Щепотка удачи

Марисса Мейер (2024)

Получив магический талисман невероятной удачи, герой обнаруживает, что этот дар может обернуться проклятием, когда дело доходит до любви. Джуд полон решимости остаться незамеченным. Он просто хочет рисовать комиксы, устраивать вечеринки с друзьями, работать в родительском магазине виниловых пластинок и закончить школу живым и невредимым. Пока одной ночью не обнаруживает, что одарен сверхъестественной удачей. Внезапно все, о чем Джуд когда-либо мечтал, оказывается возможно. Его работы публикуют, он помогает любимой песне выбраться в финал конкурса. Ну и, конечно же, выигрывает пару заветных билетов на концерт, чтобы пригласить на свидание популярную девушку, в которую влюблен еще с начальной школы… Но как долго продлится это везение? И почему он ловит себя на том, что вспоминает об Ари, своей лучшей подруге с незапамятных времен? Если Джуду все это время снилась не та девушка, значит ли это, что он обречен вечно быть невезучим в любви?

Глава вторая

У нас уходит почти целый час на перестановку мебели в торговом зале, чтобы освободить достаточно места вокруг сцены. Магазин невелик, но, как только ящики и стеллажи с пластинками отодвинуты в стороны, становится просторнее. Мы приносим дюжину складных стульев из подсобки и расставляем их полукругом.

Около половины шестого начинают собираться гости. Два человека. Четыре. Семь. Без четверти шесть, держась за руки, прибывают Прю и ее парень Квинт.

Мы добавляем еще один ряд стульев после того, как заполнена первая дюжина. Это самый многолюдный вечер в магазине за последнее время — возможно, с прошлогоднего Дня музыкального магазина^[11], общенациональной акции, которая проводится каждую весну и всегда привлекает множество посетителей.

Мгновением позже появляется мама и ведет за собой двух моих младших сестер, Пенни и Элинор. Люси не видно, что неудивительно. У нее более насыщенная светская жизнь, чем у меня или Прю, когда мы учились в девятом классе, и на выходные она строит свои планы, в которые уж точно не входит тусовка с родителями в старомодном музыкальном магазине.

Элли подбегает к папе, бросается в его объятия и тут же начинает рассказывать ему о поделке из макарон, которую они сегодня мастерили в детском саду.

Я подхожу к Пенни и обнимаю ее за плечи.

— Ты принесла свою скрипку? — спрашиваю я, кивая в сторону сцены. — Сегодня ты могла бы всех нас поразить.

Пенни хмурится. Я давно уговариваю ее записаться на вечер открытого микрофона, но она вечно твердит одно и то же:

— Я не собираюсь выступать перед посторонними.

— На своих концертах ты же выступаешь перед незнакомыми людьми.

— Да, но при свете рампы я не вижу публику, так что легко притвориться, будто в зале никого нет. К тому же я играю с оркестром. — Она передергивает плечами. — Я бы никогда не смогла выступать соло на подобном мероприятии.

Конечно, не мне говорить — я сам ни за что не поднялся бы на эту сцену. Мы все еще храним мою старую акустическую гитару на случай, если кто-то вдохновится на выступление и окажется без инструмента. Но это уж точно буду не я.

— Как бы там ни было, думаю, ты произвела бы впечатление.

Пенни одаривает меня благодарной улыбкой, прежде чем мама уводит ее, и они занимают два последних места в заднем ряду. Элли плюхается к маме на колени. Я направляюсь за прилавок к кассовому аппарату — парень, здорово обгоревший на солнце, покупает два саундтрека к бродвейским мюзиклам. Когда он уходит, я замечаю, как Прю пробирается сквозь толпу с планшетом Ари в руке, напоминая всем о скидках в вечер открытого микрофона. Такая уж она, наша Прю, у нее всегда наготове хитрые рекламные ходы.

— Ари! — окликаю я громким шепотом. Она бросает на меня взгляд, и я постукиваю по запястью, намекая на время.

Ари хватает гитару, взбегает на сцену и подходит к микрофону.

— Привет, привет! Спасибо вам всем, что пришли провести этот вечер с нами. — Она радостно улыбается толпе и машет рукой.

