивановна, могла не ужиться с таким деликатным и в высшей степени приятным мужчиной, как Виктор Сергеевич.

Он принял нас в небольшом кабинете, где, кроме него, сидели за компьютерами две женщины. Очевидно, бухучет фирмы, где работал Путинцев.

Он провел нас в заднюю комнату, предложил присесть. Я обратила внимание, что и на меня, и на Екатерину Ивановну он смотрел с одинаковой предупредительно-грустной улыбкой в темно-серых глазах.

— Катя мне говорила… вы юрисконсульт в Комитете солдатских матерей, не так ли? — произнес он. Эта дежурная фраза в устах любого другого человека прозвучала бы сухо, но Виктор Сергеевич сделал это с таким выражением, что я почувствовала — совершенно неожиданно для себя — глубокую и искреннюю жалость к этому человеку. Хотя он совсем не выглядел опустошенным и подавленным.

— Да, совершенно верно. Екатерина Ивановна сообщила, что ваш сын… Александр Путинцев… погиб при невыясненных обстоятельствах… и…

Уголок властного рта Виктора Сергеевича страдальчески дрогнул: железное самообладание отказало ему.

— Я видел Сашу, — сказал он после паузы, во время которой налил из графина воды и предложил Екатерине Ивановне. — И могу сказать, что такого не бывает. Но я не стал бы копаться в этом деле… вы понимаете, это недопустимо. Я не хотел бы, чтобы вы занимались этим делом.

«Такого не бывает». Точно такую же фразу произнесла накануне и Екатерина Ивановна. «Такого не бывает». Что же сделали с несчастным мальчиком?

— Я не знаю, зачем Катя…

— Витя! — перебила его Екатерина Ивановна.

— Я врач по образованию, — продолжал Виктор Сергеевич после затяжной паузы, во время которой бывшая жена смотрела на него умоляющим взглядом, — и могу сказать, что характер поражения остается для меня полнейшей загадкой. Сравнения могут быть уместны… с мумией, что ли. Кожные покровы совершенно отмерли. Как будто их долго подвергали…

Его голос сорвался, и он, встав со стула, произнес:

— Вы…

— Да-да, — подхватила я, освобождая его от необходимости произносить это, — конечно, я взгляну на него сама. И потом мы решим, как поступить дальше. Только прежде я хотела бы задать один вопрос: как случилось, что цинковый гроб был вскрыт? Ведь, насколько мне известно, это совершенно недопустимо.

Виктор Сергеевич кивнул.

— Вы совершенно правы, Юлия Сергеевна, — сказал он. — Да, гроб с телом моего сына сопровождали старший лейтенант Богров и лейтенант Микульчик.

— А где они сейчас?

— Они уже отбыли в свою часть.

— Не дождавшись погребения… похорон? — Я удивленно посмотрела на страдальчески дрогнувшее лицо Путинцева и поняла, что несколько переборщила со своими расспросами.

— Я поясню, — тихо сказал он. — Я сам… самовольно вскрыл гроб. Потому что Микульчик говорил таким странным тоном о том, при каких обстоятельствах обнаружили тело Саши. Кроме того, Богров рассказывал немного иное… отличное от того, что сообщил мне его сослуживец. — Путинцев сделал паузу и закончил почти шепотом: — И я понял, что оба они что-то от меня скрывают. Вот так… и больше не будем об этом. Хорошо?

Я пригладила ладонью волосы и подняла на Виктора Сергеевича озабоченный взгляд.

— Хорошо? — с напором повторил он.

— Да.

— Что же вы собираетесь делать, Юлия Сергеевна? — почти с робостью, которую нельзя было заподозрить в этом большом и, очевидно, сильном человеке, спросил он.

— Будет видно по обстоятельствам. Не исключено, что придется поехать в часть, где служил ваш сын. И узнать все из первых уст. Если подтвердится то, что вы говорите.

Виктор Сергеевич посмотрел на меня если не с изумлением, то, по крайней мере, несколько ошарашенно:

— Вы… решитесь на такое? Зачем вам это?

— Почему бы нет? В конце концов, это моя работа.

— Да, но… номинально. Я думал, вы только посоветуете и… откровенно говоря, я не хотел прибегать к услугам вашей организации. Просто не видел смысла. Это Екатерина Ив… это Катя настояла.

