Выпитое солнце

Мария Валерьева, 2023

Октябрине приходится жить на две личности. Днем она работает в школе, а ночью – испытывает счастье в ночных клубах города. Одна жизнь для других, вторая – для себя, но ни одна не счастливая. Октябрина думает, что судьба к ней неблагосклонна, и после череды удачливых неудач решает переступить последнюю черту. Но в переломном месте, где загробное встречается с жизнью, девушка встречает человека, который познал и то, и другое. Арсений хранит в сердце намного больше секретов, чем может разгадать человек, но Октябрину это не пугает.Так начинается их путь. Ни один не думал, что так нуждался в другом.И, кажется, у них больше общего, чем на первый взгляд.«Всего одной спички достаточно, чтобы разгорелся пожар».

Глава 6

Дом был большой, намного больше, чем со стороны казалось. Почти все окна выбиты, и сквозняк гулял по пустым комнатам, заботливо укрытыми крошками ссыпавшегося потолка, обломками мебели и осколками бутылок. Кое-где на стенах сохранились репродукции известных картин в рамках. Казалось, что они играли роль окон в что-то получше, чем реальность.

Октябрина остановилась в коридоре. Дверей почти не осталось, и выбор был огромен. По очереди, прислушиваясь к шорохам за дверями, если те все же попадались, она медленно входила в комнату за комнатой, но не останавливалась ни в одной. С первого этажа вид непримечательный: заросшие бурьяном горы земли, прикрывавшие окна с одной стороны почти до середины, а с другой — забор, изукрашенный столькими цветами, что разобрать ни одного не получалось. По усыпанной землей лестнице она поднялась на второй этаж, такой же как первый, но с холлом у ступеней. Может, раньше тут стояли диваны, растения в кадках или даже книжный шкаф. Но со временем остались только осколки. И еще одно отличие — на втором этаже совсем не осталось дверей, а в некоторых углах валялись шприцы, уже почерневшие от пыли. Но комнаты оказались те же, за исключением одной. В центре коридора обнаружилась единственная дверь, старинная, с резьбой, будто оставшаяся тут со времен прошлой жизни дома. Октябрина медленно, прислушиваясь, открыла дверь и уставилась в огромную дыру напротив входа. Прямо там, за разорванной стеной, в лунном сиянии блестела река, а на другой ее стороне темнел шпиль колокольни.

Она не закрыла дверь и медленно подошла к стене, но не высунулась. Важно остаться в тени, словно ее тут и вовсе не было. Под ногами, как было во всем доме, даже не хрустели осколки, словно даже наркоманы и алкоголики чувствовали какой-то трепет перед окном в прекрасное и не мусорили.

«Здесь? Неужели здесь? — прошептала про себя Октябрина. — Неужели это все, что я увижу?».

— Вы что-то ищете?

Она не обернулась. Может, просто послышалось? Сквозняк, бывает, и не такое вытворяет. Может, это просто мысли в ее голове?

— У вас ведь нет проблем со слухом, вы вздрогнули. Вы что-то ищете? — повторил голос за спиной как-то особенно тихо.

Обернуться пришлось против воли.

Он стоял, засунув руки в карманы штанов, чуть наклонив голову на бок, и смотрел на нее. Не высокий, не очень плотный, но и не задохлик. Наверное, парой ударов уложит.

Октябрина думала, что, по-хорошему, конечно, надо бы уматывать, но ноги как окаменели. Да стоял парень в дверном проходе, так что выход оставался только один — на улицу через окно, а смерть с выпрыгиванием из окна не входила в ее планы.

— Ты что тут делаешь? — опять спросил незнакомец, но уже так, словно и сам сомневался, стоило ли.

— А ты? — сглотнув комок горькой слюны, спросила Октябрина. В кармане был баллончик, и она чуть отвернулась от него, чтобы эту сторону незнакомец не увидел. Но пальцы застыли, нащупать баллончик не получилось.

— Мы вряд ли угадаем. — Парень улыбнулся.