Когда Ари только начинала вести эти мероприятия несколько месяцев назад, она всегда немного нервничала и говорила неуверенно, но со временем первый страх сцены прошел. Теперь она выглядит раскованно и чувствует себя в своей стихии. Я всегда немного завидовал Ари в том, что она не боится признавать свои причуды, свою милую эксцентричность. Не стесняется бормотать себе под нос, когда придумывает слова для новой песни; показывать Элли, как делать сальто в торговом зале, когда в магазине затишье; устраивать бесшабашные танцы на променаде, не думая о том, что на нее смотрят люди. Ари не тушуется под прицелом чужого внимания, и меня это восхищает.

Ари устраивается на стуле и снимает заколку, распуская волосы. Водопад волнистых темных прядей струится по плечу.

— Меня зовут Арасели, и я — ведущая вечеров открытого микрофона в «Венчерс Винил». Для разогрева я исполню кавер-версию одной из моих любимых романтических баллад. Это «Ромео и Джульетта» группы Dire Straits.

Оказывается, заколкой для волос ей служил каподастр^[12]. Ари прикрепляет его к грифу гитары и, перебирая пальцами струны, наигрывает мягкую, почти гипнотическую мелодию. Хоть я и слышал пение Ари тысячи раз, что-то в ее голосе неизменно вызывает у меня улыбку. Не скажу, что голос у нее сильный, но в его звучании сквозит что-то успокаивающее. Так бывает… когда целый день проводишь на пляже и, наконец, изнуренный солнцем и порядком проголодавшийся, ложишься на свое нагретое полотенце, и весь мир как будто исчезает. Ты ощущаешь, как расслабляется каждая мышца твоего тела, и не можешь припомнить, чтобы когда-либо чувствовал себя более умиротворенным.

— Отличная компания сегодня, — шепчет Прю, бочком пробираясь к прилавку, и Квинт следом за ней. Мы с Квинтом приветствуем друг друга, соприкасаясь кулаками, и теперь этот жест выглядит гораздо более естественно, чем восемь месяцев назад, когда они с Прю только начали встречаться.

В то время как все с восхищением слушают Ари, Прю разглядывает толпу, как ученый изучает образец.

— Если мы повторим это в День музыкального магазина и будем собирать такую же аудиторию в туристический сезон, тогда к осени подойдем с хорошими показателями.

Мы с Квинтом переглядываемся.

Я знаю, что не стоит дразнить сестру за ее деловую хватку. За последние месяцы Прю сделала для музыкального магазина не меньше, чем остальные, и это при том, что она даже не получает зарплату. В перерывах между учебой и волонтерской работой с Квинтом в Центре спасения морских животных, которым владеет и управляет его мама, Прю занимается возрождением «Венчерс Винил», и она с удвоенной энергией взялась за эту миссию, как только наши родители объявили о своем намерении купить здание. Именно Прю пришла идея преобразить внешнюю витрину, украсив ее настенными росписями на музыкальную тематику, и та неделя, пока я занимался воплощением этого замысла, стала для меня самым веселым периодом за все время работы. Прю запустила и наш новый аккаунт в социальных сетях, который теперь полон тщательно отобранных фотографий магазина и его ассортимента. Фотографии в основном сделаны Квинтом, а уж у него глаз-алмаз. Прю самозабвенно раздавала рекламные купоны на набережной, заказывала мерч «Венчерс Винил» и даже приглашала журналистов из Лос-Анджелеса, чтобы те написали статьи о магазине как о визитной карточке Фортуна-Бич. Один журнал о путешествиях назвал нас «свежим сочетанием хипстерской крутизны и ностальгического комфорта, местом, которое просто обязан посетить любой меломан, путешествующий по прибрежному шоссе». Прю поместила статью в рамку и повесила на стену за прилавком.

Все ее усилия окупились. В сочетании с развитием местного туризма и возрождением популярности виниловых пластинок (которые впервые за десятилетия стали продаваться лучше компакт-дисков), инициативы Прю обеспечили магазину самые высокие прибыли за последнее время. И это было весьма кстати, опять же, учитывая непомерные платежи по ипотеке.

— Ари великолепна, — говорит Квинт. — Как и всегда.

Глаза Ари закрыты, когда она поет, погруженная в серенаду влюбленного Ромео. Я знаю, что Ари не хочет быть певицей, мечтает оставаться за кулисами. Быть автором песен, создавать музыку и доверять ее исполнение тем, у кого это получается лучше всего. Но когда она поет под собственный аккомпанемент, более завораживающего зрелища не сыскать. Ее волосы сияют в свете наспех собранных нами сценических прожекторов, ее пальцы сливаются с гитарными струнами.