— А что мне было делать? — деревянным голосом спросила она. — Что? Я же не могу… вот так… чтобы все оставалось, а мой Саша…

Фраза — ее единственная фраза за весь разговор — так и осталась незавершенной.

— Где он служил? — спросила я.

— В воздушно-десантных войсках. Под Ярославлем. А потом бросили под Гудермес, — ответил Виктор Сергеевич.

— Какая часть?

Последовал немедленный и точный ответ.

— А где Саша сейчас? В… — Я поспешно оборвала фразу, искоса посмотрев на застывшее лицо Екатерины Ивановны.

— В морге номер два, — договорил Путинцев. — Я хотел его забрать, но…

— Что — но?

— Катя не разрешила. Она сначала думала, что это какая-то ошибка. Что это не он. А потом признала. Только вчера днем.

Я поднялась со стула, а Путинцев негромко спросил:

— Как у вас с нервами?

— Не жалуюсь.

— Я тоже, — проговорил он, — но мне чуть плохо не стало, когда я его… увидел. — Он посмотрел на Екатерину Ивановну, которая с лишенным всякого выражения лицом уставилась в белую стену и добавил: — А вот она чуть умом не тронулась. Юлия Сергеевна… я поеду с вами один. Катю нужно отправить домой. К мужу и детям. Пусть немного отойдет. Чтобы похороны…

— Хорошо, — поспешно сказала я и повернулась к Екатерине Ивановне: — Тетя Катя!

Она медленно подняла голову, и я невольно вздрогнула: точно так же поднимала голову собака с перебитыми передними ногами и позвоночником, которая совсем недавно жила у нас в подъезде, а потом пропала. Ее звали и Жучкой, и Шариком, и Бобиком, и на каждое имя она вздергивала измученную умную морду, и черные, полные боли — почти человеческие! — глаза спрашивали: ну чего, ну чего вы от меня хотите? Даже не дадите спокойно… умереть.

Тетя Катя хотела приютить пса у себя, но поздно: он исчез.

…И вот теперь она сама была похожа на эту собаку. Не дай бог никому из нас когда-нибудь быть похожим на это…

* * *

В самом деле — жутко.

Я видела горящий Грозный в первую чеченскую.

Я помню октябрь девяносто третьего, штурм «Останкина» и пустые глазницы почерневшего «Белого дома». Наконец, дотла разоренные боснийские деревни и тела убитых мирных жителей, валяющиеся прямо на обочине…

Едва ли не на моих глазах взлетел на воздух дом на Каширском шоссе. Я тогда гостила в Москве у подруги, с которой мы вместе учились в Военно-юридической академии. Ее дом был рядом.

Я вполне могла стать одной из жертв — пройди террористы домом дальше. Я одна из первых выскочила на улицу и увидела кошмар, возникший потом на экранах всей страны и еще долго пугавший мирных граждан по ночам, которые должны быть спокойными.

Но такого я еще не видела.

И не дай бог увидеть еще раз.

— Они написали, что он был в плену у боевиков, — сказал Виктор Сергеевич, не отрывая застывшего взгляда от изуродованного трупа сына. — По крайней мере, они думают, что он был в плену. Они нашли его в одном из горных сел, откуда армейский спецназ выбил чеченских боевиков.

— Что же вы предполагаете… что они с ним делали? — спросила я.

Виктор Сергеевич долго молчал, опустив глаза в пол, а потом решительно вскинул голову и бросил, задержав на мне угрюмый и напряженный взгляд:

— В прессе прошли сообщения, что они собираются применить биологическое оружие. У меня есть только одно объяснение случившемуся: это какой-то доселе неизвестный препарат. И они испробовали его на моем сыне. Как на кролике.

Я не стала спрашивать, верит ли он тому, что говорит. Было и без того очевидно, что верит. Просто не может иначе. Потому что самая жуткая версия все равно лучше неизвестности.

Я и сама подсознательно, но склонялась к той же мысли.

Хотя традиционное биологическое оружие действует совсем по-другому.

* * *

Я пришла в «Восток» в пять минут восьмого. То есть на четыре минуты раньше условленного Громом срока. Заказала себе стакан апельсинового сока и стала медленно цедить его через соломинку.

Гром появился неожиданно. Как всегда. Хотя я внимательно отслеживала появление любого нового человека в небольшом зале кафе, он возник как-то сразу, мягко прикоснулся большой массивной ладонью к моему плечу и присел на свободный стул.

