Зиска. Загадка злобной души

Мария Корелли

Доктор парапсихологии приезжает на отдых в Каир и неожиданно становится свидетелем мистических событий. Прошлое прославленного древнего воина, тайны Сфинкса и Великой Пирамиды сплетаются в зловещий клубок любовных страстей вокруг загадочной и прекрасной египтянки. Однако кто она, откуда и какие планы вынашивает в своей тёмной душе, под силу разгадать лишь мудрому доктору, но даже ему не дано изменить Предназначение…

Глава 3

Внутри бального зала веселье уже приближалось к своей наивысшей точке. Это может прозвучать банально, но всё-таки несомненно то, что карнавальный костюм придаёт особенный шарм, свободу и яркость празднествам такого рода; и мужчины, которые в обычном унылом чёрном фраке были бы молчаливы и консервативны в своём поведении, отбрасывают прочь привычную замкнутость, когда стоят в блестящих нарядах, соответствующих какой-нибудь яркой эпохе, когда платье в равной степени олицетворяло искусство и моду; и в них они не только выглядят наилучшим образом, но ещё как-то ухитряются подобрать и манеру поведения к костюму и быть вежливыми, остроумными и изящными до такой степени, которая иногда заставляет их родственников удивляться и размышлять о том, почему это они стали вдруг такими интересными. Немногие читали «Перекроенного портного» с пониманием и пользой для себя, поэтому и не знают, как не знал и Тюфельсдрок, что «общество основывается на Ткани», то есть, что человек в значительной степени подстраивает своё поведение под одежду; и что раз костюм эпохи Людовика V или Людовика VI вдохновил на изящные манеры и научил женщин этикету, то точно так же и наряд нашего XIX века вдохновляет на бесцеремонное поведение и на краткую форму разговора, которые, однако, честны и не льстят слабому полу.

Гораздо больше любовных приключений бывает на костюмированном балу, чем на обычном; и многочисленны были пары, что прогуливались по коридорам и террасам «Джезире Палас», когда, после первой дюжины танцев обнаружилось, что самая прекрасная из всех полных лун поднялась над башнями и минаретами Каира, осветив каждый видимый предмет чистым блеском, как днём. Тогда всё это стало похоже на средневековье, когда воины и знать прогуливались с мифическими богинями и старомодными крестьянами Италии и Испании; также дерзкие «тореадоры» были уличены в нашёптываниях на ушко знатным королевам, а клоуны пойманы за любовным флиртом с невероятными девушками-цветочницами со всех стран мира. Потом сер Четвинд Лайл со своим пузом, скрывавшимся в недрах униформы Виндзора, которую для него изготовили два-три года назад, самодовольно вышагивал туда-сюда в лунном свете, наблюдая за своими двумя «девочками», Мюриэл и Долли, которые работали над определёнными «подходящими» женихами; затем леди Фалкворд, боязливо и чудно наряженная в герцогиню Гейнсборо, бродила туда и сюда, флиртуя с мужчинами, покачиваясь, хихикая, пожимая плечиками, помахивая веером, — и в целом вела себя так, будто была семнадцатилетней девицей, только что отпущенной из школы на каникулы. И потом почтенный доктор Максвелл Дин, несколько утомлённый энергичным скаканьем в «уланах», вышел на прогулку, чтобы подышать воздухом, обмахиваясь своей кепкой на ходу и внимательно прислушиваясь к каждому случайному слову или фразе, касались они его или нет. У него были особые теории, и одна из них, как он мог бы вам сказать, заключалась в том, что если вы подслушали замечание, очевидно не предназначенное вам, то не беспокойтесь, поскольку так было «предопределено», чтобы вы в этот самый момент, намеренно или непредумышленно, оказались соглядатаем. Причина этого, как он обычно доказывал, всегда раскрывается в дальнейшем. Известное высказывание «слушатели никогда не слышат ничего хорошего о себе» было, заявлял он, самым смешным афоризмом. «Вы подслушиваете то, что другие говорят, и вы их слышите. Очень хорошо! Может случиться, что вы услышите, как вас оскорбляют. Что тогда? Ничто не может быть лучше для вас, чем подобное оскорбление, так как вам предоставляется двоякое наставление: это и предупреждение о врагах, которых вы, быть может, считали друзьями, и разоблачение высокомерного мнения, какое вы, возможно, имели по поводу собственной персоны или способностей. Прислушивайтесь ко всему, если вы мудры, как всегда делаю я. Я опытный и умелый слушатель. И я никогда не слушал напрасно. Вся информация, какую я раздобыл посредством подслушивания, хоть и казалась поначалу несвязной и беспорядочной, но вписалась в мою жизнь, как отдельные кусочки головоломки, и оказалась в высшей степени полезной. Где бы я ни был, я всегда держу уши широко открытыми».

