По тропам башкирского фэнтези

Мария Бондарева (2024)

Перед вами уникальная квест-антология рассказов, основанных на башкирской мифологии. Вам откроется загадочный мир, в котором оживают старые сказки, легенды сплетаются с нашей реальностью, а прошлое сливается с настоящим. Окунитесь с головой в этот самобытный, увлекательный и захватывающий мир! Но имейте в виду — обратного пути нет…

Анна Литвинович. О батыре, колдунье и писателе

В год 1792 по юлианскому календарю родился в деревеньке близ Уфы крестьянин Афанасий Аристархович. В 1812 году ушел воевать, побывал в Париже, а возвратившись, еще долго рассказывал про заморские дома и одежды. И поныне живет он, где родился, и пользуется большим уважением.

Вот и сейчас шел он на общий сбор.

Крики слышны были за версту, и сердце старика чувствовало что-то недоброе.

— Здрав будь, Афанасий Аристархович, — отозвался один старец.

— И тебе не хворать, Харис Эльдарович, — бывшие вояки поприветствовали друг друга и пошли вдвоем. Они и еще несколько старожилов были очень почитаемы в этой деревеньке не только за военное прошлое, но и за ум, и за справедливость.

Толпа собралась у колодца.

— Идут!

— Дайте дорогу! — прокатился волной громкий шепот, как только старцы стали подходить к месту сбора.

Когда же они подошли ближе, увидели: ведро, которым набирали воду, лежит на земле, разбрызгана повсюду кровь, водой разбавленная, и рука рядом человеческая. Гришку за водой послали, а он «такое» из колодца выудил; теперь рядом стоял ни жив ни мертв. Кто из собравшихся голову отвернул, кто глаза отвел — не каждому под силу такое наблюдать.

— Чья рука? — спросил Афанасий Аристархович и задумчиво почесал бороду.

— Поэта нашего, Самира, — старцы переглянулись и нахмурили седые брови. А говоривший тем временем продолжил: — У Гульназ он сейчас, она ему перевязку делает.

— Кто ж его так?

— А он и сам не ведает, проснулся утром, а руки уже нет, ну и давай орать, — отвечал мужчина, стоявший рядом.

— В одних портках через всю деревню до Гульназ бежал, бесстыдник! — послышался женский возглас из толпы.

— А потом я за водой пошел, — опустив голову, тихо заключил Гришка.

— Что ж ему, в парадное надо было принарядиться? — донесся уже другой голос из толпы, и пока жители обсуждали приличия, Харис Эльдарович попросил рассказавшего всё мужичка:

— Набери еще ведерко…

Ведро из колодца вытащили полным не воды, а крови.

Послышались новые крики.

* * *

Возвращался до дому Афанасий Аристархович в ужасном расположении духа. Едва переступив порог, его захватило приподнятое настроение внучки — Василисы Михайловны. Она хлопотала по хозяйству, пока сын ее, маленький Илья Иванович, изволил убежать играть с мальчишками.

— Что там, деда?

— Нечисто дело, — отозвался старик и пересказал все увиденное. Решением старейшин было принято пока воду из колодца этого не черпать.

— Давно с водой что-то дурное творится, — заметила Василиса и нахмурилась. — То мы водой из реки пожар тушим, а огня только больше, то лихорадка прошлась по деревне, — девушка поджала губы. — Ко мне ведь чаще стали люди захаживать: то головная боль, то слабость. Гульнара, певица наша, и вовсе без голоса осталась, а я ведь только вчера видела, как она из того колодца воду домой несла.

— А то я не вижу! — фыркнул старик. Внучка его, Василиса Михайловна, среди людей снискала славу знахарки. И если бы только знахарки… Злые языки ее в колдуньи записали, да видел дед, что они правду говорят.

Василиса пожала плечами, поняв, что более не добьется новостей от деда и вернулась к хлопотам.

Вдруг в дверь постучали.

* * *

Ох, и не хотел Самир идти к Василисе! Да кто ж спрашивать будет? Харис Эльдарович его нашел в доме у Гульназ. Пожилая женщина много что вылечить могла, а не только раны: и сглаз, и порчу на нет сводила. Лишь по-доброму светила карими глазами, поправляла платок и слушала каждого, кто приходил к ней за помощью.