Он постарел. Я не видела его несколько месяцев, но даже за это время он сдал. Да, девяносто девятый год выдался для него урожайным на происшествия.

…Седина в густых темно-каштановых волосах, тяжелый, неподвижный и непроницаемый взгляд светло-серых глаз.

Гром поправил пиджак и выжидательно, оценивающе посмотрел на меня. Ничего не сказал. Потом повернулся вполоборота и кивнул подбежавшему официанту:

— Принесите мне минеральной воды, пожалуйста.

Официант косо посмотрел на нас — ну что за посетители пошли, одна апельсиновый сок пьет, а второй и вовсе минералку! — но Гром, казалось, понял, что тот подумал, и потому после внушительной паузы добавил:

— И бутылочку мартини, пожалуйста. Ну и все, что к ней полагается, сами знаете.

Понятно. Гром почувствовал, что официант выделил нас из общего ряда, и поспешил в него снова затесаться. Осторожность совершенно излишняя, перестраховка, так сказать, но, как говаривал сам Гром, в нашем деле не бывает пере — , а только недостраховка. Но об этом недо — узнаешь только на небесах.

Лично я никогда не видела, как Гром пьет алкогольные напитки. Уверена, что не будет пить и на этот раз. В крайнем случае только чуть пригубит, а это, как говорится, не в счет.

— Рад тебя видеть, — сказал он. Да? А по голосу никогда не поймешь, рад ли он тебя видеть или же сейчас достанет пистолет и очистит белый свет от твоей персоны.

В принципе, хотя я знала его уже давно, все равно — могла ожидать от него чего угодно.

Абсолютно. Человек-загадка.

— Мы отправимся на прогулку, — без предисловий сказал он. — Впрочем, ты можешь выпить свой, — он втянул воздух ноздрями и еле заметно усмехнулся, — апельсиновый сок. А также немного мартини. Конечно, это не то, что мы как-то раз пили с тобой в Монако, но все же…

«Пили»! И это он называет «пили»! Возможно, то, что делала я, и можно поименовать этим кратким, но в высшей мере содержательным глаголом, но Гром…

В миру его звали Андрей Леонидович Суров. Мое знакомство с этим человеком — если это можно так назвать — произошло далеко от того места, где мы сейчас сидели друг напротив друга и мирно пили апельсиновый сок и минералку.

…Это было в первый же день учебы на секретной базе Минобороны. А потом нас вместе направили на территорию Югославии с частями наших миротворцев. Сейчас, на волне последних событий в Косове, это понятие — миротворец — стало модным, а вот у тех, к кому оно имело самое непосредственное отношение, слово это было не в чести. Миротворец. Что-то елейное и неправдоподобное было заключено в нем. Надуманное.

Фальшивое.

И вот когда я была направлена на территорию Югославии, моим непосредственным начальником и стал майор контрразведки Суров Андрей Леонидович. Он и там проходил под кличкой Гром.

Его имя я узнала позднее — когда столкнулась с ним непосредственно.

Помимо так называемых миротворческих функций, группа Сурова осуществляла и закулисную деятельность, которая, по сути дела, и была основной. Мы занимались сбором агентурных данных об армиях стран, входящих в НАТО. С упором на бундесвер и итальянскую национальную гвардию.

Но потом мы едва не погибли. По той самой причине, которая, как выстрел из-за угла, как смертоносный кусок металла на минном поле, везде и всегда подстерегает разведчика: из-за предательства одного из членов нашей группы. Конечно, самое страшное, что нам грозило за границей, это арест, но, как коротко сказал Гром, обрисовывая ситуацию, в России нам бы не простили провала.

— Автокатастрофа или случайный кирпич на голову — то или иное, но нам бы обеспечили, — резюмировал он.

Я даже не стала спрашивать, кто именно обеспечил бы нам такие блестящие перспективы. И так понятно.

Слова Сурова частично подтвердились. Из Югославии нас, само собой, выпроводили. В органах же посчитали виноватыми в провале миссии и благополучно отправили всех в отставку. Без права оправдаться.

Выбросили, как щенков.

В девяносто восьмом я вернулась на родину, в Тарасов. Работу искала недолго. Было несколько предложений из различных инстанций вплоть до того, чтобы работать в госструктурах.