С подобными только что озвученными взглядами жизнь была всегда чрезвычайно интересной для доктора Дина — он ничего не находил скучным, даже разговор с индивидуумом, известным как Балда. Балда представлялся ему столь же любопытным явлением природы, как эму или крокодил. И когда он поднял свою умную маленькую физиономию к глубоким тёплым египетским небесам и вдохнул воздух, обнюхивая его, будто это была гигантская бутылка духов, только что откупоренная для его особенного наслаждения, он улыбнулся, заметив Мюриэл Четвинд Лайл, стоявшую в совершенном одиночестве в конце террасы, наряженную в булонскую торговку рыбой и бросавшую свирепые взгляды вслед поспешно удалявшегося «Белого гусара», бывшего не кем иным, как Россом Кортни.

«Как же смехотворно выглядит булонская торговка рыбой в Египте, — прокомментировал про себя доктор Дин. — Исключительно! Неуместность, особенно характерная семейству Четвинд Лайлов. Этот костюм молодой женщины похож на рыцарство её отца — фиглярство, фиглярство, фиглярство!» Вслух же он сказал:

— Отчего вы не танцуете, мисс Мюриел?

— О, я не знаю, я устала, — сказала она жалобно. — Кроме того, все мужчины вертятся вокруг этой женщины, Зиска, они как будто потеряли от неё головы!

— Ах! — И доктор Дин потёр руки. — Да, возможно! Что же, она несомненно прекрасна!

— Я этого не вижу! — И Мюриэл Четвинд Лайл вспыхнула от внутренней ярости, которую не могла высказать. — Это скорее то, как она одета, чем её вид. Никто не знает, кто она, но им, кажется, всё равно. Все они кружатся, словно безумцы, вокруг неё, и тот человек — тот художник, который приехал сегодня, Арман Джервес, — кажется самым безумным из всех. Вы заметили, сколько раз он с ней танцевал?

— Я не мог этого не заметить, — отчётливо проговорил доктор Дин, — потому что ещё никогда не видел ничего более изящного, чем их совместный танец. В физическом плане они кажутся созданными друг для друга.

Мюриэл презрительно рассмеялась.

— Вы бы лучше рассказали об этом мистеру Дензилу Мюррею — он теперь в весьма дурном настроении, и это ваше замечание его бы не улучшило, скажу я вам!

Она резко оборвала речь, поскольку красивая девушка, наряженная греческой весталкой, в белом и с венком из серебристых миртовых листьев вокруг головы вдруг подошла и коснулась плеча доктора Дина.

— Могу я с вами поговорить одну минуту? — спросила она.

— Моя дорогая мисс Мюррей! Конечно же! — И доктор сразу же подошёл к ней. — В чём дело?

Она прошла рядом с ним несколько шагов молча, в то время как Мюриэл Четвинд Лайл лениво направилась прочь от террасы и вновь вошла в бальный зал.

— В чём дело? — повторил доктор Дин. — Вы выглядите встревоженной; ну же, расскажите мне всё!

Хелен Мюррей подняла взгляд — мягкие фиолетово-серые глаза, которые лорд Фалкворд назвал восхитительными, были заполнены слезами, — и остановила его на лице старого мужчины.

— Я хотела бы, — сказала она, — я хотела бы, чтоб он никогда не приезжал в Египет! Я чувствую, будто некое великое несчастье надвигается на нас! Правда, я так чувствую! О доктор Дин, вы видели моего брата сегодня?

— Видел, — ответил он и замолчал.

— И что вы думаете? — спросила она нетерпеливо. — Как вы объясните его отстранённость. Его грубость даже по отношению ко мне?

И слёзы брызнули и полились, несмотря на её попытки удержать их. Доктор Дин остановился и взял обе её руки в свои.