— Ты давай не дури, кто тебя без руки оставил? — грозно топнул ногой ветеран, а поэт и слова вымолвить не мог. Сидел весь бледный, с синими губами, в холодном поту и судорожно пострадавшую правую руку сжимал.

— Сказывали ведь не зря люди — не писал бы он баиты¹³, — невзначай сказала Гульназ и вернулась к рукоделию.

— Кого из злых духов ты в этот раз облил помоями в своей писанине? Ну?!

Ответа он так и не дождался, вышел на крыльцо. Во дворе рубил дрова Азамат. Сильный, плечистый парень, волосы и брови — в цвет ночи. Уже как с полгода жил он в этой деревне и мозолил Харису Эльдаровичу глаза своей холостяцкой жизнью. Сколько он ни пытался его женить — всё без толку! То к одной семье в дом приведет, то к другой. Азамат лишь лицо хмурил, вел себя вежливо, а невесту так и не сыскал. Да хоть и вел себя тише воды ниже травы, лишнего слова о себе не говорил, а слухи все ж таки дошли до жителей.

«Говорят, он по матери, через ее сестру, Хану Караскалу потомком приходится!»

«Вот те крест — потомок батыра, сам давеча слышал!»

Потомок не потомок, а жил он по совести — помогал старикам, намаз читал и, бают, Коран наизусть знал.

— Азамат, дело есть к тебе, — Харис Эльдарович протянул парню саблю. Солнечный свет отразился от серебряной насечки оружия и пробежался по лицу парня.

— Не мне носить эту саблю.

— Но тебе рубить голову того, кто по-черному колдовать начал. Без ветра деревья не качаются. По деревням в округе ходят хвори неизлечимые, пожары, смерть. Когда последний раз шел дождь, Азамат?

Так и отправился батыр: в одной руке саблю держал, в другой — поэта. Самир трясся и белел с каждым шагом, пока приближались они к дому Василисы Михайловны. И только кобылка, лениво вышагивая за хозяином сзади, тихо фыркала.

— Аллах свидетель моим словам, Азамат — эта женщина своего мужа утопила! И нас утопит! Что ж мы, без нее с нечистью не справимся?

— Как это — мужа утопила?

— Так у Наталки сын родился, ее муж на радости гулянку закатил, все пришли, кто ходить мог. И вот, во время гулянки повздорила что-то Василиса с мужем-то. Бранились они недолго, а в конце она сказала: «Чтоб ты провалился!» Тот только плюнул да и ушел.

— Ну и что?

— В тот же вечер нашли его у речки, на берегу валялся, и лед рядом проломился. Мы все думали — что ж помер-то? Ведь вылез! А голова у него вся в крови была. Говорить стали, что драка у него была с братьями Прокопием и Егором. Что уж они не поделили — ума не приложу! А через месяц один от хвори помер, а другой в пожаре угорел.

— Хорошо она его чужими руками утопила, — усмехнулся батыр. Верить подобным россказням он не желал.

— Вот! Об этом вся деревня говорит! — но поэту и до несчастья с рукой во всё верилось, а теперь так и подавно. А уж в том, что Василиса колдует, он «всегда знал» и, слушая людей, лишь больше в своем знании убеждался. Всё мечтал он ее на какой-никакой подлости изловить или колдовстве темном, чтоб еще больше в своей правоте преисполниться, да не выходило. А в особо мечтательные вечера виделось ему из своего окна, как Василиса, выйдя из дому, к себе звезды в передник собирает — прям с неба они к ней прилетают. И с каждой украденной звездой ночь всё темней и темней…

Зайдя в хату, Самир рыскал глазами и был убежден — точно где-то нечисть какая-никакая прячется. Слышал он и такое, что ведьмы чертей на себя работать заставляют: дрова рубить, воду таскать. И приметь он такого черта под лавкой, не удивился бы, потому как дом у Василисы многим на зависть: и чисто, и красиво, и кажется, что не может один человек такой порядок устроить.

— Здорово, хлопчики. Что пожаловали? — Афанасий Аристархович хитро стрельнул светлыми глазами. И поведал Азамат, что отправили его бороться с нечистью. Ну, а кто больше колдуньи про нечистого знает?

— Ну-ну, дело хорошее.

— А Илья как? А хозяйство? — отозвалась Василиса, нахмурив темные брови.