В конце концов так оно и получилось. Потому что ведомство с сомнительным по нынешним временам названием Комитет солдатских матерей и было государственной структурой. Куратором его, если мне не изменяет память, состоит лично губернатор области.

Туда-то я и поступила на работу в качестве юридического консультанта и думала, что мое знакомство с Суровым на этом прекратится.

Но не тут-то было. В том же году в руководстве ФСБ и одновременно ГРУ произошли серьезные кадровые перестановки, и меня без труда обнаружили и вновь довольно настойчиво востребовали к службе. Первоначально я отказалась и посчитала это единственно правильным решением.

И тут на сцену снова вышел Гром. Оказывается, он вернулся в разведку и теперь целенаправленно восстанавливал состав старой югославской группы, так грубо разогнанной прежним руководством.

Он заверил меня, что для возвращения на службу вовсе не обязательно в корне ломать устоявшийся образ жизни.

— Ты можешь оставаться в своем комитете или как он там называется… это даже будет способствовать твоей работе на нас.

Я не могла отказаться. Я всегда верила ему. Кроме того, существовал дополнительный фактор. Наркотик постоянного напряжения, делающий жизнь особенно яркой и красочной. Пресное существование под крылышком моей начальницы Светланы Алексеевны по прозвищу Патрикеевна не могло обеспечить мне того мощного выплеска адреналина, к которому я так привыкла за долгие годы.

По этому поводу Гром говорил:

— Если бы Штирлиц существовал на самом деле, его непременно расстреляли бы по возвращении на родину из Берлина. Потому что, как он ни устал от постоянной реализации всех сил — для того чтобы выжить под бдительным оком Мюллера и иже с ним, — он не смог бы жить как все.

И я вернулась.

В дальнейшем все приказы я получала только от Сурова. Причем сам Суров бывал в Тарасове редко. Для связи с ним было отработано множество разнообразнейших, безотказных и не привлекающих ненужного внимания способов. Как уже упоминалось, я не стала бросать работу в Комитете солдатских матерей. Гром был прав: комитет был очень удобной ширмой.

Но теперь о внешней разведке говорить не приходилось, поскольку, сидя в городе Тарасове, прослеживать планы агентуры стран НАТО довольно затруднительно.

Зато поле деятельности расширилось за счет задач внутрироссийского масштаба. И порой это было куда сложнее, нежели сбор информации о планах бундесвера и итальянской национальной гвардии.

То, чем я занималась в Югославии.

* * *

Мы не выпили даже трети того, что было в бутылке мартини. Суров, по обыкновению, только пригубил и тотчас же поставил бокал на столик.

В кафе мы говорили о чем угодно, только не о том, что на самом деле привело его и меня сюда. Этот разговор должен был состояться не здесь.

— А теперь пора, — наконец сказал он, когда мы подробно обсудили кулинарные достоинства омаров и ошибки проигранного московским «Локомотивом» матча с английским «Лидсом».

Я думаю, нет надобности говорить, что я разбиралась в футболе примерно так же, как Андрей Леонидович — в кулинарии.

Мы вышли из кафе. Суров подвел меня к темно — серому «Ауди», совершенно теряющемуся в полумраке пустынной арки, и распахнул передо мной дверцу.

— Куда мы едем? — спросила я, когда Андрей Леонидович вставил ключ в зажигание и завел двигатель.

— В администрацию.

— Куда?

— В правительство области, — уточнил он.

— Не на прием к губернатору?

— Нет. К вице-мэру Тарасова.

Больше вопросов я не задавала вплоть до момента, когда мы вошли в огромное здание, на фасаде которого метровыми золотыми буквами было написано: «Правительство Тарасовской области».

Молчаливый охранник в вестибюле, вероятно, уже обо всем предупрежденный, провел нас по пустым коридорам, несмотря на поздний час, залитых светом.

Вот паразиты, машинально промелькнуло в голове, а на электроэнергию небось денег нет, как говаривают ежеквартально в соответствующих инстанциях.

Охранник довел нас до большой металлической двери, оклеенной пленкой под дерево (на двери была черная табличка с красивой, золотом, надписью: «Первый вице-мэр А.П. Калитин»), и услужливо распахнул ее. За ней оказалась просторная приемная, в которой сидели два парня и хорошенькая секретарша, разговаривающая по двум телефонным линиям.

Как только успевала?

— Мы к Антону Павловичу, — спокойно проговорил Гром. — Он нас ждет.