Октябрина задрожала уже не пытаясь уверить себя в том, что этого не делала.

Грань между наркоманом или алкоголиком или любым девиантом с простым человеком настолько хрупка, что каждого, даже самого прилежного хранителя общественных ценностей можно спутать с предателем рода человеческого, но этот парень выглядел так, словно его по ошибке вставили в картинку, потому что новая не успела скопироваться в память.

— Я просто люблю заброшки, — сказала Октябрина.

— Может, я тоже.

— И ты тут часто?

— А ты?

Про себя Октябрина ругнулась так, что в ушах появились пробки. Она ведь сидела в кофейне через дорогу несколько дней подряд, следила за домом много часов, до самого закрытия кофейни, пока делала вид, что читала книгу, но ни одного человека заходящего или выходящего из дома не увидела. Неужели залез через окно?

— А ты любишь вопросами разговаривать?

— Ты просто не очень хочешь отвечать, — ответил незнакомец и отошел к углу, достал из кармана пачку сигарет и положил ее на шатавшуюся полку у входа. — Я Арсений. Ты куришь?

— А зачем…

— Я полагаю, ты пришла сделать что-то важное. Приятно знать, имя человека, которого встретила последним.

Липкая влага потекла по спине, испачкала самый красивый свитер из всех, что у Октябрины были. Неужели это так заметно? Новые джинсы, купленные только вчера по полной стоимости, белые кроссовки, которые она вытерла влажной салфеткой в автобусе — они еще пахли химическими розами. Может, ее фото бы попало на первую полосу газет. Нужно выглядеть презентабельно на последних фотографиях. Ведь только от них зависит, будут ли люди искать другие. А забыться можно и при жизни.

— А не пойти бы тебе отсюда к чертям собачьим? — прошипела Октябрина и одернула свитер. Она даже чек оставила дома на видном месте, чтобы потом, когда следователи удивятся ее красоте, на которую Октябрина потратила несколько дней в салонах красоты и тысячи рублей, придут домой к Галине Георгиевне, перекроют вещи и увидят не только последнюю записку, накормленных животных и блокнотик со всеми переживаниями, но и чеки. Пусть город считает ее расходы, для вечности ничего не жалко.

— Я пришел не за тобою, мне незачем уходить, — сказал Арсений и — улыбнулся.

Чем дольше Октябрина смотрела на него, тем больше ей казалось, что где-то видела это лицо. Где-то оно было совсем безжизненным, размытым, но запомнилось, запомнилось так, что в полумраке комнаты черты его можно узнать. Во сне или на чьей-то фотографии? Незнакомец на видео, случайный прохожий, которого остановили для проведения социального опроса. Одно из сотен лиц, которые ежедневно встречаются в интернете. Призрак, но она, кажется, помнила его.

— Ну так вали, что стоишь-то?

— А кто расскажет, что нашел тебя здесь? Думаешь, здесь так часто появляются правоохранительные органы? Они появятся только в том случае, если кто-то их вызовет. Тебя потом долго могут не найти, — сказал он и пригладил волосы.

Тут Октябрина почувствовала то, что совсем не ожидала — стыд, словно ее поймали за воровством конфет в супермаркете. Такой же стыд Октябрина впервые испытала, когда услышала из уст своих учеников мат. Обыкновенные слова, которые спокойно произносили ее знакомые, показались чудовищными в устах детей.

— Плохо вас ваша классная мама научила, маме вашей в укор, — сказала тогда она, намекая на Женю, их классную руководительницу.

Дети потупили взгляд. Матерившиеся, два мальчика и девочка, Коля, Даня и Даша, покраснели, губы из задрожали, словно уже готовились к удару. Но Октябрина была спокойна. Пристыдить детей можно и без криков.

— Не говорите Евгении Максимовной, мы исправимся! — воскликнула Даша и одинокая слезинка скатилась по ее деткой пухленькой щеке. Ее просьбу поддержали и мальчики.