И… ладно, я знаю, что не должен этого говорить. Знаю, что не должен этого чувствовать. Но, когда я наблюдаю за Ари в ее стихии, в груди возникает ощущение стесненности, почти что боль. И я ловлю себя на том, что не могу отвести взгляд.

Только не подумайте ничего такого. Я не испытываю к Ари чувств. Тех самых — глубоких, всепоглощающих, романтических. Мое сердце целиком и полностью принадлежит другой девушке.

Мужчина в костюме подходит к прилавку, чтобы купить альбом Nirvana, и Прю с Квинтом отходят в сторону. Как только я пробиваю кассовый чек, Ари заканчивает выступление под бурные аплодисменты. Я громко присвистываю, и она с улыбкой встречает мой взгляд.

— Спасибо, — благодарит она слушателей. — У нас сегодня много желающих выступить, и мне не терпится услышать вас всех. Возможно, я вернусь позже и подарю вам одну из своих авторских песен. Но сейчас позвольте пригласить на сцену нашего первого исполнителя…

После объявления следующего номера Ари, раскрасневшаяся, присоединяется к нам за стойкой.

— Ты была неподражаема! — восклицает Прю.

— Спасибо? — Каждое «спасибо» от Ари звучит как вопрос.

Мы замолкаем, слушая, как парень на сцене исполняет кавер песни Эда Ширана. Видно, что ему это доставляет огромное удовольствие, он поет всем сердцем. Или диафрагмой, или чем там еще поют, чтобы песни звучали по-настоящему хорошо.

Следом за ним выступают еще несколько энтузиастов. Парень в шортах подходит к прилавку, чтобы купить футболку с логотипом «Венчерс Винил», но не сам винил. Когда он уходит, я оглядываю зал. На сцене две женщины исполняют песню, которую сочинили вместе, — одна из них играет на укулеле^[13], другая на барабанах бонго^[14]. Люди притопывают ногами в такт музыке. Некоторые гости слушают, осматривая полки с пластинками.

Я беру карандаш и снова начинаю рассеянно чиркать на флаере. Меня бесит, что до сих пор не удается придумать подходящее название для изображенного на нем храма, тогда как вокруг него построена вся кампания. Я оглядываюсь в поисках вдохновения, постукивая ластиком по бумаге.

Храм… Винилии?

Храм… Эскаланте?

Храм… Фортуны?

Поднимая глаза, я замечаю, что Элли ерзает у мамы на коленях, — короткий промежуток детского внимания явно подходит к концу. Я тихо окликаю сестренку, и она тут же вскакивает и бросается ко мне. Я подхватываю ее и усаживаю на прилавок, на то же место, где чуть раньше, настраивая гитару, сидела Ари. Я протягиваю Элли фирменную кофейную кружку «Венчерс Винил», полную медиаторов самых разных цветов, и малышка радостно принимается раскладывать их по стопкам. Мама бросает на меня благодарный взгляд.

Дуэт заканчивает выступление, и Ари с планшетом под мышкой возвращается на сцену. Она ждет, пока исполнители уберут свои инструменты, прежде чем взять микрофон.

— Я не уверена, что хотела бы повторить этот опыт, — произносит она под радушные смешки зрителей, — но, похоже, мне не отвертеться, поскольку список участников подошел к концу! Пока я играю, Прю еще раз пустит по кругу листок для желающих записаться, и, надеюсь, у нас появится еще несколько исполнителей. Иначе вам придется коротать со мной остаток вечера. — Она виновато пожимает плечами, хотя вряд ли эту перспективу можно считать чем-то неприятным.

Элли отрывает взгляд от медиаторов.

— Ты собираешься петь?

— Я? Ни за что. Это шоу Ари.

— Все остальные пели, — возражает Элли.

–Да, но… у них, типа, хорошо получается. — Я качаю головой. — А я не люблю петь. — Думаю, лучше сказать так, чем пытаться объяснить, почему я предпочел бы броситься в яму Сарлакка^[15].

Меня одолевает что-то вроде аллергии, когда я нахожусь в центре внимания. Чуть ли не крапивница начинается.

Жаль, я не могу сказать, что шучу.

Выражение лица Элли становится все более растерянным.

–Ты же поешь для меня.