— Моя дорогая Хелен, бесполезно вот так переживать, — сказал он. — Ничто не может остановить приближение Неизбежного. Я наблюдал за Дензилом, я наблюдал за вновь прибывшим Арманом Джервесом, я наблюдал за таинственной Зиска и я наблюдал за вами! Что же, каков вывод? Неизбежное — просто непреодолимое Неизбежное. Дензил влюблён, Джервес влюблён — все влюблены, кроме меня и ещё одной персоны! Это целая паутина зла, а я — неудачливая мошка, которая бессознательно попала в самую её середину. Но паук, моя дорогая, — тот паук, который двигает паутиной в первой инстанции, — это принцесса Зиска, и она не влюблена! Она — та самая ещё одна персона. Она влюблена не более чем я. У неё что-то иное на уме — я не знаю точно, что это, но это не любовь. Исключая её и меня, весь отель влюблён — и вы влюблены!

Хелен выдернула свои руки из его пожатия и густо покраснела.

— Я! — заикалась она. — Доктор Дин, вы ошибаетесь…

— Доктор Дин никогда не ошибается в любовных делах, — гордо заметил самодовольный мудрец. — А теперь, дорогая моя, не обижайтесь. Я знал вас и вашего брата с тех времён, когда вы остались одинокими детьми-сиротами; если я не могу говорить с вами откровенно, то кто же тогда может? Вы влюблены, маленькая Хелен, — и очень неосмотрительно — в мужчину по имени Джервес. Я часто о нём слышал, но никогда с ним прежде не встречался до этой ночи. И я его не одобряю.

Хелен побледнела так же стремительно, как до этого покраснела, и лицо её в свете луны выглядело очень печальным.

— Он гостил у нас в Шотландии пару лет назад, — сказала она мягко. — Он был таким приятным…

— Ха! Не сомневаюсь! Он тогда закрутил нечто вроде любви с вами, я полагаю. Могу с лёгкостью его за этим представить! Возле вашего дома есть приятная романтичная деревушка — как раз там, где бежит река и где я поймал пятнадцатифунтового лосося лет пять назад. Ха! Ловля лосося — весьма здоровое занятие; гораздо лучше, чем влюбляться. Нет-нет, Хелен! Джервес для вас недостаточно хорош, вы достойны гораздо лучшего мужчины. Он говорил с вами сегодня?

— О да! И танцевал со мной.

— Ха! Сколько раз?

— Один.

— А сколько раз с принцессой Зиска?

Прекрасная головка Хелен опустилась, и она ничего не ответила. И сразу же маленькая рука доктора сомкнулась на её плече в нежном, но твёрдом захвате.

— Смотрите! — прошептал он.

Она подняла глаза и увидела две фигуры, выступившие на террасу и стоявшие в свете полной луны, — белое облачение бедуина на одном из них и сверкающее золотое платье на другой нетрудно было узнать, — это были Джервес и принцесса Зиска. Хелен слабо и быстро вздохнула.

— Пойдёмте внутрь, — сказала она.

— Глупости! Зачем нам уходить? Напротив, давайте к ним присоединимся.

— О нет! — И Хелен заметно содрогнулась при этой мысли. — Я не смогу и не просите! Я устала — вы знаете, что я устала, — восхищаться принцессой; но в ней что-то — не знаю, что это, — пугающее. Сказать по правде, я думаю, что боюсь её.

— Боитесь! Пуф! Почему вы должны бояться? Правда, что нечасто встретишь женщину с глазами, как у летучей мыши-вампира, но здесь нечего бояться. Я однажды препарировал глаза летучей мыши-вампира — очень интересная работа, очень. У принцессы они в точности такие же, только, конечно, её намного больше и прекраснее; но выражение в них такое же. Я страстный исследователь, как вам известно; я изучаю её. Что! Вы решили сбежать?

— Я обещала этот танец мистеру Кортни, — нервно сказала Хелен.

— Так-так! Мы продолжим наш разговор в другой раз, — и доктор Дин взял её ручки и ободряюще погладил. — Не забивайте себе голову Дензилом — с ним всё будет хорошо. И вот вам мой совет: не выходите замуж за вождя бедуинов, выйдите замуж за честного, откровенного, добродушного англичанина, который сможет о вас позаботиться, а не за непредсказуемого дикаря, который вас опустошит!