— Давайте поспорим. Я говорю вам, что вы ругаться так больше никогда не будете. Если не будете, я Евгении Максимовной ничего не скажу. Но если будете — за каждое нецензурное слово будете класть десять рублей в банку, — сказала Октябрина и поставила пустую банку из-под кофе на стол. — Если там наберется шестьдесят, все ей расскажу.

Дети согласились. И то ли деньги тратить им было жалко, то ли они так боялись Евгению Максимовну, но больше Октябрина никогда не слышала ни одного плохого слова в их компании. Даже в компании всего класса.

Но в этот раз Октябрина чувствовала стыд за себя. Ее поймали с поличным.

«Самоубийц, они не найдут меня просто так, — прошептала про себя Октябрина. — Я буду самоубийцей в новостях». Отчего-то ей захотелось зайти в интернет и поискать, хоронят ли самоубийц на обыкновенных кладбищах или, как когда-то давно, за забором, без креста и опознавательных знаков. В Бога она не верила, не должна была волноваться, но отчего-то перспектива упокоиться за оградкой испугала ее.

— А почему ты решил, что я пришла сюда за этим? Я могла прийти просто так! — прошептала Октябрина. — Вот ты, ты зачем здесь? Почему мы не можем быть здесь, здесь по одной причине, а?

Арсений посмотрел на нее с жалостью, убрал руки за спину.

— Ты ведь не за спасением сюда пришла, — тихо ответил он, — у тебя на лице отчаяние написано. Тебе больно, тебе плохо. Я вижу тебя в первый раз, но уже разглядел это. Стараться увидеть не нужно. Скажи, зачем же такие сюда приходят?

— А ты? А ты, ты-то что, за спасением в эту дыру пришел?

— Пришел, но не за своим.

Ответ Арсения пульсировал в висках Октябрины, пока она думала, оглядывалась, считала осколки стекол, куски развороченной мебели и думала, но ни одной мысли озвучить не могла.

— А не боишься, что тебя загребут как причастного? — спросила Октябрина и огляделась. — Не боишься? Посадят ведь, статья.

— Как же они смогут решить, что я причастен, если я, например, могу привести завтра друга и «случайно», — он показал кавычки пальцами и снова убрал руки за спину, — на тебя наткнуться. Если кто-то и придет на тебя посмотреть, увидят, что ты уже лежала тут задолго до того, как мы появились.

— А как ты объяснишь, что вы делаете на заброшке?! — вскричала Октябрина и — сразу же притихла.

— Ты все еще уверена? Хорошо. У меня есть друг фотограф. Он для газеты городской долгое время фотографировал. Ему дали пропусков во все приятные и злачные места, так что мы просто на фотосессию отправились. Ну как, тебя легенда устраивает? — Парень улыбнулся и протянул ей руку. А потом сразу же убрал за спину.

У Октябрины закружилась голова. Казалось, Арсений все еще протягивал руку. Но отчего-то Октябрине захотелось спуститься на первый этаж и убежать. Даже думать о том, о чем прежде Октябрина могла думать спокойно, при незнакомце казалось опасным. Мысли человека, как и любые экзистенциальные вопросы, другим не понять. С чего незнакомцу Арсению будут понятны ее переживания?

— А что, тут часто бывают такие?

— Какие такие?

— Ну, ты понял.

— Бывало тут всякое. Раньше тут собирались наркоманы, кололись и ждали утра. Наверное, ставки делали, кто выживет. Иногда алкоголики забредают, но они тут умирают редко. Алкоголь все-таки медленнее убивает, но убивает — в этом никаких сомнений. А так конечно, и самоубийцы тут бывают. Их везде много, о них просто не говорят. На первом, там, где ванная раскуроченная стоит, видела? Вот, там еще пару лет назад женщина вены перерезала. Пару дней найти не могли. А на втором, там, у лестницы, дед повесился. Но его и не искали.

— Ты тут… давно? — Октябрина села на относительно чистый пятачок на полу и положила тяжелую сумку на ноги. Стоять она больше не могла — ноги дрожали.