Мне не сразу удается сообразить, что она говорит о колыбельных, которые я пою, пытаясь убаюкать ее, когда мамы и папы нет дома. Я никогда не могу вспомнить ни одной настоящей колыбельной, поэтому ими в основном служат те медляки, что приходят на ум. «Эй, Джуд» — одна из любимых композиций Элли, но она терпеть не может «Элинор Ригби». Я бы тоже возненавидел, если бы меня назвали в честь такой депрессивной песни. Иногда я даже пою Элли песни Ари — те, которые слышал много раз и сумел запомнить.

В любом случае я не собираюсь подниматься на сцену и петь что бы то ни было. Но в то же время не хочу внедрять в маленький впечатлительный мозг Элли идею о том, что пение на публике унизительно и его следует избегать любой ценой. Во всяком случае, пока она в том возрасте, когда еще с энтузиазмом и без всякого стеснения распевает алфавит посреди продуктового магазина. Поэтому я просто прикладываю палец к губам и заговорщически шепчу:

— Тсс. Это наш секрет.

Большая любительница секретов, Элли торжественно кивает.

На сцене Ари берет несколько аккордов на гитаре, затем снова наклоняется к микрофону.

— Я подумала, что могла бы сыграть то, над чем работала последние пару недель. Это совершенно новая песня, и я еще ни на ком ее не испытывала. Так что, пожалуй, вы станете моими подопытными кроликами. — Несколько человек одобрительно аплодируют. Ари бросает взгляд в мою сторону, и я показываю ей два поднятых вверх больших пальца.

Она отводит глаза.

— Песня называется «Ливень».

Она снова перебирает аккорды, наигрывая мелодию, которая кажется мне более меланхоличной, чем многие другие, которые она сочинила.

Закрыв глаза, Ари поет:

Даже не вспомню, как все началось,

Подкралось, словно буря в ночи.

И сердце разбитое просто молчит.

Эта любовь как грома раскат,

Эта любовь как молнии вспышка.

Я прислоняюсь к прилавку и слушаю. Ари написала много песен о любви. О первой любви, о любви, полной надежд, о тоске по любви. Но в этой песне чувствуется что-то особенное. Возможно, более проникновенное. Более уязвимое.

Да, любовь моя — не солнца восход

И не день, полный света.

Снова дождь, и слезы мои

Тонут в ливне печальной любви.

Ее голос чуть заметно дрожит, и это единственный намек на то, что она раскрывает душу перед толпой незнакомцев. На втором куплете Ари открывает глаза, и ее взгляд скользит по комнате.

Мы наслаждались солнцем и мороженым,

Гоняли на закате по песку.

О, ты и я, казалось, это так возможно.

Но все-таки желание неосторожно,

Желание приносит мне лишь тоску…

Ари снова смотрит мне в глаза.

И замолкает.

Просто… замолкает.

Ее голос срывается. Пальцы замирают.

Она судорожно вздыхает и опускает взгляд на струны.

— Э-э… прошу прощения, — запинаясь, бормочет она с неловким смешком. — Я… э-э… забыла следующую часть.

Зрители посмеиваются вместе с ней, но не злобно. Мы ждем, пока она возьмет себя в руки, чтобы продолжить. Но Ари не продолжает. Она просто смотрит на свою гитару, и ее щеки покрываются румянцем. Она молчит достаточно долго, и публика начинает ерзать на стульях.

Я бросаю взгляд на Прю, мысленно спрашивая, не стоит ли нам что-нибудь предпринять. Никогда еще я не видел Ари в таком ступоре.

Прю, которая стоит ближе к сцене, чем я, шепчет:

— Ты в порядке?

Ари вскидывает голову, сияя широкой улыбкой:

— Вау, мне очень жаль, что так получилось. Похоже, эта песня еще не совсем готова. Знаете что? Давайте я вернусь к началу. Исполню для вас кавер. Как насчет… э-э… — Я почти вижу, как крутятся шестеренки у нее в голове, перебирая во встроенном музыкальном автомате песни, которые она знает наизусть. — Вот! Я услышала эту песню сегодня утром, впервые за долгое время. Может, это принесет нам всем удачу нынешним вечером.

Все еще полыхая румянцем, она запевает «Если повезет» Пола Маккартни и Wings.

Не странно ли все это? Определенно странно. Совсем не похоже на Ари. Я никогда не видел, чтобы она так замолкала посреди выступления.

Выбор новой песни напоминает мне о том, что альбом London Town^[16] все еще в проигрывателе, пластинка так и крутится с тех пор, как папа ее поставил, хотя музыка закончилась давным-давно. Мы стараемся не допускать холостого вращения пластинок — игла может прорезать бороздки и со временем испортить винил, — но вечер выдался таким хлопотным, что это вылетело у меня из головы.