И с весёлой и добродушной улыбкой доктор Дин присоединился к двум неподвижным ярким фигурам, что стояли бок о бок, глядя на луну, в то время как Хелен, словно испуганная птичка, торопливо упорхнула в бальный зал, где Росс Кортни уже разыскивал её, как свою партнёршу для следующего вальса.

«Честное слово, — размышлял доктор, — премиленькая заварушка! „Джезире Палас“ — это вовсе не отель, как мне кажется, а сумасшедший дом. Чего стоит одна леди Фалкворд, изображающая из себя двадцатилетнюю в свои-то шестьдесят; и Мюриэл с Долли Четвинд Лайл, охотящиеся за мужчинами с азартом, превосходящим спортивную охоту на тигров; Хелен влюблена, Дензил влюблён, Джервес влюблён — чёрт возьми! Какой список предметов для изучения студента! А принцесса Зиска…»

Он резко прервал сои размышления, смутно осознавая странную торжественность этой ночи. Такая же торжественность, казалось, окружала две фигуры, к которым он теперь приблизился, и принцесса Зиска устремила на него взор, когда он подошёл, и он, к своему раздражению, знал, что нечто непреодолимое тревожило его обычное хладнокровие и порождало в нём неприятную дрожь.

— Наслаждаетесь прогулкой под луной, доктор? — спросила она.

Вуаль её теперь была откинута набок и лежала на плечах беспечными складками мягкой материи, и лицо её, имевшее эфирное изящество очертаний и прекрасный цвет, казалось почти слишком прекрасным для человеческого. Доктор Дин сначала ничего не ответил, он раздумывал над той исключительной схожестью, что наблюдалась между Арманом Джервесом и одной из фигур, изображённых на известной египетской фреске в Британском Музее.

— Наслаждаюсь… эээ… чем? Прогулкой под луной? Точно… эээ… да! Простите меня, принцесса, мой разум нередко уплывает, и я боюсь, что становлюсь несколько глухим в это время. Да, я нахожу эту ночь исключительно благоприятствующей для размышлений; невозможно стоять на такой земле и под такими небесами, как эти, — и он указал на сияющее небо, — и не вспоминать о великих легендах прошлого.

— Смею заметить, что они были во многом похожи на современные истории, — сказал Джервес с улыбкой.

— Я бы в этом усомнился. История такова, какой её делает человек; и в ранние дни цивилизации характер человека был, я думаю, более сильным, более честным, более целеустремлённым, более склонным к великим достижениям.

— Главным достижением и славой всегда было убить как можно больше людей мужского пола! — рассмеялся Джервес. — Как и великий воин Аракс, о котором принцесса как раз и рассказывала мне!

— Аракс был велик, но теперь Аракс — забытый герой, — медленно проговорила принцесса, и каждая нота её сладостного голоса отдавалась в ушах звоном маленького серебряного колокольчика. — Никто из современных открывателей ещё ничего не знает о нём. Они даже не обнаружили его гробницы, однако он был захоронен в пирамидах со всеми королевскими почестями. Не сомневаюсь, что ваши мудрецы однажды его раскопают.

— Я думаю, что пирамиды уже достаточно подробно исследованы, — сказал доктор Дин. — Теперь в них уже не осталось ничего важного.

Принцесса изогнула свои прелестные бровки.

— Нет? Ах! я полагаю, вам это известно лучше, чем мне! — И она рассмеялась тем смехом, который выражал более презрение, нежели чем веселье.

— Я очень заинтересовался Араксом, — сказал Джервес тогда, — отчасти, полагаю, потому, что он в настоящее время находится в счастливом состоянии захороненной мумии. Никто его ещё не выкопал, не размотал его саванов и не сфотографировал его, и украшения его ещё не разграбили. А во-вторых, я им заинтересовался потому, что оказывается он был влюблён в знаменитую танцовщицу своего времени, которую принцесса олицетворяет этой ночью, — в Чаровницу. Жаль, что я не слыхал этой истории до своего приезда в Каир, я бы нарядился Араксом сегодня.

— Чтобы сыграть роль любовника Чаровницы? — спросил доктор.

— Именно! — отвечал Джервес с горящим взглядом. — Уверен, я бы справился с этой ролью.

— Я воображаю, что вы бы справились с любой ролью, — любезно ответил доктор. — Роль любовника прекрасно удаётся большинству мужчин.