— Где наша не пропадала, Вася, — махнул рукой дед. — А так хоть попробуете с бедой нашей разобраться. Кому, если не вам? Батыр есть, ты, Вася, столько про нечисть знаешь, сколько никто не знает, ну, и сказитель даже нашелся. Ступай с Богом!

Девушка лишь пожала плечами, взмахнула длинной темно-русой косой и пошла собирать припасы в дорогу.

— Далеко мы на твоей кобылке не уедем, — усмехнулась Василиса, выходя из дома. — Деда телегу нам отдал. Запрягай.

— Знать бы еще, куда ехать, — недовольно пробурчал Самир.

Дальше сборы шли молча. Сколько поэт ни пытался вытянуть Василису и Азамата на разговор, оба молчали или говорили мало. Так, лошадь вскоре запрягли, припасы загрузили, дед дал внучке свое благословение. Вот и отправились они втроем в дорогу.

* * *

Мирно ехала телега, поскрипывая колесом, были слышны кузнечики. Поднимая глаза к небу, Азамат не находил ни одного облачка. «Того гляди с такой погодой и хлеб начнет гореть», — задумался он. Самир же несколько успокоился, сидел смирно и глядел по сторонам. Старался отвлечься от боли в руке, вдыхая запах луговых цветов, что окружали путников. Василиса и вовсе чувствовала себя в своей тарелке: путешествия она любила. А потом облокотилась на мешок овса, что они запасли для лошади, и решилась начать разговор:

— Скажи хоть, батыр, куда путь держим, — звонко спросила Василиса, щурясь от дневного солнца.

— Из соседней деревни вести дурные приходят. Там больно худо все. Надо людей расспросить.

— Неужто правда худо? — оживился поэт.

— Уж пострашнее, чем у нас, — так же сухо ответил батыр, и более до самого привала от него не услышали ни слова.

Самир вновь вздохнул и провел здоровой рукой по коротко стриженным волосам. Гнетущее настроение его усиливалось. Пока выкручивало от боли, было не до тяжелых дум, а теперь поэт призадумался, как жить дальше. Ведь мечта была — пойти образование получить, продолжить писать баиты, сказки, стихи. Зря он, что ли, грамоте сам столько лет обучался? А теперь все прахом пошло. От природы маленький и неказистый Самир мог стать изгоем. Но в своей семье он был единственным поздним ребенком: родился, когда его матери уже за сорок стукнуло. А потому вниманием и любовью обделен не был, повзрослев, трезво принимал и свою непримечательную внешность, и быстрый ум. В конце концов, кто мы без своих недостатков? Пустота.

Остановились путники ближе к вечеру неподалеку от реки. Батыр пошел за водой, Василиса развела костер, поэт же сам перевязывал руку.

Искры от огня летели к небу и сливались со звездами. Не слышно было течения реки, шевеления ветра. Даже холод ночи не пытался удушить в своих объятьях, лишь ласково гладил по голове, успокаивая после дневного зноя.

— Что вздыхаешь так? — не отрывая взгляда серых глаз от огня, спросила Василиса.

— Я бы хотел что-нибудь написать, но не могу, — раздраженно пояснил Самир. Ему казалось, что всем очевидна его боль. Что еще может тревожить писателя, который более не в состоянии творить?

— Про чертей своих опять? — изогнув бровь продолжала расспрашивать девушка.

— У меня чертей нет! — вспылил поэт. — В отличие от тебя!

Батыр заинтересованно сверкнул глазами. Прекратить бы это дело… В конце концов, разве есть вред от их слов? Побранятся да успокоятся. А все ж таки любопытно, как перепалка закончится. У Самира мысли и ум быстрее ветра, как что напишет — сразу в народ уходит. Да и Василиса не из дур, как что скажет, так хоть стой, хоть падай.

— Не серчай, не мои черти тебя без руки оставили, — мягко улыбнулась колдунья.

— Ах ты!.. — задохнулся от возмущения Самир, да интерес был пуще гнева. — От слов своих не отказываешься? — тут же спросил он и всем телом рванул вперед, вглядываясь в каждую черту собеседницы.

Василиса хмыкнула, облокотившись на колесо телеги, заплясали огненные тени на ее лице.

— Не отказываюсь.

— Верни мне руку, — подобравшийся к Василисе поэт стоял на коленях, здоровой рукой опираясь о землю. Самир вызывал у нее лишь сочувствие и интерес, хотя и пошутить над ним она тоже любила.