— Захожу иногда, поглядеть, кому еще сил не хватит остаться. — Арсений прислонился к стене и посмотрел на нее. — Жизнь сейчас тяжелая, многие люди не могут жить с мыслями в голове, но не думать не у всех получается. Но это были хорошие месяцы — тут почти никого не было. И тут — ты. И ты все еще передо мной.

Ровная спина, внимательный взгляд. Он был в белом, как будто ангел спустился к ней, чтобы спасти. Только Октябрина знала — ее никто спасать не будет, не в ее положении быть спасенной. Она уже много раз думала о том, чтобы попросить помощи, — держала пальцы над кнопкой вызова маме, чувствовала, как слова признания царапали горло во время разговоров с подругами, с Романом, как каждый раз, после каждого разговора, спрятанные слезы выжигали уголки глаз. Она даже думала обратиться к специалистам — есть же такие люди, которые помогают остаться на земле, не уходить ниже. Их номера Октябрина держала в блокноте, записанными на задней обложке блокнота с переживаниями, которые она писала со второго курса университета. В тот год все и испортилось. В том году она впервые подумала о том, что без нее никому не было бы хуже. Отчаяние и одиночество съедали ее изнутри. В интернете писали, что со временем это проходит, что нужно найти смысл жизни. Но со временем лучше не стало.

— А у тебя интернет есть? — прошептала девушка и сжала ручки сумки в пальцах.

— Интернет? А тебе зачем?

— Посмотри, пожалуйста, как самоубийц хоронят. — Она даже не подняла на него глаз. — На кладбище или за ним? Им памятники ставят? — Больше говорить она не смогла. По щекам ее пробежали слезы.

У нее в сумке ведь толком ничего нет. Словно и собиралась так, чтобы вернуться. Словно тело все-таки предало мысли.

Арсений помолчал недолго. Даже не стал копошиться в карманах, делать вид, что искал телефон. Он не пошевелился, не отвел взгляда от скрючившегося на полу тела.

— Так как зовут? — вдруг спросил он.

— Октябрина, — не сразу выдавила девушка.

— И… прям так и зовут? — спросил Арсений и скривил губы так, что не ясно было, улыбается он или злится.

— Нет, все зовут Катей.

— А тебе нравится, когда тебя зовут Катей?

Октябрина почувствовала, как холод побежал по спине. Это никого раньше не интересовало.

— Меня обычно не спрашивают, — сказала она и посмотрела на грязные руки. И когда успела испачкаться?

— Я спрашиваю тебя. Я не люблю, когда меня называют сокращенным именем. Может, тебе тоже неприятно.

Октябрина хотела кивнуть, но шея словно замерзла, и каждое движение головы сопровождалось хрустом кромки льда.

— Да, мне тоже не нравится, — ответила она тише, чем хотела.

— Так уже лучше. Приятно познакомиться, Октябрина. Так что, продолжать будешь или мне уходить?

— Нет. Я просто люблю заброшки, сказала же.

— Я знаю местечко получше. Но, может, в другой раз.

— Ты уже уходишь? — Октябрина вздрогнула так, словно ей под ребро укололи. Лишиться единственного человека, с которым можно просто поговорить, сейчас не хотелось.

— Нет. Но ты, наверное, теперь захочешь, чтобы я ушел.

— А почему теперь захочу?

— Ты прыгать больше не хочешь, по тебе видно, — сказал Арсений и улыбнулся. — Тебе свидетели больше не нужны. Тебе хочется побыть одной.

Октябрина и сама не поняла, как улыбнулась. Не так, как улыбаются обычные люди, не губами. Что-то внутри нее улыбнулось. Что-то, чего просто так не увидеть.

«Я больше не хочу быть одна, все наоборот», — подумала она.

— Пообещай мне, что больше сюда не вернешься, — сказал Арсений и подошел к Октябрине.