Принцесса поглядела на него при этих словах и улыбнулась. Драгоценный скарабей, вставленный в брошь на её груди в качестве украшения, ярко вспыхнул в свете луны, и в её глазах показался такой же яркий блеск.

— Подойдите и поговорите со мною, — сказала она, положив руку на его плечо, — я устала, а разговоры тех людей из бального зала слишком банальны. Монсеньор Джервес хотел бы, чтобы я танцевала всю ночь, я полагаю, однако я слишком ленива. Я предоставлю подобную активность леди Фалкворд и всем этим английским мисс и мадам. Я люблю леность.

— Многие русские женщины любят, я думаю, — заметил доктор.

Она рассмеялась.

— Но я не русская!

— Знаю. Я никогда и не считал вас таковой, — возразил он сдержанно, — но все постояльцы отеля пришли к заключению, что вы русская!

— Они очень ошибаются! Что же мне сделать, чтобы их исправить? — спросила она, очаровательно и еле заметно двинув бровями.

— Ничего! Оставьте их в этом заблуждении. Я не стану просвещать их, хоть мне и известна ваша национальность.

— Правда? — И тень любопытства покрыла её лицо. — Но, быть может, вы тоже ошибаетесь?

— Я так не думаю, — сказал доктор с ненавязчивым упрямством. — Вы египтянка. Рождённая в Египте; рождённая Египтом. Чистокровная Восточная женщина! В нас нет ничего Западного. Не правда ли?

Она таинственно поглядела на него.

— Вы почти угадали, — ответила она, — но не совсем точно. Изначально я из Египта.

Доктор Дин удовлетворённо кивнул.

— Изначально — да. Это буквально то, что я имею в виду, — изначально! Позвольте мне пригласить вас на ужин.

Он предложил свою руку, но Джервес поспешно выступил вперёд.

— Принцесса… — начал он.

Она легко отстранила его.

— Мой дорогой монсеньор Джервес, мы же не в пустыне, где вожди бедуинов делают что хотят. Мы находимся в современном отеле Каира, и все добрые английские мамаши будут страшно шокированы, если я стану слишком много времени проводить в вашем обществе. Я танцевала с вами пять раз, вы помните? Я потанцую с вами ещё один раз перед уходом. Когда наш вальс начнётся, приходите и вы найдёте меня в верхней комнате.

Она двинулась вперёд под руку с доктором Дином, и Джервес угрюмо отступил и позволил им пройти. Когда она ушла, он зажёг сигарету и нетерпеливо зашагал взад-вперёд по террасе, серьёзно нахмурив брови. Мужская тень неожиданно закрыла ему лунный свет, и рука Дензила Мюррея упала на его плечо.

— Джервес, — сказал он резко, — мне нужно с вами поговорить.

Джервес смерил его взглядом снизу до верху, отметив бледность его лица и дикие глаза, с определённым добродушным сожалением и состраданием.

— Говорите, друг мой.

Дензил прямо смотрел на него, жестоко кусая губы и заламывая руки в попытке унять очевидно сильные эмоции.

— Принцесса Зиска… — начал он.

Джервес улыбнулся и стряхнул пепел с сигареты.

— Принцесса Зиска, — откликнулся он эхом, — да? Что с ней? Она, кажется, теперь единственная личность, о ком говорят в Каире. Каждый человек в отеле по любому случаю начинает разговор именно с тех же слов, что и вы: «Принцесса Зиска»! Клянусь жизнью, это очень забавно!

— Для меня это не забавно, — горько проговорил Дензил. — Для меня это дело жизни и смерти. — Он замолчал, и Джервес с любопытством поглядел на него. — Мы всегда с вами были такими добрыми друзьями, Джервес, — продолжил он, — что мне будет очень жаль, если что-то встанет между нами теперь, так что я думаю, что лучше бы нам поговорить начистоту. — И снова он заколебался, лицо его стало ещё бледнее, затем с неожиданно вспыхнувшим светом в глазах он воскликнул: — Джервес, я люблю принцессу Зиска!

Джервес отбросил прочь свою сигарету и громко рассмеялся с дикой весёлостью.

— Мой дорогой мальчик, мне вас очень жаль! Жаль также и себя! Я осуждаю положение, в котором мы с вами оказались, всем сердцем и душой. Это очень прискорбно, но представляется неизбежным. Вы любите принцессу Зиска, и, во имя всех египетских и христианских богов, я тоже!