— И нечистого уже не боишься? А что ж дрожишь? — звонко спросила колдунья, разыгрывая удивление. Самир лишь нервно сглотнул.

— Мне мой дар дороже страха!

— Твой дар слова при тебе, зачем тебе рука?

— Ты что ж, смеешься надо мной? — вскричал он и стал судорожно хватать ртом воздух. Василиса же и не думала дергаться или двигаться.

— Да надо бы над тобой посмеяться, — прозвучал глубокий голос Азамата, и Самир с Василисой сразу обратили на него свои взгляды. — Ты ж без руки остался, а не без таланта. То, что дает Всевышний, ни один шайтан забрать не в силах. Тебе ли этого не знать?

— Чем тебе левая рука не по нраву? Учись писать ею, — пожала плечами колдунья и забралась в телегу спать. Мужчины расположились на земле.

Прошло некоторое время. Все, кроме Самира, погрузились в дрему. Он долго пытался заснуть, но решил легонько толкнуть в бок батыра.

— М-м-м? — отозвался разбуженный.

— Азамат, как думаешь, а где она все-таки чертей прячет?

Громко вздохнув, батыр отодвинулся и, пробурчав какое-то ругательство на башкирском языке, поудобнее устроился, пытаясь вернуть сон.

— Сам такой, — не обидевшись, ответил Самир и продолжил: — Я вот думаю, она их на луне скрывает. Удобно — никто не найдет!

— Да нигде они не прячутся, — отозвалась Василиса. — Средь бела дня в самих людях ходят.

— Ловко, однако, — хрипло сказал поэт и после сразу же заснул.

* * *

Утром Василисы в телеге не оказалось. Самир убирал последствия привала, пока Азамат отправился на поиски. Может, искупаться пошла?

Нашел он ее, как ни странно, и правда у реки, за небольшой чащей молодых берез.

–…отравлена! Не ходила б ты туда, Вася! — услышал батыр незнакомый тонкий голос и в следующий миг уже был готов отречься от того, что его глаза видят.

— А вот надобно мне туда! Хоть убейся! — уперев руки в боки, твердо заявила девушка.

— Уйди от нее, — Азамат достал саблю и в два прыжка оказался рядом с Василисой.

— Ой, — собеседник колдуньи плюхнулся на мягкое место и уставился на оружие. Маленький мужчинка, ростом по пояс любому человеку, в красной рубашке да с седой короткой бородой. На первый взгляд он мог показаться карликом, но так может подумать только тот, кто не знает, с кем имеет дело.

— Не тронь его, — остановила батыра Василиса и грозно свернули ее темные очи. Мужичок схватился за подол голубого платья колдуньи и трусливо глядел на Азамата. Так и стояли бы друг напротив друга, но батыр нарушил молчание первым.

— Не ведал я, что ты с бисурой¹⁴ дружбу водишь! — и в движении его, когда убирал он саблю, чувствовалась злость.

— Не всё зло, что на первый взгляд таковым кажется, батыр, — мягко и настойчиво проговорила девушка. — Ты бы лучше послушал, что нечисть сказывает. Разве нам это помешает?

Бисура быстро выглянул из-за колдуньи, улыбнулся странной нервной улыбкой, стал говорить:

— Я много, много узнал. Там, куда вы путь держите, давно люди болеют! Ой, как болеют! И все болезни разные и странные! Уж и доктор к ним из Уфы приехал, а ничего не помогает! У кого голоса нет, кто сил лишился, кто просто слег, а у кого ноги отнялись, — начал частить мужчинка, но Азамат прервал его:

— Ну, полно нас пугать!

— Что посоветуешь, бисура? — скрестив на груди руки, спросила колдунья.

— Доктор — человек хороший, у него про болезни поспрашивайте. И поэта вашего он посмотрит, и денег не возьмет. Георгий Владимирович имя его, из Уфы приехал. И староста у них хороший, Тимур Маратович. Человек богатый, дельный, но резкий и иногда грубый. Трудяга он, каких свет мало видел. Сын у него, вот, тоже захворал: голова болит и встать не может, кровь то носом, то из ушей польется. Ой, худо у них дело! Ой, худо! Не ходить бы вам туда!

Сведения о том, что дела у соседей плохи, подтвердились и, направляясь к телеге, путники думали каждый о своем.