Девушка попятилась бы, но некуда. Дыра в стене все еще очень близко. Если что, улететь в нее легко, Арсению не придется даже напрягаться, всего-то подтолкнуть.

Но он всего лишь подал ей руку.

— Мы же с тобой никогда не увидимся. Кому я буду обещать? — спросила Октябрина. Рука Арсения все еще перед ее лицом. Длинная ладонь, казалось, целилась средним пальцем прямо в глаза.

Арсений опустил руку.

— Что ж ты сразу не сказала? — Он улыбнулся и полез в карманы штанов. — Не всем просто хочется видеть меня во второй раз. Не здесь, я могу написать, где меня найти.

— И что же, я к тебе просто так прийти могу? — спросила Октябрина и сама, кое-как, покачиваясь на ослабевших ногах, поднялась.

— Конечно. Поверь, я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Тебе нужно примириться с собой, но тебе может понадобиться поговорить с кем-то после. — Он вытащил из кармашка штанов маленький блокнотик в клеточку и огрызок карандаша и начал писать что-то на листочке. — Я не обижусь, если не придешь. Это не мне, это тебе. Если захочется вдруг поговорить.

Он протянул листочек Октябрине, а она засунула его в карман, даже не взглянув на адрес. Бумага еще теплая после прикосновений Арсения.

— А если я не приду? Может, где-то встретимся? В кафе или еще где-то. — Октябрина содрала с губы корочку. — Я же могу не прийти.

— Не приходи. — Арсений убрал блокнот в карман и пожал плечами. — Ты мне ничего не должна, я просто рад, что ты сейчас поднялась. Буду еще больше рад, если ты выйдешь сейчас со мной на улицу и никогда сюда не вернешься.

Он вышел в коридор, но спускаться не стал. Его черная куртка, кусочки белой футболки, вылезающей снизу, еще виднелись в лунном свете.

Октябрина огляделась. Облезшие, поросшие плесенью стены, отколотые куски потолка, дыра в стене. Это — тот пейзаж, который она могла видеть последним. Октябрине вмиг стало противно. Холод, приползший с улицы, обжог лодыжки.

— Не уходи без меня, — прошептала Октябрина и сделала первый, самый тяжелый шаг. Казалось, она предавала саму себя. Столько времени потрачено, столько сил, денег. Что-то внутри продолжало шептать, продолжало настаивать остаться. Казалось, пыталось уговорить, уверить, что обстановка комнаты вполне себе ничего, терпимая, даже артистичная. В голове прокручивались предложения о фотографиях.

Октябрина почувствовала, что слезы потекли по щекам.

— Пожалуйста, не уходи без меня, Арсений, — прошептала она снова и сделала второй, а за ним и третий, и четвертый шаг.

Рука Арсения показалась огненной. Он посмотрел на нее, заплаканную, бледную, и улыбнулся так, словно выглядела Октябрина замечательно.

— Пойдем со мной. Скоро светать будет, — сказал он и повел ее к выходу.

Идти уже легче, словно Арсений идет за нее, несет ее тягости и переживания. Словно Арсений выносит на свежий ночной воздух ее жизнь, а Октябрина виснет на его руке куклой.

— Светать не будет, — прошептала Октябрина и вытерла рукавом щеки. — Сейчас ночь.

— Давай, если будет светать, ты пообещаешь мне, что улыбнешься, сядешь в такси, которое я тебе вызову, и поедешь домой?

Октябрина посмотрела на него. Арсений улыбался.

— Обещаю. Только этого не будет. Мы не так долго пробыли внутри, чтобы наступил рассвет.

— Давай это будет вторым чудом за сегодня? Второй радостью для тебя за эту ночь, а? — Арсений посмеялся.

— Как скажешь, — выдавила Октябрина. — Только этого не будет.

Когда Арсений открыл дверь, лицо Октябрины лизнули первые розовые лучи поднимавшегося над городом солнца.

— Вот видишь. Все тебя сегодня радует! — сказал Арсений и улыбнулся.

Октябрина не видела его улыбки. Она снова заплакала.