— О ком сообщить? Ваше имя? — поднялась секретарша.

— Да вы ничего не говорите, девушка, — отозвался Гром невозмутимым голосом, — опишите меня и эту даму, Антон Павлович поймет.

Секретарша коротко взглянула на него, но, очевидно, вице-мэр что-то уже сказал ей заранее, потому что ни одного дополнительного вопроса не последовало. Она взмахнула длиннейшими ресницами и прошла в кабинет к шефу. Двое рослых парней переглянулись и, поднявшись, вразвалочку вышли из приемной.

Антон Павлович оказался высоким благообразным мужчиной лет сорока, с холеным улыбчивым лицом и приветливо поблескивающими серыми глазами.

Я всегда ассоциировала нового для меня человека с каким-либо животным, которого он мне более всего напоминал: я уже многократно убеждалась, что такой метод дает возможность лучше понять характер человека. А это при моей работе незаменимо.

Калитин напомнил большого вальяжного кота, снисходительно посматривающего большими неподвижными глазами и изредка мурлычущего самодовольно: вот, мол, какой я красивый и важный. На всем его облике лежала печать благополучия и обеспеченности, упорно не оставляющая представителей властных структур даже в самые тяжелые дни кризиса. Да, того самого, после семнадцатого августа. А что им, властям предержащим? Все они живут в полном соответствии с анекдотом:…мальчик приходит к папе и говорит: «Папа, папа, водка подорожала… теперь ты будешь меньше пить?» — «Нет, сынок, это ты будешь меньше есть».

Кто папа, а кто сынок — объяснять не надо.

— Добрый вечер, Андрей Леонидович, — приветствовал Грома вице-мэр, протягивая ему пухлую ладонь. — Добрый вечер, Юлия Сергеевна, — повернулся он ко мне. — Ведь, если не ошибаюсь, это и есть…

— Да-да, — перебил его Суров, — это тот самый агент, которого я вам рекомендовал.

— Ну что ж, — Антон Павлович внимательно посмотрел на меня, и я поняла, что он совсем не так прост, как мне показалось с первого взгляда, — очень хорошо. Юлия Сергеевна, я думаю, рекомендации высокочтимого Андрея Леонидовича более чем достаточно для того, чтобы вы полностью оправдали мои надежды. Я слышал о вас много лестных слов.

Правда? Вот это забавно, подумала я. Лично я не слышала от Грома похвалы, исполненной большего одобрения и экспрессии, нежели короткое:

— Так. Все в норме. Свободна.

Оказывается, на людях майор Суров не так суров (извиняюсь за невольный каламбур): он даже иногда утруждает себя похвалами в мой адрес.

— Мы хотели бы поговорить с вами по очень серьезному поводу, Юлия Сергеевна. Вероятно, проблему, которая возникла перед нами, сумеете решить только вы. И не вследствие вашего высокого профессионализма. Возможно, большую роль сыграет ваш пол. — Мой пол? — В моем голосе невольно прозвучала ирония. — Что вы хотите сказать этим, Антон Павлович?

— Ничего особенного. Вероятно, я был слишком категоричен, — проговорил вице-мэр.

Несмотря на свою словоохотливость, Антон Павлович Калитин был человеком дела, потому что, не теряя времени, полез в свой стол и вынул оттуда черную папку, в которой, по всей видимости, сосредоточилось немало документов. Она прямо-таки распухла вдвое против обычно ожидаемого от любой добропорядочной папки объема.

Однако по виду, с которым Антон Павлович вынул ее и взял в руки, можно было судить, что она таковой — то бишь добропорядочной папкой — не являлась. Вероятно, будучи набита сплошным компроматом.

— Это именно то, ради чего я связался с Москвой и конкретно с Андреем Леонидовичем, — проговорил он. — Взгляните, Юлия Сергеевна… впрочем, нет, прежде я кратко обрисую вам ситуацию.

Я откинулась на спинку низкого кожаного дивана и приготовилась внимательно слушать. Мельком посмотрела на Грома: он сидел совершенно неподвижно.

— Прошла информация, что в городе существуют фирмы, которые, прикрываясь лицензиями строительных, юридических, торговых, промышленных контор, на самом деле занимаются совершенно иным. В этом плане меня интересует ЗАО «Ратмир».

Конец ознакомительного фрагмента.