Василиса была девушкой приятной наружности: осанистая, с длинной косой, плавной походкой и горячим взглядом. Ее не назвать красавицей — внешность недостаточно яркая. Но не заметить ее в толпе сложно, а как присмотришься, так порой и глаз отвести невозможно. Вроде бы и ничего особенного, а что-то в ней цепляло! С детства она воспитывалась дедом и бабушкой, рано осталась сиротой. Так бабка ее колдовать и гадать научила, в лес они ходили тоже часто. Дед, конечно, не особо доволен был, но и не запрещал — всё лучше, чем какой другой дурью маяться, а так и снадобьями своими людям помогать можно. Кроме того, характер Василиса от деда взяла, и долго у них в хате самые настоящие боевые действия велись! До того спорили, что уж со счету сбились, сколько окон было выбито, сколько горшков разбито да сколько раз они дверь меняли… И все в деревне прислушивались, из-за чего ж они в этот раз словесное состязание развели. Несколько раз особо любопытным тем же горшком или тарелкой прилетало… Но на людях всегда дед с внучкой вели себя тихо и прилично, даже ласково. А как Илья родился, так и вовсе, видать, мирное соглашение заключили, и больше по вечерам слушать стало нечего.

Самир уже сидел в телеге и, видно, сгорал от нетерпения. Еще бы — к вечеру должны приехать!

* * *

Солнце медленно стремилось за горизонт, отчаянно цепляясь за силуэт деревенской колокольни. Наконец, дорога была позади, и путники увидели цель своей поездки.

— Здравы будьте! Что пожаловали? — сидя на лавке у ворот, спросил старик.

— Соседи мы ваши, — звонким голосом ответила Василиса. — Дело у нас есть. Говорят, доктор из Уфы приехал, так нам вот его и надобно.

— Есть такой. Да только он сейчас у Тимура Маратовича, сын хворает у него.

— Мы и подождать можем, — отозвался Азамат.

— Ну, вон дом старосты нашего, ступайте, — указал старик рукой.

Жилище старосты и правда выделялось среди других домов: украшений побольше и ставни резные, и на воротах рисунок замысловатый.

Василиса в ворота постучала, да дверь сама отворилась, так они и зашли. Послышался небольшой шум, и они, не сговариваясь, пошли на звук.

Мужчина за углом дома рубил дрова. Весь уж и потом обливался, вокруг — щепки, а он всё равно как заведенный продолжал свое дело и что-то невнятное бормотал себе под нос.

— Здрав будь, добрый человек! — начала разговор, как обычно, Василиса. — Нам старосту надобно, Тимура Маратовича.

Мужчина остановился.

— Я староста, — воткнул топор в пень и, скрестив руки, окинул взглядом гостей. Человек он был роста среднего, волосы темные, короткие, борода. Лицо у него было выразительное и подвижное, но глаза казались безжизненными.

— Говорят, доктор из Уфы приехал, нам к нему надобно, а он у тебя.

— У меня, — кивнул он. — Да всё без толку! Пойдемте в дом.

Хозяин из Тимура Маратовича внимательный и строгий, потому сразу же велел, чтобы путникам подготовили и место для ночлега, и баню. Ну, а пока сели за стол отужинать с дороги.

Покуда пили чай, рассказал староста про болезни в деревне. Что скрывать? И так все знают. Хмурым был он во время беседы, но старался гостей лишний раз не огорчать своим настроением.

— Скажи, Тимур Маратович, можно ли будет твоего сына осмотреть? Может, я смогу чем помочь? — спросила Василиса, и староста поначалу несколько стушевался под ее взглядом. Словно жег ему лицо ее взор.

— А есть толк? Что ж ты, думаешь, что умнее лекаря городского?

— Некоторые мужчины мыслят, что женщинам думать не полагается, староста, — отодвигая от себя блюдце с чаем, сказала Василиса. — Но я знаю, о чем думаешь ты. За грехи ведь себя ругаешь, так? Как жена у тебя умерла, ты не помнишь, когда в последний раз намаз читал. Вот и коришь теперь себя за то, что происходит с сыном твоим да деревней…

— Ну, хватит! — он вскочил, ударив кулаком по столу. Зазвенела посуда, подпрыгнули блюда, а хозяин в один шаг подлетел к колдунье. Самир поперхнулся баурсаком, а Азамат сжал рукоять сабли.