Я отворачиваюсь от Элли, пока она раскладывает медиаторы в виде цветка, и открываю крышку проигрывателя.

И замираю.

На пластинке какой-то посторонний предмет. Шарик… или камешек… или что-то еще. Вращается, вращается, вращается прямо под иглой.

Я поднимаю иглу. Диск вращается еще мгновение, прежде чем останавливается, и таинственный объект попадает в фокус.

— Что за… — Я вытаскиваю его из проигрывателя.

Это двадцатигранная игральная кость, точно такая, как у меня и моих друзей, когда мы рубимся в «Подземелья и драконы».

Хотя не совсем. Дайсы^[17], которые мы используем, в основном сделаны из смолы или акрила. Разве что Рассел раскошелился на дорогой набор из камня, на зависть всем нам.

Но это. Это что-то другое. Кубик тяжелый, будто каменный, слегка матовый, но отливает темно-красным. Как рубин или гранат. Цифры на каждой грани поблескивают нежным золотом, а их угловатые очертания больше похожи на руны, чем на стандартные символы.

Словом, смотрится изысканно. Я никогда раньше не видел ничего подобного.

Но откуда он взялся?

Я оглядываю всех вокруг, от Элли и Прю до своих родителей. Все смотрят на Ари. Если кубик предназначался мне как подарок, который я должен найти, то тот, кто его оставил, похоже, не наблюдает за моей реакцией.

Но нет, это не могло быть подарком от родных. Этот дайс, должно быть, стоит сотню долларов или больше, а моя семья не отличается легкомысленной расточительностью. И все же это явно подарок для меня, верно? Кто еще настолько обрадовался бы, получив такую вещицу?

Я собираюсь расспросить своих, как только Ари закончит выступление, а пока прячу кубик в карман и убираю пластинку Wings в ее рукав, а затем и в конверт. Мое внимание привлекает изображение на обложке альбома. Храм, который я нарисовал на флаере, чем-то напоминает одну из башен Лондонского моста на заднем плане.

Я кладу альбом на прилавок, где Элли превратила цветок из медиаторов в подобие девичьей фигуры в платье. По крайней мере, мне так видится. Рисунки из медиаторов довольно абстрактны.

Я хватаю флаер с наброском храма для предстоящей рекламной кампании.

Храм… Маккартни?

Храм… сэра Пола?

Храм… Крыльев?

Я постукиваю карандашом в такт музыке. И тут меня осеняет.

Я записываю название вверху листовки.

Храм Лондонтауна.

Я вглядываюсь в надпись, затем стираю ее и заменяю следующей:

Храм Ландинтона.

Как будто не ужас-ужас. Во всяком случае, ничего лучшего пока не придумалось. Но мне и не нужно принимать окончательное решение. Я могу позволить судьбе решать за меня.

Я достаю из кармана причудливый кубик и кручу его в пальцах, любуясь игрой света на гранях. Пару лет назад у меня был период, когда я постоянно носил с собой дайс и прибегал к его помощи в принятии решений. Метод, кстати, оказался эффективнее, чем можно подумать. Не знаешь, что заказать из меню? Бросай кубик и выбирай блюдо по номеру, который выпадет. Не можешь решить, какую книгу из стопки TBR^[18] прочитать следующей? Бросай кубик и отсчитывай вниз по списку. Сомневаешься, сколько коробок печенья купить у девочек-скаутов? Пусть ответит игральный кубик.

Я лишь хочу сказать, что принимать решения самому довольно непросто.

На сцене Ари допевает последний припев. Публика в восторге. Мама подпевает, и к ней присоединяется еще несколько человек. Подключив любовь, сможем так тряхнуть! Чувствуешь, как взрывается комета?

Я провожу большим пальцем по острым краям кубика, мысленно загадывая, что любое число, превышающее десятку, официально утвердит новое название храма. Если число окажется меньше, я начну с чистого листа.

Я бросаю кубик, пока Ари поет последнюю строчку. Если повезет…

Кубик катится по моему рисунку, по прилавку и останавливается прямо на обложке альбома.

Передо мной посверкивает золотом «двадцатка».

–Вот это да, — бормочу я. — Критический удар^[19].

Решено. Храму Ландинтона — быть.

Последние аккорды гитары затихают под аплодисменты публики, когда я снова хватаю дайс.