— Ну, про жену… Слухи! Но мысли! Что ж они, на лбу у меня нарисованы? — и в глазах его Василиса наконец увидела долгожданные искры.

— Не нарисованы, но слышны.

Громко втянув носом воздух, на ватных ногах хозяин дома сел на свое место. Как раз в этот миг зашел к ним другой человек. Высокий, статный, в хорошем костюме, а в руках держал сумку.

— Георгий Владимирович?

— Пока всё так же, — поник вошедший. — Я лишь понизил ему давление, чтобы не шла кровь носом. Но он так и не может заснуть.

Тимур Маратович махнул рукой и кивком головы позвал за собой Василису. Звал только ее, а пошли за ним все.

В соседней комнате на кровати лежал мальчик лет пяти. Бледный, худой, на лбу капли пота. Вошедшей процессии он не удивился — отец кого только в дом не водил, чтобы хворь из сына выгнать. Да только хуже стало: уж и голос, и сон потерял ребенок.

Василиса достала из своего узелка пучок травы, подожгла и стала сначала ходить по комнате, приговаривая под нос непонятные никому слова, а затем провела несколько раз вокруг головы больного, и до этого внимательно наблюдавший за происходящим мальчик вдруг открыл глаза еще шире, а в следующую минуту уже крепко спал.

Георгий Владимирович всю свою жизнь болел медициной, верил в науку и никогда не жалел о выборе своем, когда пошел учиться на врача. Но чем больше он лечил людей, тем больше начинал задумываться. Порой приходилось отказываться от науки и прибегать к примитивным, варварским и нелогичным методам исцеления, какие используют знахарки. По молодости страшно злило его, что какой-то заговор лечил лучше микстуры, но с годами это переросло в исследовательский интерес. Многое записывал в дневник и, разумеется, не думал публиковать. Он снискал славу хорошего доктора не для того, чтобы портить ее вызывающей публикацией о колдовских способах лечения.

Вернулись все обратно к столу тихо, не проронив ни слова. И разговор уже пошел ласковее. Внимательно выслушали староста с доктором, что случилось с Самиром.

— Так вы полагаете, что источник бед здесь? — уточнил доктор, осматривая руку поэта.

— Отсюда всё пошло, вот мы и решили, что хуже не будет, если мы к вам съездим, — кивнул Азамат. — Быть может, колдует кто у вас? Точно ведь на кого-то люди да думают.

— На свете белом много людей, батыр — и плохих, и хороших. Видит Аллах, в моей деревне народ всякий живет. И грешников, и праведников хватает, но чтоб на такое колдовство кто способный был… Нет, таких нет у нас. Подлость есть, лени тоже хватает, — вздохнул староста и замолчал.

— Подлостью это назвать! Ну-ну!

В доме у старосты за хозяйство отвечала его сестра Гульнара. Женщина она была крепкая, статная и, что скрывать, красивая. Возраст уж подходил к замужеству, но Тимур Маратович не спешил пока устраивать это дело.

— Об чем речь ведешь? — уточнила Василиса. Гульнара отошла от стены, на которую опиралась, и сделала несколько шагов по направлению к столу с гостями.

— Знамо об чем! Степан Николаевич, — светлым, язвительным тоном начала девушка, — свет-солнышко объявился у нас три года назад. И с тех пор нет покоя нашему семейству! Всё слышу, что он то гадость какую устроит, то слух распустит, то еще что подстроит. И ведь, змея, я никак его изловить не могу! А теперь, как хворь пошла, он и вовсе начинает народ подбивать, чтоб убрать брата моего с должности старосты. Шайтан проклятый! И взгляд у него дурной!

— Ну, артистка! — тихо восхитился Самир, но услышал его только рядом сидящий доктор.

— Ну с чего ты взяла, что он шайтан? Ну с чего?! — взбесился староста.

— Ой! Глаза у него черные, с зубов чуть ли не слюна капает, и походку ты видел его, а? Скрюченный, быстро-быстро шагает.

— Ох, Аллах, дай мне терпения! — прикрыл лицо рукой староста.

— Ты видел, чтоб он хоть раз в церковь зашел? А? А ведь православный! Его ни в церковь, ни в мечеть не загнать! Боится, шайтан!

— Так ведь, — привстал доктор, пытаясь снова донести мысль о том, что, быть может, Степан просто мало верующий.

— Сиди, молчи уж! — и доктор плюхнулся на место. — Сегодня с утра в церкви служба была, Иоанна Крестителя праздник. Ты думаешь, где он был? У ворот храма сидел в тени, глазами своими зыркал. Сама видала!

— Если он колдует, то праздник Купалы упускать нельзя. Вся природа в свою силу вошла, — задумчиво сказала Василиса.

— Так надо вновь проследить за ним. Где он сейчас? — воспрял духом Самир.

— Знамо где, в лес пошел до реки. Он там себе дом отстроил, живет один.

* * *

Азамат и Василиса пошли, куда указала Гульнара. Ночное небо разбавляли розовые лучи заходящего солнца. Идя вдоль реки, встречали они и гадающих по венку на суженного девушек, и пляски вокруг костра, и вот, наконец, добрели до дома. Стояло жилище чуть на возвышении от реки, но рядом бил ручей. Не слышались уже ни звуки гуляний, ни щебет птиц. Лишь темные деревья угрюмо склонялись над избой и хмуро глядели на пришедших. Чем ближе подходили они, тем больше был туман, окутывающий местность.

— Ты погляди, — батыр склонился над ручьем, освещая тьму факелом. Вода текла ярко-розового цвета.

— А вот и помощники мои явились, — промолвил сзади ледяной незнакомый голос.

— Помощники? — сердито выдохнула колдунья, выпустив облачко пара.

Мужчина стоял напротив них шагах в десяти и держался свободно. Высокий, худой и какой-то угловатый. Волосы и глаза у него были почти белыми, хотя дать ему более сорока лет было трудно.

— А кто еще, кроме вас, мог подарить мне такую силу?

— Ты говори да не заговаривайся! — Азамат достал саблю, а Степан Николаевич перевел взгляд на Василису.

— Ты мужа утопила в день зимнего солнцестояния. Он умер, а я ожил, — Василиса сделала маленький шаг назад, а говоривший теперь посмотрел на батыра и продолжил говорить: — А из-за тебя девушка в день летнего солнцестояния утопилась. Не хотела быть твоей женой. Она умерла, но напитала меня силой. Вы оба скорбью своей насыщали меня, пока я не смог сам начать кормиться чужими силами.

— Кто ты, ирод? — прошипела колдунья.

— Иргаиль, повелитель вод, — борода его удлинилась, а кожа позеленела. — Вы мне помогли, и я вам помогу. Просите, что хотите.

— Руку Самиру ты отрезал? — опередила колдунья.

— Руку я ему не верну, — нахмурился Иргаиль. — Сам виноват, болтать надо меньше.

— Нам от тебя ничего не надо!

Азамат сделал решительный шаг вперед и замер. За спиной Иргаиля появилась Айсылу и пошла навстречу несостоявшемуся мужу, протягивая руки. Василиса хотела было оттолкнуть утопленницу, да ее плеча коснулись.

— Здравствуй, Вася.

Как живой, перед ней стоял муж, правда, весь белый и словно светился изнутри — и остальной мир пропал.

— Как сын?

— Если ты бросишь оружие, я ее тебе верну, батыр.

— Азамат, я так жалею о своем решении. Хочу на землю! Хочу свадьбу с тобой сыграть! — ласково говорила Айсылу и гладила ледяными руками лицо жениха. Слеза покатилась по загорелому лицу батыра, но он нашел в себе силы ответить:

— Ты меня не любила, Айсылу, это я тебя любил. Но это ничего не меняет, — он убрал ее холодные тонкие руки.

— Сын хорошо.

— Я все хотел его в Уфу свозить, — потупив глаза, отвечал муж.

— Отступись, Василиса, и я его тебе верну, — слышала она голос нечисти.

— Сама я его свожу, Ваня. А ты ступай, мертвые к живым не ходят, — сморгнув слезы, повернулась колдунья в сторону, где стоял Азамат.

Туман, отделивший ее от остального мира, рассеялся, и увидела колдунья, как катаются по земле батыр и Иргаиль и как один другого пытается придушить. Замерла она, приходить в себя начала после морока. Тут Иргаиль изловчился и, сверху батыра придавив, стал остервенело сжимать свои длинные когтистые пальцы на его белой шее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

13

Баит — эпическое стихотворение (араб.).

14

Бисура — низший дух (леший, домовой) в башкирских мифах и сказках).