— Что это? — спрашивает Элли.

— Игральный кубик с двадцатью гранями. Нашел его только что.

— Не это. Вот это. — Элли показывает на листок бумаги, торчащий из конверта альбома «Город Лондон».

— Понятия не имею. — Я вытаскиваю бумажку за уголок, в то время как на сцене Ари забирает у Прю планшет и вызывает следующего исполнителя.

Я рассматриваю листок. Это небольшой постер с тем же изображением, что и на обложке альбома, включая Лондонский мост на заднем плане.

С одним заметным отличием.

На нем имеется автограф, нацарапанный синими чернилами прямо под названием альбома. Подпись неразборчива, но готов поспорить, что я различаю буквы «П» и «М» и…

— Боже… — Я поднимаю глаза на Элли, которая с любопытством наблюдает за мной. — По-моему, это автограф Пола Маккартни.

Она широко распахивает глаза. В нашей семье даже пятилетний ребенок знает, кто такой Пол Маккартни.

Неужели автограф подлинный? Знают ли об этом мои родители? Конечно, если бы знали, то поместили бы его в рамку или под стекло, верно?

— Мы покажем это маме и папе, когда все уйдут. — Я аккуратно засовываю постер обратно в альбом. — А пока спрячу в подсобке.

Снова сунув кубик в карман, я уношу альбом в подсобное помещение, заставленное стеллажами с пластинками, которые еще нужно каталогизировать и оценить, и коробками с новым мерчем. Здесь же ютится папин крохотный, вечно захламленный стол.

Я оставляю альбом поверх вороха почты и уже поворачиваюсь, чтобы уйти, когда вдруг задеваю рукой любимую папину термокружку, ненадежно стоящую на стопке книг.

Дальше все происходит как в замедленной съемке. Кружка кренится. Кофе выплескивается через край. Альбом с только что обнаруженным автографом в опасной близости, всего в нескольких дюймах.

Мое тело реагирует инстинктивно. Словно со стороны я наблюдаю, как одна рука отодвигает альбом, а другая хватает тряпку с ближайшей полки и подкладывает ее под падающую кружку. Остатки холодного кофе проливаются на тряпку, что дает мне долю секунды на то, чтобы вызволить пластинку.

Я резко выдыхаю, изумленно глядя на тряпку, насквозь пропитанную кофе. Несколько капель упало на стопку писем, но беглый осмотр конверта с пластинкой подтверждает, что она не пострадала.

Я смеюсь, немного сбитый с толку.

— Да уж, повезло так повезло!..

На самом деле все это как будто на грани чуда. Я даже не знал, что рядом валялась тряпка. Как мне…

Качая головой, я возвращаю альбом на полку, где ему ничто не угрожает, ставлю на место кружку и вытираю капли пролитого кофе.

Сердце стучит ровнее, и, сунув руки в карманы, я возвращаюсь в зал, чтобы дослушать концерт. Возможно, это просто всплеск адреналина, но, клянусь, кубик пульсирует под моей ладонью.

Примечания

11

Record Store Day (англ.) — международный праздник, который отмечается ежегодно, как правило, в третью субботу апреля. Праздник учрежден в 2007 году владельцами небольших независимых магазинов грамзаписи США для привлечения внимания и поддержки малого бизнеса.

12

К а п о д а с т р — зажим, использующийся в струнно-щипковых инструментах. Каподастр меняет высотный строй гитары за счет установки его на одном из ладов грифа.

13

Гавайская четырехструнная гитара, используемая для аккордового сопровождения песен и игры соло.

14

Небольшие кубинские парные барабаны, на которых играют сидя, зажав между коленями.

15

С а р л а к к — монстр из вселенной «Звездных войн». Огромное всеядное существо, больше похожее на растение, а не на пресмыкающееся или млекопитающее.

16

L o n d o n T o w n (англ. — «Город Лондон») — студийный альбом рок-группы Wings, выпущенный в 1978 году.

17

Англицизм «дайс» (игральная кость, кубик) распространен среди любителей настольных и компьютерных игр.

18

T B R (англ. — To Be Read, «быть прочитанным») — аббревиатура, представляющая намерение человека прочитать те или иные книги в определенный предстоящий период времени.

19

На жаргоне ролевиков — «критикал» или «крит» — термин игромеханики во многих настольных и компьютерных играх, означающий успешную атаку, наносящую больший урон, чем обычное попадание.